Страница:
Девир Стэкпул
Остров чаек
Текст печатается по изданию 1927 года, Москва, Библиотека журнала «Всемирный следопыт».
І.«Жан Франсуа из Нанта…»
Мope было синее до самого горизонта. Но это пустые слова всякого, кто не видал того моря, которое разбивает свои волны о берег Вест-Индских островов от мыса Катош до наветренных островов и от пролива Юкатан до Багамских; моря, которое все усеяно подводными камнями и рифами; старого моря буканьеров, над которым когда-то гремела слава о «подвигах» пиратов Кидда, Синглетона и Хорна.
На пропитанный солью белый песок под ослепительными лучами солнца набегали волны, светло-зеленые, прозрачные, как хрусталь, блестящие, как драгоценные камни. Крик чаек, раздававшийся весь день, умолк с наступлением послеполуденных часов прилива. Ветер утих, как будто сожженный солнцем. В пору высшей точки прилива океан всегда точно прерывает свою вечную работу, биение его сердца останавливается, и хотя волны и продолжают разбиваться о берега, но глубокий покой его слышен и виден во всем.
Гаспар Кардильяк, бывший кочегар «Роны», прочищал трубку. Несмотря на то, что он весь погрузился в свое занятие, он чувствовал этот покой так же, как чувствовали его чайки.
Гаспар был типичный южанин, родом из Прованса, смуглый, красивый, сухощавый и живой. Ив, его товарищ, тоже кочегар с «Роны», уцелевший вместе с Гаспаром после крушения этого злополучного судна, был северянин, огромный детина с белокурой бородой. Ив ушел на ту сторону острова промыслить чего-нибудь на обед в трещинах скал и глубоких заливах.
Прямо перед Гаспаром в воде лежал остов «Роны» с разодранным дном, взорвавшимися котлами и разбитыми лодками.
Катастрофа произошла почти молниеносно. Удар об острую верхушку рифа, поджидавшую «Рону» в течение многих тысячелетий, свист пара, крик людей, дикий рев сирены, гром взрывающихся котлов, треск ломающейся палубы, – все эти страшные звуки наполнили воздух. Потом все умолкло, и остался только океан, залитый лунным светом…
Ив был хороший пловец, но он потерял сознание и его неудержимо засасывала воронка, которую образовало в воде погружающееся судно. Он непременно погиб бы, если бы не Гаспар, который плохо плавал и даже не умел нырять. Сухощавый провансалец, смелый, как крыса, держал голову Ива над водой до тех пор, пока тот не пришел в себя и не увидал на волнах большой деревянный брус. Он почувствовал, что волны обливают его лицо, увидел, что Гаспар поймал брус, и тотчас же понял все. И это заставило его быстро очнуться и начать борьбу за спасение своей жизни.
Течение принесло бревно к островку, как будто волны решили спасти этих единственных уцелевших от крушения людей…
К берегу прибивало ящики и корзины, огромное количество провианта и всякого груза, доски, части судна. За несколько дней, прошедших со дня крушения, моряки успели собрать такое количество съестных припасов, которого могло им хватить на долгие месяцы. Под густыми низкорослыми кустарниками, покрывавшими островок от края до края, протекал прозрачный ручей. Островок лежал недалеко от пути торговых судов, и моряки были убеждены, что спасение придет скоро. А все это вместе способствовало поддержанию в них бодрости и отличного настроения.
Прочистив трубку, Гаспар плотно набил ее табаком и закурил. Он лежал на спине в скудной тени пальм, надвинув фуражку на глаза, и дым из его трубки поднимался прямо вверх в тихом прозрачном воздухе.
Но тишина длилась недолго. Прилив кончился, и вместе с падением воды в верхушках пальм пронесся точно легкий вздох. Может быть, этот ветерок донес до ушей Гаспара крик чаек, а может быть – с началом отлива они в самом деле начали кричать громче.
Вот он стоит в машинном отделении «Роны» и засыпает уголь под котел № 2; бумажная фуфайка защищает его руки от огня; он слышит шум чугунной решетки и глухой рев волн…
– Хи! Хи! Хи! – кричали чайки, и Гаспару вдруг вспомнилась трехмачтовая «Тамальпаис», на которой он однажды совершил плавание. Голоса чаек напомнили ему голоса людей, кричавших на палубе при уборке парусов. Но «Тамальпаис» расплылась, растаяла точно в тумане, и вот Гаспар очутился на марсельских верфях, в кабачке перед цинковым прилавком, за которым стояла девушка.
Ага, вот оно что! Вот почему ему все время было как-то не по себе, вот почему смутное чувство тревоги шевелилось в его сердце, несмотря на внешнее спокойствие.
Ее звали Анизетта: она была маленькая и бледная. Не всякий оглянулся бы на нее дважды, но кто бы это сделал, тот непременно оглянулся бы и в третий раз. Гаспар встретил ее в баре «Рига», где собираются шведы и норвежцы. Они зашли туда вместе с Ивом, и она предпочла Ива.
Большой белокурый Ив овладел этим маленьким пиратом в юбке, который до той минуты беззаботно плавал по жизненному морю. Гаспар искренно любил своего товарища, но выбор Анизетты оскорбил его, и он не мог простить Иву этой обиды.
– Хи! Хи! – кричали чайки.
И бар «Рига» исчез, и опять Гаспар очутился в Марселе. «Рона» выходила из гавани. Пассажир дал Иву сигару. Иву всегда везло. Сигара ли, стакан ли вина, – всегда все доставалось Иву. И все-таки Гаспар спас жизнь Иву!
На судне за работой эти мысли спали в сердце Гаспара. Здесь в полной праздности они не давали ему покоя.
Большой краб с шумом упал на песок. Гаспар вскочил, и очутился лицом к лицу с Ивом. Белокурый великан смеялся. Он поймал краба между камнями. У него под мышкой было еще два, с перевязанными веревочкой клешнями. Он нашел парус с одной из лодок «Роны» и небольшой брус, из которых намеревался устроить что-то вроде палатки. Ив бросил находку на песок, сел рядом с товарищем и закурил трубку.
Гаспар, вскрикнувший от изумления при виде краба, лег опять на песок, и оба курили, не обмениваясь ни словом. Посторонний человек мог бы подумать, что они враги, или что между ними произошла размолвка. Но это было не так: те, кто умеют на море вместе работать, те умеют делиться своими мыслями в молчании.
– Хи! Хи! Хи!
Ветер немного посвежел, и крик чаек стал громче. Гаспар, выкурив свою трубку, сдвинул шляпу на затылок и сел.
– Знаешь что, – сказал Ив, – там, где я взял вот эти штучки, я нашел кое-что интересное…
Огромный Ив ухмыльнулся и начал зарывать свои голые ноги в песок.
– Говори же!
– Интересная штучка, честное слово. Я уверен, что ты удивишься, когда увидишь.
– Да что такое?! Говоришь загадками, как старая баба. Если ты нашел что-нибудь чуднее самого себя, – я удивляюсь.
– Лучше всего пойдем и посмотри сам.
Ив поднялся, разостлал парусину на песке, положил на нее крабов и свернул опять; потом, перевязав сверток веревочкой, положил его в тень.
– Тут они останутся целы, пока мы не вернемся, – сказал он. – Идем. – И он пошел вперед, пересекая островок, к северу.
Островок, длиной не больше четверти мили, был весь покрыт кустарниками, доходившими морякам до колен. Единственными деревьями на нем были те пальмы, под которыми мечтал Гаспар.
Ветерок, поднявшийся с началом прилива, опять затих. Когда они шагали к месту находки, солнце, перешедшее уже на западную половину неба, так нагревало им левый бок, как будто они проходили мимо открытой печи. Но они привыкли к жаре, и только Гаспар по обыкновению ворчал.
– Недурная прогулка! Пошли смотреть на что-то интересное. На мой взгляд, интереснее всего то, что мы оба добровольно жаримся и потеем. Вот если бы ты привел меня в порядочный бар…
– Иди, иди, – уговаривал Ив. – Ручаюсь, что ты не пожалеешь, когда увидишь…
Море к востоку от островка было все усеяно рифами; большой риф, который был причиной гибели «Роны», лежал к югу; к северу тоже были рифы. Подход к острову был надежен только с запада.
– Ну вот, мы и дошли, – сказал Ив, выходя к берегу северной бухты.
Гаспар шел за ним. Миновав бухту, Ив начал взбираться на длинную ось коралловых рифов, шедшую прямо от берега, наподобие природного мола. Чаек здесь не было: их рыбная ловля происходила дальше, к юго-востоку, но островок был так мал, а воздух так тих, что крики их доносились до слуха моряков. Уровень волн опустился уже на два фута, и конец косы начал обнажаться. Ясно было, что риф окаймлял лагуну овальной формы, вытянутую с севера на юг.
Пройдя шагов тридцать, Ив остановился и молча указал рукой на зеленую гладь воды слева. Вода была прозрачна до самого дна и блестела, подобно огромному изумруду.
В двадцати шагах от рифа на поверхности воды находился предмет, похожий на плоскую вершину небольшой скалы, покрытую водорослями. Отлив обнажил ее, и водоросли, подобно длинным зеленым лентам, колыхались в воде. Эта вершина скалы увенчивала прямую колонну толще человеческого тела, покрытую разноцветными морскими растениями и опирающуюся на массивное основание. Чтобы лучше рассмотреть, Гаспар лег на скалу и, вглядевшись в глубину прозрачной воды, не мог удержаться от восклицания. Глаз моряка сейчас же разгадал тайну обросшей морскими растениями скалы: колонна была мачтой, а ее основание – корпусом корабля.
– Мачта… толстая, как труба… – сказал Гаспар и умолк, смотря вглубь.
Судно, по-видимому, было повреждено только в носовой части, иначе мачта не могла бы устоять. Принесенное когда-то высокими волнами к берегу островка, оно затонуло в тихой воде лагуны. Может быть, давным-давно из лагуны был выход, впоследствии застроенный неутомимыми кораллами. Теперь уж никто не мог сказать, каким образом судно нашло здесь свой покой и каково было его назначение при жизни. Но никакие громогласные трубы не могли возвестить о гибели корабля лучше и красноречивее той глубокой тишины, которая окружала его теперь.
Футов на восемь от верхушки мачта была покрыта водорослями, и эта отметка указывала на границу отлива. Лагуна казалась замкнутой со всех сторон, но на самом деле она сообщалась с морем посредством десятков отверстий в коралловых рифах и наполнялась, и опорожнялась во время прилива и отлива, подобно огромному решету.
Насколько некрасива была косматая верхушка мачты, настолько же ослепительно прекрасна была подводная часть, укрытая ковром разноцветных морских растений такой богатой окраски, что старая мачта забытого корабля казалась колонной необычайного дворца.
– Смотри-ка, – сказал Ив, указывая на постепенно вырисовывающуюся корму корабля. – Видал ты когда-нибудь суда подобной постройки? Этот корабль должно быть времен Ноя…
На пропитанный солью белый песок под ослепительными лучами солнца набегали волны, светло-зеленые, прозрачные, как хрусталь, блестящие, как драгоценные камни. Крик чаек, раздававшийся весь день, умолк с наступлением послеполуденных часов прилива. Ветер утих, как будто сожженный солнцем. В пору высшей точки прилива океан всегда точно прерывает свою вечную работу, биение его сердца останавливается, и хотя волны и продолжают разбиваться о берега, но глубокий покой его слышен и виден во всем.
Гаспар Кардильяк, бывший кочегар «Роны», прочищал трубку. Несмотря на то, что он весь погрузился в свое занятие, он чувствовал этот покой так же, как чувствовали его чайки.
Гаспар был типичный южанин, родом из Прованса, смуглый, красивый, сухощавый и живой. Ив, его товарищ, тоже кочегар с «Роны», уцелевший вместе с Гаспаром после крушения этого злополучного судна, был северянин, огромный детина с белокурой бородой. Ив ушел на ту сторону острова промыслить чего-нибудь на обед в трещинах скал и глубоких заливах.
Прямо перед Гаспаром в воде лежал остов «Роны» с разодранным дном, взорвавшимися котлами и разбитыми лодками.
Катастрофа произошла почти молниеносно. Удар об острую верхушку рифа, поджидавшую «Рону» в течение многих тысячелетий, свист пара, крик людей, дикий рев сирены, гром взрывающихся котлов, треск ломающейся палубы, – все эти страшные звуки наполнили воздух. Потом все умолкло, и остался только океан, залитый лунным светом…
Ив был хороший пловец, но он потерял сознание и его неудержимо засасывала воронка, которую образовало в воде погружающееся судно. Он непременно погиб бы, если бы не Гаспар, который плохо плавал и даже не умел нырять. Сухощавый провансалец, смелый, как крыса, держал голову Ива над водой до тех пор, пока тот не пришел в себя и не увидал на волнах большой деревянный брус. Он почувствовал, что волны обливают его лицо, увидел, что Гаспар поймал брус, и тотчас же понял все. И это заставило его быстро очнуться и начать борьбу за спасение своей жизни.
Течение принесло бревно к островку, как будто волны решили спасти этих единственных уцелевших от крушения людей…
К берегу прибивало ящики и корзины, огромное количество провианта и всякого груза, доски, части судна. За несколько дней, прошедших со дня крушения, моряки успели собрать такое количество съестных припасов, которого могло им хватить на долгие месяцы. Под густыми низкорослыми кустарниками, покрывавшими островок от края до края, протекал прозрачный ручей. Островок лежал недалеко от пути торговых судов, и моряки были убеждены, что спасение придет скоро. А все это вместе способствовало поддержанию в них бодрости и отличного настроения.
Прочистив трубку, Гаспар плотно набил ее табаком и закурил. Он лежал на спине в скудной тени пальм, надвинув фуражку на глаза, и дым из его трубки поднимался прямо вверх в тихом прозрачном воздухе.
Но тишина длилась недолго. Прилив кончился, и вместе с падением воды в верхушках пальм пронесся точно легкий вздох. Может быть, этот ветерок донес до ушей Гаспара крик чаек, а может быть – с началом отлива они в самом деле начали кричать громче.
Старая бесконечная песня французских моряков звенела в ушах Гаспара. Он лежал в каком-то оцепенении и вспоминал…
Жан Франсуа из Нанта,
Жан Франсуа, Жан Франсуа…
Вот он стоит в машинном отделении «Роны» и засыпает уголь под котел № 2; бумажная фуфайка защищает его руки от огня; он слышит шум чугунной решетки и глухой рев волн…
– Хи! Хи! Хи! – кричали чайки, и Гаспару вдруг вспомнилась трехмачтовая «Тамальпаис», на которой он однажды совершил плавание. Голоса чаек напомнили ему голоса людей, кричавших на палубе при уборке парусов. Но «Тамальпаис» расплылась, растаяла точно в тумане, и вот Гаспар очутился на марсельских верфях, в кабачке перед цинковым прилавком, за которым стояла девушка.
Ага, вот оно что! Вот почему ему все время было как-то не по себе, вот почему смутное чувство тревоги шевелилось в его сердце, несмотря на внешнее спокойствие.
Ее звали Анизетта: она была маленькая и бледная. Не всякий оглянулся бы на нее дважды, но кто бы это сделал, тот непременно оглянулся бы и в третий раз. Гаспар встретил ее в баре «Рига», где собираются шведы и норвежцы. Они зашли туда вместе с Ивом, и она предпочла Ива.
Большой белокурый Ив овладел этим маленьким пиратом в юбке, который до той минуты беззаботно плавал по жизненному морю. Гаспар искренно любил своего товарища, но выбор Анизетты оскорбил его, и он не мог простить Иву этой обиды.
– Хи! Хи! – кричали чайки.
И бар «Рига» исчез, и опять Гаспар очутился в Марселе. «Рона» выходила из гавани. Пассажир дал Иву сигару. Иву всегда везло. Сигара ли, стакан ли вина, – всегда все доставалось Иву. И все-таки Гаспар спас жизнь Иву!
На судне за работой эти мысли спали в сердце Гаспара. Здесь в полной праздности они не давали ему покоя.
Большой краб с шумом упал на песок. Гаспар вскочил, и очутился лицом к лицу с Ивом. Белокурый великан смеялся. Он поймал краба между камнями. У него под мышкой было еще два, с перевязанными веревочкой клешнями. Он нашел парус с одной из лодок «Роны» и небольшой брус, из которых намеревался устроить что-то вроде палатки. Ив бросил находку на песок, сел рядом с товарищем и закурил трубку.
Гаспар, вскрикнувший от изумления при виде краба, лег опять на песок, и оба курили, не обмениваясь ни словом. Посторонний человек мог бы подумать, что они враги, или что между ними произошла размолвка. Но это было не так: те, кто умеют на море вместе работать, те умеют делиться своими мыслями в молчании.
– Хи! Хи! Хи!
Ветер немного посвежел, и крик чаек стал громче. Гаспар, выкурив свою трубку, сдвинул шляпу на затылок и сел.
– Знаешь что, – сказал Ив, – там, где я взял вот эти штучки, я нашел кое-что интересное…
Огромный Ив ухмыльнулся и начал зарывать свои голые ноги в песок.
– Говори же!
– Интересная штучка, честное слово. Я уверен, что ты удивишься, когда увидишь.
– Да что такое?! Говоришь загадками, как старая баба. Если ты нашел что-нибудь чуднее самого себя, – я удивляюсь.
– Лучше всего пойдем и посмотри сам.
Ив поднялся, разостлал парусину на песке, положил на нее крабов и свернул опять; потом, перевязав сверток веревочкой, положил его в тень.
– Тут они останутся целы, пока мы не вернемся, – сказал он. – Идем. – И он пошел вперед, пересекая островок, к северу.
Островок, длиной не больше четверти мили, был весь покрыт кустарниками, доходившими морякам до колен. Единственными деревьями на нем были те пальмы, под которыми мечтал Гаспар.
Ветерок, поднявшийся с началом прилива, опять затих. Когда они шагали к месту находки, солнце, перешедшее уже на западную половину неба, так нагревало им левый бок, как будто они проходили мимо открытой печи. Но они привыкли к жаре, и только Гаспар по обыкновению ворчал.
– Недурная прогулка! Пошли смотреть на что-то интересное. На мой взгляд, интереснее всего то, что мы оба добровольно жаримся и потеем. Вот если бы ты привел меня в порядочный бар…
– Иди, иди, – уговаривал Ив. – Ручаюсь, что ты не пожалеешь, когда увидишь…
Море к востоку от островка было все усеяно рифами; большой риф, который был причиной гибели «Роны», лежал к югу; к северу тоже были рифы. Подход к острову был надежен только с запада.
– Ну вот, мы и дошли, – сказал Ив, выходя к берегу северной бухты.
Гаспар шел за ним. Миновав бухту, Ив начал взбираться на длинную ось коралловых рифов, шедшую прямо от берега, наподобие природного мола. Чаек здесь не было: их рыбная ловля происходила дальше, к юго-востоку, но островок был так мал, а воздух так тих, что крики их доносились до слуха моряков. Уровень волн опустился уже на два фута, и конец косы начал обнажаться. Ясно было, что риф окаймлял лагуну овальной формы, вытянутую с севера на юг.
Пройдя шагов тридцать, Ив остановился и молча указал рукой на зеленую гладь воды слева. Вода была прозрачна до самого дна и блестела, подобно огромному изумруду.
В двадцати шагах от рифа на поверхности воды находился предмет, похожий на плоскую вершину небольшой скалы, покрытую водорослями. Отлив обнажил ее, и водоросли, подобно длинным зеленым лентам, колыхались в воде. Эта вершина скалы увенчивала прямую колонну толще человеческого тела, покрытую разноцветными морскими растениями и опирающуюся на массивное основание. Чтобы лучше рассмотреть, Гаспар лег на скалу и, вглядевшись в глубину прозрачной воды, не мог удержаться от восклицания. Глаз моряка сейчас же разгадал тайну обросшей морскими растениями скалы: колонна была мачтой, а ее основание – корпусом корабля.
– Мачта… толстая, как труба… – сказал Гаспар и умолк, смотря вглубь.
Судно, по-видимому, было повреждено только в носовой части, иначе мачта не могла бы устоять. Принесенное когда-то высокими волнами к берегу островка, оно затонуло в тихой воде лагуны. Может быть, давным-давно из лагуны был выход, впоследствии застроенный неутомимыми кораллами. Теперь уж никто не мог сказать, каким образом судно нашло здесь свой покой и каково было его назначение при жизни. Но никакие громогласные трубы не могли возвестить о гибели корабля лучше и красноречивее той глубокой тишины, которая окружала его теперь.
Футов на восемь от верхушки мачта была покрыта водорослями, и эта отметка указывала на границу отлива. Лагуна казалась замкнутой со всех сторон, но на самом деле она сообщалась с морем посредством десятков отверстий в коралловых рифах и наполнялась, и опорожнялась во время прилива и отлива, подобно огромному решету.
Насколько некрасива была косматая верхушка мачты, настолько же ослепительно прекрасна была подводная часть, укрытая ковром разноцветных морских растений такой богатой окраски, что старая мачта забытого корабля казалась колонной необычайного дворца.
– Смотри-ка, – сказал Ив, указывая на постепенно вырисовывающуюся корму корабля. – Видал ты когда-нибудь суда подобной постройки? Этот корабль должно быть времен Ноя…
II. Ночь в бухте
Скатившееся на запад солнце повисло огненным шаром в золотых облаках. Пена над рифами тоже стала золотая. Ни одно облачко не плавало на золотом небе, ни одна волна не пробегала по золотому морю…
Корабль в воде по-своему откликнулся на игру красок: мертвенно-бледные известковые наслоения сразу зажглись разноцветными огнями. На мгновение он точно повис в золотистом свете, обнаруживая мельчайшие подробности своего причудливого строения, потом сразу потускнел и погас вместе с угасшим светом. А когда ночь окутала море тенью огромного фиолетового крыла, он как будто исчез, а лагуна погрузилась во мрак, и первые звезды отразились на ее поверхности.
– Ну?! – сказал Ив, поднимаясь на ноги и потягиваясь.
Гаспар стоял и молча любовался ночью, сменившей мир света. Он много видел на своем веку, но ничто так не поражало его воображения, как то зрелище, которое только что было поглощено тьмой.
На обратном пути они все время говорили о затонувшем корабле. Ив объяснял необычайную высоту кормы древностью постройки корабля. Возможно также, что на корме его находилась рубка, обросшая теперь кораллами, похожими на деревья, занесенные инеем. Ив, северянин, при этом с наслаждением стал рисовать себе картины зимы в Бретани. Гаспар не мог его понять. По его мнению погибшее судно походило скорее на цветочные корабли, которые участвовали в процессиях во время карнавала.
Когда моряки дошли до южной бухты, Ив развел костер и занялся приготовлением ужина. Коралловый корабль, остов «Роны», положение, в котором они очутились – все было забыто за поглотившим его занятием.
Покончив с ужином, они устроили себе палатку из найденного паруса и нескольких шестов, но было еще так тепло, что они предпочли остаться под открытым небом, сев и прислонившись каждый к своей пальме…
Красный огонь костра отбрасывал свет на белый песок до самого края воды, где тихо, наводя дремоту, плескались волны. Наверху небо, усеянное звездами, беззвучное и неподвижное, казалось все-таки более живым, чем море внизу. С того места, где сидели наши робинзоны, на темной поверхности его белела полоса пены. Только во время отлива эта белая полоска указывала место рифа, погубившего «Рону».
– Знаешь что, – сказал Гаспар, – я все думаю о коралловом корабле, который лежит там на дне лагуны.
– Ну, и что же?
– Может быть, он нагружен чем-нибудь очень интересным; если бы до него можно было добраться…
Ив засмеялся.
– Доберешься! Он оброс кораллами по крайней мере на целый фут в толщину. И если ты пробьешь этот слой – что ты там найдешь? Скелеты?!
Он выколотил трубку и пошел к палатке, а Гаспар продолжал курить, не двигаясь с места. Он готов был побить Ива.
Гаспар был сын купца из Монпелье и получил кое-какое образование, прежде чем бежал из дому, охваченный жаждой к путешествиям и наживе и ненавистью ко всяким преградам. Ив, потомок многих поколений моряков, пошел на море так же просто, как утенок идет в пруд. Гаспар постоянно чувствовал превосходство над Ивом, у которого пальцы были похожи на рыболовные крючки, ухватки медведя и походка тюленя и который всегда почему-то оказывался счастливее Гаспара.
Докурив свою трубку, Гаспар залез в палатку, где Ив уже храпел, и заснув, увидел во сне верфи Марселя, Анизетту и Ива.
Корабль в воде по-своему откликнулся на игру красок: мертвенно-бледные известковые наслоения сразу зажглись разноцветными огнями. На мгновение он точно повис в золотистом свете, обнаруживая мельчайшие подробности своего причудливого строения, потом сразу потускнел и погас вместе с угасшим светом. А когда ночь окутала море тенью огромного фиолетового крыла, он как будто исчез, а лагуна погрузилась во мрак, и первые звезды отразились на ее поверхности.
– Ну?! – сказал Ив, поднимаясь на ноги и потягиваясь.
Гаспар стоял и молча любовался ночью, сменившей мир света. Он много видел на своем веку, но ничто так не поражало его воображения, как то зрелище, которое только что было поглощено тьмой.
На обратном пути они все время говорили о затонувшем корабле. Ив объяснял необычайную высоту кормы древностью постройки корабля. Возможно также, что на корме его находилась рубка, обросшая теперь кораллами, похожими на деревья, занесенные инеем. Ив, северянин, при этом с наслаждением стал рисовать себе картины зимы в Бретани. Гаспар не мог его понять. По его мнению погибшее судно походило скорее на цветочные корабли, которые участвовали в процессиях во время карнавала.
Когда моряки дошли до южной бухты, Ив развел костер и занялся приготовлением ужина. Коралловый корабль, остов «Роны», положение, в котором они очутились – все было забыто за поглотившим его занятием.
Покончив с ужином, они устроили себе палатку из найденного паруса и нескольких шестов, но было еще так тепло, что они предпочли остаться под открытым небом, сев и прислонившись каждый к своей пальме…
Красный огонь костра отбрасывал свет на белый песок до самого края воды, где тихо, наводя дремоту, плескались волны. Наверху небо, усеянное звездами, беззвучное и неподвижное, казалось все-таки более живым, чем море внизу. С того места, где сидели наши робинзоны, на темной поверхности его белела полоса пены. Только во время отлива эта белая полоска указывала место рифа, погубившего «Рону».
– Знаешь что, – сказал Гаспар, – я все думаю о коралловом корабле, который лежит там на дне лагуны.
– Ну, и что же?
– Может быть, он нагружен чем-нибудь очень интересным; если бы до него можно было добраться…
Ив засмеялся.
– Доберешься! Он оброс кораллами по крайней мере на целый фут в толщину. И если ты пробьешь этот слой – что ты там найдешь? Скелеты?!
Он выколотил трубку и пошел к палатке, а Гаспар продолжал курить, не двигаясь с места. Он готов был побить Ива.
Гаспар был сын купца из Монпелье и получил кое-какое образование, прежде чем бежал из дому, охваченный жаждой к путешествиям и наживе и ненавистью ко всяким преградам. Ив, потомок многих поколений моряков, пошел на море так же просто, как утенок идет в пруд. Гаспар постоянно чувствовал превосходство над Ивом, у которого пальцы были похожи на рыболовные крючки, ухватки медведя и походка тюленя и который всегда почему-то оказывался счастливее Гаспара.
Докурив свою трубку, Гаспар залез в палатку, где Ив уже храпел, и заснув, увидел во сне верфи Марселя, Анизетту и Ива.
III. Загадка песка
К востоку от бухты с песчаным берегом риф шел длинной косой в море. Под его защитой глубокая вода была всегда тиха и могла бы служить морякам местом отличной рыбной ловли, если бы у них были удочки и крючки. Дальше, за кольцом коралловых рифов, находился другой островок, служивший убежищем для морских птиц.
На другой день, к вечеру, Гаспар стоял на самом краю косы и смотрел на спокойное и голубое море. Волны с плеском набегали на скалы, а по другую сторону их с легким вздохом разбегались по песку. У моря много напевов: горе, радость, торжество, строгость, сила, печаль, сожаление, – оно умеет все это выражать. Но прислушайтесь на одиноком островке под тропиками к голосам, доходящим до вашего слуха через все это богатство света и ярких красок, фиолетового простора воды, ликующего солнца, голубого неба, – и, как ни странно, вы услышите еще один голос, голос одиночества…
Гаспар стоял на мысу и слышал этот голос. Мимо него, подобная серебряной стреле, пронеслась и исчезла чайка. И именно в это мгновение Гаспар постиг одиночество…
Гаспар глубоко задумался и вздрогнул, услышав внезапно за собою голос Ива. Ив стоял далеко от него в кустах и что-то кричал, размахивая руками. Он был похож на сумасшедшего, поэтому Гаспар, не раздумывая, бегом бросился к нему.
Подбежав поближе, он заметил, что Ив что-то держит в руках.
– Скорей иди, лентяй, смотри, что я нашел! – кричал он. Ив так радостно смеялся, лицо сияло таким торжеством, что можно было подумать, что он нашел клад.
Так оно и было. Предмет, который Ив держал в руках, был пояс с пряжкой и карманом. В кармане лежало несколько почерневших монет. Он почистил одну из них песком – блеснуло золото!…
Гаспар громко крикнул: «Золото!» Резкий возглас его прорезал тишину острова и вызвал в ответ неумолчные птичьи крики. Он взял монету из рук Ива, рассмотрел ее, попробовал на зуб, опять посмотрел. Он был точно ослеплен тем, что видел перед собой, как человек, вышедший на яркий свет после долгого пребывания в темноте.
Ив взял монету из рук Гаспара, положил ее вместе с другими обратно в карман, застегнул куртку и указал ногой на что-то в кустах.
– Смотри!
Кусты в этом месте росли немного реже, а почва между ними была слегка приподнята. На песке лежали разбросанные кости. Разбросал их Ив. Проходя через кустарник, он наткнулся ногой на что-то твердое и стал раскапывать песок. В песке оказались скелет и пояс, которые, вероятно, пролежали там не одно столетие.
Череп имел очень странную форму. Он был мал и уродлив, невероятно широк в скулах. Бедра были неравные даже для неопытного глаза моряков. Одно было значительно длиннее другого. Короткая нога была, по-видимому, повреждена или сломана, потому что на ней было утолщение.
– Должно быть, был красавец, – сказал Гаспар, опуская череп на землю. А это что такое, посмотри! – И он поднял старое дуло ружья, совсем изъеденное ржавчиной. Много лет нужно для того, чтобы ржавчина могла так разрушить металл. Ив равнодушно взглянул на находку товарища и повернулся, чтобы идти.
Когда они вернулись к южной бухте, Ив уселся под пальмой, высыпал сокровища на песок и начал чистить монеты. Гаспар стоял и молча смотрел на него. Ив пересчитал монеты. Их оказалось двадцать одна. Ив был разочарован: их казалось больше. Когда он снова начал их пересчитывать, Гаспар перебил его.
– Знаешь что, – сказал он, – половина денег, по справедливости, моя. Ты должен разделить находку.
Ив перестал считать и посмотрел на товарища. Его удивили не столько слова Гаспара, сколько неприятный, запальчивый тон.
– Твои? – повторил он. – А кто их нашел?
– Это все равно. Это простая случайность. Я также мог найти их, и, если бы нашел, то поделился бы…
Ив опять стал пересчитывать монеты и заговорил, точно обращаясь к ним:
– Это правда, я нашел их случайно. Но интересно знать, нашел ли бы я их, если бы валялся на песке или глазел целый день на море, как некоторые люди. Нет! Я собирал сухой хворост, я работал и, работая, набрел на находку:
– Ну, так и береги ее, – сказал Гаспар и, отвернувшись, пошел к морю. Пройдя несколько шагов вдоль берега, он остановился. Про монеты он сразу забыл, на в нем с новой силой ожила вражда к Иву из-за Ани-зетты. Потом он снова вспомнил про монеты и в душе его постепенно сложился чудовищный образ Ива, врага, которого он ненавидит и который ненавидит его.
Солнце было уже близко к закату, и чайки, умолкнув на время, снова подняли крик. Гаспару казалось, что они смеются над ним и кричат: «Ив! Ив! Ив!» Он повернулся и пошел в том направлении, где сидел его недавний друг. Стиснув зубы и заложив руки в карманы, Гаспар круто остановился перед счастливым соперником и, продолжая свои мысли вслух, сказал:
– Ты – вор! Дурак я, что связался с такой собакой!
Ив поднялся. Его трудно было вывести из себя, но в гневе он был страшен. Пояс с монетами лежал у его ног.
– Ты что сказал?
– Сказал, что сказал, – ответил Гаспар.
– Брось это! – крикнул Ив, видя, что Гаспар вынул нож из-за пояса.
Гаспар, казалось, обезумел от гнева и перестал владеть собой. Но это была высшая точка его гнева. Еще минута – и он спрятал бы нож и все обошлось бы мирно, если бы Ив не произнес в это время одного обидного слова, короткого односложного слова, которое часто говорится в шутку, но, сказанное в гневе, действует хуже удара.
Гаспар как ужаленный отскочил назад, потом в его руке сверкнул нож, и Ив упал на песок.
Нож попал прямо в яремную вену на шее. Это был смертельный удар. Обезумевший, ослепленный Гаспар ничего этого не знал и бросился на своего противника со сжатыми кулаками, ожидая, что тот вскочит и будет драться.
И вдруг он увидел, что Ив умирает. Умирает неизвестно отчего, потому что нож лежал совершенно чистым, а на теле Ива не было никакой раны, если не считать царапины на шее, из которой толчками вытекала на песок кровь.
Гаспар не видел ничего, кроме лица Ива. Одну минуту он стоял, глядя на умирающего, потом упал на колени и начал трясти его за руку, умоляя проснуться, вернуться к жизни.
На другой день, к вечеру, Гаспар стоял на самом краю косы и смотрел на спокойное и голубое море. Волны с плеском набегали на скалы, а по другую сторону их с легким вздохом разбегались по песку. У моря много напевов: горе, радость, торжество, строгость, сила, печаль, сожаление, – оно умеет все это выражать. Но прислушайтесь на одиноком островке под тропиками к голосам, доходящим до вашего слуха через все это богатство света и ярких красок, фиолетового простора воды, ликующего солнца, голубого неба, – и, как ни странно, вы услышите еще один голос, голос одиночества…
Гаспар стоял на мысу и слышал этот голос. Мимо него, подобная серебряной стреле, пронеслась и исчезла чайка. И именно в это мгновение Гаспар постиг одиночество…
Гаспар глубоко задумался и вздрогнул, услышав внезапно за собою голос Ива. Ив стоял далеко от него в кустах и что-то кричал, размахивая руками. Он был похож на сумасшедшего, поэтому Гаспар, не раздумывая, бегом бросился к нему.
Подбежав поближе, он заметил, что Ив что-то держит в руках.
– Скорей иди, лентяй, смотри, что я нашел! – кричал он. Ив так радостно смеялся, лицо сияло таким торжеством, что можно было подумать, что он нашел клад.
Так оно и было. Предмет, который Ив держал в руках, был пояс с пряжкой и карманом. В кармане лежало несколько почерневших монет. Он почистил одну из них песком – блеснуло золото!…
Гаспар громко крикнул: «Золото!» Резкий возглас его прорезал тишину острова и вызвал в ответ неумолчные птичьи крики. Он взял монету из рук Ива, рассмотрел ее, попробовал на зуб, опять посмотрел. Он был точно ослеплен тем, что видел перед собой, как человек, вышедший на яркий свет после долгого пребывания в темноте.
Ив взял монету из рук Гаспара, положил ее вместе с другими обратно в карман, застегнул куртку и указал ногой на что-то в кустах.
– Смотри!
Кусты в этом месте росли немного реже, а почва между ними была слегка приподнята. На песке лежали разбросанные кости. Разбросал их Ив. Проходя через кустарник, он наткнулся ногой на что-то твердое и стал раскапывать песок. В песке оказались скелет и пояс, которые, вероятно, пролежали там не одно столетие.
Череп имел очень странную форму. Он был мал и уродлив, невероятно широк в скулах. Бедра были неравные даже для неопытного глаза моряков. Одно было значительно длиннее другого. Короткая нога была, по-видимому, повреждена или сломана, потому что на ней было утолщение.
– Должно быть, был красавец, – сказал Гаспар, опуская череп на землю. А это что такое, посмотри! – И он поднял старое дуло ружья, совсем изъеденное ржавчиной. Много лет нужно для того, чтобы ржавчина могла так разрушить металл. Ив равнодушно взглянул на находку товарища и повернулся, чтобы идти.
Когда они вернулись к южной бухте, Ив уселся под пальмой, высыпал сокровища на песок и начал чистить монеты. Гаспар стоял и молча смотрел на него. Ив пересчитал монеты. Их оказалось двадцать одна. Ив был разочарован: их казалось больше. Когда он снова начал их пересчитывать, Гаспар перебил его.
– Знаешь что, – сказал он, – половина денег, по справедливости, моя. Ты должен разделить находку.
Ив перестал считать и посмотрел на товарища. Его удивили не столько слова Гаспара, сколько неприятный, запальчивый тон.
– Твои? – повторил он. – А кто их нашел?
– Это все равно. Это простая случайность. Я также мог найти их, и, если бы нашел, то поделился бы…
Ив опять стал пересчитывать монеты и заговорил, точно обращаясь к ним:
– Это правда, я нашел их случайно. Но интересно знать, нашел ли бы я их, если бы валялся на песке или глазел целый день на море, как некоторые люди. Нет! Я собирал сухой хворост, я работал и, работая, набрел на находку:
– Ну, так и береги ее, – сказал Гаспар и, отвернувшись, пошел к морю. Пройдя несколько шагов вдоль берега, он остановился. Про монеты он сразу забыл, на в нем с новой силой ожила вражда к Иву из-за Ани-зетты. Потом он снова вспомнил про монеты и в душе его постепенно сложился чудовищный образ Ива, врага, которого он ненавидит и который ненавидит его.
Солнце было уже близко к закату, и чайки, умолкнув на время, снова подняли крик. Гаспару казалось, что они смеются над ним и кричат: «Ив! Ив! Ив!» Он повернулся и пошел в том направлении, где сидел его недавний друг. Стиснув зубы и заложив руки в карманы, Гаспар круто остановился перед счастливым соперником и, продолжая свои мысли вслух, сказал:
– Ты – вор! Дурак я, что связался с такой собакой!
Ив поднялся. Его трудно было вывести из себя, но в гневе он был страшен. Пояс с монетами лежал у его ног.
– Ты что сказал?
– Сказал, что сказал, – ответил Гаспар.
– Брось это! – крикнул Ив, видя, что Гаспар вынул нож из-за пояса.
Гаспар, казалось, обезумел от гнева и перестал владеть собой. Но это была высшая точка его гнева. Еще минута – и он спрятал бы нож и все обошлось бы мирно, если бы Ив не произнес в это время одного обидного слова, короткого односложного слова, которое часто говорится в шутку, но, сказанное в гневе, действует хуже удара.
Гаспар как ужаленный отскочил назад, потом в его руке сверкнул нож, и Ив упал на песок.
Нож попал прямо в яремную вену на шее. Это был смертельный удар. Обезумевший, ослепленный Гаспар ничего этого не знал и бросился на своего противника со сжатыми кулаками, ожидая, что тот вскочит и будет драться.
И вдруг он увидел, что Ив умирает. Умирает неизвестно отчего, потому что нож лежал совершенно чистым, а на теле Ива не было никакой раны, если не считать царапины на шее, из которой толчками вытекала на песок кровь.
Гаспар не видел ничего, кроме лица Ива. Одну минуту он стоял, глядя на умирающего, потом упал на колени и начал трясти его за руку, умоляя проснуться, вернуться к жизни.
IV. Один
После первого порыва горя, похожего на горе ребенка, Гаспар поднялся на ноги. Солнце давно уже село, и синее небо было усеяно звездами. Волны с тихим плеском набегали на берег, где лежал Ив, как будто слушая говор моря. Могучий правый кулак Ива лежал на груди. На лице было такое выражение, как будто он в последнюю минуту жизни сразу увидел все – и небо, пылавшее огнями, и безграничное пространство вечно волнующего моря. Казалось, что он ударил себя в грудь, пораженный открывшимся ему великолепием, и неподвижный от удивления лежал, смотрел и слушал.
Когда первый порыв непосредственного горя прошел, вернулись мысли: «Кто виноват?» Он занес нож без намерения убить – какое право имел этот богатырь умирать от пустой царапины? А потом – зачем он сказал это обидное слово – последнее звено в целой цепи обид?!
Гаспар постоял задумчиво над распростертым телом, потом подошел к морю и обмыл лицо и руки в набегавших волнах. А потом ему показалось, что все события последних часов произошли когда-то давно, много лет назад. Вид трупа снова вернул его к действительности, и его опять охватило горе, вытеснившее из сердца всю злобу. Он стоял и смотрел на дело рук своих. Это была случайность, он не хотел убивать, он не помнил даже, как поднял нож. Он действовал в каком-то ослеплении, в безумии. И все равно, он убил Ива…
И он взялся за дело, которое надо было сделать. Поднял тело Ива за плечи и оттащил его в кусты.
Исполнив свою обязанность, он вернулся к месту несчастья и стал смотреть на море. Бухта была вся белая, и не было никаких следов преступления, кроме ножа, который лежал там, куда он его отбросил. Он поднял нож и вложил обратно в ножны. Пояс с золотыми монетами тоже лежал на песке. Он взял его почти бессознательно и пошел к палатке. Он почувствовал внезапно такую безмерную усталость, что, подойдя к палатке, шатался как пьяный. Через минуту он уже спал тяжелым сном рядом с поясом.
Когда Гаспар проснулся, было совсем светло. Он сразу все вспомнил. Вероятно, его мозг продолжал работать и во сне, потому что когда он открыл глаза, то сейчас же сказал, как будто продолжая разговор: «Да, и тем более, что я спас ему жизнь!»
Он выполз из палатки и, постояв несколько минут под сапфировым небом на ослепительно белом песке, пошел собирать сучья для костра, а когда разжег их, вдруг задумался. В повара он не годился. Это было дело Ива, который варил крабов, консервы и еще что-то такое в жестянке. Ив всегда работал за повара, а Гаспар только смотрел. Эта мысль пришла ему в голову впервые.
Ив спас большую часть пищевых запасов. Ив собирал сучья. Ив ловил крабов. Ив нашел ручей. Ив нашел парус. Ив поставил палатку. Ив нашел коралловый корабль в лагуне. Ив наконец нашел золото. Ив делал все с тех пор, как они очутились на острове, а он, Гаспар, только курил и мечтал.
Он не был бездельником, но чрезвычайно охотно, предоставлял всю работу белокурому великану, жаждавшему деятельности. Южная лень овладела им. Ив доказал, что он стоил большего, чем Гаспар, и продолжал это доказывать, лежа мертвым в кустарниках.
Гаспар разбросал костер и засыпал уголья песком, потом позавтракал сухарями и консервами, закурил трубку и пошел к морю. Заслонив глаза рукой от солнца, он окинул взглядом всю обширную гладь моря, – ни дымка, ни паруса. Ветер, дувший с юго-востока, приносил крики чаек. Он давно слышал их бессознательно, но сейчас чайки заинтересовали его. Он стал наблюдать, как они летают над морем, и внезапно тоска одиночества охватила его сердце.
Ты один! Один! Один! – кричали чайки. – Днем и ночью, ночью и днем, все один, один. С кем ты будешь говорить? Что ты будешь делать? Ты один! Один!…
Он провел рукой по лбу, чтобы обтереть внезапно выступивший пот, окинул взглядом море и вернулся к палатке. Хотя трубка не была еще докурена, он вытряхнул ее, набил и снова закурил. Чтобы отогнать мысли об Иве, он стал гадать, какое судно придет на остров чаек и спасет его. Потом, просунув руку в палатку, он вытащил пояс с деньгами и принялся его рассматривать. На пряжке было что-то нацарапано. Он почистил ее песком и увидел две буквы: «S. S.». Потом он отстегнул карман и высыпал содержимое на песок. Хотя он знал, сколько было монет, однако все же пересчитал их несколько раз. Затем начал придумывать, на что их истратить.
На все это он употребил около часа, исключительно с той целью, чтобы как-нибудь отогнать от себя не покидавшую его картину вчерашней трагедии. Потом вдруг очнулся, точно его ударили в сердце. Было все еще утро, время шло нестерпимо медленно. Опять кричали чайки и будили его тоску.
Он положил монеты обратно в карман пояса, бросил его в палатку и направился к кустарникам. На песке остался след, как будто по нему волочили тяжелый мешок. Гаспар обошел этот страшный след и направился вглубь островка. У него не было никакой цели. Ему хотелось только уйти с того места, где он был, хотелось делать что-нибудь, двигаться…
Когда он дошел до противоположного края островка, его охватило новое тяжелое чувство. Точно невидимое стальное кольцо окружало его, хотя преград не было никаких – во все стороны шел безграничный простор. Он прошел по рифу. Верхушка мачты виднелась отчетливо, и даже сам корабль был еще виднее, чем вчера на закате, но был далеко не так красив. Он казался серым и мертвым, а кругом него, – неслышно и медлительно, – сновали в тихой воде лагуны разноцветные рыбы.
Когда первый порыв непосредственного горя прошел, вернулись мысли: «Кто виноват?» Он занес нож без намерения убить – какое право имел этот богатырь умирать от пустой царапины? А потом – зачем он сказал это обидное слово – последнее звено в целой цепи обид?!
Гаспар постоял задумчиво над распростертым телом, потом подошел к морю и обмыл лицо и руки в набегавших волнах. А потом ему показалось, что все события последних часов произошли когда-то давно, много лет назад. Вид трупа снова вернул его к действительности, и его опять охватило горе, вытеснившее из сердца всю злобу. Он стоял и смотрел на дело рук своих. Это была случайность, он не хотел убивать, он не помнил даже, как поднял нож. Он действовал в каком-то ослеплении, в безумии. И все равно, он убил Ива…
И он взялся за дело, которое надо было сделать. Поднял тело Ива за плечи и оттащил его в кусты.
Исполнив свою обязанность, он вернулся к месту несчастья и стал смотреть на море. Бухта была вся белая, и не было никаких следов преступления, кроме ножа, который лежал там, куда он его отбросил. Он поднял нож и вложил обратно в ножны. Пояс с золотыми монетами тоже лежал на песке. Он взял его почти бессознательно и пошел к палатке. Он почувствовал внезапно такую безмерную усталость, что, подойдя к палатке, шатался как пьяный. Через минуту он уже спал тяжелым сном рядом с поясом.
Когда Гаспар проснулся, было совсем светло. Он сразу все вспомнил. Вероятно, его мозг продолжал работать и во сне, потому что когда он открыл глаза, то сейчас же сказал, как будто продолжая разговор: «Да, и тем более, что я спас ему жизнь!»
Он выполз из палатки и, постояв несколько минут под сапфировым небом на ослепительно белом песке, пошел собирать сучья для костра, а когда разжег их, вдруг задумался. В повара он не годился. Это было дело Ива, который варил крабов, консервы и еще что-то такое в жестянке. Ив всегда работал за повара, а Гаспар только смотрел. Эта мысль пришла ему в голову впервые.
Ив спас большую часть пищевых запасов. Ив собирал сучья. Ив ловил крабов. Ив нашел ручей. Ив нашел парус. Ив поставил палатку. Ив нашел коралловый корабль в лагуне. Ив наконец нашел золото. Ив делал все с тех пор, как они очутились на острове, а он, Гаспар, только курил и мечтал.
Он не был бездельником, но чрезвычайно охотно, предоставлял всю работу белокурому великану, жаждавшему деятельности. Южная лень овладела им. Ив доказал, что он стоил большего, чем Гаспар, и продолжал это доказывать, лежа мертвым в кустарниках.
Гаспар разбросал костер и засыпал уголья песком, потом позавтракал сухарями и консервами, закурил трубку и пошел к морю. Заслонив глаза рукой от солнца, он окинул взглядом всю обширную гладь моря, – ни дымка, ни паруса. Ветер, дувший с юго-востока, приносил крики чаек. Он давно слышал их бессознательно, но сейчас чайки заинтересовали его. Он стал наблюдать, как они летают над морем, и внезапно тоска одиночества охватила его сердце.
Ты один! Один! Один! – кричали чайки. – Днем и ночью, ночью и днем, все один, один. С кем ты будешь говорить? Что ты будешь делать? Ты один! Один!…
Он провел рукой по лбу, чтобы обтереть внезапно выступивший пот, окинул взглядом море и вернулся к палатке. Хотя трубка не была еще докурена, он вытряхнул ее, набил и снова закурил. Чтобы отогнать мысли об Иве, он стал гадать, какое судно придет на остров чаек и спасет его. Потом, просунув руку в палатку, он вытащил пояс с деньгами и принялся его рассматривать. На пряжке было что-то нацарапано. Он почистил ее песком и увидел две буквы: «S. S.». Потом он отстегнул карман и высыпал содержимое на песок. Хотя он знал, сколько было монет, однако все же пересчитал их несколько раз. Затем начал придумывать, на что их истратить.
На все это он употребил около часа, исключительно с той целью, чтобы как-нибудь отогнать от себя не покидавшую его картину вчерашней трагедии. Потом вдруг очнулся, точно его ударили в сердце. Было все еще утро, время шло нестерпимо медленно. Опять кричали чайки и будили его тоску.
Он положил монеты обратно в карман пояса, бросил его в палатку и направился к кустарникам. На песке остался след, как будто по нему волочили тяжелый мешок. Гаспар обошел этот страшный след и направился вглубь островка. У него не было никакой цели. Ему хотелось только уйти с того места, где он был, хотелось делать что-нибудь, двигаться…
Когда он дошел до противоположного края островка, его охватило новое тяжелое чувство. Точно невидимое стальное кольцо окружало его, хотя преград не было никаких – во все стороны шел безграничный простор. Он прошел по рифу. Верхушка мачты виднелась отчетливо, и даже сам корабль был еще виднее, чем вчера на закате, но был далеко не так красив. Он казался серым и мертвым, а кругом него, – неслышно и медлительно, – сновали в тихой воде лагуны разноцветные рыбы.