Страница:
Да, прав просветленный! Четырежды сестра позвонила очень вовремя. Петр Алексеевич отложил монолог перед холодильниками до возвращения из похода за дедушкиным наследством и отправился вызволять бедную девушку из лап алчного гарсона.
Бедная девушка, она же Вера Собакина, она же Маша Голубкова, она же Мурка-терминатор, она же Люси де Ла Фер (и это в неполных 25 лет!) сидела за столиком в ресторане и изнемогала от излишнего внимания представителей противоположного пола. Да, возможно, она перестаралась с гримом: для имитации полного отсутствия макияжа требуется куда больше косметических средств, чем для обычного боевого раскраса. В итоге скромная девушка-химик, приехавшая из Парижа и заблудившаяся в огромной и страшной Москве, больше была похожа на роскошную фарфоровую куклу, одетую в костюм скромной девушки-химика.
Пока что роль Маше удавалась. Нинка признала маскарад годным. Таксист, который вез ее в «Яр» (за сумму гораздо меньшую, чем три тысячи рублей), все время шутил и под конец даже попросил телефон. Публика в ресторане – к счастью, немногочисленная – оживилась с ее появлением.
Сохраняя на лице испуганно-удивленное выражение, самозваная княжна пыталась дозвониться до офиса Савицкого. Этот номер значился на сайте компании, и было вполне понятно, почему французская родственница воспользовалась именно им. Автоответчик любезно предлагал оставить сообщение. Через полчаса телефон оказался занят – Петр Алексеевич раздавал последние указания. Еще через десять минут состоялся исторический разговор.
Честно говоря, Маша не ожидала, что все будет настолько просто: шэр-фрэр оказался отличным мужиком. Даже по голосу понятно, что у него дел – выше крыши, но он, однако же, все бросает и спешит на помощь придурковатой родственнице, о которой раньше никогда не слышал.
Петр Алексеевич ничуть не удивился визиту французской сестрицы. Он не сомневался в том, что рано или поздно одна из сторон сделает шаг навстречу другой, ведь железный занавес давно уже переплавили на банки для кока-колы.
Савицкий любил экономить деньги – неважно, свои или чужие. Лучше, конечно, свои, но любая экономия была ему мила и любезна. Поэтому-то он велел непрактичной Вере сидеть на месте и ждать его. Подумаешь, забыла, в каком отеле забронировала номер! Да он ей с ходу найдет десяток самых лучших отелей. А можно даже сделать так: отдать барышне ключи от квартиры и поселить ее у себя. Отличная мысль! Все сходится, все действительно происходит очень своевременно – как и пишет Рамакришна! А если девушка окажется уж совсем не приспособленной к московским реалиям, то ее можно будет отправить на дачу. Жена и теща позаботятся о ней, помогут, обогреют. Жаль, конечно, что надо уезжать, что не получится пообщаться с родственницей… Ну, ничего, главное, что мосты наведены. Или будут вот-вот наведены.
Сестренку Петр Алексеевич обнаружил сразу: нежный цветок сидел за столиком, а вокруг вились какие-то подозрительные типы. Багажа при нежном цветке не наблюдалось, и это значило…
– Здравствуйте, вы Вера? – поздоровался Савицкий.
– Здравствуйте, Пьер! – застенчиво улыбнулась княжна и поправила очки. Жест был не надуманный: очки постоянно сползали.
– А где ваш багаж?
– Я оставила его возле входа. Так непрактично – таскать его туда-сюда, два раза платить… лё портер… носильнику?
– Носильщику. Идите к чемодану, а я оплачу счет. Мы спешим, – скомандовал Петр Алексеевич. Маша повиновалась без слов – просто по привычке. С такими интонациями обычно разговаривал ее непосредственный начальник Усов.
Счет был вполне приемлемый: за время ожидания встречи с четырежды братом Вера выпила всего-навсего два стакана «Газировки за 3 копейки».
«У девушки прекрасный вкус, – отметил про себя Савицкий. – Но здешний курс копейки по отношению к рублю просто поражает: 300 рублей за один стакан!»
Чемодан княжны Собакиной действительно стоял у входа. Маша попросила швейцара из отеля «Советский» приглядеть за своими вещами: командировочных, выданных ей в гестяпо, должно было хватить на то, чтобы пустить пыль в глаза названному четвероюродному брату. А дальше, если все пойдет по плану, он сам будет ее содержать. А если не по плану – то к черту деньги. Но об этом думать пока не хотелось.
– Пристегните ремень! – велел Савицкий, когда они сели в машину. – Сейчас поедем ко мне. Я все равно уезжаю, так зачем же вам платить за отель? Позвоним оттуда вашей маме и успокоим ее.
– Да, да, – застенчиво улыбнулась Маша, а про себя подумала, что к счастью, есть Нинка, готовая подстраховать подругу и сыграть в ее пьесе любую эпизодическую роль, произнеся в телефонную трубку пару реплик на французском.
– Знаете, Пьер, я так счастлива, что обстоятельства вынудили меня вас телефонировать, – произнесла княжна, от смущения теребя ручку своей крошечной сумочки. – Все родственники выражают смех и сомнение в том, что я достигну успеха.
– Они что, думают, что я вас выгоню? – удивился Савицкий.
– О нет, нет, совсем не в этом дело. Я… не нужно смеяться, хорошо? Я занимаюсь исследованием. Я изучаю химию. Уже год! До этого я изучала рисование, а еще раньше я изучала русский язык.
– Так вот почему вы так хорошо говорите по-русски!
– О, спасибо, но это не совсем верно. По меркам семьи я говорю очень неуклюжно. В доме дедушки надо говорить только по-русски – если в твоих жилках есть хоть что-то русское. А я всегда все путаю. Вот и в аэропорту меня отказывались понимать, и только этот добрый таксист Антуан мне сразу помог…
– Поговорим лучше о химии, – поморщился Савицкий. Траты родственницы он воспринимал как свои собственные.
– Да, да! Я изучаю работы нашего общего родственника. Дедушка говорит, что Лев Сергеевич был абсолютно фу… как это… не в своей тарелке. Но я нашла в семейном архиве копию его статьи, опубликованной в Etudes de Chimie de I’Universite Sorbonne в 1904 году. Вы знаете, что он учился у самого Менделеева? Это меня просто потрясало!
– Не только учился, но и был его любимым учеником, – как бы между прочим заметил Савицкий. – Кстати, это мой родной прадед.
– Ах! Ох! Энврэзеблябляман! – закатила глаза княжна. – Я всегда так путаюсь в этих родствах! Значит, у вас наверняка сохранились какие-то бумаги! Исследования! Величайшие исследования, что бы ни говорила мама!
– К сожалению, в имении князя был пожар и все бумаги сгорели.
– О, нет! – княжна картинно закрыла руками лицо и вполне натурально всхлипнула. – Так не может быть! Я так надеялась, последнюю часть года я жила так, как будто эти работы сохранились. Я просто маленькая неудачница.
– Вера, Верочка, – осторожно погладил ее по плечу Савицкий. – Кое-что все-таки осталось. Надо только поискать.
– Искать? Да, да, я готова искать! Искать в любых архивах! Нужны деньги? У меня есть. Нужно работать ночь и день? Я смогу! Я должна доказать, что я на что-то гожусь!
На светофоре Савицкий внимательно поглядел в зеркало на личико неожиданной родственницы. Она француженка – в этом нет никаких сомнений. А французы – и вообще цивилизованные европейцы – к авантюрам не склонны. Князь Собакин, что бы там ни болтал Живой, персона не слишком известная. Изучать его труды можно только при наличии свободного времени и специального интереса. Можно, конечно, пофантазировать, представить, что милая девушка – никакая не княжна, а шпионка французской разведки, отправленная следом за Савицким, чтобы не дать ему возможности воплотить свои планы в жизнь. М-да. А Живой – внедренный наблюдатель МОССАД. А бабушка – тайный агент ЦРУ на пенсии. А жена и теща на даче вступили в контакт с инопланетянами и строят планы по захвату мира. Еще что придумаешь, Петя?
– Вы тоже не верите, что я на что-то годна? – спросила княжна и снова очень натурально шмыгнула носом. Детолюбивый Савицкий увидел рядом с собой ребенка: отчаявшегося, потерянного, несчастного и нуждающегося в поддержке.
– Верочка, я не слишком блестяще разбираюсь в химии. Но, наверное, вы справитесь, раз стараетесь. Один очень умный человек написал так: «Иногда достаточно очень сильно захотеть, представить свое желание в красках и подробностях, и оно воплотится в жизнь».
– Как верно! Как умно! Вы написали? – воскликнула Вера и тут же прикусила язык – цитировать «Покровские ворота» французской княжне не полагалось. Только русские романсы! Впрочем, Савицкий то ли не заметил этот прокол, то ли не придал ему значения.
– Нет, это один американец индийского происхождения, – ответил он. – Я потом покажу вам его книгу.
– А я могу показать вам свое исследование! У меня в чемодане лежат результаты работы, которую я проводила весь год. Я повторила два эксперимента Льва Сергеевича в домашних условиях! Правда, в первом случае я неудачно смешала ингредиенты и испортила новую раковину…
– Приехали! – объявил Савицкий.
Запоздало вспомнив о том, что где-то в квартире притаился Живой, от которого можно ждать любого подвоха, Петр Алексеевич, презрев правила приличия, оставил сестру в небольшом общем коридорчике, заставленном соседскими велосипедами, самокатами и детскими автомобильчиками, вошел в квартиру первым, прислушался и принюхался. Из ванной доносились какие-то звуки, отдаленно напоминающие пение. Видимо, Паша решил привести себя в порядок перед поездкой в культурную столицу. Хорошо бы он еще убрал с головы эти осьминожьи щупальца. Впрочем, от людей нельзя требовать слишком многого.
Савицкий пригласил сестру в дом.
«Нефигово так устроился четырежды брат, – подумала Маша, разглядывая квартиру. – Когда я заработаю кучу денег, у меня тоже так будет. Или лучше».
– У вас очень мило, – светски произнесла княжна. – Позволите умыться с дороги?
– Да, момент, там сейчас… один мой знакомый, – ответил Савицкий, мысленно проклиная Живого и желая ему провалиться сквозь сливное отверстие поглубже в канализацию. – Пройдемте пока в гостиную.
– Там ваш шери? – обворожительно улыбнулась Вера. – У меня есть очень хороший приятель, он тоже…
– Просто знакомый. Наемный работник, – буркнул Савицкий.
И в этот момент «наемный работник», видимо, почуяв, что в доме есть кто-то еще, выполз из ванной. Из одежды на нем было только детское, расписанное утятами полотенце для рук, кокетливо обернутое вокруг бедер.
– Здравствуйте, сударыня, – обворожительно улыбнулся он. – До изнеможения рад видеть вас здесь. А зовут меня Живой. Паша Живой к вашим услугам!
– Ах! Я очень рада! – сказала княжна и по-европейски протянула ему руку для пожатия.
Про себя Мурка подумала так: «Живой, значит? И это чучело мне про контенты писало?»
Савицкий сделал страшное лицо и жестами приказал наемному работнику как можно скорее скрыться на кухне, если, конечно, ему дорога жизнь.
– Мы еще увидимся, – произнес Паша, исчезая.
«Можешь не сомневаться в этом, придурок!» – мысленно пообещала Маша.
– Я бы хотела принять душ, – застенчиво произнесла она вслух. – А потом мы могли бы поставить самовар и поговорить о работах нашего великого предка!
Снабдив гостью полотенцем и рекомендациями по включению душа, горячей и холодной воды, Савицкий проследовал в кухню, открыл холодильник и залпом опорожнил чуть не полбутылки «Кваса из бочки».
– Просто голова кругом! – устало сказал он. – Духота какая! И ты еще тут маячишь. Оденься немедленно, и поприличнее, а не в это свое рванье!
– Толковая телочка, – не слушая его, облизнулся Живой. – Одобряю.
– Это моя кузина. Из Парижа. Девушка предельно деликатная.
– Понимаю, кузина. Маленькая кузина-белошвейка, – ухмыльнулся Живой и вскочил с места. – Значит так, я одеваюсь и иду прошвырнуться, а ты, как у вас тут все закончится, эсэмэсь мне, что можно.
– Что – можно? – не понял Савицкий.
– Возвращаться можно, что еще?
– Можешь возвращаться без приглашения.
– Свободные нравы. Одобряю. Что, вот прямо из Парижа, да? И сразу к тебе?
– Я ее впервые в жизни сегодня увидел.
– Круто, слушай. В Интернете зацепил? Я поражен и восхищен.
– Послушай, я тебе русским языком говорю. У нас с ней ничего не было. И не будет. Это моя четвероюродная сестра, княжна Вера Собакина! И вообще, я семейный человек, серьезный.
– Да? – воодушевился Живой. – Тогда я остаюсь. У тебя ведь нет секретов от старого друга? Кстати, можешь ей сказать, что я тоже ваш родственник. Дальний. Из Лондона. Сэр Генри Собакин-Баскервиль. Любимый внук со стороны бабушки.
– Вот это лишнее. Родственников мне на сегодня хватит. Но можешь оставаться, я тебя не гоню.
Запершись в ванной комнате и открыв все краны на полную мощность, Маша сделала конспиративный звонок Нине и подготовила ее как следует. Поэтому состоявшийся после выхода из ванной разговор со строгой маман из Парижа удался на славу. Убедительно картавя, глубоким контральто маман выразила надежду на то, что ее прелестное дитя не спалит Москву, и не унималась, пока Савицкий не пообещал проследить за тем, чтобы Москва уцелела. «Зря все-таки Нинка не верит в себя, ей бы характерные роли играть», – подумала Маша.
Следующим номером программы была демонстрация исследования, посвященного трудам великого химика. Савицкий ни слова не понимал по-французски, но формулы выглядели столь убедительно, что вскоре рассеялись его последние сомнения.
Живой, которому княжна с милой улыбкой сказала: «Вам, должно быть, это все малозанимательно, это дело семейное», – сидел на диване в гостиной и помалкивал, хотя ему очень хотелось задать кузине-белошвейке пару вопросов. Например, как доехать от аэропорта Шарль де Голль до метро Порт д'Орлеан? Или – не хочет ли мадмуазель Собакина осмотреть уютную комнату тещи Савицкого – под Пашиным присмотром, разумеется, чтобы ничего не сгорело?
«А этот штрих на меня конкретно запал, – подумала Маша. – А все, детка, поезд ушел, не зафрендил меня – теперь не жди пощады!»
В нужный момент княжна прелестным жестом схватилась руками за голову, вспомнив, что привезла с собой подарок – бутылку прекрасного коллекционного вина из собственного виноградника. Вино (изготовленное в гестяпо) оказалось в самом деле отменным. На вкус оно не отличалось от хорошего красного вина, но могло свалить с ног даже норвежского лесоруба.
Пару часов спустя Савицкий объявил себя главой экспедиции по поиску наследства князя Льва Собакина и официально пригласил четырежды сестру присоединиться в качестве химика-исследователя. Живой, возможно, мог бы привести с десяток доводов против, но он, к сожалению, слишком налег на вино с самого начала и потому уже спал.
– Мы улетаем на самолете. В Санкт-Петербург. Завтра утром, – объявил руководитель экспедиции. – Только… у вас же нет билета.
– О, не беспокойтесь, милый братик, – княжна решила, что уже пора добавить немного трогательной фамильярности. – Мой турагент решит эту проблему, скажите только, каким рейсом вы летите.
Последним усилием воли Савицкий включил компьютер, записал на листке бумаги номер рейса, название авиакомпании и время отправления, указал сестренке на детскую комнату, в которой ей предстояло переночевать, завел будильник на семь утра и, стараясь идти ровно, удалился к себе.
Маша поглядела в зеркало.
Лос-Анджелес. Небоскребы. Мурка-терминатор в симпатичном кучерявом парике и черных очках сидит за рулем серебристого «вольво». За ней гонятся черные «мерседесы» русской мафии.
Впереди – пирс, за ним – Тихий океан. Мурка пробивает ограждение пирса и ныряет в океан вместе с машиной.
– Ушла, кобра! – с досадой говорит серый кардинал русской мафии, бывший подполковник КГБ Кукушкин.
«Мерседесы» уезжают.
Мурка выплевывает трубочку, через которую она дышала воздухом из шин «вольво», и всплывает на поверхность.
– Сам кобра! – говорит она.
Парик на ней сидит как влитой.
Часть вторая
Глава 8
Бедная девушка, она же Вера Собакина, она же Маша Голубкова, она же Мурка-терминатор, она же Люси де Ла Фер (и это в неполных 25 лет!) сидела за столиком в ресторане и изнемогала от излишнего внимания представителей противоположного пола. Да, возможно, она перестаралась с гримом: для имитации полного отсутствия макияжа требуется куда больше косметических средств, чем для обычного боевого раскраса. В итоге скромная девушка-химик, приехавшая из Парижа и заблудившаяся в огромной и страшной Москве, больше была похожа на роскошную фарфоровую куклу, одетую в костюм скромной девушки-химика.
Пока что роль Маше удавалась. Нинка признала маскарад годным. Таксист, который вез ее в «Яр» (за сумму гораздо меньшую, чем три тысячи рублей), все время шутил и под конец даже попросил телефон. Публика в ресторане – к счастью, немногочисленная – оживилась с ее появлением.
Сохраняя на лице испуганно-удивленное выражение, самозваная княжна пыталась дозвониться до офиса Савицкого. Этот номер значился на сайте компании, и было вполне понятно, почему французская родственница воспользовалась именно им. Автоответчик любезно предлагал оставить сообщение. Через полчаса телефон оказался занят – Петр Алексеевич раздавал последние указания. Еще через десять минут состоялся исторический разговор.
Честно говоря, Маша не ожидала, что все будет настолько просто: шэр-фрэр оказался отличным мужиком. Даже по голосу понятно, что у него дел – выше крыши, но он, однако же, все бросает и спешит на помощь придурковатой родственнице, о которой раньше никогда не слышал.
Петр Алексеевич ничуть не удивился визиту французской сестрицы. Он не сомневался в том, что рано или поздно одна из сторон сделает шаг навстречу другой, ведь железный занавес давно уже переплавили на банки для кока-колы.
Савицкий любил экономить деньги – неважно, свои или чужие. Лучше, конечно, свои, но любая экономия была ему мила и любезна. Поэтому-то он велел непрактичной Вере сидеть на месте и ждать его. Подумаешь, забыла, в каком отеле забронировала номер! Да он ей с ходу найдет десяток самых лучших отелей. А можно даже сделать так: отдать барышне ключи от квартиры и поселить ее у себя. Отличная мысль! Все сходится, все действительно происходит очень своевременно – как и пишет Рамакришна! А если девушка окажется уж совсем не приспособленной к московским реалиям, то ее можно будет отправить на дачу. Жена и теща позаботятся о ней, помогут, обогреют. Жаль, конечно, что надо уезжать, что не получится пообщаться с родственницей… Ну, ничего, главное, что мосты наведены. Или будут вот-вот наведены.
Сестренку Петр Алексеевич обнаружил сразу: нежный цветок сидел за столиком, а вокруг вились какие-то подозрительные типы. Багажа при нежном цветке не наблюдалось, и это значило…
– Здравствуйте, вы Вера? – поздоровался Савицкий.
– Здравствуйте, Пьер! – застенчиво улыбнулась княжна и поправила очки. Жест был не надуманный: очки постоянно сползали.
– А где ваш багаж?
– Я оставила его возле входа. Так непрактично – таскать его туда-сюда, два раза платить… лё портер… носильнику?
– Носильщику. Идите к чемодану, а я оплачу счет. Мы спешим, – скомандовал Петр Алексеевич. Маша повиновалась без слов – просто по привычке. С такими интонациями обычно разговаривал ее непосредственный начальник Усов.
Счет был вполне приемлемый: за время ожидания встречи с четырежды братом Вера выпила всего-навсего два стакана «Газировки за 3 копейки».
«У девушки прекрасный вкус, – отметил про себя Савицкий. – Но здешний курс копейки по отношению к рублю просто поражает: 300 рублей за один стакан!»
Чемодан княжны Собакиной действительно стоял у входа. Маша попросила швейцара из отеля «Советский» приглядеть за своими вещами: командировочных, выданных ей в гестяпо, должно было хватить на то, чтобы пустить пыль в глаза названному четвероюродному брату. А дальше, если все пойдет по плану, он сам будет ее содержать. А если не по плану – то к черту деньги. Но об этом думать пока не хотелось.
– Пристегните ремень! – велел Савицкий, когда они сели в машину. – Сейчас поедем ко мне. Я все равно уезжаю, так зачем же вам платить за отель? Позвоним оттуда вашей маме и успокоим ее.
– Да, да, – застенчиво улыбнулась Маша, а про себя подумала, что к счастью, есть Нинка, готовая подстраховать подругу и сыграть в ее пьесе любую эпизодическую роль, произнеся в телефонную трубку пару реплик на французском.
– Знаете, Пьер, я так счастлива, что обстоятельства вынудили меня вас телефонировать, – произнесла княжна, от смущения теребя ручку своей крошечной сумочки. – Все родственники выражают смех и сомнение в том, что я достигну успеха.
– Они что, думают, что я вас выгоню? – удивился Савицкий.
– О нет, нет, совсем не в этом дело. Я… не нужно смеяться, хорошо? Я занимаюсь исследованием. Я изучаю химию. Уже год! До этого я изучала рисование, а еще раньше я изучала русский язык.
– Так вот почему вы так хорошо говорите по-русски!
– О, спасибо, но это не совсем верно. По меркам семьи я говорю очень неуклюжно. В доме дедушки надо говорить только по-русски – если в твоих жилках есть хоть что-то русское. А я всегда все путаю. Вот и в аэропорту меня отказывались понимать, и только этот добрый таксист Антуан мне сразу помог…
– Поговорим лучше о химии, – поморщился Савицкий. Траты родственницы он воспринимал как свои собственные.
– Да, да! Я изучаю работы нашего общего родственника. Дедушка говорит, что Лев Сергеевич был абсолютно фу… как это… не в своей тарелке. Но я нашла в семейном архиве копию его статьи, опубликованной в Etudes de Chimie de I’Universite Sorbonne в 1904 году. Вы знаете, что он учился у самого Менделеева? Это меня просто потрясало!
– Не только учился, но и был его любимым учеником, – как бы между прочим заметил Савицкий. – Кстати, это мой родной прадед.
– Ах! Ох! Энврэзеблябляман! – закатила глаза княжна. – Я всегда так путаюсь в этих родствах! Значит, у вас наверняка сохранились какие-то бумаги! Исследования! Величайшие исследования, что бы ни говорила мама!
– К сожалению, в имении князя был пожар и все бумаги сгорели.
– О, нет! – княжна картинно закрыла руками лицо и вполне натурально всхлипнула. – Так не может быть! Я так надеялась, последнюю часть года я жила так, как будто эти работы сохранились. Я просто маленькая неудачница.
– Вера, Верочка, – осторожно погладил ее по плечу Савицкий. – Кое-что все-таки осталось. Надо только поискать.
– Искать? Да, да, я готова искать! Искать в любых архивах! Нужны деньги? У меня есть. Нужно работать ночь и день? Я смогу! Я должна доказать, что я на что-то гожусь!
На светофоре Савицкий внимательно поглядел в зеркало на личико неожиданной родственницы. Она француженка – в этом нет никаких сомнений. А французы – и вообще цивилизованные европейцы – к авантюрам не склонны. Князь Собакин, что бы там ни болтал Живой, персона не слишком известная. Изучать его труды можно только при наличии свободного времени и специального интереса. Можно, конечно, пофантазировать, представить, что милая девушка – никакая не княжна, а шпионка французской разведки, отправленная следом за Савицким, чтобы не дать ему возможности воплотить свои планы в жизнь. М-да. А Живой – внедренный наблюдатель МОССАД. А бабушка – тайный агент ЦРУ на пенсии. А жена и теща на даче вступили в контакт с инопланетянами и строят планы по захвату мира. Еще что придумаешь, Петя?
– Вы тоже не верите, что я на что-то годна? – спросила княжна и снова очень натурально шмыгнула носом. Детолюбивый Савицкий увидел рядом с собой ребенка: отчаявшегося, потерянного, несчастного и нуждающегося в поддержке.
– Верочка, я не слишком блестяще разбираюсь в химии. Но, наверное, вы справитесь, раз стараетесь. Один очень умный человек написал так: «Иногда достаточно очень сильно захотеть, представить свое желание в красках и подробностях, и оно воплотится в жизнь».
– Как верно! Как умно! Вы написали? – воскликнула Вера и тут же прикусила язык – цитировать «Покровские ворота» французской княжне не полагалось. Только русские романсы! Впрочем, Савицкий то ли не заметил этот прокол, то ли не придал ему значения.
– Нет, это один американец индийского происхождения, – ответил он. – Я потом покажу вам его книгу.
– А я могу показать вам свое исследование! У меня в чемодане лежат результаты работы, которую я проводила весь год. Я повторила два эксперимента Льва Сергеевича в домашних условиях! Правда, в первом случае я неудачно смешала ингредиенты и испортила новую раковину…
– Приехали! – объявил Савицкий.
Запоздало вспомнив о том, что где-то в квартире притаился Живой, от которого можно ждать любого подвоха, Петр Алексеевич, презрев правила приличия, оставил сестру в небольшом общем коридорчике, заставленном соседскими велосипедами, самокатами и детскими автомобильчиками, вошел в квартиру первым, прислушался и принюхался. Из ванной доносились какие-то звуки, отдаленно напоминающие пение. Видимо, Паша решил привести себя в порядок перед поездкой в культурную столицу. Хорошо бы он еще убрал с головы эти осьминожьи щупальца. Впрочем, от людей нельзя требовать слишком многого.
Савицкий пригласил сестру в дом.
«Нефигово так устроился четырежды брат, – подумала Маша, разглядывая квартиру. – Когда я заработаю кучу денег, у меня тоже так будет. Или лучше».
– У вас очень мило, – светски произнесла княжна. – Позволите умыться с дороги?
– Да, момент, там сейчас… один мой знакомый, – ответил Савицкий, мысленно проклиная Живого и желая ему провалиться сквозь сливное отверстие поглубже в канализацию. – Пройдемте пока в гостиную.
– Там ваш шери? – обворожительно улыбнулась Вера. – У меня есть очень хороший приятель, он тоже…
– Просто знакомый. Наемный работник, – буркнул Савицкий.
И в этот момент «наемный работник», видимо, почуяв, что в доме есть кто-то еще, выполз из ванной. Из одежды на нем было только детское, расписанное утятами полотенце для рук, кокетливо обернутое вокруг бедер.
– Здравствуйте, сударыня, – обворожительно улыбнулся он. – До изнеможения рад видеть вас здесь. А зовут меня Живой. Паша Живой к вашим услугам!
– Ах! Я очень рада! – сказала княжна и по-европейски протянула ему руку для пожатия.
Про себя Мурка подумала так: «Живой, значит? И это чучело мне про контенты писало?»
Савицкий сделал страшное лицо и жестами приказал наемному работнику как можно скорее скрыться на кухне, если, конечно, ему дорога жизнь.
– Мы еще увидимся, – произнес Паша, исчезая.
«Можешь не сомневаться в этом, придурок!» – мысленно пообещала Маша.
– Я бы хотела принять душ, – застенчиво произнесла она вслух. – А потом мы могли бы поставить самовар и поговорить о работах нашего великого предка!
Снабдив гостью полотенцем и рекомендациями по включению душа, горячей и холодной воды, Савицкий проследовал в кухню, открыл холодильник и залпом опорожнил чуть не полбутылки «Кваса из бочки».
– Просто голова кругом! – устало сказал он. – Духота какая! И ты еще тут маячишь. Оденься немедленно, и поприличнее, а не в это свое рванье!
– Толковая телочка, – не слушая его, облизнулся Живой. – Одобряю.
– Это моя кузина. Из Парижа. Девушка предельно деликатная.
– Понимаю, кузина. Маленькая кузина-белошвейка, – ухмыльнулся Живой и вскочил с места. – Значит так, я одеваюсь и иду прошвырнуться, а ты, как у вас тут все закончится, эсэмэсь мне, что можно.
– Что – можно? – не понял Савицкий.
– Возвращаться можно, что еще?
– Можешь возвращаться без приглашения.
– Свободные нравы. Одобряю. Что, вот прямо из Парижа, да? И сразу к тебе?
– Я ее впервые в жизни сегодня увидел.
– Круто, слушай. В Интернете зацепил? Я поражен и восхищен.
– Послушай, я тебе русским языком говорю. У нас с ней ничего не было. И не будет. Это моя четвероюродная сестра, княжна Вера Собакина! И вообще, я семейный человек, серьезный.
– Да? – воодушевился Живой. – Тогда я остаюсь. У тебя ведь нет секретов от старого друга? Кстати, можешь ей сказать, что я тоже ваш родственник. Дальний. Из Лондона. Сэр Генри Собакин-Баскервиль. Любимый внук со стороны бабушки.
– Вот это лишнее. Родственников мне на сегодня хватит. Но можешь оставаться, я тебя не гоню.
Запершись в ванной комнате и открыв все краны на полную мощность, Маша сделала конспиративный звонок Нине и подготовила ее как следует. Поэтому состоявшийся после выхода из ванной разговор со строгой маман из Парижа удался на славу. Убедительно картавя, глубоким контральто маман выразила надежду на то, что ее прелестное дитя не спалит Москву, и не унималась, пока Савицкий не пообещал проследить за тем, чтобы Москва уцелела. «Зря все-таки Нинка не верит в себя, ей бы характерные роли играть», – подумала Маша.
Следующим номером программы была демонстрация исследования, посвященного трудам великого химика. Савицкий ни слова не понимал по-французски, но формулы выглядели столь убедительно, что вскоре рассеялись его последние сомнения.
Живой, которому княжна с милой улыбкой сказала: «Вам, должно быть, это все малозанимательно, это дело семейное», – сидел на диване в гостиной и помалкивал, хотя ему очень хотелось задать кузине-белошвейке пару вопросов. Например, как доехать от аэропорта Шарль де Голль до метро Порт д'Орлеан? Или – не хочет ли мадмуазель Собакина осмотреть уютную комнату тещи Савицкого – под Пашиным присмотром, разумеется, чтобы ничего не сгорело?
«А этот штрих на меня конкретно запал, – подумала Маша. – А все, детка, поезд ушел, не зафрендил меня – теперь не жди пощады!»
В нужный момент княжна прелестным жестом схватилась руками за голову, вспомнив, что привезла с собой подарок – бутылку прекрасного коллекционного вина из собственного виноградника. Вино (изготовленное в гестяпо) оказалось в самом деле отменным. На вкус оно не отличалось от хорошего красного вина, но могло свалить с ног даже норвежского лесоруба.
Пару часов спустя Савицкий объявил себя главой экспедиции по поиску наследства князя Льва Собакина и официально пригласил четырежды сестру присоединиться в качестве химика-исследователя. Живой, возможно, мог бы привести с десяток доводов против, но он, к сожалению, слишком налег на вино с самого начала и потому уже спал.
– Мы улетаем на самолете. В Санкт-Петербург. Завтра утром, – объявил руководитель экспедиции. – Только… у вас же нет билета.
– О, не беспокойтесь, милый братик, – княжна решила, что уже пора добавить немного трогательной фамильярности. – Мой турагент решит эту проблему, скажите только, каким рейсом вы летите.
Последним усилием воли Савицкий включил компьютер, записал на листке бумаги номер рейса, название авиакомпании и время отправления, указал сестренке на детскую комнату, в которой ей предстояло переночевать, завел будильник на семь утра и, стараясь идти ровно, удалился к себе.
Маша поглядела в зеркало.
Лос-Анджелес. Небоскребы. Мурка-терминатор в симпатичном кучерявом парике и черных очках сидит за рулем серебристого «вольво». За ней гонятся черные «мерседесы» русской мафии.
Впереди – пирс, за ним – Тихий океан. Мурка пробивает ограждение пирса и ныряет в океан вместе с машиной.
– Ушла, кобра! – с досадой говорит серый кардинал русской мафии, бывший подполковник КГБ Кукушкин.
«Мерседесы» уезжают.
Мурка выплевывает трубочку, через которую она дышала воздухом из шин «вольво», и всплывает на поверхность.
– Сам кобра! – говорит она.
Парик на ней сидит как влитой.
Часть вторая
Петербург
Глава 8
Жозефина Павловна
До Петербурга Савицкий и компания долетели без всяких приключений: мужская часть коллектива дремала, а княжна Вера внимательно изучала лица компаньонов, нежнозеленые от прекрасного французского вина, и пыталась сделать физиогномические выводы. Братец ей достался вроде ничего, подходящий – прямой и бесхитростный. А вот Пашу Живого нужно будет как можно скорее бросить на растерзание врагам, если придется уходить от погони.
Петр Алексеевич очнулся от липкого похмельного кошмара: во сне за ним гонялись двенадцать бородатых гномов с винтовками и требовали отдать им патент на лимонад с запахом мирового пожара. Впрочем, реальность тоже не слишком обнадеживала: он, человек обстоятельный и рациональный, сорвался с места и летит в «змеиный город», чтобы поиграть там в Шерлока Холмса, а в качестве Ватсонов его сопровождают мелкий шантажист и четырежды сестра, о которой он до вчерашнего дня ничего не слышал. Савицкий тяжело вздохнул и открыл Рамакришну.
Учитель, как всегда, смотрел в корень:
– Петербург! Город Достоевского! Белые ночи! Бедные люди! – восклицала княжна. – Давайте идти пешком!
– Ну уж нет, – строго сказал Петр Алексеевич. – На такси поедем. Для начала нам нужно выбрать гостиницу. Какую-нибудь не слишком дорогую.
– Зачем гостиница? – очнулся Живой. – Даже самые бедные люди даже в самые белые ночи всегда встретят здесь радушный прием. Если, конечно, места будут знать. А я их знаю. Предлагаю скоротать время в салоне у Жозефины.
– Жозефина – это кличка? – мрачно поинтересовался Савицкий.
– Ну зачем же? Считайте, что это – сценический псевдоним.
– Ах, она играет в театре? Как это мило! – захлопала в ладоши Вера.
– Причем театральными подмостками ей служит любая прямая поверхность. Даже если эта поверхность слегка качается у нее под ногами, – загадочно ответил Паша.
Следуя за Живым, к которому вернулась его обычная прыткость, вся компания села в такси и отправилась на Петроградскую сторону. По дороге княжна Собакина восторгалась видами, а Петр Алексеевич представлял себе артистическую квартиру, похожую на обиталище его бабушки, и хозяйку – вероятно, стесненную в средствах и потому вынужденную сдавать приезжим пару комнат в своих богатых апартаментах.
– А почему мы без звонка? – спросил он у Живого. – Мобильный же у тебя под рукой. Может быть, стоит предупредить эту женщину?
– Мобильный придумали люди, которым страшно сказать «нет», глядя в глаза собеседнику, – ответил Паша, прихлебывая пиво. – Они же придумали СМС – для того, чтобы произносить это трусливое «нет» как будто в пустоту. Своими внезапными появлениями я помогаю людям вернуть давно забытые ощущения. Хочешь отказать – отказывай лично.
– То есть нам еще и отказать могут? – изумился Петр Алексеевич.
Живой оставил этот вопрос без ответа.
Такси остановилось перед домом, стоявшим почти на набережной Невы неподалеку от Троицкого моста. Они поднялись на лифте на последний этаж.
Паша уверенно нажал на кнопку звонка. Возле него висела розовая бумажка, на которой каллиграфическим, как у учительницы младших классов, почерком было выведено:
На пороге стоял худой длинноволосый парень в экстремально-малиновых семейных трусах по колено и в застиранной, но чистой майке, явно не по размеру. Левая бретелька кокетливо упала с его плеча, но он не спешил ее поправлять.
– Жози, привет! – заулыбался Живой. – Отлично сегодня выглядишь!
– Пауль, ты опух, что ли, там в своей Москве? Где ты Жози увидел? – хмуро поинтересовался его собеседник.
– Ой, Сеня, это ты! Извини, не признал. А почему ты до сих пор трезвый? Мы тебя разбудили? Познакомься, это мои друзья – образцовый семьянин и талантливый бизнесмен Петр Алексеевич Савицкий. Если бы ты пил что-нибудь, кроме горючего, то оценил бы тонкий вкус придуманных им лимонадов. А по левую руку от меня ты можешь видеть прелестную научную работницу из Парижа, будущую лауреатку Нобелевской премии, княжну Веру Собакину.
– Нормальный прогон, – кивнул Сеня, элегантным жестом изъял у Живого недопитое пиво, залпом осушил бутылку, вернул владельцу и тут только обратил внимание на свой наряд.
– Ой, мальчики, девочки, я в таком виде, а вы молчите! – вдруг пискнул он почти на октаву выше. – Мне надо переодеться! Павлик, проводи их на кухню, пока козлина спит.
Надежды Петра Алексеевича на то, что они поселятся в скромной артистической квартире, разбились о грубую реальность образцовой питерской коммуналки. Пока компания шла темным длинным коридором к световому пятну в конце тоннеля, он грозно спросил у Живого:
– Кто это был? Это и есть Жозефина?
– Вы имели редкое удовольствие лицезреть Жозефину Павловну в трезвом состоянии. Я уже и сам забыл, что такое бывает. Сеня – в своем естественном, я бы сказал, природном обличии – самый обычный, заурядный, да к тому же, как вы заметили, довольно-таки хлипкий чувачок. Но стоит ему выпить, как прекрасный образ Жозефины начинает проступать, подобно фотографии, опущенной в раствор проявителя.
– И как сильно она будет проступать? – спросил Савицкий.
– Зависит от количества раствора.
– А кто такая Козлина? Это старинное женское имя? – поинтересовалась Вера.
– Это современное мужское состояние, – вздохнул Савицкий. – К сожалению. Как бы нам не пришлось отбиваться от агрессивно настроенных соседей.
– У Жозефиночки в таком настроении козлина – любой представитель мужского пола, который не оценил какую-нибудь там ее очередную юбочку или шляпку, – успокоил его Живой.
Коммунальная кухня привела княжну в совершеннейший восторг. Покуда она разглядывала стены, на которых жильцы при помощи мелка от тараканов нацарапали разные слова (кому на что хватало фантазии), шкафчики с посудой (некоторые были закрыты на замки), газовые плиты и разделочные столики, вернулся Сеня.
Вернее будет сказать – произошло явление Жозефины. Ее тело облегала красная туника, выгодно подчеркивавшая невесть откуда взявшиеся формы. Из-под туники выглядывали немыслимые зеленые шаровары, заправленные в мужские ботинки до колена. В ушах прелестницы болтались позолоченные кольца, каждое – размером с хороший браслет. Черные волосы были забраны в высокий хвост. Довершала образ ярко-алая помада.
«Атаманша, как живая!» – чуть было не воскликнула Маша, но вовремя спохватилась: вряд ли Вера Собакина в своем парижском детстве смотрела культовый советский мультфильм «Бременские музыканты».
– Что, фраера, расселись? Ждете особого приглашения? – поинтересовалась атаманша. – Я на рынок сейчас, мне там перетереть надо кое с кем. А вы давайте ко мне! И чтоб тихо сидели! В гримуборную – ни ногой!
И, напевая себе под нос «Говорят, мы бяки-буки…», дивное создание удалилось.
– Цыганка! – захлопала в ладоши Вера. – Сейчас она целый табор сюда приведет! Как мило, Паша, что вы привезли нас в такой экзотический дом.
– Как это все понимать? – строго спросил Савицкий.
– Да все нормально, расслабьтесь, друзья! Жозефиночка отправилась на Ситный рынок, это тут недалеко. Поругается, примет по дороге рюмашку и вернется вся такая благостная. Я же ее знаю. Пройдемте, товарищи!
Живой провел всю компанию обратной дорогой через коридор, уверенно открыл дверь, нащупал на стене выключатель и сделал приглашающий жест.
Они оказались в большой комнате с высоким потолком.
По правую руку от входа стояли в ряд три двухэтажные кровати, купленные, вероятно, в «Икее», но превращенные – при помощи разного рода покрывал, настенных ковриков и полочек, кружевных балдахинов и думок горкой – в домик очень рослой куклы Барби. Кровать, стоявшая возле окна, чуть отличалась от своих товарок: первый этаж занимала швейная машинка, заваленная лентами, лоскупками, кружевами, нейлоном и латексом. Возле машинки высился портновский манекен, стыдливо закутавшийся в оренбургский пуховый платок.
Слева от входа стоял круглый стол под кружевной скатертью, окруженный стульями с резными спинками, выкрашенными белой краской. Рядом была еще одна дверь – видимо, в запретную гримуборную.
По стенам комнаты были развешаны вырезанные из журналов портреты звезд кино и эстрады, обрамленные кружевами, ленточками, оборочками и искусственными цветами. С особой любовью были украшены двое: крошечный Пушкин и огромная Пугачева.
– Постсоветский хендмейд! – воскликнула Вера, указывая пальцем на портрет Аллы Борисовны. – А кто эта мадам? Губернатор Санкт-Петербурга?
– Это наше советское все. Как Пушкин, только в юбке, – пояснил Живой. – Любит Жозефина Аллу Борисовну, мечтает как-нибудь допиться до того, чтобы войти в ее пресветлый образ, но пока что без мазы. Харизмой не вышла. Приходится на атаманшах да маньках-облигациях разгоняться. Сам-то Сеня – вы видели его без грима – парень хлипкий. Поэтому он любит представлять властных и сильных женщин. Вроде как компенсация.
Петр Алексеевич очнулся от липкого похмельного кошмара: во сне за ним гонялись двенадцать бородатых гномов с винтовками и требовали отдать им патент на лимонад с запахом мирового пожара. Впрочем, реальность тоже не слишком обнадеживала: он, человек обстоятельный и рациональный, сорвался с места и летит в «змеиный город», чтобы поиграть там в Шерлока Холмса, а в качестве Ватсонов его сопровождают мелкий шантажист и четырежды сестра, о которой он до вчерашнего дня ничего не слышал. Савицкий тяжело вздохнул и открыл Рамакришну.
Учитель, как всегда, смотрел в корень:
Настоящая жизнь начинается тогда, когда вы бросаетесь в нее с головой. Когда вы мнетесь на берегу и только трогаете ее пальцем ноги – жизнь течет мимо.Получив багаж и выпив прямо в аэропорту по чашечке крепкого кофе, члены экспедиции приободрились и начали строить планы на будущее.
– Петербург! Город Достоевского! Белые ночи! Бедные люди! – восклицала княжна. – Давайте идти пешком!
– Ну уж нет, – строго сказал Петр Алексеевич. – На такси поедем. Для начала нам нужно выбрать гостиницу. Какую-нибудь не слишком дорогую.
– Зачем гостиница? – очнулся Живой. – Даже самые бедные люди даже в самые белые ночи всегда встретят здесь радушный прием. Если, конечно, места будут знать. А я их знаю. Предлагаю скоротать время в салоне у Жозефины.
– Жозефина – это кличка? – мрачно поинтересовался Савицкий.
– Ну зачем же? Считайте, что это – сценический псевдоним.
– Ах, она играет в театре? Как это мило! – захлопала в ладоши Вера.
– Причем театральными подмостками ей служит любая прямая поверхность. Даже если эта поверхность слегка качается у нее под ногами, – загадочно ответил Паша.
Следуя за Живым, к которому вернулась его обычная прыткость, вся компания села в такси и отправилась на Петроградскую сторону. По дороге княжна Собакина восторгалась видами, а Петр Алексеевич представлял себе артистическую квартиру, похожую на обиталище его бабушки, и хозяйку – вероятно, стесненную в средствах и потому вынужденную сдавать приезжим пару комнат в своих богатых апартаментах.
– А почему мы без звонка? – спросил он у Живого. – Мобильный же у тебя под рукой. Может быть, стоит предупредить эту женщину?
– Мобильный придумали люди, которым страшно сказать «нет», глядя в глаза собеседнику, – ответил Паша, прихлебывая пиво. – Они же придумали СМС – для того, чтобы произносить это трусливое «нет» как будто в пустоту. Своими внезапными появлениями я помогаю людям вернуть давно забытые ощущения. Хочешь отказать – отказывай лично.
– То есть нам еще и отказать могут? – изумился Петр Алексеевич.
Живой оставил этот вопрос без ответа.
Такси остановилось перед домом, стоявшим почти на набережной Невы неподалеку от Троицкого моста. Они поднялись на лифте на последний этаж.
Паша уверенно нажал на кнопку звонка. Возле него висела розовая бумажка, на которой каллиграфическим, как у учительницы младших классов, почерком было выведено:
Петр Алексеевич хотел было прокомментировать и это, но тут в замочной скважине заворочался ключ, и дверь распахнулась.Жозефина Павловна
Вам откроют, если сочтут нужным
На пороге стоял худой длинноволосый парень в экстремально-малиновых семейных трусах по колено и в застиранной, но чистой майке, явно не по размеру. Левая бретелька кокетливо упала с его плеча, но он не спешил ее поправлять.
– Жози, привет! – заулыбался Живой. – Отлично сегодня выглядишь!
– Пауль, ты опух, что ли, там в своей Москве? Где ты Жози увидел? – хмуро поинтересовался его собеседник.
– Ой, Сеня, это ты! Извини, не признал. А почему ты до сих пор трезвый? Мы тебя разбудили? Познакомься, это мои друзья – образцовый семьянин и талантливый бизнесмен Петр Алексеевич Савицкий. Если бы ты пил что-нибудь, кроме горючего, то оценил бы тонкий вкус придуманных им лимонадов. А по левую руку от меня ты можешь видеть прелестную научную работницу из Парижа, будущую лауреатку Нобелевской премии, княжну Веру Собакину.
– Нормальный прогон, – кивнул Сеня, элегантным жестом изъял у Живого недопитое пиво, залпом осушил бутылку, вернул владельцу и тут только обратил внимание на свой наряд.
– Ой, мальчики, девочки, я в таком виде, а вы молчите! – вдруг пискнул он почти на октаву выше. – Мне надо переодеться! Павлик, проводи их на кухню, пока козлина спит.
Надежды Петра Алексеевича на то, что они поселятся в скромной артистической квартире, разбились о грубую реальность образцовой питерской коммуналки. Пока компания шла темным длинным коридором к световому пятну в конце тоннеля, он грозно спросил у Живого:
– Кто это был? Это и есть Жозефина?
– Вы имели редкое удовольствие лицезреть Жозефину Павловну в трезвом состоянии. Я уже и сам забыл, что такое бывает. Сеня – в своем естественном, я бы сказал, природном обличии – самый обычный, заурядный, да к тому же, как вы заметили, довольно-таки хлипкий чувачок. Но стоит ему выпить, как прекрасный образ Жозефины начинает проступать, подобно фотографии, опущенной в раствор проявителя.
– И как сильно она будет проступать? – спросил Савицкий.
– Зависит от количества раствора.
– А кто такая Козлина? Это старинное женское имя? – поинтересовалась Вера.
– Это современное мужское состояние, – вздохнул Савицкий. – К сожалению. Как бы нам не пришлось отбиваться от агрессивно настроенных соседей.
– У Жозефиночки в таком настроении козлина – любой представитель мужского пола, который не оценил какую-нибудь там ее очередную юбочку или шляпку, – успокоил его Живой.
Коммунальная кухня привела княжну в совершеннейший восторг. Покуда она разглядывала стены, на которых жильцы при помощи мелка от тараканов нацарапали разные слова (кому на что хватало фантазии), шкафчики с посудой (некоторые были закрыты на замки), газовые плиты и разделочные столики, вернулся Сеня.
Вернее будет сказать – произошло явление Жозефины. Ее тело облегала красная туника, выгодно подчеркивавшая невесть откуда взявшиеся формы. Из-под туники выглядывали немыслимые зеленые шаровары, заправленные в мужские ботинки до колена. В ушах прелестницы болтались позолоченные кольца, каждое – размером с хороший браслет. Черные волосы были забраны в высокий хвост. Довершала образ ярко-алая помада.
«Атаманша, как живая!» – чуть было не воскликнула Маша, но вовремя спохватилась: вряд ли Вера Собакина в своем парижском детстве смотрела культовый советский мультфильм «Бременские музыканты».
– Что, фраера, расселись? Ждете особого приглашения? – поинтересовалась атаманша. – Я на рынок сейчас, мне там перетереть надо кое с кем. А вы давайте ко мне! И чтоб тихо сидели! В гримуборную – ни ногой!
И, напевая себе под нос «Говорят, мы бяки-буки…», дивное создание удалилось.
– Цыганка! – захлопала в ладоши Вера. – Сейчас она целый табор сюда приведет! Как мило, Паша, что вы привезли нас в такой экзотический дом.
– Как это все понимать? – строго спросил Савицкий.
– Да все нормально, расслабьтесь, друзья! Жозефиночка отправилась на Ситный рынок, это тут недалеко. Поругается, примет по дороге рюмашку и вернется вся такая благостная. Я же ее знаю. Пройдемте, товарищи!
Живой провел всю компанию обратной дорогой через коридор, уверенно открыл дверь, нащупал на стене выключатель и сделал приглашающий жест.
Они оказались в большой комнате с высоким потолком.
По правую руку от входа стояли в ряд три двухэтажные кровати, купленные, вероятно, в «Икее», но превращенные – при помощи разного рода покрывал, настенных ковриков и полочек, кружевных балдахинов и думок горкой – в домик очень рослой куклы Барби. Кровать, стоявшая возле окна, чуть отличалась от своих товарок: первый этаж занимала швейная машинка, заваленная лентами, лоскупками, кружевами, нейлоном и латексом. Возле машинки высился портновский манекен, стыдливо закутавшийся в оренбургский пуховый платок.
Слева от входа стоял круглый стол под кружевной скатертью, окруженный стульями с резными спинками, выкрашенными белой краской. Рядом была еще одна дверь – видимо, в запретную гримуборную.
По стенам комнаты были развешаны вырезанные из журналов портреты звезд кино и эстрады, обрамленные кружевами, ленточками, оборочками и искусственными цветами. С особой любовью были украшены двое: крошечный Пушкин и огромная Пугачева.
– Постсоветский хендмейд! – воскликнула Вера, указывая пальцем на портрет Аллы Борисовны. – А кто эта мадам? Губернатор Санкт-Петербурга?
– Это наше советское все. Как Пушкин, только в юбке, – пояснил Живой. – Любит Жозефина Аллу Борисовну, мечтает как-нибудь допиться до того, чтобы войти в ее пресветлый образ, но пока что без мазы. Харизмой не вышла. Приходится на атаманшах да маньках-облигациях разгоняться. Сам-то Сеня – вы видели его без грима – парень хлипкий. Поэтому он любит представлять властных и сильных женщин. Вроде как компенсация.