Паша зашел.
Он оказался в просторной комнате, заставленной шкафами с книгами и папками. На стене висели три большие фотографии: Менделеев в кресле, подсвеченная Эйфелева башня (на ней было написано авторучкой: «Мешает жить Париж?») и автор-исполнитель Юрий Визбор на фоне сияющих горных массивов. Под портретом Визбора висела потрепанная гитара.
За большим письменным столом сидел знакомый бородач. Впрочем, в его облике произошло два существенных изменения: стакан, который он раньше держал в руке, теперь стоял на столе и был пуст, а лицо хранителя значительно порозовело.
Живой мигом оценил обстановку и поспешил взять быка за рога. Он широко улыбнулся и начал:
– Здравствуйте еще раз! Извините, что отрываю от эксперимента. Мы с вами, коллега, так и не познакомились. Позвольте представиться: Сергей Середа, комиссия по празднованию стасорокалетия нашей великой таблицы. Ну, комиссия – это громко сказано. Я, собственно, практикант. Студент химфака МГУ, пятый курс. Вам звонили насчет меня? Шеф обещал, что позвонит…
Тут он осекся.
Бородач почему-то совершенно не выглядел ни пьяным, ни похмельным, ни даже похмелившимся. Наоборот – он смотрел на практиканта трезвым, осмысленным взглядом, и в этом от природы добродушном взгляде постепенно проступало что-то очень нехорошее.
– Откуда мне звонили? – переспросил он.
– Из комиссии по празднованию юбилея таблицы периодических веществ, – Паша наскоро организовал на лице абстрактную композицию из студенческой живости, ума, ответственности, услужливости – и затараторил как можно быстрее: – Сказали же, что позвонят, ну, то есть они вам позвонят, а мне велели ехать сюда, чтобы помочь в организации, ну, это… помочь, короче… по профилю.
Бородач прищурился и переспросил:
– Комиссия, говоришь?
– Ну да, хотя сам я только практикант, фактически курьер. Подай-принеси, принеси-подай, знаете, как эти академики обычно со студентами. Бегаешь целый день как подорванный. А у вас, я вижу, уже и бегать никуда не надо, – Живой подмигнул и показал пальцем на стакан. – Скажите, а это не та самая водка… ну, по рецепту Менделеева? Нам на лекции рассказывали. И про чемоданы рассказывали, будто он в них аппараты… ну, вы сами понимаете, какие… прятал. А вы водочку-то, между нами, что, прямо тут производите? Вот бы попробовать! Из аппарата Дмитрия Ивановича, да еще в этих святых стенах…
Паша мечтательно поглядел на граненый стакан и поднял глаза к потолку.
Бородач устало вздохнул.
– Водку, парень, Дмитрий Иванович не изобретал, – сказал он, убирая стакан куда-то в недра огромного стола. – И не потреблял. Вино он пил. Красное. По праздникам. А с пьянством боролся по мере сил. Всю жизнь боролся наш Дмитрий Иванович и с пьянством, и с жульем. Вот, например, с такими, как ты. Ты ведь такой же химик, как я Мэрилин Монро.
Опять Мэрилин! Паша даже присел от неожиданности.
– Так ведь я тоже… – забормотал он. – Я тоже противник пьянства. Просто хотелось пригубить из научного интереса… А почему это я не химик? То есть я действительно не совсем химик… У меня специальность – пиар-менеджмент химической науки. Комплексное информационное сопровождение проектов, услуги по рекламе и продвижению. Из личной симпатии и только для вас могу сделать скидку…
– Журналюга ты желтая, вот ты кто! – гаркнул бородатый, поднимаясь из-за стола. – Жулье! Пришел про Менделеева байки собирать. Нет никакой комиссии! И водки нет! И чемоданов! Сергей Пятница, блин!
Секунду спустя Савицкий и княжна Собакина стали свидетелями удивительного, почти циркового трюка: из двери с надписью «Администрация» с нечеловеческим воем, похожим на мяв оскорбленного в лучших чувствах помойного кота, вылетел Паша Живой. Он пролетел пару метров, приземлился на четвереньки, выгнул спину дугой, зашипел, вскочил и кинулся было обратно, но по дороге попал в крепкие объятия Петра Алексеевича.
– Что ты там натворил? – спросил Савицкий, с трудом удерживая его.
– Лесник! Пьянь болотная! Это я не химик? – бессвязно выкрикивал Паша.
Савицкий потряс его за плечи, усадил на диван и приложил ко лбу холодный мобильник.
– Все, хватит! – сказал он, сосчитав до тридцати. – Я же говорил, что надо по-честному. Из-за таких, как ты, такие, как она, – Петр Алексеевич величественно указал мобильником на княжну, – думают, что бизнес по-русски – это сплошной обман. Позор! Сиди здесь, я с ним сам сейчас поговорю.
С этими словами он распахнул дверь в «Администрацию».
– Ну-ну, – произнес ему вслед уже успокоившийся Живой. – Может, диванчик менделеевский к двери подвинуть? Чтоб ты попу не ушиб.
Савицкий постоял перед тремя дверями в коридорчике, немного подумал и постучал в ту, на которой было написано «Главный хранитель». Из кабинета послышался усталый голос: «Ты еще здесь?»
Савицкий зашел.
– Здравствуйте, – сказал он.
– Здорово, коли не шутишь, – ответил бородач. – Ты тоже из комиссии?
– Я хотел извиниться за поведение нашего друга. У нас действительно есть к вам важное дело, но он зачем-то решил вас обмануть. Простите.
– Так он меня вроде бы и не обидел, – мирно ответил хозяин кабинета. – А ты почему за него извиняешься? Ты кто?
– Савицкий Петр Алексеевич, предприниматель.
Бородач встал из-за стола и первым протянул руку:
– Бабст, – сказал он.
– Простите?
– Бабст, – повторил тот. – Фамилия такая. А зовут меня Костя.
– А по отчеству?
– А по отчеству меня еще никто не называл. Не люблю. Если не хочешь обидеть, зови по имени. Ну, так что за дело? Да ты садись, Петюха!
Петр Алексеевич сел и посмотрел на фотографии. «Хороший парень, – подумал он. – А что если с ним сыграть начистоту? А, была не была!»
– Видишь ли в чем дело, Костя, – сказал он вслух. – Я правнук Льва Сергеича Собакина.
– Ого!
Бабст встал, подошел к шкафу и потянул с верхней полки какой-то альбом. Стряхнув пыль, он пролистал пару страниц, извлек одну фотографию и вернулся обратно. Потом внимательно сверил изображение на старинном дагеротипе с лицом Савицкого и широко улыбнулся:
– Похож! На, погляди, – он протянул фото.
С фотографии смотрел молодой человек с гордой посадкой головы и как будто слегка безумным взглядом. Он был облачен в магистерскую мантию. «Дорогому учителю в день защиты диссертации», – прочел Савицкий. Да, некоторое семейное сходство действительно было заметно, особенно в области лба и носа. Петр Алексеевич горделиво вскинул голову.
Он оказался в просторной комнате, заставленной шкафами с книгами и папками. На стене висели три большие фотографии: Менделеев в кресле, подсвеченная Эйфелева башня (на ней было написано авторучкой: «Мешает жить Париж?») и автор-исполнитель Юрий Визбор на фоне сияющих горных массивов. Под портретом Визбора висела потрепанная гитара.
За большим письменным столом сидел знакомый бородач. Впрочем, в его облике произошло два существенных изменения: стакан, который он раньше держал в руке, теперь стоял на столе и был пуст, а лицо хранителя значительно порозовело.
Живой мигом оценил обстановку и поспешил взять быка за рога. Он широко улыбнулся и начал:
– Здравствуйте еще раз! Извините, что отрываю от эксперимента. Мы с вами, коллега, так и не познакомились. Позвольте представиться: Сергей Середа, комиссия по празднованию стасорокалетия нашей великой таблицы. Ну, комиссия – это громко сказано. Я, собственно, практикант. Студент химфака МГУ, пятый курс. Вам звонили насчет меня? Шеф обещал, что позвонит…
Тут он осекся.
Бородач почему-то совершенно не выглядел ни пьяным, ни похмельным, ни даже похмелившимся. Наоборот – он смотрел на практиканта трезвым, осмысленным взглядом, и в этом от природы добродушном взгляде постепенно проступало что-то очень нехорошее.
– Откуда мне звонили? – переспросил он.
– Из комиссии по празднованию юбилея таблицы периодических веществ, – Паша наскоро организовал на лице абстрактную композицию из студенческой живости, ума, ответственности, услужливости – и затараторил как можно быстрее: – Сказали же, что позвонят, ну, то есть они вам позвонят, а мне велели ехать сюда, чтобы помочь в организации, ну, это… помочь, короче… по профилю.
Бородач прищурился и переспросил:
– Комиссия, говоришь?
– Ну да, хотя сам я только практикант, фактически курьер. Подай-принеси, принеси-подай, знаете, как эти академики обычно со студентами. Бегаешь целый день как подорванный. А у вас, я вижу, уже и бегать никуда не надо, – Живой подмигнул и показал пальцем на стакан. – Скажите, а это не та самая водка… ну, по рецепту Менделеева? Нам на лекции рассказывали. И про чемоданы рассказывали, будто он в них аппараты… ну, вы сами понимаете, какие… прятал. А вы водочку-то, между нами, что, прямо тут производите? Вот бы попробовать! Из аппарата Дмитрия Ивановича, да еще в этих святых стенах…
Паша мечтательно поглядел на граненый стакан и поднял глаза к потолку.
Бородач устало вздохнул.
– Водку, парень, Дмитрий Иванович не изобретал, – сказал он, убирая стакан куда-то в недра огромного стола. – И не потреблял. Вино он пил. Красное. По праздникам. А с пьянством боролся по мере сил. Всю жизнь боролся наш Дмитрий Иванович и с пьянством, и с жульем. Вот, например, с такими, как ты. Ты ведь такой же химик, как я Мэрилин Монро.
Опять Мэрилин! Паша даже присел от неожиданности.
– Так ведь я тоже… – забормотал он. – Я тоже противник пьянства. Просто хотелось пригубить из научного интереса… А почему это я не химик? То есть я действительно не совсем химик… У меня специальность – пиар-менеджмент химической науки. Комплексное информационное сопровождение проектов, услуги по рекламе и продвижению. Из личной симпатии и только для вас могу сделать скидку…
– Журналюга ты желтая, вот ты кто! – гаркнул бородатый, поднимаясь из-за стола. – Жулье! Пришел про Менделеева байки собирать. Нет никакой комиссии! И водки нет! И чемоданов! Сергей Пятница, блин!
Секунду спустя Савицкий и княжна Собакина стали свидетелями удивительного, почти циркового трюка: из двери с надписью «Администрация» с нечеловеческим воем, похожим на мяв оскорбленного в лучших чувствах помойного кота, вылетел Паша Живой. Он пролетел пару метров, приземлился на четвереньки, выгнул спину дугой, зашипел, вскочил и кинулся было обратно, но по дороге попал в крепкие объятия Петра Алексеевича.
– Что ты там натворил? – спросил Савицкий, с трудом удерживая его.
– Лесник! Пьянь болотная! Это я не химик? – бессвязно выкрикивал Паша.
Савицкий потряс его за плечи, усадил на диван и приложил ко лбу холодный мобильник.
– Все, хватит! – сказал он, сосчитав до тридцати. – Я же говорил, что надо по-честному. Из-за таких, как ты, такие, как она, – Петр Алексеевич величественно указал мобильником на княжну, – думают, что бизнес по-русски – это сплошной обман. Позор! Сиди здесь, я с ним сам сейчас поговорю.
С этими словами он распахнул дверь в «Администрацию».
– Ну-ну, – произнес ему вслед уже успокоившийся Живой. – Может, диванчик менделеевский к двери подвинуть? Чтоб ты попу не ушиб.
Савицкий постоял перед тремя дверями в коридорчике, немного подумал и постучал в ту, на которой было написано «Главный хранитель». Из кабинета послышался усталый голос: «Ты еще здесь?»
Савицкий зашел.
– Здравствуйте, – сказал он.
– Здорово, коли не шутишь, – ответил бородач. – Ты тоже из комиссии?
– Я хотел извиниться за поведение нашего друга. У нас действительно есть к вам важное дело, но он зачем-то решил вас обмануть. Простите.
– Так он меня вроде бы и не обидел, – мирно ответил хозяин кабинета. – А ты почему за него извиняешься? Ты кто?
– Савицкий Петр Алексеевич, предприниматель.
Бородач встал из-за стола и первым протянул руку:
– Бабст, – сказал он.
– Простите?
– Бабст, – повторил тот. – Фамилия такая. А зовут меня Костя.
– А по отчеству?
– А по отчеству меня еще никто не называл. Не люблю. Если не хочешь обидеть, зови по имени. Ну, так что за дело? Да ты садись, Петюха!
Петр Алексеевич сел и посмотрел на фотографии. «Хороший парень, – подумал он. – А что если с ним сыграть начистоту? А, была не была!»
– Видишь ли в чем дело, Костя, – сказал он вслух. – Я правнук Льва Сергеича Собакина.
– Ого!
Бабст встал, подошел к шкафу и потянул с верхней полки какой-то альбом. Стряхнув пыль, он пролистал пару страниц, извлек одну фотографию и вернулся обратно. Потом внимательно сверил изображение на старинном дагеротипе с лицом Савицкого и широко улыбнулся:
– Похож! На, погляди, – он протянул фото.
С фотографии смотрел молодой человек с гордой посадкой головы и как будто слегка безумным взглядом. Он был облачен в магистерскую мантию. «Дорогому учителю в день защиты диссертации», – прочел Савицкий. Да, некоторое семейное сходство действительно было заметно, особенно в области лба и носа. Петр Алексеевич горделиво вскинул голову.
Конец бесплатного ознакомительного фрагмента