Страница:
Однако я не имею никакого желания обсуждать преимущества или недостатки классического образования. В какую бы сторону ни склонялась чаша весов, совершенно несомненно, что классицизм, изобретенный Толстым, Катковым и иже с ними, совершенно sui generis и может лишь отуплять умы, кои он предназначен просвещать. Цель гимназического устава - превратить грамматику в самоцель, а не в средство. Школьники учат язык, и ничего более. Их языковые занятия просто лингвистические упражнения.
Педагоги на манер Каткова этого не отрицают. Они только говорят: ничто так не развивает ум, как изучение мертвых языков. По их выражению, ставшему очень модным, с этой гимнастикой для ума не сравнятся никакие другие занятия. И этим невразумительным словом "гимнастика" они опровергают все доводы своих противников. Вот уже на протяжении семи лет школьная молодежь не делает ничего другого, кроме "гимнастики", бесполезность которой признается учителями и глубоко порицается родителями.
Последствия такой системы для учащихся просто губительны. Когда десяти-одиннадцатилетних мальчиков заставляют по шестнадцать часов в неделю учить язык, столь отличный от родного языка, как латынь, они в конце концов возгораются к нему лютой ненавистью, и его изучение становится мучительным и тщетным. Кроме того, переходные экзамены из класса в класс по особому указу министра стали настолько трудными, что огромное число мальчиков не в состоянии их сдать и немедленно исключаются.
По данным, приведенным в отчете министерства народного просвещения и относящимся к последним семи годам, за этот период всего только 6511 учеников закончили гимназию и не менее 51406 либо не выдержали испытаний и были исключены, либо, отчаявшись, отказались от попытки продолжать учение. Для ученика первого класса шансы пройти все классы и поступить в университет составляют девять к одному, это значит, что восемь девятых отпадают. Из второго класса три четверти учеников терпят неудачу, из третьего - две трети, а из тех немногих избранных, что невредимо прошли сквозь строй и достигли седьмого класса, четвертая часть проваливалась на выпускных экзаменах.
Эти цифры весьма красноречивы. Подобная система не проверка способностей, а просто избиение младенцев. План, придуманный графом Толстым, обрекает тысячи детей на невежество и отнимает у многих из них все возможности полезной деятельности в будущем. И никто не поверит, будто правительству неведомо, какое зло оно творит и какое вызывает недовольство. Уже в течение многих лет печать, как бы она ни была связана по рукам и ногам, не переставала протестовать против новой системы образования и вызываемых ею печальных последствий. Родители в отчаянии скорбят о судьбе своих детей, а все учащающиеся случаи самоубийства среди тринадцатилетних мальчиков придают их жалобам трагическую значительность. Но правительство остается твердым, и избиение младенцев не прекращается.
Но почему, спрашивается, родители продолжают посылать своих детей на бойню? Разве нет в России других школ, кроме классических гимназий? Есть, конечно. Новый классицизм предназначен только для людей состоятельных. Классические гимназии не дают полного образования, это лишь подготовительные школы для поступающих в университет. Для многочисленного класса людей, которые смотрят на образование как на способ обеспечить своим детям средства к жизни, гимназия совершенно бесполезна. Но им тоже надо бросить кость, и с этой целью основаны технические школы, так называемые реальные училища. Правда, их очень мало, всего тридцать девять, в то время как гимназий и прогимназий насчитывается сто восемьдесят.
В Петербурге, где ощущается столь острая необходимость в профессиональном образовании, имеется всего два реальных училища против шестнадцати классических гимназий и прогимназий; это говорит о том, что правительство отнюдь не желает распространения образования среди широких кругов населения. Недоброжелательство властей особенно проявляется в общей организации реальных училищ. По первоначальному плану их целью являлось, во-первых, дать молодым людям образование, которое будет иметь для них непосредственную практическую ценность, и, во-вторых, подготовить их для высших технических учебных заведений. В реальном училище, как объявили, будет значительно больше времени и внимания уделяться изучению русского языка, математики и естественных наук, чем в классической гимназии. Однако обучение в реальных училищах, несомненно полезное, как основа хорошего технического образования, носит чисто теоретический характер и не способствует достижению каких-либо практических результатов. Чтобы устранить этот недостаток, создали дополнительный, седьмой, класс, но это не меняет дела. Седьмой класс состоит из двух групп механико-технологической и химико-технологической. Хотя курс рассчитан на год, все практические занятия втиснуты в двухмесячную программу и охватывают множество предметов: механику, химию, горное дело - фактически все, и учащиеся едва ли приобретут даже поверхностные знания, не говоря уже о получении среднего образования в какой-нибудь из этих отраслей науки.
Такая система неизбежно должна была вызвать невообразимую путаницу. Это не курсы наук, а какой-то предметный каталог, разноцветная лоскутность и пестрая калейдоскопичность отрывочных знаний. По окончании седьмого класса учащиеся не более способны применять на практике свои познания, чем раньше. Ни один фабрикант и не подумает принять на свое предприятие выпускника реального училища, так как последний знает меньше любого мастера или квалифицированного рабочего, обладающего только многолетним опытом.
Для коммерческой деятельности в России требуются лишь люди с низшим образованием, но без диплома никто не может стать учителем или классным наставником. Однако сравнительно немногие получают дипломы или заканчивают свое образование в высших технических школах из-за того, что нет достаточного числа институтов, куда могли бы поступить юноши, окончившие реальное училище. Как явствует из отчета министра народного просвещения за 1879 год, тридцать реальных училищ окончили 330 учащихся, вполне подготовленных для поступления в высшие учебные заведения. Но так как в технических институтах было всего 151 место, то приняли меньше половины, а остальные остались за бортом. Между тем реалисты далеко не единственные, кто желает поступить в четыре высшие технические школы. В одной из этих школ в 1879 году было 380 кандидатов на 125 мест.
В "Новом времени" один профессор, предостерегая юношей из провинции от слишком радужных надежд на поступление в высшие технические школы, отмечает, что в 1883 году из тысячи юношей, подавших заявления в Промышленный и Горный институты, могли быть приняты всего двести человек, а остальным было отказано просто из-за недостатка мест. Но вопреки предупреждениям и уговорам тяга молодежи к высшему образованию столь велика, что она неустанно повторяет свои попытки лишь с тем, чтобы снова и снова получить тот же отказ и пережить те же разочарования. Спрос на техническое образование в России вызван не только жаждой знаний, но и естественным стремлением развивать великие природные богатства страны, а эту цель можно достигнуть лишь при помощи технического образования. Но правительство, вовсе не намереваясь предоставлять молодому поколению более широкие возможности для образования, фактически запрещает основание новых институтов, как мы это видели в случае с Харьковом, и не склонно разрешить существующим институтам расширять свои помещения. В основе этой политики "собаки на сене" лежит страх. Так как реальные училища пополняются из сравнительно менее состоятельных слоев населения, они скорее подвержены заражению порочными идеями, чем классические гимназии графа Толстого. Судьба реалистов, не поступивших в институты, поистине печальна. Не допускаемые в университеты, лишенные возможности избрать поприще, для которого их готовили, они в большинстве остаются ни с чем. Они действительно могут называть себя "министерскими пасынками": в то время как гимназистов с аттестатом зрелости принимают повсюду, перед злополучными реалистами закрыты все двери.
Однако общество и печать не могут оставаться равнодушными к беде этих отверженных и не замечать невозвратной утраты для народа столь ценных интеллектуальных сил. Положение реалистов обсуждалось в сотнях статей, написанных осторожным, эзоповским языком, на котором вынуждены изъясняться русские публицисты. Лучшим и самым естественным выходом из положения было бы расширение существующих технических институтов и создание новых. Но так как об этом, по-видимому, не может быть и речи, то общественность требует лишь допуска реалистов на медицинский, математический и естественный факультеты университетов, тем более что для этих факультетов они подготовлены гораздо лучше своих сверстников из гимназий с их знанием латыни и греческого. Трудно поверить, но даже это скромное требование было отвергнуто.
В 1881 году в этом направлении начало действовать земство и, следуя примеру черниговских земских деятелей, выступило с общей петицией о допуске реалистов на научные факультеты университетов. Министерство не сочло целесообразным напрямик отказать земству в ходатайстве и назначило комиссию для рассмотрения этого вопроса. Была даже назначена дата - 19 января 1882 года - для первого ее заседания. Но 18 января члены комиссии получили уведомление от министра об отсрочке заседания на неопределенное время; она не собиралась и поныне.
Из всего этого можно сделать лишь один вывод, а именно: что правительство безоговорочно принимает самые реакционные идеи графа Толстого, оказывающего, к несчастью для страны, решающее влияние на его внутреннюю политику. А министр народного просвещения, очевидно, решил, елико возможно, не предоставлять преимуществ высшего образования тем, кого недостаток средств заставляет избрать техническую профессию. По его убеждению, именно эти слои общества наименее лояльны к правительству, поэтому высшее образование должно стать достоянием исключительно богатых и знатных, детей помещиков и царских чиновников; вынужденные необходимостью или побуждаемые честолюбием, эти юноши поступают на царскую службу, и это заставляет их поддерживать существующий порядок.
Однако, несмотря на крайне неудовлетворительное состояние наших учебных заведений, притесняемых правительством, охраняемых полицией, подверженных всяческим разлагающим влияниям, так велики тяга к образованию и жажда знаний, что высшие школы буквально осаждаются молодежью, желающей учиться и согласной подчиниться всем условиям, навязываемым им государством, но не получающей доступ к ним. О том, что это не преувеличение и не предвзятость мнения, свидетельствует следующая заметка, напечатанная в "Неделе" в августе 1883 года.
"Наступивший август месяц - начало нового учебного года, обыкновенно бывающее трудной порой испытаний для массы детей и множества родителей. Старания сдать детей в средние учебные заведения сопровождаются многими неудачами. Газеты полны известиями о недостатке в учебных заведениях вакансий.
Ни одна московская гимназия не имеет свободных мест для учеников первого класса. В петербургских гимназиях вакансий чрезвычайно мало, а в первом классе их совсем нет; в прогимназии имеется всего шесть вакансий - в первом классе. В реальном училище вообще нет вакансий, даже во втором классе".
В Кронштадтское техническое училище было подано 156 заявлений о приеме на тридцать вакансий. В киевских средних школах на каждую вакансию было пять кандидатов, а в некоторые классы - даже восемь и десять. Естественным результатом такого положения являются переполненные классы и безуспешное обучение. Директора ломают голову, где рассадить принятых учеников; за каждой партой вместо двух сидят четыре мальчика. По сведениям "Саратовской газеты", в этом городе желающих поступить в средние школы было шестьдесят шесть на тридцать семь мест и директора, избегая пререканий, которые вызывал бы их личный выбор, назначали конкурсные экзамены для замещения имеющихся вакансий.
Газетные сообщения можно умножить до бесконечности, и они дают некоторое представление о том, насколько спрос на образование превышает средства к получению образования; и это превышение с каждым годом становится чувствительнее. Фактически создавшееся положение означает, что тысячам детей отказано в праве учиться, ибо, как я уже отмечал, в царских владениях нет возможностей для личной инициативы. Правительство выбрасывает сотни миллионов на придворные празднества и чужеземные войны, а для целей просвещения уделяет жалких десять миллионов. И все же, несмотря на свою манию репрессий и непоколебимую волю графа Толстого, правительство время от времени вынуждено идти на уступки, правда часто больше на словах, чем на деле.
Все сословия в России жаждут дать образование своему подрастающему поколению. Для высших классов без различия политических взглядов или общественного положения, для чиновничества, как и для простых граждан, это вопрос жизни и смерти. Если их дети не будут учиться, как же они будут жить? Все слои русского общества, даже не имея особого политического влияния, в состоянии вырвать у правительства какие-то уступки. Но когда власти действуют под нажимом, они действуют медленно, с неохотой и с крайней недоброжелательностью. Например, на протяжении последних десяти лет, невзирая на рост населения и острую необходимость более широких образовательных возможностей, расходы на гимназии, составляющие 6 миллионов, увеличились всего-навсего на 1 миллион 400 тысяч - сумма смехотворно малая для удовлетворения их нужд.
Некоторые городские думы и земство, устав от бесконечных петиций и жалоб правительству, в последнее время приняли радикальное решение самим основать новые классические гимназии, обременяя свои скромные бюджеты издержками, которые, разумеется, должны были бы лечь на плечи государства. Расходы земства восемнадцати губерний на среднее образование достигают двадцати пяти - тридцати процентов общей суммы, ассигнованной ими на народное образование. По одному этому мы видим, как далеко правительство зашло в своем противодействии распространению образования среди широких слоев населения.
Политика министра народного просвещения в отношении средних школ заключается, по сути дела, в следующем. Во-первых, всеми мерами мешать расширению среднего образования, сделать его как можно более трудным и не идти на уступки, пока не будут исчерпаны все средства противодействия. Во-вторых, когда противодействие уже становится невозможным, не давать пользоваться преимуществами среднего образования трудовым классам, для которых эта проблема является жизненно важной, и по возможности принимать в эти школы только детей дворян и богатых семей. В-третьих, по привилегии, данной когда-то дворянству, сделать образование, получаемое их детьми, как можно более бесплодным.
Эти выводы напоминают скорее скверную шутку, чем суровую действительность, но разве они не подтверждаются приведенными нами фактами, фактами, почерпнутыми, заметьте, из официальных документов или из подцензурной и полуофициальной печати?
Глава XXVII
НАЧАЛЬНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ
Начальное образование в России имеет лишь небольшую давность, ведя начало от освобождения крестьян в 1861 году. Правда, крупные помещики обычно учили некоторых своих крепостных грамоте, достаточной для того, чтобы сделать из них управляющих или конторщиков. Но, руководствуясь мудрой истиной, что грамотные рабы - опасные слуги, дворяне умышленно держали массы сельского населения в глубочайшем невежестве. Только на государственных землях имелось некоторое количество начальных школ, но они находились на попечении попов и чиновников, а поскольку ни те, ни другие не имели времени и желания заботиться о них, школы пришли в полный упадок. Немногочисленные ученики ничему не учились, и чаще всего сами школы были чистой фикцией, они существовали только на бумаге, то есть их можно было обнаружить только в отчетах администрации. В них всегда значились различные суммы, якобы выплаченные в виде жалованья учителям и за ремонт помещений, суммы, которые, само собой разумеется, шли в бездонные карманы господ чиновников и компании.
Когда школы впоследствии перешли в ведение земства, выплывшие наружу мошенничества были просто сногсшибательны. В Петербурге в 1872 году, когда управление народными школами было передано городской управе столицы, оказалось, что недостает трех школ из значившихся в списке шестнадцати; даже названия их были вымышленные. Из остальных только одна школа была более или менее удовлетворительной, все прочие были в плохом состоянии и не имели почти никаких возможностей для обучения.
Первой задачей городской управы было обеспечить школы новыми помещениями, снабдить их учебниками, назначить хорошо подготовленных учителей и организовать все заново. Кстати, эти школы были основаны еще сто лет назад Екатериной II и с тех пор находились в ведении государства.
Таково было положение начального образования в столице, и легко себе представить, что творилось в провинции. Если школы там вообще существовали, то только благодаря усилиям частных лиц и земства. Правительство, как мы далее увидим, не делало ничего другого - и не делает сейчас, - как только явно или скрытно противодействовало благородным стремлениям русского общества дать народным массам хоть слабые проблески просвещения. В 1859 году образованные классы, воодушевленные приближением освобождения крестьян, горячо мечтали о всяческих реформах и прежде всего жаждали что-то предпринять для своих несчастных сограждан, которые вскоре обретут свободу. Идея просвещения народа в те годы так же пленяла воображение молодежи, как позднее идеи социализма. Но устройство детских школ не могло полностью удовлетворить эти чаяния. Результаты обучения детей могли сказаться лишь через целое поколение. Что же можно было предпринять, чтобы подготовить отцов и матерей для восприятия благ свободы и превратить их в достойных членов нового общества?
Путь был найден и страстное желание исполнено - общество начало создавать воскресные школы в каждом городе и почти в каждом крупном селе по всей империи. Юноши и девушки с головой окунулись в эту деятельность, и очень скоро были достигнуты блестящие результаты. В одной только Одессе почти шестьсот человек предложили свои услуги в качестве учителей, разумеется безвозмездно.
Но правительство смотрело на весь этот энтузиазм с большим беспокойством; трудно было предусмотреть, к каким страшным последствиям может привести общение бедных с богатыми, неграмотных с образованными. Наконец осенью 1862 года указом императора воскресные школы были закрыты. Так закончилось столь благородно начатое доброе дело.
Это было первое препятствие инициативе общественности в распространении просвещения среди масс. Народное образование снова было передано на попечение попов и чиновников, с тем чтобы обратить в обман и мошенничество.
Однако в 1864 году был сделан шаг в правильном направлении. Надзор за начальным образованием был вверен земству и другим обществам. В каждом уезде были созданы училищные советы. В них три члена назначались земством и обществами, а три других - правительством. За училищными советами наблюдал губернский училищный совет, состоявший из пяти членов: двух представителей земства, двух чиновников и архиерея или замещавшего его лица. Особой обязанностью архиерея было следить, чтобы преподавание в народных школах носило верноподданнический и религиозный характер. Он получал сведения и передавал свои указания через приходских священников, которым поручалось посещать школы и наставлять учителей, а если учителя не следовали их предписаниям, подавать на них жалобы.
Но так как ни архиерей, ни чиновники не пеклись особенно о школах и редко посещали заседания училищного совета, управление школами фактически оставалось в руках земства. Таким образом, новое положение о начальных школах оказалось гораздо более либеральным и пользовалось большим признанием, чем это имели в виду его авторы, ибо оно предоставляло большие возможности для устройства широкой сети народных школ.
Самым серьезным затруднением, испытываемым земством, была скудность средств, ибо его расходы были ограничены двадцатой частью постоянных доходов. Однако, вдохновляемое великой целью, земство делало чудеса. В 1864 году количество начальных школ достигло 17678, а число учащихся - 598 121. Теперь мы уже имеем 25 тысяч школ с 1 миллионом учащихся. Но в действительности достижения были даже выше, чем показывают цифры. В огромной степени улучшилось качество обучения. Старые учителя были главным образом дьячки, церковные певчие и отставные солдаты, из которых многие сами еле-еле умели читать, а тем более писать и считать. Чтобы устранить это зло, земство основало учительские семинарии и увеличило жалованье учителям в среднем с пятидесяти - шестидесяти рублей в год до двухсот рублей, а в особых случаях даже до трехсот и трехсот пятидесяти. Были также организованы педагогические курсы, посещавшиеся учителями во время школьных каникул. Благодаря всем этим мероприятиям качество преподавания в школах неизмеримо улучшилось. Хотя общих статистических данных о результатах новых методов обучения не имеется, но многочисленные внушительные факты можно найти в отчетах земства Новгородской, Московской, Самарской и некоторых других губерний.
Из нынешнего состава учителей примерно одна треть получила превосходную подготовку в педагогических училищах и учительских семинариях, еще одна треть имеет гимназические аттестаты, а остальные - это учителя старой школы. Из своих скромных доходов в 18 миллионов рублей земство выделяет на образовательные цели 4 миллиона, в то время как правительство из своего бюджета в 360 миллионов расходует на цели просвещения всего 1,5 миллиона. Притом из этой суммы 300 тысяч тратится на инспекцию, то есть на школьную полицию. Сельское население - освобожденные крепостные и их дети, которых многие считали безнадежно невежественными, грубыми и не способными ни к какой гражданской деятельности, - проявляет почти патетическое стремление обеспечить своим детям блага просвещения. Невзирая на свою уже вошедшую в поговорку бедность, наши деревенские общества добровольно собирали такую же сумму на содержание начальных школ, как земство и правительство, вместе взятые. Из общей суммы - около 7750 тысяч рублей, расходуемой на содержание школ, крестьяне вносят 41 процент, земство - 34, правительство - 14 и частные лица, большей частью помещики, - 11 процентов. И весьма красноречив тот факт, что самые чувствительные жертвы для целей народного образования приносятся как раз в тех губерниях, где крестьяне имеют в земстве наибольшее число депутатов.
Города, и прежде всего Петербург, тоже приложили немалые усилия для распространения образования среди народа. В столице вместо 13 жалких школ в 1864 году с несколькими десятками учеников мы имеем в 1882 году 158 отличных учебных заведений с штатом дипломированных учителей и с шестью тысячами учащихся, мальчиков и девочек. В Тамбовской губернии, где до создания земства было 174 начальные школы с 7700 учениками, теперь имеется 500 школ, посещаемых в среднем 27 тысячами детей. Нижегородская губерния в 1860 году имела 28 школ с 1500 учениками; двадцать лет спустя земство этой губернии создало уже 337 школ, в которых начальное образование получили почти 12 тысяч детей.
Достигнутые успехи были бы замечательными при любых условиях, но, принимая во внимание враждебность правительства и трудности, чинимые бюрократией, они кажутся просто чудом. Правительство отнюдь не относится благосклонно к университетам и к средним школам, но к начальным школам оно выказывает еще гораздо меньше симпатии. Обращение с народными школами просто недостойно правителей великой страны, и, если бы факты, которые я хочу ниже привести, нуждались в доказательствах, то есть не были бы взяты из официальных сообщений и не публиковались бы в газетах, всегда находящихся под дамокловым мечом цензуры и запрещения, они показались бы совершенно неправдоподобными, а я был бы обвинен в злонамеренном преувеличении.
* * *
Едва земство начало свою преобразовательную деятельность, как оно натолкнулось на противодействие министерства. Самой неотложной необходимостью были хорошие учителя. Поэтому земство ходатайствовало о дозволении - оно не просило ничего большего - основать учительские семинарии. После двухлетнего ожидания и множества петиций Головин, тогдашний министр народного просвещения, казалось, уже готов был дать требуемое разрешение. Но в 1866 году произошло первое покушение на Александра II, а за сим последовало вступление графа Толстого в кабинет и принятие им портфеля министра народного просвещения. Первым деянием Толстого было категорически запретить предполагавшееся основание учительских семинарий, и в докладе царю, опубликованном в 1867 году, граф ставит себе в особую заслугу задушение в корне этого пагубного революционного замысла. По его просвещенному мнению, педагогические училища не только станут центрами демократической пропаганды, но превратятся также в орудие отравления русских детей порочными идеями. В течение долгих пяти лет министр оставался глухим к увещеваниям и мольбам земства, которое вынуждено было доставать учителей, где могло, и сохранять на службе многих пономарей и отставных солдат, едва ли более грамотных, чем их ученики.
Педагоги на манер Каткова этого не отрицают. Они только говорят: ничто так не развивает ум, как изучение мертвых языков. По их выражению, ставшему очень модным, с этой гимнастикой для ума не сравнятся никакие другие занятия. И этим невразумительным словом "гимнастика" они опровергают все доводы своих противников. Вот уже на протяжении семи лет школьная молодежь не делает ничего другого, кроме "гимнастики", бесполезность которой признается учителями и глубоко порицается родителями.
Последствия такой системы для учащихся просто губительны. Когда десяти-одиннадцатилетних мальчиков заставляют по шестнадцать часов в неделю учить язык, столь отличный от родного языка, как латынь, они в конце концов возгораются к нему лютой ненавистью, и его изучение становится мучительным и тщетным. Кроме того, переходные экзамены из класса в класс по особому указу министра стали настолько трудными, что огромное число мальчиков не в состоянии их сдать и немедленно исключаются.
По данным, приведенным в отчете министерства народного просвещения и относящимся к последним семи годам, за этот период всего только 6511 учеников закончили гимназию и не менее 51406 либо не выдержали испытаний и были исключены, либо, отчаявшись, отказались от попытки продолжать учение. Для ученика первого класса шансы пройти все классы и поступить в университет составляют девять к одному, это значит, что восемь девятых отпадают. Из второго класса три четверти учеников терпят неудачу, из третьего - две трети, а из тех немногих избранных, что невредимо прошли сквозь строй и достигли седьмого класса, четвертая часть проваливалась на выпускных экзаменах.
Эти цифры весьма красноречивы. Подобная система не проверка способностей, а просто избиение младенцев. План, придуманный графом Толстым, обрекает тысячи детей на невежество и отнимает у многих из них все возможности полезной деятельности в будущем. И никто не поверит, будто правительству неведомо, какое зло оно творит и какое вызывает недовольство. Уже в течение многих лет печать, как бы она ни была связана по рукам и ногам, не переставала протестовать против новой системы образования и вызываемых ею печальных последствий. Родители в отчаянии скорбят о судьбе своих детей, а все учащающиеся случаи самоубийства среди тринадцатилетних мальчиков придают их жалобам трагическую значительность. Но правительство остается твердым, и избиение младенцев не прекращается.
Но почему, спрашивается, родители продолжают посылать своих детей на бойню? Разве нет в России других школ, кроме классических гимназий? Есть, конечно. Новый классицизм предназначен только для людей состоятельных. Классические гимназии не дают полного образования, это лишь подготовительные школы для поступающих в университет. Для многочисленного класса людей, которые смотрят на образование как на способ обеспечить своим детям средства к жизни, гимназия совершенно бесполезна. Но им тоже надо бросить кость, и с этой целью основаны технические школы, так называемые реальные училища. Правда, их очень мало, всего тридцать девять, в то время как гимназий и прогимназий насчитывается сто восемьдесят.
В Петербурге, где ощущается столь острая необходимость в профессиональном образовании, имеется всего два реальных училища против шестнадцати классических гимназий и прогимназий; это говорит о том, что правительство отнюдь не желает распространения образования среди широких кругов населения. Недоброжелательство властей особенно проявляется в общей организации реальных училищ. По первоначальному плану их целью являлось, во-первых, дать молодым людям образование, которое будет иметь для них непосредственную практическую ценность, и, во-вторых, подготовить их для высших технических учебных заведений. В реальном училище, как объявили, будет значительно больше времени и внимания уделяться изучению русского языка, математики и естественных наук, чем в классической гимназии. Однако обучение в реальных училищах, несомненно полезное, как основа хорошего технического образования, носит чисто теоретический характер и не способствует достижению каких-либо практических результатов. Чтобы устранить этот недостаток, создали дополнительный, седьмой, класс, но это не меняет дела. Седьмой класс состоит из двух групп механико-технологической и химико-технологической. Хотя курс рассчитан на год, все практические занятия втиснуты в двухмесячную программу и охватывают множество предметов: механику, химию, горное дело - фактически все, и учащиеся едва ли приобретут даже поверхностные знания, не говоря уже о получении среднего образования в какой-нибудь из этих отраслей науки.
Такая система неизбежно должна была вызвать невообразимую путаницу. Это не курсы наук, а какой-то предметный каталог, разноцветная лоскутность и пестрая калейдоскопичность отрывочных знаний. По окончании седьмого класса учащиеся не более способны применять на практике свои познания, чем раньше. Ни один фабрикант и не подумает принять на свое предприятие выпускника реального училища, так как последний знает меньше любого мастера или квалифицированного рабочего, обладающего только многолетним опытом.
Для коммерческой деятельности в России требуются лишь люди с низшим образованием, но без диплома никто не может стать учителем или классным наставником. Однако сравнительно немногие получают дипломы или заканчивают свое образование в высших технических школах из-за того, что нет достаточного числа институтов, куда могли бы поступить юноши, окончившие реальное училище. Как явствует из отчета министра народного просвещения за 1879 год, тридцать реальных училищ окончили 330 учащихся, вполне подготовленных для поступления в высшие учебные заведения. Но так как в технических институтах было всего 151 место, то приняли меньше половины, а остальные остались за бортом. Между тем реалисты далеко не единственные, кто желает поступить в четыре высшие технические школы. В одной из этих школ в 1879 году было 380 кандидатов на 125 мест.
В "Новом времени" один профессор, предостерегая юношей из провинции от слишком радужных надежд на поступление в высшие технические школы, отмечает, что в 1883 году из тысячи юношей, подавших заявления в Промышленный и Горный институты, могли быть приняты всего двести человек, а остальным было отказано просто из-за недостатка мест. Но вопреки предупреждениям и уговорам тяга молодежи к высшему образованию столь велика, что она неустанно повторяет свои попытки лишь с тем, чтобы снова и снова получить тот же отказ и пережить те же разочарования. Спрос на техническое образование в России вызван не только жаждой знаний, но и естественным стремлением развивать великие природные богатства страны, а эту цель можно достигнуть лишь при помощи технического образования. Но правительство, вовсе не намереваясь предоставлять молодому поколению более широкие возможности для образования, фактически запрещает основание новых институтов, как мы это видели в случае с Харьковом, и не склонно разрешить существующим институтам расширять свои помещения. В основе этой политики "собаки на сене" лежит страх. Так как реальные училища пополняются из сравнительно менее состоятельных слоев населения, они скорее подвержены заражению порочными идеями, чем классические гимназии графа Толстого. Судьба реалистов, не поступивших в институты, поистине печальна. Не допускаемые в университеты, лишенные возможности избрать поприще, для которого их готовили, они в большинстве остаются ни с чем. Они действительно могут называть себя "министерскими пасынками": в то время как гимназистов с аттестатом зрелости принимают повсюду, перед злополучными реалистами закрыты все двери.
Однако общество и печать не могут оставаться равнодушными к беде этих отверженных и не замечать невозвратной утраты для народа столь ценных интеллектуальных сил. Положение реалистов обсуждалось в сотнях статей, написанных осторожным, эзоповским языком, на котором вынуждены изъясняться русские публицисты. Лучшим и самым естественным выходом из положения было бы расширение существующих технических институтов и создание новых. Но так как об этом, по-видимому, не может быть и речи, то общественность требует лишь допуска реалистов на медицинский, математический и естественный факультеты университетов, тем более что для этих факультетов они подготовлены гораздо лучше своих сверстников из гимназий с их знанием латыни и греческого. Трудно поверить, но даже это скромное требование было отвергнуто.
В 1881 году в этом направлении начало действовать земство и, следуя примеру черниговских земских деятелей, выступило с общей петицией о допуске реалистов на научные факультеты университетов. Министерство не сочло целесообразным напрямик отказать земству в ходатайстве и назначило комиссию для рассмотрения этого вопроса. Была даже назначена дата - 19 января 1882 года - для первого ее заседания. Но 18 января члены комиссии получили уведомление от министра об отсрочке заседания на неопределенное время; она не собиралась и поныне.
Из всего этого можно сделать лишь один вывод, а именно: что правительство безоговорочно принимает самые реакционные идеи графа Толстого, оказывающего, к несчастью для страны, решающее влияние на его внутреннюю политику. А министр народного просвещения, очевидно, решил, елико возможно, не предоставлять преимуществ высшего образования тем, кого недостаток средств заставляет избрать техническую профессию. По его убеждению, именно эти слои общества наименее лояльны к правительству, поэтому высшее образование должно стать достоянием исключительно богатых и знатных, детей помещиков и царских чиновников; вынужденные необходимостью или побуждаемые честолюбием, эти юноши поступают на царскую службу, и это заставляет их поддерживать существующий порядок.
Однако, несмотря на крайне неудовлетворительное состояние наших учебных заведений, притесняемых правительством, охраняемых полицией, подверженных всяческим разлагающим влияниям, так велики тяга к образованию и жажда знаний, что высшие школы буквально осаждаются молодежью, желающей учиться и согласной подчиниться всем условиям, навязываемым им государством, но не получающей доступ к ним. О том, что это не преувеличение и не предвзятость мнения, свидетельствует следующая заметка, напечатанная в "Неделе" в августе 1883 года.
"Наступивший август месяц - начало нового учебного года, обыкновенно бывающее трудной порой испытаний для массы детей и множества родителей. Старания сдать детей в средние учебные заведения сопровождаются многими неудачами. Газеты полны известиями о недостатке в учебных заведениях вакансий.
Ни одна московская гимназия не имеет свободных мест для учеников первого класса. В петербургских гимназиях вакансий чрезвычайно мало, а в первом классе их совсем нет; в прогимназии имеется всего шесть вакансий - в первом классе. В реальном училище вообще нет вакансий, даже во втором классе".
В Кронштадтское техническое училище было подано 156 заявлений о приеме на тридцать вакансий. В киевских средних школах на каждую вакансию было пять кандидатов, а в некоторые классы - даже восемь и десять. Естественным результатом такого положения являются переполненные классы и безуспешное обучение. Директора ломают голову, где рассадить принятых учеников; за каждой партой вместо двух сидят четыре мальчика. По сведениям "Саратовской газеты", в этом городе желающих поступить в средние школы было шестьдесят шесть на тридцать семь мест и директора, избегая пререканий, которые вызывал бы их личный выбор, назначали конкурсные экзамены для замещения имеющихся вакансий.
Газетные сообщения можно умножить до бесконечности, и они дают некоторое представление о том, насколько спрос на образование превышает средства к получению образования; и это превышение с каждым годом становится чувствительнее. Фактически создавшееся положение означает, что тысячам детей отказано в праве учиться, ибо, как я уже отмечал, в царских владениях нет возможностей для личной инициативы. Правительство выбрасывает сотни миллионов на придворные празднества и чужеземные войны, а для целей просвещения уделяет жалких десять миллионов. И все же, несмотря на свою манию репрессий и непоколебимую волю графа Толстого, правительство время от времени вынуждено идти на уступки, правда часто больше на словах, чем на деле.
Все сословия в России жаждут дать образование своему подрастающему поколению. Для высших классов без различия политических взглядов или общественного положения, для чиновничества, как и для простых граждан, это вопрос жизни и смерти. Если их дети не будут учиться, как же они будут жить? Все слои русского общества, даже не имея особого политического влияния, в состоянии вырвать у правительства какие-то уступки. Но когда власти действуют под нажимом, они действуют медленно, с неохотой и с крайней недоброжелательностью. Например, на протяжении последних десяти лет, невзирая на рост населения и острую необходимость более широких образовательных возможностей, расходы на гимназии, составляющие 6 миллионов, увеличились всего-навсего на 1 миллион 400 тысяч - сумма смехотворно малая для удовлетворения их нужд.
Некоторые городские думы и земство, устав от бесконечных петиций и жалоб правительству, в последнее время приняли радикальное решение самим основать новые классические гимназии, обременяя свои скромные бюджеты издержками, которые, разумеется, должны были бы лечь на плечи государства. Расходы земства восемнадцати губерний на среднее образование достигают двадцати пяти - тридцати процентов общей суммы, ассигнованной ими на народное образование. По одному этому мы видим, как далеко правительство зашло в своем противодействии распространению образования среди широких слоев населения.
Политика министра народного просвещения в отношении средних школ заключается, по сути дела, в следующем. Во-первых, всеми мерами мешать расширению среднего образования, сделать его как можно более трудным и не идти на уступки, пока не будут исчерпаны все средства противодействия. Во-вторых, когда противодействие уже становится невозможным, не давать пользоваться преимуществами среднего образования трудовым классам, для которых эта проблема является жизненно важной, и по возможности принимать в эти школы только детей дворян и богатых семей. В-третьих, по привилегии, данной когда-то дворянству, сделать образование, получаемое их детьми, как можно более бесплодным.
Эти выводы напоминают скорее скверную шутку, чем суровую действительность, но разве они не подтверждаются приведенными нами фактами, фактами, почерпнутыми, заметьте, из официальных документов или из подцензурной и полуофициальной печати?
Глава XXVII
НАЧАЛЬНОЕ ОБРАЗОВАНИЕ
Начальное образование в России имеет лишь небольшую давность, ведя начало от освобождения крестьян в 1861 году. Правда, крупные помещики обычно учили некоторых своих крепостных грамоте, достаточной для того, чтобы сделать из них управляющих или конторщиков. Но, руководствуясь мудрой истиной, что грамотные рабы - опасные слуги, дворяне умышленно держали массы сельского населения в глубочайшем невежестве. Только на государственных землях имелось некоторое количество начальных школ, но они находились на попечении попов и чиновников, а поскольку ни те, ни другие не имели времени и желания заботиться о них, школы пришли в полный упадок. Немногочисленные ученики ничему не учились, и чаще всего сами школы были чистой фикцией, они существовали только на бумаге, то есть их можно было обнаружить только в отчетах администрации. В них всегда значились различные суммы, якобы выплаченные в виде жалованья учителям и за ремонт помещений, суммы, которые, само собой разумеется, шли в бездонные карманы господ чиновников и компании.
Когда школы впоследствии перешли в ведение земства, выплывшие наружу мошенничества были просто сногсшибательны. В Петербурге в 1872 году, когда управление народными школами было передано городской управе столицы, оказалось, что недостает трех школ из значившихся в списке шестнадцати; даже названия их были вымышленные. Из остальных только одна школа была более или менее удовлетворительной, все прочие были в плохом состоянии и не имели почти никаких возможностей для обучения.
Первой задачей городской управы было обеспечить школы новыми помещениями, снабдить их учебниками, назначить хорошо подготовленных учителей и организовать все заново. Кстати, эти школы были основаны еще сто лет назад Екатериной II и с тех пор находились в ведении государства.
Таково было положение начального образования в столице, и легко себе представить, что творилось в провинции. Если школы там вообще существовали, то только благодаря усилиям частных лиц и земства. Правительство, как мы далее увидим, не делало ничего другого - и не делает сейчас, - как только явно или скрытно противодействовало благородным стремлениям русского общества дать народным массам хоть слабые проблески просвещения. В 1859 году образованные классы, воодушевленные приближением освобождения крестьян, горячо мечтали о всяческих реформах и прежде всего жаждали что-то предпринять для своих несчастных сограждан, которые вскоре обретут свободу. Идея просвещения народа в те годы так же пленяла воображение молодежи, как позднее идеи социализма. Но устройство детских школ не могло полностью удовлетворить эти чаяния. Результаты обучения детей могли сказаться лишь через целое поколение. Что же можно было предпринять, чтобы подготовить отцов и матерей для восприятия благ свободы и превратить их в достойных членов нового общества?
Путь был найден и страстное желание исполнено - общество начало создавать воскресные школы в каждом городе и почти в каждом крупном селе по всей империи. Юноши и девушки с головой окунулись в эту деятельность, и очень скоро были достигнуты блестящие результаты. В одной только Одессе почти шестьсот человек предложили свои услуги в качестве учителей, разумеется безвозмездно.
Но правительство смотрело на весь этот энтузиазм с большим беспокойством; трудно было предусмотреть, к каким страшным последствиям может привести общение бедных с богатыми, неграмотных с образованными. Наконец осенью 1862 года указом императора воскресные школы были закрыты. Так закончилось столь благородно начатое доброе дело.
Это было первое препятствие инициативе общественности в распространении просвещения среди масс. Народное образование снова было передано на попечение попов и чиновников, с тем чтобы обратить в обман и мошенничество.
Однако в 1864 году был сделан шаг в правильном направлении. Надзор за начальным образованием был вверен земству и другим обществам. В каждом уезде были созданы училищные советы. В них три члена назначались земством и обществами, а три других - правительством. За училищными советами наблюдал губернский училищный совет, состоявший из пяти членов: двух представителей земства, двух чиновников и архиерея или замещавшего его лица. Особой обязанностью архиерея было следить, чтобы преподавание в народных школах носило верноподданнический и религиозный характер. Он получал сведения и передавал свои указания через приходских священников, которым поручалось посещать школы и наставлять учителей, а если учителя не следовали их предписаниям, подавать на них жалобы.
Но так как ни архиерей, ни чиновники не пеклись особенно о школах и редко посещали заседания училищного совета, управление школами фактически оставалось в руках земства. Таким образом, новое положение о начальных школах оказалось гораздо более либеральным и пользовалось большим признанием, чем это имели в виду его авторы, ибо оно предоставляло большие возможности для устройства широкой сети народных школ.
Самым серьезным затруднением, испытываемым земством, была скудность средств, ибо его расходы были ограничены двадцатой частью постоянных доходов. Однако, вдохновляемое великой целью, земство делало чудеса. В 1864 году количество начальных школ достигло 17678, а число учащихся - 598 121. Теперь мы уже имеем 25 тысяч школ с 1 миллионом учащихся. Но в действительности достижения были даже выше, чем показывают цифры. В огромной степени улучшилось качество обучения. Старые учителя были главным образом дьячки, церковные певчие и отставные солдаты, из которых многие сами еле-еле умели читать, а тем более писать и считать. Чтобы устранить это зло, земство основало учительские семинарии и увеличило жалованье учителям в среднем с пятидесяти - шестидесяти рублей в год до двухсот рублей, а в особых случаях даже до трехсот и трехсот пятидесяти. Были также организованы педагогические курсы, посещавшиеся учителями во время школьных каникул. Благодаря всем этим мероприятиям качество преподавания в школах неизмеримо улучшилось. Хотя общих статистических данных о результатах новых методов обучения не имеется, но многочисленные внушительные факты можно найти в отчетах земства Новгородской, Московской, Самарской и некоторых других губерний.
Из нынешнего состава учителей примерно одна треть получила превосходную подготовку в педагогических училищах и учительских семинариях, еще одна треть имеет гимназические аттестаты, а остальные - это учителя старой школы. Из своих скромных доходов в 18 миллионов рублей земство выделяет на образовательные цели 4 миллиона, в то время как правительство из своего бюджета в 360 миллионов расходует на цели просвещения всего 1,5 миллиона. Притом из этой суммы 300 тысяч тратится на инспекцию, то есть на школьную полицию. Сельское население - освобожденные крепостные и их дети, которых многие считали безнадежно невежественными, грубыми и не способными ни к какой гражданской деятельности, - проявляет почти патетическое стремление обеспечить своим детям блага просвещения. Невзирая на свою уже вошедшую в поговорку бедность, наши деревенские общества добровольно собирали такую же сумму на содержание начальных школ, как земство и правительство, вместе взятые. Из общей суммы - около 7750 тысяч рублей, расходуемой на содержание школ, крестьяне вносят 41 процент, земство - 34, правительство - 14 и частные лица, большей частью помещики, - 11 процентов. И весьма красноречив тот факт, что самые чувствительные жертвы для целей народного образования приносятся как раз в тех губерниях, где крестьяне имеют в земстве наибольшее число депутатов.
Города, и прежде всего Петербург, тоже приложили немалые усилия для распространения образования среди народа. В столице вместо 13 жалких школ в 1864 году с несколькими десятками учеников мы имеем в 1882 году 158 отличных учебных заведений с штатом дипломированных учителей и с шестью тысячами учащихся, мальчиков и девочек. В Тамбовской губернии, где до создания земства было 174 начальные школы с 7700 учениками, теперь имеется 500 школ, посещаемых в среднем 27 тысячами детей. Нижегородская губерния в 1860 году имела 28 школ с 1500 учениками; двадцать лет спустя земство этой губернии создало уже 337 школ, в которых начальное образование получили почти 12 тысяч детей.
Достигнутые успехи были бы замечательными при любых условиях, но, принимая во внимание враждебность правительства и трудности, чинимые бюрократией, они кажутся просто чудом. Правительство отнюдь не относится благосклонно к университетам и к средним школам, но к начальным школам оно выказывает еще гораздо меньше симпатии. Обращение с народными школами просто недостойно правителей великой страны, и, если бы факты, которые я хочу ниже привести, нуждались в доказательствах, то есть не были бы взяты из официальных сообщений и не публиковались бы в газетах, всегда находящихся под дамокловым мечом цензуры и запрещения, они показались бы совершенно неправдоподобными, а я был бы обвинен в злонамеренном преувеличении.
* * *
Едва земство начало свою преобразовательную деятельность, как оно натолкнулось на противодействие министерства. Самой неотложной необходимостью были хорошие учителя. Поэтому земство ходатайствовало о дозволении - оно не просило ничего большего - основать учительские семинарии. После двухлетнего ожидания и множества петиций Головин, тогдашний министр народного просвещения, казалось, уже готов был дать требуемое разрешение. Но в 1866 году произошло первое покушение на Александра II, а за сим последовало вступление графа Толстого в кабинет и принятие им портфеля министра народного просвещения. Первым деянием Толстого было категорически запретить предполагавшееся основание учительских семинарий, и в докладе царю, опубликованном в 1867 году, граф ставит себе в особую заслугу задушение в корне этого пагубного революционного замысла. По его просвещенному мнению, педагогические училища не только станут центрами демократической пропаганды, но превратятся также в орудие отравления русских детей порочными идеями. В течение долгих пяти лет министр оставался глухим к увещеваниям и мольбам земства, которое вынуждено было доставать учителей, где могло, и сохранять на службе многих пономарей и отставных солдат, едва ли более грамотных, чем их ученики.