Страница:
В ряде случаев, однако, власти не стеснялись обходить закон, который сами же ввели. В 1866 году, меньше чем через год после вступления в силу закона о печати, князь Гагарин и его друзья решили всеми правдами и неправдами добиться закрытия "Современника" Некрасова и "Русского слова" Благосветлова, и они уговорили императора действовать в качестве их deus ex machina*.
______________
* бог из машины (лат.) - развязка с неожиданной помощью лица или какого-то обстоятельства, спасающего положение.
Однажды на балу его величество приказал уничтожить оба издания, и они были тотчас же запрещены без соблюдения каких-либо формальностей. Через некоторое время сочли возможным превратить исключение в правило. Судебные дела, если даже обвинению удавалось их выиграть, производили слишком большой скандал и возбуждали общественное мнение, содействуя лишь распространению вредных идей. Деспотизм предпочитает секретность и мрак гласности и свету: в 1872 году закон 1865 года был "исправлен" дополнительным указом, лишавшим суды права вмешиваться в дела печати. Контроль над печатью отныне был передан кабинету министров, который в конечной инстанции на основании сообщения министра внутренних дел решает участь любого повременного или периодического издания. Тем самым министр внутренних дел, будучи одновременно обвинителем и судьей, ибо его коллеги в вопросах, касающихся его ведомства, по необходимости присоединяются к его мнению, становится вершителем судеб печати и поставщиком литературы для всей Российской империи.
В 1882 году были внесены новые изменения, хотя практически они не имели большого значения. Был образован комитет четырех, заменивший кабинет министров, но, как и раньше, при решении дел о печати невозможна была никакая защита, так как комитет совещался и решал in camera*. Другой мерой воздействия на печать было применение к некоторым изданиям предварительной цензуры.
______________
* за закрытыми дверями (лат.).
С 1872 года закрытия, приостановления, лишение права помещать объявления и запрещения уличной продажи сыпались на злосчастную русскую печать как из рога изобилия. Книги, запрещенные цензорами, беспощадно сжигались. Так были преданы огню второй том труда Лекки "Основные начала нравственности" (первый том был разрешен), "Левиафан" Гоббса, "Учение о развитии организмов" Геккеля, "Философия истории" Вольтера и многие другие книги. Та же судьба постигла русских авторов, с которыми обращались настолько бесцеремонно, что книгу Пругавина под названием "Очерки современного сектантства", хотя отдельные ее очерки печатались в периодических изданиях и поэтому прошли через цензуру, сожгли по распоряжению кабинета министров.
* * *
Но чтобы полностью оценить истинное положение русской печати, надо не только знать, как действуют существующие законы. Надо зайти за кулисы именно там, в полумраке, деспотизм показывает свое лицо без маски.
Когда министр желает навязать печати свою волю, он прибегает к помощи секретных инструкций, которые всегда оканчиваются одной и той же сакраментальной формулой: в случае нарушения к провинившемуся изданию будет применена такая-то статья Положения о печати со всеми вытекающими отсюда последствиями. Это означает, что любое нарушение повлечет за собой либо приостановку, либо закрытие газеты или журнала. Такие действия, восстанавливая, по существу, предварительную цензуру в иной форме, разумеется, являются вопиющим беззаконием и противоречат как букве, так и духу закона. Но деспотизм правителей столь же безграничен, как безгранична зависимость подданных, и представителям печати никогда не удавалось объединиться для протеста против тирании, так жестоко изводившей их, а протест одного журнала или одной газеты только выдал бы их на растерзание властям.
Чтобы дать представление о характере секретных инструкций для печати, я приведу несколько образцов, напечатанных в "Народной воле" в августе 1883 года, ибо только этот подпольный орган мог сделать достоянием гласности подобные факты.
4 марта 1881 года, через три дня после убийства Александра II, министр направил всем газетам и журналам следующий секретный циркуляр:
"Некоторые органы печати, ссылаясь на чрезвычайные обстоятельства, позволяют себе помещать статьи, в которых выражают вполне неуместные суждения о необходимости изменения нашего государственного строя, а также высказывают сомнения в существовании истинного патриотизма в высших слоях общества, будто бы равнодушного к интересам народа. Помещение статей подобного содержания неминуемо повлечет за собой приостановление издания".
25 марта Главное управление по делам печати, "ввиду предстоящего судебного разбирательства о злодейском преступлении 1 марта, вновь напоминает о воспрещении под опасением приостановления изданий помещать самостоятельные сведения". Как известно, о ходе судебных заседаний в политических процессах газетам разрешалось печатать только препарированный отчет, опубликованный в "Правительственном вестнике".
В апреле 1881 года произошли беспорядки среди студентов Петербургского университета. 16 апреля был разослан следующий секретный циркуляр:
"Признано необходимым воспретить сообщение и обсуждение в периодической печати сведений и известий о таких происшествиях и явлениях внутренней университетской жизни, которые подведомственны университетским судам и советам".
Следующий секретный циркуляр очень любопытен и заслуживает особого внимания. Он был разослан 29 апреля.
"Ввиду свершившегося в Болгарии переворота и необходимости поддержать князя Александра, признано желательным, чтобы наша пресса относилась с осторожностью (sic!) к настоящим событиям в Софии".
Этот циркуляр был дополнен распоряжением, датированным 9 мая, в котором поясняется, что означенным циркуляром вовсе не возбраняется сочувственное обсуждение совершившегося переворота генерала Эрнрода. Этим распоряжением, в сущности, предлагалось защищать незаконный акт произвола и деспотизма, совершенный в чужой стране, с целью создать видимость, будто не только русское правительство, но и русское общество всецело одобряет переворот. Разъяснительная инструкция была разослана потому, что печать, то ли умышленно, то ли из робости, толковала циркуляр слишком буквально и вообще не комментировала болгарские события.
Отставка Лорис-Меликова, как известно, повлекла за собой падение партии умеренных либералов и крушение всех надежд на реформы - результат, вызвавший в столице среди всех слоев общества столь всеобщее чувство разочарования и недовольства, что правительство серьезно было встревожено.
18 мая был разослан секретный циркуляр всем газетам, предписывающий "воздержаться от сообщения каких бы то ни было сведений о сегодняшнем заседании городской думы, в котором обсуждался вопрос об избрании генерал-адъютанта графа Лорис-Меликова в почетные граждане города Санкт-Петербурга, и тем более от воспроизведения происходивших по этому поводу прений".
17 августа того же года печати было предложено "воздержаться от помещения каких-либо неблагоприятных отзывов о деятельности бывшего градоначальника генерала Баранова". Генерал незадолго перед тем стяжал себе известность проектом некоторых весьма оригинальных мер для сохранения порядка, и его план так называемого парламента был встречен всеобщими насмешками.
Либеральные веяния, преобладавшие в высших кругах администрации при Лорис-Меликове, вызвали широкое движение среди земских деятелей, продолжавшееся еще после отставки министра. Этим в значительной мере объясняется появление секретного циркуляра от 28 мая, предлагавшего газетам обеих столиц "воздержаться от сообщения каких-либо сведений, касающихся земских и думских постановлений и приговоров, адресов, а равно и отчетов о заседаниях оных".
Когда граф Игнатьев, преемник Лорис-Меликова, приступил к исполнению своих обязанностей, он в первую очередь назначил широкую комиссию для разработки проекта реформ различных отделов администрации. Волнения и еврейские погромы на юге и в других частях империи привлекли внимание общества к еврейскому вопросу, и была назначена специальная комиссия для подготовки соответствующего доклада. Эти вопросы вызвали огромный интерес широких общественных кругов и печати. Открытая дискуссия, разумеется, облегчила бы работу комиссии и привела бы к обсуждению многих ценных предложений. Но правительство, боясь критики, преследуемое, как всегда, страхом "возбуждать общественное мнение" и этим вызвать всякие страшные последствия, 31 мая 1881 года разослало органам печати тайный циркуляр, в котором указывалось, что "помещение резких суждений, неосновательных известий и лживых слухов, направленных к возбуждению недовольства против принимаемых правительством мер, особенно при тяжелых обстоятельствах настоящего времени, очевидно, не может быть допущено". Другими словами, печати предлагался один только выбор: либо молчать, либо восхвалять любые правительственные меры.
Спустя несколько дней, 3 июня, газетам было дано распоряжение "относиться с крайней осторожностью" - читатель, несомненно, поймет значение этой столь часто употребляемой фразы - "к деятельности особого совещания по вопросу о понижении выкупных платежей".
19 сентября было "признано необходимым воспретить печатание каких бы то ни было правительственных распоряжений по исследованию экономических отношений между коренным населением данных областей и евреями".
10 октября 1881 года запрет был наложен на обсуждение в печати переселенческого вопроса.
28 января 1882 года было предписано в обычной форме: "Ввиду предстоящих перемен устава реальных училищ не помещать известий и рассуждений по поводу предстоящих работ".
17 марта: "Совершенно воспретить появление в печати всяких известий о переделах, равнении земли, слушном часе и тому подобном уравнении, а равно и статей, в которых проводится мысль о пользе или справедливости изменений поземельного положения крестьян".
20 апреля был издан другой циркуляр по поводу еврейского вопроса, предлагавший "не помещать никаких статей о результатах рассмотрения еврейского вопроса в кабинете министров, а равно не печатать статей по еврейскому делу".
29 октября 1882 года было воспрещено "печатание каких-либо рассуждений по поводу исключения гимназиста Фугалевича" из Каменец-Подольска, оскорбившего инспектора, но оправданного судом.
1 ноября был разослан циркуляр, предлагавший газетам хранить молчание по поводу беспорядков в Казанском университете.
16 декабря было дано указание "не печатать судебного отчета по делу бывшего студента Семенова, приговоренного казанским окружным судом за оскорбление попечителя и заключенного в исправительном доме".
4 февраля 1882 года было дано указание "не помещать известий, касающихся семейных отношений тайного советника Маркуса".
23 ноября "не сообщать ничего о недоразумениях между почетным опекуном Нейгардтом и доктором Кранем".
4 октября был издан следующий секретный циркуляр:
"В заграничных периодических изданиях появились известия о привлечении к делу о растрате Оренбургских земель графа П.А.Валуева. Главное управление просит не перепечатывать и не упоминать об этих известиях". Тут мы имеем иллюстрацию к русской пословице: "Рука руку моет - и обе грязные".
Но худшее впереди. 12 июня был издан секретный циркуляр, прямо осведомляющий редакторов, что "печатание агитационных слухов и сведений об отношениях крестьян к землевладельцам, а равно и статей, подобных статьям о люторическом деле, повлечет за собой запрещение этих изданий".
26 июня 1882 года министр осведомил редакторов газет, что "в некоторых изданиях обсуждается в весьма резкой и возбужденной форме тяжебное дело князя Щербатова с крестьянами. Принимая во внимание, что подобные статьи имеют вредное влияние на отношение крестьян к владельцам, не касаться этого дела".
Упомянутые два дела были связаны со столь страшными жестокостями, совершенными по отношению к крестьянам, что в любой другой стране преступников ожидали бы суд и расправа.
Еще один факт. Кукуевская железнодорожная катастрофа была одной из самых душераздирающих трагедий, когда-либо происходивших в России. Поезд сошел с рельсов и на всем ходу погрузился в болото. Многие пассажиры были тяжело ранены и более ста человек убиты. Как было в точности доказано, несчастье произошло из-за негодного состояния железнодорожного полотна и гнилости шпал, так как деньги, предназначенные для ремонта дороги, инженеры и начальники дороги положили себе в карман. Когда это стало известно, по всей России разнесся крик возмущения. А правительство - какую позицию оно заняло? Обещало назначить расследование катастрофы и наказать преступников? Ничуть не бывало. Оно издало тайный циркуляр:
"19 августа 1882 года. - По поводу несчастья на Курской железной дороге появились статьи, заключающие необоснованные обвинения против отдельных чинов ведомства министерства путей сообщения. Дальнейшее появление подобных статей, имеющих агитационный характер, может вызвать применение строжайших административных карательных мер".
Таким путем правительство запретило родным и близким пострадавших требовать наказания виновников их горя или даже высказать свое мнение о мерах предупреждения в будущем подобных катастроф.
На этом я хочу кончить. Приведенные мной примеры чрезвычайно характерны. Они показывают тенденции политического курса царского правительства и разоблачают бесчестные нравы бюрократической машины деспотизма. Печать рассматривается как чуждая и, по существу, враждебная сила; ее терпят только потому, что невозможно совершенно уничтожить. Политика министерства в отношении печати продиктована самым ограниченным умом, самым казенным духом. Как только вопрос начинает привлекать всеобщий интерес, его обсуждение запрещается. Гласность, дискуссия, откровенное высказывание мыслей вселяют правительству смертельный ужас. Если даже оно предпринимает какие-то неуверенные шаги к прогрессу или решает попытаться провести ту или другую реформу, то прежде всего спешит запретить всякое обсуждение их в печати. Все должно быть сделано в тиши министерских кабинетов. Но человеческую мысль нелегко заковать. Истерзанная гонениями, притеснениями, обвинениями и предостережениями, находящаяся под угрозой целого арсенала наказаний и взысканий, печать, общественное мнение прибегает к оружию слабых и отвечает на силу хитростью. Между писателями и читателями заключается тайное согласие. Создается иносказательный, эзоповский язык, заключающий в себе намеки, недомолвки, оговорки и условные фразы. Так идеи, изгнанные нашими правителями, передаются от ума к уму, из уст в уста.
* * *
Это совершенно неопровержимый факт, что русская печать почти вся вольнолюбивая и антиправительственная или была такой, пока в России существовала печать. Даже сам Катков не попытается это отрицать. Органы реакции можно пересчитать по пальцам одной руки. Большинство русских газет либо открыто либеральны, либо искусно маневрируют, то подобострастны, чтобы спастись от цензуры, то оппозиционны, дабы не растерять своих читателей. Столкновение между оппозиционными тенденциями русской печати и бюрократическим обскурантизмом быстро ведет к развязке, которая неизбежно окажется роковой для слабейшей стороны. История этой войны, если можно это назвать войной, ибо одна сторона едва ли может оказывать сопротивление, представляет три последующие фазы.
Губернская печать пострадала в первую очередь. Так как она находилась под предварительной цензурой, властям приходилось лишь потуже затягивать петлю, чтобы окончательно ее удушить. Провинциальные газеты, разумеется, не пользуются столь широкой известностью и большим влиянием, как столичная печать, они имеют меньше читателей, и поэтому с ними можно не церемониться. Но скажу без преувеличения, что, хотя им и не хватает литературного блеска, губернские газеты - это самая отзывчивая часть нашей печати, самая преданная общественным интересам и благоденствию народа. Но петербургские чиновники отнюдь не были расположены предоставлять им широкий простор для полезной деятельности. Против них был вызван призрак сепаратизма, и они стали первыми жертвами реакции. Их гибель происходила легко и тихо, без излишнего шума и почти завершилась незадолго до смерти Александра II.
Понадобилось всего лишь шепнуть два слова цензорам, и началась расправа. Одна за другой лучшие губернские газеты, вконец измученные непрестанными неприятностями, придирками и притеснениями, отказались от борьбы. Закрытие газет официальным циркуляром оказывалось совершенно излишним - так они были задерганы административными распоряжениями, одно невозможнее и нелепее другого. Общественно-политическим газетам было предписано строго избегать обсуждения внутриполитических проблем; журналам, основанным со специальной целью защищать интересы еврейского населения и содействовать идее слияния двух народов, было запрещено касаться еврейского вопроса и т.д. и т.п.
Приемы чиновников иногда были отмечены своеобразным мрачным юмором. Так, например, специальным цензором одной несносной для властей газеты был назначен человек, проживающий в другом конце империи. Приходилось посылать ему все гранки статей, комментариев и известий до их печатания. В результате газета, с которой сыграли столь скверную шутку, могла выходить в свет лишь через десять - пятнадцать дней после других газет того же города. Ни одна газета, печатающая сообщения двухнедельной давности, разумеется, не может долго просуществовать. Для изданий, подвергавшихся подобному обращению, борьба была настолько бессмысленна, что они и не пытались продлевать свою жизнь. Но так как никто не мог сказать, что они были закрыты властями, то не было ни скандала, ни "возбуждения умов"; просто еще один несчастный умер естественной смертью - вот и все.
Таким путем скончались новочеркасский "Донской голос", "Волжско-Камская газета", тифлисский "Обзор". Им было предложено посылать свои гранки не местным цензорам, как обычно, а цензурному комитету в Москву, а такая пересылка продолжается туда и обратно: из Новочеркасска семь дней, с Камы - десять - двенадцать дней, из Тифлиса - двадцать дней. Первые две газеты и не пытались не выполнять требований властей и не выходили в свет. Но Николадзе, издатель "Обзора", чтобы сохранить право издания, которое истекает, если не используется в течение года, выпускает свою газету каждый январь. "Обзор", вероятно, единственная ежедневная газета во всем мире, выходящая один раз в год.
Однако было бы ошибкой полагать, что Управление по делам печати строго придерживается буквы закона. Создается такое впечатление, что описанные мной приемы применяются из какого-то злобного озорства, совсем так, как кошка терзает мышь, прежде чем нанести ей последний удар. Ибо, если администрации вдруг заблагорассудится, она не останавливается перед тем, чтобы одним взмахом пера закрыть газету, хотя она находится под предварительной цензурой и поэтому не несет ответственности перед властями. Так были закрыты "Киевский телеграф", одесская "Правда", смоленский "Вестник". Тифлисская "Фаланга" была запрещена потому, что представила цензору рисунок, показавшийся ему опасным и неподходящим для опубликования! Кажется, киевский "Труд" недавно постигла та же участь. А ведь все эти газеты подвергались предварительной цензуре, и им, конечно, не разрешалось печатать ни одной строки без одобрения цензора.
В 1876 году правительство в полном противоречии с законом и без указания причин запретило целую литературу - украинскую! Не разрешалось выпускать никаких книг на украинском языке, кроме романов, - акт совершенно беспрецедентный даже в России.
Почти все эти меры осуществлялись при Александре II. Всевозможные препятствия чинятся основанию новых изданий. Цензоры имеются лишь в немногих губернских городах, и это делает почти невозможным выпуск газет в других городах. Поэтому для правительства не представляет никакой трудности практически уничтожить всю провинциальную печать. А так как Александр III имеет дело только с печатью обеих столиц и, надо признать, в войне против печати граф Игнатьев и особенно граф Толстой проявили куда больше дальновидности, чем царские генералы в турецкую кампанию, - они атаковали врага в самом уязвимом месте.
Глава XXX
ПЕЧАТЬ ПРИ АЛЕКСАНДРЕ II
Россия, отличающаяся от Западной Европы в столь многом, несходна с ней и по значительности, и влиянию своих периодических изданий. В стране, где так задушена политическая жизнь, ежедневные газеты, будучи, по существу, чисто политическими органами, не могут пользоваться таким же сильным влиянием, как в Англии, Франции или Соединенных Штатах. В России нет почти общественных учреждений; на общественное мнение власти не обращают никакого внимания. Никакие вопросы не решаются посредством голосования большинства граждан, к которым ежедневно должна обращаться печать и на взгляды которых она может воздействовать. У нас борьба общественных сил ограничена сферой идей.
Но для обсуждения и развития идей газеты, даже если бы они всегда могли предоставлять этому достаточно места, не являются самыми подходящими посредниками. Более того, в этом отношении русская публика чрезвычайно требовательна, ей нужны более глубокие и серьезные статьи, чем те, которые могут дать газеты. Жизненно важные проблемы, которые в свободных странах обсуждаются в парламентах, на собраниях и в клубах, в России могут рассматриваться только в печати, насколько это будет дозволено цензурой. Отсюда превосходство нашей периодической литературы над западными периодическими изданиями. Не пренебрегая событиями дня, наши журналы отводят значительное число своих страниц важнейшим вопросам, представляющим внутриполитический и мировой интерес, печатая часто серьезнейшие работы, какие в других странах выходят только отдельными изданиями. Художественные произведения, как правило, впервые публикуются в толстых журналах. Романы высокого достоинства почти всегда появляются сначала в журналах отдельными частями, но никогда не печатаются в газетах подвалами с продолжениями. Все это придает русским журналам исключительный вес, и поэтому Управление по делам печати, руководимое и вдохновляемое Игнатьевым и Толстым, в своем походе против печати начало наступление, как я уже говорил, против самого уязвимого места своего противника - против ежедневных газет.
Чтобы получить некоторое представление об ущербе, наносимом русским газетам в этой неравной борьбе, надо лишь перелистать суворинский "Русский календарь", где дается перечень суровых мер, жертвами которых за последнее время явились наши газеты. С начала нынешнего царствования восемь влиятельных петербургских газет были либо сразу запрещены в административном порядке, либо вконец изведены непрекращающимися преследованиями. За это же время столичные газеты получили сорок восемь предостережений, столько же раз приостанавливались на время от месяца до восьми и несли неисчислимые материальные убытки от запрещения помещать объявления и лишения права уличной продажи. Практически ежедневная печать была почти уничтожена, ибо среди погибших газет было несколько самых влиятельных в стране, таких, как "Порядок", "Голос" и другие. Только два-три довольно влиятельных либеральных органа все еще выходят, несмотря на гонения, влача жалкое существование, постоянно подвергаясь угрозам и травле и изо дня в день ожидая конца.
Война против толстых журналов, предрешенная с самого начала, хотя решение некоторое время и не проводилось в жизнь, началась с закрытия "Слова". Так как редактор журнала удалился от дел, Управление по делам печати отказалось утвердить его преемника, и в частной беседе с издателем начальник управления с цинизмом заявил, что он не согласится даже на явного монархиста. После восьми месяцев протестов, увещеваний и ожиданий, в течение которых журналу не разрешалось выходить в свет, издатель потерял уже всякую надежду, и "Слово" считали среди убитых. После некоторого промежутка времени и новых увещеваний, не приведших ни к каким результатам, правительство сбросило маску и закрыло также "Отечественные записки".
Этот журнал был несравненно лучшим из всех периодических изданий, когда-либо выходивших в России. По широкому кругу читателей, по своему влиянию, по качеству статей и талантливости авторов "Отечественные записки" далеко превосходили лучшие из современных ему журналов. У него было десять тысяч подписчиков - цифра почти феноменальная в России. "Вестник Европы", сильнейший его соперник, мог похвастаться лишь шестью тысячами подписчиков.
Так как направление "Отечественных записок" было определенно демократическое, журнал, разумеется, уделял много места вопросам, касающимся положения народа. В этом отношении "Отечественные записки" сослужили стране огромную службу. Было бы немыслимо изучать какой-либо вопрос народного хозяйства России, не обращаясь за материалом к старым номерам "Записок". Даже представители нашего ничему не желающего научиться правительства, когда они вознамериваются что-то сделать для трудовых масс разработать важный финансовый план или подготовить экономическую реформу, вынуждены черпать материал из того же источника, и притом не только фактический материал, но и идеи.
______________
* бог из машины (лат.) - развязка с неожиданной помощью лица или какого-то обстоятельства, спасающего положение.
Однажды на балу его величество приказал уничтожить оба издания, и они были тотчас же запрещены без соблюдения каких-либо формальностей. Через некоторое время сочли возможным превратить исключение в правило. Судебные дела, если даже обвинению удавалось их выиграть, производили слишком большой скандал и возбуждали общественное мнение, содействуя лишь распространению вредных идей. Деспотизм предпочитает секретность и мрак гласности и свету: в 1872 году закон 1865 года был "исправлен" дополнительным указом, лишавшим суды права вмешиваться в дела печати. Контроль над печатью отныне был передан кабинету министров, который в конечной инстанции на основании сообщения министра внутренних дел решает участь любого повременного или периодического издания. Тем самым министр внутренних дел, будучи одновременно обвинителем и судьей, ибо его коллеги в вопросах, касающихся его ведомства, по необходимости присоединяются к его мнению, становится вершителем судеб печати и поставщиком литературы для всей Российской империи.
В 1882 году были внесены новые изменения, хотя практически они не имели большого значения. Был образован комитет четырех, заменивший кабинет министров, но, как и раньше, при решении дел о печати невозможна была никакая защита, так как комитет совещался и решал in camera*. Другой мерой воздействия на печать было применение к некоторым изданиям предварительной цензуры.
______________
* за закрытыми дверями (лат.).
С 1872 года закрытия, приостановления, лишение права помещать объявления и запрещения уличной продажи сыпались на злосчастную русскую печать как из рога изобилия. Книги, запрещенные цензорами, беспощадно сжигались. Так были преданы огню второй том труда Лекки "Основные начала нравственности" (первый том был разрешен), "Левиафан" Гоббса, "Учение о развитии организмов" Геккеля, "Философия истории" Вольтера и многие другие книги. Та же судьба постигла русских авторов, с которыми обращались настолько бесцеремонно, что книгу Пругавина под названием "Очерки современного сектантства", хотя отдельные ее очерки печатались в периодических изданиях и поэтому прошли через цензуру, сожгли по распоряжению кабинета министров.
* * *
Но чтобы полностью оценить истинное положение русской печати, надо не только знать, как действуют существующие законы. Надо зайти за кулисы именно там, в полумраке, деспотизм показывает свое лицо без маски.
Когда министр желает навязать печати свою волю, он прибегает к помощи секретных инструкций, которые всегда оканчиваются одной и той же сакраментальной формулой: в случае нарушения к провинившемуся изданию будет применена такая-то статья Положения о печати со всеми вытекающими отсюда последствиями. Это означает, что любое нарушение повлечет за собой либо приостановку, либо закрытие газеты или журнала. Такие действия, восстанавливая, по существу, предварительную цензуру в иной форме, разумеется, являются вопиющим беззаконием и противоречат как букве, так и духу закона. Но деспотизм правителей столь же безграничен, как безгранична зависимость подданных, и представителям печати никогда не удавалось объединиться для протеста против тирании, так жестоко изводившей их, а протест одного журнала или одной газеты только выдал бы их на растерзание властям.
Чтобы дать представление о характере секретных инструкций для печати, я приведу несколько образцов, напечатанных в "Народной воле" в августе 1883 года, ибо только этот подпольный орган мог сделать достоянием гласности подобные факты.
4 марта 1881 года, через три дня после убийства Александра II, министр направил всем газетам и журналам следующий секретный циркуляр:
"Некоторые органы печати, ссылаясь на чрезвычайные обстоятельства, позволяют себе помещать статьи, в которых выражают вполне неуместные суждения о необходимости изменения нашего государственного строя, а также высказывают сомнения в существовании истинного патриотизма в высших слоях общества, будто бы равнодушного к интересам народа. Помещение статей подобного содержания неминуемо повлечет за собой приостановление издания".
25 марта Главное управление по делам печати, "ввиду предстоящего судебного разбирательства о злодейском преступлении 1 марта, вновь напоминает о воспрещении под опасением приостановления изданий помещать самостоятельные сведения". Как известно, о ходе судебных заседаний в политических процессах газетам разрешалось печатать только препарированный отчет, опубликованный в "Правительственном вестнике".
В апреле 1881 года произошли беспорядки среди студентов Петербургского университета. 16 апреля был разослан следующий секретный циркуляр:
"Признано необходимым воспретить сообщение и обсуждение в периодической печати сведений и известий о таких происшествиях и явлениях внутренней университетской жизни, которые подведомственны университетским судам и советам".
Следующий секретный циркуляр очень любопытен и заслуживает особого внимания. Он был разослан 29 апреля.
"Ввиду свершившегося в Болгарии переворота и необходимости поддержать князя Александра, признано желательным, чтобы наша пресса относилась с осторожностью (sic!) к настоящим событиям в Софии".
Этот циркуляр был дополнен распоряжением, датированным 9 мая, в котором поясняется, что означенным циркуляром вовсе не возбраняется сочувственное обсуждение совершившегося переворота генерала Эрнрода. Этим распоряжением, в сущности, предлагалось защищать незаконный акт произвола и деспотизма, совершенный в чужой стране, с целью создать видимость, будто не только русское правительство, но и русское общество всецело одобряет переворот. Разъяснительная инструкция была разослана потому, что печать, то ли умышленно, то ли из робости, толковала циркуляр слишком буквально и вообще не комментировала болгарские события.
Отставка Лорис-Меликова, как известно, повлекла за собой падение партии умеренных либералов и крушение всех надежд на реформы - результат, вызвавший в столице среди всех слоев общества столь всеобщее чувство разочарования и недовольства, что правительство серьезно было встревожено.
18 мая был разослан секретный циркуляр всем газетам, предписывающий "воздержаться от сообщения каких бы то ни было сведений о сегодняшнем заседании городской думы, в котором обсуждался вопрос об избрании генерал-адъютанта графа Лорис-Меликова в почетные граждане города Санкт-Петербурга, и тем более от воспроизведения происходивших по этому поводу прений".
17 августа того же года печати было предложено "воздержаться от помещения каких-либо неблагоприятных отзывов о деятельности бывшего градоначальника генерала Баранова". Генерал незадолго перед тем стяжал себе известность проектом некоторых весьма оригинальных мер для сохранения порядка, и его план так называемого парламента был встречен всеобщими насмешками.
Либеральные веяния, преобладавшие в высших кругах администрации при Лорис-Меликове, вызвали широкое движение среди земских деятелей, продолжавшееся еще после отставки министра. Этим в значительной мере объясняется появление секретного циркуляра от 28 мая, предлагавшего газетам обеих столиц "воздержаться от сообщения каких-либо сведений, касающихся земских и думских постановлений и приговоров, адресов, а равно и отчетов о заседаниях оных".
Когда граф Игнатьев, преемник Лорис-Меликова, приступил к исполнению своих обязанностей, он в первую очередь назначил широкую комиссию для разработки проекта реформ различных отделов администрации. Волнения и еврейские погромы на юге и в других частях империи привлекли внимание общества к еврейскому вопросу, и была назначена специальная комиссия для подготовки соответствующего доклада. Эти вопросы вызвали огромный интерес широких общественных кругов и печати. Открытая дискуссия, разумеется, облегчила бы работу комиссии и привела бы к обсуждению многих ценных предложений. Но правительство, боясь критики, преследуемое, как всегда, страхом "возбуждать общественное мнение" и этим вызвать всякие страшные последствия, 31 мая 1881 года разослало органам печати тайный циркуляр, в котором указывалось, что "помещение резких суждений, неосновательных известий и лживых слухов, направленных к возбуждению недовольства против принимаемых правительством мер, особенно при тяжелых обстоятельствах настоящего времени, очевидно, не может быть допущено". Другими словами, печати предлагался один только выбор: либо молчать, либо восхвалять любые правительственные меры.
Спустя несколько дней, 3 июня, газетам было дано распоряжение "относиться с крайней осторожностью" - читатель, несомненно, поймет значение этой столь часто употребляемой фразы - "к деятельности особого совещания по вопросу о понижении выкупных платежей".
19 сентября было "признано необходимым воспретить печатание каких бы то ни было правительственных распоряжений по исследованию экономических отношений между коренным населением данных областей и евреями".
10 октября 1881 года запрет был наложен на обсуждение в печати переселенческого вопроса.
28 января 1882 года было предписано в обычной форме: "Ввиду предстоящих перемен устава реальных училищ не помещать известий и рассуждений по поводу предстоящих работ".
17 марта: "Совершенно воспретить появление в печати всяких известий о переделах, равнении земли, слушном часе и тому подобном уравнении, а равно и статей, в которых проводится мысль о пользе или справедливости изменений поземельного положения крестьян".
20 апреля был издан другой циркуляр по поводу еврейского вопроса, предлагавший "не помещать никаких статей о результатах рассмотрения еврейского вопроса в кабинете министров, а равно не печатать статей по еврейскому делу".
29 октября 1882 года было воспрещено "печатание каких-либо рассуждений по поводу исключения гимназиста Фугалевича" из Каменец-Подольска, оскорбившего инспектора, но оправданного судом.
1 ноября был разослан циркуляр, предлагавший газетам хранить молчание по поводу беспорядков в Казанском университете.
16 декабря было дано указание "не печатать судебного отчета по делу бывшего студента Семенова, приговоренного казанским окружным судом за оскорбление попечителя и заключенного в исправительном доме".
4 февраля 1882 года было дано указание "не помещать известий, касающихся семейных отношений тайного советника Маркуса".
23 ноября "не сообщать ничего о недоразумениях между почетным опекуном Нейгардтом и доктором Кранем".
4 октября был издан следующий секретный циркуляр:
"В заграничных периодических изданиях появились известия о привлечении к делу о растрате Оренбургских земель графа П.А.Валуева. Главное управление просит не перепечатывать и не упоминать об этих известиях". Тут мы имеем иллюстрацию к русской пословице: "Рука руку моет - и обе грязные".
Но худшее впереди. 12 июня был издан секретный циркуляр, прямо осведомляющий редакторов, что "печатание агитационных слухов и сведений об отношениях крестьян к землевладельцам, а равно и статей, подобных статьям о люторическом деле, повлечет за собой запрещение этих изданий".
26 июня 1882 года министр осведомил редакторов газет, что "в некоторых изданиях обсуждается в весьма резкой и возбужденной форме тяжебное дело князя Щербатова с крестьянами. Принимая во внимание, что подобные статьи имеют вредное влияние на отношение крестьян к владельцам, не касаться этого дела".
Упомянутые два дела были связаны со столь страшными жестокостями, совершенными по отношению к крестьянам, что в любой другой стране преступников ожидали бы суд и расправа.
Еще один факт. Кукуевская железнодорожная катастрофа была одной из самых душераздирающих трагедий, когда-либо происходивших в России. Поезд сошел с рельсов и на всем ходу погрузился в болото. Многие пассажиры были тяжело ранены и более ста человек убиты. Как было в точности доказано, несчастье произошло из-за негодного состояния железнодорожного полотна и гнилости шпал, так как деньги, предназначенные для ремонта дороги, инженеры и начальники дороги положили себе в карман. Когда это стало известно, по всей России разнесся крик возмущения. А правительство - какую позицию оно заняло? Обещало назначить расследование катастрофы и наказать преступников? Ничуть не бывало. Оно издало тайный циркуляр:
"19 августа 1882 года. - По поводу несчастья на Курской железной дороге появились статьи, заключающие необоснованные обвинения против отдельных чинов ведомства министерства путей сообщения. Дальнейшее появление подобных статей, имеющих агитационный характер, может вызвать применение строжайших административных карательных мер".
Таким путем правительство запретило родным и близким пострадавших требовать наказания виновников их горя или даже высказать свое мнение о мерах предупреждения в будущем подобных катастроф.
На этом я хочу кончить. Приведенные мной примеры чрезвычайно характерны. Они показывают тенденции политического курса царского правительства и разоблачают бесчестные нравы бюрократической машины деспотизма. Печать рассматривается как чуждая и, по существу, враждебная сила; ее терпят только потому, что невозможно совершенно уничтожить. Политика министерства в отношении печати продиктована самым ограниченным умом, самым казенным духом. Как только вопрос начинает привлекать всеобщий интерес, его обсуждение запрещается. Гласность, дискуссия, откровенное высказывание мыслей вселяют правительству смертельный ужас. Если даже оно предпринимает какие-то неуверенные шаги к прогрессу или решает попытаться провести ту или другую реформу, то прежде всего спешит запретить всякое обсуждение их в печати. Все должно быть сделано в тиши министерских кабинетов. Но человеческую мысль нелегко заковать. Истерзанная гонениями, притеснениями, обвинениями и предостережениями, находящаяся под угрозой целого арсенала наказаний и взысканий, печать, общественное мнение прибегает к оружию слабых и отвечает на силу хитростью. Между писателями и читателями заключается тайное согласие. Создается иносказательный, эзоповский язык, заключающий в себе намеки, недомолвки, оговорки и условные фразы. Так идеи, изгнанные нашими правителями, передаются от ума к уму, из уст в уста.
* * *
Это совершенно неопровержимый факт, что русская печать почти вся вольнолюбивая и антиправительственная или была такой, пока в России существовала печать. Даже сам Катков не попытается это отрицать. Органы реакции можно пересчитать по пальцам одной руки. Большинство русских газет либо открыто либеральны, либо искусно маневрируют, то подобострастны, чтобы спастись от цензуры, то оппозиционны, дабы не растерять своих читателей. Столкновение между оппозиционными тенденциями русской печати и бюрократическим обскурантизмом быстро ведет к развязке, которая неизбежно окажется роковой для слабейшей стороны. История этой войны, если можно это назвать войной, ибо одна сторона едва ли может оказывать сопротивление, представляет три последующие фазы.
Губернская печать пострадала в первую очередь. Так как она находилась под предварительной цензурой, властям приходилось лишь потуже затягивать петлю, чтобы окончательно ее удушить. Провинциальные газеты, разумеется, не пользуются столь широкой известностью и большим влиянием, как столичная печать, они имеют меньше читателей, и поэтому с ними можно не церемониться. Но скажу без преувеличения, что, хотя им и не хватает литературного блеска, губернские газеты - это самая отзывчивая часть нашей печати, самая преданная общественным интересам и благоденствию народа. Но петербургские чиновники отнюдь не были расположены предоставлять им широкий простор для полезной деятельности. Против них был вызван призрак сепаратизма, и они стали первыми жертвами реакции. Их гибель происходила легко и тихо, без излишнего шума и почти завершилась незадолго до смерти Александра II.
Понадобилось всего лишь шепнуть два слова цензорам, и началась расправа. Одна за другой лучшие губернские газеты, вконец измученные непрестанными неприятностями, придирками и притеснениями, отказались от борьбы. Закрытие газет официальным циркуляром оказывалось совершенно излишним - так они были задерганы административными распоряжениями, одно невозможнее и нелепее другого. Общественно-политическим газетам было предписано строго избегать обсуждения внутриполитических проблем; журналам, основанным со специальной целью защищать интересы еврейского населения и содействовать идее слияния двух народов, было запрещено касаться еврейского вопроса и т.д. и т.п.
Приемы чиновников иногда были отмечены своеобразным мрачным юмором. Так, например, специальным цензором одной несносной для властей газеты был назначен человек, проживающий в другом конце империи. Приходилось посылать ему все гранки статей, комментариев и известий до их печатания. В результате газета, с которой сыграли столь скверную шутку, могла выходить в свет лишь через десять - пятнадцать дней после других газет того же города. Ни одна газета, печатающая сообщения двухнедельной давности, разумеется, не может долго просуществовать. Для изданий, подвергавшихся подобному обращению, борьба была настолько бессмысленна, что они и не пытались продлевать свою жизнь. Но так как никто не мог сказать, что они были закрыты властями, то не было ни скандала, ни "возбуждения умов"; просто еще один несчастный умер естественной смертью - вот и все.
Таким путем скончались новочеркасский "Донской голос", "Волжско-Камская газета", тифлисский "Обзор". Им было предложено посылать свои гранки не местным цензорам, как обычно, а цензурному комитету в Москву, а такая пересылка продолжается туда и обратно: из Новочеркасска семь дней, с Камы - десять - двенадцать дней, из Тифлиса - двадцать дней. Первые две газеты и не пытались не выполнять требований властей и не выходили в свет. Но Николадзе, издатель "Обзора", чтобы сохранить право издания, которое истекает, если не используется в течение года, выпускает свою газету каждый январь. "Обзор", вероятно, единственная ежедневная газета во всем мире, выходящая один раз в год.
Однако было бы ошибкой полагать, что Управление по делам печати строго придерживается буквы закона. Создается такое впечатление, что описанные мной приемы применяются из какого-то злобного озорства, совсем так, как кошка терзает мышь, прежде чем нанести ей последний удар. Ибо, если администрации вдруг заблагорассудится, она не останавливается перед тем, чтобы одним взмахом пера закрыть газету, хотя она находится под предварительной цензурой и поэтому не несет ответственности перед властями. Так были закрыты "Киевский телеграф", одесская "Правда", смоленский "Вестник". Тифлисская "Фаланга" была запрещена потому, что представила цензору рисунок, показавшийся ему опасным и неподходящим для опубликования! Кажется, киевский "Труд" недавно постигла та же участь. А ведь все эти газеты подвергались предварительной цензуре, и им, конечно, не разрешалось печатать ни одной строки без одобрения цензора.
В 1876 году правительство в полном противоречии с законом и без указания причин запретило целую литературу - украинскую! Не разрешалось выпускать никаких книг на украинском языке, кроме романов, - акт совершенно беспрецедентный даже в России.
Почти все эти меры осуществлялись при Александре II. Всевозможные препятствия чинятся основанию новых изданий. Цензоры имеются лишь в немногих губернских городах, и это делает почти невозможным выпуск газет в других городах. Поэтому для правительства не представляет никакой трудности практически уничтожить всю провинциальную печать. А так как Александр III имеет дело только с печатью обеих столиц и, надо признать, в войне против печати граф Игнатьев и особенно граф Толстой проявили куда больше дальновидности, чем царские генералы в турецкую кампанию, - они атаковали врага в самом уязвимом месте.
Глава XXX
ПЕЧАТЬ ПРИ АЛЕКСАНДРЕ II
Россия, отличающаяся от Западной Европы в столь многом, несходна с ней и по значительности, и влиянию своих периодических изданий. В стране, где так задушена политическая жизнь, ежедневные газеты, будучи, по существу, чисто политическими органами, не могут пользоваться таким же сильным влиянием, как в Англии, Франции или Соединенных Штатах. В России нет почти общественных учреждений; на общественное мнение власти не обращают никакого внимания. Никакие вопросы не решаются посредством голосования большинства граждан, к которым ежедневно должна обращаться печать и на взгляды которых она может воздействовать. У нас борьба общественных сил ограничена сферой идей.
Но для обсуждения и развития идей газеты, даже если бы они всегда могли предоставлять этому достаточно места, не являются самыми подходящими посредниками. Более того, в этом отношении русская публика чрезвычайно требовательна, ей нужны более глубокие и серьезные статьи, чем те, которые могут дать газеты. Жизненно важные проблемы, которые в свободных странах обсуждаются в парламентах, на собраниях и в клубах, в России могут рассматриваться только в печати, насколько это будет дозволено цензурой. Отсюда превосходство нашей периодической литературы над западными периодическими изданиями. Не пренебрегая событиями дня, наши журналы отводят значительное число своих страниц важнейшим вопросам, представляющим внутриполитический и мировой интерес, печатая часто серьезнейшие работы, какие в других странах выходят только отдельными изданиями. Художественные произведения, как правило, впервые публикуются в толстых журналах. Романы высокого достоинства почти всегда появляются сначала в журналах отдельными частями, но никогда не печатаются в газетах подвалами с продолжениями. Все это придает русским журналам исключительный вес, и поэтому Управление по делам печати, руководимое и вдохновляемое Игнатьевым и Толстым, в своем походе против печати начало наступление, как я уже говорил, против самого уязвимого места своего противника - против ежедневных газет.
Чтобы получить некоторое представление об ущербе, наносимом русским газетам в этой неравной борьбе, надо лишь перелистать суворинский "Русский календарь", где дается перечень суровых мер, жертвами которых за последнее время явились наши газеты. С начала нынешнего царствования восемь влиятельных петербургских газет были либо сразу запрещены в административном порядке, либо вконец изведены непрекращающимися преследованиями. За это же время столичные газеты получили сорок восемь предостережений, столько же раз приостанавливались на время от месяца до восьми и несли неисчислимые материальные убытки от запрещения помещать объявления и лишения права уличной продажи. Практически ежедневная печать была почти уничтожена, ибо среди погибших газет было несколько самых влиятельных в стране, таких, как "Порядок", "Голос" и другие. Только два-три довольно влиятельных либеральных органа все еще выходят, несмотря на гонения, влача жалкое существование, постоянно подвергаясь угрозам и травле и изо дня в день ожидая конца.
Война против толстых журналов, предрешенная с самого начала, хотя решение некоторое время и не проводилось в жизнь, началась с закрытия "Слова". Так как редактор журнала удалился от дел, Управление по делам печати отказалось утвердить его преемника, и в частной беседе с издателем начальник управления с цинизмом заявил, что он не согласится даже на явного монархиста. После восьми месяцев протестов, увещеваний и ожиданий, в течение которых журналу не разрешалось выходить в свет, издатель потерял уже всякую надежду, и "Слово" считали среди убитых. После некоторого промежутка времени и новых увещеваний, не приведших ни к каким результатам, правительство сбросило маску и закрыло также "Отечественные записки".
Этот журнал был несравненно лучшим из всех периодических изданий, когда-либо выходивших в России. По широкому кругу читателей, по своему влиянию, по качеству статей и талантливости авторов "Отечественные записки" далеко превосходили лучшие из современных ему журналов. У него было десять тысяч подписчиков - цифра почти феноменальная в России. "Вестник Европы", сильнейший его соперник, мог похвастаться лишь шестью тысячами подписчиков.
Так как направление "Отечественных записок" было определенно демократическое, журнал, разумеется, уделял много места вопросам, касающимся положения народа. В этом отношении "Отечественные записки" сослужили стране огромную службу. Было бы немыслимо изучать какой-либо вопрос народного хозяйства России, не обращаясь за материалом к старым номерам "Записок". Даже представители нашего ничему не желающего научиться правительства, когда они вознамериваются что-то сделать для трудовых масс разработать важный финансовый план или подготовить экономическую реформу, вынуждены черпать материал из того же источника, и притом не только фактический материал, но и идеи.