Страница:
— Серьезно?
— Еще бы! Вот это он и есть, — Сарыч снова резким движением потянул за свой кусок металла. — По крайней мере основная часть. Пробил крышу и засветил прямо ко мне в спальню. Мне тогда было десять.
— В твой дом попал метеорит?
— С кем-то должно такое случиться, — сказал Сарыч. — Доказано статистикой.
Он помолчал, отрешенно уставившись на экран, потом опять поднял голову.
— Это еще что! Как-то раз я видел мясной дождь.
— Что?
— С неба падало мясо, — просто сказал Сарыч. — Я видел это своими собственными глазами.
Он вздохнул.
— Ты мне не веришь, а, малыш? Ну что ж, залезь как-нибудь в архивные записи об аномалиях и взгляни, чего только не падало на людей с неба в прошлом. Просто чума! Черный град. Черный дождь. Красный дождь. Здоровенные булыжники, лягушки, рыба, улитки, медузы. Красный снег, черный снег. Глыбы льда размером со слона, валящиеся прямо с неба! Парень, говорю тебе, я видел, как мясо падало с неба!
— И как оно выглядело? — спросил Алекс.
— Оно было выбрито. На нем не было ни волоска, ничего. Было похоже на… я не знаю — на нарезанные грибы, или нарезанные помидоры, или что-то такое, только что оно было красное и склизкое от крови и все в таких маленьких сосудиках. Просто падало себе как-то летом, небо было темное, в тучах. Этак медленно, будто кто-то сверху разбрасывал чипсы… Маленький такой дождичек из крошеного мяса. Поток был шириной, наверное, с хорошее шоссе и около восьмидесяти метров в длину. Хватило бы наполнить пару больших рюкзаков, если его сгрести.
— И ты его сгреб?
— Что ты, нет конечно! Мы все перепугались до смерти!
— Ты хочешь сказать, что это видел еще кто-то? — удивленный, переспросил Алекс. — Были еще свидетели?
— Конечно, черт возьми! Я, мой папаша, мой двоюродный брат Элвин и судебный инспектор, надзиравший за Элвином — он у нас был условно осужденный. Мы все были до смерти напуганы.
Глаза у Сарыча блестели, зрачки были расширены.
— Это было во времена чрезвычайного положения… Почти вся средняя Америка тогда была одним большим пыльным котлом. Я был подростком, мы жили в пригородах, в Кентукки, и частенько средь бела дня небо становилось черным, и к нам прилетал кусок Айовы, или Небраски, или еще какого-нибудь дерьма и осаждался нам на двери и окна — такая сухая коричневая пыль толщиной в несколько пальцев. Плохая погода, парень! Люди думали, что наступил конец света.
— О больших пыльных бурях я слышал. Но я никогда не слышал о крошеном мясе.
— Ну не знаю, парень… Я видел это. И никогда этого не забуду. Папаша и Элвин, похоже, через пару лет сумели как-то выбросить это из головы, вроде как заблокировали свою память, — но я этого никогда не забывал, будь уверен! Мне иногда кажется, что люди видят такое дерьмо постоянно, просто они слишком пугаются и никому потом не рассказывают. Людям не хочется, чтобы их считали сумасшедшими… И уж конечно, этого никому не хотелось, пока было чрезвычайное положение, когда проводились всякие «демографические перераспределения» и все это дерьмо, — люди тогда очень боялись, что их упекут в погодный лагерь. Это были мегатяжелые времена…
Сарыч взглянул на свой экран.
— Эт-то что еще за чертовщина?
Он зарылся в наслоения открытых окон и вытащил на поверхность мигающий сигнал системы безопасности.
— Черт побери, у нас возле лагеря ошивается какая-то колымага! Ну-ка, малыш, сбегай-ка посмотри, что там такое!
Алекс не побежал, но он быстрым шагом вышел из юрты и взглянул. Возле лагеря стоял почти бесшумный, новенький штатский грузовик — здоровенный, с приводом на четыре колеса, кремового цвета, с тонированными стеклами и жилым прицепом с кондиционером. Грузовик остановился в облаке пыли возле самого ограждения периметра, растревожив коз, принявшихся пугливо скакать между вигвамами.
Алекс нырнул обратно в юрту и доложил:
— Там люди! Какой-то модный грузовик с большой антенной.
— Проклятье! — Сарыч был раздосадован. — Какие-нибудь охотники за ураганами, любители чертовы. Слушай, сходи скажи им, чтобы проваливали к чертям; скажи, что здесь для них нет ничего интересного. Если понадобится помощь, кричи, мы с Джо и Сэмом тебя прикроем.
— О'кей, — сказал Алекс. — Я понял. Нет проблем. Он не спеша вышел на открытое пространство перед юртой, помахал грузовику своей бумажной шляпой и подождал, когда по нему откроют огонь.
Однако никто не стрелял. Двое незнакомцев мирно выбрались из своего роскошного грузовика и просто встали рядом. Его сердце забилось медленнее: жизнь продолжалась.
Алекс начинал чувствовать по отношению к этим двоим чуть ли не нежность. Это было весьма достойно с их стороны — столь любезно оказаться совершенно обычными людьми, просто парой людей в грузовике, а не какими-нибудь кошмарными маньяками-взломщиками-бандитами, наугад обстреливающими лагерь, пока все остальные находятся в Оклахоме. Алекс снова надел шляпу и двинулся к незнакомцам — медленно и держа руки на виду. Он осторожно перепрыгнул проволоку, натянутую между столбами периметра.
Не спеша приближаясь к посетителям, он внезапно узнал одного из них. Это был тот самый чернокожий рейнджер, охотник-следопыт, который приезжал в лагерь со своей командой пару недель назад. Рейнджер был в штатском, на нем были потрепанные джинсовые шорты и заношенная до дыр желтая футболка с надписью «NAVAJO NATION RODEO». Винтовки на этот раз при нем, очевидно, не было.
К своему немалому удивлению, Алекс узнал также и второго посетителя.
Обстоятельства их встречи нахлынули на него с резкой химической отчетливостью.
Он был в задней комнате «Гато-Негро» [38]в Монтеррее с четырьмя своими знакомыми нарковакеро. Они приехали сюда поразмяться из Матаморос, где Алекс в то время проходил лечение. Вакеро ждали появления своего человека из Монтеррея с некоторыми необходимыми медикаментами, а пока убивали время: нюхали кокаин с мраморного столика кафе. Кокаин был смешан с мнемостимулятором домашнего производства дона Аль-до — это был один из тех ошеломляюще эффективных продвинутых наркококтейлей, столь всецело подорвавших способность лидеров правительственных и деловых кругов функционировать в долгосрочном режиме.
Поскольку это были нарковакеро, их идея хорошо проведенного времени состояла в том, чтобы сперва как следует удолбаться этим дерьмом, а потом играть на большие ставки в испаноязычную версию «Обычной погони». От кокаина у Алекса начиналась сердечная фибрилляция, спиртных напитков он тоже не употреблял, а благодаря огромным пробелам в образовании и общем жизненном опыте он был также совершенным профаном, в «Обычной погоне» любого рода, тем более в ее мексиканской версии. Однако дон Альдо пожаловал ему щепоть своего снадобья размером с ноготь большого пальца, и Алекс просто не посмел пренебречь гостеприимством доброго дона. Он вынюхал предложенное и принялся делать небольшие ставки по ходу игры. Алекс отлично умел проигрывать, что было ключом его популярности в этих кругах.
Спустя минут двадцать вся обстановка в «Гато-Негро» начала излучать то фальшивое, но яркое ощущение глубокой значительности, которое всегда сопутствует химическому улучшению памяти — и в этот момент вошли эти другие. Их было трое, они были очень хорошо одеты. Они проскользнули мимо мускулистого здоровяка у дверей, не будучи обхлопаны на предмет оружия, каковой факт немедленно привел дона Альдо, и Хуана, и Пако, и Снупи в состояние настороженности, поскольку Монтеррей не был их епархией и их собственные керамические одноразовые пистолеты находились на попечении заведения.
Трое новоприбывших, царственно игнорируя вакеро, уселись в дальнем конце комнаты, заказали себе cafй con leche [39]и немедленно углубились в негромкую напряженную беседу.
Дон Альдо резким взмахом угнанной у кого-то платиновой дебетной карточки подозвал к себе официанта и перемолвился с ним парой слов на пограничном испанском, настолько искаженном криминальным сленгом, что даже Алекс, бывший чем-то наподобие знатока в этих вопросах, не смог понять, о чем шла речь. А потом дон Альдо широко улыбнулся и дал официанту щедрые чаевые. Поскольку один из троих посетителей был комиссаром полиции штата Синалоа, а кто были двое хороших друзей El General [40], их уже не касалось.
… Вот только один из друзей El General был тем самым джентльменом, который появился сейчас в поле зрения Алекса. В тот момент он не имел для Алекса особого значения, но благодаря понюшке мнемоника лицо и манеры этого человека навсегда отпечатались на поверхности Алексовых мозгов. И сейчас, при первом же взгляде на него, при виде этой стрижки, этих темных очков, этой хорошо сшитой куртки-сафари, воспоминание накатило на Алекса с такой интенсивностью, что он буквально ощутил вкус порошка на корне своего языка.
– їQuй pasa? — спросил он.
— Как поживаете? — вежливо отозвался незнакомец. — Я Лео Малкэхи, а это мой товарищ по путешествию мистер Смитерс.
— Как поживаете, мистер Смитерс? — Алекс не смог удержаться, чтобы не передразнить его. — Как мило снова видеть вас.
— Хей, — буркнул Смитерс.
— А вы, простите?… — спросил Малкэхи.
Алекс взглянул на тонкие, розового кварца линзы солнцезащитных очков Малкэхи и немедленно ощутил, с чувством глубокого и полного убеждения, что эта встреча не сулит ничего хорошего ни ему самому, ни его друзьям. Высокий, обаятельный и безукоризненный Лео Малкэхи источал пронизывающую до костей атмосферу отдела ФБР по борьбе с наркотиками. Рейнджеры — это уже было достаточно плохо, по крайней мере ничего хорошего в них не было, но этот холеный нарк из числа друзей El General был таким человеком, которому вообще не следовало находиться в лагере ураганной бригады, ни по каким причинам, ни при каких обстоятельствах.
— Мистер Лео Малкэхи, — повторил Алекс. — Родственник?
— Я старший брат Джерри, — ответил Лео с мягкой улыбкой.
— Должно быть, непростое ощущение — иметь младшего брата, который может переломить тебе хребет, словно щепку.
Малкэхи вздрогнул. Реакция не бог весть какая, но он был несомненно напуган.
— Джерри здесь? Могу я поговорить с Джерри?
— Очень жаль, но Джерри нет в лагере. Он уехал вместе с другими преследовать торнадо.
— Но у меня было такое впечатление, что Джерри обычно координирует преследование, что сам он при этом остается в лагере, выполняя функции, э-э… я забыл, как это называется?
— Мгновенного прогнозиста. Да, обычно так и бывает, но в настоящий момент Джерри здесь нет, он гоняется за смерчами где-то в Оклахоме, так что при сложившихся обстоятельствах, боюсь, я не могу допустить вас в лагерь.
— Понимаю, — проговорил Лео.
— Что за херню ты там мелешь? — внезапно вмешался Смитерс. — Парень, мы же были в этом самом лагере три недели назад! Я-то думал, что еще раз угощусь вашей олениной!
— No problema, — заверил Алекс. — Дайте мне GPS-координаты, и я вышлю вам сколько угодно оленины. Прямо сегодня. Бесплатно.
— Есть здесь кто-нибудь еще, с кем мы могли бы поговорить? — спросил Лео.
— Нет. — ответил Алекс.
Брассье попытался бы найти компромисс. Сарыч бы уступил. Сэм Монкрифф сделал бы то, что показалось бы ему лучшим выходом.
— Нет, больше никого нет.
— Парень, не надо так себя вести, — предостерегающе произнес Смитерс. — Я полицейский!
— Вы полицейский, когда вы приезжаете с рейнджерами. Вы не полицейский, когда вы приезжаете с этим вот парнем. Если вы копы, тогда покажите мне какое-нибудь удостоверение и ордер!
— Бога ради, какой я полицейский, — ворчливо сказал Лео. — Я, собственно, э-э… экспериментальный экономист.
Смитерс, явно удивленный, покосился на Лео с откровенным недоверием, затем снова перевел взгляд на Алекса.
— Парень, у тебя будут проблемы, если ты не прекратишь нести эту дребедень. А ну покажи-ка мне твое удостоверение, черт возьми, а?
Алекс начал потеть. Страх только разозлил его.
— Послушайте, Смитерс или как вас там зовут по-настоящему, мне казалось, что вы не из тех, кто занимается таким дерьмом. С какой стати вам меня шмонать ради какого-то долбаного нарка? Этот парень ведь даже не коп! Сколько он платит вам за это?
— Но меня действительно так зовут! — вспылил уязвленный Смитерс. — Натан Р. Смитерс!
— Не понимаю, почему наш разговор стал настолько неприятным, — рассудительно проговорил Лео.
— Может быть, вам стоило бы немного подумать о ваших отношениях с вашим добрым другом, general de policнa [41], там, в Синалоа!
Это был выстрел в темноту, вслепую направленный гарпун, но удар оказался сильным. Лео так дернулся в ответ, что даже Смитерс, казалось, был встревожен.
— Синалоа, — задумчиво проговорил Лео, приходя в себя.
Он пристально посмотрел на Алекса. Лео был очень высок, и, несмотря на то что на нем не было тех бугров мяса, что на его брате-тяжелоатлете, он выглядел совсем не тем человеком, которому стоило переходить дорогу.
— Ну разумеется, — внезапно заключил он. — Ты не иначе как Алекс! Маленький Алехандро Унгер. Бог ты мой!
— Думаю, вам лучше поворачивать, — сказал Алекс. — Вам и таким, как вы, здесь делать нечего.
— Ты ведь здесь меньше месяца, Алехандро! И уже играешь при Джерри роль сторожевой собаки! Это поразительно, как ему удается вызывать в людях такую преданность к себе?
— Хорошо, Лео, будь по-вашему, — сказал Алекс. — Я пропущу вас в лагерь, если Джерри скажет, что вы можете войти, как вы на это смотрите?
Внезапно почувствовав слабость, он кинулся в атаку:
— Как насчет того, чтобы вы подождали здесь, а я сходил и позвонил Джерри? Я могу связаться с ним в поле, это очень просто. Давайте посмотрим, что Джерри скажет насчет вас?
— У меня есть встречное предложение, — сказал Лео. — Почему бы мне не предположить, что ты не имеешь здесь вообще никакого значения? Что ты попросту выдумал все это на ходу, имея ко мне какую-то собственную глупую неприязнь? Что ты просто неуравновешенный, больной, испорченный богатенький маменькин сынок, который влез не в свое дело, и что мы можем попросту пройти мимо тебя и отправиться куда нам нужно?
— Сперва вам придется меня завалить!
— Ну, это вряд ли будет сложно, Алекс. Ты до сих пор истощен после той подпольной нарколечебницы в Нуэво-Ларедо. Ты выглядишь совсем больным.
— Вы будете выглядеть совсем мертвым, Лео, когда парень, который навел вам в лоб лазерный прицел, нажмет на курок и ваши мозги вылетят наружу.
Лео медленно обернулся к Смитерсу.
— Мистер Смитерс, скажите, пожалуйста, действительно ли на меня в настоящий момент наведена лазерная винтовка?
Смитерс покачал головой.
— По крайней мере, я ничего такого не вижу. Слушай, парень, это, черт побери, действительно очень глупо — говорить подобные вещи таким людям, как я.
Алекс снял свои темные очки, потом стащил с головы шляпу.
— Посмотрите на меня, — предложил он Смитерсу. — Как по-вашему, я вас боюсь? Вы думаете, что произвели на меня какое-то впечатление?
Он повернулся к Лео.
— А вы как думаете, Лео? По мне похоже, что меня хоть сколько-то заботит, если мы начнем здесь драться и вас в конце концов пристрелят? Вам действительно это так надо — бить меня, рискуя получить вполне реальную пулю, всего лишь для того, чтобы получить возможность прогуляться среди пустых бумажных палаток и устроить какую-нибудь пакость своему брату, когда он вернется обратно — скорее всего, вместе со всеми своими друзьями?
— Ну нет, — сказал Лео решительно. — Во всех этих глупостях нет никакой необходимости. Мы ведь не хотим расстраивать Хуаниту, правда ведь? Джейни?
— Ты, черт тебя дери, лучше держись подальше от Джейни, — проговорил Алекс глухим от ярости голосом. — Это было большой ошибкой, говорить мне это! Убирайся подальше от меня и от моей сестры и впредь не приближайся, сукин ты нарк! Лучше сваливай поскорее, пока не потерял последние мозги и не сделал еще какую-нибудь глупость, кроме того, что вообще для начала сунулся сюда!
— Все это совершенно бессмысленно, — сказал Лео. — Не понимаю, чего ты хочешь добиться этой своей смехотворной наркоманской бравадой. Мы всегда можем вернуться как-нибудь потом, когда здесь будет кто-нибудь из нормальных людей.
Алекс кивнул и сложил руки на груди.
— О'кей. Согласен, это бессмысленно. Возвращайся к следующему Рождеству, старший брат. А пока что убирайся. И поскорее.
Лео и Смитерс обменялись взглядами. Лео выразительно пожал плечами, подчеркнутыми подбивкой его новенькой куртки-сафари.
Они не спеша забрались обратно в свой грузовик, Смитерс завел мотор, грузовик развернулся и поехал прочь. Глядя ему вслед, Алекс увидел, как Лео, поднеся к лицу видеокамеру, методично обводит ею лагерь.
Алекс медленно вернулся к командной юрте. Сарыч ждал его у дверного полога. Сэм по-прежнему был в своем прогнозистском шлеме. Джо Брассье вообще не было видно.
— Что это были за парни? — спросил Сарыч. Алекс пожал плечами.
— Ничего особенного. Я с ними разобрался. Просто пара любителей.
ГЛАВА 7
— Еще бы! Вот это он и есть, — Сарыч снова резким движением потянул за свой кусок металла. — По крайней мере основная часть. Пробил крышу и засветил прямо ко мне в спальню. Мне тогда было десять.
— В твой дом попал метеорит?
— С кем-то должно такое случиться, — сказал Сарыч. — Доказано статистикой.
Он помолчал, отрешенно уставившись на экран, потом опять поднял голову.
— Это еще что! Как-то раз я видел мясной дождь.
— Что?
— С неба падало мясо, — просто сказал Сарыч. — Я видел это своими собственными глазами.
Он вздохнул.
— Ты мне не веришь, а, малыш? Ну что ж, залезь как-нибудь в архивные записи об аномалиях и взгляни, чего только не падало на людей с неба в прошлом. Просто чума! Черный град. Черный дождь. Красный дождь. Здоровенные булыжники, лягушки, рыба, улитки, медузы. Красный снег, черный снег. Глыбы льда размером со слона, валящиеся прямо с неба! Парень, говорю тебе, я видел, как мясо падало с неба!
— И как оно выглядело? — спросил Алекс.
— Оно было выбрито. На нем не было ни волоска, ничего. Было похоже на… я не знаю — на нарезанные грибы, или нарезанные помидоры, или что-то такое, только что оно было красное и склизкое от крови и все в таких маленьких сосудиках. Просто падало себе как-то летом, небо было темное, в тучах. Этак медленно, будто кто-то сверху разбрасывал чипсы… Маленький такой дождичек из крошеного мяса. Поток был шириной, наверное, с хорошее шоссе и около восьмидесяти метров в длину. Хватило бы наполнить пару больших рюкзаков, если его сгрести.
— И ты его сгреб?
— Что ты, нет конечно! Мы все перепугались до смерти!
— Ты хочешь сказать, что это видел еще кто-то? — удивленный, переспросил Алекс. — Были еще свидетели?
— Конечно, черт возьми! Я, мой папаша, мой двоюродный брат Элвин и судебный инспектор, надзиравший за Элвином — он у нас был условно осужденный. Мы все были до смерти напуганы.
Глаза у Сарыча блестели, зрачки были расширены.
— Это было во времена чрезвычайного положения… Почти вся средняя Америка тогда была одним большим пыльным котлом. Я был подростком, мы жили в пригородах, в Кентукки, и частенько средь бела дня небо становилось черным, и к нам прилетал кусок Айовы, или Небраски, или еще какого-нибудь дерьма и осаждался нам на двери и окна — такая сухая коричневая пыль толщиной в несколько пальцев. Плохая погода, парень! Люди думали, что наступил конец света.
— О больших пыльных бурях я слышал. Но я никогда не слышал о крошеном мясе.
— Ну не знаю, парень… Я видел это. И никогда этого не забуду. Папаша и Элвин, похоже, через пару лет сумели как-то выбросить это из головы, вроде как заблокировали свою память, — но я этого никогда не забывал, будь уверен! Мне иногда кажется, что люди видят такое дерьмо постоянно, просто они слишком пугаются и никому потом не рассказывают. Людям не хочется, чтобы их считали сумасшедшими… И уж конечно, этого никому не хотелось, пока было чрезвычайное положение, когда проводились всякие «демографические перераспределения» и все это дерьмо, — люди тогда очень боялись, что их упекут в погодный лагерь. Это были мегатяжелые времена…
Сарыч взглянул на свой экран.
— Эт-то что еще за чертовщина?
Он зарылся в наслоения открытых окон и вытащил на поверхность мигающий сигнал системы безопасности.
— Черт побери, у нас возле лагеря ошивается какая-то колымага! Ну-ка, малыш, сбегай-ка посмотри, что там такое!
Алекс не побежал, но он быстрым шагом вышел из юрты и взглянул. Возле лагеря стоял почти бесшумный, новенький штатский грузовик — здоровенный, с приводом на четыре колеса, кремового цвета, с тонированными стеклами и жилым прицепом с кондиционером. Грузовик остановился в облаке пыли возле самого ограждения периметра, растревожив коз, принявшихся пугливо скакать между вигвамами.
Алекс нырнул обратно в юрту и доложил:
— Там люди! Какой-то модный грузовик с большой антенной.
— Проклятье! — Сарыч был раздосадован. — Какие-нибудь охотники за ураганами, любители чертовы. Слушай, сходи скажи им, чтобы проваливали к чертям; скажи, что здесь для них нет ничего интересного. Если понадобится помощь, кричи, мы с Джо и Сэмом тебя прикроем.
— О'кей, — сказал Алекс. — Я понял. Нет проблем. Он не спеша вышел на открытое пространство перед юртой, помахал грузовику своей бумажной шляпой и подождал, когда по нему откроют огонь.
Однако никто не стрелял. Двое незнакомцев мирно выбрались из своего роскошного грузовика и просто встали рядом. Его сердце забилось медленнее: жизнь продолжалась.
Алекс начинал чувствовать по отношению к этим двоим чуть ли не нежность. Это было весьма достойно с их стороны — столь любезно оказаться совершенно обычными людьми, просто парой людей в грузовике, а не какими-нибудь кошмарными маньяками-взломщиками-бандитами, наугад обстреливающими лагерь, пока все остальные находятся в Оклахоме. Алекс снова надел шляпу и двинулся к незнакомцам — медленно и держа руки на виду. Он осторожно перепрыгнул проволоку, натянутую между столбами периметра.
Не спеша приближаясь к посетителям, он внезапно узнал одного из них. Это был тот самый чернокожий рейнджер, охотник-следопыт, который приезжал в лагерь со своей командой пару недель назад. Рейнджер был в штатском, на нем были потрепанные джинсовые шорты и заношенная до дыр желтая футболка с надписью «NAVAJO NATION RODEO». Винтовки на этот раз при нем, очевидно, не было.
К своему немалому удивлению, Алекс узнал также и второго посетителя.
Обстоятельства их встречи нахлынули на него с резкой химической отчетливостью.
Он был в задней комнате «Гато-Негро» [38]в Монтеррее с четырьмя своими знакомыми нарковакеро. Они приехали сюда поразмяться из Матаморос, где Алекс в то время проходил лечение. Вакеро ждали появления своего человека из Монтеррея с некоторыми необходимыми медикаментами, а пока убивали время: нюхали кокаин с мраморного столика кафе. Кокаин был смешан с мнемостимулятором домашнего производства дона Аль-до — это был один из тех ошеломляюще эффективных продвинутых наркококтейлей, столь всецело подорвавших способность лидеров правительственных и деловых кругов функционировать в долгосрочном режиме.
Поскольку это были нарковакеро, их идея хорошо проведенного времени состояла в том, чтобы сперва как следует удолбаться этим дерьмом, а потом играть на большие ставки в испаноязычную версию «Обычной погони». От кокаина у Алекса начиналась сердечная фибрилляция, спиртных напитков он тоже не употреблял, а благодаря огромным пробелам в образовании и общем жизненном опыте он был также совершенным профаном, в «Обычной погоне» любого рода, тем более в ее мексиканской версии. Однако дон Альдо пожаловал ему щепоть своего снадобья размером с ноготь большого пальца, и Алекс просто не посмел пренебречь гостеприимством доброго дона. Он вынюхал предложенное и принялся делать небольшие ставки по ходу игры. Алекс отлично умел проигрывать, что было ключом его популярности в этих кругах.
Спустя минут двадцать вся обстановка в «Гато-Негро» начала излучать то фальшивое, но яркое ощущение глубокой значительности, которое всегда сопутствует химическому улучшению памяти — и в этот момент вошли эти другие. Их было трое, они были очень хорошо одеты. Они проскользнули мимо мускулистого здоровяка у дверей, не будучи обхлопаны на предмет оружия, каковой факт немедленно привел дона Альдо, и Хуана, и Пако, и Снупи в состояние настороженности, поскольку Монтеррей не был их епархией и их собственные керамические одноразовые пистолеты находились на попечении заведения.
Трое новоприбывших, царственно игнорируя вакеро, уселись в дальнем конце комнаты, заказали себе cafй con leche [39]и немедленно углубились в негромкую напряженную беседу.
Дон Альдо резким взмахом угнанной у кого-то платиновой дебетной карточки подозвал к себе официанта и перемолвился с ним парой слов на пограничном испанском, настолько искаженном криминальным сленгом, что даже Алекс, бывший чем-то наподобие знатока в этих вопросах, не смог понять, о чем шла речь. А потом дон Альдо широко улыбнулся и дал официанту щедрые чаевые. Поскольку один из троих посетителей был комиссаром полиции штата Синалоа, а кто были двое хороших друзей El General [40], их уже не касалось.
… Вот только один из друзей El General был тем самым джентльменом, который появился сейчас в поле зрения Алекса. В тот момент он не имел для Алекса особого значения, но благодаря понюшке мнемоника лицо и манеры этого человека навсегда отпечатались на поверхности Алексовых мозгов. И сейчас, при первом же взгляде на него, при виде этой стрижки, этих темных очков, этой хорошо сшитой куртки-сафари, воспоминание накатило на Алекса с такой интенсивностью, что он буквально ощутил вкус порошка на корне своего языка.
– їQuй pasa? — спросил он.
— Как поживаете? — вежливо отозвался незнакомец. — Я Лео Малкэхи, а это мой товарищ по путешествию мистер Смитерс.
— Как поживаете, мистер Смитерс? — Алекс не смог удержаться, чтобы не передразнить его. — Как мило снова видеть вас.
— Хей, — буркнул Смитерс.
— А вы, простите?… — спросил Малкэхи.
Алекс взглянул на тонкие, розового кварца линзы солнцезащитных очков Малкэхи и немедленно ощутил, с чувством глубокого и полного убеждения, что эта встреча не сулит ничего хорошего ни ему самому, ни его друзьям. Высокий, обаятельный и безукоризненный Лео Малкэхи источал пронизывающую до костей атмосферу отдела ФБР по борьбе с наркотиками. Рейнджеры — это уже было достаточно плохо, по крайней мере ничего хорошего в них не было, но этот холеный нарк из числа друзей El General был таким человеком, которому вообще не следовало находиться в лагере ураганной бригады, ни по каким причинам, ни при каких обстоятельствах.
— Мистер Лео Малкэхи, — повторил Алекс. — Родственник?
— Я старший брат Джерри, — ответил Лео с мягкой улыбкой.
— Должно быть, непростое ощущение — иметь младшего брата, который может переломить тебе хребет, словно щепку.
Малкэхи вздрогнул. Реакция не бог весть какая, но он был несомненно напуган.
— Джерри здесь? Могу я поговорить с Джерри?
— Очень жаль, но Джерри нет в лагере. Он уехал вместе с другими преследовать торнадо.
— Но у меня было такое впечатление, что Джерри обычно координирует преследование, что сам он при этом остается в лагере, выполняя функции, э-э… я забыл, как это называется?
— Мгновенного прогнозиста. Да, обычно так и бывает, но в настоящий момент Джерри здесь нет, он гоняется за смерчами где-то в Оклахоме, так что при сложившихся обстоятельствах, боюсь, я не могу допустить вас в лагерь.
— Понимаю, — проговорил Лео.
— Что за херню ты там мелешь? — внезапно вмешался Смитерс. — Парень, мы же были в этом самом лагере три недели назад! Я-то думал, что еще раз угощусь вашей олениной!
— No problema, — заверил Алекс. — Дайте мне GPS-координаты, и я вышлю вам сколько угодно оленины. Прямо сегодня. Бесплатно.
— Есть здесь кто-нибудь еще, с кем мы могли бы поговорить? — спросил Лео.
— Нет. — ответил Алекс.
Брассье попытался бы найти компромисс. Сарыч бы уступил. Сэм Монкрифф сделал бы то, что показалось бы ему лучшим выходом.
— Нет, больше никого нет.
— Парень, не надо так себя вести, — предостерегающе произнес Смитерс. — Я полицейский!
— Вы полицейский, когда вы приезжаете с рейнджерами. Вы не полицейский, когда вы приезжаете с этим вот парнем. Если вы копы, тогда покажите мне какое-нибудь удостоверение и ордер!
— Бога ради, какой я полицейский, — ворчливо сказал Лео. — Я, собственно, э-э… экспериментальный экономист.
Смитерс, явно удивленный, покосился на Лео с откровенным недоверием, затем снова перевел взгляд на Алекса.
— Парень, у тебя будут проблемы, если ты не прекратишь нести эту дребедень. А ну покажи-ка мне твое удостоверение, черт возьми, а?
Алекс начал потеть. Страх только разозлил его.
— Послушайте, Смитерс или как вас там зовут по-настоящему, мне казалось, что вы не из тех, кто занимается таким дерьмом. С какой стати вам меня шмонать ради какого-то долбаного нарка? Этот парень ведь даже не коп! Сколько он платит вам за это?
— Но меня действительно так зовут! — вспылил уязвленный Смитерс. — Натан Р. Смитерс!
— Не понимаю, почему наш разговор стал настолько неприятным, — рассудительно проговорил Лео.
— Может быть, вам стоило бы немного подумать о ваших отношениях с вашим добрым другом, general de policнa [41], там, в Синалоа!
Это был выстрел в темноту, вслепую направленный гарпун, но удар оказался сильным. Лео так дернулся в ответ, что даже Смитерс, казалось, был встревожен.
— Синалоа, — задумчиво проговорил Лео, приходя в себя.
Он пристально посмотрел на Алекса. Лео был очень высок, и, несмотря на то что на нем не было тех бугров мяса, что на его брате-тяжелоатлете, он выглядел совсем не тем человеком, которому стоило переходить дорогу.
— Ну разумеется, — внезапно заключил он. — Ты не иначе как Алекс! Маленький Алехандро Унгер. Бог ты мой!
— Думаю, вам лучше поворачивать, — сказал Алекс. — Вам и таким, как вы, здесь делать нечего.
— Ты ведь здесь меньше месяца, Алехандро! И уже играешь при Джерри роль сторожевой собаки! Это поразительно, как ему удается вызывать в людях такую преданность к себе?
— Хорошо, Лео, будь по-вашему, — сказал Алекс. — Я пропущу вас в лагерь, если Джерри скажет, что вы можете войти, как вы на это смотрите?
Внезапно почувствовав слабость, он кинулся в атаку:
— Как насчет того, чтобы вы подождали здесь, а я сходил и позвонил Джерри? Я могу связаться с ним в поле, это очень просто. Давайте посмотрим, что Джерри скажет насчет вас?
— У меня есть встречное предложение, — сказал Лео. — Почему бы мне не предположить, что ты не имеешь здесь вообще никакого значения? Что ты попросту выдумал все это на ходу, имея ко мне какую-то собственную глупую неприязнь? Что ты просто неуравновешенный, больной, испорченный богатенький маменькин сынок, который влез не в свое дело, и что мы можем попросту пройти мимо тебя и отправиться куда нам нужно?
— Сперва вам придется меня завалить!
— Ну, это вряд ли будет сложно, Алекс. Ты до сих пор истощен после той подпольной нарколечебницы в Нуэво-Ларедо. Ты выглядишь совсем больным.
— Вы будете выглядеть совсем мертвым, Лео, когда парень, который навел вам в лоб лазерный прицел, нажмет на курок и ваши мозги вылетят наружу.
Лео медленно обернулся к Смитерсу.
— Мистер Смитерс, скажите, пожалуйста, действительно ли на меня в настоящий момент наведена лазерная винтовка?
Смитерс покачал головой.
— По крайней мере, я ничего такого не вижу. Слушай, парень, это, черт побери, действительно очень глупо — говорить подобные вещи таким людям, как я.
Алекс снял свои темные очки, потом стащил с головы шляпу.
— Посмотрите на меня, — предложил он Смитерсу. — Как по-вашему, я вас боюсь? Вы думаете, что произвели на меня какое-то впечатление?
Он повернулся к Лео.
— А вы как думаете, Лео? По мне похоже, что меня хоть сколько-то заботит, если мы начнем здесь драться и вас в конце концов пристрелят? Вам действительно это так надо — бить меня, рискуя получить вполне реальную пулю, всего лишь для того, чтобы получить возможность прогуляться среди пустых бумажных палаток и устроить какую-нибудь пакость своему брату, когда он вернется обратно — скорее всего, вместе со всеми своими друзьями?
— Ну нет, — сказал Лео решительно. — Во всех этих глупостях нет никакой необходимости. Мы ведь не хотим расстраивать Хуаниту, правда ведь? Джейни?
— Ты, черт тебя дери, лучше держись подальше от Джейни, — проговорил Алекс глухим от ярости голосом. — Это было большой ошибкой, говорить мне это! Убирайся подальше от меня и от моей сестры и впредь не приближайся, сукин ты нарк! Лучше сваливай поскорее, пока не потерял последние мозги и не сделал еще какую-нибудь глупость, кроме того, что вообще для начала сунулся сюда!
— Все это совершенно бессмысленно, — сказал Лео. — Не понимаю, чего ты хочешь добиться этой своей смехотворной наркоманской бравадой. Мы всегда можем вернуться как-нибудь потом, когда здесь будет кто-нибудь из нормальных людей.
Алекс кивнул и сложил руки на груди.
— О'кей. Согласен, это бессмысленно. Возвращайся к следующему Рождеству, старший брат. А пока что убирайся. И поскорее.
Лео и Смитерс обменялись взглядами. Лео выразительно пожал плечами, подчеркнутыми подбивкой его новенькой куртки-сафари.
Они не спеша забрались обратно в свой грузовик, Смитерс завел мотор, грузовик развернулся и поехал прочь. Глядя ему вслед, Алекс увидел, как Лео, поднеся к лицу видеокамеру, методично обводит ею лагерь.
Алекс медленно вернулся к командной юрте. Сарыч ждал его у дверного полога. Сэм по-прежнему был в своем прогнозистском шлеме. Джо Брассье вообще не было видно.
— Что это были за парни? — спросил Сарыч. Алекс пожал плечами.
— Ничего особенного. Я с ними разобрался. Просто пара любителей.
ГЛАВА 7
Над штатом Колорадо уже шесть долгих недель стоял нерушимый, не предвещавший ничего доброго антициклон. Казалось, он встал здесь на якорь. Антициклон не двигался с места, зато он непрестанно разрастался вширь. Огромный купол сухого перегретого воздуха распростерся от Колорадо до северо-востока Нью-Мексико и выступов Оклахомы и Техаса, и под ним расположилось пагубное царство засухи.
Джейн нравилась Оклахома. Здешние дороги находились, как правило, в худшем состоянии, чем техасские, но этот штат был более плотно заселен. Здесь царил добрый гражданский порядок, люди были дружелюбны, и даже довольно далеко от гигантского современного мегаполиса Оклахома-Сити существовали маленькие сельскохозяйственные городки, где тем не менее можно было рассчитывать на настоящий завтрак и достойную чашечку кофе. Небо в Оклахоме было более нежного голубого цвета, а палитра полевых цветов — более мягкой по сравнению с грубой яркостью весенних цветов Техаса. Почва здесь была более богатой, и мощной, и ржаво-красной, и в довольно большой степени культивированной. Здешнее солнце никогда не забиралось настолько мучительно высоко в зенит, а дожди шли чаще.
Однако сейчас дождя не было — какой мог быть дождь под этим медленно разрастающимся континентальным монстром? Стремительные грозовые фронты проносились по Миссури, Айове, Канзасу и Иллинойсу, но антициклон возле подножия Скалистых гор понемногу переходил из разряда временных явлений в досадную помеху, а затем — в региональное бедствие.
«Сезамовский» Центр климатического анализа регулярно вывешивал в Сети стандартную схематическую карту «Отклонение средней температуры от нормальной (°С)» — метеорологический документ, который «SESAМЕ» унаследовал от некоего докибернетического федерально-правительственного учреждения. Формат карты был очаровательно старомодным, что касалось как отжившего уточнения относительно градусов Цельсия (старая шкала Фаренгейта уже много лет назад как вымерла), так и безнадежного притязания на то, что в американской погоде могло существовать нечто «нормальное». Цветная штриховка, отмечавшая на карте градации температур, была кричаще яркой, в грубых эстетических пределах ранней компьютерной графики, но во имя непрерывности архива дизайн ни разу не меняли. За время своей работы в бригаде Джейн просмотрела десятки этих среднетемпературных карт и до сих пор никогда не видела такого количества аномальной ярко-розовой штриховки.
Стоял еще июнь, а люди уже умирали под этими пикселизированными лужами горячего розового цвета. Умирали не в больших количествах — еще не та плохая погода, когда федералы начинают высылать решетчатые эвакуационные фургоны. Но это была жара, на несколько пунктов поднимавшая общее эмоциональное напряжение. Электронные сердечные стимуляторы стариков не справлялись, по вечерам раздавалась стрельба, а в магазинах вспыхивали ссоры.
Температурная карта на экране «Чарли» исчезла, сменившись новым пятнистым изображением: показаниями «сезамовского» лидара на уровне земли.
— Никогда не видел ничего подобного, — прокомментировал Джерри, сидевший на пассажирском месте. — Посмотри, как он прорывается, немного спереди от кромки антициклона. Вообще-то считается, что так не бывает.
— Я не понимаю, как вообще может случиться хоть что-то до тех пор, пока эта воздушная масса не сдвинется с места, — сказала Джейн. — В этом просто нет смысла.
— Ядро-то, конечно, не движется, но сегодня оно все равно прорвется на волю вдоль всего вторичного фронта. Думаю, мы еще увидим, как из всего этого вылезают эф-два и эф-три… — Джерри немного подумал, — … и они будут второстепенными чертами.
Джейн взглянула на северный горизонт, на грозовой фронт, к которому они направлялись. За цепочкой вянущих оклахомских тополей вздымались башни кучевых облаков, местами с плоскими, вогнутыми основаниями от недостатка влаги. Они не были особенно мощными, но не выглядели и безобидными — скорее напряженными.
— Ну что же, — произнесла она, — может быть, мы все же, наконец, видим это. Может быть, вот так это и должно выглядеть вначале.
— Предположительно, эф-шесть не должен развиваться подобным образом. Мезосфера совсем не такая, и струйное течение висит на севере, словно его там гвоздями приколотили.
— Однако это как раз то место, где эф-шесть должен появиться. И время то самое. Что же еще это может быть?
Джерри покачал головой.
— Спроси меня об этом, когда он начнет двигаться. Джейн вздохнула, кинула в рот пригоршню гранолы из бумажного пакета и подтянула ноги в ботинках на водительское сиденье.
— Ты хочешь, чтобы я поверила, что ты бросил прогнозирование и специально вылез со мной на охоту только для того, чтобы погоняться за смерчами? И теперь сам называешь их «второстепенными чертами»?
Джерри рассмеялся.
— Смерчи… это как секс. Даже если ты однажды уже гонялся за ними раньше, это еще не значит, что после этого ты потерял к ним всякий интерес.
— Здорово все-таки, что ты поехал со мной.
Она помолчала.
— Ты в последнее время был со мной очень нежным, учитывая, как у меня обстоят дела.
— Малышка, — сказал он, — ты пробыла в лагере два месяца, прежде чем мы сломались, помнишь? Если мы не можем заниматься любовью, мы не будем делать этого. Очень просто.
Он поколебался.
— Это, конечно, настоящий ад, согласен, но это просто.
Джейн понимала, что ей не стоит принимать эту мужскую браваду по номинальной стоимости. Все в лагере шло не так: ее болезнь, эта засуха. Нервозность, беспокойство. Плохая радиосвязь.
Одной из вещей, за которые Джейн больше всего любила охоту за смерчами, было то, как эти гигантские катаклизмы освобождали ее, безжалостно давя и сводя к малости все прихоти ее личной жизни. Невозможно продолжать лелеять свои неурядицы перед лицом чудовищного вихря — это и глупо, и пошло, и совершенно неуместно. Все равно что пытаться сделать себе плевательницу из Большого Каньона.
Она действительно любила Джерри, любила его как личность, очень нежно и часто думала, что, возможно, любила бы его почти так же крепко, даже если бы он не познакомил ее с торнадо. Она могла бы любить Джерри, даже если бы он был чем-то повседневным, неэкзотичным и скучным — скажем, каким-нибудь экономистом. Джерри был умелым, и цельным, и устремленным, и — если к нему немного привыкнуть — необычайно привлекательным. Иногда он бывал даже забавным. Она часто думала, что и при каких-нибудь совсем других обстоятельствах могла бы запросто стать его любовницей, а может быть, и женой.
Впрочем, тогда это было бы гораздо больше похоже на другие ее связи — с бросанием ваз, истерическими воплями и дрожащим чувством беспросветного черного отчаяния на заднем сиденье лимузина в три часа ночи.
Джерри заставлял ее совершать безумные вещи. Однако безумные вещи всегда делали ее лучше и сильнее, и теперь, когда Джерри был рядом с ней, она впервые в жизни больше не чувствовала мучительного беспокойства из-за того, что является собственным злейшим врагом. Она всегда была слишком туго затянута и слишком взвинчена изнутри, в ней всегда сидел черт — сейчас, оглядываясь назад, она ясно это видела. Джерри был в ее жизни первым и единственным человеком, который по достоинству оценил ее черта, принял его и был с ним ласков и который снабдил ее черта подходящей для него чертовски трудной и грязной работой. Ее черт больше не бездельничал — он теперь трудился во всю свою чертову задницу, без выходных.
И теперь они с ее чертом были действительно вполне довольны своей жизнью.
У Джейн было такое чувство, словно то, что она стала делать безумные вещи и шла на безумный риск, полностью освободило ее от необходимости действительно сходить с ума. Как бы сентиментально это ни звучало, но Джерри поистине сделал из нее свободную женщину. Она была грязной, она истратила все свои деньги, от нее почти всегда плохо пахло, но она была свободна, и у нее была любовь. Большую часть своей прежней жизни она проводила в жестокой, решительной и обреченной на поражение битве, заставляя себя держаться как подобает, вести себя разумно, быть хорошей и добиваться счастья в жизни. А потом она встретила Джерри Малкэхи и отказалась от своей войны. И тогда вся эта ржавая колючая проволока внутри нее лопнула, и она с удивлением обнаружила в себе обширные резервуары простоты, достоинства и доброй воли. Оказалось, что она даже вполовину не настолько плохая, как ей представлялось. Она не была сумасшедшей, она не была плохой, она не была даже особенно опасной. Теперь она — зрелая взрослая женщина, которая не боится самой себя и даже может служить источником силы для других людей. Она могла давать и жертвовать ради других, а также любить и быть любимой — без страха и без каких-либо недостойных расчетов. Все это она признавала и была за это благодарна.
Джейн нравилась Оклахома. Здешние дороги находились, как правило, в худшем состоянии, чем техасские, но этот штат был более плотно заселен. Здесь царил добрый гражданский порядок, люди были дружелюбны, и даже довольно далеко от гигантского современного мегаполиса Оклахома-Сити существовали маленькие сельскохозяйственные городки, где тем не менее можно было рассчитывать на настоящий завтрак и достойную чашечку кофе. Небо в Оклахоме было более нежного голубого цвета, а палитра полевых цветов — более мягкой по сравнению с грубой яркостью весенних цветов Техаса. Почва здесь была более богатой, и мощной, и ржаво-красной, и в довольно большой степени культивированной. Здешнее солнце никогда не забиралось настолько мучительно высоко в зенит, а дожди шли чаще.
Однако сейчас дождя не было — какой мог быть дождь под этим медленно разрастающимся континентальным монстром? Стремительные грозовые фронты проносились по Миссури, Айове, Канзасу и Иллинойсу, но антициклон возле подножия Скалистых гор понемногу переходил из разряда временных явлений в досадную помеху, а затем — в региональное бедствие.
«Сезамовский» Центр климатического анализа регулярно вывешивал в Сети стандартную схематическую карту «Отклонение средней температуры от нормальной (°С)» — метеорологический документ, который «SESAМЕ» унаследовал от некоего докибернетического федерально-правительственного учреждения. Формат карты был очаровательно старомодным, что касалось как отжившего уточнения относительно градусов Цельсия (старая шкала Фаренгейта уже много лет назад как вымерла), так и безнадежного притязания на то, что в американской погоде могло существовать нечто «нормальное». Цветная штриховка, отмечавшая на карте градации температур, была кричаще яркой, в грубых эстетических пределах ранней компьютерной графики, но во имя непрерывности архива дизайн ни разу не меняли. За время своей работы в бригаде Джейн просмотрела десятки этих среднетемпературных карт и до сих пор никогда не видела такого количества аномальной ярко-розовой штриховки.
Стоял еще июнь, а люди уже умирали под этими пикселизированными лужами горячего розового цвета. Умирали не в больших количествах — еще не та плохая погода, когда федералы начинают высылать решетчатые эвакуационные фургоны. Но это была жара, на несколько пунктов поднимавшая общее эмоциональное напряжение. Электронные сердечные стимуляторы стариков не справлялись, по вечерам раздавалась стрельба, а в магазинах вспыхивали ссоры.
Температурная карта на экране «Чарли» исчезла, сменившись новым пятнистым изображением: показаниями «сезамовского» лидара на уровне земли.
— Никогда не видел ничего подобного, — прокомментировал Джерри, сидевший на пассажирском месте. — Посмотри, как он прорывается, немного спереди от кромки антициклона. Вообще-то считается, что так не бывает.
— Я не понимаю, как вообще может случиться хоть что-то до тех пор, пока эта воздушная масса не сдвинется с места, — сказала Джейн. — В этом просто нет смысла.
— Ядро-то, конечно, не движется, но сегодня оно все равно прорвется на волю вдоль всего вторичного фронта. Думаю, мы еще увидим, как из всего этого вылезают эф-два и эф-три… — Джерри немного подумал, — … и они будут второстепенными чертами.
Джейн взглянула на северный горизонт, на грозовой фронт, к которому они направлялись. За цепочкой вянущих оклахомских тополей вздымались башни кучевых облаков, местами с плоскими, вогнутыми основаниями от недостатка влаги. Они не были особенно мощными, но не выглядели и безобидными — скорее напряженными.
— Ну что же, — произнесла она, — может быть, мы все же, наконец, видим это. Может быть, вот так это и должно выглядеть вначале.
— Предположительно, эф-шесть не должен развиваться подобным образом. Мезосфера совсем не такая, и струйное течение висит на севере, словно его там гвоздями приколотили.
— Однако это как раз то место, где эф-шесть должен появиться. И время то самое. Что же еще это может быть?
Джерри покачал головой.
— Спроси меня об этом, когда он начнет двигаться. Джейн вздохнула, кинула в рот пригоршню гранолы из бумажного пакета и подтянула ноги в ботинках на водительское сиденье.
— Ты хочешь, чтобы я поверила, что ты бросил прогнозирование и специально вылез со мной на охоту только для того, чтобы погоняться за смерчами? И теперь сам называешь их «второстепенными чертами»?
Джерри рассмеялся.
— Смерчи… это как секс. Даже если ты однажды уже гонялся за ними раньше, это еще не значит, что после этого ты потерял к ним всякий интерес.
— Здорово все-таки, что ты поехал со мной.
Она помолчала.
— Ты в последнее время был со мной очень нежным, учитывая, как у меня обстоят дела.
— Малышка, — сказал он, — ты пробыла в лагере два месяца, прежде чем мы сломались, помнишь? Если мы не можем заниматься любовью, мы не будем делать этого. Очень просто.
Он поколебался.
— Это, конечно, настоящий ад, согласен, но это просто.
Джейн понимала, что ей не стоит принимать эту мужскую браваду по номинальной стоимости. Все в лагере шло не так: ее болезнь, эта засуха. Нервозность, беспокойство. Плохая радиосвязь.
Одной из вещей, за которые Джейн больше всего любила охоту за смерчами, было то, как эти гигантские катаклизмы освобождали ее, безжалостно давя и сводя к малости все прихоти ее личной жизни. Невозможно продолжать лелеять свои неурядицы перед лицом чудовищного вихря — это и глупо, и пошло, и совершенно неуместно. Все равно что пытаться сделать себе плевательницу из Большого Каньона.
Она действительно любила Джерри, любила его как личность, очень нежно и часто думала, что, возможно, любила бы его почти так же крепко, даже если бы он не познакомил ее с торнадо. Она могла бы любить Джерри, даже если бы он был чем-то повседневным, неэкзотичным и скучным — скажем, каким-нибудь экономистом. Джерри был умелым, и цельным, и устремленным, и — если к нему немного привыкнуть — необычайно привлекательным. Иногда он бывал даже забавным. Она часто думала, что и при каких-нибудь совсем других обстоятельствах могла бы запросто стать его любовницей, а может быть, и женой.
Впрочем, тогда это было бы гораздо больше похоже на другие ее связи — с бросанием ваз, истерическими воплями и дрожащим чувством беспросветного черного отчаяния на заднем сиденье лимузина в три часа ночи.
Джерри заставлял ее совершать безумные вещи. Однако безумные вещи всегда делали ее лучше и сильнее, и теперь, когда Джерри был рядом с ней, она впервые в жизни больше не чувствовала мучительного беспокойства из-за того, что является собственным злейшим врагом. Она всегда была слишком туго затянута и слишком взвинчена изнутри, в ней всегда сидел черт — сейчас, оглядываясь назад, она ясно это видела. Джерри был в ее жизни первым и единственным человеком, который по достоинству оценил ее черта, принял его и был с ним ласков и который снабдил ее черта подходящей для него чертовски трудной и грязной работой. Ее черт больше не бездельничал — он теперь трудился во всю свою чертову задницу, без выходных.
И теперь они с ее чертом были действительно вполне довольны своей жизнью.
У Джейн было такое чувство, словно то, что она стала делать безумные вещи и шла на безумный риск, полностью освободило ее от необходимости действительно сходить с ума. Как бы сентиментально это ни звучало, но Джерри поистине сделал из нее свободную женщину. Она была грязной, она истратила все свои деньги, от нее почти всегда плохо пахло, но она была свободна, и у нее была любовь. Большую часть своей прежней жизни она проводила в жестокой, решительной и обреченной на поражение битве, заставляя себя держаться как подобает, вести себя разумно, быть хорошей и добиваться счастья в жизни. А потом она встретила Джерри Малкэхи и отказалась от своей войны. И тогда вся эта ржавая колючая проволока внутри нее лопнула, и она с удивлением обнаружила в себе обширные резервуары простоты, достоинства и доброй воли. Оказалось, что она даже вполовину не настолько плохая, как ей представлялось. Она не была сумасшедшей, она не была плохой, она не была даже особенно опасной. Теперь она — зрелая взрослая женщина, которая не боится самой себя и даже может служить источником силы для других людей. Она могла давать и жертвовать ради других, а также любить и быть любимой — без страха и без каких-либо недостойных расчетов. Все это она признавала и была за это благодарна.