Страница:
Просто она очень, очень не любила об этом говорить.
Джерри не больше нее стремился обсуждать эти вещи. Малкэхи был не похож на других людей. Не в том смысле, что он обладал какими-то особенными достоинствами, нет, — просто Джерри иногда вообще не особенно походил на человеческое существо. Джейн и сама была талантлива; она знала, что значит быть талантливее других людей настолько, чтобы тебя порой не любили за это. Но она понимала, что ее талант совсем не в том роде, что у Джерри. Познания Джерри в отдельных областях были настолько мощными, что он казался попросту инопланетянином. В его мозговой активности существовали обширные пространства, которые были не менее яркими, раскаленными и сияющими, чем у наркомана под кайфом.
Джейн не обладала большими способностями к математике, математика всегда была для нее территорией, через которую ей приходилось ползти на животе, словно по вязкой глине. У нее ушло некоторое время, чтобы по-настоящему осознать, что этот странный человек посреди западнотехасской пустыни, со своей наспех собранной командой чудиков, действительно является одним из самых одаренных математиков в мире.
Родители Джерри были компьютерщиками-теоретиками в Лос-Аламосе. Они оба являлись отличными специалистами, но их сын Джерри уже в двенадцатилетнем возрасте занимался передовыми проблемами магнитогидродинамики. Джерри был первопроходцем в таких областях, как многомерные множества с минимальной поверхностью и инвариантные многочлены высшего порядка — в таких вещах, при одном взгляде на которые начинали закипать мозги. Джерри был настолько хорошим математиком, что это пугало. Его коллеги никак не могли решить, что им делать: завидовать его таланту или возмущаться тем, что он почти не публикует свои работы. Время от времени Джейн попадался в Сети какой-нибудь идиот, который начинал допекать ее насчет «профессиональной квалификации» Джерри, и тогда она посылала скептику но электронной почте работу, опубликованную Джерри в 2023 году, где излагалась «гипотеза Малкэхи». Скептик пытался ее прочесть, его мозги сворачивались в трубочку, он тихо убирался прочь и больше не попадался на глаза.
Разве что он оказывался одним из математиков-энтузиастов. Бригада привлекала энтузиастов всех мастей. Большинство из них оказывались попросту придурками, но время от времени в лагере появлялся какой-нибудь взволнованный худосочный парень, которому было глубоко наплевать на торнадо и который очень-очень хотел, чтобы Джерри забыл всю эту чепуху и снова занялся рассчетами того, сколько мыльных пузырей может уместиться внутри стягивающегося тора в гиперпространстве. С такими людьми Джерри всегда обращался ужасающе ласково.
Таскание тяжестей было еще одной бросавшейся в глаза чертой, выдававшей необычность Джерри. Он не всегда был таким, как сейчас. Она видела фотографии Джерри в молодости — ей послала их его мать, — и на них Джерри был гибким и стройным, он застенчиво сутулился, как это бывает у высоких подростков. Поднятием тяжестей занимались многие в бригаде, Джейн и сама какое-то время ходила с утяжелителями, частично чтобы стать сильной, частично для того, чтобы понять, в чем здесь суть. Но Джерри занимался с утяжелителями просто потому, что это экономило его время. Быть большим, как дом, само осознание этого экономило его время и силы: он мог ненадолго всплыть из своей бездны рассеянности, рявкнуть что-нибудь, и все вокруг тут же вскакивали и бежали выполнять. Благодаря тому что он излучал грубое физическое превосходство, Джерри не приходилось останавливаться слишком надолго, чтобы что-то объяснять. Плюс к тому утяжелители давали Джерри занятие, пока он серьезно размышлял — а Джерри любил серьезно размышлять и делал это по пять часов подряд ежедневно. То, что при этом он таскал на ногах тридцать килограммов стали, по-видимому, никогда особенно не отражалось на его раздумьях.
Не было никакого сомнения, что величайшим испытанием в жизни для Джерри было общение с другими человеческими существами. Он на самом деле очень серьезно работал над этой проблемой, с таким мучительным терпением, усердием и целеустремленностью, что сердце Джейн просто таяло от сострадания к нему.
Джерри не мог по-настоящему сопереживать людям, проникаться их чувствами, поскольку сам не вполне являлся человекоподобным существом. Однако он мог моделировать людей. Он мог холодно охватить всю структуру личности другого человека, воссоздать ее в собственной голове и устроить ей, так сказать, стендовое испытание. Он строил свои отношения с другими членами бригады так же, как однорукий человек строит модели соборов из зубочисток.
И когда он заканчивал свои вычисления, он усаживал тебя перед собой. И начинал рассказывать тебе во всех подробностях, что именно ты на самом деле думаешь, и что в действительности является твоим мотивом, и как тебе достичь того, что ты хочешь, и как это, между прочим, сможет помочь также и ему, и всем остальным. Все это выкладывалось с такой потрясающей ясностью и детальностью, что при одном сравнении твое собственное представление о себе рассыпалось на кусочки. Джерри мог просто выдумать все это, всего лишь внимательно наблюдая за тобой и размышляя, но это настолько больше походило на тебя, что казалось более реальным, нежели твоя собственная персона. Это было все равно что оказаться лицом к лицу со своим идеальным «я», своей высшей природой, более спокойной, более благоразумной, более мудрой и более управляемой. И все, что тебе оставалось, — это позволить шорам упасть с глаз и протянуть руку за тем, чего ты желаешь.
Джейн и сама один раз прошла через этот процесс. Ну, собственно, скорее даже полраза. Очень непросто соблазнить кого-либо, будучи одетой в бумажный комбинезон. Ты расстегиваешь «молнию» до пояса и стыдливо стягиваешь его с себя, и это выглядит так, словно ты предлагаешь парню пару булочек, вытащив их из пакета. И тем не менее, когда он принялся за нее со своим зубочисточным анализом, она сразу поняла, что единственным способом покончить с этим занятием будет повалить его на пол и оседлать.
И это сработало великолепно; это действительно заткнуло Джерри, к великому удовлетворению всех заинтересованных лиц. Теперь они с Джерри могли свободно и открыто обсуждать всевозможные вещи: смерчи, интерфейсы, аппаратуру, лагерь, федералов, рейнджеров, других членов бригады — даже деньги. Однако они никогда не обсуждали свои отношения. У отношений не было даже имени. У отношений были собственная форма и собственная жизнь, и они не были построены из зубочисток.
Но сейчас Джерри сам назначил себя в ее машину. Он никогда не делал подобных вещей без причины. Рано или поздно дело должно было дойти до развязки. Большое горячее ядро в их отношениях ушло, для них обоих это было больно, и Джерри не мог не выдать какого-нибудь рационального анализа на этот счет. Она только надеялась, что все кончится хорошо.
— Впервые в жизни я по-настоящему боюсь, — произнес он.
Джейн опустила пакет с гранолой на пол.
— Боишься чего, милый?
— Мне кажется, дела у нас развиваются по наихудшему сценарию.
— Что в нем плохого?
— Я ведь никогда не говорил с тобой о том, что, на мой взгляд, получится, если это станет постоянной чертой?
— Хорошо, — сказала она, собираясь с духом. — Если ты действительно этого хочешь, говори.
— Сам ветер — это еще вполовину не самое плохое. Но он может обнажить поверхность земли вплоть до самой коренной породы. Он может поднять в тропосферу больше пыли, чем самое большое извержение вулкана!
— Ох, — проговорила она. — Ты имеешь в виду эф-шесть!
Взгляд, который он на нее бросил, был самым странным из всех его взглядов за время их знакомства.
— Джейни, с тобой все в порядке?
— Да, да, конечно. Со мной все настолько в порядке, насколько это может быть при моей инфекции. Прости, я просто решила, что ты хочешь поговорить о другом. Так что насчет эф-шесть, милый?
— Да в общем-то ничего особенного, — ответил Джерри, глядя прямо перед собой. — Просто он может убить всех в округе в радиусе нескольких сотен километров. Включая нас, разумеется. Все это за первые же несколько часов. А после этого — гигантская перманентная воронка на планетарной поверхности. Это вполне может произойти! Это может действительно случиться в реальном мире.
— Я это знаю, — сказала Джейн. — Но по какой-то причине я как-то не очень беспокоюсь об этом.
— Возможно, тебе все же следовало бы побеспокоиться, Джейн. Это может означать конец цивилизации.
— Я просто не могу в это поверить настолько, чтобы беспокоиться, — сказала она. — То есть я действительно верю, что в этом сезоне должно разразиться что-то устрашающее, но я не могу поверить, что это будет означать конец для чего-либо. Это как будто… почему-то… я просто не могу поверить, что этой цивилизации удастся так легко соскочить с крючка. «Конец цивилизации» — какой конец? И какой цивилизации, если уж на то пошло? Никакого конца нет! Мы зашли чуть дальше, чем нужно, чтобы у нас мог быть какой-то конец. Мы завели себе такие проблемы, которым просто не позволено иметь конец!
— Тропосфера может оказаться насыщена пылью. Если так, это будет аналогом ядерной зимы.
Он помолчал.
— Но разумеется, серьезное понижение температуры через какое-то время истощит воронку.
— Вот именно! И всегда получается что-нибудь в этом роде! Положение может быть совершенно кошмарным, но потом откуда-то берется что-нибудь другое, настолько невообразимое, что то, что было до этого, просто теряет значение. Ведь так и не случилось никакой ядерной войны или ядерной зимы! И никогда не собиралось случаться. Это все оказалось просто дурацкой гипотезой, так что люди смогли спокойно продолжать разрушать окружающую среду, чтобы все закончилось тем миром, в котором мы сейчас живем и пожинаем плоды.
Она вздохнула.
— Ты знаешь, я в детстве как-то видела, как небо стало черным. Оно было черным, как пиковый туз! Однако это не продлилось долго. Просто нас накрыло большим пыльным котлом. Даже если эф-шесть окажется действительно таким ужасным, все равно кто-нибудь где-нибудь да выживет. Выживут миллионы людей, может быть миллиарды. Они заберутся в какую-нибудь долбаную соляную шахту, прихватив с собой взломанный хлорофилл, и генное моделирование, и сверхпроводники; и пока при них будут виртуальные шлемы и кабельное телевидение, большинство из них вообще ничего не заметит!
— Люди высказывали такие мысли и перед началом плохой погоды, — сказал Джерри. — Ну, это, конечно, был не конец мира, но будь уверена, они ее заметили! Те, кто дожил до того, чтобы заметить.
— Ну хорошо, — выдохнула Джейн. — Пусть будет по-твоему. Предположим ради спора, что эф-шесть действительно будет концом мира. И что ты собираешься с этим делать?
Он ничего не ответил.
— Хочешь, давай поедем в Коста-Рику? Я знаю там классную маленькую гостиницу, там делают замороженные margaritas [42]и есть горячий душ…
— Нет.
— Ты ведь хочешь добраться дотуда и взломать эф-шесть, что бы ни случилось, правда? Само собой, хочешь. И добрая старая Джейни хочет пойти и сделать это вместе с тобой. Тоже само собой. И не о чем тут спорить!
— Я беспокоюсь, когда ты так говоришь, Джейн. Ты не настолько цинична.
Джейн запнулась. Джерри редко позволял себе вот так открыто признавать, что его что-то беспокоит. Она заговорила спокойнее:
— Дорогой, послушай меня. Не стоит так волноваться за нас. Все в бригаде знают, что это очень опасно. Ты не скрывал этого, и для нас в этом нет ничего неожиданного. Если это случится, ты не сможешь нас защитить, и мы это знаем. Мы все взрослые люди — ну, или почти все, — и мы знаем, что делаем…
Она пожала плечами.
— Во всяком случае, знаем достаточно хорошо. Гораздо лучше, чем эти тупые федералы из «SESAME». И уж конечно намного лучше, чем эти чертовы бедняжки простые граждане.
— Я все-таки думаю, что после этой охоты надо будет устроить в бригаде пау-вау и откровенно и доходчиво объяснить это всем.
— Хорошо. Прекрасно. Если тебе станет от этого лучше, так и сделай. Но я могу сразу сказать тебе, что будет. Никто не станет вскакивать и говорить: «Ах, Джерри, погоди-ка! Очень большой торнадо? Нет-нет, прошу прощения, мне слишком страшно, чтобы продолжать наблюдения». Да ведь ничего подобного не происходило уже восемь миллионов лет!
Она рассмеялась.
— Ты их сейчас и хлыстом не отгонишь!
— Эф-шесть не просто какой-то там смерч. Я думаю над этим все больше и больше… Это будет ураган совершенно другого порядка, нечто совершенно беспрецедентное. У нас впереди что-то, чего я не понимаю. Бригадиры — хорошие ребята. Они доверяют моему суждению и из-за этого могут погибнуть. Это неправильно^.
— Джерри, мы, бригадиры, — как солдаты. Мы всегда можем погибнуть, правильно это или нет. Кроме того, мы все равно охотились бы на смерчи, даже если бы тебя не оказалось рядом. Если ты думаешь, что я занимаюсь этим только для того, чтобы сделать тебе приятное, тебе лучше переменить свое мнение! Эф-шесть — это самое большое из всего, что мы видели, это наша награда. Это то, чего я хочу.
Она подняла на колени свой пакет с гранолой.
— Я могу попросить Эйприл Логан приехать сюда к нам.
— Твоего профессора по дизайну? Но зачем?
— Эйприл сейчас уже почти не преподает, она в основном занимается критикой в Интернете. И она делает это мегакруто! У нее есть реальное влияние. Это самый серьезный из моих сетевых друзей. Если Эйприл Логан пустит слух о том, что у нас назревает горячее событие, мы сможем собрать к себе кое-кого из мегателевизионщиков. Таких людей, которые возьмут у нас наши данные и в кои-то веки сделают все так, как надо. Мы сможем привлечь большую аудиторию.
— То есть деньги, ты имеешь в виду?
— Именно, Джерри. Деньги. Целыми мешками. — Она пожала плечами. — Ну, точнее, их сетевой эквивалент: внимание, доступ. Известность. Я смогу превратить это в деньги. Это не очень просто, но существуют способы.
— Понимаю.
— Вот и хорошо. Поэтому можешь забыть всю эту рыцарскую чепуху насчет того, чтобы защитить бедную маленькую меня от большого плохого урагана.
— Ладно, — сказал он. — Все это хорошо, Джейн. Ты делаешь все правильно, и я ожидал от тебя как раз этого. Но как насчет того, что будет после урагана?
— Что ты имеешь в виду?
— Вот еще одна неизвестность, то, что меня на самом деле останавливает. Предположим, что мы переживем эф-шесть. Как-нибудь справимся. Мы сделаем его, заработаем себе кучу денег и славу, и все это останется позади. Что мы будем делать дальше? Что с нами станет? С тобой и мной?
Она была удивлена и более чем встревожена, услышав, что Джерри поднимает этот вопрос.
— Милый, но из-за этого ничего не должно меняться! Ты что думаешь, у меня никогда прежде не было денег? Я могу управляться с деньгами, ты и сам это знаешь. Это для нас не проблема! Мы дадим себе передышку, отправимся на каникулы, как бригада всегда это делает. Апгрейдим нашу аппаратуру и на этот раз сделаем ее действительно пристойной. Ты сможешь написать статью, а у меня будет куча работы в Нете… Будем ждать следующего сезона.
— Но в следующий сезон уже не будет эф-шесть. А учитывая, что глобальное содержание С0 2начнет наконец падать, другого эф-шесть, возможно, не будет уже никогда…
— Ну так и что? Всегда найдутся другие торнадо! Даже если СO 2упадет, это еще не значит, что погода станет спокойнее. Да в воздухе во времена чрезвычайного положения было меньше СO 2, чем сейчас! Кроме того, СO 2— это только одна часть разрушения климата. Остается еще обезлесение тропиков и потепление океанов…
Джерри ничего не ответил.
— Есть еще тепловое загрязнение от городов. И изменения в североатлантических течениях. Отступление ледников в Антарктиде, повышение альбедо в Африке, ХФУ [43]в озоне, и эти постоянные сбои в цикле ЭНЮК [44], и колебания солнечной активности… Боже, да я не могу даже просто перечислить все, чем можно заняться! Джерри, погода никогда не успокоится и никогда не станет нормальной! Не в нашей жизни. А возможно, этого не случится и за триста лет. У нас будут все смерчи, какие мы только захотим! Мы с тобой — да мы же эксперты по стихийным бедствиям, а стихийные бедствия будут поставляться нам бесконечно! А если тебе к тому же удастся подловить эф-шесть, в то время как федералы будут сидеть сложа руки, повторяя, что эф-шесть вряд ли вообще возможен, ты останешься знаменитым на все времена!
— Джейн, я предсказывал эф-шесть в течение десяти лет. Я не просто охочусь за смерчами — за смерчами может охотиться кто угодно. Смерчей недостаточно. Их тысячи, и специалистов по погоде тоже тысячи; но я другой, и причина этого — эф-шесть. Эта ужасная штука настолько завладела мной, настолько поглотила меня, зачаровала, покорила мое внимание, что я просто не имею понятия, как я буду жить, когда ее не станет. У меня все было направлено на этот критический момент, и вот сейчас мы в наилучшей форме, чтобы сделать это. Мы все объединились для этого: чтобы пройти сквозь ад и подловить эту штуку. Но потом — что станет с нами потом?
— Джерри… — Она покусала губу. — Джерри, обещаю тебе, что, пока я остаюсь в твоей жизни, у тебя ни когда не возникнет вопросов: что нужно делать и для чего жить. Хорошо?
— Это очень мило с твоей стороны, но я о другом, — сказал он грустно. — Это трудно объяснить, но… Мне нужно, чтобы у меня было дело. И оно должно быть большим, больше меня, потому что я могу работать только с таким делом, которое слишком велико для меня. То есть я остаюсь самим собой, и оно во многом является частью меня, но это нечто такое, чем я не могу управлять и что не могу контролировать. Это словно сила — даже насилие, — которая раздирает вещи на лоскуты, и рубит их в капусту, и постигает их суть; и я не могу это контролировать, и никогда не мог! Ты меня понимаешь?
— Да. Я понимаю. Это словно смерч внутри.
— Точно.
— У меня тоже есть такой смерч, ты ведь знаешь. Только он совсем не такой, как у тебя. И то, что я с тобой, Джерри, сильно помогло мне управиться с ним, и мне теперь гораздо лучше! То, что нас с тобой объединяет, то, что мы даем друг другу, — это не что-то пагубное, или обреченное, или разрушительное, нет, это нечто по-настоящему хорошее и сильное! Мы постоянно видим много несчастий. И я не знаю, может быть, мир вокруг нас осужден. Мы изучаем катастрофы постоянно, каждый день. Но то, что у нас с тобой есть, то, что нас объединяет, что находится в самом центре всего этого, — оно действительно хорошее и сильное! В нем нет ничего слабого или хрупкого. Я никогда не любила никого другого так, как научилась любить тебя.
— Но когда этот монстр начнет крушить все вокруг, что, если мы окажемся в числе обломков?
— Я все равно буду хотеть и любить тебя.
— После эф-шесть я могу превратиться в совершенно другого человека. Я знаю, что все равно не смогу сидеть спокойно. Мне придется измениться, это неизбежно. Кто знает, может быть, я стану чем-то вроде Лео… Она резко выпрямилась.
— Что ты хочешь этим сказать? Объясни.
— Я хочу сказать, что сейчас я просто свидетель, Джейн. Наша бригада — мы все просто свидетели. Пол-Оклахомы может быть размолото в труху, и мы будем просто сидеть и наблюдать. Но есть те, кто говорит о погоде, как я и ты, и те, кто что-то делает с этим. Лео и его друзья — его люди — все они делают. Он человек, живущий в реальном мире, мой старший брат — компетентный человек, влиятельный человек. И это страшный мир, и мой брат порой делает очень страшные вещи. Если я только наблюдаю за разрушением, то Лео содействует ему. Я — всего лишь глаза, но у Лео есть и руки.
Джерри покачал головой.
— Я не знаю в точности, что делает Лео, или как он это делает, или кто ему помогает. Он не говорит мне, руководствуясь здравыми и вескими оперативными соображениями, да я и не хочу этого знать. Но я знаю. Я знаю, почему Лео делает то, что он делает, и я знаю, почему идея действия так зачаровывает его. Понимаешь, здесь ведь речь идет не просто о судорожном приступе ужаса, ограниченном небольшой территорией, как при каком-нибудь смерче. Современный мир глобальной стратегической политики и экономики — а это и есть мир Лео — это восемь миллиардов человек, потерявших всякий контроль над своей судьбой и грызущих свою планету до самых костей. Это наша цивилизация, превратившаяся в бесконечный поедающий мир ужас, — чем-то подобным, весьма возможно, станет эф-шесть. И Лео — он живет в этом мире, и питается его энергией, и пытается подчинить его своей воле. Знаешь, ему ведь очень бы хотелось, чтобы я присоединился к нему, помог ему управляться с хаосом любыми возможными средствами. И я могу понять своего брата. Я могу сочувствовать ему. Мы с ним страдаем одним и тем же недугом; мы понимаем друг друга так, как понимают не многие.
— Вот и хорошо, — сказала Джейн. Она накрыла его руки своими.
— Джерри, когда все это закончится, именно этим мы и займемся. После того как эф-шесть иссякнет, все будет позади, и мы покажем всему миру то, что мы знаем и чему мы были свидетелями, — после этого мы займемся твоим братом! Ты и я, вместе. Мы вытащим его из его неприятностей, чем бы они ни были, и поставим на верную дорогу.
— Это серьезный вызов, дорогая.
— Джерри, ты ведь сам сказал, что тебе нужна большая задача. Ну так вот, у тебя есть большая задача, теперь я ее увидела! Сколько бы ни было у твоего брата друзей-политиков, какую бы серьезную проблему он собой ни представлял, но он всего лишь человеческое существо, и он не настолько велик, как ураган, способный стереть с лица земли всю Оклахому. Я не боюсь твоего урагана, я не боюсь тебя, и я не боюсь твоего брата. Ты не сможешь отпугнуть, отвадить меня от себя никакими разговорами; я люблю тебя и останусь с тобой, и ничто не сможет взять меня от тебя, ничто, кроме смерти! Мы справимся. Мы ведь не просто беспомощные наблюдатели, мы тоже делаем дело, по-своему. По-своему мы оба, ты и я, очень практичные люди.
— Милая, — проговорил он с чувством, — ты так добра ко мне!
Из динамика вырвался голос:
— Здесь Рик на «Бейкере»! У нас циркуляция!
Бесконечный дождь может нагнать депрессию, и нет худшего несчастья, чем наводнение; но в засухе есть нечто особенно подлое, и изощренное, и изматывающее. Засуха — настоящее испытание духа.
Они преследовали смерч вдоль границы великого антициклона. Это был длинный, похожий на веревку, эксцентричный Ф-2, и что было особенно странно, он двигался с севера на юго-запад — весьма необычная траектория для Аллеи Торнадо. Этот Ф-2 был исключительно долгоживущим, и хотя он так и не достиг настоящей сокрушительной мощи, он тем не менее постоянно подкачивался энергией от края антициклона. Он нес с собой град, опасный, черный, насыщенный пылью град, — но почти ни единой капли дождя.
Но вот Ф-2 окончательно свернулся в веревку и исчез. Джейн с Джерри были в районе каньонов к западу от Амарилло, в той части Техасского выступа, которая в обиходе называлась Разломами. Вначале они ехали по бездорожью через плоскую равнину, а потом местность перед ними распахнулась. Сейчас Канейдиан-ривер была всего лишь небольшой речкой, но на протяжении последнего оледенения она была более чем полноводной и проделала ужасные изменения в местном ландшафте. Здесь были настоящие столовые горы, а не какие-нибудь приплюснутые холмики, как на юге Высоких равнин. Столовые горы, собственно, не являются горами — мощными прорывами подстилающей ландшафт коренной породы. Это всего лишь останцы — все, что осталось от древнего рельефа после многих веков упрямого сопротивления потокам дождей, и плоскостной эрозии, и врезанию оврагов. Сверху столовые горы прикрыты слоем плотного песчаника, но под этой крышкой находится мягкая, красноватая, крошащаяся, очень коварная порода, представляющая собой едва-едва окаменевшую глину. Эта порода настолько хрупка, что ее можно отламывать целыми кусками и крошить в пыль между пальцами. Эти горы были беззубы, ужасающе терпеливы и покрыты по бокам морщинами; их склоны сплошь изъедены вертикальными промоинами и усеяны обломками подмытых снизу и упавших песчаниковых глыб.
Это очень старая и очень дикая местность. Дорог здесь немного, а те, что есть, нуждались в ремонте. Вдоль местных ручьев и промоин люди иногда находили двенадцатитысячелетней давности кремневые наконечники копий вперемешку с почерневшими обломками костей вымершего гигантского бизона. Джейн часто думала, какой была реакция этих обладателей кремневых копий, фолсомских людей [45], когда они осознали, что истребили своих гигантских бизонов, стерли их с лица земли своими смертоносными высокотехнологичными атл-атлями [46], своей передовой кремнеобрабатывающей промышленностью и огромными всепожирающими лесными пожарами, которые они использовали, чтобы в конвейерном режиме загонять обезумевших бизонов на обрывистые края каньонов. Может быть, кто-то из них проклинал пожары и атл-атли и пытался уничтожить кремни, а кто-нибудь другой всю жизнь мучился сознанием того, что он является соучастником столь ужасного преступления. Ну а подавляющее большинство, как всегда, попросту ничего не заметило.
Джерри не больше нее стремился обсуждать эти вещи. Малкэхи был не похож на других людей. Не в том смысле, что он обладал какими-то особенными достоинствами, нет, — просто Джерри иногда вообще не особенно походил на человеческое существо. Джейн и сама была талантлива; она знала, что значит быть талантливее других людей настолько, чтобы тебя порой не любили за это. Но она понимала, что ее талант совсем не в том роде, что у Джерри. Познания Джерри в отдельных областях были настолько мощными, что он казался попросту инопланетянином. В его мозговой активности существовали обширные пространства, которые были не менее яркими, раскаленными и сияющими, чем у наркомана под кайфом.
Джейн не обладала большими способностями к математике, математика всегда была для нее территорией, через которую ей приходилось ползти на животе, словно по вязкой глине. У нее ушло некоторое время, чтобы по-настоящему осознать, что этот странный человек посреди западнотехасской пустыни, со своей наспех собранной командой чудиков, действительно является одним из самых одаренных математиков в мире.
Родители Джерри были компьютерщиками-теоретиками в Лос-Аламосе. Они оба являлись отличными специалистами, но их сын Джерри уже в двенадцатилетнем возрасте занимался передовыми проблемами магнитогидродинамики. Джерри был первопроходцем в таких областях, как многомерные множества с минимальной поверхностью и инвариантные многочлены высшего порядка — в таких вещах, при одном взгляде на которые начинали закипать мозги. Джерри был настолько хорошим математиком, что это пугало. Его коллеги никак не могли решить, что им делать: завидовать его таланту или возмущаться тем, что он почти не публикует свои работы. Время от времени Джейн попадался в Сети какой-нибудь идиот, который начинал допекать ее насчет «профессиональной квалификации» Джерри, и тогда она посылала скептику но электронной почте работу, опубликованную Джерри в 2023 году, где излагалась «гипотеза Малкэхи». Скептик пытался ее прочесть, его мозги сворачивались в трубочку, он тихо убирался прочь и больше не попадался на глаза.
Разве что он оказывался одним из математиков-энтузиастов. Бригада привлекала энтузиастов всех мастей. Большинство из них оказывались попросту придурками, но время от времени в лагере появлялся какой-нибудь взволнованный худосочный парень, которому было глубоко наплевать на торнадо и который очень-очень хотел, чтобы Джерри забыл всю эту чепуху и снова занялся рассчетами того, сколько мыльных пузырей может уместиться внутри стягивающегося тора в гиперпространстве. С такими людьми Джерри всегда обращался ужасающе ласково.
Таскание тяжестей было еще одной бросавшейся в глаза чертой, выдававшей необычность Джерри. Он не всегда был таким, как сейчас. Она видела фотографии Джерри в молодости — ей послала их его мать, — и на них Джерри был гибким и стройным, он застенчиво сутулился, как это бывает у высоких подростков. Поднятием тяжестей занимались многие в бригаде, Джейн и сама какое-то время ходила с утяжелителями, частично чтобы стать сильной, частично для того, чтобы понять, в чем здесь суть. Но Джерри занимался с утяжелителями просто потому, что это экономило его время. Быть большим, как дом, само осознание этого экономило его время и силы: он мог ненадолго всплыть из своей бездны рассеянности, рявкнуть что-нибудь, и все вокруг тут же вскакивали и бежали выполнять. Благодаря тому что он излучал грубое физическое превосходство, Джерри не приходилось останавливаться слишком надолго, чтобы что-то объяснять. Плюс к тому утяжелители давали Джерри занятие, пока он серьезно размышлял — а Джерри любил серьезно размышлять и делал это по пять часов подряд ежедневно. То, что при этом он таскал на ногах тридцать килограммов стали, по-видимому, никогда особенно не отражалось на его раздумьях.
Не было никакого сомнения, что величайшим испытанием в жизни для Джерри было общение с другими человеческими существами. Он на самом деле очень серьезно работал над этой проблемой, с таким мучительным терпением, усердием и целеустремленностью, что сердце Джейн просто таяло от сострадания к нему.
Джерри не мог по-настоящему сопереживать людям, проникаться их чувствами, поскольку сам не вполне являлся человекоподобным существом. Однако он мог моделировать людей. Он мог холодно охватить всю структуру личности другого человека, воссоздать ее в собственной голове и устроить ей, так сказать, стендовое испытание. Он строил свои отношения с другими членами бригады так же, как однорукий человек строит модели соборов из зубочисток.
И когда он заканчивал свои вычисления, он усаживал тебя перед собой. И начинал рассказывать тебе во всех подробностях, что именно ты на самом деле думаешь, и что в действительности является твоим мотивом, и как тебе достичь того, что ты хочешь, и как это, между прочим, сможет помочь также и ему, и всем остальным. Все это выкладывалось с такой потрясающей ясностью и детальностью, что при одном сравнении твое собственное представление о себе рассыпалось на кусочки. Джерри мог просто выдумать все это, всего лишь внимательно наблюдая за тобой и размышляя, но это настолько больше походило на тебя, что казалось более реальным, нежели твоя собственная персона. Это было все равно что оказаться лицом к лицу со своим идеальным «я», своей высшей природой, более спокойной, более благоразумной, более мудрой и более управляемой. И все, что тебе оставалось, — это позволить шорам упасть с глаз и протянуть руку за тем, чего ты желаешь.
Джейн и сама один раз прошла через этот процесс. Ну, собственно, скорее даже полраза. Очень непросто соблазнить кого-либо, будучи одетой в бумажный комбинезон. Ты расстегиваешь «молнию» до пояса и стыдливо стягиваешь его с себя, и это выглядит так, словно ты предлагаешь парню пару булочек, вытащив их из пакета. И тем не менее, когда он принялся за нее со своим зубочисточным анализом, она сразу поняла, что единственным способом покончить с этим занятием будет повалить его на пол и оседлать.
И это сработало великолепно; это действительно заткнуло Джерри, к великому удовлетворению всех заинтересованных лиц. Теперь они с Джерри могли свободно и открыто обсуждать всевозможные вещи: смерчи, интерфейсы, аппаратуру, лагерь, федералов, рейнджеров, других членов бригады — даже деньги. Однако они никогда не обсуждали свои отношения. У отношений не было даже имени. У отношений были собственная форма и собственная жизнь, и они не были построены из зубочисток.
Но сейчас Джерри сам назначил себя в ее машину. Он никогда не делал подобных вещей без причины. Рано или поздно дело должно было дойти до развязки. Большое горячее ядро в их отношениях ушло, для них обоих это было больно, и Джерри не мог не выдать какого-нибудь рационального анализа на этот счет. Она только надеялась, что все кончится хорошо.
— Впервые в жизни я по-настоящему боюсь, — произнес он.
Джейн опустила пакет с гранолой на пол.
— Боишься чего, милый?
— Мне кажется, дела у нас развиваются по наихудшему сценарию.
— Что в нем плохого?
— Я ведь никогда не говорил с тобой о том, что, на мой взгляд, получится, если это станет постоянной чертой?
— Хорошо, — сказала она, собираясь с духом. — Если ты действительно этого хочешь, говори.
— Сам ветер — это еще вполовину не самое плохое. Но он может обнажить поверхность земли вплоть до самой коренной породы. Он может поднять в тропосферу больше пыли, чем самое большое извержение вулкана!
— Ох, — проговорила она. — Ты имеешь в виду эф-шесть!
Взгляд, который он на нее бросил, был самым странным из всех его взглядов за время их знакомства.
— Джейни, с тобой все в порядке?
— Да, да, конечно. Со мной все настолько в порядке, насколько это может быть при моей инфекции. Прости, я просто решила, что ты хочешь поговорить о другом. Так что насчет эф-шесть, милый?
— Да в общем-то ничего особенного, — ответил Джерри, глядя прямо перед собой. — Просто он может убить всех в округе в радиусе нескольких сотен километров. Включая нас, разумеется. Все это за первые же несколько часов. А после этого — гигантская перманентная воронка на планетарной поверхности. Это вполне может произойти! Это может действительно случиться в реальном мире.
— Я это знаю, — сказала Джейн. — Но по какой-то причине я как-то не очень беспокоюсь об этом.
— Возможно, тебе все же следовало бы побеспокоиться, Джейн. Это может означать конец цивилизации.
— Я просто не могу в это поверить настолько, чтобы беспокоиться, — сказала она. — То есть я действительно верю, что в этом сезоне должно разразиться что-то устрашающее, но я не могу поверить, что это будет означать конец для чего-либо. Это как будто… почему-то… я просто не могу поверить, что этой цивилизации удастся так легко соскочить с крючка. «Конец цивилизации» — какой конец? И какой цивилизации, если уж на то пошло? Никакого конца нет! Мы зашли чуть дальше, чем нужно, чтобы у нас мог быть какой-то конец. Мы завели себе такие проблемы, которым просто не позволено иметь конец!
— Тропосфера может оказаться насыщена пылью. Если так, это будет аналогом ядерной зимы.
Он помолчал.
— Но разумеется, серьезное понижение температуры через какое-то время истощит воронку.
— Вот именно! И всегда получается что-нибудь в этом роде! Положение может быть совершенно кошмарным, но потом откуда-то берется что-нибудь другое, настолько невообразимое, что то, что было до этого, просто теряет значение. Ведь так и не случилось никакой ядерной войны или ядерной зимы! И никогда не собиралось случаться. Это все оказалось просто дурацкой гипотезой, так что люди смогли спокойно продолжать разрушать окружающую среду, чтобы все закончилось тем миром, в котором мы сейчас живем и пожинаем плоды.
Она вздохнула.
— Ты знаешь, я в детстве как-то видела, как небо стало черным. Оно было черным, как пиковый туз! Однако это не продлилось долго. Просто нас накрыло большим пыльным котлом. Даже если эф-шесть окажется действительно таким ужасным, все равно кто-нибудь где-нибудь да выживет. Выживут миллионы людей, может быть миллиарды. Они заберутся в какую-нибудь долбаную соляную шахту, прихватив с собой взломанный хлорофилл, и генное моделирование, и сверхпроводники; и пока при них будут виртуальные шлемы и кабельное телевидение, большинство из них вообще ничего не заметит!
— Люди высказывали такие мысли и перед началом плохой погоды, — сказал Джерри. — Ну, это, конечно, был не конец мира, но будь уверена, они ее заметили! Те, кто дожил до того, чтобы заметить.
— Ну хорошо, — выдохнула Джейн. — Пусть будет по-твоему. Предположим ради спора, что эф-шесть действительно будет концом мира. И что ты собираешься с этим делать?
Он ничего не ответил.
— Хочешь, давай поедем в Коста-Рику? Я знаю там классную маленькую гостиницу, там делают замороженные margaritas [42]и есть горячий душ…
— Нет.
— Ты ведь хочешь добраться дотуда и взломать эф-шесть, что бы ни случилось, правда? Само собой, хочешь. И добрая старая Джейни хочет пойти и сделать это вместе с тобой. Тоже само собой. И не о чем тут спорить!
— Я беспокоюсь, когда ты так говоришь, Джейн. Ты не настолько цинична.
Джейн запнулась. Джерри редко позволял себе вот так открыто признавать, что его что-то беспокоит. Она заговорила спокойнее:
— Дорогой, послушай меня. Не стоит так волноваться за нас. Все в бригаде знают, что это очень опасно. Ты не скрывал этого, и для нас в этом нет ничего неожиданного. Если это случится, ты не сможешь нас защитить, и мы это знаем. Мы все взрослые люди — ну, или почти все, — и мы знаем, что делаем…
Она пожала плечами.
— Во всяком случае, знаем достаточно хорошо. Гораздо лучше, чем эти тупые федералы из «SESAME». И уж конечно намного лучше, чем эти чертовы бедняжки простые граждане.
— Я все-таки думаю, что после этой охоты надо будет устроить в бригаде пау-вау и откровенно и доходчиво объяснить это всем.
— Хорошо. Прекрасно. Если тебе станет от этого лучше, так и сделай. Но я могу сразу сказать тебе, что будет. Никто не станет вскакивать и говорить: «Ах, Джерри, погоди-ка! Очень большой торнадо? Нет-нет, прошу прощения, мне слишком страшно, чтобы продолжать наблюдения». Да ведь ничего подобного не происходило уже восемь миллионов лет!
Она рассмеялась.
— Ты их сейчас и хлыстом не отгонишь!
— Эф-шесть не просто какой-то там смерч. Я думаю над этим все больше и больше… Это будет ураган совершенно другого порядка, нечто совершенно беспрецедентное. У нас впереди что-то, чего я не понимаю. Бригадиры — хорошие ребята. Они доверяют моему суждению и из-за этого могут погибнуть. Это неправильно^.
— Джерри, мы, бригадиры, — как солдаты. Мы всегда можем погибнуть, правильно это или нет. Кроме того, мы все равно охотились бы на смерчи, даже если бы тебя не оказалось рядом. Если ты думаешь, что я занимаюсь этим только для того, чтобы сделать тебе приятное, тебе лучше переменить свое мнение! Эф-шесть — это самое большое из всего, что мы видели, это наша награда. Это то, чего я хочу.
Она подняла на колени свой пакет с гранолой.
— Я могу попросить Эйприл Логан приехать сюда к нам.
— Твоего профессора по дизайну? Но зачем?
— Эйприл сейчас уже почти не преподает, она в основном занимается критикой в Интернете. И она делает это мегакруто! У нее есть реальное влияние. Это самый серьезный из моих сетевых друзей. Если Эйприл Логан пустит слух о том, что у нас назревает горячее событие, мы сможем собрать к себе кое-кого из мегателевизионщиков. Таких людей, которые возьмут у нас наши данные и в кои-то веки сделают все так, как надо. Мы сможем привлечь большую аудиторию.
— То есть деньги, ты имеешь в виду?
— Именно, Джерри. Деньги. Целыми мешками. — Она пожала плечами. — Ну, точнее, их сетевой эквивалент: внимание, доступ. Известность. Я смогу превратить это в деньги. Это не очень просто, но существуют способы.
— Понимаю.
— Вот и хорошо. Поэтому можешь забыть всю эту рыцарскую чепуху насчет того, чтобы защитить бедную маленькую меня от большого плохого урагана.
— Ладно, — сказал он. — Все это хорошо, Джейн. Ты делаешь все правильно, и я ожидал от тебя как раз этого. Но как насчет того, что будет после урагана?
— Что ты имеешь в виду?
— Вот еще одна неизвестность, то, что меня на самом деле останавливает. Предположим, что мы переживем эф-шесть. Как-нибудь справимся. Мы сделаем его, заработаем себе кучу денег и славу, и все это останется позади. Что мы будем делать дальше? Что с нами станет? С тобой и мной?
Она была удивлена и более чем встревожена, услышав, что Джерри поднимает этот вопрос.
— Милый, но из-за этого ничего не должно меняться! Ты что думаешь, у меня никогда прежде не было денег? Я могу управляться с деньгами, ты и сам это знаешь. Это для нас не проблема! Мы дадим себе передышку, отправимся на каникулы, как бригада всегда это делает. Апгрейдим нашу аппаратуру и на этот раз сделаем ее действительно пристойной. Ты сможешь написать статью, а у меня будет куча работы в Нете… Будем ждать следующего сезона.
— Но в следующий сезон уже не будет эф-шесть. А учитывая, что глобальное содержание С0 2начнет наконец падать, другого эф-шесть, возможно, не будет уже никогда…
— Ну так и что? Всегда найдутся другие торнадо! Даже если СO 2упадет, это еще не значит, что погода станет спокойнее. Да в воздухе во времена чрезвычайного положения было меньше СO 2, чем сейчас! Кроме того, СO 2— это только одна часть разрушения климата. Остается еще обезлесение тропиков и потепление океанов…
Джерри ничего не ответил.
— Есть еще тепловое загрязнение от городов. И изменения в североатлантических течениях. Отступление ледников в Антарктиде, повышение альбедо в Африке, ХФУ [43]в озоне, и эти постоянные сбои в цикле ЭНЮК [44], и колебания солнечной активности… Боже, да я не могу даже просто перечислить все, чем можно заняться! Джерри, погода никогда не успокоится и никогда не станет нормальной! Не в нашей жизни. А возможно, этого не случится и за триста лет. У нас будут все смерчи, какие мы только захотим! Мы с тобой — да мы же эксперты по стихийным бедствиям, а стихийные бедствия будут поставляться нам бесконечно! А если тебе к тому же удастся подловить эф-шесть, в то время как федералы будут сидеть сложа руки, повторяя, что эф-шесть вряд ли вообще возможен, ты останешься знаменитым на все времена!
— Джейн, я предсказывал эф-шесть в течение десяти лет. Я не просто охочусь за смерчами — за смерчами может охотиться кто угодно. Смерчей недостаточно. Их тысячи, и специалистов по погоде тоже тысячи; но я другой, и причина этого — эф-шесть. Эта ужасная штука настолько завладела мной, настолько поглотила меня, зачаровала, покорила мое внимание, что я просто не имею понятия, как я буду жить, когда ее не станет. У меня все было направлено на этот критический момент, и вот сейчас мы в наилучшей форме, чтобы сделать это. Мы все объединились для этого: чтобы пройти сквозь ад и подловить эту штуку. Но потом — что станет с нами потом?
— Джерри… — Она покусала губу. — Джерри, обещаю тебе, что, пока я остаюсь в твоей жизни, у тебя ни когда не возникнет вопросов: что нужно делать и для чего жить. Хорошо?
— Это очень мило с твоей стороны, но я о другом, — сказал он грустно. — Это трудно объяснить, но… Мне нужно, чтобы у меня было дело. И оно должно быть большим, больше меня, потому что я могу работать только с таким делом, которое слишком велико для меня. То есть я остаюсь самим собой, и оно во многом является частью меня, но это нечто такое, чем я не могу управлять и что не могу контролировать. Это словно сила — даже насилие, — которая раздирает вещи на лоскуты, и рубит их в капусту, и постигает их суть; и я не могу это контролировать, и никогда не мог! Ты меня понимаешь?
— Да. Я понимаю. Это словно смерч внутри.
— Точно.
— У меня тоже есть такой смерч, ты ведь знаешь. Только он совсем не такой, как у тебя. И то, что я с тобой, Джерри, сильно помогло мне управиться с ним, и мне теперь гораздо лучше! То, что нас с тобой объединяет, то, что мы даем друг другу, — это не что-то пагубное, или обреченное, или разрушительное, нет, это нечто по-настоящему хорошее и сильное! Мы постоянно видим много несчастий. И я не знаю, может быть, мир вокруг нас осужден. Мы изучаем катастрофы постоянно, каждый день. Но то, что у нас с тобой есть, то, что нас объединяет, что находится в самом центре всего этого, — оно действительно хорошее и сильное! В нем нет ничего слабого или хрупкого. Я никогда не любила никого другого так, как научилась любить тебя.
— Но когда этот монстр начнет крушить все вокруг, что, если мы окажемся в числе обломков?
— Я все равно буду хотеть и любить тебя.
— После эф-шесть я могу превратиться в совершенно другого человека. Я знаю, что все равно не смогу сидеть спокойно. Мне придется измениться, это неизбежно. Кто знает, может быть, я стану чем-то вроде Лео… Она резко выпрямилась.
— Что ты хочешь этим сказать? Объясни.
— Я хочу сказать, что сейчас я просто свидетель, Джейн. Наша бригада — мы все просто свидетели. Пол-Оклахомы может быть размолото в труху, и мы будем просто сидеть и наблюдать. Но есть те, кто говорит о погоде, как я и ты, и те, кто что-то делает с этим. Лео и его друзья — его люди — все они делают. Он человек, живущий в реальном мире, мой старший брат — компетентный человек, влиятельный человек. И это страшный мир, и мой брат порой делает очень страшные вещи. Если я только наблюдаю за разрушением, то Лео содействует ему. Я — всего лишь глаза, но у Лео есть и руки.
Джерри покачал головой.
— Я не знаю в точности, что делает Лео, или как он это делает, или кто ему помогает. Он не говорит мне, руководствуясь здравыми и вескими оперативными соображениями, да я и не хочу этого знать. Но я знаю. Я знаю, почему Лео делает то, что он делает, и я знаю, почему идея действия так зачаровывает его. Понимаешь, здесь ведь речь идет не просто о судорожном приступе ужаса, ограниченном небольшой территорией, как при каком-нибудь смерче. Современный мир глобальной стратегической политики и экономики — а это и есть мир Лео — это восемь миллиардов человек, потерявших всякий контроль над своей судьбой и грызущих свою планету до самых костей. Это наша цивилизация, превратившаяся в бесконечный поедающий мир ужас, — чем-то подобным, весьма возможно, станет эф-шесть. И Лео — он живет в этом мире, и питается его энергией, и пытается подчинить его своей воле. Знаешь, ему ведь очень бы хотелось, чтобы я присоединился к нему, помог ему управляться с хаосом любыми возможными средствами. И я могу понять своего брата. Я могу сочувствовать ему. Мы с ним страдаем одним и тем же недугом; мы понимаем друг друга так, как понимают не многие.
— Вот и хорошо, — сказала Джейн. Она накрыла его руки своими.
— Джерри, когда все это закончится, именно этим мы и займемся. После того как эф-шесть иссякнет, все будет позади, и мы покажем всему миру то, что мы знаем и чему мы были свидетелями, — после этого мы займемся твоим братом! Ты и я, вместе. Мы вытащим его из его неприятностей, чем бы они ни были, и поставим на верную дорогу.
— Это серьезный вызов, дорогая.
— Джерри, ты ведь сам сказал, что тебе нужна большая задача. Ну так вот, у тебя есть большая задача, теперь я ее увидела! Сколько бы ни было у твоего брата друзей-политиков, какую бы серьезную проблему он собой ни представлял, но он всего лишь человеческое существо, и он не настолько велик, как ураган, способный стереть с лица земли всю Оклахому. Я не боюсь твоего урагана, я не боюсь тебя, и я не боюсь твоего брата. Ты не сможешь отпугнуть, отвадить меня от себя никакими разговорами; я люблю тебя и останусь с тобой, и ничто не сможет взять меня от тебя, ничто, кроме смерти! Мы справимся. Мы ведь не просто беспомощные наблюдатели, мы тоже делаем дело, по-своему. По-своему мы оба, ты и я, очень практичные люди.
— Милая, — проговорил он с чувством, — ты так добра ко мне!
Из динамика вырвался голос:
— Здесь Рик на «Бейкере»! У нас циркуляция!
Бесконечный дождь может нагнать депрессию, и нет худшего несчастья, чем наводнение; но в засухе есть нечто особенно подлое, и изощренное, и изматывающее. Засуха — настоящее испытание духа.
Они преследовали смерч вдоль границы великого антициклона. Это был длинный, похожий на веревку, эксцентричный Ф-2, и что было особенно странно, он двигался с севера на юго-запад — весьма необычная траектория для Аллеи Торнадо. Этот Ф-2 был исключительно долгоживущим, и хотя он так и не достиг настоящей сокрушительной мощи, он тем не менее постоянно подкачивался энергией от края антициклона. Он нес с собой град, опасный, черный, насыщенный пылью град, — но почти ни единой капли дождя.
Но вот Ф-2 окончательно свернулся в веревку и исчез. Джейн с Джерри были в районе каньонов к западу от Амарилло, в той части Техасского выступа, которая в обиходе называлась Разломами. Вначале они ехали по бездорожью через плоскую равнину, а потом местность перед ними распахнулась. Сейчас Канейдиан-ривер была всего лишь небольшой речкой, но на протяжении последнего оледенения она была более чем полноводной и проделала ужасные изменения в местном ландшафте. Здесь были настоящие столовые горы, а не какие-нибудь приплюснутые холмики, как на юге Высоких равнин. Столовые горы, собственно, не являются горами — мощными прорывами подстилающей ландшафт коренной породы. Это всего лишь останцы — все, что осталось от древнего рельефа после многих веков упрямого сопротивления потокам дождей, и плоскостной эрозии, и врезанию оврагов. Сверху столовые горы прикрыты слоем плотного песчаника, но под этой крышкой находится мягкая, красноватая, крошащаяся, очень коварная порода, представляющая собой едва-едва окаменевшую глину. Эта порода настолько хрупка, что ее можно отламывать целыми кусками и крошить в пыль между пальцами. Эти горы были беззубы, ужасающе терпеливы и покрыты по бокам морщинами; их склоны сплошь изъедены вертикальными промоинами и усеяны обломками подмытых снизу и упавших песчаниковых глыб.
Это очень старая и очень дикая местность. Дорог здесь немного, а те, что есть, нуждались в ремонте. Вдоль местных ручьев и промоин люди иногда находили двенадцатитысячелетней давности кремневые наконечники копий вперемешку с почерневшими обломками костей вымершего гигантского бизона. Джейн часто думала, какой была реакция этих обладателей кремневых копий, фолсомских людей [45], когда они осознали, что истребили своих гигантских бизонов, стерли их с лица земли своими смертоносными высокотехнологичными атл-атлями [46], своей передовой кремнеобрабатывающей промышленностью и огромными всепожирающими лесными пожарами, которые они использовали, чтобы в конвейерном режиме загонять обезумевших бизонов на обрывистые края каньонов. Может быть, кто-то из них проклинал пожары и атл-атли и пытался уничтожить кремни, а кто-нибудь другой всю жизнь мучился сознанием того, что он является соучастником столь ужасного преступления. Ну а подавляющее большинство, как всегда, попросту ничего не заметило.