Страница:
— Это мой любимый городской квартал, — сказал Поль. — Я жил здесь за несколько лет до того, как начал преподавать. Квартал спланировали и выстроили теоретики съедобных городских грибов.
— Теоретики чего?
— Стены сплошь обжиты грибами. Вы можете есть город сырым. И эти стены вполне питательны.
Сама идея и возможность есть грибы со стен ей не понравилась. Кое-где стены были украшены разными граффити с добавкой из полезных гербицидов. Буквы вроде пятен размытого желтого цвета. «Под пляжем — мостовая» [7]. Кудри арабской вязи. Задорная мальчишеская рожица с копной буйных волос.
Они обогнули сиявший яркими огнями многоэтажный дом. Открытые этажи были помечены нумерованными прорезями. Люди лежали в углублениях нумерованных площадок под палящими лучами искусственного солнца. На них были наглазники, с головы до ног они были укрыты слоем серо-зеленых оптических волокон.
— Что это за место? Морг?
— Общественная баня.
— А где тут вода?
— В этой бане нет воды, здесь органическая чистка листьями. Вы окунаетесь в гелевый раствор и лежите под потоками света. Вас опыляют спорами, и их частички срастаются с вашей кожей. Когда споры перестают размножаться, аппарат очищает вашу кожу. Корка слетает, как тонкий лист. Так тело очищается от грязи и кожных эпителий. Это очень тонизирует.
— То есть баня из живой плесени?
— Да, это точное определение. Как видите, есть возможность использовать малую толику виртуальности вот в такой камере. Прекрасная общественная услуга для жителей съедобного квартала. А после ваше тело покрывают местной смесью человеческих микробов.
— Да, но эта плесень…
— Очень приятная и прирученная плесень. Никакого вреда от нее нет. — Он помедлил. — Надеюсь, вас не шокируют обнаженные тела. Они безобидны. И в Штутгарте это обычное дело.
— Разумеется, меня не шокирует нагота, но вот плесень!
— Вы провинциалка, — с легкой улыбкой произнес Поль. Он явно презирал ее. — Штутгарт проектировался как самый дружелюбный город в Европе. И дело не в том, что его жители как нигде более открыты и приветливы, нет, они ничем не лучше обитателей других больших городов. Скорее сама структура города на редкость расположена к своим пользователям. — Поль указал жестом на улицу, где в воздухе кружились басовито жужжащие насекомые. — Если вам повезет и вы снимете номер в этом дорогом отеле, знайте, что в нем все сделано из особого кристаллического сплава дерева и металла. Вы можете питаться стенами. Можете очищать организм, где только пожелаете. А когда ляжете спать, то в любом месте номера перед вами предстанет уютная кровать из мха и заботливо вас укроет. Там всегда тепло и тихо. Покровы слегка ощутимы, безопасны, чувствительны. Короче, в высшей степени цивилизованное ложе. Там приручены все микробы. Жизнь развивается по своим циклам, но отвратительного посмертного гниения не происходит. Это все позади, как дурной сон.
— Гмм. — Она осмотрела стену отеля — ворсистый влажный каскад разноцветных мхов. — Когда вы об этом говорите, все звучит совсем не страшно.
Они входили в дверь, когда мимо проехал грузовик, окутавший их густым желтым газом.
— Это был фантастический план. Город, освободивший своих пользователей от материальных, биологических оков. Источник питания, вдохновения и, конечно, надежное убежище от ужасных эпидемий. Возможно, конечный результат не входил в намерения строителей, но город оказался столь щедр, что уничтожил экономику. Для того чтобы в нем долго жить, нужно быть особым человеком, лишенным собственнических инстинктов. Бунтарем, мечтателем, философом… Вот для кого этот город. А еще он стал популярен среди умственно отсталых. Им удобно в нем существовать… А сейчас, через много лет, этот квартал просто кишит мистиками…
— Кающимися?
— Да, всевозможными католическими фанатиками, также множеством мелких миссионеров. Экстатическими миссионерами, харизматическими миссионерами, мусульманами. К сожалению, экстатики и харизматики ненавидят друг друга и постоянно соперничают.
— А разве так не было раньше? — Она отступила в сторону, когда мимо них на велосипедах проехали три обнаженные женщины, их толстые ляжки энергично колыхались.
— Фанатики всегда ненавидят и боятся еретиков и диссидентов куда сильнее, чем презренную буржуазию. Их можно отличить именно по этому признаку… Нетерпимость вредит фанатикам. Здесь, в Штутгарте, не обошлось без насилия и уличных потасовок. Было даже несколько убийств… Вы когда-нибудь пользовались психоделиками, Майа?
— Нет, никогда.
— А я пользуюсь. У меня есть с собой.
Она огляделась по сторонам. Ворсистые стены, зелень, жаркий сумрачный свет, урбанистическая вселенная маленьких ползучих существ.
— А что случилось?
— Я видел Бога. Бог был очень душевным, заботливым, мудрым. Я почувствовал к Нему огромную благодарность и любовь. Точно такую реальность некогда описал Платон — то сильнейшее впечатление от света, идущего из космоса. Это была реальность, увиденная Богом, а не фрагментарная, статичная рациональность человеческого разума. Это было мистическое озарение вопреки всяким доводам рассудка. Я оказался рядом с моим Создателем и мог лицезреть Его во плоти и крови.
— Как это случилось? Ваши родители религиозны?
— Нет, вовсе нет. Я пришел к этому, потому что наблюдал, как религия захватывает других людей. И хотел увидеть, хватит ли у меня сил пройти через это испытание и остаться в стороне.
— И что же?
— Да, у меня хватило сил. — Взгляд Поля стал каким-то отстраненным, рассеянным. — Вот и моя капсула. Скоро у меня должна начаться лекция. Простите, но я должен вас покинуть.
— Неужели? О господи!
Поль подошел к маленькой машине в виде капсулы, набрал на клавиатуре код. Сводчатая дверь распахнулась. Он швырнул свой рюкзак в обитую чем-то мягким капсулу.
— Я расстаюсь с вами, потому что должен идти, — спокойно сказал он. — Но оставляю вас в очаровательном Штутгарте. Надеюсь, что вы с пользой проведете здесь время. — Поль нажал на клавишу еще раз, забрался внутрь и обхватил колени руками. — До встречи в Праге, Майа.
— А u revoir,Поль! — Она помахала ему, и дверь закрылась с жестким пневматическим хлопком.
Капсула исчезла, ее место тут же заняла другая.
Майа провела в Штутгарте три мучительных дня, бродя, точно призрак, по его площадям, похожим на пчелиные соты, заходя в непривычно либеральные городские аптеки. Она возвращалась в Прагу вечерним поездом; погрузилась в спальное кресло и ехала в полной тишине и уединении. Как приятно было вновь почувствовать себя в знакомой обстановке мчащегося поезда. Ее била дрожь от внутреннего возбуждения и пережитого культурного шока. Она даже не могла как следует поесть. С каждым часом ее все глубже затягивала новая реальность, для которой обычные телесные понятия, такие как «голод» или «усталость», с трудом поддавались описанию.
Она задремала, но переводчик, по-прежнему находившийся у нее в ухе, стал ей что-то напевать. Сначала очень тихо и нежно, словно мелодия летела издалека. Но потом звучание усилилось. Майа не знала, как действует испорченный аппарат, и не удивилась, когда он издал четкий кашляющий звук и обратился к ней:
— Привет, пользователь Майа.
— Привет, — удивленно откликнулась она.
— Это интерактивное послание для вас от Энтерпрайзерс из Базеля. Мы изобретатели и производители этой трансляционной сети. Вы нас поняли? Ответьте, пожалуйста, и скажите: «Да, я вас поняла» — на вашем родном языке.
— Да, я вас поняла, — ответила Майа по-английски.
Она оглядела вагон. Она громко говорила с пустотой, но, кажется, никто не удивлялся. Пассажиры догадались, что она пользуется мобильным аппаратом Сети.
— Пользователь Майа, это ожерелье на цепочке находится в вашем распоряжении уже две недели. Вы ознакомились с ее функциональным устройством на честине, английском, итальянском, немецком и французском языках. Мы надеемся, что вы считаете все трансляционные услуги точными и оперативными.
— Да, это так.
— Вы обратили внимание на ювелирную отделку вашего ожерелья? Было бы так просто нанизать дешевые бусины из меди и силикона, но мы предпочли классический стиль и выбрали настоящие драгоценные камни. Мы в Энтерпрайзерс гордимся нашим традиционным европейским качеством. Вы пользуетесь нашим изделием, и это доказывает, что вы утонченная женщина с хорошим вкусом. В наши дни любая компания-однодневка способна снабдить туриста автоматическим переводчиком. Мы в Энтерпрайзерс создали библиотеку современных европейских языков и включили туда часто употребляемые лексиконы современного сленга и арго. Мы постоянно предоставляем пользователям материалы нашего фонда. Уровень наших лингвистических услуг чрезвычайно высок.
— И я так думаю.
— Если вы согласны с тем, что наше ожерелье соответствует вашим личным запросам, то мы рассчитываем на вознаграждение наших усилий. Мы даже настаиваем на этом. Не кажется ли вам, что это честно и справедливо, пользователь Майа?
— Я не вполне понимаю, чего вы хотите от меня?
— Если вы отправите нам семьсот марок, мы снабдим вас новейшими словарными материалами. Мы также зарегистрируем вас в нашей компании, предоставим дополнительные услуги и ответим на все ваши вопросы.
— Конечно, как только у меня появится столь крупная сумма, я непременно вышлю вам деньги.
— Мы чувствуем, что назначили достойную цену и вправе получить от вас указанную сумму, пользователь Майа. Наш бизнес основан на взаимном доверии. Мы знаем, что вы нам доверяете. Доверяете вашему прибору в вашем правом ухе, этой очень тонкой мембране для личного пользования. Мы уверены, что взаимное уважение станет залогом длительных отношений. Наш сетевой адрес действителен в любой точке земного шара, мы принимаем наличность. Ждем вашего ответа и надеемся его вскоре получить.
В полночь она возвратилась в Прагу, возбужденная обилием впечатлений, с ноющими от усталости ногами. Прага была прекрасна. Такой надежный сказочный и в то же время реальный, поразительный древний город. Бартоломейская улица показалась ей очень милой. А дома, и особенно ее дом, — уютными. Она немного помедлила у двери Эмиля, потом поднялась по лестнице и постучала в квартиру пани Нажадовой.
— Кто там? — Пани Нажадова открыла дверь и внимательно оглядела Майю с головы до пят. — Что он с вами сделал?
— Каждый месяц бывают дни, когда женщине нужно побыть одной. А он этого не понимает.
— Ох уж этот отвратительный, безмозглый хам. Как это на него похоже! Входите. Я смотрю телевизор. — Пани Нажадова усадила ее на диван. Дала ей одеяло, грелку и приготовила кофе. Затем сама уселась в кресло-качалку и склонилась над ноутбуком, пока по телевизору громко говорили что-то на честине.
В комнате пани Нажадовой было тесно от плетеных корзиночек, вазочек, бутылок, пасхальных яиц и других безделушек. В синей стеклянной вазе стоял букет садовых лилий. А на стенах висело множество фотографий покойного пана Нажада, крупного, полного улыбчивого мужчины. Судя по этим снимкам — лыжника и заядлого рыболова. Посмотрев на его спортивную экипировку, Майа поняла, что он скончался по меньшей мере лет двадцать тому назад.
Она отвела взгляд от фотографий и почувствовала пронзительную боль и жалость ко всем женщинам в мире, прожившим с мужьями долгие годы и преданно любившим их все это время. Теперь они остались одни — и настоящие вдовы, и виртуальные вдовы, и мечтавшие овдоветь, и уже овдовевшие. Можно пережить свою сексуальную жизнь, но в памяти она останется навсегда, как навсегда остается детство.
Золотая птица Майи зазвенела у нее на груди. Она начала вызванивать время тонким, пронзительным, тревожным звуком, по-видимому подчиняясь музыкальному такту и намекая на неоплаченное количество минут и часов. Майа снова засунула птицу в ухо, и та принялась переводить телепередачу.
— На самом деле это свойство онтологического чистилища, — проговорил телевизор. Она узнала Аквината, пса, выступавшего в немецком ток-шоу. Речь собаки переводилась на честину. — То, что я называю своим разумом, связано с тремя мирами. У них его истоки. Это мир моих собственных собачьих познаний. Мир виртуального разума Сети вне пределов моего восприятия. И мир внутренней проводки, которую вживили в мой собачий мозг, с программой человеческого языка. Что же дал мне этот тройственный разум, где я нахожусь и где расположено мое истинное «я»? Являюсь ли я приложением к компьютеру или я собака с кибернетическим подсознанием? Более того, какая часть моих так называемых «мыслей» действительно выражается с помощью языка?
— Я полагаю, что подобная проблема характерна для любого ведущего ток-шоу, — согласился с ним гость.
— У меня отличные познавательные способности. Например, я могу решать математические задачи практически любого уровня сложности. Однако мой собачий мозг почти не знает цифр. Я решаю эти задачи, не понимая их.
— Понимание математики — одно из величайших интеллектуальных удовольствий. Мне жаль слышать, что ты лишен такого духовного опыта, Аквинат.
Пес кивнул. Было очень странно видеть, как в разговоре собака кивает головой. При этом неважно, как она одета.
— Подобная оценка значит еще больше, когда исходит от вас, профессор Харальд, с вашими научными заслугами.
— Между нами больше общего, чем может подумать какой-нибудь неуч, — любезно отозвался профессор. — В конце концов, в мозгу любого млекопитающего, включая, конечно, и человеческий мозг, есть множество функциональных отделений, и каждое из них обладает своей познавательной программой. Я должен тебе кое в чем признаться, Аквинат. Современная математика невозможна без машин. И у меня есть вживленный стимулятор. — Гость осторожно похлопал по своему морщинистому лбу. — Однако я никогда не чувствую его воздействия, даже если высказываю результаты этого воздействия; иногда я интуитивно ощущаю их правомерность.
— Скажите мне, эта деятельность продолжается и во сне, профессор?
— Постоянно. Многие мои лучшие результаты были получены именно так.
— И у меня то же самое. Во сне. Наверное, там мы, млекопитающие, обретаем нашу первородную сущность.
Профессор Харальд неторопливо пожал элегантно поданную собачью лапу.
Зрители вежливо зааплодировали.
4.
— Теоретики чего?
— Стены сплошь обжиты грибами. Вы можете есть город сырым. И эти стены вполне питательны.
Сама идея и возможность есть грибы со стен ей не понравилась. Кое-где стены были украшены разными граффити с добавкой из полезных гербицидов. Буквы вроде пятен размытого желтого цвета. «Под пляжем — мостовая» [7]. Кудри арабской вязи. Задорная мальчишеская рожица с копной буйных волос.
Они обогнули сиявший яркими огнями многоэтажный дом. Открытые этажи были помечены нумерованными прорезями. Люди лежали в углублениях нумерованных площадок под палящими лучами искусственного солнца. На них были наглазники, с головы до ног они были укрыты слоем серо-зеленых оптических волокон.
— Что это за место? Морг?
— Общественная баня.
— А где тут вода?
— В этой бане нет воды, здесь органическая чистка листьями. Вы окунаетесь в гелевый раствор и лежите под потоками света. Вас опыляют спорами, и их частички срастаются с вашей кожей. Когда споры перестают размножаться, аппарат очищает вашу кожу. Корка слетает, как тонкий лист. Так тело очищается от грязи и кожных эпителий. Это очень тонизирует.
— То есть баня из живой плесени?
— Да, это точное определение. Как видите, есть возможность использовать малую толику виртуальности вот в такой камере. Прекрасная общественная услуга для жителей съедобного квартала. А после ваше тело покрывают местной смесью человеческих микробов.
— Да, но эта плесень…
— Очень приятная и прирученная плесень. Никакого вреда от нее нет. — Он помедлил. — Надеюсь, вас не шокируют обнаженные тела. Они безобидны. И в Штутгарте это обычное дело.
— Разумеется, меня не шокирует нагота, но вот плесень!
— Вы провинциалка, — с легкой улыбкой произнес Поль. Он явно презирал ее. — Штутгарт проектировался как самый дружелюбный город в Европе. И дело не в том, что его жители как нигде более открыты и приветливы, нет, они ничем не лучше обитателей других больших городов. Скорее сама структура города на редкость расположена к своим пользователям. — Поль указал жестом на улицу, где в воздухе кружились басовито жужжащие насекомые. — Если вам повезет и вы снимете номер в этом дорогом отеле, знайте, что в нем все сделано из особого кристаллического сплава дерева и металла. Вы можете питаться стенами. Можете очищать организм, где только пожелаете. А когда ляжете спать, то в любом месте номера перед вами предстанет уютная кровать из мха и заботливо вас укроет. Там всегда тепло и тихо. Покровы слегка ощутимы, безопасны, чувствительны. Короче, в высшей степени цивилизованное ложе. Там приручены все микробы. Жизнь развивается по своим циклам, но отвратительного посмертного гниения не происходит. Это все позади, как дурной сон.
— Гмм. — Она осмотрела стену отеля — ворсистый влажный каскад разноцветных мхов. — Когда вы об этом говорите, все звучит совсем не страшно.
Они входили в дверь, когда мимо проехал грузовик, окутавший их густым желтым газом.
— Это был фантастический план. Город, освободивший своих пользователей от материальных, биологических оков. Источник питания, вдохновения и, конечно, надежное убежище от ужасных эпидемий. Возможно, конечный результат не входил в намерения строителей, но город оказался столь щедр, что уничтожил экономику. Для того чтобы в нем долго жить, нужно быть особым человеком, лишенным собственнических инстинктов. Бунтарем, мечтателем, философом… Вот для кого этот город. А еще он стал популярен среди умственно отсталых. Им удобно в нем существовать… А сейчас, через много лет, этот квартал просто кишит мистиками…
— Кающимися?
— Да, всевозможными католическими фанатиками, также множеством мелких миссионеров. Экстатическими миссионерами, харизматическими миссионерами, мусульманами. К сожалению, экстатики и харизматики ненавидят друг друга и постоянно соперничают.
— А разве так не было раньше? — Она отступила в сторону, когда мимо них на велосипедах проехали три обнаженные женщины, их толстые ляжки энергично колыхались.
— Фанатики всегда ненавидят и боятся еретиков и диссидентов куда сильнее, чем презренную буржуазию. Их можно отличить именно по этому признаку… Нетерпимость вредит фанатикам. Здесь, в Штутгарте, не обошлось без насилия и уличных потасовок. Было даже несколько убийств… Вы когда-нибудь пользовались психоделиками, Майа?
— Нет, никогда.
— А я пользуюсь. У меня есть с собой.
Она огляделась по сторонам. Ворсистые стены, зелень, жаркий сумрачный свет, урбанистическая вселенная маленьких ползучих существ.
— А что случилось?
— Я видел Бога. Бог был очень душевным, заботливым, мудрым. Я почувствовал к Нему огромную благодарность и любовь. Точно такую реальность некогда описал Платон — то сильнейшее впечатление от света, идущего из космоса. Это была реальность, увиденная Богом, а не фрагментарная, статичная рациональность человеческого разума. Это было мистическое озарение вопреки всяким доводам рассудка. Я оказался рядом с моим Создателем и мог лицезреть Его во плоти и крови.
— Как это случилось? Ваши родители религиозны?
— Нет, вовсе нет. Я пришел к этому, потому что наблюдал, как религия захватывает других людей. И хотел увидеть, хватит ли у меня сил пройти через это испытание и остаться в стороне.
— И что же?
— Да, у меня хватило сил. — Взгляд Поля стал каким-то отстраненным, рассеянным. — Вот и моя капсула. Скоро у меня должна начаться лекция. Простите, но я должен вас покинуть.
— Неужели? О господи!
Поль подошел к маленькой машине в виде капсулы, набрал на клавиатуре код. Сводчатая дверь распахнулась. Он швырнул свой рюкзак в обитую чем-то мягким капсулу.
— Я расстаюсь с вами, потому что должен идти, — спокойно сказал он. — Но оставляю вас в очаровательном Штутгарте. Надеюсь, что вы с пользой проведете здесь время. — Поль нажал на клавишу еще раз, забрался внутрь и обхватил колени руками. — До встречи в Праге, Майа.
— А u revoir,Поль! — Она помахала ему, и дверь закрылась с жестким пневматическим хлопком.
Капсула исчезла, ее место тут же заняла другая.
Майа провела в Штутгарте три мучительных дня, бродя, точно призрак, по его площадям, похожим на пчелиные соты, заходя в непривычно либеральные городские аптеки. Она возвращалась в Прагу вечерним поездом; погрузилась в спальное кресло и ехала в полной тишине и уединении. Как приятно было вновь почувствовать себя в знакомой обстановке мчащегося поезда. Ее била дрожь от внутреннего возбуждения и пережитого культурного шока. Она даже не могла как следует поесть. С каждым часом ее все глубже затягивала новая реальность, для которой обычные телесные понятия, такие как «голод» или «усталость», с трудом поддавались описанию.
Она задремала, но переводчик, по-прежнему находившийся у нее в ухе, стал ей что-то напевать. Сначала очень тихо и нежно, словно мелодия летела издалека. Но потом звучание усилилось. Майа не знала, как действует испорченный аппарат, и не удивилась, когда он издал четкий кашляющий звук и обратился к ней:
— Привет, пользователь Майа.
— Привет, — удивленно откликнулась она.
— Это интерактивное послание для вас от Энтерпрайзерс из Базеля. Мы изобретатели и производители этой трансляционной сети. Вы нас поняли? Ответьте, пожалуйста, и скажите: «Да, я вас поняла» — на вашем родном языке.
— Да, я вас поняла, — ответила Майа по-английски.
Она оглядела вагон. Она громко говорила с пустотой, но, кажется, никто не удивлялся. Пассажиры догадались, что она пользуется мобильным аппаратом Сети.
— Пользователь Майа, это ожерелье на цепочке находится в вашем распоряжении уже две недели. Вы ознакомились с ее функциональным устройством на честине, английском, итальянском, немецком и французском языках. Мы надеемся, что вы считаете все трансляционные услуги точными и оперативными.
— Да, это так.
— Вы обратили внимание на ювелирную отделку вашего ожерелья? Было бы так просто нанизать дешевые бусины из меди и силикона, но мы предпочли классический стиль и выбрали настоящие драгоценные камни. Мы в Энтерпрайзерс гордимся нашим традиционным европейским качеством. Вы пользуетесь нашим изделием, и это доказывает, что вы утонченная женщина с хорошим вкусом. В наши дни любая компания-однодневка способна снабдить туриста автоматическим переводчиком. Мы в Энтерпрайзерс создали библиотеку современных европейских языков и включили туда часто употребляемые лексиконы современного сленга и арго. Мы постоянно предоставляем пользователям материалы нашего фонда. Уровень наших лингвистических услуг чрезвычайно высок.
— И я так думаю.
— Если вы согласны с тем, что наше ожерелье соответствует вашим личным запросам, то мы рассчитываем на вознаграждение наших усилий. Мы даже настаиваем на этом. Не кажется ли вам, что это честно и справедливо, пользователь Майа?
— Я не вполне понимаю, чего вы хотите от меня?
— Если вы отправите нам семьсот марок, мы снабдим вас новейшими словарными материалами. Мы также зарегистрируем вас в нашей компании, предоставим дополнительные услуги и ответим на все ваши вопросы.
— Конечно, как только у меня появится столь крупная сумма, я непременно вышлю вам деньги.
— Мы чувствуем, что назначили достойную цену и вправе получить от вас указанную сумму, пользователь Майа. Наш бизнес основан на взаимном доверии. Мы знаем, что вы нам доверяете. Доверяете вашему прибору в вашем правом ухе, этой очень тонкой мембране для личного пользования. Мы уверены, что взаимное уважение станет залогом длительных отношений. Наш сетевой адрес действителен в любой точке земного шара, мы принимаем наличность. Ждем вашего ответа и надеемся его вскоре получить.
В полночь она возвратилась в Прагу, возбужденная обилием впечатлений, с ноющими от усталости ногами. Прага была прекрасна. Такой надежный сказочный и в то же время реальный, поразительный древний город. Бартоломейская улица показалась ей очень милой. А дома, и особенно ее дом, — уютными. Она немного помедлила у двери Эмиля, потом поднялась по лестнице и постучала в квартиру пани Нажадовой.
— Кто там? — Пани Нажадова открыла дверь и внимательно оглядела Майю с головы до пят. — Что он с вами сделал?
— Каждый месяц бывают дни, когда женщине нужно побыть одной. А он этого не понимает.
— Ох уж этот отвратительный, безмозглый хам. Как это на него похоже! Входите. Я смотрю телевизор. — Пани Нажадова усадила ее на диван. Дала ей одеяло, грелку и приготовила кофе. Затем сама уселась в кресло-качалку и склонилась над ноутбуком, пока по телевизору громко говорили что-то на честине.
В комнате пани Нажадовой было тесно от плетеных корзиночек, вазочек, бутылок, пасхальных яиц и других безделушек. В синей стеклянной вазе стоял букет садовых лилий. А на стенах висело множество фотографий покойного пана Нажада, крупного, полного улыбчивого мужчины. Судя по этим снимкам — лыжника и заядлого рыболова. Посмотрев на его спортивную экипировку, Майа поняла, что он скончался по меньшей мере лет двадцать тому назад.
Она отвела взгляд от фотографий и почувствовала пронзительную боль и жалость ко всем женщинам в мире, прожившим с мужьями долгие годы и преданно любившим их все это время. Теперь они остались одни — и настоящие вдовы, и виртуальные вдовы, и мечтавшие овдоветь, и уже овдовевшие. Можно пережить свою сексуальную жизнь, но в памяти она останется навсегда, как навсегда остается детство.
Золотая птица Майи зазвенела у нее на груди. Она начала вызванивать время тонким, пронзительным, тревожным звуком, по-видимому подчиняясь музыкальному такту и намекая на неоплаченное количество минут и часов. Майа снова засунула птицу в ухо, и та принялась переводить телепередачу.
— На самом деле это свойство онтологического чистилища, — проговорил телевизор. Она узнала Аквината, пса, выступавшего в немецком ток-шоу. Речь собаки переводилась на честину. — То, что я называю своим разумом, связано с тремя мирами. У них его истоки. Это мир моих собственных собачьих познаний. Мир виртуального разума Сети вне пределов моего восприятия. И мир внутренней проводки, которую вживили в мой собачий мозг, с программой человеческого языка. Что же дал мне этот тройственный разум, где я нахожусь и где расположено мое истинное «я»? Являюсь ли я приложением к компьютеру или я собака с кибернетическим подсознанием? Более того, какая часть моих так называемых «мыслей» действительно выражается с помощью языка?
— Я полагаю, что подобная проблема характерна для любого ведущего ток-шоу, — согласился с ним гость.
— У меня отличные познавательные способности. Например, я могу решать математические задачи практически любого уровня сложности. Однако мой собачий мозг почти не знает цифр. Я решаю эти задачи, не понимая их.
— Понимание математики — одно из величайших интеллектуальных удовольствий. Мне жаль слышать, что ты лишен такого духовного опыта, Аквинат.
Пес кивнул. Было очень странно видеть, как в разговоре собака кивает головой. При этом неважно, как она одета.
— Подобная оценка значит еще больше, когда исходит от вас, профессор Харальд, с вашими научными заслугами.
— Между нами больше общего, чем может подумать какой-нибудь неуч, — любезно отозвался профессор. — В конце концов, в мозгу любого млекопитающего, включая, конечно, и человеческий мозг, есть множество функциональных отделений, и каждое из них обладает своей познавательной программой. Я должен тебе кое в чем признаться, Аквинат. Современная математика невозможна без машин. И у меня есть вживленный стимулятор. — Гость осторожно похлопал по своему морщинистому лбу. — Однако я никогда не чувствую его воздействия, даже если высказываю результаты этого воздействия; иногда я интуитивно ощущаю их правомерность.
— Скажите мне, эта деятельность продолжается и во сне, профессор?
— Постоянно. Многие мои лучшие результаты были получены именно так.
— И у меня то же самое. Во сне. Наверное, там мы, млекопитающие, обретаем нашу первородную сущность.
Профессор Харальд неторопливо пожал элегантно поданную собачью лапу.
Зрители вежливо зааплодировали.
4.
Майа проснулась в пять часов утра. Кожа вокруг ногтей зудела. Казалось, что ногти больше не подходили к ее пальцам. От бурливших в ней гормонов ногти начали расти со скоростью бамбука. Вокруг них виднелись неровные заусеницы, а сами ногти сделались хрупкими и ломкими. Такое ощущение, будто это искусственные, наспех приклеенные ногти.
Майа встала с кровати пани Нажадовой, собрала рюкзак, тихонько подошла к двери, выскользнула из квартиры и спустилась по лестнице в студию Эмиля. Он был один и спал крепким сном. У нее возникло искушение лечь с ним рядом и немного поспать, но она поборола соблазн. Ей и в своей-то шкуре было не слишком уютно. И вряд ли станет уютнее в чьей-то другой.
Майа отыскала свой красный жакет. Налила воды, решив принять что-нибудь из своего небольшого полезного набора анальгетиков. И решила не принимать больше никаких лекарств. Возможно, когда-нибудь они ей понадобятся, а она окажется не в дружелюбном Штутгарте, а совсем в другом, чуждом и враждебном, месте. Эмиль проснулся и сел на кровати. Он поглядел на нее с вежливым недоумением, потом натянул на лицо простыню и снова уснул. Майа аккуратно собрала свои вещи, до отказа набив ими рюкзак. Она покидала студию без сожаления, закрыла дверь — здесь не осталось ничего, с чем ей было жаль расстаться.
Она очутилась на освещенной улице, зашла в ближайшую, слабо освещенную сетевую будку и обратилась в систему помощи. Путеводитель по Сети, как всегда, работал безукоризненно. Она тут же связалась с сайтом в Сан-Франциско и синхронно подключилась к номеру мистера Стюарта.
— Что я могу для вас сделать в этот прекрасный вечер? — спросил мистер Стюарт, отделенный от нее во времени двумястами пятьюдесятью миллисекундами, но говоривший на редкость ясно и четко.
— Мистер Стюарт, я долгие годы была вашим пользователем, и мне нужен доступ к старой виртуальности со старыми протоколами.
— Хорошо, мэм, если она еще в наличии, мы вам его предоставим.
— Я сейчас нахожусь в Праге.
— Прага — красивый город, — не удивившись, заметил Стюарт. — Я могу с вами связаться, если это не слишком дорого, никаких проблем с расстоянием нет, и надеюсь, вас не смущает разница во времени. Почему бы вам не повесить трубку, тогда можно будет наладить контакт через наш сервер.
— Нет-нет, очень великодушно с вашей стороны, но у меня к вам другое предложение. Нет ли у вас коллеги здесь, в Праге, который с пониманием отнесется к моей осторожности? Могли бы вы порекомендовать мне кого-нибудь в Праге? Я доверяю вашим советам и всецело полагаюсь на вас.
— Вы доверяете моим советам?
— Да.
— Рад это слышать. Личное доверие — непременное условие, основа всему. Вас не затруднит сообщить мне, кто вы такая?
— Конечно, я бы с удовольствием вам сказала. Но надеюсь, вы понимаете…
— Что ж, ладно. Позвольте мне заглянуть в справочник. Так…
Майа нервно почесывала свои пальцы.
— Попробуйте обратиться в одно место, так называемое Бюро доступа. Это на улице Народны Обраны в Праге. И попросите Божену.
— О'кей, так я и сделаю. Огромное спасибо. — Она повесила трубку.
Майа нашла адрес по карте пражской службы социальной помощи и направилась туда. Путь был долог и утомителен в темноте и по холоду. Безлюдные, мощенные булыжником мостовые. Запертые магазины. Ни души вокруг. Высокие облака и лунный свет, отражающийся на поверхности реки. Надмирное сияние Градчан, замок, возвышающийся над старым городом — как напоминание об аристократии, некогда господствовавшей в Европе. Шпили спящей Праги. Фонари, статуи, черепичные крыши, темные арки, потайные проходы, по которым шныряли бездомные коты с горящими глазами. Такой город даже в старых-престарых фантазиях был куда более реален, чем она сама.
От натертых мозолей ей было тяжело шагать по булыжной мостовой. Ноги горели. Рюкзак был тяжел, и лямки впивались в плечи. От боли и усталости она начала острее воспринимать происходящее. Возможно, у нее появилось некое внутреннее видение. Майа постоянно останавливалась и снимала своей камерой городские кварталы, здания, но не могла пересилить себя и сделать хоть одну фотографию. Как только она подносила аппарат к глазам, видоискатель фиксировал какое-то недоразумение, ошибку. Потом до нее с изумлением дошло: линзы были повернуты внутрь. Вот и вся проблема. Но в любой фотокамере линзы повернуты внутрь. Она старалась запечатлеть мир, но он оказался вне поля ее зрения.
Рассвело, и она наконец отыскала нужную улицу. Она увидела административное каменное здание. Растрескавшийся бетон коммунистической эпохи давно пришел в негодность и был заменен оптимистичным современным зеленым пенистым материалом. Здание было еще закрыто. На дверях висели объявления в сине-белых цветах, но она не умела читать на честине.
Майа забрела в соседнее кафе, согрелась, что-то съела, привела в порядок макияж. Город пробудился к жизни, и по улицам неторопливо поползли велосипеды. Когда автоматические часы громко зазвонили и дверь Бюро наконец открылась, она первая вошла внутрь.
Майа нашла пункт доступа к Сети на четвертом этаже здания, на верхней площадке лестницы. Он оказался закрыт. Она повернулась и, еле передвигая уставшие ноги, отправилась в дамскую комнату, села там на выступ, закрыла глаза и немного вздремнула.
Когда она попыталась вновь попасть в офис, дверь была уже распахнута. Майа вошла, и ей сразу бросились в глаза низкие сводчатые потолки, двери с медными кнопками, справочники в пластиковых переплетах и неработающая техника, обвитая проводами. Свет падал из окон.
Потрескавшиеся стены с пятнами сырости и паутиной по углам.
Божена одновременно причесывалась и ела булочки, запивая молоком из бутылки. Для женщины ее лет у Божены были прямо-таки роскошные волосы. Не менее сильное впечатление производили и ее зубы — большие, прекрасно сохранившиеся и очень белые, словно мрамор.
— Вы Божена, не так ли? Доброе утро.
— Здравствуйте. Добро пожаловать в Координационное бюро доступа. — Божена, очевидно, гордилась своим примитивным английским языком. — Вы по какому вопросу?
— Мне нужен наладонник, чтобы пропасть во дворец памяти, построенный в шестидесятых годах. Мой знакомый в Сан-Франциско сказал, что вы можете предоставить необходимые меры предосторожности.
— О да, мы, здесь, в Бюро доступа, очень осторожны и благоразумны, — заверила ее Божена. — И к тому же очень консервативны! Старые дворцы, старые замки, все эти лабиринты и подземелья! Это наша специализация. — Божена без предупреждения дотронулась до ее наушников, тут же поднялась из-за стола и удалилась в заднюю комнату.
Время тянулось очень медленно. В освещенном верхним светом воздухе плавали пылинки. Сетевая аппаратура бездействовала.
В офис одна за другой вошли четыре пожилые чешки — по видимости, рядовые служащие. Они принесли с собой завтрак и рукоделие. А одна даже взяла на работу своего кота.
Через несколько минут к ним присоединилась еще одна женщина с наладонником. Она положила его на стойку, зевнула, свернула блокнот, опять молча покинула комнату. Майа вынула наладонник из шероховатой пластиковой коробки и сдула с него пыль. На нем был слой настоящих официальных стикеров на неудобочитаемой честине. Старинный доэлектронный текст, старомодная чешская орфография до европейской орфографической реформы. Причудливые значки над буквами: кружочки, галочки, — казалось, слова окружала колючая проволока.
Божена не спеша возвратилась в комнату, тщательно одернула свою длинную, до лодыжек, серую юбку и села за начальнический пластиковый стол. Последовательно осмотрела все шесть ящиков стола. И наконец отыскала симпатичное стеклянное пресс-папье. Поставила его на стол и стала им поигрывать.
— Простите, — сказала Майа, — у вас случайно нет каких-либо материалов о Йозефе Новаке?
Лицо Божены вытянулось и посуровело. Она поднялась из-за стола и подошла к стойке.
— Почему вас интересует Йозеф Новак? Что вы ищете? Кто вам сказал, что у нас в архиве есть материалы о Йозефе Новаке?
— Я новая ученица пана Новака, — легкомысленно солгала Майа. — Он учит меня фотографии.
Выражение лица Божены снова изменилось, теперь она выглядела смущенной и растерянной.
— Вас? Почему? Вы ученица Новака? Но вы же иностранка. Что он выкинул на этот раз, бедняга?
Божена нашла свою сумку, достала гребень и принялась с удвоенной энергией расчесывать волосы.
Дверь открылась, и в офисе появились два чеха-полицейских в розовых формах. Они сели за стол, отодвинули экран и стали пить горячие растворы из картонных стаканчиков.
Майа внезапно поняла, что мистер Стюарт, которому она так доверяла, направил ее в пражскую полицию. Все эти люди были ищейками. Она оказалась в полицейском управлении. Она оказалась среди чешских сыщиков, вынюхивающих в виртуальных мирах. Да, это был пункт доступа с устаревшим оборудованием Сети, но только потому, что чешская полиция обладала самым худшим оборудованием в мире.
— Вы знаете Элен? — небрежно спросила Майа, наклонившись над стойкой. — Элен Вакселль-Серюзье?
— Вечную вдову, — небрежно пожала плечами Божена, рассматривая свои ногти. — Вот так всякий раз. А почему, я и сама не знаю. Она о нас ни одного доброго слова не сказала.
— Мне нужно позвонить ей сегодня утром и выяснить ряд подробностей. У вас, случайно, нет под рукой сетевого адреса Элен?
— Это пункт доступа, а не справочная служба, — язвительно заметила Божена. — Мы рады помочь вам в нашем Бюро доступа. Мы открыты и дружелюбны, в Праге нечего прятать! Но у вдовы нет дел в Праге, она тут ничего не имеет, и с моим отделом это никак не связано.
— Вот что, — перешла в наступление Майа, — если вы не собираетесь помочь мне с Новаком, то так прямо и скажите.
— Я вам этого не говорила, — с вызовом сказала Божена.
— У меня есть другие контакты и другие способы решить свои проблемы.
— Я в этом уверена, мисс Америка, — с ухмылкой сказала Божена.
Майа потерла покрасневшие веки.
— Давайте сделаем что-нибудь простое и легкое для нас обеих, — предложила она. — Я только что пробилась сквозь плотную толпу ваших клиентов и немного поработала на этом старом чудном приборе. Не надо мне помогать, забудьте об этом. Но и мешать тоже не надо. Вы не станете меня трогать, а я не буду трогать вас. Мы сделаем вид, будто ничего особенного не произошло. Ладно?
Божена не ответила ей. Она вернулась к своему столу. От страха и адреналина в крови Майа стала отчаянной и неуязвимой. Она отыскала большие очки и перчатки. И решила, что никто не осмелится прервать человека, работающего в больших очках и перчатках. Очки и перчатки превратят ее в невидимку.
Майа встала с кровати пани Нажадовой, собрала рюкзак, тихонько подошла к двери, выскользнула из квартиры и спустилась по лестнице в студию Эмиля. Он был один и спал крепким сном. У нее возникло искушение лечь с ним рядом и немного поспать, но она поборола соблазн. Ей и в своей-то шкуре было не слишком уютно. И вряд ли станет уютнее в чьей-то другой.
Майа отыскала свой красный жакет. Налила воды, решив принять что-нибудь из своего небольшого полезного набора анальгетиков. И решила не принимать больше никаких лекарств. Возможно, когда-нибудь они ей понадобятся, а она окажется не в дружелюбном Штутгарте, а совсем в другом, чуждом и враждебном, месте. Эмиль проснулся и сел на кровати. Он поглядел на нее с вежливым недоумением, потом натянул на лицо простыню и снова уснул. Майа аккуратно собрала свои вещи, до отказа набив ими рюкзак. Она покидала студию без сожаления, закрыла дверь — здесь не осталось ничего, с чем ей было жаль расстаться.
Она очутилась на освещенной улице, зашла в ближайшую, слабо освещенную сетевую будку и обратилась в систему помощи. Путеводитель по Сети, как всегда, работал безукоризненно. Она тут же связалась с сайтом в Сан-Франциско и синхронно подключилась к номеру мистера Стюарта.
— Что я могу для вас сделать в этот прекрасный вечер? — спросил мистер Стюарт, отделенный от нее во времени двумястами пятьюдесятью миллисекундами, но говоривший на редкость ясно и четко.
— Мистер Стюарт, я долгие годы была вашим пользователем, и мне нужен доступ к старой виртуальности со старыми протоколами.
— Хорошо, мэм, если она еще в наличии, мы вам его предоставим.
— Я сейчас нахожусь в Праге.
— Прага — красивый город, — не удивившись, заметил Стюарт. — Я могу с вами связаться, если это не слишком дорого, никаких проблем с расстоянием нет, и надеюсь, вас не смущает разница во времени. Почему бы вам не повесить трубку, тогда можно будет наладить контакт через наш сервер.
— Нет-нет, очень великодушно с вашей стороны, но у меня к вам другое предложение. Нет ли у вас коллеги здесь, в Праге, который с пониманием отнесется к моей осторожности? Могли бы вы порекомендовать мне кого-нибудь в Праге? Я доверяю вашим советам и всецело полагаюсь на вас.
— Вы доверяете моим советам?
— Да.
— Рад это слышать. Личное доверие — непременное условие, основа всему. Вас не затруднит сообщить мне, кто вы такая?
— Конечно, я бы с удовольствием вам сказала. Но надеюсь, вы понимаете…
— Что ж, ладно. Позвольте мне заглянуть в справочник. Так…
Майа нервно почесывала свои пальцы.
— Попробуйте обратиться в одно место, так называемое Бюро доступа. Это на улице Народны Обраны в Праге. И попросите Божену.
— О'кей, так я и сделаю. Огромное спасибо. — Она повесила трубку.
Майа нашла адрес по карте пражской службы социальной помощи и направилась туда. Путь был долог и утомителен в темноте и по холоду. Безлюдные, мощенные булыжником мостовые. Запертые магазины. Ни души вокруг. Высокие облака и лунный свет, отражающийся на поверхности реки. Надмирное сияние Градчан, замок, возвышающийся над старым городом — как напоминание об аристократии, некогда господствовавшей в Европе. Шпили спящей Праги. Фонари, статуи, черепичные крыши, темные арки, потайные проходы, по которым шныряли бездомные коты с горящими глазами. Такой город даже в старых-престарых фантазиях был куда более реален, чем она сама.
От натертых мозолей ей было тяжело шагать по булыжной мостовой. Ноги горели. Рюкзак был тяжел, и лямки впивались в плечи. От боли и усталости она начала острее воспринимать происходящее. Возможно, у нее появилось некое внутреннее видение. Майа постоянно останавливалась и снимала своей камерой городские кварталы, здания, но не могла пересилить себя и сделать хоть одну фотографию. Как только она подносила аппарат к глазам, видоискатель фиксировал какое-то недоразумение, ошибку. Потом до нее с изумлением дошло: линзы были повернуты внутрь. Вот и вся проблема. Но в любой фотокамере линзы повернуты внутрь. Она старалась запечатлеть мир, но он оказался вне поля ее зрения.
Рассвело, и она наконец отыскала нужную улицу. Она увидела административное каменное здание. Растрескавшийся бетон коммунистической эпохи давно пришел в негодность и был заменен оптимистичным современным зеленым пенистым материалом. Здание было еще закрыто. На дверях висели объявления в сине-белых цветах, но она не умела читать на честине.
Майа забрела в соседнее кафе, согрелась, что-то съела, привела в порядок макияж. Город пробудился к жизни, и по улицам неторопливо поползли велосипеды. Когда автоматические часы громко зазвонили и дверь Бюро наконец открылась, она первая вошла внутрь.
Майа нашла пункт доступа к Сети на четвертом этаже здания, на верхней площадке лестницы. Он оказался закрыт. Она повернулась и, еле передвигая уставшие ноги, отправилась в дамскую комнату, села там на выступ, закрыла глаза и немного вздремнула.
Когда она попыталась вновь попасть в офис, дверь была уже распахнута. Майа вошла, и ей сразу бросились в глаза низкие сводчатые потолки, двери с медными кнопками, справочники в пластиковых переплетах и неработающая техника, обвитая проводами. Свет падал из окон.
Потрескавшиеся стены с пятнами сырости и паутиной по углам.
Божена одновременно причесывалась и ела булочки, запивая молоком из бутылки. Для женщины ее лет у Божены были прямо-таки роскошные волосы. Не менее сильное впечатление производили и ее зубы — большие, прекрасно сохранившиеся и очень белые, словно мрамор.
— Вы Божена, не так ли? Доброе утро.
— Здравствуйте. Добро пожаловать в Координационное бюро доступа. — Божена, очевидно, гордилась своим примитивным английским языком. — Вы по какому вопросу?
— Мне нужен наладонник, чтобы пропасть во дворец памяти, построенный в шестидесятых годах. Мой знакомый в Сан-Франциско сказал, что вы можете предоставить необходимые меры предосторожности.
— О да, мы, здесь, в Бюро доступа, очень осторожны и благоразумны, — заверила ее Божена. — И к тому же очень консервативны! Старые дворцы, старые замки, все эти лабиринты и подземелья! Это наша специализация. — Божена без предупреждения дотронулась до ее наушников, тут же поднялась из-за стола и удалилась в заднюю комнату.
Время тянулось очень медленно. В освещенном верхним светом воздухе плавали пылинки. Сетевая аппаратура бездействовала.
В офис одна за другой вошли четыре пожилые чешки — по видимости, рядовые служащие. Они принесли с собой завтрак и рукоделие. А одна даже взяла на работу своего кота.
Через несколько минут к ним присоединилась еще одна женщина с наладонником. Она положила его на стойку, зевнула, свернула блокнот, опять молча покинула комнату. Майа вынула наладонник из шероховатой пластиковой коробки и сдула с него пыль. На нем был слой настоящих официальных стикеров на неудобочитаемой честине. Старинный доэлектронный текст, старомодная чешская орфография до европейской орфографической реформы. Причудливые значки над буквами: кружочки, галочки, — казалось, слова окружала колючая проволока.
Божена не спеша возвратилась в комнату, тщательно одернула свою длинную, до лодыжек, серую юбку и села за начальнический пластиковый стол. Последовательно осмотрела все шесть ящиков стола. И наконец отыскала симпатичное стеклянное пресс-папье. Поставила его на стол и стала им поигрывать.
— Простите, — сказала Майа, — у вас случайно нет каких-либо материалов о Йозефе Новаке?
Лицо Божены вытянулось и посуровело. Она поднялась из-за стола и подошла к стойке.
— Почему вас интересует Йозеф Новак? Что вы ищете? Кто вам сказал, что у нас в архиве есть материалы о Йозефе Новаке?
— Я новая ученица пана Новака, — легкомысленно солгала Майа. — Он учит меня фотографии.
Выражение лица Божены снова изменилось, теперь она выглядела смущенной и растерянной.
— Вас? Почему? Вы ученица Новака? Но вы же иностранка. Что он выкинул на этот раз, бедняга?
Божена нашла свою сумку, достала гребень и принялась с удвоенной энергией расчесывать волосы.
Дверь открылась, и в офисе появились два чеха-полицейских в розовых формах. Они сели за стол, отодвинули экран и стали пить горячие растворы из картонных стаканчиков.
Майа внезапно поняла, что мистер Стюарт, которому она так доверяла, направил ее в пражскую полицию. Все эти люди были ищейками. Она оказалась в полицейском управлении. Она оказалась среди чешских сыщиков, вынюхивающих в виртуальных мирах. Да, это был пункт доступа с устаревшим оборудованием Сети, но только потому, что чешская полиция обладала самым худшим оборудованием в мире.
— Вы знаете Элен? — небрежно спросила Майа, наклонившись над стойкой. — Элен Вакселль-Серюзье?
— Вечную вдову, — небрежно пожала плечами Божена, рассматривая свои ногти. — Вот так всякий раз. А почему, я и сама не знаю. Она о нас ни одного доброго слова не сказала.
— Мне нужно позвонить ей сегодня утром и выяснить ряд подробностей. У вас, случайно, нет под рукой сетевого адреса Элен?
— Это пункт доступа, а не справочная служба, — язвительно заметила Божена. — Мы рады помочь вам в нашем Бюро доступа. Мы открыты и дружелюбны, в Праге нечего прятать! Но у вдовы нет дел в Праге, она тут ничего не имеет, и с моим отделом это никак не связано.
— Вот что, — перешла в наступление Майа, — если вы не собираетесь помочь мне с Новаком, то так прямо и скажите.
— Я вам этого не говорила, — с вызовом сказала Божена.
— У меня есть другие контакты и другие способы решить свои проблемы.
— Я в этом уверена, мисс Америка, — с ухмылкой сказала Божена.
Майа потерла покрасневшие веки.
— Давайте сделаем что-нибудь простое и легкое для нас обеих, — предложила она. — Я только что пробилась сквозь плотную толпу ваших клиентов и немного поработала на этом старом чудном приборе. Не надо мне помогать, забудьте об этом. Но и мешать тоже не надо. Вы не станете меня трогать, а я не буду трогать вас. Мы сделаем вид, будто ничего особенного не произошло. Ладно?
Божена не ответила ей. Она вернулась к своему столу. От страха и адреналина в крови Майа стала отчаянной и неуязвимой. Она отыскала большие очки и перчатки. И решила, что никто не осмелится прервать человека, работающего в больших очках и перчатках. Очки и перчатки превратят ее в невидимку.