Стерлинг Брюс. Священный огонь

   — Ответственность.
   — Это как-то не вдохновляет.
   — Это не вдохновляет, но если вы лишены ответственности, то не можете должным образом о себе заботиться. Вы разболеетесь и рассыплетесь на части.
   Азбучная истина прозвучала довольно глупо, неуместно и мрачно, особенно для юной женщины.
   — Когда вы так долго живете, — осторожно предположила Миа, — то у вас полностью меняются установки. Вы иначе относитесь к миру, политике, деньгам, религии, культуре, короче, ко всему человеческому. И эти установки — свидетельства вашей ответственности, они приносят вам пользу, вы сами их формируете. Вы должны много и хорошо работать, чтобы общество могло преуспевать. Для достойного гражданина всегда найдется много работы. А она требует самопожертвования.
   — Конечно, — проговорила Бретт и рассмеялась, — я как-то забыла об этих сторонах жизни.
   Бретт провела ее по магазинчикам рядом с «Хайятом». Там собралась немалая толпа, гревшаяся на скамейках, покупавшая что-то с лотков и потягивавшая целебные настойки в кафе. Двое полицейских в розовых форменных мундирах сидели на велосипедах и наблюдали за покупателями. Впервые за долгие годы Миа уловила, что копы смотрят на нее с подозрением. Скорее всего, из-за спутницы.
   — Вы здесь бывали? — спросила Бретт.
   — Конечно. Видите этот антикварный магазин? Там продают старые медийные безделушки. Иногда я покупаю там кое-какие канцелярские товары.
   — Надо же! — восхитилась Бретт. — Я всегда гадала, что за люди посещают эту страшненькую старую лавчонку.
   Бретт юркнула в темный крохотный магазинчик с дверью из красного дерева. Там торговали подержанной одеждой, одеялами и дешевой бижутерией. Миа не заходила туда ни разу в жизни. В магазине сильно, почти одуряюще пахло, словно лежалой ванилью. На стенах была плесень. На застекленном прилавке лениво растянулась спящая кошка. Ни одного человека поблизости видно не было. Бретт направилась в угол, где висела одежда.
   — Идите сюда, посмотрите, тут тряпье по моим моделям.
   — Все это?
   — Нет, не все, конечно, — уточнила Бретт, пробираясь сквозь груды одежды. — Но вот это — мой дизайн. И это, и вот это. Я хочу сказать, что разрабатывала модели, а Грифф их кроил и шил.
   По нахмурившимся бровям Бретт Миа догадалась, что Грифф и есть ее сердитый приятель.
   — Со стариканом мистером Кирогой мы заключили договор, он продает наши изделия.
   — Это очень интересные модели, — отметила Миа. — Оригинальные.
   — Они действительно вам понравились?
   — Конечно понравились. — Миа сняла с вешалки красный жакет. Он был сделан из надувного жатого пластика, со вставками, на вид нечто среднее между кожей, брезентом и жеваными сладостями на желатиновой основе. Жакет был красный, как сладкое яблоко, но на локтях, воротнике и обшлагах красовались заплаты тускло-синего цвета. На нем было множество надувных карманов с пуговицами, а под воротником спрятан красный капюшон от дождя.
   — Видите, как все продумано хорошо, — похвасталась Бретт. — И в нем даже нет батареек. Он весь выкроен. Плюс модуль Юнга в волокнах.
   — А из чего он сделан?
   — Из эластомеров и полимеров. Немного керамических волокон для верхних частей. Понимаете, он подходит для любой погоды и годится для путешествий. Примерьте его!
   Миа просунула руки в рукава с мягкой подкладкой. Бретт расправила рукава и застегнула жакет у ворота.
   — Потрясающе! — воскликнула Бретт. — Он сшит прямо на вас. И очень вам идет.
   На самом деле все обстояло иначе. У Миа было ощущение, что она попала в громадный фруктовый торт.
   Она сделала шаг и посмотрелась в узкое высокое зеркало, стоявшее в другом углу. И увидела незнакомку в невообразимо ярком, приторно-нарядном жакете. Майа — сладкая девочка! Миа надела темные очки. В очках и при плохом освещении она могла показаться почти молодой — очень усталой, болезненного вида женщиной в нелепом тинейджерском жакете. При этом в благопристойных консервативных брючках и туфлях.
   Миа провела руками по волосам и тряхнула головой, растрепав прическу.
   — Это помогает, — сказала она, не отрывая взгляда от зеркала.
   Бретт от удивления засмеялась.
   — Какой симпатичный жакет! Как по-вашему, что мне еще нужно?
   — Обувь получше, — очень серьезно ответила ей Бретт. — Юбку. Крупные серьги. Никакой сумки. Выберите рюкзак. Настоящую, качественную губную помаду, а не эту медицинскую дрянь для старушек. Яркий маникюр. Декоративные заколки. Ожерелье. Никаких поясов, никаких браслетов, если можете без них обойтись. И особенно, прошу вас, не носите часы. — Она помедлила. — Энергичнее покачивайте бедрами при ходьбе. Доставьте себе такое удовольствие.
   — По-моему, это уже слишком.
   Бретт недоуменно пожала плечами.
   — Вы совершенно не понимаете, что должны выглядеть энергичнее, и не хотите этого понять.
   — У меня больше нет ни сил, ни желания для такой жизни, — сказала Миа. — Я с трудом говорю. Я не жестикулирую. Я не смеюсь. Если я попытаюсь потанцевать, то у меня всю неделю будут болеть кости.
   — Вам не надо танцевать. Я и так смогу сделать вас живой и привлекательной, если вам захочется. Я это неплохо умею. У меня есть талант. Все так считают.
   — Я уверена, что вы можете все это сделать, Бретт. Но с какой стати мне прибегать к вашим услугам?
   Бретт заметно обиделась. Миа стало неловко, она почувствовала угрызения совести из-за своего бестактного замечания. Зачем она разочаровала девушку? Как будто нарочно обидела ребенка на улице.
   — Я хочу купить у вас этот жакет, — проговорила она. — Он мне нравится, я хочу купить его у вас.
   — Вы действительно хотите?
   — Да, действительно хочу.
   — А вы можете дать мне какие-нибудь настоящие деньги?
   — Прошу прощения, я не поняла.
   — Я имею в виду настоящие деньги с долгосрочного банковского счета, — пояснила Бретт. — С гарантированного банковского вклада.
   — Но гарантированные банковские вклады предназначены для особых случаев. Для продления жизни, для сделок по акциям, для пенсий, для такого рода вещей.
   — Нет, не для этого. Гарантированные банковские вклады — это реальные деньги для реальной экономики. Ребята вроде нас с Гриффом никогда не держали их в руках. — Глаза Бретт — теплого карего цвета с золотистым отливом и такими ясными и четкими прожилками, что они казались вроде и не настоящими, — сузились: — И вам вовсе не надо давать мне много настоящих денег. Я буду счастлива даже от небольшой суммы гарантированных банком денег.
   — Я бы с удовольствием дала вам немного, — сказала Миа. — Но никак не могу это сделать. Конечно, у меня есть гарантированные банком вклады на мое имя, но все это долгосрочные вклады. Никто не пользуется ими для повседневных мелких нужд вроде покупки одежды или еды. Но чем вас не устраивает хорошая кредитная карточка?
   — Заниматься настоящим бизнесом без вкладов, гарантированных банком, просто невозможно, — пояснила Бретт. — Сразу возникнут эти жуткие проблемы с налогами, страховкой и долговыми обязательствами. Все это часть большого заговора, чтобы оттеснить молодых, держать их на задворках.
   — Нет, вы неправы, — возразила Миа. — Таким образом мы поддерживаем финансовую стабильность и сокращаем ликвидность на рынке капитала. По правде признаться, это долгий и скучный разговор, Бретт, но, уж если так случилось, могу сказать, что я по профессии медицинский экономист, и мне кое-что об этом известно. Если бы вы видели, на что был похож рынок в двадцатые или сороковые или даже в шестидесятые годы, то оценили бы теперешние временные ограничения в движении капитала. Они очень помогли, и жизнь в наши дни стала гораздо более предсказуемой. Весь комплекс медицинской индустрии зависит от стабильных процедур субсидирования и постепенного уменьшения ликвидности.
   Бретт недоуменно оглянулась:
   — Ладно, не обращайте внимания, забудьте… Я знала, что вы мне ничего не дадите, но все же решилась спросить. Надеюсь, что вы от меня еще не устали.
   — Нет, все в порядке. Я не устала от вас.
   Бретт осмотрела магазин. Она растерянно улыбалась.
   — Куда это делся мистер Кирога? Что-то его нет поблизости. Возможно, занят общественной работой. Он думает, что всем здесь управляет, но, когда хочешь с ним встретиться, его вечно нет на месте. Наверное, правительство его как-то поддерживает, чтобы он шпионил за ребятами вроде нас… Кстати, вам не трудно сейчас расплатиться со мной за жакет? Он стоит пятнадцать марок. И лучше всего наличными, прошу вас.
   Миа достала из сумки банковскую мини-карточку, перевела пятнадцать рыночных единиц на карточку текущих счетов и отдала ее девушке.
   Бретт аккуратно положила карточку в карман своего рюкзака и едва заметно оторвала с пышного красного рукава жакета этикетку. Она швырнула ее в сторону спящей кошки, которая в ответ негромко замяукала.
   — Что же, огромное спасибо, Майа. Грифф будет очень рад, узнав, что я сумела продать вещичку. Хоть что-то продала. Если только когда-нибудь снова с ним увижусь.
   — А вы с ним увидитесь?
   — Конечно, он начнет меня искать. Будет извиняться, наговорит уйму ласковых слов и все такое, но напрасно. Он ловкий, хитрый, но глупый. Вы поняли, что я хочу сказать. Он ничего в жизни не сделал и делать не собирается. — Бретт просто излучала энергию. — Пойдемте.
   Они отправились на прогулку по Пир-стрит. Полицейская собака — пекинес в розовом ошейнике — спустилась с холмистой улицы вслед за ними. Бретт спокойно остановилась и смерила крохотную собаку пристальным, откровенно враждебным взглядом. Когда пекинес прошел мимо, они продолжили путь.
   — Я могу уехать отсюда сегодня вечером, — заявила Бретт, вынув из-под пончо свои красивые, совершенной формы руки, и взмахнула ими: — Просто сяду в самолет, летящий в Штутгарт. Ну ладно, не в Штутгарт, потому что это людный рейс, там всегда полно пассажиров, а куда-нибудь в Европу. Может быть, в Варшаву. Ведь самолеты вроде автобусов. В них почти никогда не проверяют, заплатил ты или нет.
   — Это будет нечестно, — осторожно заметила Миа.
   — А я спрячусь. Если у тебя крепкие нервы, сорваться с места проще простого.
   — А что подумают ваши родители?
   Бретт вызывающе усмехнулась:
   — Ни на какие медицинские осмотры в Штутгарте я не пойду. Затаюсь в Европе, залягу на дно и обойдусь без всяких проверок, пока не вернусь назад. Да у меня в Европе не было и нет ни одного медицинского документа. Никто меня ловить не станет. Я могу смыться и улететь хоть сегодня вечером. Никто даже пальцем не пошевелит.
   Теперь они поднимались вверх по улице, и у Миа заныли ноги.
   — У вас возникнут осложнения, и вы ничего не сможете сделать в Европе, не предъявив документы.
   — Да что вы! Люди постоянно так путешествуют. Если у вас нет особых примет и вы не какая-нибудь важная шишка, то можете увезти с собой все что угодно.
   — А как отнесется к этому Грифф?
   — Грифф лишен воображения, у него нет ни капли фантазии.
   — Ну а что, если он примется вас искать?
   Бретт впервые задумалась.
   — Этот ваш знакомый, ваш бывший друг, он что, действительно был так похож на Гриффа?
   — Возможно.
   — И что с ним случилось?
   — Его похоронили сегодня утром.
   — О! — воскликнула Бретт. — Прощание на рассвете. — Она легонько дотронулась до подкладного плеча. — Теперь я все поняла. Простите меня.
   — Ничего. Все в порядке.
   Какое-то время они шли молча. Миа пыталась справиться с одышкой. Первой заговорила Бретт:
   — Могу поклясться, что вы любили его до последнего часа.
   — На самом деле все обстояло совсем иначе.
   — Но вы же пошли сегодня на его похороны.
   — Да, пошла.
   — А значит, ручаюсь, что в глубине души вы любили его все это время.
   — Я понимаю, так было бы куда романтичнее, — ответила Миа, — но ваше предположение неверно. Нелогично. По крайней мере, для меня. Я никогда не любила его так сильно, как того человека, с которым встретилась много позже. Да нет, не то слово, там и половины этих чувств не было. Но теперь я почти не думаю даже о нем, хотя мы были женаты целых пятьдесят лет.
   — Нет, нет, нет! — весело настаивала Бретт. — Клянусь чем угодно, но в сочельник вы примете лекарство для памяти, выпьете чего-нибудь крепкого, алкогольного, вспомните вашего старого приятеля и заплачете.
   — Алкоголь — это яд, — возразила Миа. — А с лекарствами для памяти слишком много проблем, которых они не стоят. Я знаю, молодые женщины привыкли считать старушек именно такими. Но постчеловеческие женщины совершенно не такие. Мы не испытываем ни печали, ни ностальгии. Настоящие старые женщины, если они все еще здоровы и сильны, просто совсем иные. Мы сумели все это… все это преодолеть.
   — Но вы же не могли быть к нему холодны и равнодушны, а иначе не стали бы плакать в автобусе.
   — Ради бога, перестаньте, — отозвалась Миа. — Я плакала вовсе не из-за него, а из-за сложившейся ситуации. Тут вся суть в условиях человеческого существования. В постчеловеческих условиях. Если бы я плакала, сожалея о моей утраченной любви, то приняла бы сторону вашего приятеля, а не вашу.
   — Занятно, — с невольной ревнивой ухмылкой заметила Бретт и ускорила шаг. Ее эластичные подошвы поскрипывали при ходьбе.
   — Я отнюдь не собиралась красть вашего дружка и даже не пыталась, — очень осторожно проговорила Миа. — По-моему, у него приятная внешность, но, поверьте, он вовсе не в моем вкусе.
   Они пересекли Дивизадеро.
   — Я знаю, почему вы сейчас об этом сказали, — уныло заявила Бретт, когда они уже миновали полквартала. — Клянусь, вы бы лучше себя почувствовали, если бы могли дать мне дельный, толковый совет или купили бы не только жакет, но и что-нибудь еще, а я вернулась бы к Гриффу, и мы отправились бы с ним в Европу и повели себя именно так, как, по-вашему, должна вести себя молодая пара.
   — Почему вы так недоверчивы?
   — Я не недоверчива. Просто я не так уж наивна. Понимаю, вы думаете, что я совсем ребенок, что девятнадцать лет — это детский возраст. Конечно, я не очень-то зрелая, но я женщина. И, по правде признаться, опасная женщина.
   — Неужели?
   — Да. — Бретт тряхнула головой. — Понимаете, во мне все кипит, а страсти не способствуют гармонии.
   — Звучит довольно серьезно.
   — Я могу обидеть человека, причинить ему зло. Вполне могу, при случае. Для некоторых это даже полезно. Обидеть кого-нибудь, сделать гадость. Немного шокировать. — Нежное, юное лицо Бретт внезапно изменилось — его выражение сделалось каким-то странным.
   Миа не сразу догадалась, что Бретт старается выглядеть порочной искусительницей. Вид у нее был, как у котенка, который шипит от страха и показывает когти.
   — Я вижу, — сказала Миа.
   — Вы богатая женщина, Майа?
   — В известной мере, — отозвалась Миа. — Скорее состоятельная.
   — И как вам удалось преуспеть?
   — Твердый оклад, небольшие расходы, разнообразные интересы и долгое ожидание. — Миа засмеялась. — Таким образом способен разбогатеть даже неодушевленный предмет.
   — И это все, что вы сделали?
   — На самом деле это не так-то просто. Труднее всего справиться с небольшими расходами. Заработать деньги довольно легко, а вот не растратить полученное за несколько дней куда сложнее.
   — У вас большой дом, Майа?
   — У меня квартира в Парнассусе. От медицинского центра. Совсем недалеко отсюда.
   — Большая квартира?
   Миа помедлила:
   — Вы хотели бы у меня переночевать, вы это хотите сказать?
   — А можно? Вы меня пустите? Только на одну ночь. Я буду спать на полу. Я к этому привыкла. Знаете, я не хочу останавливаться там, где Грифф может меня сегодня найти. Мне нужно подумать, как жить дальше. Ну пожалуйста, скажите, что вы согласны, помогите мне.
   Миа стала думать. Она могла представить себе массу нежелательных последствий, но эти мрачные перспективы почему-то ее не остановили. У нее возник такой внезапный и тесный контакт с девушкой, что она почти суеверно испугалась. Она отнюдь не была уверена в том, что ей понравилась Бретт, и уж тем более не желала вспоминать себя девятнадцатилетнюю. Но все же: девятнадцать лет! Ей было неприятно отказать Бретт.
   — Вы голодны, Бретт?
   — Да, я бы с удовольствием поела. — Бретт неожиданно повеселела.
 
   — Как тут чисто и аккуратно, — проговорила она, чуть ли не на цыпочках проходя через переднюю в квартире Миа.
   Хозяйка дома направилась в кухню и занялась готовкой. По натуре Миа вовсе не была чистюлей, но, когда ей перевалило за семьдесят, привычная неаккуратность осталась в прошлом. Она словно переросла хаос, подобно тому как ребенок теряет молочные зубы. После этого Миа всегда мыла посуду, убирала свою постель и клала на место вещи. Так было проще жить, теперь все делалось быстрее и приобретало смысл. Она больше не ощущала свободы, расслабленности или спонтанности от расхлябанности и беспорядка.
   Ей понадобилось прожить семьдесят лет, чтобы научиться как следует убирать за собой, и, когда она усвоила этот урок, отступать назад было бессмысленно. Она не знала, как рассказать об этом Бретт. Глубина изменений ее личности никогда не покажется естественной девятнадцатилетней девушке. Проще будет ограничиться полуправдой.
   — Ко мне приходит женщина из службы социальной помощи два раза в неделю.
   — Черт возьми, это должно быть неприятно. — Бретт пригляделась к листку бумаги в рамке. — А что это такое?
   — Часть моей бумажной коллекции. Конверт от компьютерной игры двадцатого века.
   — Что, эта огромная серебряная штука с зубьями, мускулами и всякими военными машинами?
   Миа кивнула.
   — Это был особый тип виртуальности, плоский и замедленный. Он помещался в коробке из плексигласа.
   — Зачем вы коллекционируете такую муру?
   — Мне просто нравится.
   Бретт скептически отнеслась к ее увлечению. Миа улыбнулась:
   — Мне нравится! Мне нравится, что все эти вещи когда-то считались высокотехнологичными, с ультрасовременным дизайном, а на самом деле были грубы и убоги. Именно этим они меня и привлекают. Сконструировать их и выпустить на рынок стоило больших затрат, потому что на людей производило впечатление, когда вы тратили уйму денег. Но они действительно выглядят несуразными. У этой игры были тысячи копий, но сейчас они забыты. Они мне нравятся, потому что немногие интересуются старомодным хламом, а вот я им интересуюсь. Когда я смотрю на эту картинку и думаю о ней — откуда она появилась и что значит, — то всегда чувствую себя самой собой.
   — А стоит ли она таких денег? Такая уродливая.
   — Крышка от коробки может дорого стоить, если в коробке сохранилась сама игра. Еще живы люди, игравшие в раннем детстве в такие игры, хотя их, конечно, немного. Некоторые из них страстные коллекционеры, у них есть старинные компьютеры, диски, картриджи, катодные трубки и прочее. Все они знакомы через Сеть и продают друг другу копии игр, по-прежнему в коробках. Для коллекционеров это солидные деньги. Но обычный бумажный конверт? Нет. Бумага ровным счетом ничего не стоит.
   — Вы не играете в эти игры?
   — Боже упаси, конечно нет. Их трудно заставить работать, и, кроме того, все игры ужасны.
   Они ели феттуччини с протеиновыми добавками в соусе. И кусочки зеленых углеводов.
   — Это настоящие деликатесы, — сказала Бретт, попробовав их. — Не знаю, почему многие жалуются на медицинские диеты. Вы их так вкусно приготовили, у них чудный запах. Это куда вкуснее мяса и овощей.
   — Спасибо.
   — До пяти лет я не ела ничего, кроме специального детского питания, — похвасталась Бретт, — в детстве я была сильной, как лошадка. И ни разу не болела. Я могла целыми днями бегать сломя голову. Била маленьких, которые еще пили молоко. И еще они ели овощи! По-моему, это преступление — кормить овощами маленьких детей! А вы когда-нибудь ели овощи?
   — Лет пятьдесят назад. Я думаю, это преступление — давать детям овощи сейчас, в наши дни. Во всяком случае, здесь, в Калифорнии.
   — Они и впрямь очень противные. Особенно шпинат. И кукуруза тоже отвратительная. Эти большие желтые початки с маленькими зернышками… — Бретт брезгливо передернула плечами.
   — А вы когда-нибудь ели яйца? Яйца — один из источников холестерина.
   — Неужели? Я не знала. И могла бы съесть одно яйцо, если бы нашла в каком-нибудь гнезде. — Бретт безмятежно улыбнулась и отодвинула от себя тарелку. — Вы хорошо готовите, Майа. Я бы хотела научиться готовить. Но мне лучше удаются настойки. У вас, должно быть, большая ванная. А можно мне принять ванну? Вы не станете возражать?
   — Да, пожалуйста.
   — Но вам, наверное, придется потом ее дезинфицировать.
   — Что ж, я вполне современный человек, Бретт. И могу с этим справиться.
   — Тогда ладно.
   Пока Бретт мылась в ванной, Миа подержала ее поношенную одежду в микроволновой печи для дезинфекции, а потом выстирала и высушила. Туфли на эластичной подошве могли расплавиться или сгореть при стерилизации, и Миа не решилась их трогать. К тому же от туфель шел сильный запах. Запах не был неприятным, хотя обувь долго пребывала на босых ногах и в нее могли проникнуть нежелательные виды бактерий, пировавших в тепле и влажности.
   Закутанная в полотенце, Бретт вышла из ванной.
   — Наверное, вам захочется стерилизовать полотенце, — виновато проговорила она и сняла его.
   Бретт не брила волосы на теле — густые курчавые заросли покрывали подмышки, низ живота, даже вокруг сосков вились волосинки, вроде как на ней было надето белье с растительным рисунком. Но самое удивительное, что эти волосы производили впечатление скромности и практичности. Обнаженная, первозданная, Бретт деловито уселась на полу и принялась копаться в своем рюкзаке.
   — Я так хорошо вымылась, — сказала она. — Вода великолепная. Я целый месяц спала в палатке.
   — В палатке? Как это смело.
   — Да. В основном под деревьями в парке Буэна-Виста. Вернее, на деревьях, в гамаке. Из ваших окон открывается просто страшный вид на город. А мы пользовались общественными комнатами отдыха и ели из складных стаканчиков. Так выходило дешевле. Но сейчас уже довольно холодно для приключений.
   — А это не опасно?
   Бретт вновь пожала плечами:
   — Это же Сан-Франциско! Половина жителей работает в службе социальной помощи. Никто не станет вас беспокоить. Что они могут со мной сделать, ограбить? Вся моя одежда в магазинах, а мой бизнес виртуален. — Она достала из кармана рюкзака пластиковую фляжку, и из нее выползла змея.
   Бретт раскрыла широкие белые змеиные челюсти и втолкнула их в отверстие фляги. Прижала чешуйчатую голову змеи ногтем указательного пальца. Когда змея наелась, Бретт опять уложила ее в рюкзак. Она достала тюбик с отвинчивающейся крышкой, выдавила из него крем и стала тщательно массировать ступни.
   — Это воск для ног, — пояснила девушка. — Живые бактерии, но неспособные к воспроизводству. Они поглощают пот, другие вещества, и на вас не остается никакой дряни.
   — Это разумно.
   — Вам надо привыкать к земле. Вы не можете просто бросить дом, порвать с привычной жизнью и начать спать под мостами и деревьями. Попробуйте спуститься ниже. Если вы это правильно сделаете, то усвоите серьезную науку. — Бретт начала брить свои волосатые подмышки. — Это классное изобретение.
   — Где же вы храните вашу одежду?
   Бретт была удивлена:
   — Я же профессионал. Если мне понадобится новая одежда, то я попрошу ее сшить, вот и все. — Она вынула депилятор и стала выщипывать брови перед открывшимся зеркальным экранчиком.
   Миа вытерла и убрала тарелки:
   — Не желаете ли что-нибудь на десерт?
   — Нет, спасибо.
   — Вам нужно что-нибудь надеть. Я могу кое-что предложить.
   — Не беспокойтесь. Мне здесь тепло. Со мной все в порядке.
   — Тогда выпейте настойку.
   — Вы не могли бы угостить меня горячим шоколадом?
   — Разумеется. Вы получите удовольствие от какао. — Миа принесла аппарат для растворов и настроила катализаторы и синтезаторы. Маленькие трубки из золотистого поливинила со стальным отливом. Осмотические экраны. Пивоваренные приборы и устройства для вытяжки. Светящиеся механизмы с крючками. Подробные инструкции. Надо же чем-то занять руки, пока люди разговаривают.
   Бретт вытащила змею и несколько раз сильно ударила ее по голове. Змея свернулась кольцами и злобно зашипела. Бретт подставила ей свое правое предплечье. Змея вытянула голову и впилась зубами в кожу.
   Бретт осторожно погладила змею, желая успокоить. Потом смазала следы двух укусов. Выступившая капелька крови исчезла.
   — Ух! — воскликнула она.
   — Что вы сейчас сделали? Чем вы смазали руку? Ведь это рана.
   — Знаете, девушка, которая дала мне эту штуковину, просила никому не говорить, — с вызовом пояснила Бретт. — Я чувствую себя в безопасности, когда сплю во всяких странных местах. Мне там уютно, тепло, но ничего хорошего в этом нет. Вот почему я всегда позволяю змее себя помучить. Если вы делаете что-нибудь вредное для здоровья и не позволяете себя помучить, то непременно нарветесь на неприятности.
   — От укуса змеи может начаться инфекция. Это рискованно.
   — Вы имеете в виду мерзкие живые бактерии из ее хорошенького холодного ротика? Нет, не думаю. На самом деле змеи чистые и кусаются не больно. Это просто добрый друг в моем рюкзаке. Хорошо иметь при себе что-нибудь особое. И особых друзей. — Бретт опустила веки и заморгала, улыбаясь.
   Они выпили какао. Вскоре Бретт уснула.
   Миа укутала ее одеялом и улеглась на свою узкую кровать. Она сняла и откинула гипербарический занавес, натянула простыни до подбородка и погрузилась в тревожную полудрему. Ее маленькая спальня казалась тихой и безлюдной.