К полудню приехал Френк Теннент. Ему показалось, что мистер Джафет находится в состоянии транса. Поговорив с Джозефиной, он поспешил уехать из больницы.
Во второй половине дня, пытаясь читать воскресный номер газеты, купленной Джозефиной, мистер Джафет обнаружил, что раз за разом перечитывает один и тот же абзац, не улавливая смысла написанного. Он понял, что лишится чувств, если хоть немного не отдохнет.
Он не хотел оставлять разбитую машину на территории больницы, поэтому Джозефина села за руль и отвезла его домой. Снегопад прекратился, печка работала на полную мощность, и, несмотря на отсутствие ветрового стекла, в кабине было относительно тепло.
Из гаража они прошли на кухню, но мистер Джафет отказался от еды. Он снял костюм, надел пижаму и заснул, едва его голова коснулась подушки. Джозефина посмотрела телевизор, позвонила в больницу и, услышав от дежурной сестры, что состояние Эда улучшается, тоже пошла спать.
* * *
КОММЕНТАРИЙ ДОКТОРА ГЮНТЕРА КОХА, психиатра:
По субботам я обычно занимаюсь делами, до которых не доходят руки на неделе. Покупаю продукты для завтрака и ужина, лампочки, всякую мелочь, просматриваю медицинские журналы, потом, если позволяет погода, иду гулять в Центральный парк или в кино.
Фильмы я смотрю старые, которые уже видел с Мартой, потому что после нового фильма мне всегда хочется узнать у Марты ее мнение. Поэтому современное кино меня не интересует. Карл, мой сосед, подзуживает меня снова жениться и ищет подходящую партию среди наших общих овдовевших знакомых. Но я приобрету лишь домохозяйку, а не близкого друга, каким была мне Марта все тридцать четыре года. И мысленно я постоянно стану сравнивать ее с Мартой, а она меня с умершим мужем. И надо ли ради этого жениться?
Чего нам с Мартой не хватало, так это внуков. Наш единственный сын Курт женился на молодой женщине, сделавшей к тому времени гистеректомию. Неужели Курт сознательно выбрал такую жену, чтобы досадить нам?
Я абсолютно убежден, что идеальна семья, в которой несколько поколений живут вместе и детей воспитывают бабушки и дедушки. Когда Курт был ребенком, мне не хватало знания жизни, пришедшего с годами, которым теперь мне не с кем поделиться. Я так надеялся на появление внуков, хотя бы одного, которому я мог бы посвятить все воскресенья.
А что еще делать в эти дни, кроме как читать огромный воскресный выпуск газеты, спать или заказывать в ресторане столик на одного, сидящий за которым всегда вызывает жалостливые взгляды.
В то воскресенье вечером я решил прогуляться до газетного киоска на Бродвее, который первым получает утренние газеты за понедельник. Мое внимание привлекла статья о Джафете. Я прочел ее шесть раз. Допустил ли я ошибку, проявляя интерес к этому делу? И почему меня особенно взволновало то обстоятельство, что пострадавший оказался фокусником? Мне следовало сначала во всем разобраться самому, но руке не терпелось снять телефонную трубку.
* * *
В понедельник, в шесть утра, Теренс Джафет проснулся как от толчка. Когда, приняв душ, он появился из ванной, Джозефина уже сидела на кровати.
– В чем дело, Теренс? – спросила она.
Мистер Джафет не ответил. Выражение его лица испугало Джозефину. Пока мистер Джафет одевался, она позвонила в больницу.
– Они говорят, что ночь прошла хорошо. Что с тобой?
– Дай мне что-нибудь поесть, только побыстрее. Я еду в полицию, – сказал он пять минут спустя, съев полтарелки холодной овсяной каши и выпив чашку кофе.
В полицейский участок на Кроутон-авеню он ехал, подняв воротник, ругая себя за то, что не взял очки.
– В чем дело? – спросил его дежурный.
– Урек арестован?
Полисмен не понимал, о чем идет речь. Мистеру Джафету удалось более-менее спокойно обрисовать ситуацию. Полисмен покопался в лежащих перед ним бумагах.
– О, мы ждали, пока вы напишете жалобу.
– Что?
Полисмен протянул ему чистый бланк.
– Но в больнице я сообщил вашему коллеге все необходимые сведения.
– Его донесение не имеет юридической силы.
– О чем вы говорите?
– Он не видел, как это произошло. Его донесение должно быть подкреплено жалобой свидетеля или пострадавшего.
– Пострадавший – мальчик, который едва может дышать и говорить, а вы все воскресенье не ударили палец о палец. Этот маньяк мог убежать. Моего сына чуть не убили.
– Послушайте, мистер, успокойтесь. Если вы так торопитесь, то почему не пришли сюда в воскресенье утром?
– Я не спал всю ночь с субботы на воскресенье, а вчера весь день был в больнице.
Полисмен, привыкший к нервным родителям, преувеличениям в жалобах пострадавших, нетерпеливо указал на бланк.
– Не теряйте времени и заполняйте его. Тогда мы начнем действовать.
Теренс Джафет заполнял бланк, когда к нему подошел сержант, оказавшийся куда более вежливым, чем дежурный.
– Я подпишу вашу жалобу. А к девяти часам мы отнесем ее на подпись судье.
– Но сейчас только восемь часов.
– Нам нужен ордер на арест Урека дома.
– Но к этому времени он уйдет в школу!
– О нет! – воскликнул сержант. Он терпеть не мог забирать подростков из школы. Учащиеся и так относились к полиции крайне враждебно. А теперь придется получить разрешение директора.
– Мы можем подождать до окончания занятий, – заметил полисмен.
– Прошу вас, – обратился мистер Джафет к сержанту, – учтите, что этот парень – маньяк. Его ни на минуту нельзя оставлять на свободе. Он пытался убить моего...
– Мы все сделаем, – прервал его сержант. – Почему бы вам не поехать домой?
Едва мистер Джафет вышел, он покачал головой, а полисмен пожал плечами.
– Пожалуй, надо поставить в известность капитана, – сказал сержант. – Школа по его части.
Мистер Джафет заехал в мастерскую на Норт-Хайленд-авеню. Ему сказали, что стекло удастся поставить только в пятницу, так как его надо специально заказывать. Потом он поехал в больницу. К Эду его не пустили, но вызвали лечащего врача, который сказал, что непосредственная опасность для жизни мальчика миновала.
– Вы в этом уверены? – спросил мистер Джафет.
– На все сто процентов, – заверил его врач.
Извинившись, врач тут же ушел, так как утром в больницу привезли семерых лыжников, возвращавшихся в Нью-Йорк в микроавтобусе, который врезался в каменную стену на дороге 9.
Мистер Джафет позвонил Джозефине и сказал, что поедет в школу к первому уроку. Он, конечно, мог бы попросить, чтобы его заменили, но хотел присутствовать при аресте Урека.
9
Мистер Чадвик постучал по микрофону, призывая к тишине переполненную аудиторию. В зале собралась вся школа. Преподаватели – справа и слева от рядов стульев, под высокими окнами, сквозь которые лился солнечный свет.
Тридцать лет назад, когда мистер Чадвик пришел в школу, появление директора на сцене мгновенно превращало бурлящий зал в безмолвные катакомбы. Теперь мальчики и девочки не обращали на него никакого внимания. Он разрешил длинные волосы. Он не стал возражать против рок-музыки. Он всегда с пониманием выслушивал жалобы учащихся. Мы хотим свободы, говорили они. Теперь он пожинает неповиновение.
– Я стараюсь не допускать полицию на территорию школы, – начал мистер Чадвик, пытаясь перекричать шум, – но сегодня у меня нет другого выхода.
Капитан Роджерс легко взбежал на сцену. Школьники настороженно затихли.
– Юноши и девушки... Многих из вас я могу смело назвать моими друзьями... По моему твердому убеждению, наведение порядка в школе не должно входить в компетенцию полиции. Если бы мы вели себя так же, как поступают в Нью-Йорке, находящемся всего лишь в тридцати милях, стерлась бы всякая граница между школой и исправительным заведением... Разве что вы бы спали дома.
Как он и ожидал, все засмеялись. Капитан смотрел на собравшихся школьников как на толпу, а разговаривая с толпой, первым делом следовало снять напряжение. Затем он перешел к делу.
– В субботу, после танцев, возле школы было совершено тяжелое преступление. О нем сообщили утренние газеты, бросив тень на репутацию Оссининга. Группа хулиганов прямо у школьных дверей избила Эда Джафета, ученика одиннадцатого класса. Эти же юнцы разбили ветровое стекло в машине его отца, преподавателя этой же школы, – все взоры обратились на мистера Джафета, стоявшего справа от сцены, – а также переломали весь реквизит, с помощью которого Эд в тот вечер показывал фокусы. Нападение на людей и нанесение им физических увечий представляется мне куда более опасным, чем повреждение их собственности. Эд Джафет все еще в больнице, хотя кризис уже миновал.
Услышав это радостное известие, в зале зааплодировали, но капитан поднял руку, давая понять, что еще не закончил.
– Нам известно, что на Эда и его отца напало четверо школьников, которые, по всей видимости, сейчас меня слушают. Я прошу их встать.
* * *
КОММЕНТАРИЙ ДЖОРДЖА ТОМАССИ, адвоката Урека:
Меня возмутило предложение капитана. По нашим законам человек считается невиновным, пока не доказана его вина. Нельзя заставлять человека обвинить самого себя в совершении преступления. Именно к этому и стремился капитан. Тем самым он нарушал конституционные права моего клиента.
* * *
– Мистер Джафет, – продолжал капитан Роджерс, – опознал одного из нападавших, Станислава Урека.
Головы повернулись к Уреку, сидевшему в пятом ряду. А тот, вскочив на ноги, крикнул изо всей мочи: "Стенли!"
– Это он? – спросил капитан у мистера Джафета.
– Да, – последовал едва слышный ответ.
Четверо полицейских, стоявших у дверей, двинулись к Уреку: трое по центральному проходу, один вдоль ряда окон. Школьники, сидевшие рядом с Уреком, бросились в проходы, оставив его одного. Директор указал им на свободные места в других рядах.
– Я ничего не сделал, – сказал Урек. Один из полицейских, шедших по центральному проходу, приблизился к нему.
– Я хочу поговорить с адвокатом моего отца.
– Тебе предоставят такую возможность в полицейском участке.
– Я не поеду в участок!
– Кто с тобой был? – спросил капитан Роджерс.
– Ищите себе другого доносчика, – огрызнулся Урек и неожиданно метнулся к окну, туда, где находился лишь один полицейский. Тот схватил Урека за руку. – Отпусти мою руку! – заорал Урек, вырвался и мгновенно вскарабкался на высокий подоконник.
Полицейский ухватился за ногу Урека, мальчишка дернул ногой и ударил каблуком в нос служителю закона. Брызнула кровь, аудитория ахнула, все вскочили на ноги.
– Всем сесть! – прогремел капитан. – Сядьте!
– Оставьте меня! – крикнул Урек, прижавшись спиной к стеклу.
Кто-то из полицейских вытащил пистолет.
– Убери немедленно! – приказал капитан.
Пистолет вернулся в кобуру.
– Может, очистить зал? – шепотом спросил мистер Чадвик, наклонившись к уху капитана.
– Нет, иначе мы потеряем трех остальных. Мы с ним справимся. – Он оглядел аудиторию. – Принесите, пожалуйста, пару стульев или лестницу.
Через минуту кто-то из преподавателей принес два стула из соседнего класса.
– Спускайся вниз, – обратился капитан к Уреку.
– И не подумаю! Убирайтесь отсюда!
Стулья поставили справа и слева от Урека, на них встали два полисмена и одновременно попытались схватить Урека. Тот отпрянул назад, послышался звон разбитого стекла, девочки завизжали. Казалось, он вылетит на улицу, но полицейские успели схватить его и швырнули на пол. К упавшему Уреку бросились и преподаватели, и школьники.
– Разойдитесь! – крикнул капитан, спрыгивая со сцены. Он опасался, что Урек потерял сознание, сломал ногу, а то и позвоночник.
Но, как только капитан наклонился над ним, Урек схватил его за воротник. Тут же десятки рук прижали хулигана к полу, а минуту спустя на него надели наручники и вывели из зала. В понедельник вечером Эда перевели из отделения реанимации в обычную палату. Теперь около кровати стоял телефон, и, хотя он не мог пользоваться им из-за оранжевой трубки, проходившей через горло в желудок, его радовала сама возможность связи с внешним миром. Болело горло, он не мог глубоко вздохнуть, но с каждой минутой Эд чувствовал, что возвращается к жизни.
Хотя время для посещений давно прошло, сестра, к удивлению Эда, ввела в палату очень высокого застенчивого юношу в солдатской форме. Дежурный врач разрешил ему повидать Эда, потому что тот, прочитав в "Таймс" о случившемся, приехал из форта Дикс, откуда его со дня на день могли перебросить на военную базу в Техасе. Эд оживился, увидев Гила, и знаком предложил ему сесть.
Девятнадцатилетнего Гилберта Аткинса этой осенью призвали в армию. Раньше они часто встречались на заседаниях Нью-йоркского отделения Международного общества иллюзионистов. Остальные члены общества были намного старше, что способствовало их сближению, насколько позволяла трехлетняя разница в возрасте. К тому же они оба не просто покупали или копировали старые фокусы, но старались привнести в них что-то свое, выполнив их по-новому. В отличие от других, более старших членов общества юношей очень интересовала психология зрителей, создание условий, при которых у большинства из них возникало желание полностью поверить фокуснику.
– Не пытайся говорить, – сказал Гилберт. – Мне рассказали о том, что произошло. Я тебе кое-что принес.
Он протянул Эду маленькую потрепанную книжечку Джина Хугарда с описанием сложных карточных фокусов, жемчужину своей коллекции из трех десятков книг знаменитых иллюзионистов.
– Но она твоя, – попытался ответить потрясенный Эд.
– Я не успел ничего купить. К тому же ближайшие два года она мне не понадобится.
– Спасибо, – пробормотал Эд. Оранжевая трубка не позволяла произносить членораздельные звуки.
– На тебя напала та самая банда, о которой ты мне говорил? Эд кивнул.
– Ты знаешь, в армии полно точно таких же идиотов. Деревенские дурни, собранные со всей страны. Их интересует только пиво, боулинг да машины. Если б ты только слышал, что они говорят о женщинах, даже о своих женах. Они не ходят в кино, только в кинотеатры для автомашин, да и то не для того, чтобы смотреть фильм. Единственное, чего им не хватает в армии, так это телевизора. Им бы только выпить да сыграть в покер. Я стараюсь держаться особняком. Не будь я таким высоким, у меня каждый день возникали бы с ними стычки.
В палату заглянула сестра и сказала Гилу, чтобы тот не задерживался.
– До армии я не осознавал всего того, что мы читаем о насилии, – продолжал Гил. – То есть я знал о Гитлере и тому подобном, об убийствах и грабежах, но не принимал этого всерьез. Теперь, пожив пару месяцев среди этих людей, я удивляюсь, почему у нас так мало насилия. Ты понимаешь, о чем я говорю? – Он взглянул на Эда. – Узнав, что с тобой случилось, я начал жалеть, что не удрал в Канаду. – Он засмеялся. – Впрочем, это не привело бы ни к чему хорошему. Я угодил бы в тюрьму и оказался среди таких же личностей. Ну, я пошел. Поправляйся. – Гил написал на листке бумаги несколько слов. – Это мой почтовый адрес. Я обещаю отвечать на каждое твое письмо.
10
В зале суда, разделенные широким проходом, стояли четырнадцать рядов стульев, с которых горожане могли наблюдать за свершением правосудия. Однако редко кто из них пользовался этим правом и заходил в мрачный, отделанный темным деревом зал, единственным цветовым пятном которого был американский флаг, свисающий с флагштока за спиной судьи, одетого в черную мантию.
Урека ввели без наручников, так как адвокат убедил капитана, что его подзащитный не выкинет никакого фортеля. Джорджу Томасси не хотелось просить судью о минимальной сумме залога для клиента, свободные руки которого представляли, по мнению полиции, опасность для общества.
У судьи Клиффорда вошло в привычку рассматривать каждого обвиняемого, как поступающего на работу. Первые тридцать секунд уходили у него на внешний осмотр. Урек с коротко стриженными, аккуратно причесанными волосами и невинным выражением лица ему понравился. Несколько портил впечатление глубокий вертикальный шрам на правой щеке юноши, доходящий до самого уха. Видя такие шрамы у негров, судья полагал, что они получены в ножевых драках, у белого он мог появиться в результате падения с велосипеда. Спрашивать, разумеется, он не стал. Урек был в белой рубашке, полосатом галстуке и выглаженном костюме, и судья с удовлетворением отметил, что юноша следит за тем, как он выглядит в глазах окружающих его людей, в отличие от большинства его сверстников.
Томасси заявил, что знает клиента много лет (правда), что тот живет дома с отцом и матерью (правда), никогда раньше не имел дела с полицией (ложь), и, учитывая вышесказанное и молодость ответчика, потребовал назначить минимальный залог.
Полицейский сержант рассказал о серьезной травме, нанесенной Эду Джафету, разбитом ветровом стекле, переполохе в школьной аудитории, сопротивлении аресту и риске, которому подвергались полицейские, пытавшиеся стащить Урека с подоконника.
Никто не упомянул о банде Урека, терроризирующей всю школу.
Судья Клиффорд решил, что Томасси выполняет свой долг, представляя Урека с самой лучшей стороны, а сержант, как всегда, преувеличивает опасность службы в полиции. Как часто случается в маленьких городках, Томасси постоянно появлялся перед судьей, защищая многочисленных клиентов. А на недавней вечеринке у их общего знакомого они надолго уединились, чтобы обсудить одно не слишком ясное решение Верховного суда. Томасси по праву считался лучшим адвокатом Оссининга, обаятельным вне зала суда, прекрасно разбирающимся в хитросплетениях юриспруденции, твердым и решительным перед жюри присяжных. Судья Клиффорд радовался, что у них есть такой адвокат. Допрос свидетелей никогда не бывал сложным, если обвиняемого защищал Джордж Томасси.
Что касается полицейского сержанта, то судья хорошо знал его мнение о подрастающем поколении. Их громкая музыка по ночам вызывала частые звонки в полицейский участок. Они били уличные фонари. Они сняли дорожный указатель на шоссе и заменили его другим, украденным где-то еще. Они доставляли полиции массу хлопот, обычно оканчивающихся появлением в участке кого-то из родителей и словами: "Послушайте, дети просто решили поразвлечься. Больше этого не повторится". Разумеется, все повторялось. Подростки проказничали, а некоторые даже курили марихуану. Но сержанту не следовало сердиться. В конце концов, его работа заключалась в поддержании порядка.
Судья Клиффорд назначил залог в пятьсот долларов.
Томасси облегченно вздохнул. Урек открыл рот, чтобы что-то сказать, но адвокат крепко сжал его руку, заставив промолчать. Поручитель, с которым имел дело Томасси, не любил вносить большие суммы за безответственных подростков. Пятьсот долларов – это то, что надо. Парень живет дома и совсем не похож на длинноволосых юнцов из Гринвич-Вилледж. Внесение залога обойдется отцу Урека в семьдесят пять долларов. Возможно, ему придется подписать гарантийное письмо. Полу Уреку наверняка не захочется самому вносить все пятьсот долларов. Скорее всего, у него и нет таких денег. И он позаботится о том, чтобы его сын никуда не убежал. Как бы подслушав его мысли, судья Клиффорд обратился к Уреку-младшему: "Помни, парень, что залог есть обещание вернуться и предстать перед судом".
* * *
Придя к себе в офис, Томасси указал Уреку на кожаную кушетку.
– Посиди здесь, – сказал он, вешая пиджак на спинку стула. На его рубашке, под мышками, виднелось два темных полукружья от пота. – Я сейчас вернусь. – И он вошел в мужской туалет в дальнем конце коридора.
Томасси проверял своих клиентов. Тому, кто не выдерживал экзамена, указывалось на дверь. Они могли нарушать законы, но не обманывать Томасси. Если бы Урек стащил что-нибудь со стола или попытался облегчить карманы пиджака, Томасси отказался бы представлять его в суде. Клиент должен понимать, что адвокат – личность неприкосновенная и с ним нельзя вести себя так, как тот привык действовать в окружающем мире.
За время отсутствия адвоката Урек не пошевельнулся.
Томасси сел, положил руки на стол и пристально посмотрел на Урека. Теперь тот проходил тест на умение молчать. Некоторые клиенты пытались заполнить паузу разговором. Их свидетельские показания в зале суда создавали адвокату многочисленные трудности.
Урек смотрел куда угодно, только не на Томасси. Заговорит ли он? Томасси ждал.
Блестяще окончив Нью-йоркский университет, Томасси получил направление в одну из лучших юридических фирм "Причард, Хачисон, Ветфорд энд Морган". В беседе с мистером Причардом, который лично встречался с каждым из кандидатов на место в фирме, Томасси упомянул, что он отклонил предложения трех других, не менее уважаемых адвокатских контор. Причарду понравилось хладнокровие молодого человека, и Томасси получил работу и прибавку в тысячу долларов к начальному жалованью. На следующей встрече старших партнеров Причард похвалился, что ему удалось перехватить смекалистого армянина прямо из-под носа конкурентов. Три года спустя Томасси был лучшим специалистом фирмы по ведению судебных процессов, и мистер Причард предложил ему подать заявление об уходе.
– Ты можешь считать, – сказал ему семидесятилетний глава фирмы, – что тебя уволили за исключительную компетентность.
Вне всякого сомнения, ты наш самый ценный сотрудник. Мы не можем сделать старшим партнером кого-нибудь из твоих коллег, обойдя тебя, и мы не можем иметь в руководстве фирмы эстонского ирландца, еврея или армянина. Такое возможно где-то еще, но только не здесь, во всяком случае, пока я жив, этого не произойдет. Я дам тебе рекомендательное письмо, которое откроет дверь в любую корпорацию. Причем тебе предложат куда большую зарплату. Желаю удачи.
После этого разговора Томасси решил заняться частной практикой, поставив перед собой единственную цель – выигрывать каждый судебный процесс. Он решил обосноваться в одном из пригородов Нью-Йорка. Так он оказался в Оссининге. В этом городке итальянцы предпочитали итальянских адвокатов, евреи – еврейских, англосаксы – тех, кто гордился чисто английским происхождением. Томасси пришлось начинать с национальностей, еще не вырастивших своих юристов.
Пол Урек стал его первым клиентом. Торговая компания забрала у него проданный в кредит телевизор из-за того, что он не успел вовремя внести очередной взнос. Томасси не только вернул телевизор Уреку, но и возбудил встречный иск, обвинив компанию в том, что ее сотрудники забирали телевизор на виду у всех соседей, когда Урек уже отправил чек по почте. И компании пришлось заплатить куда больше номинальной стоимости телевизора. Пол Урек не замедлил сообщить об этом всему городу. И скоро к Томасси пришли и итальянцы, и евреи, и наконец англосаксы. Потребовалось не так уж много времени, чтобы жители Оссининга уяснили простую истину: хочешь выиграть судебный процесс – обращайся к Томасси. И теперь ему не оставалось ничего другого, как добиться оправдания Урека-младшего.
– Послушай, парень, – прервал молчание Томасси, – у тебя большие неприятности. Я хочу, чтобы ты ни с кем не говорил о том, что произошло. Даже с отцом и матерью. Просто молчи. Ты и так рассказал слишком много. Они утверждают, что ты разбил ветровое стекло. Напрасно ты это сделал. Ты повредил застрахованную частную собственность. Если страховая компания возбудит иск, тебе придется туго. – Томасси откинулся в кресле. – К счастью, они редко обращаются в суд, если стоимость поврежденной вещи не превышает ста долларов. Или ты испортил что-нибудь еще?
– Ну... – Урек замолк.
– Не волнуйся, ты говоришь мне, а не судье.
– Я несколько раз ударил одним чемоданом по заднему бамперу. Второй чемодан докончил кто-то еще.
– Ты погнул бампер?
Урек пожал плечами. Этого он не помнил.
– Будем надеяться, что он остался цел. Нам не нужна страховая компания, не так ли? Теперь телесные травмы. Ты избил младшего Джафета и его девицу.
– Ей я ничего не сделал. То есть я выкрутил ей руку, но на ней не осталось даже синяка.
– Все равно твой поступок может расцениваться как нападение. В нашем обществе не любят, когда кто-то набрасывается на женщину. Тебе еще повезло, что единственные свидетели – ее приятель и отец приятеля. Так что, если ей не нанесена травма, требующая медицинского вмешательства... ты меня слушаешь?
– Конечно, – Урек шмыгнул носом. – А этот парень в больнице?
– Он станет главным свидетелем обвинения. Его будут расспрашивать о мельчайших подробностях. Особенно о том, как ты пытался его задушить. Ты чуть не убил его.
Уреку это не понравилось. Мало ли что расскажет этот джафетовский вундеркинд о том вечере. Еще бы несколько секунд. Если бы только он не отпустил шею Эда, когда их осветил фонарь сторожа. Но ведь старик Джафет барабанил кулаками ему по спине.
– О чем ты задумался? – спросил Томасси.
– Знаете, отец этого парня бил меня.
– Что?
– Я его не тронул. А он меня бил.
– Это интересно, – хмыкнул Томасси и написал в блокноте несколько строк.
* * *
Возраст телефонистки больничного коммутатора приближался к пенсионному. Она уже отсидела семь из восьми часов и с нетерпением ждала конца смены. На коммутаторе загорелась лампочка.
– Эд Джафет? – спросил мужской голос.
– Повторите, пожалуйста, по буквам, – ответила телефонистка. – Эф или пэ... одну минуту... Он переведен в палату... Номер четыре-ноль-два.
К ее удивлению, мужчина не попросил соединить его с пациентом. Урек, отпущенный на поруки под ответственность родителей, бросил трубку, даже не поблагодарив телефонистку.
За ужином Урек сразу понял, что отец не в духе.