– Можно ли сказать, что поступившего в больницу пациента направляют в отделение реанимации потому, что его жизнь в опасности?
Доктор Карп заерзал на стуле.
– Вероятно, да, но...
– Вы можете сказать, что Эдварда Джафета направили в отделение реанимации...
– Ваша честь, – воскликнул Томасси, – я думаю, что прокурор должен дать свидетелю ответить на один вопрос, прежде чем задавать следующий.
Судья попросил стенографистку зачитать предыдущий вопрос и ответ. Последний кончался словом "но".
– Но что? – спросил судья доктора Карпа.
– Я хотел сказать, что поверхностный осмотр не дает возможности определить тяжесть повреждений в области шеи, а так как там проходят дыхательные пути, которые могут быть перекрыты отеком мягких тканей, мы направляем такого пациента в отделение реанимации, а потом проводим более тщательное обследование.
Томасси хотел задать свидетелю только один вопрос.
– Если я правильно понял ваши слова, Эдвард Джафет, получивший серьезные, но не смертельные повреждения, был направлен в отделение реанимации для уточнения диагноза?
– Я не направлял его.
– Но вы осмотрели его?
– Да.
– Хорошо. Тогда получается, что направление Эдварда Джафета в отделение реанимации может рассматриваться как мера предосторожности?
– Да.
– Благодарю вас.
Томасси решил, что использовал первого свидетеля лучше своего оппонента. Он понимал, что до большинства присяжных не дошла суть ответов доктора Карпа, но не сомневался, что повреждения, нанесенные Эдварду Джафету, теперь представлялись им не такими уж тяжелыми.
Следующей клятву говорить только правду дала мисс Мерфи. Она приехала в зал суда прямо из больницы и выглядела очень внушительно в белоснежном наряде медицинской сестры.
Кантор уже раскрыл рот, чтобы задать первый вопрос, когда заметил, что Боб Ферлингер пытается привлечь к себе его внимание. Кантор не стал отвлекаться и отвернулся от своего ассистента. Тот склонился над столом и начал что-то писать.
– Мисс Мерфи, я знаю, что вы пришли прямо из больницы и должны вернуться к исполнению служебных обязанностей, поэтому я несколько отойду от традиционной формы допроса и с разрешения судьи спрошу вас следующее. Работаете ли вы в "Фелпс Мемориал" старшей сестрой и исполняли ли вы обязанности старшей по этажу в тот день, когда в палату доставили Эдварда Джафета? Если возможно, ответьте "да" или "нет".
– Да. Это так.
– Вы продолжали исполнять свои обязанности, когда было совершено второе нападение на Эдварда Джафета?
Томасси встал, но не произнес ни слова.
– Я чувствую, мистер Томасси хочет заявить протест, – заметил судья Брамбейчер. – Я не умею читать чужие мысли, мистер Кантор, но несколько ваших слов дают десяток поводов для подобной реакции адвоката.
– Извините, ваша честь. Я пытался ускорить допрос, чтобы свидетельница могла вернуться в больницу.
– Мы тоже заняты немаловажным делом. Речь идет о свободе человека. Полагаю, вам не стоит торопиться.
– Да, ваша честь.
– Продолжайте.
– В понедельник, двадцать четвертого января, вы дежурили в больнице?
– Да.
– Появился ли в тот вечер на вверенном вам этаже посторонний человек и вошел ли он в палату?
– К Джафету?
– Да, в палату к Джафету.
– Я этого не видела.
Ассистент по-прежнему подавал знаки Кантору, что ему необходимо переговорить с ним.
– Как вы узнали, что на вашем этаже посторонний? – спросил Кантор, делая шаг к столику, за которым беспокойно ерзал Боб Ферлингер.
– Мисс Гинслер несла поднос с инструментами... Я это видела, – добавила мисс Мерфи, вспомнив наказ судьи говорить только о том, что произошло у нее на глазах. – Кто-то выскочил из палаты Джафета и врезался в нее, выбив из рук поднос.
– Я протестую! – воскликнул Томасси. – Ваша честь, я подозреваю, свидетельница хотела сказать, что ее внимание привлек грохот упавшего подноса и только тогда она заметила мисс Гин...
– Мистер Томасси, – резко прервал его судья. – Все это вы можете выяснить при перекрестном допросе, но не сейчас. Я думаю, мистер Кантор должен повторить вопрос, а свидетельница – ответить, что она действительно видела и слышала.
Кантор воспользовался передышкой, чтобы взять со стола записку Ферлингера и прочесть: "Гинслер отказалась давать показания".
– Пожалуйста, продолжайте, – сказал судья.
– Как вы узнали, что в палате находился посторонний человек?
Мисс Мерфи чувствовала, что под сомнение поставлена ее профессиональная репутация.
– Я... услышала шум. Подняв голову, я увидела летящий поднос с инструментами и бегущего к лестнице мужчину, по всей видимости выбившего этот поднос из рук мисс Гинслер.
Кантор совершенно растерялся. Содержание записки выбило почву у него из-под ног.
– Могли ли вы... – он хотел спросить: "Могли ли вы предположить, что мужчина, выбежавший из палаты Эдварда Джафета, совершил что-то дурное", но вовремя понял, что свидетельнице не позволят ответить на этот вопрос. – Что же вы видели? – спросил Кантор.
– Где?
– Везде.
Томасси едва удержался от смеха.
– Ну, я видела разбросанные инструменты и ошарашенную мисс Гинслер. Потом мы с другой сестрой вошли в палату Джафета и обнаружили перерезанную трубку.
К удивлению Кантора, Томасси пропустил ответ без возражений.
– Можете ли вы рассказать о назначении трубки?
– Через ноздрю и пищевод она вводится в желудок и служит для откачки желудочного сока на тот период, когда питательные вещества пациенту вводят в вену.
– Он был так плох?
Томасси начал приподыматься.
– Позвольте мне перефразировать вопрос. Почему Джафету вводили питательные вещества через вену?
– Ваша честь, – сказал Томасси, – не лучше ли задать этот вопрос врачу?
– Может быть, свидетельница даст нам компетентный ответ, – покачал головой судья Брамбейчер.
– Насчет того, почему ему делали внутривенные вливания?
– Да.
– Из-за повреждений шеи. Он не мог глотать.
– Можете задавать вопросы. – Кантор взглянул на Томасси и довольно улыбнулся.
– Мисс Мерфи, вы видели, как перерезали трубку?
– Дело в том, что...
– Пожалуйста, ответьте "да" или "нет".
– Нет.
– Мисс Мерфи, а кто-нибудь видел, как перерезали трубку? Вам никто не говорил, что видел, как перерезали трубку?
– Нет. Когда мы вошли в палату, трубка уже была перерезана.
– Значит, ни вы, ни другие сестры не видели, как кто-то перерезал трубку, введенную в желудок Джафета?
– Нет.
– Вы достаточно хорошо разглядели мужчину, чтобы опознать его?
– Нет.
– Исходя из того, что вы видели и слышали, могли бы вы утверждать, что именно подсудимый был в больнице и пытался причинить вред Эдварду Джафету? Впрочем, можете не отвечать. У меня больше нет вопросов к свидетельнице.
И, повернувшись спиной к изумленной мисс Мерфи, Томасси пошел к своему столику.
– Ваша честь, – встрепенулся Кантор, – я уверен, что мистер Томасси забылся и задал этот вопрос без всякого умысла. – Его взгляд, наоборот, говорил о том, что он подозревает адвоката защиты во всех смертных грехах. – Тем не менее я бы хотел, чтобы суд проконсультировал членов жюри относительно сведений, вычеркнутых из протокола.
Судья Брамбейчер согласно кивнул и повернулся к десяти мужчинам и двум женщинам, сидевшим на скамье присяжных.
– Леди и джентльмены, если вопрос или ответ вычеркивается из протокола суда тем, кто произнес эти слова, как произошло в нашем случае, или мною, это означает, что вопрос никогда не задавался. Таким образом, последний вопрос адвоката защиты должен быть стерт из вашей памяти и не приниматься во внимание. Показания мисс Мерфи должны заканчиваться ответом на предыдущий вопрос. Будьте добры, зачитайте нам вопрос и ответ, – обратился судья к стенографистке.
Стенографистка встала и ровным голосом прочла:
– "Вопрос: Вы достаточно хорошо разглядели невысокого человека, чтобы опознать его? Ответ: Нет".
Пока судья объявлял о перерыве до завтрашнего утра и инструктировал членов жюри о правилах их поведения вне зала суда, Томасси едва сдерживал довольную ухмылку. Повторное прочтение вопроса и ответа оказалось, как он и предполагал, исключительно эффективным.
23
– Интересно, что делалось сегодня в суде? – сказал мистер Джафет, когда вся семья села за стол. – Эд, а ты знаешь, почему мы не можем находиться в зале?
– Нет, – ответил Эд.
– Вероятно, потому, что нас вызвали в качестве свидетелей и мы не должны слышать, что говорят другие свидетели.
– О? – удивился Эд.
– Мистер Кантор предупреждал, что меня вызовут завтра. Ты поедешь, Джозефина? Да и тебе, Эд, незачем оставаться дома. Я уверен, они найдут место, где ты сможешь посидеть до вызова в зал суда.
– Лучше я останусь дома. Мне надо подогнать школьную программу.
– Я уверен, что, в свете случившегося, учителя отнесутся к тебе более снисходительно.
– Они будут более снисходительны, потому что ты мой отец.
Мистер Джафет пропустил шпильку мимо ушей.
– А как ты доберешься до Уайт-Плейнс, если тебя вызовут в суд? Скорее всего, я не успею приехать за тобой и вернуться обратно.
– Я что-нибудь придумаю. В конце концов, я всегда смогу взять такси.
– Что случилось, Эд? Ты чем-то расстроен.
Эд взглянул на мистера Джафета.
– Папа?
– Да?
– Я обязан давать показания?
– Что ты имеешь в виду?
– Я обязан выступать в качестве свидетеля?
– Тебя могут вызвать повесткой.
– Они не заставят меня говорить.
– Твое молчание будет расценено как оскорбление суда.
– Скорее всего.
– Оскорбление суда – серьезное правонарушение.
– Я думал, суд занимается более важным делом.
– Не вижу повода для шутки.
– Я и не собирался шутить.
– От тебя потребуется лишь правдиво ответить на заданные вопросы.
– Я не хочу отвечать на них.
– Разумеется, тебе хочется поскорее забыть об этом. Так же, как и мне. Но, Эд, правосудие должно свершиться и...
Эд рассмеялся.
– Извини, папа, я не хотел смеяться, но мне вспомнился тот случай, когда патрульная машина развернулась прямо перед нами в неположенном месте, и, если бы не ремень безопасности, я бы вышиб головой ветровое стекло. Ты обратился в полицейский участок, и мы узнали, как вершится правосудие, не так ли?
– Видишь ли, если бы я довел дело до конца...
– Ты хотел довести его до конца. Но на твоем пути поставили столько рогаток, что ты так и не узнал, с чего начать. Правда?
Мистер Джафет промолчал.
– А помнишь того подростка, у которого ты хотел отнять нож? Ты еще погнался за ним. А потом тебе сказали, что ты угодил бы под суд, упади он на нож, когда убегал от тебя.
– К чему ты клонишь?
– Ты говорил о свершении правосудия.
– Знаешь, Эд, мне все равно, будешь ты давать показания или нет. Это твое личное дело.
– А ты будешь давать показания?
– Конечно.
– Стоя на задних лапках?
Мистер Джафет встал и пошел в ванную мыть руки. За обедом тишину нарушало лишь позвякивание посуды. Эд думал о кошмаре, мучившем его всю ночь. Ему снилось, что на всей земле остались только он и Урек.
Томасси нашел в записной книжке номер Джо Карджилла и потянулся к телефону. Он попытался вспомнить, как выглядел Карджилл. Последний раз они виделись в Вашингтоне, шесть или семь лет назад. Карджилл называл себя частным детективом, но говорил как адвокат. Томасси подозревал, что в свое время Джо лишили права заниматься адвокатской практикой. Трубку сняла секретарша.
– Это Джордж Томасси, из Нью-Йорка.
– Одну минуту, пожалуйста.
– Томасси, как поживаешь? – раздался сочный мужской голос, и перед мысленным взором Томасси тут же возник низенький толстячок с румяными щечками и цепью для часов на темной жилетке.
– Ты меня помнишь?
– Ну конечно!
– Тут есть один учитель. Его зовут Теренс Джафет. Д-Ж-А-Ф-Е-Т. Сорок семь лет, преподает биологию. Я хочу знать, не пытался ли он устроиться на государственную службу.
– Я могу достать только ксерокопию.
– Меня это устроит. Во сколько мне обойдутся твои поиски?
– Если информация не засекречена, сто двадцать пять долларов.
Томасси присвистнул. Впрочем, он собирался свистнуть при любой цифре, названной Карджиллом.
– Ладно, сойдемся на сотне. Когда тебе это нужно?
– Чем скорее, тем лучше. Сколько я тебе буду должен, если ты ничего не найдешь?
– Ничего. Я тебе позвоню.
К полному удивлению Томасси, звонок раздался меньше чем через час.
– Тебе повезло. Я отправлю ксерокопию, как только получу твой чек. Томасси рассмеялся.
– Ты не доверяешь кредиту?
– Доверяю, но предпочитаю сначала получить наличные. И так я потерял на тебе двадцать пять долларов.
– Какое учреждение?
– Государственный департамент. Ему отказали.
– Чудесно.
– Если тебе понадобится что-то еще, звони, не стесняйся.
* * *
– Если мы сможем доказать, что Томасси припугнул Гинслер и та отказалась давать показания... – начал Боб Ферлингер, но Кантор прервал его энергичным взмахом руки.
– Перестань, Боб. Представь себе, что ты доктор, к тебе приходит пациент и говорит, что у него кашель, болит грудь, поднялась температура, а его постоянный врач прописывает ему аспирин, который совершенно не помогает. Ты спрашиваешь: "Вас направляли на рентген?" Он отвечает, что нет. Ему делают снимок, и оказывается, что у него пневмония. Ты же не станешь рекомендовать пациенту подать судебный иск, чтобы первого доктора лишили диплома. Так может поступить только псих. Если Томасси запугал Гинслер, значит, он запугал Гинслер. Придется искать обходной путь. Как ты собирался доказать, что они знают друг друга?
– Мы пошлем ей повестку и под присягой спросим, каким образом Томасси заткнул ей рот.
– Она солжет.
– Под присягой?
– Томасси нашел, чем припугнуть се. И тут уж ничего не поделаешь.
– Мне это не нравится.
– Боб, судят-то не Томасси, а Урека. Давай-ка лучше подумаем, как добиться вынесения обвинительного приговора. Понятно?
Ферлингер неохотно кивнул.
– Ну и отлично. А теперь нам стоит встретиться с мистером Джафетом и пройтись по его завтрашним показаниям. Он ключевая фигура в этом процессе. Жюри пойдет за ним.
– Ты так думаешь?
– Самое главное в нашем деле – подготовить свидетеля. Надеюсь, он не будет нам мешать.
Мистер Джафет пришел в ужас, узнав, что должен репетировать свое выступление в суде, но Кантор быстро объяснил ему механику судебных процессов. И мистеру Джафету не оставалось ничего другого, как удивляться собственной наивности.
* * *
– Как получилось, что вы не рекомендовали вашему клиенту признать себя виновным в мелком хулиганстве? – спросил Кантор у Томасси перед началом утреннего заседания.
– Вы слышали о Перси Формане?
– Конечно.
– Он участвовал более чем в сотне процессов, в которых его подзащитным предъявлялось обвинение в убийстве.
– И?
– Меньше шести процентов провели в тюрьме хотя бы один день. Только одного приговорили к смертной казни.
– Мне все-таки кажется, что Уреку следовало признать себя виновным.
– Меня наняли для того, чтобы доказать его невиновность. Иначе его родители обратились бы к кому-то еще.
– Мистер Джафет, расскажите, пожалуйста, своими словами, что произошло вечером двадцать первого января?
Теренс Джафет взглянул на жену, сидевшую в третьем ряду.
– Я отвез моего сына и его девушку, Лайлу Херст, в школу. Он не разрешил мне нести чемоданы с реквизитом для фокусов. Потом он выступил перед учащимися, а после танцев я заехал за ним. Он, я и мисс Херст вышли из школы. Мне кажется, там остался только сторож. Шел сильный снег. Подойдя к машине, мы увидели, что внутри сидят четверо подростков. Они выскочили из машины, и Урек набросился сначала на мисс Херст, а потом на моего сына. Он сбил его с ног и стал душить. Я бил Урека по спине, стараясь оттащить от сына, затем сильно дернул за волосы. Он переломал весь реквизит в чемоданах и разбил ветровое стекло моей машины, ударив по нему велосипедной цепью.
– Что произошло потом?
– Мой сын едва мог дышать. Я повез его в больницу, несмотря на снегопад и разбитое стекло.
– Подсудимый напал на вашего сына с голыми руками?
– У него была цепь.
– Та самая цепь, которой он разбил ветровое стекло?
– Да.
– Он ударил цепью вашего сына?
– Да.
– Мисс Херст тоже пострадала?
– Нет, только мой сын.
– Чем вы объясняете нападение на вашего сына?
Мистер Джафет сжал кулаки.
– Соединенные Штаты сейчас находятся в состоянии войны.
Судья Брамбейчер подался вперед.
– Я хочу сказать, что постоянно происходят конфликты между различными группировками. Негры требуют равноправия. Полиция разгоняет их и зачастую провоцирует к волнениям, которые выливаются в настоящие побоища. Студенты выходят на демонстрации. Национальные гвардейцы убивают студентов, как белых, так и черных. Расовые конфликты в школах приводят к их закрытию. Школьные коридоры патрулируют вооруженные охранники. Центры больших городов напоминают ничейную землю, появление на которой опасно для жизни. Если это не гражданская война, то нам пора изменить значение этого термина в толковых словарях.
– Я протестую! Протестую! – взревел Томасси, перекрывая шум зала. – Ваша честь, мы судим одного шестнадцатилетнего подростка, а не всю нацию.
– Мистер Кантор? – судья взглянул на помощника окружного прокурора.
Кантор рассчитывал услышать совсем другой ответ. И теперь не знал, что ему сказать, чтобы не поставить под удар свою будущую карьеру. Он покачал головой.
– Я не могу утверждать, что высказывания свидетеля не имеют отношения к нашему делу, хотя они в высшей степени неожиданны, – отметил судья.
– Ваша честь, – обратился к нему мистер Джафет.
– Да?
– Могу я пояснить свои слова? Я хочу, чтобы меня правильно поняли.
– Ваша честь, я протестую! – воскликнул Томасси.
– Я запомню ваш протест и приму решение после разъяснения свидетеля, мистер Томасси. Продолжайте, мистер Джафет.
– Извините, я очень волнуюсь. Эта история имеет подоплеку. В школе Урек занимается вымогательством.
– Я протестую! – Томасси вскочил и направился к судье.
– Пожалуйста, сядьте на место, мистер Томасси.
– Подсудимого не обвиняют в вымогательстве.
– Все, сказанное свидетелем, можно будет вычеркнуть из протокола, когда он кончит говорить.
– Но жюри...
– Я дам членам жюри соответствующие указания, мистер Томасси. Продолжайте, мистер Джафет.
– По меньшей мере четыре десятилетия, со времен сухого закона, в нашей стране процветает организованная преступность, вымогающая деньги у мелких владельцев. Власти не в силах совладать с ней. И, как следствие, дети начинают копировать взрослых. В школе действует банда, которая установила таксу за охрану шкафчиков в раздевалке. Мой сын отказался платить четверть доллара в месяц. Будь он взрослым, на него напали бы, чтобы дать ему хороший урок. Точно по той же причине его избили и в школе. Таково мое объяснение. Мой ответ на заданный вопрос.
– Вы закончили?
– Да.
Томасси все еще стоял.
– Мистер Томасси, если это дело будет разбираться в следующей инстанции, мое решение, возможно, послужит причиной отмены приговора этого суда, но я считаю ответ вполне уместным и отклоняю ваш протест. Продолжайте, мистер Кантор.
– У меня больше нет вопросов.
Выходя из-за столика, Томасси еще раз похвалил себя за то, что догадался позвонить в Вашингтон.
– Мистер Джафет, в этом зале вы дали клятву говорить правду, всю правду и только правду. Это ваша привычка – говорить правду под присягой?
– Я никогда не бывал свидетелем в суде.
– Пожалуйста, отвечайте на вопрос. У вас вошло в привычку говорить правду под присягой?
– Я всегда говорю правду, под присягой или без нее.
– Пожалуйста, сообщите суду названия иностранных государств, в которых вы побывали.
– Ваша честь, – вмешался Кантор, – подобные вопросы совершенно неуместны.
– Протест отклоняется.
– Но, ваша честь...
– Давайте посмотрим, к чему они приведут. Вы можете отвечать, мистер Джафет.
– Я несколько раз бывал во Франции и Англии, однажды в Германии и проездом в Италии.
– Это все?
– Да.
– Вы посещали другие иностранные государства?
– Нет.
– Скажите, мистер Джафет, вы бывали в Советском Союзе?
– Нет.
– А в Китае? Кантор не вытерпел.
– Ваша честь, не пытается ли адвокат защиты представить свидетеля красным шпионом?
– Ваша честь, – отпарировал Томасси, – пожалуйста, предложите прокурору сесть.
Судья кивнул, и Кантор недовольно опустился на стул.
– Вы были в Китае?
– Нет.
– В Ирландии?
Мистер Джафет облизал пересохшие губы.
– Пожалуйста, помните, что вы дали клятву говорить только правду.
– Я никогда не был в Ирландии. Томасси достал из брифкейса ксерокопию, полученную от Карджилла.
– Мистер Джафет, вы когда-нибудь пытались получить работу в федеральном учреждении?
– Кажется, да.
– Если говорить точнее, вы подали заявление о приеме на работу в государственный департамент, не правда ли?
– Да.
– Заявление представляет собой специальную анкету, которая заполняется после того, как вы дадите клятву говорить правду, всю правду и ничего, кроме правды, в присутствии нотариуса, и заверяется его подписью и печатью. Это так?
– Я не знаю.
Томасси неторопливо развернул ксерокопию и положил ее перед мистером Джафетом.
– Не могли бы вы сказать суду, что это за документ?
– Заявление о приеме на работу в государственный департамент.
– Просто заявление или ваше заявление?
– Это ксерокопия моего заявления, которое я послал много лет назад.
– Прочитайте, пожалуйста, вслух вопрос под номером двадцать три.
– Ваша честь, – воскликнул Кантор, – адвокат защиты хочет приобщить этот документ к вещественным доказательствам?
– Конечно, – кивнул Томасси.
– Ваша честь, если этот документ принадлежит государственному учреждению и предназначен для служебного пользования или...
– Могу я взглянуть на него? – сказал судья, и Томасси передал ему ксерокопию заявления мистера Джафета.
– Я уверен, ваша честь не найдет на нем грифа секретности. Так как свидетель признал, что заявление послано им, я могу продолжить?
Судья Брамбейчер кивнул. Рассерженный Кантор вернулся за свой столик.
– Прошу вас, прочтите вслух вопрос под номером двадцать три.
– "В каких иностранных государствах вы побывали?"
– А теперь ответ.
– "В Англии, Франции, Германии, Италии, Ирландии".
– В правом нижнем углу стоит ваша подпись?
– Да.
– И вы писали заявление в присутствии нотариуса, под присягой?
– Да.
– Вы получили работу в государственном департаменте?
– Я хотел получить только временную работу, на один год.
– Пожалуйста, отвечайте на вопрос, мистер Джафет. Вам отказали в приеме на работу, временную или постоянную?
Мистер Джафет отвел глаза.
– Да.
– Потому что вы солгали в вашем заявлении?
– Мне не назвали причину отказа.
– Дав клятву говорить правду, вы сказали суду, что никогда не были в Ирландии. Дав клятву говорить правду, вы сказали государственному департаменту, что бывали в этой стране. Когда же вы солгали?
– Мои родственники со стороны отца – ирландцы, мне всегда хотелось побывать в этой стране, и, не знаю почему, я внес ее в список. Это всего лишь ошибка, которую не стоит принимать всерьез.
– Однако в государственном департаменте ваша ошибка показалась достаточно серьезной, раз вам отказали в приеме на работу.
Теренс Джафет взглянул на Джозефину. Он сказал ей, что забрал заявление, так как передумал и у него пропало желание поступать на государственную службу. Как глупо все получилось. Его глаза наполнились слезами.
– Мистер Джафет, вы по профессии учитель?
– Да.
– Вы простили бы жульничество на экзамене?
– Нет.
– Таким образом, вы подходите с разными мерками к себе и ученикам?
Судья Брамбейчер не хотел, чтобы взрослый человек плакал на виду у всего зала.
– Вы можете не отвечать на этот вопрос, мистер Джафет, – сказал он.
– Мистер Джафет, – продолжал Томасси, – отвечая на вопрос прокурора, вы сказали, что некоторые учащиеся занимаются в школе вымогательством. Вы видели, чтобы подсудимый или кто-то еще брал деньги у другого ученика?
– Нет.
– Вы слышали об этом?
– Да.
– Значит, вы получили эти сведения из вторых рук, мистер Джафет.
– Большую часть наших знаний мы получаем, как вы выразились, из вторых рук, мистер Томасси.
– Ваша честь, мы что-то углубились в философию. Я прошу вычеркнуть из протокола последнюю фразу свидетеля и все предыдущие ответы, касающиеся вымогательства.
– Вы сами задали вопрос о вымогательстве, мистер Томасси. Я не считаю нужным что-то вычеркивать.
– Очень хорошо. – Томасси подошел к барьеру, отделявшему присяжных от зала, и, повернувшись к ним спиной, задал следующий вопрос: – Мистер Джафет, не считаете ли вы, что настроены враждебно по отношению к подсудимому?
Последовало долгое молчание.
– Да, – ответил наконец мистер Джафет.
Слова "Благодарю вас" Томасси произнес, глядя на присяжных, а затем, сунув руки в карманы, вновь подошел к свидетелю.
– Мистер Джафет, если бы кто-то наставил на вас пистолет, вы бы рассматривали подобное действие как нападение со смертоносным оружием?
– Боюсь, я не слишком разбираюсь в значениях специальных терминов, используемых в юриспруденции.