— Да не снится ли мне это?! — воскликнул Док.
[Во сне (вызванном сильнодействующим болеутоляющим средством) английский поэт-романтик С. Т. Колридж (1772-1834). по его словам, узрел дивные причудливые картины, которые запечатлел в знаменитой поэме «Кубла Хан, или Видения во сне»:
Само по себе здание не слишком впечатляло: тесовые стены, толевая крыша без потолка; двадцать шагов в длину, десяток в ширину; два квадратных оконца и две двери, по одной на каждую сторону. В это простое помещение Мак и ребята поставили кое-какие замечательные предметы, сам подбор которых говорил об оригинальности ума, предприимчивости и, в какой-то мере, о незадачливости. Огромная чугунная плита посередине, в превосходном состоянии и напоминавшая видом Колизей, готова была поспорить с ним в долговечности. Рядом с печкой стояли напольные часы, в которых некогда жила собака, а теперь Эдди сказал, что это будет его гроб. Над каждой кроватью был устроен полог (легче сделать полог, чем починить крышу); кровать Гая содержалась в том порядке, в каком он ее оставил, уходя на войну: лоскутное стеганое одеяло сложено вдвое, видна серая холщовая простыня. На тумбочке — ящике из-под яблок — книга Гая, «Правдивые рассказы об удивительных похождениях, в пустыне», раскрытая на шестьдесят второй странице рукой хозяина; а под ящиком, на черной бархатной тряпочке покоилось главное достояние коллекции Гая — набор шестерен от коробки передач «виллиса» выпуска 1914 года. На полочке над кроватью в красивом граненом стакане всегда стоял букетик цветов: покойник их любил (особенно цветки горчицы, сурепки и одного сорта георгин — он их ел). Никому не разрешалось ни сидеть, ни тем более спать на постели Гая. Пусть его имя в списках погибших и жена давно получила страховку, — когда-нибудь он все же вернется, думали ребята.
Так вот, в Королевской ночлежке и прежде случались праздники, однако такого грандиозного, который вот-вот должен был разразиться, не было никогда. Ночлежку заново побелили снаружи. Кровати сдвинули к стенам и убрали все стены сосновыми ветками, так что комната напоминала беседку. Плиту решили использовать в качестве бара, набив топку колотым льдом. Возле одной из дверей (не парадной) устроили небольшие подмостки: занавесом служила холстина, которой маляр закрывает мебель от краски, а ходом для актеров — дверь. Ведь, не считая самой лотереи, ожидалось еще представление… Сосновый шатер освещался китайскими фонариками; гирлянда таких же фонариков над узкоколейкой озаряла тропинку к дому… В общем, ребята постарались на славу и были собой довольны.
Мак придирчиво оглядел место будущего действа и произнес слова, которые у всех остались в памяти: «Страна волшебных грез!»
Джозеф-Мария Ривас отрядил на вечер самую лучшую, можно сказать, призовую команду музыкантов — ансамбль «Мокрые спины» в первоначальном составе; две гитары, маракасы, трещотки, кастаньеты, гаитянский барабан и, наконец, контрабас размером с гребную шлюпку. Позже, в назначенный час, к ансамблю должен был примкнуть со своей трубой Какахуэте Ривас, пока же он тихо репетировал свое соло на морском берегу.
К вечеру ребята устали от приготовлений, но были довольны. По примеру Мака они все нарядились деревьями — хозяевам не следует выделяться. Одно их печалило: с ними не было Элена. Жажда стать Прекрасным принцем пересилила чувство товарищества. Никому ничего не сказав, Элен отдал себя в руки Джо Элеганта.
— Он ведь, чудила, застал меня врасплох, — уже в который раз оправдывался Мак перед ребятами. — Дурак дураком, а вон какой чувствительный! И чего я не сварганил ему какой-нибудь королевский балахон! Мне без Элена как-то не по себе — никто не мешается, не бубнит…
Обычно гости являются на маскарад робкие, трезвые и битый час не могут раскачаться, бродят потерянно. Консервный Ряд, однако, намного превосходит все известные культурные центры по той быстроте, с какой разгорается здесь веселье. Вечеринка должна была начаться ровно в девять вечера. Сигнал для гостей подаст Какахуэте — протрубит песенку «Свисти, чтоб спорилась работа…».
По меньшей мере часа за два до сигнала по всему Консервному Ряду — в кафе Могучей Иды, в «Медвежьем стяге», наконец, просто в частных домах — провели основательную застольную разминку. Так что праздник должен был грянуть сразу в полную силу. Мак с ребятами несли на себе тяжелейший груз ответственности, который помешал им размяться так, как требовала душа. Все же кое-что они сумели перехватить и теперь ждали гостей, не сводя глаз с минутной стрелки будильника на плите.
«Медвежий стяг» утопал в мишуре. Свита Белоснежки состояла из самых популярных дам Монтерея (да что там Монтерея — всей этой части штата). Дамы облачились в полупрозрачные одеяния красного, желтого и зеленого цвета, в руке у каждой — бутылка виски, перевязанная лентой под цвет платья. Фауна нарядилась ведьмой. Это была ее собственная придумка. Кроме метлы, никакого костюма и не требовалось; однако чтобы выглядеть еще убедительнее, она соорудила островерхую черную шляпу и черный махровый балахон. Такой костюм хорош для сюрприза: когда наступит великий миг, Фауна сбросит балахон, вместо метлы возьмет волшебную палочку и предстанет в виде доброй тетушки-феи.
Кафе Могучей Иды превратилось в страну гномов. Восемь Добряков, четыре Кашлюна, шесть Простаков и девятнадцать Ворчунов, сгрудившись у стойки, задушевно пели на два голоса песню «Страдная пора».
Джозеф-Мария решил нарядиться вампиром Дракулой. Он не видел фильма про Белоснежку, но был уверен, что вампиры есть в любом кино.
Тем временем Док и Брехуня яростно и бестолково спорили о мозаичной болезни табака, все больше запутываясь… За прорывом плотины последовал форменный потоп: посреди комнаты, в мусорном ведре с колотым льдом покоились шесть бутылок, оставшихся от купленного Брехуней ящика шампанского!
Док и Брехуня начисто запамятовали, что будет какая то вечеринка. Труба Какахуэте пропела сигнал к сражению, но они его не слышали из-за собственного ора. Весь цвет, вся молодость Консервного Ряда весело двинулась по озаренной китайскими фонариками тропинке к Ночлежке, а Док с Брехуней продолжали орать друг на друга…
Наконец Док сказал обычным, унылым голосом, который прозвучал оглушительно:
— Может, мне чем-нибудь другим в жизни заняться? Вот взялся за проблему осьминогов, и ничего у меня не ладится. Может, уехать куда-нибудь?
— Чушь, молодой человек! — сказал Брехуня. — Вы на пороге замечательной карьеры. Вас ждут почести.
— Почести меня не волнуют…
— Почем ты знаешь? У тебя же их сроду не было.
— Все равно, не пытайся меня удержать.
— Очень нужно. Ступай на все четыре стороны, ты у меня и так в глазах двоишься. Ты понимаешь, что ты оставил нас без обеда?
— Да я же купил целую гору котлет. И ты их все слопал — даже не дал разогреть.
— Все равно, мой юный друг, ты не имеешь права морить себя голодом…
На крыльцо взлетел Эдди, распахнул дверь:
— Док! Чего сидишь! Сейчас начнется! Лотерея!
Док выхватил изо льда бутылку шампанского и рявкнул:
— Брехуня, слушать мою команду! Сабли к бою!
Чуть ли не под руки поволокли они Брехуню по тропинке к Ночлежке.
А там уже полукругом стояли перед занавесом — только Дока и дожидались — гномы, звери, лесная нечисть…
— Ну, теперь, все в сборе, — сказал Мак и заглянул за занавес. — Как ты там, Джонни?
— Холодно, черт побери!.. — отвечал Джонни.
В этот миг вошел Элен с задранным носом и с гордым огнем в очах. С самого утра Джо Элегант трудился над его костюмом, стремясь отомстить всему человечеству.
Основу костюма составляла серая ночная рубаха, на которую были нашиты червы, бубны, пики и трефы. К солдатским ботинкам приделаны желтые помпончики. На шее и плечах красовался бумажный воротник, напоминавший колесо, на голове — картонный шлем с плюмажем. Рубаха подпоясана ремнем, на ремне длинные ножны. Правой рукой Элен гордо салютовал детской кавалерийской сабелькой.
Свою месть человечеству Джо запечатлел на одном определенном месте. Зад у рубахи был кругло вырезан, так что виднелась соответствующая часть Элена, разрисованная красными и синими кругами, под мишень.
От вида Элена захватывало дух. Элен не вертел головой по сторонам, не искал одобрения. Он и так чувствовал, что костюм удался — по наступившей тишине. Он лихо повел саблей — в пар-р-радное положение, вольн-а! и сложил руки на эфесе. В горле у него сперло от волнения.
— Я… — вымолвил он хрипло. — Я Прекрасный принц. — Тут все разглядели, что щеки у него нарумянены, а ресницы густо накрашены. — Я защитник баб… то есть дам! — И он горделиво оглянулся по сторонам, ожидая аплодисментов — он знал, что заслужил их.
У Мака на глазах выступили слезы.
— Молодчина, Элен, — сказал он. — У тебя самый лучший костюм. Кто тебе помогал?
— Джо Элегант, — отвечал Элен. — Мировой парень.
Мак незаметно мигнул Уайти II.
— Прямо сейчас?.. — тихо спросил Уайти.
— Да, — так же тихо ответил Мак. — Душу вышиби из этого паршивца!
Элен повернулся к ним, смутно улавливая разговор, и важно объявил:
— Мистер Джо Элегант шлет наилучшие пожелания! Лично быть не может, уехал из города по делам! Так, кажись, все правильно передал, ничего не забыл…
— Ладно, мы его еще отблагодарим, пусть только вернется, — мрачно пообещал Мак.
Гости ошарашенно смотрели на Элена. Никто не смеялся, потому что Мак свирепо скалился и сжимал кулаки.
— Давайте дальше, чего застряли, — прорычала Могущая Ида.
Мак овладел собой, выскочил к занавесу и, повернувшись лицом к гостям, повел речь:
— Дорогие сограждане! У нас на Консервном Ряду живет один человек. Наш самый лучший друг! Уже много лет мы пользуемся его щедростью, не давая ничего взамен. И вот мы узнали, что нашему другу нужна одна штука и стоит она изрядно. Мы с огромным удовольствием разыграем в лотерею нашу собственную Королевскую ночлежку, а на вырученные деньги купим Доку микроскоп. Выручка составляет триста восемьдесят долларов! Прошу открыть занавес!
— Мак, ты с ума сошел! — вскричал Док.
— Молчи, — сказал Мак. — Занавес!
Холстину отдернули в сторону, и все увидели Джонни, в доспехах из алюминиевого листа на голом теле, с голубыми бумажными крыльями за спиной.
— Я бог Купидон! Я красивый собой! — завопил Джонни, потрясая луком. Выигрышный билет при этом выскользнул у него из ладошки и полетел на пол. Джонни мотнулся за билетом, голося: — Вонзаю сердца! Беспощадной стрелой! — Сцапал билет, повернулся к Маку: — А что теперь делать?
Мак махнул рукой, чертыхнулся, потом прокричал:
— О Купидон! Этот ли билет вытянула из кувшина твоя неподкупная рука?
— Этот! — отвечал Джонни, хотя к кувшину и близко не подходил.
— Давай сюда, гаденыш, — прошипел Мак, — билет, говорю, давай… Друзья мои! Уж не обманывают ли меня глаза? Какая приятная неожиданность! Да, так оно и есть. Друзья, я счастлив объявить вам, что Королевская ночлежка переходит в собственность Дока!
Хмель наполовину выскочил из Дока. Он придвинулся к Маку:
— Да ты рехнулся!
— Черта с два! — подмигнул Мак.
— Откуда ты узнал, что Ночлежка ваша? Я же вам этого не говорил.
— Погоди, как наша?
— Ли Чонг никому не сказал, только мне. Видно, боялся, что вы отколете что-нибудь в этом роде…
— Так, давай отойдем в сторонку. — Мак потянул Дока за рукав.
Они вышли наружу и встали под китайскими фонариками. Док стрельнул шампанским и дал бутылку Маку. Мак сделал губы хоботком, втянул сверкающую пену.
— Повтори, Док, я не понял.
— Ли Чонг хотел, чтоб у вас с ребятами был дом. Он переписал его на ваше имя и внес налоги на десять лет вперед.
— Так чего же он нам не сказал?
— Боялся, заложите или продадите и останетесь без дома.
Мак был потрясен.
— Док, можно тебя попросить об одолжении? Не говори ничего ребятам.
— Конечно, не скажу.
— Дай честное слово.
— Честное слово. А теперь давай выпьем.
Мак вдруг расхохотался.
— Так ты нам сдашь Ночлежку, а, Док?
— Само собой.
— Только бы ребята ничего не прознали. А то они с меня шкуру спустят.
— А не проще ли забыть эту лотерею, как будто ее и не было?
— Нет уж, пусть будет все как есть! Ли Чонг поступил мудро. Разве можно за ребят поручиться? Да я бы и за себя не поручился…
С самого приезда Брехуни организм Дока работал на пределе. Питался Док никудышно, спал урывками, был постоянно на взводе и принимал в огромных количествах алкоголь. Лотерея вывела его из состояния пьяного дрейфа, но это была не трезвость, а лишь отдаленное ее подобие. В голове немного прояснилось, но зато в окружающем мире все подернулось фантастической дымкой. Док вернулся в Королевскую ночлежку; в мигающем свете фонариков отплясывают гномы, лесная нечисть, деревья и ни с чем не сообразный Элен. А может, это сон? Во всяком случае, происходящее плохо вплетается в ткань действительности. Под оглушительную музыку танцует Брехуня, прижимая к животу бледную брюнетку, как будто она — кишечная колика. Омерзительная картина. И настолько же фантастическая, как все остальное.
Человеку, непривычному к буйному веселью, от веселья в Ночлежке стало бы не по себе. Эдди вальсировал под звуки румбы, обнимая невидимую партнершу. Могучая Ида боролась в партере с Уайти II, то и дело открывая необозримые пространства своих розовых панталон. Вокруг борцов двигались стремительной змейкой гномы и звери, исполняя танец конга — три шага, подскок, три шага, подскок. Джонни Карриага расхулиганился: взобравшись на ящик, разил во все стороны стрелами. Одна из стрел Купидона вонзилась, вернее сказать, причмокнулась точно между лопатками миссис Альфред. Потом Джонни сшиб крылом китайский фонарик, от которого загорелись три гнома, и пришлось заливать их водой из чаши для пунша.
Мака с Доком втянуло в поток танцоров. Комната у Дока перед глазами начала медленно поворачиваться, а потом подыматься и опускаться, словно палуба корабля на донных волнах. В ушах стоял музыкальный рев и лязг. Элен выбивал ритм саблей на плите. Джонни тщательно прицелился и поразил его в самое яблочко мишени. Элен взвился в воздух и всей тяжестью рухнул на дверцу — из топки брызнула ледяная крошка… Кто-то из гостей втиснулся в напольные часы и теперь никак не мог вылезти…
Снаружи казалось, что Королевская ночлежка дышит, всходит, будто хлеб на опаре…
Док сделал ладонь рупором и проорал в самое ухо Мака:
— А где Фауна с девчонками?
— Успеется, — прокричал Мак в ответ.
— Повтори, не понял!
— Успеется, придут! — И потише прибавил: — И вправду, поторопились бы, пока мы тут пожар не учинили.
— Что? — опять не понял Дож.
— Неважно, — махнул рукой Мак.
В это мгновение Уайти I, пробившись сквозь толпу к Маку, прокричал:
— Идут, Мак, идут!
Мак помчался к оркестру, взмахнул обеими руками, останавливая. Джонни пустил последнюю стрелу в контрабас, да так удачно, что вышиб один из ладов.
— Тихо! — яростно воскликнул Мак.
Музыка смолкла — на комнату обрушилась тишь. И тут для Дока началась самая фантастическая часть сна.
Нежно шепнула труба, приглушенная рукой виртуоза, и стала выводить — это сумасшествие какое-то! — «Свадебный марш» из «Лоэнгрина»; Док изумленно вслушивался, а лукавая медь уже принялась шалить с мелодией, плавно скользнула в минор, сменила ритм — и полились сладостные стоны блюза… Танцоры стояли неподвижно и походили на чучел. Док разглядел, наконец, откуда льется музыка: в углу комнаты Какахуэте Ривас, прильнув к трубе, умягчает звук влажной губкой. [После второй мировой войны в американском джазе был период эксцентричных экспериментов со звуком]
Потом в этом сне отдернули заляпанный краской занавес и в дверь въехала ведьма верхом на помеле — Фауна.
Господи, подумал Док, рассказать кому-нибудь, не поверят, подумают, что мне в психушку пора.
— У нас! сегодня! счастливое! событие! — пролаяла Фауна. Пошарила в толпе глазами. — Док, подойди сюда.
Док нерешительно двинулся к сцене.
Следом за Фауной вошли четыре девушки из «Медвежьего стяга» в ослепительных нарядах. Встали по две с каждой стороны двери, лицом друг к дружке, подняли руки с бутылками в лентах — получились воротца.
Фауна спешилась с метлы и, скинув черный балахон, оказалась в облегающем вечернем туалете из серебряной парчи. А помело у нее в руках чудесным образом превратилось в серебристую волшебную палочку, увенчанную золотой звездой. Фауна привстала на цыпочки, как будто готовилась лететь.
— Я твоя крестная фея! — крикнула она Доку. — А сейчас придет твоя невеста — Белоснежка!
В воротца из бутылок вошла преображенная Сюзи — в свадебном платье, в серебряном венце с фатой. Прелестная, юная и взволнованная. Пухлый рот чуть приоткрыт.
— Принимай свою суженую, Док! — воскликнула Фауна.
Док тряхнул головой, желая наконец проснуться. Ведь это все сон, наваждение — венец, фата, непорочность. Док вскрикнул:
— Что все это значит?
Бывает так, что два человека, стоя порознь, paзом проникают в мысли друг друга. Сюзи увидела лицо Дока — и прочла его мысли. От стыда и досады у Сюзи вспыхнула шея, густо покраснели щеки. Сюзи зажмурилась.
А Док понял страдание Сюзи, и все у него в душе перевернулось. И какой-то чужой, но знакомый голос вдруг произнес:
— Крестная фея, я принимаю… свою… суженую…
Сюзи открыла глаза и посмотрела в глаза Доку. И тут же лицо ее почерствело, во взгляде сверкнуло ожесточение, пухлые губы строптиво сжались. Сюзи сняла венец с фатой, какое-то мгновение глядела на них, потом тихонько положила на ящик из-под яблок.
Безумная труба грянула «Свадебный марш» в ритме самбы, и пошла, побежала за ней гитара.
— Слушайте, вы, доброхоты, — сказала Сюзи, перекрывая музыку. — Я согласна жить с последним бродягой в канализационном люке и быть ему хорошей женой! Согласна выйти за подлеца и ему услуживать! Но за Дока ни за что не пойду! — Сказав так, Сюзи опрометью бросилась в дверь за сценой.
Фауна устремилась следом. С этой стороны Ночлежки тропинки не было. Сюзи очертя голову сбежала с откоса, Фауна — неуклюже за ней. На узкоколейке они остановились, посмотрели друг на друга.
— Ах ты чертова зазнайка! Почему это ты за Дока не пойдешь? — свирепо выкрикнула Фауна. — Почему?
— Я его люблю, — ответила Сюзи.
Одна из наиболее частых реакций организма на шок — летаргия. Если после автомобильной аварии один седок корчится и стонет, а другой сидит тихо, смотрит в пространство, так и знайте: тихий пострадал гораздо сильнее. Сообщество людей также может испытать шок с последующей летаргией. Именно это приключилось с обитателями Консервного Ряда. Люди погрузились в себя; заперли двери на засовы; перестали ходить друг к другу в гостя. Всякий чувствовал себя виноватым, даже если сам был причастен к маскараду всего лишь как зритель.
Мак с ребятами остро переживали свое роковое невезение. Еще раз попытались сделать что-то доброе Доку и опять потерпели неудачу. Куда теперь деваться от презрения к себе?
Могучая Ида сделалась грозно-молчаливой. Посетители ее кафе выпивали, боясь проронить слово — так страшила их покаянная ярость, тлевшая в недрах Иды, под бугристыми мышцами.
Фауна скорбела как потерявший хозяина сеттер. На ее веку, богатом самыми фантастическими начинаниями, случались и раньше провалы, однако такая катастрофа впервые!
Даже Патрон испытывал легкие угрызения неведомого чувства. Прежде ему всегда удавалось свалять вину на обстоятельства или на неприятеля, а теперь его собственный обвиняющий перст, словно пистолет в комедии, нацелился в его собственное сердце. Чувствовать за собой непонятную вину было довольно занятно, но вместе и болезненно. Джозеф-Мария вдруг сделался доброжелателен и заботлив к окружающим — пугая людей, хорошо его знавших. Разве можно обольщаться улыбкой тигра?
Что же касается Дока, в нем происходило переустройство настолько глубокое, что и самому было невдомек. Он был словно часы, разобранные на столике часовщика — все камни, все пружинки, все маятнички отдельно,оставалось лишь снова все собрать.
У человеческого существа есть множество лекарств от душевной боли и от кручины, среди них ярость — не самое последнее. Док в пух и прах разругался с Брехуней и выпроводил его, запретив появляться впредь. Потом яростно отчитал рассыльного за то, что упало качество обслуживания (хотя на самом деле за последние десять лет оно не менялось ни в лучшую, ни в худшую сторону). Наконец он сказал кому-то, что работает и не желает видеть никого с Консервного Ряда и вообще никого не желает видеть. Док сидел над своим желтым блокнотом. Сбоку лежал ровненький ряд карандашей, заточенных Сюзи. В глазах у Дока застыли потрясение и уныние.
Сюзи была виновницей и одновременно жертвой упадка, охватившего Консервный Ряд. Не станем утверждать, что невзгоды закаляют характер,ведь часто они его разрушают. Однако если определенные черты характера, переплетенные с определенными мечтами, испытать огнем, то иногда…
Элла, официантка и хозяйка кафе «Золотой мак» в одном лице, что в десять утра, что в полночь чувствовала себя одинаково усталой. Усталость была ее естественным состоянием. Элла не только с ней мирилась, но еще и думала, что все люди живут так же. Она попросту не могла представить, как это ноги могут не болеть, спина — не ныть, и как это можно стряпать и оставаться веселой. В завтрак вид жадно жующих ртов отбивал у нее аппетит — сразу на весь день. Часов около десяти вечера поток посетителей иссякал, Элла принималась за уборку: мыла пол, стирала со столиков, выметала крошки из-под стойки.
Джо Блейки вошел в «Золотой мак», как всегда, выпить с утра кофе.
— Только что зарядила кофеварку, — сказала Элла. — Подождешь?
— Конечно, подожду. Элла, ты случайно не знаешь, что вчера вечером стряслось на Консервном Ряду?
— Нет. А что?
— Да я и сам не знаю, — сказал Джо. — Была какая то вечеринка. Я, разумеется, на нее пошел. А пришел слишком поздно — все уже кончилось. И никто не желает рассказывать, что там случилось.
— Нет, ничего я не слыхала, — сказала Элла. — Думаешь, драка была?
— Да что-то не похоже. О драке бы мне рассказали, про драки они болтать любят… Все ходят с такими лицами, словно чего-то стыдятся. Если что узнаешь, шепни мне, ладно?
— Ладно. А вот и кофе готов.
Вошла Сюзи. На ней был костюм из серого твида в елочку, строгий, но очень элегантный — купила в Сан-Франциско.
— Привет, — сказал полицейский.
— Привет, — сказала Сюзи. — Мне чашку кофе.
— Сейчас. Одежка твоя хороша, ничего не скажешь, — одобрила Элла.
— В Сан-Франциско купила, — сказала Сюзи.
— Ты что, уезжать собралась?
— Нет, зачем же.
— Слушай, — сказал Джо, — может хоть ты мне объяснишь: что там вчера у вас на Консервном Ряду произошло?
Сюзи пожала плечами.
— Ага, и ты, значит, говорить не хочешь?
Сюзи снова пожала плечами.
— Дело нечисто! — сказал Джо. — Обычно начнут рассказывать, не остановишь. Вот что, Сюзи, если там кого-нибудь убили, ты лучше сразу скажи. Знаешь, что бывает за недачу свидетельских показаний?
— Никого там не убили… — Сюзи повернулась к хозяйке: — Тебя Элла зовут?
— Да вроде.
— Помнишь, Элла, ты говорила, у тебя не было помощницы ?
— У меня ее и сейчас нет.
— Возьми меня. Хоть на пару недель, для пробы. В кино сходишь, отдохнешь.
— Не по адресу обратилась, сестренка. И так еле свожу концы с концами. Помощнице платить нечем.
— А я буду за кормежку работать. Ем я немного.
Джо Блейки отвернулся от разговаривающих — стало быть, слушает в оба уха.
— Что это у тебя вдруг за причуда? —спросила Элла
— Никакая не причуда. Просто хочу работать. За кормежку.
Джо медленно повернулся к Сюзи.
— Может, все-таки расскажешь, какие у тебя… планы?
— Планы? Жизнь новую хочу начать. И уезжать для этого не собираюсь.
— Чем же твое решение вызвано? — спросил Джо.
— Тебя не касается, — ответила Сюзи. — Разве это против закона?
— Хм, может, и против. Нет ничего опаснее благих намерений, — пошутил Джо.
— Ну, пожалуйста, Элла, — взмолилась Сюзи. — Возьми меня на работу.
— Что скажешь, Джо?.. — спросила Элла.
Джо еще раз оглядел Сюзи, приметил, что у корней волосы другого цвета.
— Отращиваешь?
Сюзи кивнула.
— А что, Элла, — сказал Джо. — Возьми ее, попробуй.
Элла хмуро улыбнулась.
— Прямо в этом костюмчике?
— Я схожу переоденусь. Быстро, за пятнадцать минут… Знаешь, Элла, я и готовить могу. Жаркое у меня — блеск…
— Ладно, ладно, сперва переоденься…
[Во сне (вызванном сильнодействующим болеутоляющим средством) английский поэт-романтик С. Т. Колридж (1772-1834). по его словам, узрел дивные причудливые картины, которые запечатлел в знаменитой поэме «Кубла Хан, или Видения во сне»:
Мало кто помнил о том, что Королевская ночлежка, где так давно живут Мак с ребятами, обязана своим именем Элену. А между тем это именно он, охваченный ликованием по поводу обретения дома, придумал вдохновенное название, в котором соединилось обыденное с романтическим; название привилось, и пошла молва о Королевской ночлежке по всему штату. Ночлежка оправдывала свое имя; она не только служила ребятам штаб-квартирой, но и бывала зачастую местом прямо-таки сказочных событий.
В стране Ксанад благословенной
Дворец поставил Кубла Хан,
Где Альф бежит, поток священный,
Сквозь мглу пещер гигантских, пенный,
Впадает в сонный океан. и т.д. (Перевод К. Л. Бальмонта) ]
Само по себе здание не слишком впечатляло: тесовые стены, толевая крыша без потолка; двадцать шагов в длину, десяток в ширину; два квадратных оконца и две двери, по одной на каждую сторону. В это простое помещение Мак и ребята поставили кое-какие замечательные предметы, сам подбор которых говорил об оригинальности ума, предприимчивости и, в какой-то мере, о незадачливости. Огромная чугунная плита посередине, в превосходном состоянии и напоминавшая видом Колизей, готова была поспорить с ним в долговечности. Рядом с печкой стояли напольные часы, в которых некогда жила собака, а теперь Эдди сказал, что это будет его гроб. Над каждой кроватью был устроен полог (легче сделать полог, чем починить крышу); кровать Гая содержалась в том порядке, в каком он ее оставил, уходя на войну: лоскутное стеганое одеяло сложено вдвое, видна серая холщовая простыня. На тумбочке — ящике из-под яблок — книга Гая, «Правдивые рассказы об удивительных похождениях, в пустыне», раскрытая на шестьдесят второй странице рукой хозяина; а под ящиком, на черной бархатной тряпочке покоилось главное достояние коллекции Гая — набор шестерен от коробки передач «виллиса» выпуска 1914 года. На полочке над кроватью в красивом граненом стакане всегда стоял букетик цветов: покойник их любил (особенно цветки горчицы, сурепки и одного сорта георгин — он их ел). Никому не разрешалось ни сидеть, ни тем более спать на постели Гая. Пусть его имя в списках погибших и жена давно получила страховку, — когда-нибудь он все же вернется, думали ребята.
Так вот, в Королевской ночлежке и прежде случались праздники, однако такого грандиозного, который вот-вот должен был разразиться, не было никогда. Ночлежку заново побелили снаружи. Кровати сдвинули к стенам и убрали все стены сосновыми ветками, так что комната напоминала беседку. Плиту решили использовать в качестве бара, набив топку колотым льдом. Возле одной из дверей (не парадной) устроили небольшие подмостки: занавесом служила холстина, которой маляр закрывает мебель от краски, а ходом для актеров — дверь. Ведь, не считая самой лотереи, ожидалось еще представление… Сосновый шатер освещался китайскими фонариками; гирлянда таких же фонариков над узкоколейкой озаряла тропинку к дому… В общем, ребята постарались на славу и были собой довольны.
Мак придирчиво оглядел место будущего действа и произнес слова, которые у всех остались в памяти: «Страна волшебных грез!»
Джозеф-Мария Ривас отрядил на вечер самую лучшую, можно сказать, призовую команду музыкантов — ансамбль «Мокрые спины» в первоначальном составе; две гитары, маракасы, трещотки, кастаньеты, гаитянский барабан и, наконец, контрабас размером с гребную шлюпку. Позже, в назначенный час, к ансамблю должен был примкнуть со своей трубой Какахуэте Ривас, пока же он тихо репетировал свое соло на морском берегу.
К вечеру ребята устали от приготовлений, но были довольны. По примеру Мака они все нарядились деревьями — хозяевам не следует выделяться. Одно их печалило: с ними не было Элена. Жажда стать Прекрасным принцем пересилила чувство товарищества. Никому ничего не сказав, Элен отдал себя в руки Джо Элеганта.
— Он ведь, чудила, застал меня врасплох, — уже в который раз оправдывался Мак перед ребятами. — Дурак дураком, а вон какой чувствительный! И чего я не сварганил ему какой-нибудь королевский балахон! Мне без Элена как-то не по себе — никто не мешается, не бубнит…
Обычно гости являются на маскарад робкие, трезвые и битый час не могут раскачаться, бродят потерянно. Консервный Ряд, однако, намного превосходит все известные культурные центры по той быстроте, с какой разгорается здесь веселье. Вечеринка должна была начаться ровно в девять вечера. Сигнал для гостей подаст Какахуэте — протрубит песенку «Свисти, чтоб спорилась работа…».
По меньшей мере часа за два до сигнала по всему Консервному Ряду — в кафе Могучей Иды, в «Медвежьем стяге», наконец, просто в частных домах — провели основательную застольную разминку. Так что праздник должен был грянуть сразу в полную силу. Мак с ребятами несли на себе тяжелейший груз ответственности, который помешал им размяться так, как требовала душа. Все же кое-что они сумели перехватить и теперь ждали гостей, не сводя глаз с минутной стрелки будильника на плите.
«Медвежий стяг» утопал в мишуре. Свита Белоснежки состояла из самых популярных дам Монтерея (да что там Монтерея — всей этой части штата). Дамы облачились в полупрозрачные одеяния красного, желтого и зеленого цвета, в руке у каждой — бутылка виски, перевязанная лентой под цвет платья. Фауна нарядилась ведьмой. Это была ее собственная придумка. Кроме метлы, никакого костюма и не требовалось; однако чтобы выглядеть еще убедительнее, она соорудила островерхую черную шляпу и черный махровый балахон. Такой костюм хорош для сюрприза: когда наступит великий миг, Фауна сбросит балахон, вместо метлы возьмет волшебную палочку и предстанет в виде доброй тетушки-феи.
Кафе Могучей Иды превратилось в страну гномов. Восемь Добряков, четыре Кашлюна, шесть Простаков и девятнадцать Ворчунов, сгрудившись у стойки, задушевно пели на два голоса песню «Страдная пора».
Джозеф-Мария решил нарядиться вампиром Дракулой. Он не видел фильма про Белоснежку, но был уверен, что вампиры есть в любом кино.
Тем временем Док и Брехуня яростно и бестолково спорили о мозаичной болезни табака, все больше запутываясь… За прорывом плотины последовал форменный потоп: посреди комнаты, в мусорном ведре с колотым льдом покоились шесть бутылок, оставшихся от купленного Брехуней ящика шампанского!
Док и Брехуня начисто запамятовали, что будет какая то вечеринка. Труба Какахуэте пропела сигнал к сражению, но они его не слышали из-за собственного ора. Весь цвет, вся молодость Консервного Ряда весело двинулась по озаренной китайскими фонариками тропинке к Ночлежке, а Док с Брехуней продолжали орать друг на друга…
Наконец Док сказал обычным, унылым голосом, который прозвучал оглушительно:
— Может, мне чем-нибудь другим в жизни заняться? Вот взялся за проблему осьминогов, и ничего у меня не ладится. Может, уехать куда-нибудь?
— Чушь, молодой человек! — сказал Брехуня. — Вы на пороге замечательной карьеры. Вас ждут почести.
— Почести меня не волнуют…
— Почем ты знаешь? У тебя же их сроду не было.
— Все равно, не пытайся меня удержать.
— Очень нужно. Ступай на все четыре стороны, ты у меня и так в глазах двоишься. Ты понимаешь, что ты оставил нас без обеда?
— Да я же купил целую гору котлет. И ты их все слопал — даже не дал разогреть.
— Все равно, мой юный друг, ты не имеешь права морить себя голодом…
На крыльцо взлетел Эдди, распахнул дверь:
— Док! Чего сидишь! Сейчас начнется! Лотерея!
Док выхватил изо льда бутылку шампанского и рявкнул:
— Брехуня, слушать мою команду! Сабли к бою!
Чуть ли не под руки поволокли они Брехуню по тропинке к Ночлежке.
А там уже полукругом стояли перед занавесом — только Дока и дожидались — гномы, звери, лесная нечисть…
— Ну, теперь, все в сборе, — сказал Мак и заглянул за занавес. — Как ты там, Джонни?
— Холодно, черт побери!.. — отвечал Джонни.
В этот миг вошел Элен с задранным носом и с гордым огнем в очах. С самого утра Джо Элегант трудился над его костюмом, стремясь отомстить всему человечеству.
Основу костюма составляла серая ночная рубаха, на которую были нашиты червы, бубны, пики и трефы. К солдатским ботинкам приделаны желтые помпончики. На шее и плечах красовался бумажный воротник, напоминавший колесо, на голове — картонный шлем с плюмажем. Рубаха подпоясана ремнем, на ремне длинные ножны. Правой рукой Элен гордо салютовал детской кавалерийской сабелькой.
Свою месть человечеству Джо запечатлел на одном определенном месте. Зад у рубахи был кругло вырезан, так что виднелась соответствующая часть Элена, разрисованная красными и синими кругами, под мишень.
От вида Элена захватывало дух. Элен не вертел головой по сторонам, не искал одобрения. Он и так чувствовал, что костюм удался — по наступившей тишине. Он лихо повел саблей — в пар-р-радное положение, вольн-а! и сложил руки на эфесе. В горле у него сперло от волнения.
— Я… — вымолвил он хрипло. — Я Прекрасный принц. — Тут все разглядели, что щеки у него нарумянены, а ресницы густо накрашены. — Я защитник баб… то есть дам! — И он горделиво оглянулся по сторонам, ожидая аплодисментов — он знал, что заслужил их.
У Мака на глазах выступили слезы.
— Молодчина, Элен, — сказал он. — У тебя самый лучший костюм. Кто тебе помогал?
— Джо Элегант, — отвечал Элен. — Мировой парень.
Мак незаметно мигнул Уайти II.
— Прямо сейчас?.. — тихо спросил Уайти.
— Да, — так же тихо ответил Мак. — Душу вышиби из этого паршивца!
Элен повернулся к ним, смутно улавливая разговор, и важно объявил:
— Мистер Джо Элегант шлет наилучшие пожелания! Лично быть не может, уехал из города по делам! Так, кажись, все правильно передал, ничего не забыл…
— Ладно, мы его еще отблагодарим, пусть только вернется, — мрачно пообещал Мак.
Гости ошарашенно смотрели на Элена. Никто не смеялся, потому что Мак свирепо скалился и сжимал кулаки.
— Давайте дальше, чего застряли, — прорычала Могущая Ида.
Мак овладел собой, выскочил к занавесу и, повернувшись лицом к гостям, повел речь:
— Дорогие сограждане! У нас на Консервном Ряду живет один человек. Наш самый лучший друг! Уже много лет мы пользуемся его щедростью, не давая ничего взамен. И вот мы узнали, что нашему другу нужна одна штука и стоит она изрядно. Мы с огромным удовольствием разыграем в лотерею нашу собственную Королевскую ночлежку, а на вырученные деньги купим Доку микроскоп. Выручка составляет триста восемьдесят долларов! Прошу открыть занавес!
— Мак, ты с ума сошел! — вскричал Док.
— Молчи, — сказал Мак. — Занавес!
Холстину отдернули в сторону, и все увидели Джонни, в доспехах из алюминиевого листа на голом теле, с голубыми бумажными крыльями за спиной.
— Я бог Купидон! Я красивый собой! — завопил Джонни, потрясая луком. Выигрышный билет при этом выскользнул у него из ладошки и полетел на пол. Джонни мотнулся за билетом, голося: — Вонзаю сердца! Беспощадной стрелой! — Сцапал билет, повернулся к Маку: — А что теперь делать?
Мак махнул рукой, чертыхнулся, потом прокричал:
— О Купидон! Этот ли билет вытянула из кувшина твоя неподкупная рука?
— Этот! — отвечал Джонни, хотя к кувшину и близко не подходил.
— Давай сюда, гаденыш, — прошипел Мак, — билет, говорю, давай… Друзья мои! Уж не обманывают ли меня глаза? Какая приятная неожиданность! Да, так оно и есть. Друзья, я счастлив объявить вам, что Королевская ночлежка переходит в собственность Дока!
Хмель наполовину выскочил из Дока. Он придвинулся к Маку:
— Да ты рехнулся!
— Черта с два! — подмигнул Мак.
— Откуда ты узнал, что Ночлежка ваша? Я же вам этого не говорил.
— Погоди, как наша?
— Ли Чонг никому не сказал, только мне. Видно, боялся, что вы отколете что-нибудь в этом роде…
— Так, давай отойдем в сторонку. — Мак потянул Дока за рукав.
Они вышли наружу и встали под китайскими фонариками. Док стрельнул шампанским и дал бутылку Маку. Мак сделал губы хоботком, втянул сверкающую пену.
— Повтори, Док, я не понял.
— Ли Чонг хотел, чтоб у вас с ребятами был дом. Он переписал его на ваше имя и внес налоги на десять лет вперед.
— Так чего же он нам не сказал?
— Боялся, заложите или продадите и останетесь без дома.
Мак был потрясен.
— Док, можно тебя попросить об одолжении? Не говори ничего ребятам.
— Конечно, не скажу.
— Дай честное слово.
— Честное слово. А теперь давай выпьем.
Мак вдруг расхохотался.
— Так ты нам сдашь Ночлежку, а, Док?
— Само собой.
— Только бы ребята ничего не прознали. А то они с меня шкуру спустят.
— А не проще ли забыть эту лотерею, как будто ее и не было?
— Нет уж, пусть будет все как есть! Ли Чонг поступил мудро. Разве можно за ребят поручиться? Да я бы и за себя не поручился…
С самого приезда Брехуни организм Дока работал на пределе. Питался Док никудышно, спал урывками, был постоянно на взводе и принимал в огромных количествах алкоголь. Лотерея вывела его из состояния пьяного дрейфа, но это была не трезвость, а лишь отдаленное ее подобие. В голове немного прояснилось, но зато в окружающем мире все подернулось фантастической дымкой. Док вернулся в Королевскую ночлежку; в мигающем свете фонариков отплясывают гномы, лесная нечисть, деревья и ни с чем не сообразный Элен. А может, это сон? Во всяком случае, происходящее плохо вплетается в ткань действительности. Под оглушительную музыку танцует Брехуня, прижимая к животу бледную брюнетку, как будто она — кишечная колика. Омерзительная картина. И настолько же фантастическая, как все остальное.
Человеку, непривычному к буйному веселью, от веселья в Ночлежке стало бы не по себе. Эдди вальсировал под звуки румбы, обнимая невидимую партнершу. Могучая Ида боролась в партере с Уайти II, то и дело открывая необозримые пространства своих розовых панталон. Вокруг борцов двигались стремительной змейкой гномы и звери, исполняя танец конга — три шага, подскок, три шага, подскок. Джонни Карриага расхулиганился: взобравшись на ящик, разил во все стороны стрелами. Одна из стрел Купидона вонзилась, вернее сказать, причмокнулась точно между лопатками миссис Альфред. Потом Джонни сшиб крылом китайский фонарик, от которого загорелись три гнома, и пришлось заливать их водой из чаши для пунша.
Мака с Доком втянуло в поток танцоров. Комната у Дока перед глазами начала медленно поворачиваться, а потом подыматься и опускаться, словно палуба корабля на донных волнах. В ушах стоял музыкальный рев и лязг. Элен выбивал ритм саблей на плите. Джонни тщательно прицелился и поразил его в самое яблочко мишени. Элен взвился в воздух и всей тяжестью рухнул на дверцу — из топки брызнула ледяная крошка… Кто-то из гостей втиснулся в напольные часы и теперь никак не мог вылезти…
Снаружи казалось, что Королевская ночлежка дышит, всходит, будто хлеб на опаре…
Док сделал ладонь рупором и проорал в самое ухо Мака:
— А где Фауна с девчонками?
— Успеется, — прокричал Мак в ответ.
— Повтори, не понял!
— Успеется, придут! — И потише прибавил: — И вправду, поторопились бы, пока мы тут пожар не учинили.
— Что? — опять не понял Дож.
— Неважно, — махнул рукой Мак.
В это мгновение Уайти I, пробившись сквозь толпу к Маку, прокричал:
— Идут, Мак, идут!
Мак помчался к оркестру, взмахнул обеими руками, останавливая. Джонни пустил последнюю стрелу в контрабас, да так удачно, что вышиб один из ладов.
— Тихо! — яростно воскликнул Мак.
Музыка смолкла — на комнату обрушилась тишь. И тут для Дока началась самая фантастическая часть сна.
Нежно шепнула труба, приглушенная рукой виртуоза, и стала выводить — это сумасшествие какое-то! — «Свадебный марш» из «Лоэнгрина»; Док изумленно вслушивался, а лукавая медь уже принялась шалить с мелодией, плавно скользнула в минор, сменила ритм — и полились сладостные стоны блюза… Танцоры стояли неподвижно и походили на чучел. Док разглядел, наконец, откуда льется музыка: в углу комнаты Какахуэте Ривас, прильнув к трубе, умягчает звук влажной губкой. [После второй мировой войны в американском джазе был период эксцентричных экспериментов со звуком]
Потом в этом сне отдернули заляпанный краской занавес и в дверь въехала ведьма верхом на помеле — Фауна.
Господи, подумал Док, рассказать кому-нибудь, не поверят, подумают, что мне в психушку пора.
— У нас! сегодня! счастливое! событие! — пролаяла Фауна. Пошарила в толпе глазами. — Док, подойди сюда.
Док нерешительно двинулся к сцене.
Следом за Фауной вошли четыре девушки из «Медвежьего стяга» в ослепительных нарядах. Встали по две с каждой стороны двери, лицом друг к дружке, подняли руки с бутылками в лентах — получились воротца.
Фауна спешилась с метлы и, скинув черный балахон, оказалась в облегающем вечернем туалете из серебряной парчи. А помело у нее в руках чудесным образом превратилось в серебристую волшебную палочку, увенчанную золотой звездой. Фауна привстала на цыпочки, как будто готовилась лететь.
— Я твоя крестная фея! — крикнула она Доку. — А сейчас придет твоя невеста — Белоснежка!
В воротца из бутылок вошла преображенная Сюзи — в свадебном платье, в серебряном венце с фатой. Прелестная, юная и взволнованная. Пухлый рот чуть приоткрыт.
— Принимай свою суженую, Док! — воскликнула Фауна.
Док тряхнул головой, желая наконец проснуться. Ведь это все сон, наваждение — венец, фата, непорочность. Док вскрикнул:
— Что все это значит?
Бывает так, что два человека, стоя порознь, paзом проникают в мысли друг друга. Сюзи увидела лицо Дока — и прочла его мысли. От стыда и досады у Сюзи вспыхнула шея, густо покраснели щеки. Сюзи зажмурилась.
А Док понял страдание Сюзи, и все у него в душе перевернулось. И какой-то чужой, но знакомый голос вдруг произнес:
— Крестная фея, я принимаю… свою… суженую…
Сюзи открыла глаза и посмотрела в глаза Доку. И тут же лицо ее почерствело, во взгляде сверкнуло ожесточение, пухлые губы строптиво сжались. Сюзи сняла венец с фатой, какое-то мгновение глядела на них, потом тихонько положила на ящик из-под яблок.
Безумная труба грянула «Свадебный марш» в ритме самбы, и пошла, побежала за ней гитара.
— Слушайте, вы, доброхоты, — сказала Сюзи, перекрывая музыку. — Я согласна жить с последним бродягой в канализационном люке и быть ему хорошей женой! Согласна выйти за подлеца и ему услуживать! Но за Дока ни за что не пойду! — Сказав так, Сюзи опрометью бросилась в дверь за сценой.
Фауна устремилась следом. С этой стороны Ночлежки тропинки не было. Сюзи очертя голову сбежала с откоса, Фауна — неуклюже за ней. На узкоколейке они остановились, посмотрели друг на друга.
— Ах ты чертова зазнайка! Почему это ты за Дока не пойдешь? — свирепо выкрикнула Фауна. — Почему?
— Я его люблю, — ответила Сюзи.
Одна из наиболее частых реакций организма на шок — летаргия. Если после автомобильной аварии один седок корчится и стонет, а другой сидит тихо, смотрит в пространство, так и знайте: тихий пострадал гораздо сильнее. Сообщество людей также может испытать шок с последующей летаргией. Именно это приключилось с обитателями Консервного Ряда. Люди погрузились в себя; заперли двери на засовы; перестали ходить друг к другу в гостя. Всякий чувствовал себя виноватым, даже если сам был причастен к маскараду всего лишь как зритель.
Мак с ребятами остро переживали свое роковое невезение. Еще раз попытались сделать что-то доброе Доку и опять потерпели неудачу. Куда теперь деваться от презрения к себе?
Могучая Ида сделалась грозно-молчаливой. Посетители ее кафе выпивали, боясь проронить слово — так страшила их покаянная ярость, тлевшая в недрах Иды, под бугристыми мышцами.
Фауна скорбела как потерявший хозяина сеттер. На ее веку, богатом самыми фантастическими начинаниями, случались и раньше провалы, однако такая катастрофа впервые!
Даже Патрон испытывал легкие угрызения неведомого чувства. Прежде ему всегда удавалось свалять вину на обстоятельства или на неприятеля, а теперь его собственный обвиняющий перст, словно пистолет в комедии, нацелился в его собственное сердце. Чувствовать за собой непонятную вину было довольно занятно, но вместе и болезненно. Джозеф-Мария вдруг сделался доброжелателен и заботлив к окружающим — пугая людей, хорошо его знавших. Разве можно обольщаться улыбкой тигра?
Что же касается Дока, в нем происходило переустройство настолько глубокое, что и самому было невдомек. Он был словно часы, разобранные на столике часовщика — все камни, все пружинки, все маятнички отдельно,оставалось лишь снова все собрать.
У человеческого существа есть множество лекарств от душевной боли и от кручины, среди них ярость — не самое последнее. Док в пух и прах разругался с Брехуней и выпроводил его, запретив появляться впредь. Потом яростно отчитал рассыльного за то, что упало качество обслуживания (хотя на самом деле за последние десять лет оно не менялось ни в лучшую, ни в худшую сторону). Наконец он сказал кому-то, что работает и не желает видеть никого с Консервного Ряда и вообще никого не желает видеть. Док сидел над своим желтым блокнотом. Сбоку лежал ровненький ряд карандашей, заточенных Сюзи. В глазах у Дока застыли потрясение и уныние.
Сюзи была виновницей и одновременно жертвой упадка, охватившего Консервный Ряд. Не станем утверждать, что невзгоды закаляют характер,ведь часто они его разрушают. Однако если определенные черты характера, переплетенные с определенными мечтами, испытать огнем, то иногда…
Элла, официантка и хозяйка кафе «Золотой мак» в одном лице, что в десять утра, что в полночь чувствовала себя одинаково усталой. Усталость была ее естественным состоянием. Элла не только с ней мирилась, но еще и думала, что все люди живут так же. Она попросту не могла представить, как это ноги могут не болеть, спина — не ныть, и как это можно стряпать и оставаться веселой. В завтрак вид жадно жующих ртов отбивал у нее аппетит — сразу на весь день. Часов около десяти вечера поток посетителей иссякал, Элла принималась за уборку: мыла пол, стирала со столиков, выметала крошки из-под стойки.
Джо Блейки вошел в «Золотой мак», как всегда, выпить с утра кофе.
— Только что зарядила кофеварку, — сказала Элла. — Подождешь?
— Конечно, подожду. Элла, ты случайно не знаешь, что вчера вечером стряслось на Консервном Ряду?
— Нет. А что?
— Да я и сам не знаю, — сказал Джо. — Была какая то вечеринка. Я, разумеется, на нее пошел. А пришел слишком поздно — все уже кончилось. И никто не желает рассказывать, что там случилось.
— Нет, ничего я не слыхала, — сказала Элла. — Думаешь, драка была?
— Да что-то не похоже. О драке бы мне рассказали, про драки они болтать любят… Все ходят с такими лицами, словно чего-то стыдятся. Если что узнаешь, шепни мне, ладно?
— Ладно. А вот и кофе готов.
Вошла Сюзи. На ней был костюм из серого твида в елочку, строгий, но очень элегантный — купила в Сан-Франциско.
— Привет, — сказал полицейский.
— Привет, — сказала Сюзи. — Мне чашку кофе.
— Сейчас. Одежка твоя хороша, ничего не скажешь, — одобрила Элла.
— В Сан-Франциско купила, — сказала Сюзи.
— Ты что, уезжать собралась?
— Нет, зачем же.
— Слушай, — сказал Джо, — может хоть ты мне объяснишь: что там вчера у вас на Консервном Ряду произошло?
Сюзи пожала плечами.
— Ага, и ты, значит, говорить не хочешь?
Сюзи снова пожала плечами.
— Дело нечисто! — сказал Джо. — Обычно начнут рассказывать, не остановишь. Вот что, Сюзи, если там кого-нибудь убили, ты лучше сразу скажи. Знаешь, что бывает за недачу свидетельских показаний?
— Никого там не убили… — Сюзи повернулась к хозяйке: — Тебя Элла зовут?
— Да вроде.
— Помнишь, Элла, ты говорила, у тебя не было помощницы ?
— У меня ее и сейчас нет.
— Возьми меня. Хоть на пару недель, для пробы. В кино сходишь, отдохнешь.
— Не по адресу обратилась, сестренка. И так еле свожу концы с концами. Помощнице платить нечем.
— А я буду за кормежку работать. Ем я немного.
Джо Блейки отвернулся от разговаривающих — стало быть, слушает в оба уха.
— Что это у тебя вдруг за причуда? —спросила Элла
— Никакая не причуда. Просто хочу работать. За кормежку.
Джо медленно повернулся к Сюзи.
— Может, все-таки расскажешь, какие у тебя… планы?
— Планы? Жизнь новую хочу начать. И уезжать для этого не собираюсь.
— Чем же твое решение вызвано? — спросил Джо.
— Тебя не касается, — ответила Сюзи. — Разве это против закона?
— Хм, может, и против. Нет ничего опаснее благих намерений, — пошутил Джо.
— Ну, пожалуйста, Элла, — взмолилась Сюзи. — Возьми меня на работу.
— Что скажешь, Джо?.. — спросила Элла.
Джо еще раз оглядел Сюзи, приметил, что у корней волосы другого цвета.
— Отращиваешь?
Сюзи кивнула.
— А что, Элла, — сказал Джо. — Возьми ее, попробуй.
Элла хмуро улыбнулась.
— Прямо в этом костюмчике?
— Я схожу переоденусь. Быстро, за пятнадцать минут… Знаешь, Элла, я и готовить могу. Жаркое у меня — блеск…
— Ладно, ладно, сперва переоденься…