Страница:
собирает сейчас вон там копру. На холме позади вас их тоже может оказаться с
полдюжины - они там охотятся на голубей. Вполне вероятно, что кто-то из них
наблюдает за нами в эту самую минуту; меня, во всяком случае, это нисколько
не удивило бы. Даю вам слово, что не собираюсь стрелять в вас. Да и к чему
мне это? Вы же мне нисколько не мешаете. Вы не получили ни единого фунта
копры, если не считать той, которую собрали собственными руками, как
какой-нибудь раб, как негр. Вы прозябаете - вот как я называю это, - и мне
наплевать, где будете вы прозябать и как долго. Дайте слово, что не
выстрелите мне в спину, и я уйду.
- Ну что ж, - сказал я. - Вы вполне откровенны и любезны, не так ли, и
я не останусь в долгу. Я не намерен убивать вас сегодня. К чему мне это?
Каша только заваривается, для вас еще все впереди, мистер Кейз. Я вас уже
проучил однажды: мой кулак оставил хорошую отметину на вашем лбу, она, черт
побери, видна даже сейчас, и у меня есть для вас и еще кое-что про запас. Я
ведь не паралитик, как Андерхил. Я и не Эдемс, и не Вигорс, и намерен
доказать вам, что могу с вами и потягаться.
- Вы рассуждаете крайне глупо, - сказал он. - Таким способом вы никак
не заставите меня сдвинуться с места.
- И прекрасно, - сказал я, - стойте там, где стоите. Я никуда не спешу,
вы это знаете. Я могу провести целый день на этом пляже, мне-то что. Мне
ведь не нужно беспокоиться насчет копры. Или насчет светящихся красок.
Я тут же пожалел об этих словах, но они как-то сами собой сорвались у
меня с языка. Я сразу увидел, что это его огорошило: он молча стоял и
смотрел на меня, хмуро сдвинув брови, затем, по-видимому, решил, что это
обстоятельство надо получше расследовать.
- Ловлю вас на слове, - сказал он, повернулся ко мне спиной и скрылся в
своей дьявольской чаще.
Я дал ему уйти, разумеется, ибо всегда держу слово. Однако я следил за
ним, пока он не скрылся из глаз, после чего опрометью бросился под прикрытие
деревьев и весь обратный путь старался прятаться в кустах, потому как не
верил ему ни на грош. Одно было для меня ясно: я, как последний осел,
сболтнул лишнее, и он теперь будет настороже, а следовательно, чтобы
привести в исполнение свой план, мне надо действовать немедля.
Казалось бы, уж в это утро волнений и так было хоть отбавляй, ан нет -
меня ожидало еще одно потрясение. Как только, обойдя мыс, я увидел издали
мой дом, мне тут же бросилось в глаза, что там вроде бы есть кто-то чужой. Я
подошел ближе, и догадка моя подтвердилась. У моего крыльца, словно часовые,
сидели на корточках два вооруженных туземца. Оставалось только предположить,
что вся эта история с Юмой дошла до точки и туземцы захватили мой дом,
держат взаперти Юму и поджидают меня, чтобы подвергнуть той же участи.
Однако, подойдя совсем близко - а мешкать было уже некогда, - я заметил
еще одного туземца: он, словно гость, расположился на веранде, а Юма
принимала его, как хозяйка. Я сделал еще несколько шагов и узнал в этом
госте молодого вождя Маэа; вижу: он сидит курит и улыбается. И что, как вы
думаете, он курил? Не ваши европейские сигареты, которые годятся разве что
для кошки, и даже не сногсшибательную штуковину местного производства,
которой еще можно обойтись кое-как, если вы разбили вашу трубку. Нет, он
курил сигару, и притом одну из моих мексиканских сигар, я мог в этом
побожиться! У меня аж дух захватило, и безумная надежда шевельнулась в
сердце: а что, если вся эта история с табу кончилась, и Маэа пришел к нам
доброй вестью?
Когда я приблизился к веранде, Юма указала ему на меня, и он, ну прямо
как заправский джентльмен, поднялся и приветствовал меня на крыльце моего
дома.
- Виливили, - сказал он, и более похоже воспроизвести мою фамилию не
сумел бы ни один канак. - Я рад.
Можете не сомневаться, островитянин умеет быть обходительным, когда он
этого захочет. С первого же слова Маэа я понял, как обстоит дело. Юма могла
бы и не кричать мне: "Он больше не бояться! Ходил, приносил копра!" И,
поверьте, я с таким чувством пожал руку этому канаку, как если бы он был
одним из знатнейших людей Европы.
А случилось вот что: они с Кейзом нацелились на одну и ту же девушку,
или, может быть, так показалось Маэа, но он тут же, не откладывая дела в
долгий ящик, решил покарать торговца. И вот он прифасонился, взял с собой
для пущей важности двух своих подручных, вымытых и вооруженных
соответственно обстоятельствам, и, улучив момент, когда Кейза не было в
поселке, явился в мой дом, чтобы заявить о своем желании вести отныне свои
дела только со мной. Маэа был богат и влиятелен. Думается мне, что годовой
доход его был никак не меньше пятидесяти тысяч орехов. Я накинул ему
четверть цента сверх ходовой цены и даже - так обрадовало меня его появление
- готов был оказать ему кредит в размере всего, что было у меня в лавке и на
складе. Покупал он, надо сказать, не скупясь: и рис, и консервы, и печенье -
и все в таком количестве, словно собирался пировать неделю подряд, - а
материю брал целыми кусками. При этом в общении он оказался очень славным
малым и довольно забавным. Мы с ним перебрасывались шуточками, главным
образом с помощью Юмы, потому что английский язык он знал, прямо сказать, из
рук вон плохо, а я тоже не слишком-то поднаторел в их языке. Одно было мне
уже ясно: Маэа никогда всерьез не верил, что от Юмы может быть какой-то
вред, ничего на самом-то деле не боялся, а только хитрил и прикидывался,
будто боится, потому что считал Кейза влиятельным лицом в поселке и
рассчитывал на его поддержку.
Все это заставило меня подумать о том, что мы с ним оба находимся в
трудном положении. Своим поступком Маэа как бы бросил вызов всему поселку, и
это могло ему недешево обойтись, он мог потерять влияние; а мне после моего
разговора с Кейзом на берегу это могло стоить даже жизни. Кейз ведь почти
прямо пригрозил всадить в меня пулю, если я получу от кого-нибудь хоть самую
малость копры. Воротясь домой, Кейз узнает, что главный его клиент
переметнулся ко мне, и, значит, делал я отсюда вывод: мне надо опередить
Кейза и первым всадить куда следует пулю.
- Вот что, Юма, - сказал я. - Скажи Маэа: я огорчен, если ему пришлось
долго меня ждать; объясни, что я ходил поглядеть на кейзовского тияполо и на
эту его лавочку, что он устроил в зарослях.
- Маэа хотел знать: ты не бояться? - перевела мне его слова Юма.
Я громко рассмеялся.
- Ну уж нет! - воскликнул я. - Скажи ему, что это самые обыкновенные
детские забавы! Скажи ему, что у нас, в Англии, мы даем нашим ребятишкам
играть в такие куклы.
- Он хотел знать: слышать ты, как поет дьявол? - спросила Юма.
- Вот что, - сказал я. - Я не могу устроить этого сейчас, потому что у
меня нет струн для банджо, но как только сюда заглянет хоть какой-нибудь
корабль, я сооружу точно такую же штуку прямо у себя здесь, на веранде, и он
сам увидит, что дьяволы тут совершенно ни при чем. Скажи ему, что, как
только я раздобуду струны, я сварганю такую штуку для его малышей.
Называется это "эолова арфа", а по-английски это значит "напугай дурака".
Переведи ему.
На этот раз моя речь доставила Маэа такое удовольствие, что он даже
сделал попытку сам заговорить по-английски.
- Ты говорить правду? - спросил он.
- А то как же! - сказал я. - Все святая правда. Тащи сюда Библию, Юма,
если эта книжища у тебя имеется, и я ее поцелую. Или вот что, так даже будет
лучше, - сказал я, решившись взять быка за рога. - Спроси Маэа, не струхнет
ли он, если я предложу ему самому отправиться в заросли днем.
По-видимому, он решил, что не струхнет. Среди бела дня, да если еще в
компании - на это он, должно быть, мог отважиться.
- Так, значит, по рукам, - сказал я. - Объясни ему, что этот малый Кейз
- обыкновенный жулик, а все, что он там устроил, - сущая чепуха, так что
пусть Маэа придет туда завтра утром и поглядит сам, что к тому времени от
всего этого останется. Только ты скажи ему еще вот что, Юма, и смотри, чтобы
он это хорошо понял: если он начнет трепать языком, Кейз непременно все
разнюхает, и тогда мне конец! Скажи, я держу сторону Маэа, и если он
проболтается хоть единым словом, моя кровь падет на его голову, и будет он
проклят отныне и вовеки.
Она все перевела ему, и он горячо пожал мне руку и заявил:
- Говорить - нет. Завтра идти. Ты - мой друг?
- Нет, сэр, - сказал я, - без этих глупостей. Скажи ему, Юма: я приехал
сюда торговать, а не заводить друзей. Но что касается Кейза, то его я
отправлю в царство небесное!
И Маэа ушел, очень довольный, насколько я понял.
НОЧЬ В ЛЕСУ
Ну что ж, теперь уж отступать было некуда. Тияполо надо было уничтожить
сегодня же, и у меня было хлопот полон рот, причем трудиться мне приходилось
не только руками, но и языком. В доме у меня было прямо как на собрании в
каком-нибудь рабочем клубе: Юма вбила себе в голову, что я ни в коем случае
не должен идти в заросли ночью, а если пойду, значит, никогда не вернусь
обратно. Я уже приводил вам один образчик ее доказательств, в котором
фигурировали королева Виктория и дьявол, и, думаю, вы легко можете
вообразить себе, до какого изнеможения я дошел задолго до того, как начало
смеркаться.
Наконец меня осенило. Какой был смысл растолковывать ей и лезть из кожи
вон? С большим толком можно пустить в ход что-нибудь из ее собственного
арсенала, решил я.
- Ну ладно, вот что я тебе скажу, - заявил я. - Давай сюда твою Библию,
я возьму ее с собой. Тогда у меня все будет в порядке.
Она принялась клятвенно утверждать, что от Библии не будет никакого
проку.
- Это только показывает твое невежество, - сказал я. - Тащи сюда
Библию.
Она принесла ее, и я взглянул на титульный лист, где, как мне казалось,
могло найтись что-нибудь на английском языке. Я не ошибся.
- Гляди! - сказал я. - Гляди сюда: "Лондон, Блэкфрайерс, издано по
заказу Британского и международного Библейского общества". Дальше стоит
дата, которую я не могу прочесть, так как тут эти самые кресты и палочки.
Ну, видишь, дурочка! Ни один дьявол на свете не посмеет приблизиться к
Библейскому обществу и Блэкфрайерс - сказал я. - Как, по-твоему, справляемся
мы с нашими собственными "айту" у себя на родине? Только с помощью
Библейского общества!
- А я думай, у вас их нет, - сказала она. - Один белый человек, он
сказать мне - у вас их нет.
- А ты и поверила, да? - сказал я. - Почему же это на ваших островах
они повсюду, куда ни плюнь, а у нас в Европе будто уж ни одного?
- Хлебное дерево у вас тоже нет, - сказала она.
Я схватился за голову.
- Ну вот что, старуха, - сказал я, - отвяжись ты от меня, ради бога!
Надоела ты мне. Я возьму с собой эту Библию и с ней буду как у Христа за
пазухой, и больше я ничего не желаю слушать.
Ночь выдалась на редкость темная. Тучи начали сгущаться еще на закате и
вскоре заволокли все небо. Нигде ни единой звездочки; луна была уже на
ущербе, да и та всходила лишь перед рассветом. В домах горел свет и пылал
огонь в очагах, рыбаки бродили по берегу с факелами, и поселок выглядел
весело, словно в нем устроили иллюминацию. Но кругом все - и море, и лес, и
горы - тонуло во мраке. Было, верно, часов около восьми, когда я вышел из
дому, нагруженный, как верблюд. Перво-наперво, я тащил Библию. Она была
величиной с человеческую голову, а я, как дурак, сам навязал ее себе. Затем
при мне было еще ружье, нож, фонарь и коробок спичек - словом, все самое
необходимое. Но мало того, я ведь навьючил на себя еще целое оборудование;
тяжеленную банку с порохом, две динамитные шашки и несколько медленно
тлеющих фитилей, которые я освободил от оловянных футляров и сплел вместе
как сумел, потому как эти фитили - дешевый рыночный хлам, и нужно быть
идиотом, чтобы положиться только на один фитиль. Так что, как видите, у меня
было при себе достаточно материала, чтобы устроить отличный взрыв! Я не
остановился перед затратами, мне важно было одно: чтобы эта штука хорошо
сработала.
Пока я шел по открытому месту, огонек, мерцавший в окнах моего дома,
служил мне путеводной звездой, и все было в порядке. Но как только я ступил
на тропу в зарослях, такой непроницаемый мрак окружил меня со всех сторон,
что я едва мог продвигаться вперед: я натыкался на деревья и проклинал все
на свете, как человек, который ищет спички в темной спальне. Я знал, что
зажигать фонарь рискованно, так как этот движущийся огонек в чаще будет
виден с самого мыса, а поскольку никто никогда не осмеливается заходить в
лес после того, как стемнеет, мой огонек тут же будет замечен всеми и слух о
нем непременно долетит до Кейза. Но что мне оставалось делать? Либо
отказаться от своей затеи и нарушить договор с Маэа, либо пойти на риск -
зажечь фонарь и постараться получше совершить то, что я задумал.
По тропе я продвигался хоть и с трудом, но быстро, а как вышел на
черный песок залива, тут мне и вовсе пришлось припуститься бегом. Ведь
прилив уже начался, и, чтобы проскочить между высокой волной я отвесным
берегом, не замочив пороха, надо было спешить. Все же волны захлестывали
меня до самых колен, и я чуть не упал, поскользнувшись на камне. Пока что
свежий воздух, соленый запах моря и эта спешка - все как-то подстегивало
меня, но вот я очутился в зарослях и начал карабкаться по тропке и тут уже
смог наконец перевести дух. После того как я ознакомился с божками и
струнными инструментами мистера Кейза, лес казался мне не таким уж грозным,
и все же это была довольно-таки мрачная прогулка, и я без труда мог себе
представить, как дрожали от страха канаки, попав сюда. Свет фонаря,
пронизывая чащу, проникал между стволами, раскидистыми ветвями и змеевидными
лианами, превращая весь лес, вернее, все, что попадало в поле моего зрения,
в причудливую головоломку взвихренных теней. Они стремительно бежали мне
навстречу, огромные, как великаны, а затем, крутясь, взмывали вверх и
исчезали; они черными прутьями вились у меня над головой и птицами уносились
в ночь. Гнилушки светились на земле - ни дать, ни взять спичечные коробки,
по которым чиркнули серной спичкой. Крупные холодные капли падали на меня с
ветвей, подобно каплям пота. Ветра не было и в помине, прохладный береговой
бриз даже не шевелил листвы, и эоловы арфы молчали.
Я почувствовал, что одержал первую победу, когда, продравшись сквозь
кокосовые заросли, увидел перед собой стену и на ней идолов. Признаться, их
раскрашенные лица с белыми раковинами во впадинах глаз, космы волос и
свисавшее с их плеч тряпье - все выглядело куда как жутко в тусклом свете
фонаря. Одного за другим я стащил их вниз и свалил в кучу на крыше погреба,
чтобы уничтожить заодно вместе со всем прочим хламом. Затем я выбрал
местечко за одним из больших камней у входа, заложил пороху и две динамитные
шашки, а в проходе протянул фитиль. После этого я уже напоследок, поглядел
на светящийся лик. Он светился, что надо.
- Ну, держись, - сказал я ему. - Теперь ты у меня попался.
Сначала я хотел поджечь фитиль и отправиться восвояси. Непроглядный
мрак леса, мерцающие гнилушки и пляска теней, отбрасываемых фонарем,
нагоняли на меня тоску, но, поскольку я знал, где висит одна из арф, было
как-то досадно, что она не взлетит на воздух вместе со всем прочим. Однако я
уже изрядно устал, и больше всего на свете мне хотелось очутиться дома за
крепко запертой дверью. Я вылез из погреба и остановился в нерешительности.
Где-то далеко внизу шумел прибой, а вокруг меня не шелохнулся ни единый
листик. Можно было подумать, что я - единственное живое существо по эту
сторону Мыса Горн. И вот, пока я так стоял, раздумывая, чаща точно вдруг
пробудилась и наполнилась множеством каких-то едва уловимых звуков. Они были
чуть слышны, и в них не было ничего угрожающего - легкий шелест, сухое
потрескивание, - но у меня сразу перехватило дыхание и горло стало сухим,
как прошлогодняя галета. И, представьте, я боялся вовсе не Кейза, что было
бы вполне естественно и понятно. О Кейзе я даже и не подумал. Испугался я,
испугался прямо чуть не до колик, только потому, что вспомнил вдруг разные
эти басни о дьяволицах и дьяволах в кабаньем обличье. Еще немного - и я
припустился бы бежать, однако все же совладал с собой, шагнул вперед и (как
дурак) высоко поднял фонарь и огляделся вокруг.
Со стороны поселка, куда уходила тропа, ничего не было видно, но когда
я повернулся в другую сторону, то даже сам диву даюсь, как это я устоял на
ногах. Оттуда, прямо из зарослей, из этой проклятой чащи, да, оттуда - и
прямо на меня - вышла самая что ни на есть настоящая дьяволица, именно
такая, какой я ее себе и представлял. Я увидел, как свет фонаря заиграл на
ее обнаженных руках, как сверкнули ее глаза, и заорал благим матом, точно
мне уже конец пришел.
- Ш! Зачем так кричал! - довольно-таки громким шепотом произнесла
дьяволица. - Зачем кричал такой большой голос? Потуши фонарь! Эзе идет.
- Боже милостивый, да это ты, Юма? - сказал я.
- Иоэ, да, - сказала она. - Я быстро шел, Эзе скоро здесь.
- Ты пришла одна? - спросил я. - Ты не боялась?
- Ах, я боялась очень, очень! - прошептала она и прижалась ко мне. -
Думал, я умирай.
- Да, - сказал я, криво улыбнувшись. - Не мне поднимать вас на смех,
миссис Уилтшир, потому как, верно, во всех Южных морях не сыщется сейчас
человека, который бы натерпелся такого страху, как я.
Юма в двух словах объяснила мне, что привело ее сюда. Не успел я уйти
из дома, как к нам пришла Фаавао. По дороге старухе попался Черный Джек,
который сломя голову бежал от моего дома прямо к дому Кейза. Юма тут же, без
дальних слов, соскочила с крыльца и - следом за мной, чтобы меня
предостеречь. Спервоначала-то она бежала за мной по пятам, и пока я шел
вдоль берега, свет моего фонаря все время указывал ей дорогу, и потом ей
видно было, как он мерцал среди деревьев, и она нашла дорогу на холм: Но как
только я скрылся за перевалом, да потом еще спустился в погреб, она начала
плутать неведомо где и потеряла уйму драгоценного времени. Окликнуть меня
она боялась... ведь Кейз мог идти за ней следом. Она падала, продираясь
сквозь заросли, и была вся в синяках и царапинах. Словом, она забрала
слишком к югу и вышла ко мне с другой стороны, напугав меня так, что я чуть
не отдал богу душу.
Казалось бы, после встречи с дьяволицей человека уже ничем не проймешь,
однако слова Юмы меня насторожили. Черному Джеку нечего было околачиваться
возле моего дома, значит, он следил за мной. Сболтнул я, как дурак, насчет
светящейся краски, а может, и Маэа не удержал язык за зубами, и вот теперь
мы все попали в ловушку. Однако было ясно: нам с Юмой придется торчать в
лесу всю ночь; возвращаться домой до рассвета было слишком опасно, да и при
свете дня нам, осторожности ради, следовало обойти гору и вернуться в
поселок с другой стороны, чтобы не нарваться на засаду. Ясно было также, что
надо поспешить со взрывом, пока Кейз не успел нам помешать.
Я углубился в проход, Юма шла, крепко за меня уцепившись; я открыл
фонарь и зажег фитиль. Первый отрезок фитиля сгорел в одну минуту, как
бумажный жгут, а я стоял обалдело, смотрел, как он горит, и думал, что этак
мы тоже взлетим на воздух вместе с тияполо, что никак не входило в мои
планы. Но второй кусок фитиля уже тлел нормально, хотя и быстрее, чем я
предполагал, и тут я опомнился, потушил фонарь, выронив его при этом,
выволок Юму из прохода, и мы с ней начали продираться сквозь чащу, пока не
отдалились на безопасное, как мне казалось, расстояние, и там улеглись
рядышком за большим деревом.
- Ну, старуха, - сказал я, - этой ночи я не забуду. Только беда мне с
тобой, уж больно отчаянная ты голова.
Юма теснее прижалась ко мне. Она выбежала из дома, как была, в одной
юбчонке, и промокла насквозь, пока пробиралась вдоль берега; к тому же в
лесу от росы было сыро, и бедняжка вся дрожала и от холода и от страха среди
этой тьмы, где полно чертей.
- Очень, очень бояться, - только и могла пролепетать она.
Другой склон холма, на вершине которого соорудил свое капище Кейз,
почти отвесно спускался в следующую долину. Мы лежали на краю обрыва, и я
мог даже различить, как светятся внизу гнилушки, и слышал далекий шум
прибоя. Такая позиция была мне не очень-то по нутру, так как отступать тут
уж было некуда, но переползти на другое место я боялся. Затем я понял, что
совершил ошибку и похуже,, оставшись без фонаря, так как, ступи Кейз в
полосу света, и я легко мог бы взять его на мушку. И пусть мне это не пришло
на ум, все равно глупо было бросать хороший фонарь, чтобы его разнесло на
куски вместе с пугалами. В конце концов вещь это была моя, стоила денег и
могла мне еще пригодиться. Если бы я был уверен в своем фитиле, у меня
хватило бы времени побежать обратно и спасти фонарь. Но как можно положиться
на фитиль? Торговля есть торговля, вы же понимаете. Эти фитили еще годились
для канаков, которые ходят глушить рыбу; канаки так и так всегда должны быть
настороже, и в конце концов самое большее, чем они рискуют, так только тем,
что кому-нибудь из них оторвет руку. Но для такого взрыва, какой задумал я,
этот фитиль был самым ненадежным хламом.
В общем, мне оставалось только одно: лежать, притаившись, с ружьем
наготове и ждать, когда произойдет взрыв. Положение, конечно, было не из
веселых. Ночь темная, хоть глаз выколи, только эти поганые гнилушки
светятся, но, кроме самих себя, ничего не освещают. А уж тишина! Я так
навострил уши, что, казалось, мог бы услышать, как тлеет мой фитиль, но
кругом было тихо, точно в могиле. Правда, время от времени что-то вроде как
потрескивало - но близко ли, далеко ли, нога ли Кейза неосторожно ступила на
сучок в нескольких шагах от меня, или дерево дало трещину за много миль
отсюда, - я знал об этом не больше, чем младенец в утробе матери.
А потом вдруг извергся Везувий. Долго не наступала эта минута, но когда
взрыв произошел, то получился он (хоть не мне бы это говорить) что надо.
Сначала раздался дикий грохот, как из пушки, а затем столб огня осветил все
вокруг, да так ярко, что можно было бы читать книгу. И тут-то вот и начались
наши беды. На нас с Юмой обрушился добрый воз земли. И надо сказать, нам еще
повезло, могло бы случиться и хуже, так как один из камней у входа в пещеру
взрывом подняло на воздух, и он упал в двух саженях от нас и, подскочив,
перелетел через край откоса вниз, в долину. Верно, я не совсем правильно
рассчитал расстояние, а может, переложил динамита или пороха, кто его знает.
И тут я заметил, что совершил еще один промах. Шум взрыва потряс,
казалось, весь остров и начал затихать, ослепительное пламя погасло, однако
- чего я никак не ожидал - прежнего мрака уже как не бывало: горящие головни
разлетелись от взрыва по всему лесу. Они были вокруг меня повсюду. Что-то
упало вниз, в долину, а что-то пылало, застряв в верхушке дерева. Опасаться
пожара не приходилось: в здешних лесах слишком много влаги, - но беда-то в
том, что все теперь было освещено - не слишком ярко, но достаточно, чтобы
взять кого надо на мушку. Словом, при таком освещении преимущество вполне
могло оказаться на стороне Кейза. Можете не сомневаться, что я уже
оглядывался по сторонам - не мелькнет ли где-нибудь его бледное лицо, однако
Кейза вроде нигде не было видно. А Юма лежала, как мертвая, совсем
оглушенная и ослепленная взрывом.
Приключилась и еще одна скверная штука. В четырех шагах от меня упал,
весь объятый огнем, один из этих чертовых идолов; волосы и одежда на нем так
и пылали. Я еще раз повнимательнее огляделся вокруг. Кейза по-прежнему нигде
не было видно, и я решил, что мне надо убрать отсюда эту горящую деревяшку,
пока не заявился Кейз и не пристрелил меня, как собаку.
Сначала я хотел подползти к идолу, а потом решил, что тут главное
быстрота, и уже приподнялся было, готовясь ринуться вперед, но в ту же
секунду откуда-то со стороны моря сверкнул огонек, грянул выстрел, и пуля
просвистела у меня над ухом. Я обернулся, навел ружье, но у этой скотины был
винчестер, и прежде чем я успел хотя бы разглядеть, куда надо палить, он
вторым выстрелом опрокинул меня наземь, как кеглю. Сначала меня даже вроде
подбросило в воздух, а потом я упал и с минуту лежал оглушенный, а когда
пришел в себя, увидел, что ружья моего нет - оно перелетело у меня через
голову, когда я падал. Ну, тут уж я сразу очухался! И еще не разобравшись
толком, куда меня ранило и ранило ли вообще, уже перевернулся лицом вниз и
пополз за ружьем. Если вам никогда не доводилось передвигаться с раздроблен-
ной голенью, вы не знаете, что такое настоящая боль, и я, не сдержавшись,
взвыл, как бык на бойне. Это был один из самых грубых промахов в моей жизни.
До этой минуты Юма, как женщина разумная, лежала, скорчившись под деревом,
понимая, что иначе она будет только путаться у меня под ногами, но, услыхав,
как я взвыл, бросилась ко мне. Снова грянул выстрел из винчестера, и Юма
упала.
Я приподнялся было, позабыв о ноге, чтобы остановить ее, но, увидев,
что она упала, снова рухнул на землю и лежал, не дыша, стараясь нащупать
нож. Один раз я поспешил, выдал себя, и Кейз меня опередил, но больше этого
не повторится. Он стрелял в мою подружку, и я разделаюсь с ним за это. И я
замер, стиснув зубы и прикидывая шансы. Нога у меня была перебита, ружье
валялось неизвестно где. А у Кейза в его винчестере оставалось еще десять
патронов. На первый взгляд дело мое было пропащее. Но я не отчаялся, нет, ни
на секунду не позволил я себе отчаяться. Я знал, что минуты Кейза сочтены.
Долгое время ни один из нас не подавал признаков жизни. Затем я
услышал, как Кейз медленно и осторожно начал подвигаться ко мне. Идол уже
полдюжины - они там охотятся на голубей. Вполне вероятно, что кто-то из них
наблюдает за нами в эту самую минуту; меня, во всяком случае, это нисколько
не удивило бы. Даю вам слово, что не собираюсь стрелять в вас. Да и к чему
мне это? Вы же мне нисколько не мешаете. Вы не получили ни единого фунта
копры, если не считать той, которую собрали собственными руками, как
какой-нибудь раб, как негр. Вы прозябаете - вот как я называю это, - и мне
наплевать, где будете вы прозябать и как долго. Дайте слово, что не
выстрелите мне в спину, и я уйду.
- Ну что ж, - сказал я. - Вы вполне откровенны и любезны, не так ли, и
я не останусь в долгу. Я не намерен убивать вас сегодня. К чему мне это?
Каша только заваривается, для вас еще все впереди, мистер Кейз. Я вас уже
проучил однажды: мой кулак оставил хорошую отметину на вашем лбу, она, черт
побери, видна даже сейчас, и у меня есть для вас и еще кое-что про запас. Я
ведь не паралитик, как Андерхил. Я и не Эдемс, и не Вигорс, и намерен
доказать вам, что могу с вами и потягаться.
- Вы рассуждаете крайне глупо, - сказал он. - Таким способом вы никак
не заставите меня сдвинуться с места.
- И прекрасно, - сказал я, - стойте там, где стоите. Я никуда не спешу,
вы это знаете. Я могу провести целый день на этом пляже, мне-то что. Мне
ведь не нужно беспокоиться насчет копры. Или насчет светящихся красок.
Я тут же пожалел об этих словах, но они как-то сами собой сорвались у
меня с языка. Я сразу увидел, что это его огорошило: он молча стоял и
смотрел на меня, хмуро сдвинув брови, затем, по-видимому, решил, что это
обстоятельство надо получше расследовать.
- Ловлю вас на слове, - сказал он, повернулся ко мне спиной и скрылся в
своей дьявольской чаще.
Я дал ему уйти, разумеется, ибо всегда держу слово. Однако я следил за
ним, пока он не скрылся из глаз, после чего опрометью бросился под прикрытие
деревьев и весь обратный путь старался прятаться в кустах, потому как не
верил ему ни на грош. Одно было для меня ясно: я, как последний осел,
сболтнул лишнее, и он теперь будет настороже, а следовательно, чтобы
привести в исполнение свой план, мне надо действовать немедля.
Казалось бы, уж в это утро волнений и так было хоть отбавляй, ан нет -
меня ожидало еще одно потрясение. Как только, обойдя мыс, я увидел издали
мой дом, мне тут же бросилось в глаза, что там вроде бы есть кто-то чужой. Я
подошел ближе, и догадка моя подтвердилась. У моего крыльца, словно часовые,
сидели на корточках два вооруженных туземца. Оставалось только предположить,
что вся эта история с Юмой дошла до точки и туземцы захватили мой дом,
держат взаперти Юму и поджидают меня, чтобы подвергнуть той же участи.
Однако, подойдя совсем близко - а мешкать было уже некогда, - я заметил
еще одного туземца: он, словно гость, расположился на веранде, а Юма
принимала его, как хозяйка. Я сделал еще несколько шагов и узнал в этом
госте молодого вождя Маэа; вижу: он сидит курит и улыбается. И что, как вы
думаете, он курил? Не ваши европейские сигареты, которые годятся разве что
для кошки, и даже не сногсшибательную штуковину местного производства,
которой еще можно обойтись кое-как, если вы разбили вашу трубку. Нет, он
курил сигару, и притом одну из моих мексиканских сигар, я мог в этом
побожиться! У меня аж дух захватило, и безумная надежда шевельнулась в
сердце: а что, если вся эта история с табу кончилась, и Маэа пришел к нам
доброй вестью?
Когда я приблизился к веранде, Юма указала ему на меня, и он, ну прямо
как заправский джентльмен, поднялся и приветствовал меня на крыльце моего
дома.
- Виливили, - сказал он, и более похоже воспроизвести мою фамилию не
сумел бы ни один канак. - Я рад.
Можете не сомневаться, островитянин умеет быть обходительным, когда он
этого захочет. С первого же слова Маэа я понял, как обстоит дело. Юма могла
бы и не кричать мне: "Он больше не бояться! Ходил, приносил копра!" И,
поверьте, я с таким чувством пожал руку этому канаку, как если бы он был
одним из знатнейших людей Европы.
А случилось вот что: они с Кейзом нацелились на одну и ту же девушку,
или, может быть, так показалось Маэа, но он тут же, не откладывая дела в
долгий ящик, решил покарать торговца. И вот он прифасонился, взял с собой
для пущей важности двух своих подручных, вымытых и вооруженных
соответственно обстоятельствам, и, улучив момент, когда Кейза не было в
поселке, явился в мой дом, чтобы заявить о своем желании вести отныне свои
дела только со мной. Маэа был богат и влиятелен. Думается мне, что годовой
доход его был никак не меньше пятидесяти тысяч орехов. Я накинул ему
четверть цента сверх ходовой цены и даже - так обрадовало меня его появление
- готов был оказать ему кредит в размере всего, что было у меня в лавке и на
складе. Покупал он, надо сказать, не скупясь: и рис, и консервы, и печенье -
и все в таком количестве, словно собирался пировать неделю подряд, - а
материю брал целыми кусками. При этом в общении он оказался очень славным
малым и довольно забавным. Мы с ним перебрасывались шуточками, главным
образом с помощью Юмы, потому что английский язык он знал, прямо сказать, из
рук вон плохо, а я тоже не слишком-то поднаторел в их языке. Одно было мне
уже ясно: Маэа никогда всерьез не верил, что от Юмы может быть какой-то
вред, ничего на самом-то деле не боялся, а только хитрил и прикидывался,
будто боится, потому что считал Кейза влиятельным лицом в поселке и
рассчитывал на его поддержку.
Все это заставило меня подумать о том, что мы с ним оба находимся в
трудном положении. Своим поступком Маэа как бы бросил вызов всему поселку, и
это могло ему недешево обойтись, он мог потерять влияние; а мне после моего
разговора с Кейзом на берегу это могло стоить даже жизни. Кейз ведь почти
прямо пригрозил всадить в меня пулю, если я получу от кого-нибудь хоть самую
малость копры. Воротясь домой, Кейз узнает, что главный его клиент
переметнулся ко мне, и, значит, делал я отсюда вывод: мне надо опередить
Кейза и первым всадить куда следует пулю.
- Вот что, Юма, - сказал я. - Скажи Маэа: я огорчен, если ему пришлось
долго меня ждать; объясни, что я ходил поглядеть на кейзовского тияполо и на
эту его лавочку, что он устроил в зарослях.
- Маэа хотел знать: ты не бояться? - перевела мне его слова Юма.
Я громко рассмеялся.
- Ну уж нет! - воскликнул я. - Скажи ему, что это самые обыкновенные
детские забавы! Скажи ему, что у нас, в Англии, мы даем нашим ребятишкам
играть в такие куклы.
- Он хотел знать: слышать ты, как поет дьявол? - спросила Юма.
- Вот что, - сказал я. - Я не могу устроить этого сейчас, потому что у
меня нет струн для банджо, но как только сюда заглянет хоть какой-нибудь
корабль, я сооружу точно такую же штуку прямо у себя здесь, на веранде, и он
сам увидит, что дьяволы тут совершенно ни при чем. Скажи ему, что, как
только я раздобуду струны, я сварганю такую штуку для его малышей.
Называется это "эолова арфа", а по-английски это значит "напугай дурака".
Переведи ему.
На этот раз моя речь доставила Маэа такое удовольствие, что он даже
сделал попытку сам заговорить по-английски.
- Ты говорить правду? - спросил он.
- А то как же! - сказал я. - Все святая правда. Тащи сюда Библию, Юма,
если эта книжища у тебя имеется, и я ее поцелую. Или вот что, так даже будет
лучше, - сказал я, решившись взять быка за рога. - Спроси Маэа, не струхнет
ли он, если я предложу ему самому отправиться в заросли днем.
По-видимому, он решил, что не струхнет. Среди бела дня, да если еще в
компании - на это он, должно быть, мог отважиться.
- Так, значит, по рукам, - сказал я. - Объясни ему, что этот малый Кейз
- обыкновенный жулик, а все, что он там устроил, - сущая чепуха, так что
пусть Маэа придет туда завтра утром и поглядит сам, что к тому времени от
всего этого останется. Только ты скажи ему еще вот что, Юма, и смотри, чтобы
он это хорошо понял: если он начнет трепать языком, Кейз непременно все
разнюхает, и тогда мне конец! Скажи, я держу сторону Маэа, и если он
проболтается хоть единым словом, моя кровь падет на его голову, и будет он
проклят отныне и вовеки.
Она все перевела ему, и он горячо пожал мне руку и заявил:
- Говорить - нет. Завтра идти. Ты - мой друг?
- Нет, сэр, - сказал я, - без этих глупостей. Скажи ему, Юма: я приехал
сюда торговать, а не заводить друзей. Но что касается Кейза, то его я
отправлю в царство небесное!
И Маэа ушел, очень довольный, насколько я понял.
НОЧЬ В ЛЕСУ
Ну что ж, теперь уж отступать было некуда. Тияполо надо было уничтожить
сегодня же, и у меня было хлопот полон рот, причем трудиться мне приходилось
не только руками, но и языком. В доме у меня было прямо как на собрании в
каком-нибудь рабочем клубе: Юма вбила себе в голову, что я ни в коем случае
не должен идти в заросли ночью, а если пойду, значит, никогда не вернусь
обратно. Я уже приводил вам один образчик ее доказательств, в котором
фигурировали королева Виктория и дьявол, и, думаю, вы легко можете
вообразить себе, до какого изнеможения я дошел задолго до того, как начало
смеркаться.
Наконец меня осенило. Какой был смысл растолковывать ей и лезть из кожи
вон? С большим толком можно пустить в ход что-нибудь из ее собственного
арсенала, решил я.
- Ну ладно, вот что я тебе скажу, - заявил я. - Давай сюда твою Библию,
я возьму ее с собой. Тогда у меня все будет в порядке.
Она принялась клятвенно утверждать, что от Библии не будет никакого
проку.
- Это только показывает твое невежество, - сказал я. - Тащи сюда
Библию.
Она принесла ее, и я взглянул на титульный лист, где, как мне казалось,
могло найтись что-нибудь на английском языке. Я не ошибся.
- Гляди! - сказал я. - Гляди сюда: "Лондон, Блэкфрайерс, издано по
заказу Британского и международного Библейского общества". Дальше стоит
дата, которую я не могу прочесть, так как тут эти самые кресты и палочки.
Ну, видишь, дурочка! Ни один дьявол на свете не посмеет приблизиться к
Библейскому обществу и Блэкфрайерс - сказал я. - Как, по-твоему, справляемся
мы с нашими собственными "айту" у себя на родине? Только с помощью
Библейского общества!
- А я думай, у вас их нет, - сказала она. - Один белый человек, он
сказать мне - у вас их нет.
- А ты и поверила, да? - сказал я. - Почему же это на ваших островах
они повсюду, куда ни плюнь, а у нас в Европе будто уж ни одного?
- Хлебное дерево у вас тоже нет, - сказала она.
Я схватился за голову.
- Ну вот что, старуха, - сказал я, - отвяжись ты от меня, ради бога!
Надоела ты мне. Я возьму с собой эту Библию и с ней буду как у Христа за
пазухой, и больше я ничего не желаю слушать.
Ночь выдалась на редкость темная. Тучи начали сгущаться еще на закате и
вскоре заволокли все небо. Нигде ни единой звездочки; луна была уже на
ущербе, да и та всходила лишь перед рассветом. В домах горел свет и пылал
огонь в очагах, рыбаки бродили по берегу с факелами, и поселок выглядел
весело, словно в нем устроили иллюминацию. Но кругом все - и море, и лес, и
горы - тонуло во мраке. Было, верно, часов около восьми, когда я вышел из
дому, нагруженный, как верблюд. Перво-наперво, я тащил Библию. Она была
величиной с человеческую голову, а я, как дурак, сам навязал ее себе. Затем
при мне было еще ружье, нож, фонарь и коробок спичек - словом, все самое
необходимое. Но мало того, я ведь навьючил на себя еще целое оборудование;
тяжеленную банку с порохом, две динамитные шашки и несколько медленно
тлеющих фитилей, которые я освободил от оловянных футляров и сплел вместе
как сумел, потому как эти фитили - дешевый рыночный хлам, и нужно быть
идиотом, чтобы положиться только на один фитиль. Так что, как видите, у меня
было при себе достаточно материала, чтобы устроить отличный взрыв! Я не
остановился перед затратами, мне важно было одно: чтобы эта штука хорошо
сработала.
Пока я шел по открытому месту, огонек, мерцавший в окнах моего дома,
служил мне путеводной звездой, и все было в порядке. Но как только я ступил
на тропу в зарослях, такой непроницаемый мрак окружил меня со всех сторон,
что я едва мог продвигаться вперед: я натыкался на деревья и проклинал все
на свете, как человек, который ищет спички в темной спальне. Я знал, что
зажигать фонарь рискованно, так как этот движущийся огонек в чаще будет
виден с самого мыса, а поскольку никто никогда не осмеливается заходить в
лес после того, как стемнеет, мой огонек тут же будет замечен всеми и слух о
нем непременно долетит до Кейза. Но что мне оставалось делать? Либо
отказаться от своей затеи и нарушить договор с Маэа, либо пойти на риск -
зажечь фонарь и постараться получше совершить то, что я задумал.
По тропе я продвигался хоть и с трудом, но быстро, а как вышел на
черный песок залива, тут мне и вовсе пришлось припуститься бегом. Ведь
прилив уже начался, и, чтобы проскочить между высокой волной я отвесным
берегом, не замочив пороха, надо было спешить. Все же волны захлестывали
меня до самых колен, и я чуть не упал, поскользнувшись на камне. Пока что
свежий воздух, соленый запах моря и эта спешка - все как-то подстегивало
меня, но вот я очутился в зарослях и начал карабкаться по тропке и тут уже
смог наконец перевести дух. После того как я ознакомился с божками и
струнными инструментами мистера Кейза, лес казался мне не таким уж грозным,
и все же это была довольно-таки мрачная прогулка, и я без труда мог себе
представить, как дрожали от страха канаки, попав сюда. Свет фонаря,
пронизывая чащу, проникал между стволами, раскидистыми ветвями и змеевидными
лианами, превращая весь лес, вернее, все, что попадало в поле моего зрения,
в причудливую головоломку взвихренных теней. Они стремительно бежали мне
навстречу, огромные, как великаны, а затем, крутясь, взмывали вверх и
исчезали; они черными прутьями вились у меня над головой и птицами уносились
в ночь. Гнилушки светились на земле - ни дать, ни взять спичечные коробки,
по которым чиркнули серной спичкой. Крупные холодные капли падали на меня с
ветвей, подобно каплям пота. Ветра не было и в помине, прохладный береговой
бриз даже не шевелил листвы, и эоловы арфы молчали.
Я почувствовал, что одержал первую победу, когда, продравшись сквозь
кокосовые заросли, увидел перед собой стену и на ней идолов. Признаться, их
раскрашенные лица с белыми раковинами во впадинах глаз, космы волос и
свисавшее с их плеч тряпье - все выглядело куда как жутко в тусклом свете
фонаря. Одного за другим я стащил их вниз и свалил в кучу на крыше погреба,
чтобы уничтожить заодно вместе со всем прочим хламом. Затем я выбрал
местечко за одним из больших камней у входа, заложил пороху и две динамитные
шашки, а в проходе протянул фитиль. После этого я уже напоследок, поглядел
на светящийся лик. Он светился, что надо.
- Ну, держись, - сказал я ему. - Теперь ты у меня попался.
Сначала я хотел поджечь фитиль и отправиться восвояси. Непроглядный
мрак леса, мерцающие гнилушки и пляска теней, отбрасываемых фонарем,
нагоняли на меня тоску, но, поскольку я знал, где висит одна из арф, было
как-то досадно, что она не взлетит на воздух вместе со всем прочим. Однако я
уже изрядно устал, и больше всего на свете мне хотелось очутиться дома за
крепко запертой дверью. Я вылез из погреба и остановился в нерешительности.
Где-то далеко внизу шумел прибой, а вокруг меня не шелохнулся ни единый
листик. Можно было подумать, что я - единственное живое существо по эту
сторону Мыса Горн. И вот, пока я так стоял, раздумывая, чаща точно вдруг
пробудилась и наполнилась множеством каких-то едва уловимых звуков. Они были
чуть слышны, и в них не было ничего угрожающего - легкий шелест, сухое
потрескивание, - но у меня сразу перехватило дыхание и горло стало сухим,
как прошлогодняя галета. И, представьте, я боялся вовсе не Кейза, что было
бы вполне естественно и понятно. О Кейзе я даже и не подумал. Испугался я,
испугался прямо чуть не до колик, только потому, что вспомнил вдруг разные
эти басни о дьяволицах и дьяволах в кабаньем обличье. Еще немного - и я
припустился бы бежать, однако все же совладал с собой, шагнул вперед и (как
дурак) высоко поднял фонарь и огляделся вокруг.
Со стороны поселка, куда уходила тропа, ничего не было видно, но когда
я повернулся в другую сторону, то даже сам диву даюсь, как это я устоял на
ногах. Оттуда, прямо из зарослей, из этой проклятой чащи, да, оттуда - и
прямо на меня - вышла самая что ни на есть настоящая дьяволица, именно
такая, какой я ее себе и представлял. Я увидел, как свет фонаря заиграл на
ее обнаженных руках, как сверкнули ее глаза, и заорал благим матом, точно
мне уже конец пришел.
- Ш! Зачем так кричал! - довольно-таки громким шепотом произнесла
дьяволица. - Зачем кричал такой большой голос? Потуши фонарь! Эзе идет.
- Боже милостивый, да это ты, Юма? - сказал я.
- Иоэ, да, - сказала она. - Я быстро шел, Эзе скоро здесь.
- Ты пришла одна? - спросил я. - Ты не боялась?
- Ах, я боялась очень, очень! - прошептала она и прижалась ко мне. -
Думал, я умирай.
- Да, - сказал я, криво улыбнувшись. - Не мне поднимать вас на смех,
миссис Уилтшир, потому как, верно, во всех Южных морях не сыщется сейчас
человека, который бы натерпелся такого страху, как я.
Юма в двух словах объяснила мне, что привело ее сюда. Не успел я уйти
из дома, как к нам пришла Фаавао. По дороге старухе попался Черный Джек,
который сломя голову бежал от моего дома прямо к дому Кейза. Юма тут же, без
дальних слов, соскочила с крыльца и - следом за мной, чтобы меня
предостеречь. Спервоначала-то она бежала за мной по пятам, и пока я шел
вдоль берега, свет моего фонаря все время указывал ей дорогу, и потом ей
видно было, как он мерцал среди деревьев, и она нашла дорогу на холм: Но как
только я скрылся за перевалом, да потом еще спустился в погреб, она начала
плутать неведомо где и потеряла уйму драгоценного времени. Окликнуть меня
она боялась... ведь Кейз мог идти за ней следом. Она падала, продираясь
сквозь заросли, и была вся в синяках и царапинах. Словом, она забрала
слишком к югу и вышла ко мне с другой стороны, напугав меня так, что я чуть
не отдал богу душу.
Казалось бы, после встречи с дьяволицей человека уже ничем не проймешь,
однако слова Юмы меня насторожили. Черному Джеку нечего было околачиваться
возле моего дома, значит, он следил за мной. Сболтнул я, как дурак, насчет
светящейся краски, а может, и Маэа не удержал язык за зубами, и вот теперь
мы все попали в ловушку. Однако было ясно: нам с Юмой придется торчать в
лесу всю ночь; возвращаться домой до рассвета было слишком опасно, да и при
свете дня нам, осторожности ради, следовало обойти гору и вернуться в
поселок с другой стороны, чтобы не нарваться на засаду. Ясно было также, что
надо поспешить со взрывом, пока Кейз не успел нам помешать.
Я углубился в проход, Юма шла, крепко за меня уцепившись; я открыл
фонарь и зажег фитиль. Первый отрезок фитиля сгорел в одну минуту, как
бумажный жгут, а я стоял обалдело, смотрел, как он горит, и думал, что этак
мы тоже взлетим на воздух вместе с тияполо, что никак не входило в мои
планы. Но второй кусок фитиля уже тлел нормально, хотя и быстрее, чем я
предполагал, и тут я опомнился, потушил фонарь, выронив его при этом,
выволок Юму из прохода, и мы с ней начали продираться сквозь чащу, пока не
отдалились на безопасное, как мне казалось, расстояние, и там улеглись
рядышком за большим деревом.
- Ну, старуха, - сказал я, - этой ночи я не забуду. Только беда мне с
тобой, уж больно отчаянная ты голова.
Юма теснее прижалась ко мне. Она выбежала из дома, как была, в одной
юбчонке, и промокла насквозь, пока пробиралась вдоль берега; к тому же в
лесу от росы было сыро, и бедняжка вся дрожала и от холода и от страха среди
этой тьмы, где полно чертей.
- Очень, очень бояться, - только и могла пролепетать она.
Другой склон холма, на вершине которого соорудил свое капище Кейз,
почти отвесно спускался в следующую долину. Мы лежали на краю обрыва, и я
мог даже различить, как светятся внизу гнилушки, и слышал далекий шум
прибоя. Такая позиция была мне не очень-то по нутру, так как отступать тут
уж было некуда, но переползти на другое место я боялся. Затем я понял, что
совершил ошибку и похуже,, оставшись без фонаря, так как, ступи Кейз в
полосу света, и я легко мог бы взять его на мушку. И пусть мне это не пришло
на ум, все равно глупо было бросать хороший фонарь, чтобы его разнесло на
куски вместе с пугалами. В конце концов вещь это была моя, стоила денег и
могла мне еще пригодиться. Если бы я был уверен в своем фитиле, у меня
хватило бы времени побежать обратно и спасти фонарь. Но как можно положиться
на фитиль? Торговля есть торговля, вы же понимаете. Эти фитили еще годились
для канаков, которые ходят глушить рыбу; канаки так и так всегда должны быть
настороже, и в конце концов самое большее, чем они рискуют, так только тем,
что кому-нибудь из них оторвет руку. Но для такого взрыва, какой задумал я,
этот фитиль был самым ненадежным хламом.
В общем, мне оставалось только одно: лежать, притаившись, с ружьем
наготове и ждать, когда произойдет взрыв. Положение, конечно, было не из
веселых. Ночь темная, хоть глаз выколи, только эти поганые гнилушки
светятся, но, кроме самих себя, ничего не освещают. А уж тишина! Я так
навострил уши, что, казалось, мог бы услышать, как тлеет мой фитиль, но
кругом было тихо, точно в могиле. Правда, время от времени что-то вроде как
потрескивало - но близко ли, далеко ли, нога ли Кейза неосторожно ступила на
сучок в нескольких шагах от меня, или дерево дало трещину за много миль
отсюда, - я знал об этом не больше, чем младенец в утробе матери.
А потом вдруг извергся Везувий. Долго не наступала эта минута, но когда
взрыв произошел, то получился он (хоть не мне бы это говорить) что надо.
Сначала раздался дикий грохот, как из пушки, а затем столб огня осветил все
вокруг, да так ярко, что можно было бы читать книгу. И тут-то вот и начались
наши беды. На нас с Юмой обрушился добрый воз земли. И надо сказать, нам еще
повезло, могло бы случиться и хуже, так как один из камней у входа в пещеру
взрывом подняло на воздух, и он упал в двух саженях от нас и, подскочив,
перелетел через край откоса вниз, в долину. Верно, я не совсем правильно
рассчитал расстояние, а может, переложил динамита или пороха, кто его знает.
И тут я заметил, что совершил еще один промах. Шум взрыва потряс,
казалось, весь остров и начал затихать, ослепительное пламя погасло, однако
- чего я никак не ожидал - прежнего мрака уже как не бывало: горящие головни
разлетелись от взрыва по всему лесу. Они были вокруг меня повсюду. Что-то
упало вниз, в долину, а что-то пылало, застряв в верхушке дерева. Опасаться
пожара не приходилось: в здешних лесах слишком много влаги, - но беда-то в
том, что все теперь было освещено - не слишком ярко, но достаточно, чтобы
взять кого надо на мушку. Словом, при таком освещении преимущество вполне
могло оказаться на стороне Кейза. Можете не сомневаться, что я уже
оглядывался по сторонам - не мелькнет ли где-нибудь его бледное лицо, однако
Кейза вроде нигде не было видно. А Юма лежала, как мертвая, совсем
оглушенная и ослепленная взрывом.
Приключилась и еще одна скверная штука. В четырех шагах от меня упал,
весь объятый огнем, один из этих чертовых идолов; волосы и одежда на нем так
и пылали. Я еще раз повнимательнее огляделся вокруг. Кейза по-прежнему нигде
не было видно, и я решил, что мне надо убрать отсюда эту горящую деревяшку,
пока не заявился Кейз и не пристрелил меня, как собаку.
Сначала я хотел подползти к идолу, а потом решил, что тут главное
быстрота, и уже приподнялся было, готовясь ринуться вперед, но в ту же
секунду откуда-то со стороны моря сверкнул огонек, грянул выстрел, и пуля
просвистела у меня над ухом. Я обернулся, навел ружье, но у этой скотины был
винчестер, и прежде чем я успел хотя бы разглядеть, куда надо палить, он
вторым выстрелом опрокинул меня наземь, как кеглю. Сначала меня даже вроде
подбросило в воздух, а потом я упал и с минуту лежал оглушенный, а когда
пришел в себя, увидел, что ружья моего нет - оно перелетело у меня через
голову, когда я падал. Ну, тут уж я сразу очухался! И еще не разобравшись
толком, куда меня ранило и ранило ли вообще, уже перевернулся лицом вниз и
пополз за ружьем. Если вам никогда не доводилось передвигаться с раздроблен-
ной голенью, вы не знаете, что такое настоящая боль, и я, не сдержавшись,
взвыл, как бык на бойне. Это был один из самых грубых промахов в моей жизни.
До этой минуты Юма, как женщина разумная, лежала, скорчившись под деревом,
понимая, что иначе она будет только путаться у меня под ногами, но, услыхав,
как я взвыл, бросилась ко мне. Снова грянул выстрел из винчестера, и Юма
упала.
Я приподнялся было, позабыв о ноге, чтобы остановить ее, но, увидев,
что она упала, снова рухнул на землю и лежал, не дыша, стараясь нащупать
нож. Один раз я поспешил, выдал себя, и Кейз меня опередил, но больше этого
не повторится. Он стрелял в мою подружку, и я разделаюсь с ним за это. И я
замер, стиснув зубы и прикидывая шансы. Нога у меня была перебита, ружье
валялось неизвестно где. А у Кейза в его винчестере оставалось еще десять
патронов. На первый взгляд дело мое было пропащее. Но я не отчаялся, нет, ни
на секунду не позволил я себе отчаяться. Я знал, что минуты Кейза сочтены.
Долгое время ни один из нас не подавал признаков жизни. Затем я
услышал, как Кейз медленно и осторожно начал подвигаться ко мне. Идол уже