Это был не лучший момент для рефлексий. Московский глянцевый журнал, из тех, работать с которыми мечтала половина журналистов города, заказал ему материал. Сдавать материал следовало очень быстро. Лучше всего — сегодня.
Денег москвичи платили столько, что... в общем, если бы я вам сказал, вы бы не поверили. Он понимал: следует встать, по-быстрому привести себя в порядок и садиться писать.
(нет, если бы она дала мне свой телефон, я бы не забыл... скорее, я бы забыл собственную фамилию.)
Первым ощущением наступавшего утра было довольство собой... чувство полноты бытия. Он включил радио, натянул джинсы, закурил и усмехнулся. А че?
Ближе к обеду он вылез из дому, доковылял до ближайшего кафе
(или все-таки она дала мне чертов телефон?)
и заказал острое, горячее мясо. В кафе играло радио «Русский шансон». Даниил терпеть его не мог.
К мясу он заказал кружку пива... единственную кружку пива... потом еще одну-единственную кружку
(А ВДРУГ ОНА ЗАМУЖЕМ?!)...
вернее, не совсем одну.
Спустя трое суток он, так и не написав для московского журнала ни строчки, сидел в том же кафе, слушал тот же «Шансон», пил водку и думал о ней. О ямочке у нее на щеке... о том, как, щурясь, она кусает нижнюю губу... по спине пробегали когтистые зверьки... от курения уже тошнило, но рука все равно тянулась к новой сигарете.
В тот вечер ему пришла в голову простая мысль: именно это и называют любовью. Ни о какой романтике речи не шло. Ощущение было чисто физиологическим. Он встал, вышел на улицу и отправился ее искать.
Как уж он раскопал ее адрес — разговор долгий. Журналист в таком городе, как Петербург, может многое. Возможности он использовал на все сто.
Почти совсем ночью он стоял перед ее дверью. Розы, купленные на Торжковском рынке, кололи ладонь. Он стоял и не мог нажать кнопку звонка. Он представлял, как заглянет в ее глаза и скажет... скажет еще вчера придуманную фразу... а она, помедлив минуту, бросится ему на шею.
— Это ты? С ума сошел? Ты знаешь, сколько времени?
Она не ждала его. Она собиралась ложиться спать... практически уже легла... завтра на работу. Он все равно отдал ей розы
(красивые. спасибо.)
и начал произносить заготовленную фразу. Получалось не очень.
Она слушала долго и внимательно. Потом сказала:
— Что за манера являться к девушке пьяным?
— Да я... как сказать?.. Я и выпил-то...
— Ладно. Не оправдывайся. Проходи. Только недолго, о'кей?
Он прошел. Квартира была большая. На кресле валялось ее платье — не то, что в прошлый раз... еще лучше. Он сел на диван, она села рядом, а он протянул руку к ее груди... грудь тоже была большая... и она... ну, в общем, вы понимаете.
Начиная с того мгновения и на протяжении следующих трех лет он относился к ней, как диабетик относится к уровню инсулина в крови: хочешь жить — умей поддерживать на нужном уровне.
В начале ноября она выдала ему зубную щетку и ключ от входной двери. В тот вечер они купили красного вина, он пожарил мясо, а вечером они гуляли по набережной, и она впервые сказала, что он, возможно, лучший любовник из всех, кто у нее был.
— Правда, что ли?
— Я сказала «возможно»!
От восторга он вынес ее на середину проезжей части и, держа на руках, долго целовал. Проезжающие машины бибикали и мигали фарами. Это был салют в их честь... салют в ее честь.
Так они и прожили почти три года. Время от времени ходили на концерты модных групп и выставки его знакомых художников. На годовщину знакомства он дарил ей огромные охапки роз, а она говорила, что лучше купи себе нормальную рубашку, а то выглядишь как гарлемский драгдилер, в приличную компанию взять тебя стыдно.
Полина говорила, что хочет, чтобы дома был битком набитый холодильник, дорогая собака и он, Сорокин. Смеясь, она перечисляла именно в таком порядке. Детей она не любила и сама рожать не собиралась. А вот собак любила. Чем дороже порода, тем сильнее любила.
Когда он получил гонорар за первый тираж своей книги, они сходили в магазин на Лиговке и купили громадную и дорогую итальянскую тахту. Старая под ними скрипела. Даниил всегда по этому поводу комплексовал.
Потом издательство выплатило ему гонорар за переиздание, и они уехали в круиз. А потом...
Она спрашивала, когда же Майор заплатит ему деньги, которые обещал... и они уедут покупать бунгало на засаженном пальмами берегу, а он, чувствуя, что от него больше ничего не зависит, мычал в ответ... и не мог поверить, что эта история, в которую его засосало, как кролика, решившего поцеловаться со слоном... что эта история может когда-нибудь кончиться.
Но она кончилась. Это произошло быстрее, чем он мог себе представить.
26 сентября. Раннее утро
26 сентября. После полудня
Денег москвичи платили столько, что... в общем, если бы я вам сказал, вы бы не поверили. Он понимал: следует встать, по-быстрому привести себя в порядок и садиться писать.
(нет, если бы она дала мне свой телефон, я бы не забыл... скорее, я бы забыл собственную фамилию.)
Первым ощущением наступавшего утра было довольство собой... чувство полноты бытия. Он включил радио, натянул джинсы, закурил и усмехнулся. А че?
Ближе к обеду он вылез из дому, доковылял до ближайшего кафе
(или все-таки она дала мне чертов телефон?)
и заказал острое, горячее мясо. В кафе играло радио «Русский шансон». Даниил терпеть его не мог.
К мясу он заказал кружку пива... единственную кружку пива... потом еще одну-единственную кружку
(А ВДРУГ ОНА ЗАМУЖЕМ?!)...
вернее, не совсем одну.
Спустя трое суток он, так и не написав для московского журнала ни строчки, сидел в том же кафе, слушал тот же «Шансон», пил водку и думал о ней. О ямочке у нее на щеке... о том, как, щурясь, она кусает нижнюю губу... по спине пробегали когтистые зверьки... от курения уже тошнило, но рука все равно тянулась к новой сигарете.
В тот вечер ему пришла в голову простая мысль: именно это и называют любовью. Ни о какой романтике речи не шло. Ощущение было чисто физиологическим. Он встал, вышел на улицу и отправился ее искать.
Как уж он раскопал ее адрес — разговор долгий. Журналист в таком городе, как Петербург, может многое. Возможности он использовал на все сто.
Почти совсем ночью он стоял перед ее дверью. Розы, купленные на Торжковском рынке, кололи ладонь. Он стоял и не мог нажать кнопку звонка. Он представлял, как заглянет в ее глаза и скажет... скажет еще вчера придуманную фразу... а она, помедлив минуту, бросится ему на шею.
— Это ты? С ума сошел? Ты знаешь, сколько времени?
Она не ждала его. Она собиралась ложиться спать... практически уже легла... завтра на работу. Он все равно отдал ей розы
(красивые. спасибо.)
и начал произносить заготовленную фразу. Получалось не очень.
Она слушала долго и внимательно. Потом сказала:
— Что за манера являться к девушке пьяным?
— Да я... как сказать?.. Я и выпил-то...
— Ладно. Не оправдывайся. Проходи. Только недолго, о'кей?
Он прошел. Квартира была большая. На кресле валялось ее платье — не то, что в прошлый раз... еще лучше. Он сел на диван, она села рядом, а он протянул руку к ее груди... грудь тоже была большая... и она... ну, в общем, вы понимаете.
Начиная с того мгновения и на протяжении следующих трех лет он относился к ней, как диабетик относится к уровню инсулина в крови: хочешь жить — умей поддерживать на нужном уровне.
В начале ноября она выдала ему зубную щетку и ключ от входной двери. В тот вечер они купили красного вина, он пожарил мясо, а вечером они гуляли по набережной, и она впервые сказала, что он, возможно, лучший любовник из всех, кто у нее был.
— Правда, что ли?
— Я сказала «возможно»!
От восторга он вынес ее на середину проезжей части и, держа на руках, долго целовал. Проезжающие машины бибикали и мигали фарами. Это был салют в их честь... салют в ее честь.
Так они и прожили почти три года. Время от времени ходили на концерты модных групп и выставки его знакомых художников. На годовщину знакомства он дарил ей огромные охапки роз, а она говорила, что лучше купи себе нормальную рубашку, а то выглядишь как гарлемский драгдилер, в приличную компанию взять тебя стыдно.
Полина говорила, что хочет, чтобы дома был битком набитый холодильник, дорогая собака и он, Сорокин. Смеясь, она перечисляла именно в таком порядке. Детей она не любила и сама рожать не собиралась. А вот собак любила. Чем дороже порода, тем сильнее любила.
Когда он получил гонорар за первый тираж своей книги, они сходили в магазин на Лиговке и купили громадную и дорогую итальянскую тахту. Старая под ними скрипела. Даниил всегда по этому поводу комплексовал.
Потом издательство выплатило ему гонорар за переиздание, и они уехали в круиз. А потом...
Она спрашивала, когда же Майор заплатит ему деньги, которые обещал... и они уедут покупать бунгало на засаженном пальмами берегу, а он, чувствуя, что от него больше ничего не зависит, мычал в ответ... и не мог поверить, что эта история, в которую его засосало, как кролика, решившего поцеловаться со слоном... что эта история может когда-нибудь кончиться.
Но она кончилась. Это произошло быстрее, чем он мог себе представить.
26 сентября. Раннее утро
— Мерзкий городишко.
— Ага, мерзкий.
— Взорвать бы тут все к едрене-фене.
— Допивай, взрывало, пойдем покурим.
Даниил с Артемом сидели в кафе на Ленинградском вокзале в Москве. За столиком напротив читал газету мужчина. На первой полосе крупными буквами был набран заголовок: «Невыносимая мерзость бытия».
Перед мужчиной стояла тарелка чего-то отвратительного в буром соусе. Часы показывали без двадцати восемь утра.
Вчера Густав сказал, что они двое понадобятся ему здесь, вручил билеты на поезд и подробно рассказал, где они встречаются днем.
Сам он то ли поехал на машине, то ли полетел на самолете, а может, самотелепатировался прямо с Невского на Тверскую. Главное, что, как обычно, он ехал сам по себе.
А они — сами по себе. Так что в поезде они быстро перешли с пива на джин-тоник (ничего другого не было)... а ближе к трем ночи — на крепленое вино (купили у старушек на станции Тверь).
Поезд прибыл меньше получаса назад. Выйдя на перрон, они уперлись в парочку сонных и злых милиционеров. Те оценили их опухшие физиономии и подрагивающие конечности, грамотно приперли к стене и поинтересовались на предмет документов.
— Что такое-то? Мы только что с поезда...
Оружия с собой у них не было. Артем решил, что может подискутировать. Милиционеры считали иначе. Подняв тяжелый взгляд, тот, что был постарше званием, почти не разлепляя губ, сообщил Артему, что если он не заткнет пасть, то ближайшие трое суток проведет в отделении.
— Ты когда-нибудь слышал, чтобы мент человека от бандитов защитил, а? Наплодили мы их, Писатель, на свою голову. Ведь на наши же налоги, козлы, хлеб с маслом трескают. И что, гады, делают?
— Ты действительно когда-нибудь в жизни платил налоги?
Артем помолчал, глядя на свои здоровенные, похожие на сырых крабов руки, и залпом влил в себя остатки теплого пива.
— Пошли курить?
— Пошли.
Со ступеней вокзала утренняя Москва смотрелась симпатично. Сталинские скайскрепперы. Не отключенная еще с ночи неоновая реклама. Ажурные завитки на теремках соседних вокзалов.
Они перешли привокзальную площадь, рухнули в пластиковые стулья открытого кафе и заказали еще по пиву. На вывеске кафе значилось название неизвестного Даниилу напитка: «Пиво-Пепси».
«Только поищи, брат, похолоднее», — сказал кавказцу, хозяину кафе, Артем. «Холодного нет», — буркнул хозяин и выставил на прилавок все ту же «Балтику» с косо наклеенной грязной этикеткой. У хозяина были черные, зачесанные на лысину волосы и золотой передний зуб.
— Почему у них, в Москве, тоже пьют одну «Балтику»? Своих сортов нет? Нам, может, в тюрьму через четыре дня ехать, а мы, блядь, пива нормального попить не можем...
Даниилу отдающая ацетоном «Балтика» тоже не нравилась. Еще он думал о том, что теперь у него каждое утро здорово дрожат руки. Интересно, раньше они тоже дрожали?
— Лето кончилось, а я и не помню, каким оно было. Что ни вечер — обязательно напьюсь. А раньше я на юг ездил — загорал. Меня девушки любили.
— Сейчас не любят?
— Да кому я такой нужен?
— А Лоре?
— Ну, может быть, Лоре.
Лора и Гребень остались в Петербурге. Густав сказал, что для дела ему нужны только два человека. Артем сделал большой глоток — он вообще очень быстро пил и ел, — почесал заросший подбородок и вытащил из пачки новую сигарету.
Вокруг кафе ветром носило обрывки газет и пустые банки из-под колы. Среди мусора бродили покрытые наростами грязи дети-попрошайки, безумные седые старухи и бомжи.
Некоторые подходили, спрашивали, не могут ли ребята дать им денег? Артем отвечал, что может дать бутылку из-под пива. Еще может дать в рыло. Денег дать не может.
В Петербурге Даниил знавал одного бомжа, который работал в паре с замызганного вида подругой. Они сидели неподалеку от Сенной площади и держали перед собой табличку: «Помогите собрать денег на свадьбу. Мы очень любим друг друга».
Народ удивлялся, бросал в их кепку купюры, и жила парочка неплохо. Правда, пожениться так и не собралась.
— Куда пойдем?
— Не знаю. Рано еще.
Даниил приложился к бутылке и опять почувствовал, что, как обычно, с утра у него болит зуб. Вернее, не болит, а ноет. Как налитый прыщ внутри рта. Он задирал верхнюю губу и вдыхал холодный воздух. Зуб ныл немножко меньше.
Возможно, что по вечерам зуб тоже ныл, да только вечерами Даниил был постоянно пьян и на зуб не обращал внимания.
Артем рассматривал вывески на ларьках.
— Смешное выражение «горячая выпечка».
— Чего в нем смешного?
— На «белая горячка» похоже. Есть хочу.
— Та же фигня.
— Может, чипсов купим?
— Чипсов? Может, лучше мяса купим?
— Где ж мы его купим? Восьми утра еще нет.
Когда-то давно, в прошлой... или даже позапрошлой жизни, Даниил много писал для московских журналов. На гонорары, привозимые из столицы, он мог если не жить так, как хотел, то хотя бы не чувствовать себя находящимся на содержании у Полины.
В те былинные, закончившиеся несколько тысячелетий назад времена он каждое утро брился, его джинсы пахли порошком «Тайд» и его никогда не останавливала на вокзалах милиция... зато всегда без лишних вопросов пропускали через линию фэйс-контроля самых пижонских клубов.
Именно с тех пор он хорошо знал, где и почем в Москве можно поесть вкусно пахнущего, острого и горячего — такого, как хочется с похмелья, — мяса.
Память рисовала политые лимонным соком свиные ребрышки в блестках красного перца из «Viva Mexica»... утку с древесными грибами из китайского ресторанчика на Плющихе, которая пахла Азией... пахла так, как только и могла пахнуть реальная китайская утка... холодный розовый сациви, который в «Kyper» носатый хозяин в джигитской рубахе с теми странными штуками на карманах, куда, наверное, удобно совать патроны от собственного пулемета, принесет вам прямо на стол и который нужно запивать терпким молодым красным вином.
Даниил вспомнил о «ти-бон-стейке» из «Капитана Сильвера», где вечерами терзают струны затянутые в черную кожу молодцы-рокабилы в остроносых, как лыжи, сапогах, об ирландской лазанье, залитой несколькими слоями сыра, из «Долли», поедая которую ты постоянно ловишь на себе взгляды рыжих завсегдатайш, все как одна в почти прозрачных платьицах и с длинными ногами, и даже о съеденном как-то цыпленке с золотистой хрустящей корочкой и обложенном по бокам маринованными дольками невыясненного происхождения, которым его угощал в «Праге» знакомый фотограф...
В Москве много мяса. Может быть, больше, чем где бы то ни было в стране. Но — Артем прав — в восемь утра вряд ли им что-нибудь в этом смысле светило.
— Слушай, а пошли в «Макдональдс»?
— Да ты что! Это же рассадник блядского буржуинства!
— Прекрати! Не на митинге. Съедим по биг-маку... картошки французской купим...
— По биг-маку? Ну, пойдем...
Московское метро производило впечатление следующего утра после окончания строительства Вавилонской башни. Они доехали до Тверской. Тяжело дыша,
(ебаные московские холмы!)
добрели до Главпочтамта и, сидя на открытой макдональдовской террасе, стали вгрызаться в отдающие жеваной промокашкой гамбургеры.
— Говно, а не еда. Ни хрена на мясо не похоже.
— Точно, — кивнул, двигая челюстями, Даниил.
— Может, еще пива попьем?
— Пива? Не знаю...
— По бутылочке... холодного...
Даниил над этим подумал.
— Нет. Нам скоро с Густавом встречаться.
— Ни хрена себе — «скоро»! Почти пять часов еще ждать. И потом, мы можем жвачку купить — он и не почувствует ничего.
(алкогольная зависимость делает человека хитрым. всю ночь пить... залить вином единственные брюки... проснуться опухшим, воняющим перегаром... а потом купить жвачку... и верить, что никто не догадается, что ты получил-таки свои миллилитры так необходимого алкоголя.)
Не было еще и девяти утра. Народу в «Макдональдсе» оказалось все равно много. Седой мужчина с золотым перстнем читал газету на незнакомом Даниилу языке.
По-модному изможденные девушки возвращались из клуба и заскочили выпить колы. Пара молодых мужчин заказали себе по завтраку с биг-маком и теперь сосредоточенно жевали, посматривая на золоченые часы.
Артем откинулся на спинку стула и вытащил сигареты.
— Нет, не люблю я этот город. Терпеть не могу.
Даниил дожевывал свой гамбургер. Артем покосился в его сторону и, не дождавшись реакции, продолжал:
— Ты посмотри на этих москвичей...
Даниил послушно скосил глаза на спешащих мимо террасы москвичей.
— Идут вроде по улице. Обычные вроде люди. А на самом деле? А? Ты где-нибудь видел, чтобы столько народу — и в галстуках? Понимаешь? Они не просто идут, они спешат. Ты понимаешь? Собираются своими руками строить завтрашний день. Улыбаются. Суки. Еще и зубы у всех хорошие.
— Чего плохого в хороших зубах?
— Да ничего плохого. Просто у меня зубы очень плохие. В Воронеже, где я родился, у всех плохие зубы. Зато парни там — нормальные. Такие, что не нацепят на себя галстук и не пойдут горбатиться на уродов из банков и правительства. А лучше свернут этим уродам шеи. Эти парни пахнут потом, а не дезиками, но это здоровый пот здоровых людей.
— Да ты поэт...
Даниил тоже посмотрел на текущую вниз и вверх по Тверской толпу. С того места, где они сидели, был виден кусочек до сантиметра изукрашенного неоновыми вывесками дома на другой стороне и пара павильонов с дорогим алкоголем, сигарами и полупорнографическими журналами.
Перед павильонами толкались дорого одетые типы, непонятно чем в такое время здесь занимающиеся. Типам было скучно. У типов были двубортные пиджаки и аккуратные стрижки. От нечего делать типы метко плевали в урны.
Судя по виду, типы были небезопасны для любого, кто рискнул бы сунуть длинный нос в их дела. Прохожие, мужчины и женщины в дешевых пальто и плащах, проскакивали мимо с видом людей занятых и спешащих.
Поднимать глаза от земли они на всякий случай не рисковали.
Даниил начал было думать о том, что Москва... это действительно особый город... вернее, не особый, а...
Додумать он не успел.
— Даня! Ты?!
Из толпы выплыл пухлый субъект в дорогом длинном пальто и с портфелем из натуральной кожи под мышкой. Он махал руками и шагал к тому месту, где они сидели.
Даниил не сразу понял, что субъект обращается именно к нему. Потом еще несколько секунд он не мог вспомнить, кто это. Но вспомнил-таки.
— Здравствуй, Виктор. Рад тебя видеть.
Это было наглое вранье. Даниил был абсолютно не рад его видеть.
— Ты как в Москве? Почему не позвонил?
Субъект работал в глянцевом журнале, для которого Даниил когда-то писал. В те времена, которые прошли навсегда, Виктор частенько выступал для него с Полиной в роли гида и водил их в клубы, считающиеся модными на этой неделе.
За время, пока они не виделись, Виктор прибавил в весе и стал одеваться консервативнее. Одно его синее длиннополое, с большими карманами пальто чего стоило.
— Рассказывай! Как ты? Для кого пишешь? Что не звонишь?
— Не звоню? Я только что приехал. Только что с вокзала.
— Для кого пишешь?
— Я пока ни для кого не пишу.
— Что-нибудь случилось?
— Я... как сказать? Пока что я в творческом отпуске.
— Что, вообще не пишешь?
— Нет.
— Да ты что? Серьезно, не пишешь?
— Ну да. Я... В общем, не пишу, и все.
— А чем занимаешься?
— Да так...
Виктор улыбался уже менее лучезарно. Он перевел взгляд на сизого с похмелья Артема. Из-под косухи у Артема торчала серая в разводах футболка с неприличной англоязычной надписью. Вокруг могучей шеи была повязана бандана с обтрепанными краями.
Артему было наплевать на то, что думали по поводу его внешнего вида окружающие.
— А как ты?
— Нормально! Ты знаешь, у меня все нормально! Помнишь Серегу? Он же теперь в «Дженерал фитнесс» арт-директором! Ты не слышал? Что ты! Он теперь круче всех мужчин! Знал бы ты, Даня, какой у него оклад!
— Какой?
— Мы теперь с ним вроде как приятели, а помнишь... раньше?.. Чего только не было!.. а теперь собираюсь с ним в Патайю слетать — бархатный сезон... тайки, море, кьянти с кока-колой!..
Какой Серега? Какая Патайя? У Даниила было впечатление, что субъект говорит на очень иностранном языке.
— Мне тут англичане заказ для одного журнала подбросили. Обещают платить столько, что сдохнешь от зависти. Как Полина?
Даниил помахал рукой. В том смысле, что так как-то...
— Понятно. Слушай, мы же с тобой сто лет не виделись!
— Ага, сто лет...
Даниил протянул руку к лежащей на столе пачке сигарет и заметил, как противной, мелкой дрожью дрожат его пальцы.
Самое мерзкое, что Виктор тоже смотрел на эти пальцы с траурными ободками ногтей и тоже видел их дрожь. С похмелья под ногтями всегда появляются траурные ободки. Даже если прошлым вечером ты пил в резиновых перчатках.
Они помолчали.
— Классно, что мы с тобой встретились.
— Угу.
— У меня редакция теперь здесь неподалеку, за «Россией». Переехали в район попрестижнее. На Варварке. Знаешь, наверное?
— Знаю... Вернее нет, не знаю.
— Это рядом с «Иокагамой». Помнишь, как Полина любила пить сакэ в «Иокагаме»?
(господи! за что мне это?! если ты не хочешь, чтобы я прямо здесь убил его, господи, то, пожалуйста, убери его от меня...)
Они помолчали.
— Когда домой?
— Не знаю. Наверное, завтра.
— Ты так и не сказал, как Полина?
— Я не знаю, как Полина...
Виктор изо всех сил поджимал пальцы ног. Смотреть он старался в сторону.
— Будешь еще в Москве, обязательно звони.
— Конечно...
— Полине привет.
Виктор зашагал вверх по Тверской. У него было чувство, будто он случайно подсмотрел что-то, что видеть ему не следовало. Например, как какает человек, с которым он только что разговаривал на возвышенные темы.
Даниил тыльной стороной ладоней потер глаза и снова взглянул на улицу. Она не изменилась.
Над Москвой висело тяжелое осеннее небо, а по улицам, сосредоточенно перебирая ногами, шли хорошо одетые и чисто вымытые люди. Шли на работу, шли с работы, шли писать статьи для англичан и покупать билеты в Патайю, где тайские красотки, бананы и кьянти с кока-колой... где на берегу бирюзового океана стоит так никем и не купленное бунгало.
— Слушай, ну его на хрен, этого Густава. Ты хотел пива? Пошли поищем, где у них продается пиво...
— Пошли, — улыбнулся, обнажая плохие зубы провинциала, Артем.
— Ага, мерзкий.
— Взорвать бы тут все к едрене-фене.
— Допивай, взрывало, пойдем покурим.
Даниил с Артемом сидели в кафе на Ленинградском вокзале в Москве. За столиком напротив читал газету мужчина. На первой полосе крупными буквами был набран заголовок: «Невыносимая мерзость бытия».
Перед мужчиной стояла тарелка чего-то отвратительного в буром соусе. Часы показывали без двадцати восемь утра.
Вчера Густав сказал, что они двое понадобятся ему здесь, вручил билеты на поезд и подробно рассказал, где они встречаются днем.
Сам он то ли поехал на машине, то ли полетел на самолете, а может, самотелепатировался прямо с Невского на Тверскую. Главное, что, как обычно, он ехал сам по себе.
А они — сами по себе. Так что в поезде они быстро перешли с пива на джин-тоник (ничего другого не было)... а ближе к трем ночи — на крепленое вино (купили у старушек на станции Тверь).
Поезд прибыл меньше получаса назад. Выйдя на перрон, они уперлись в парочку сонных и злых милиционеров. Те оценили их опухшие физиономии и подрагивающие конечности, грамотно приперли к стене и поинтересовались на предмет документов.
— Что такое-то? Мы только что с поезда...
Оружия с собой у них не было. Артем решил, что может подискутировать. Милиционеры считали иначе. Подняв тяжелый взгляд, тот, что был постарше званием, почти не разлепляя губ, сообщил Артему, что если он не заткнет пасть, то ближайшие трое суток проведет в отделении.
— Ты когда-нибудь слышал, чтобы мент человека от бандитов защитил, а? Наплодили мы их, Писатель, на свою голову. Ведь на наши же налоги, козлы, хлеб с маслом трескают. И что, гады, делают?
— Ты действительно когда-нибудь в жизни платил налоги?
Артем помолчал, глядя на свои здоровенные, похожие на сырых крабов руки, и залпом влил в себя остатки теплого пива.
— Пошли курить?
— Пошли.
Со ступеней вокзала утренняя Москва смотрелась симпатично. Сталинские скайскрепперы. Не отключенная еще с ночи неоновая реклама. Ажурные завитки на теремках соседних вокзалов.
Они перешли привокзальную площадь, рухнули в пластиковые стулья открытого кафе и заказали еще по пиву. На вывеске кафе значилось название неизвестного Даниилу напитка: «Пиво-Пепси».
«Только поищи, брат, похолоднее», — сказал кавказцу, хозяину кафе, Артем. «Холодного нет», — буркнул хозяин и выставил на прилавок все ту же «Балтику» с косо наклеенной грязной этикеткой. У хозяина были черные, зачесанные на лысину волосы и золотой передний зуб.
— Почему у них, в Москве, тоже пьют одну «Балтику»? Своих сортов нет? Нам, может, в тюрьму через четыре дня ехать, а мы, блядь, пива нормального попить не можем...
Даниилу отдающая ацетоном «Балтика» тоже не нравилась. Еще он думал о том, что теперь у него каждое утро здорово дрожат руки. Интересно, раньше они тоже дрожали?
— Лето кончилось, а я и не помню, каким оно было. Что ни вечер — обязательно напьюсь. А раньше я на юг ездил — загорал. Меня девушки любили.
— Сейчас не любят?
— Да кому я такой нужен?
— А Лоре?
— Ну, может быть, Лоре.
Лора и Гребень остались в Петербурге. Густав сказал, что для дела ему нужны только два человека. Артем сделал большой глоток — он вообще очень быстро пил и ел, — почесал заросший подбородок и вытащил из пачки новую сигарету.
Вокруг кафе ветром носило обрывки газет и пустые банки из-под колы. Среди мусора бродили покрытые наростами грязи дети-попрошайки, безумные седые старухи и бомжи.
Некоторые подходили, спрашивали, не могут ли ребята дать им денег? Артем отвечал, что может дать бутылку из-под пива. Еще может дать в рыло. Денег дать не может.
В Петербурге Даниил знавал одного бомжа, который работал в паре с замызганного вида подругой. Они сидели неподалеку от Сенной площади и держали перед собой табличку: «Помогите собрать денег на свадьбу. Мы очень любим друг друга».
Народ удивлялся, бросал в их кепку купюры, и жила парочка неплохо. Правда, пожениться так и не собралась.
— Куда пойдем?
— Не знаю. Рано еще.
Даниил приложился к бутылке и опять почувствовал, что, как обычно, с утра у него болит зуб. Вернее, не болит, а ноет. Как налитый прыщ внутри рта. Он задирал верхнюю губу и вдыхал холодный воздух. Зуб ныл немножко меньше.
Возможно, что по вечерам зуб тоже ныл, да только вечерами Даниил был постоянно пьян и на зуб не обращал внимания.
Артем рассматривал вывески на ларьках.
— Смешное выражение «горячая выпечка».
— Чего в нем смешного?
— На «белая горячка» похоже. Есть хочу.
— Та же фигня.
— Может, чипсов купим?
— Чипсов? Может, лучше мяса купим?
— Где ж мы его купим? Восьми утра еще нет.
Когда-то давно, в прошлой... или даже позапрошлой жизни, Даниил много писал для московских журналов. На гонорары, привозимые из столицы, он мог если не жить так, как хотел, то хотя бы не чувствовать себя находящимся на содержании у Полины.
В те былинные, закончившиеся несколько тысячелетий назад времена он каждое утро брился, его джинсы пахли порошком «Тайд» и его никогда не останавливала на вокзалах милиция... зато всегда без лишних вопросов пропускали через линию фэйс-контроля самых пижонских клубов.
Именно с тех пор он хорошо знал, где и почем в Москве можно поесть вкусно пахнущего, острого и горячего — такого, как хочется с похмелья, — мяса.
Память рисовала политые лимонным соком свиные ребрышки в блестках красного перца из «Viva Mexica»... утку с древесными грибами из китайского ресторанчика на Плющихе, которая пахла Азией... пахла так, как только и могла пахнуть реальная китайская утка... холодный розовый сациви, который в «Kyper» носатый хозяин в джигитской рубахе с теми странными штуками на карманах, куда, наверное, удобно совать патроны от собственного пулемета, принесет вам прямо на стол и который нужно запивать терпким молодым красным вином.
Даниил вспомнил о «ти-бон-стейке» из «Капитана Сильвера», где вечерами терзают струны затянутые в черную кожу молодцы-рокабилы в остроносых, как лыжи, сапогах, об ирландской лазанье, залитой несколькими слоями сыра, из «Долли», поедая которую ты постоянно ловишь на себе взгляды рыжих завсегдатайш, все как одна в почти прозрачных платьицах и с длинными ногами, и даже о съеденном как-то цыпленке с золотистой хрустящей корочкой и обложенном по бокам маринованными дольками невыясненного происхождения, которым его угощал в «Праге» знакомый фотограф...
В Москве много мяса. Может быть, больше, чем где бы то ни было в стране. Но — Артем прав — в восемь утра вряд ли им что-нибудь в этом смысле светило.
— Слушай, а пошли в «Макдональдс»?
— Да ты что! Это же рассадник блядского буржуинства!
— Прекрати! Не на митинге. Съедим по биг-маку... картошки французской купим...
— По биг-маку? Ну, пойдем...
Московское метро производило впечатление следующего утра после окончания строительства Вавилонской башни. Они доехали до Тверской. Тяжело дыша,
(ебаные московские холмы!)
добрели до Главпочтамта и, сидя на открытой макдональдовской террасе, стали вгрызаться в отдающие жеваной промокашкой гамбургеры.
— Говно, а не еда. Ни хрена на мясо не похоже.
— Точно, — кивнул, двигая челюстями, Даниил.
— Может, еще пива попьем?
— Пива? Не знаю...
— По бутылочке... холодного...
Даниил над этим подумал.
— Нет. Нам скоро с Густавом встречаться.
— Ни хрена себе — «скоро»! Почти пять часов еще ждать. И потом, мы можем жвачку купить — он и не почувствует ничего.
(алкогольная зависимость делает человека хитрым. всю ночь пить... залить вином единственные брюки... проснуться опухшим, воняющим перегаром... а потом купить жвачку... и верить, что никто не догадается, что ты получил-таки свои миллилитры так необходимого алкоголя.)
Не было еще и девяти утра. Народу в «Макдональдсе» оказалось все равно много. Седой мужчина с золотым перстнем читал газету на незнакомом Даниилу языке.
По-модному изможденные девушки возвращались из клуба и заскочили выпить колы. Пара молодых мужчин заказали себе по завтраку с биг-маком и теперь сосредоточенно жевали, посматривая на золоченые часы.
Артем откинулся на спинку стула и вытащил сигареты.
— Нет, не люблю я этот город. Терпеть не могу.
Даниил дожевывал свой гамбургер. Артем покосился в его сторону и, не дождавшись реакции, продолжал:
— Ты посмотри на этих москвичей...
Даниил послушно скосил глаза на спешащих мимо террасы москвичей.
— Идут вроде по улице. Обычные вроде люди. А на самом деле? А? Ты где-нибудь видел, чтобы столько народу — и в галстуках? Понимаешь? Они не просто идут, они спешат. Ты понимаешь? Собираются своими руками строить завтрашний день. Улыбаются. Суки. Еще и зубы у всех хорошие.
— Чего плохого в хороших зубах?
— Да ничего плохого. Просто у меня зубы очень плохие. В Воронеже, где я родился, у всех плохие зубы. Зато парни там — нормальные. Такие, что не нацепят на себя галстук и не пойдут горбатиться на уродов из банков и правительства. А лучше свернут этим уродам шеи. Эти парни пахнут потом, а не дезиками, но это здоровый пот здоровых людей.
— Да ты поэт...
Даниил тоже посмотрел на текущую вниз и вверх по Тверской толпу. С того места, где они сидели, был виден кусочек до сантиметра изукрашенного неоновыми вывесками дома на другой стороне и пара павильонов с дорогим алкоголем, сигарами и полупорнографическими журналами.
Перед павильонами толкались дорого одетые типы, непонятно чем в такое время здесь занимающиеся. Типам было скучно. У типов были двубортные пиджаки и аккуратные стрижки. От нечего делать типы метко плевали в урны.
Судя по виду, типы были небезопасны для любого, кто рискнул бы сунуть длинный нос в их дела. Прохожие, мужчины и женщины в дешевых пальто и плащах, проскакивали мимо с видом людей занятых и спешащих.
Поднимать глаза от земли они на всякий случай не рисковали.
Даниил начал было думать о том, что Москва... это действительно особый город... вернее, не особый, а...
Додумать он не успел.
— Даня! Ты?!
Из толпы выплыл пухлый субъект в дорогом длинном пальто и с портфелем из натуральной кожи под мышкой. Он махал руками и шагал к тому месту, где они сидели.
Даниил не сразу понял, что субъект обращается именно к нему. Потом еще несколько секунд он не мог вспомнить, кто это. Но вспомнил-таки.
— Здравствуй, Виктор. Рад тебя видеть.
Это было наглое вранье. Даниил был абсолютно не рад его видеть.
— Ты как в Москве? Почему не позвонил?
Субъект работал в глянцевом журнале, для которого Даниил когда-то писал. В те времена, которые прошли навсегда, Виктор частенько выступал для него с Полиной в роли гида и водил их в клубы, считающиеся модными на этой неделе.
За время, пока они не виделись, Виктор прибавил в весе и стал одеваться консервативнее. Одно его синее длиннополое, с большими карманами пальто чего стоило.
— Рассказывай! Как ты? Для кого пишешь? Что не звонишь?
— Не звоню? Я только что приехал. Только что с вокзала.
— Для кого пишешь?
— Я пока ни для кого не пишу.
— Что-нибудь случилось?
— Я... как сказать? Пока что я в творческом отпуске.
— Что, вообще не пишешь?
— Нет.
— Да ты что? Серьезно, не пишешь?
— Ну да. Я... В общем, не пишу, и все.
— А чем занимаешься?
— Да так...
Виктор улыбался уже менее лучезарно. Он перевел взгляд на сизого с похмелья Артема. Из-под косухи у Артема торчала серая в разводах футболка с неприличной англоязычной надписью. Вокруг могучей шеи была повязана бандана с обтрепанными краями.
Артему было наплевать на то, что думали по поводу его внешнего вида окружающие.
— А как ты?
— Нормально! Ты знаешь, у меня все нормально! Помнишь Серегу? Он же теперь в «Дженерал фитнесс» арт-директором! Ты не слышал? Что ты! Он теперь круче всех мужчин! Знал бы ты, Даня, какой у него оклад!
— Какой?
— Мы теперь с ним вроде как приятели, а помнишь... раньше?.. Чего только не было!.. а теперь собираюсь с ним в Патайю слетать — бархатный сезон... тайки, море, кьянти с кока-колой!..
Какой Серега? Какая Патайя? У Даниила было впечатление, что субъект говорит на очень иностранном языке.
— Мне тут англичане заказ для одного журнала подбросили. Обещают платить столько, что сдохнешь от зависти. Как Полина?
Даниил помахал рукой. В том смысле, что так как-то...
— Понятно. Слушай, мы же с тобой сто лет не виделись!
— Ага, сто лет...
Даниил протянул руку к лежащей на столе пачке сигарет и заметил, как противной, мелкой дрожью дрожат его пальцы.
Самое мерзкое, что Виктор тоже смотрел на эти пальцы с траурными ободками ногтей и тоже видел их дрожь. С похмелья под ногтями всегда появляются траурные ободки. Даже если прошлым вечером ты пил в резиновых перчатках.
Они помолчали.
— Классно, что мы с тобой встретились.
— Угу.
— У меня редакция теперь здесь неподалеку, за «Россией». Переехали в район попрестижнее. На Варварке. Знаешь, наверное?
— Знаю... Вернее нет, не знаю.
— Это рядом с «Иокагамой». Помнишь, как Полина любила пить сакэ в «Иокагаме»?
(господи! за что мне это?! если ты не хочешь, чтобы я прямо здесь убил его, господи, то, пожалуйста, убери его от меня...)
Они помолчали.
— Когда домой?
— Не знаю. Наверное, завтра.
— Ты так и не сказал, как Полина?
— Я не знаю, как Полина...
Виктор изо всех сил поджимал пальцы ног. Смотреть он старался в сторону.
— Будешь еще в Москве, обязательно звони.
— Конечно...
— Полине привет.
Виктор зашагал вверх по Тверской. У него было чувство, будто он случайно подсмотрел что-то, что видеть ему не следовало. Например, как какает человек, с которым он только что разговаривал на возвышенные темы.
Даниил тыльной стороной ладоней потер глаза и снова взглянул на улицу. Она не изменилась.
Над Москвой висело тяжелое осеннее небо, а по улицам, сосредоточенно перебирая ногами, шли хорошо одетые и чисто вымытые люди. Шли на работу, шли с работы, шли писать статьи для англичан и покупать билеты в Патайю, где тайские красотки, бананы и кьянти с кока-колой... где на берегу бирюзового океана стоит так никем и не купленное бунгало.
— Слушай, ну его на хрен, этого Густава. Ты хотел пива? Пошли поищем, где у них продается пиво...
— Пошли, — улыбнулся, обнажая плохие зубы провинциала, Артем.
26 сентября. После полудня
В Москву они приехали, чтобы купить взрывчатку. Несколько килограммов отличной армейской взрывчатки. Поставщики обещали, что прямо со склада.
Через несколько дней им предстоит поднять эту взрывчатку на колоннаду Исаакиевского собора.
Развалившись на переднем сиденье машины, Густав давал им с Артемом последние инструкции:
— Парни, к которым вы идете, — дагестанцы. Народ горячий, и все в таком роде. Не расслабляйтесь — не тот случай. Постарайтесь спиной к ним не вставать и вообще страхуйте друг друга. Это понятно?
— Это понятно.
Густав глянул в зеркальце заднего вида.
— В бардачке возьмите оружие.
Артем открыл бардачок, вытащил из-под кучи газет и тряпок свой «стечкин» и «ТТ» Даниила, сунул стволом за ремень и закрыл бардачок. Даниил положил свой пистолет во внутренний карман куртки.
— Дверь на первом этаже. Та, что справа. Номера на ней нет. Звонка тоже нет. Будете стучать. Скажете, что приехали из Петербурга, они вас ждут. О цене с ними договорено, так что торг устраивать не давайте. В коридоре темно, будьте осторожны. Проверьте, чтобы не сунули какую-нибудь туфту. Надеюсь на тебя, Артем. Осмотри каждую упаковку, чтобы все было тип-топ. Окна выходят во двор, так что наблюдать за вами я не смогу. Рассчитывайте на себя.
— Да ладно, Густав. Первый раз, что ли?
— Ты меня не перебивай. Ты слушай и запоминай. Насколько я знаю, взрывчатки у этих парней немного. От силы пара ящиков. А покупателей они к себе наприглашали целую кучу. Чуть не центнер обещали продать. Кого-то они собираются отпустить ни с чем. Хорошо бы, чтобы это оказались не мы.
Он помолчал.
— Денег я вам с собой не дам. Зайдете, выберете все, что нужно. Потом один останется внутри, а второй выйдет ко мне. На всякий случай, давайте договоримся: тот, кто выйдет, должен будет сказать условную фразу. Если они потребуют, чтобы вышел кто-то из них, передайте фразу ему: мол, у нас тут вроде пароля. Пусть, например, скажет: «Дай сигарету»... Если я услышу эту фразу, то пойму, что начались неприятности. Вы запомнили?
— Мы запомнили.
Они выбрались из машины.
Кривая, очень московская улочка. Посреди тротуара — нереально огромная куча дерьма. Мертвые стволы деревьев, обшарпанные фасады домов, ни единой души вокруг. Поразившись неживому миру, люди давным-давно отсюда ушли.
Подъезд вонял мочой. Звонка действительно не было. Дверь была драная, а обивка потемнела от древности. На том месте, где во времена какой-то из вымерших цивилизаций стоял нижний замок, теперь была замаскированная картонкой брешь.
— Притон какой-то, а не квартира.
— Да какая это квартира? Такая же конспиративная делянка, как у нас в Питере.
Артем постучал:
— Открывайте, суки! Ревтрибунал пришел.
Дверь никто не открывал. Артем постучал сильнее, кулаком. В глубине квартиры послышались шаркающие шаги.
— Кто там?
— Мы из Петербурга.
За дверью повисла тишина.
— Из Петербурга?
— Да, да! Из Петербурга! За покупками.
Щелкнули замки, и дверь приоткрылась. Всего на несколько сантиметров. В щель протиснулась старушечья головка, закутанная в белый платок. Лицо у старухи было смуглое, почти черное, и сморщенное. Тот, кто лепил это лицо, в последний момент передумал и решил, скомкав, выкинуть.
В проеме виднелся кусочек ее восточного цветастого платья.
— За какими покупками?
Голос у нее был под стать физиономии — старый и невнятный.
— За дорогостоящими.
Старуха помолчала. Ее азиатские глаза сантиметр за сантиметром ощупывали лестничную площадку.
— Мы беженцы. Ничего не продаем.
— Бабушка, давайте без игр. Мы долго еще будем стоять снаружи? Или вам хочется, чтобы нас кто-нибудь увидел?
Старуха еще раз осмотрела лестничную площадку и закрыла дверь. Когда дверь открылась снова, на пороге стоял огромный, метр девяносто пять, мужчина.
Стрижка почти под ноль, похожая на совковую лопату челюсть, черная щетина до самых глаз. И лицо. Похоже было, что это лицо били всем, чем можно, кроме точечных ядерных ударов.
Все в рубцах, шрамах, следах от лихих апперкотов с разворота... лицо, которому больше нечего бояться на этом свете.
Голос у горца был гортанный.
— Сколко ваз?
— Двое.
— Входите.
Непроизвольно наклонившись, чтобы не удариться головами о косяк, они вошли. С незаинтересованным видом мужчина окинул взглядом лестничную площадку и захлопнул дверь.
Коридор, как и предупреждал Густав, был неосвещен. Только из-под дверей выбивались полоски света. Вдоль стен были навалены бесформенные тюки, поверх тюков брошены грязные тряпки и аляповатые ковры.
В комнате сидели еще четверо. Бычьи шеи, неласковые взгляды из-под кустистых бровей. Кулаки размером с маленькую тыкву. «Братья, наверное», — решил Даниил.
— Здрасте, — цыкнул он.
Артем спросил, где товар. Дагестанцы переглянулись, и один — обладатель большого костистого носа — откинул тряпку со стоявшего возле него ящика.
Даниил вытянул шею и заглянул внутрь ящика. Хорошая это была взрывчатка или то самое фуфло, о котором говорил Густав, он не имел ни малейшего понятия. Бурые брикеты с желтыми бирочками.
(похоже на хозяйственное мыло.)
Взрывчатыми веществами в их группе занимался Артем. Несколько раз Даниил заставал его с учебником химии в руках. А один раз он несказанно удивил всех, с завязанными глазами разобрав и собрав настоящую боевую гранату.
Артем наконец оторвался от ящика и сказал, что взрывчатка вроде ничего. Даниил полез за сигаретами.
Дагестанцы среагировали моментально:
— Не кури! Нельзя курить!
— В смысле?
— Взорваться хочешь?
Даниил посмотрел на Артема.
— Точно. От этого говна испарения какие-то исходят. Щелкнул рядом зажигалкой — и всему микрорайону пиздец.
Даниил убрал сигареты в куртку.
— Что теперь?
— Давай деньги и можешь увозить.
Артем еще раз наклонился к ящику, поковырял один из брусков ногтем, попробовал, взявшись за металлическую ручку, ящик приподнять, поднялся с корточек и посмотрел на Даниила:
— Ну чего? Постоишь? Я схожу.
Даниил кивнул. Дальше все происходило быстро. Носатый уже перекрывал Артему дорогу, а еще двое выросли за спиной.
Через несколько дней им предстоит поднять эту взрывчатку на колоннаду Исаакиевского собора.
Развалившись на переднем сиденье машины, Густав давал им с Артемом последние инструкции:
— Парни, к которым вы идете, — дагестанцы. Народ горячий, и все в таком роде. Не расслабляйтесь — не тот случай. Постарайтесь спиной к ним не вставать и вообще страхуйте друг друга. Это понятно?
— Это понятно.
Густав глянул в зеркальце заднего вида.
— В бардачке возьмите оружие.
Артем открыл бардачок, вытащил из-под кучи газет и тряпок свой «стечкин» и «ТТ» Даниила, сунул стволом за ремень и закрыл бардачок. Даниил положил свой пистолет во внутренний карман куртки.
— Дверь на первом этаже. Та, что справа. Номера на ней нет. Звонка тоже нет. Будете стучать. Скажете, что приехали из Петербурга, они вас ждут. О цене с ними договорено, так что торг устраивать не давайте. В коридоре темно, будьте осторожны. Проверьте, чтобы не сунули какую-нибудь туфту. Надеюсь на тебя, Артем. Осмотри каждую упаковку, чтобы все было тип-топ. Окна выходят во двор, так что наблюдать за вами я не смогу. Рассчитывайте на себя.
— Да ладно, Густав. Первый раз, что ли?
— Ты меня не перебивай. Ты слушай и запоминай. Насколько я знаю, взрывчатки у этих парней немного. От силы пара ящиков. А покупателей они к себе наприглашали целую кучу. Чуть не центнер обещали продать. Кого-то они собираются отпустить ни с чем. Хорошо бы, чтобы это оказались не мы.
Он помолчал.
— Денег я вам с собой не дам. Зайдете, выберете все, что нужно. Потом один останется внутри, а второй выйдет ко мне. На всякий случай, давайте договоримся: тот, кто выйдет, должен будет сказать условную фразу. Если они потребуют, чтобы вышел кто-то из них, передайте фразу ему: мол, у нас тут вроде пароля. Пусть, например, скажет: «Дай сигарету»... Если я услышу эту фразу, то пойму, что начались неприятности. Вы запомнили?
— Мы запомнили.
Они выбрались из машины.
Кривая, очень московская улочка. Посреди тротуара — нереально огромная куча дерьма. Мертвые стволы деревьев, обшарпанные фасады домов, ни единой души вокруг. Поразившись неживому миру, люди давным-давно отсюда ушли.
Подъезд вонял мочой. Звонка действительно не было. Дверь была драная, а обивка потемнела от древности. На том месте, где во времена какой-то из вымерших цивилизаций стоял нижний замок, теперь была замаскированная картонкой брешь.
— Притон какой-то, а не квартира.
— Да какая это квартира? Такая же конспиративная делянка, как у нас в Питере.
Артем постучал:
— Открывайте, суки! Ревтрибунал пришел.
Дверь никто не открывал. Артем постучал сильнее, кулаком. В глубине квартиры послышались шаркающие шаги.
— Кто там?
— Мы из Петербурга.
За дверью повисла тишина.
— Из Петербурга?
— Да, да! Из Петербурга! За покупками.
Щелкнули замки, и дверь приоткрылась. Всего на несколько сантиметров. В щель протиснулась старушечья головка, закутанная в белый платок. Лицо у старухи было смуглое, почти черное, и сморщенное. Тот, кто лепил это лицо, в последний момент передумал и решил, скомкав, выкинуть.
В проеме виднелся кусочек ее восточного цветастого платья.
— За какими покупками?
Голос у нее был под стать физиономии — старый и невнятный.
— За дорогостоящими.
Старуха помолчала. Ее азиатские глаза сантиметр за сантиметром ощупывали лестничную площадку.
— Мы беженцы. Ничего не продаем.
— Бабушка, давайте без игр. Мы долго еще будем стоять снаружи? Или вам хочется, чтобы нас кто-нибудь увидел?
Старуха еще раз осмотрела лестничную площадку и закрыла дверь. Когда дверь открылась снова, на пороге стоял огромный, метр девяносто пять, мужчина.
Стрижка почти под ноль, похожая на совковую лопату челюсть, черная щетина до самых глаз. И лицо. Похоже было, что это лицо били всем, чем можно, кроме точечных ядерных ударов.
Все в рубцах, шрамах, следах от лихих апперкотов с разворота... лицо, которому больше нечего бояться на этом свете.
Голос у горца был гортанный.
— Сколко ваз?
— Двое.
— Входите.
Непроизвольно наклонившись, чтобы не удариться головами о косяк, они вошли. С незаинтересованным видом мужчина окинул взглядом лестничную площадку и захлопнул дверь.
Коридор, как и предупреждал Густав, был неосвещен. Только из-под дверей выбивались полоски света. Вдоль стен были навалены бесформенные тюки, поверх тюков брошены грязные тряпки и аляповатые ковры.
В комнате сидели еще четверо. Бычьи шеи, неласковые взгляды из-под кустистых бровей. Кулаки размером с маленькую тыкву. «Братья, наверное», — решил Даниил.
— Здрасте, — цыкнул он.
Артем спросил, где товар. Дагестанцы переглянулись, и один — обладатель большого костистого носа — откинул тряпку со стоявшего возле него ящика.
Даниил вытянул шею и заглянул внутрь ящика. Хорошая это была взрывчатка или то самое фуфло, о котором говорил Густав, он не имел ни малейшего понятия. Бурые брикеты с желтыми бирочками.
(похоже на хозяйственное мыло.)
Взрывчатыми веществами в их группе занимался Артем. Несколько раз Даниил заставал его с учебником химии в руках. А один раз он несказанно удивил всех, с завязанными глазами разобрав и собрав настоящую боевую гранату.
Артем наконец оторвался от ящика и сказал, что взрывчатка вроде ничего. Даниил полез за сигаретами.
Дагестанцы среагировали моментально:
— Не кури! Нельзя курить!
— В смысле?
— Взорваться хочешь?
Даниил посмотрел на Артема.
— Точно. От этого говна испарения какие-то исходят. Щелкнул рядом зажигалкой — и всему микрорайону пиздец.
Даниил убрал сигареты в куртку.
— Что теперь?
— Давай деньги и можешь увозить.
Артем еще раз наклонился к ящику, поковырял один из брусков ногтем, попробовал, взявшись за металлическую ручку, ящик приподнять, поднялся с корточек и посмотрел на Даниила:
— Ну чего? Постоишь? Я схожу.
Даниил кивнул. Дальше все происходило быстро. Носатый уже перекрывал Артему дорогу, а еще двое выросли за спиной.