ГЕРЦЕН. ТЫ тогда даже шляпку забыла. (Он дает волю слезам, обнимает ее.) И ты прости меня, прости все, что я сказал. Я не верю в то, что сейчас говорил. Я потерял что-то, о чем даже не задумывался. Самого себя. Точку опоры.
Входит ЭММА.
ЭММА. Георг хочет, чтобы вы его убили.
Герцен смеется.
ГЕ р ц Е н. А сам он попросить не может?
ЭММА. ЭТО тяжкое испытание для нас обоих. Но сравните свое поведение с моим. Позвольте Натали уехать с ним.
ГЕРЦЕН. Конечно! Если она захочет.
Эмма подходит к Натали и встает перед ней на колени.
ЭММА. Спасите его.
HAT АЛ и. Я не могу. Те силы, что у меня есть, необходимы Александру. Куда бы он ни поехал, я поеду с ним. ГЕРЦЕН. Уедет он. (Эмме.) Я дам вам денег до Генуи, если вы уедете завтра утром.
Эмма встает.
ЭММА. МЫ не можем уехать. Мы многим должны в городе. ГЕ р ц Е н. Я это с радостью улажу.
Эмма снова бросается к Натали.
ЭММА. Если вы не едете с Георгом, скажите ему, чтобы он взял меня с собой! Попросите его не бросать меня!
ГЕРЦЕН. ВЫ хотите, чтобы моя жена просила за вас?..
ЭММА. ВЫ скажете ему?
Натали кивает. Эмма поднимается, чтобы уйти. (Герцену.) Эгоист!
ГЕ р ц Е н. Но вы же сами сделали из себя рабыню - и вот чем это кончилось.
ЭММА уходит.
Конечно, я эгоист. Странные люди! Гордиться своим смирением… своей рабской зависимостью от других… и вся эта система обязанностей, выдуманная для того, чтобы сделать нас как можно более тихими и похожими друг на друга… Почему мы должны отказываться от своей исключительности… крохотный очаг, который гаснет без уважения к себе и который согревает и делает нас живыми и достойными любви. Эгоизм - не враг любви, а то, чем она поддерживается. Вот почему мне без тебя не жить.
Герцен теряет присутствие духа. Натали его утешает. Она снова преобразилась и говорит совершенно спокойно.
НАТАЛИ. Нет… нет… Ты не погибнешь, Александр. Я только малая часть твоего… твоего чувства достоинства… Я не могу вернуть его тебе. Но оно не исчезло в нас. Оно перешло ко мне. Я никогда тебя не оставлю. Но подумай и о моей потере… прекрасный образ любви, любви, которая становится тем больше, чем она всеохватнее, а не тем больнее, грязнее и смешнее.
Слышно - а потом и видно, - как поет Рок-ко. Он накрывает на стол и украшает веранду для праздника.
Ноябрь 1851 г.
ГЕРЦЕН работает на веранде. Рокко напевает и украшает, с помощью служанки, веранду и обеденный стол. Рокко уходит и возвращается.
Рокко. Principe!1 Рокко впускает русского консула. КОНСУЛ раскланивается. Рокко уходит.
Коне УЛ. Леонтий Васильевич Баев. Я имею честь говорить с Александром Ивановичем Герценом, я полагаю?
ГЕРЦЕН. Имеете.
КОНСУЛ. Я - русский генеральный консул в Ницце.
ГЕРЦЕН. О Господи…
Коне УЛ. У меня для вас важное сообщение.
ГЕРЦЕН. От кого? 1 Князь! (ит.) Ко н с УЛ. От его превосходительства графа Орлова. ГЕ р ц Е н. А, в прошлый раз он мне сообщил хорошую новость. Прошу садиться. Коне ул. Благодарю. (Садится и достает из кармана бумагу, которую зачитывает.) 'Генерал-адъютант граф Орлов сообщил министру иностранных дел графу Нессельроде о том, что… (встает и почтительно склоняет голову) его императорское величество… (снова садится) всеми-лостивейше указал, чтобы Александр Иванович Герцен немедленно возвратился в Россию, о чем ему надлежит объявить, не принимая от него никаких причин, которые могли бы замедлить его отъезд, и не давая ему ни в каком случае отсрочки". (Складывает бумагу и убирает ее в карман.) Что же мне ответить?
ГЕРЦЕН. ЧТО я не поеду.
Ко н с ул. Как не поедете?
ГЕРЦЕН. Так, просто, не поеду. Остаюсь. Не двинусь с места.
КОНСУЛ. ВЫ не поняли. Его императорское… (встает, склоняет голову, садится) величество приказывает, чтобы вы…
ГЕРЦЕН. Да, а я не поеду.
КОНСУЛ. ВЫ, очевидно, имеете в виду всеподданнейше просить об отсрочке исполнения воли его императорского (встает.)…
ГЕРЦЕН. Нет, нет. Я, кажется, не мог более ясно выразиться. Я не прошу об отсрочке. Я отказываюсь ехать когда бы то ни было.
КОНСУЛ. А, вы просите об отсрочке на неопределенный срок? Вы нездоровы, возможно, слишком нездоровы, чтобы ехать. На то есть прецеденты.
ГЕРЦЕН. ОДИН ИЗ нас, кажется, действительно не совсем здоров. Мое здоровье в отличном состоянии, особенно психическое здоровье, так что это, должно быть, вы. Или вы и вправду думаете, что я покорно подставлю руки под кандалы его императорского…Да сядьте вы, бога ради.
Ко н с УЛ. Но мне что вы прикажете делать? Поставьте себя в мое положение. Если мне придется выступать в роли посредника при акте неповиновения воле его имп… (Начинает вставать, но одергивает себя.) величества, мое имя привлечет к себе внимание в самом неблагоприятном контексте. Может даже сложиться впечатление, что я забыл о своем долге, потворствуя действиям, оскорбительным для величия престола и способным вызвать высочайшее неудовольствие.
ГЕРЦЕН (его это начинает забавлять). А, я, кажется, начинаю вас понимать. По-моему, нам надо выпить. Рокко! Vino. (Зовет Рокко, который прерывает свою арию, чтобы принести вина.) Отчего бы мне лично не написать графу Орлову? Тогда вы можете ничего и не знать о моем ответе.
КОНСУЛ. Правда? Вы могли бы ему написать? Я был бы вам крайне признателен.
Герцен садится писать. Подают вино.
У вас праздник? ГЕРЦЕН. Да, мы встречаем мою мать. Она ездила в Париж с одним из моих детей.
Они возвращаются сегодняшним пароходом из Марселя. КОНСУЛ. Ваш мальчик, который глухой? ГЕРЦЕН. А я все думал, зачем Орлов здесь держит генерального консула! КОНСУЛ. Нет, нет… каков эгоист! Я часто вижу ваших детей, когда они играют на пляже со своей няней.
НАТАЛИ входит на веранду вместе с САЗОНОВЫМ.
НАТАЛИ. Посмотри, кто к нам пожаловал из Женевы!
ГЕРЦЕН (консулу). Позвольте вам представить мою жену. Это господин… КОНСУЛ. Баев, русский консул.
Натали испугана.
НАТАЛИ. ЧТО?.. (Герцену.)Что случилось? ГЕРЦЕН. Ничего не случилось. Все в совершенном порядке. (Консулу.) Кто…
Сазонов становится обходительным.
САЗОНОВ. ХМ, Я впечатлен. Я, кажется, никому не говорил, что приезжаю.
Коне УЛ. У меня было дело к господину Герцену.
Сазонов скептически смеется.
САЗОНОВ. Конечно. Передайте графу Орлову мои комплименты… Он отлично осведомлен.
Коне УЛ. Вы знаете графа Орлова?
САЗОНОВ. Нет. Но я смею думать, что он знает меня. Когда я жил в Париже, я был источником его постоянного раздражения.
ГЕРЦЕН. Садись, налить тебе чего-нибудь?..
САЗОНОВ (не обращая внимания на Герцена). Вы, наверное, много слышали о моей… деятельности в Женеве. Передайте Орлову, что мы с ним однажды обязательно встретимся.
КОНСУЛ. Непременно. Как ему о вас доложить?
САЗОНОВ. Просто скажите… голубой соловей продолжает полет… Он поймет.
Герцен расписывается и заклеивает письмо.
ГЕ р ц Е н. Ну вот и готово.
Консул принимает письмо и раскланивается с Натали и Сазоновым. Герцен провожает его. Смена времени. Вечер. НАТАЛИ И Рокко, может быть еще и служанка, делают последние приготовления к встрече. Китайские фонарики, флажки, игрушки на столе и плакат "Добро пожаловать, Коля". (В идеале Саша принимал бы участие в приготовлениях, но ему уже 11 лет. Его сестре, Тате, которую зрители так и не видели, было бы семь.) САЗОНОВ тоже делает вид, что помогает, но скоро бросает и продолжает говорить и пить. Натали его почти не слушает.
САЗОНОВ. Я получил письмо от Боткина…
НАТАЛИ. Почему их до сих пор нет? Надо было мне поехать с Александром встречать пароход…
САЗОНОВ. Москва была вся украшена к открытию железной дороги. Николай был в восторге. Он лично осмотрел каждый мост и каждый туннель. Аппетит его немецких родственников произвел сенсацию в вокзальном буфете.
НАТАЛИ (рассеянна). Что ж они так опаздывают. Это все, наверное, из-за бабушкиных сундуков. Она путешествует, словно эрцгерцогиня…
САЗОНОВ. ИХ КТО-ТО сопровождает?
НАТАЛ и. Только ее служанка и Шпильман - Колин учитель. (Рокко.) Per favore, vai a andate a vendere se vengono1.
Рокко. Si, senora.
Рокко встречает ГЕРЦЕНА на краю сцены. 1ерцен проходит мимо него. Натали его замечает.
НАТАЛИ. Александр?.. Где они?
ГЕРЦЕН. ОНИ не приедут. Пароход из Марселя… не придет. (Обнимает ее и начинает плакать.) НАТАЛИ (в недоумении). Как, они совсем не приедут?
ГЕРЦЕН. Нет. Случилось несчастье… В море… О Натали! 1 Пожалуйста, пойдите и посмотрите, не едут ли (ит.).
НАТАЛИ. Когда приедет Коля?
ГЕРЦЕН. ОН никогда не приедет… Прости.
Натали вырывается из его объятий и начинает его колотить.
НАТАЛИ. Не смей так говорить! (Убегает внутрь дома.) ГЕРЦЕН (РОККО). Убери это все. (Указывает на украшения.) САЗОНОВ. Господи… что случилось?
ГЕРЦЕН. ОНИ столкнулись с другим кораблем. Сто человек утонуло. (Рокко.) Sbarazzatevi tutto questo1.
ГЕРЦЕН следует за Натали внутрь дома. Она начинает выть от горя. Рокко нерешительно начинает задувать свечи.
Август 1852 г.
Ночь. ГЕРЦЕН стоит у поручней на палубе пересекающего Ла-Манш парохода. Через некоторое время он осознает, что рядом стоит БАКУНИН.
БАКУНИН. Куда мы плывем? У кого есть карта? 1 Убери это все (ит.).
ГЕРЦЕН. Бакунин? Ты умер?
БАКУНИН. Нет.
ГЕРЦЕН. ЭТО хорошо. Я только что о тебе думал, и вдруг ты… как ни странно… и выглядишь совершенно так же, как в тот дождливый вечер, когда я провожал тебя в Кронштадт, где тебя ждал пароход. Помнишь?
БАКУНИН. ТЫ был единственным, кто пришел проститься.
ГЕРЦЕН. А теперь ты единственный, кто пришел проводить меня!
БАКУНИН. Куда теперь?
ГЕ р ц Е н. В Англию.
БАКУНИН. ОДИН?
ВЫБРОШЕННЫЕ НА БЕРЕГ
Действующие лица
АЛЕКСАНДР ГЕРЦЕН, русский в изгнании
САША ГЕРЦЕН, его сын
TATA ГЕРЦЕН, ДОЧЬ Герцена
ОЛЬГА ГЕРЦЕН, ДОЧЬ Герцена и Наташи
МАРИЯ ФРОММ, НЯНЯ, немка
ГОТФРИД КИНКЕЛЬ, немец в изгнании ИОАННА КИНКЕЛЬ, его жена МАЛЬВИДА ФОН МАЙЗЕНБУГ, немка в изгнании АРНОЛЬД РУГЕ, немец в изгнании КАРЛ МАРКС, немецкий коммунист в изгнании ЭРНСТ ДЖОНС, английский радикал АЛЕКСАНДР ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН, французский социалист в изгнании ЛУИ БЛАН, французский социалист в изгнании СТАНИСЛАВ ВОРЦЕЛЬ, польский националист в изгнании ДЖУЗЕППЕ МАДЗИНИ, итальянский националист ЛАЙОШ КОШУТ, лидер венгерских националистов в изгнании КАПИТАН ПЕКС, "адъютант" Кошута АЛЬФОНС ДЕ Билль, адъютант Ледрю-Роллена
ЛЕОН ЗЕНКОВИЧ, польский эмигрант
Эмилия Джонс, жена Джонса Людвиг ЧЕРНЕЦКИЙ, поляк, владелец типографии СТАНИСЛАВ ТХОЖЕВСКИЙ, хозяин книжного магазина МИХАИЛ БАКУНИН, русский анархист в изгнании НИКОЛАЙ О г АР ЕВ, ПОЭТ И соредактор "Колокола" НАТАЛИ ОГАРЕВА, его жена Миссис Блэйни, няня у Герценов Польский ЭМИГРАНТ ИВАН ТУРГЕНЕВ, русский писатель МЭРИ СЕТЕРЛЕНД, любовница Огарева ГЕНРИ СЕТЕРЛЕНД,сын Мэри НИКОЛАЙ ЧЕРНЫШЕВСКИЙ, русский редактор, радикал ДОКТОР, нигилист ПЕРОТКИН, гость ИЗ РОССИИ
СЕМЛОВ, ГОСТЬ ИЗ РОССИИ
1
Входит ЭММА.
ЭММА. Георг хочет, чтобы вы его убили.
Герцен смеется.
ГЕ р ц Е н. А сам он попросить не может?
ЭММА. ЭТО тяжкое испытание для нас обоих. Но сравните свое поведение с моим. Позвольте Натали уехать с ним.
ГЕРЦЕН. Конечно! Если она захочет.
Эмма подходит к Натали и встает перед ней на колени.
ЭММА. Спасите его.
HAT АЛ и. Я не могу. Те силы, что у меня есть, необходимы Александру. Куда бы он ни поехал, я поеду с ним. ГЕРЦЕН. Уедет он. (Эмме.) Я дам вам денег до Генуи, если вы уедете завтра утром.
Эмма встает.
ЭММА. МЫ не можем уехать. Мы многим должны в городе. ГЕ р ц Е н. Я это с радостью улажу.
Эмма снова бросается к Натали.
ЭММА. Если вы не едете с Георгом, скажите ему, чтобы он взял меня с собой! Попросите его не бросать меня!
ГЕРЦЕН. ВЫ хотите, чтобы моя жена просила за вас?..
ЭММА. ВЫ скажете ему?
Натали кивает. Эмма поднимается, чтобы уйти. (Герцену.) Эгоист!
ГЕ р ц Е н. Но вы же сами сделали из себя рабыню - и вот чем это кончилось.
ЭММА уходит.
Конечно, я эгоист. Странные люди! Гордиться своим смирением… своей рабской зависимостью от других… и вся эта система обязанностей, выдуманная для того, чтобы сделать нас как можно более тихими и похожими друг на друга… Почему мы должны отказываться от своей исключительности… крохотный очаг, который гаснет без уважения к себе и который согревает и делает нас живыми и достойными любви. Эгоизм - не враг любви, а то, чем она поддерживается. Вот почему мне без тебя не жить.
Герцен теряет присутствие духа. Натали его утешает. Она снова преобразилась и говорит совершенно спокойно.
НАТАЛИ. Нет… нет… Ты не погибнешь, Александр. Я только малая часть твоего… твоего чувства достоинства… Я не могу вернуть его тебе. Но оно не исчезло в нас. Оно перешло ко мне. Я никогда тебя не оставлю. Но подумай и о моей потере… прекрасный образ любви, любви, которая становится тем больше, чем она всеохватнее, а не тем больнее, грязнее и смешнее.
Слышно - а потом и видно, - как поет Рок-ко. Он накрывает на стол и украшает веранду для праздника.
Ноябрь 1851 г.
ГЕРЦЕН работает на веранде. Рокко напевает и украшает, с помощью служанки, веранду и обеденный стол. Рокко уходит и возвращается.
Рокко. Principe!1 Рокко впускает русского консула. КОНСУЛ раскланивается. Рокко уходит.
Коне УЛ. Леонтий Васильевич Баев. Я имею честь говорить с Александром Ивановичем Герценом, я полагаю?
ГЕРЦЕН. Имеете.
КОНСУЛ. Я - русский генеральный консул в Ницце.
ГЕРЦЕН. О Господи…
Коне УЛ. У меня для вас важное сообщение.
ГЕРЦЕН. От кого? 1 Князь! (ит.) Ко н с УЛ. От его превосходительства графа Орлова. ГЕ р ц Е н. А, в прошлый раз он мне сообщил хорошую новость. Прошу садиться. Коне ул. Благодарю. (Садится и достает из кармана бумагу, которую зачитывает.) 'Генерал-адъютант граф Орлов сообщил министру иностранных дел графу Нессельроде о том, что… (встает и почтительно склоняет голову) его императорское величество… (снова садится) всеми-лостивейше указал, чтобы Александр Иванович Герцен немедленно возвратился в Россию, о чем ему надлежит объявить, не принимая от него никаких причин, которые могли бы замедлить его отъезд, и не давая ему ни в каком случае отсрочки". (Складывает бумагу и убирает ее в карман.) Что же мне ответить?
ГЕРЦЕН. ЧТО я не поеду.
Ко н с ул. Как не поедете?
ГЕРЦЕН. Так, просто, не поеду. Остаюсь. Не двинусь с места.
КОНСУЛ. ВЫ не поняли. Его императорское… (встает, склоняет голову, садится) величество приказывает, чтобы вы…
ГЕРЦЕН. Да, а я не поеду.
КОНСУЛ. ВЫ, очевидно, имеете в виду всеподданнейше просить об отсрочке исполнения воли его императорского (встает.)…
ГЕРЦЕН. Нет, нет. Я, кажется, не мог более ясно выразиться. Я не прошу об отсрочке. Я отказываюсь ехать когда бы то ни было.
КОНСУЛ. А, вы просите об отсрочке на неопределенный срок? Вы нездоровы, возможно, слишком нездоровы, чтобы ехать. На то есть прецеденты.
ГЕРЦЕН. ОДИН ИЗ нас, кажется, действительно не совсем здоров. Мое здоровье в отличном состоянии, особенно психическое здоровье, так что это, должно быть, вы. Или вы и вправду думаете, что я покорно подставлю руки под кандалы его императорского…Да сядьте вы, бога ради.
Ко н с УЛ. Но мне что вы прикажете делать? Поставьте себя в мое положение. Если мне придется выступать в роли посредника при акте неповиновения воле его имп… (Начинает вставать, но одергивает себя.) величества, мое имя привлечет к себе внимание в самом неблагоприятном контексте. Может даже сложиться впечатление, что я забыл о своем долге, потворствуя действиям, оскорбительным для величия престола и способным вызвать высочайшее неудовольствие.
ГЕРЦЕН (его это начинает забавлять). А, я, кажется, начинаю вас понимать. По-моему, нам надо выпить. Рокко! Vino. (Зовет Рокко, который прерывает свою арию, чтобы принести вина.) Отчего бы мне лично не написать графу Орлову? Тогда вы можете ничего и не знать о моем ответе.
КОНСУЛ. Правда? Вы могли бы ему написать? Я был бы вам крайне признателен.
Герцен садится писать. Подают вино.
У вас праздник? ГЕРЦЕН. Да, мы встречаем мою мать. Она ездила в Париж с одним из моих детей.
Они возвращаются сегодняшним пароходом из Марселя. КОНСУЛ. Ваш мальчик, который глухой? ГЕРЦЕН. А я все думал, зачем Орлов здесь держит генерального консула! КОНСУЛ. Нет, нет… каков эгоист! Я часто вижу ваших детей, когда они играют на пляже со своей няней.
НАТАЛИ входит на веранду вместе с САЗОНОВЫМ.
НАТАЛИ. Посмотри, кто к нам пожаловал из Женевы!
ГЕРЦЕН (консулу). Позвольте вам представить мою жену. Это господин… КОНСУЛ. Баев, русский консул.
Натали испугана.
НАТАЛИ. ЧТО?.. (Герцену.)Что случилось? ГЕРЦЕН. Ничего не случилось. Все в совершенном порядке. (Консулу.) Кто…
Сазонов становится обходительным.
САЗОНОВ. ХМ, Я впечатлен. Я, кажется, никому не говорил, что приезжаю.
Коне УЛ. У меня было дело к господину Герцену.
Сазонов скептически смеется.
САЗОНОВ. Конечно. Передайте графу Орлову мои комплименты… Он отлично осведомлен.
Коне УЛ. Вы знаете графа Орлова?
САЗОНОВ. Нет. Но я смею думать, что он знает меня. Когда я жил в Париже, я был источником его постоянного раздражения.
ГЕРЦЕН. Садись, налить тебе чего-нибудь?..
САЗОНОВ (не обращая внимания на Герцена). Вы, наверное, много слышали о моей… деятельности в Женеве. Передайте Орлову, что мы с ним однажды обязательно встретимся.
КОНСУЛ. Непременно. Как ему о вас доложить?
САЗОНОВ. Просто скажите… голубой соловей продолжает полет… Он поймет.
Герцен расписывается и заклеивает письмо.
ГЕ р ц Е н. Ну вот и готово.
Консул принимает письмо и раскланивается с Натали и Сазоновым. Герцен провожает его. Смена времени. Вечер. НАТАЛИ И Рокко, может быть еще и служанка, делают последние приготовления к встрече. Китайские фонарики, флажки, игрушки на столе и плакат "Добро пожаловать, Коля". (В идеале Саша принимал бы участие в приготовлениях, но ему уже 11 лет. Его сестре, Тате, которую зрители так и не видели, было бы семь.) САЗОНОВ тоже делает вид, что помогает, но скоро бросает и продолжает говорить и пить. Натали его почти не слушает.
САЗОНОВ. Я получил письмо от Боткина…
НАТАЛИ. Почему их до сих пор нет? Надо было мне поехать с Александром встречать пароход…
САЗОНОВ. Москва была вся украшена к открытию железной дороги. Николай был в восторге. Он лично осмотрел каждый мост и каждый туннель. Аппетит его немецких родственников произвел сенсацию в вокзальном буфете.
НАТАЛИ (рассеянна). Что ж они так опаздывают. Это все, наверное, из-за бабушкиных сундуков. Она путешествует, словно эрцгерцогиня…
САЗОНОВ. ИХ КТО-ТО сопровождает?
НАТАЛ и. Только ее служанка и Шпильман - Колин учитель. (Рокко.) Per favore, vai a andate a vendere se vengono1.
Рокко. Si, senora.
Рокко встречает ГЕРЦЕНА на краю сцены. 1ерцен проходит мимо него. Натали его замечает.
НАТАЛИ. Александр?.. Где они?
ГЕРЦЕН. ОНИ не приедут. Пароход из Марселя… не придет. (Обнимает ее и начинает плакать.) НАТАЛИ (в недоумении). Как, они совсем не приедут?
ГЕРЦЕН. Нет. Случилось несчастье… В море… О Натали! 1 Пожалуйста, пойдите и посмотрите, не едут ли (ит.).
НАТАЛИ. Когда приедет Коля?
ГЕРЦЕН. ОН никогда не приедет… Прости.
Натали вырывается из его объятий и начинает его колотить.
НАТАЛИ. Не смей так говорить! (Убегает внутрь дома.) ГЕРЦЕН (РОККО). Убери это все. (Указывает на украшения.) САЗОНОВ. Господи… что случилось?
ГЕРЦЕН. ОНИ столкнулись с другим кораблем. Сто человек утонуло. (Рокко.) Sbarazzatevi tutto questo1.
ГЕРЦЕН следует за Натали внутрь дома. Она начинает выть от горя. Рокко нерешительно начинает задувать свечи.
Август 1852 г.
Ночь. ГЕРЦЕН стоит у поручней на палубе пересекающего Ла-Манш парохода. Через некоторое время он осознает, что рядом стоит БАКУНИН.
БАКУНИН. Куда мы плывем? У кого есть карта? 1 Убери это все (ит.).
ГЕРЦЕН. Бакунин? Ты умер?
БАКУНИН. Нет.
ГЕРЦЕН. ЭТО хорошо. Я только что о тебе думал, и вдруг ты… как ни странно… и выглядишь совершенно так же, как в тот дождливый вечер, когда я провожал тебя в Кронштадт, где тебя ждал пароход. Помнишь?
БАКУНИН. ТЫ был единственным, кто пришел проститься.
ГЕРЦЕН. А теперь ты единственный, кто пришел проводить меня!
БАКУНИН. Куда теперь?
ГЕ р ц Е н. В Англию.
БАКУНИН. ОДИН?
ГЕ Р ц Е н. Натали умерла, три месяца назад… Мы потеряли Колю. Он погиб в море, вместе с ним моя мать и молодой человек, который учил его говорить. Никого из них не нашли. Натали этого не вынесла. Она ждала еще одного ребенка, и после родов у нее уже не было сил жить. Младенец тоже умер.
БАКУНИН. Мой бедный друг.
ГЕРЦЕН. АХ, Михаил, если бы ты слышал, как Коля говорил! Это было так забавно и трогательно… Он понимал все, что ему говорили, и, готов поклясться, он тебя слушал! Хуже всего то… (Он почти срывается.) Если бы только это случилось не ночью… Он не слышал в темноте - не видел губ.
БАКУНИН. Маленький Коля - его жизнь оборвалась так рано! Кто этот Молох?
ГЕРЦЕН. Нет, не то, совсем не то. Его жизнь была такой, какой была. Оттого что дети взрослеют, мы думаем, что их предназначение - взрослеть. Но предназначение ребенка в том, чтобы быть ребенком. Природа не пренебрегает тем, что живет всего лишь день. Жизнь вливает себя целиком в каждое мгновение. Разве мы меньше ценим лилию от того, что она сделана не из кварца и не на века. Где песня, когда ее спели, или танец, когда его станцевали? Только люди хотят быть хозяевами своего будущего. Мы твердим себе, что у мироздания нет других забот, кроме наших судеб. Каждый день, каждый час, каждую минуту мы видим непредсказуемый хаос истории, но думаем, что художник что-то перепутал. Где единство, где смысл величайшего творения природы? Ведь должна же непредсказуемость течения миллионов ручейков случайности и своеволия быть уравновешена прямым как стрела подземным потоком, который всех нас несет туда, где нам назначено быть. Но такого места на Земле нет, потому оно и зовется Утопией. В гибели ребенка не больше смысла, чем в гибели армий или наций. Был ли ребенок счастлив, пока он жил? Вот должный вопрос, единственный вопрос. Если мы не можем устроить даже собственного счастья, то каким же надо обладать запредельным самомнением, чтобы думать, что мы можем устроить счастье тех, кто идет за нами. (Пауза.) Что с тобой случилось, Бакунин? Тебя предали?
БАКУНИН. Нет, просто революции кончились. Когда солдаты схватили меня, мне было уже все равно. Я просто хотел спать. Спасибо за деньги! Мне разрешали покупать сигары и книги. Я выучил английский! (С акцентом.) "Mary and George go to the seaside"1. Как поживает Георг? Поблагодари его от меня. И Эмма прислала мне сто франков. Небольшие деньги приходили от демократов со всего мира, от незнакомых людей. Братство обездоленных - не только метафизика.
ГЕРЦЕН. Я слышал, светские дамы собрали деньги, чтобы устроить твой побег, когда тебя переправляли в Россию. 1 "Мэри и Джордж едут к морю" (англ.).
БАКУНИН. Вероятно, граф Орлов тоже об этом слышал - на границе меня ждали двадцать казаков, чтобы препроводить в Петропавловскую крепость. Нет, теперь дело за революцией. ГЕРЦЕН. Какой революцией? БАКУНИН. За русской революцией. Немцы и французы подложили нам свинью - они были готовы избавиться от привилегий аристократии, но грудью встали на защиту частной собственности. ГЕ Р Ц Е н. А чего же ты ждал? БАКУНИН. ЧТО Ж ТЫ мне этого раньше не сказал? ГЕРЦЕН. ТЫ не слушал. БАКУНИН.А почему я должен был слушать? БАКУНИН. У бедных было больше голосов, чем у богатых. Кто бы мог подумать, что все так выйдет. ГЕРЦЕН. Еще Прудон говорил, что всеобщее голосование - контрреволюционно. БАКУНИН. Он продолжал настаивать на своем, Пьер Жозеф. Я объяснял ему Гегеля. Его жена накрывала ужин у камина, шла спать, вставала, накрывала завтрак, а мы все сидели у остывшего очага и говорили о категориях… Хорошее было время, Герцен. ГЕРЦЕН. Эх, Бакунин.
БАКУНИН. МЫ были там, когда рождалась Вторая республика. Это было самое счастливое время моей жизни.
ГЕРЦЕН. Революция приказала долго жить, а теперь и Республика вместе с ней. Несколько тысяч арестов - и президент Луи Наполеон Бонапарт становится императором Наполеоном. Людям оказалось все равно. Это был выход для Республики, которая устыдилась сама себя. Вторая империя стала хорошим завершением парижского сезона. Ожидаются серьезные изменения в мебели и женской моде. Ты прав, с русским западничеством покончено. Цивилизация прошла нас стороной, мы проходили по ведомству географии, а не истории, так что нас все это почти не задело. Теперь мы можем, не отвлекаясь, заняться делом.
БАКУНИН. Я не мог дождаться, когда окажусь на Западе. Но ответ все это время был у нас за спиной. Крестьянская революция, Герцен! Маркс надул нас. Он просто городской сноб, для него крестьяне - это не люди, это сельское хозяйство, как коровы или репа. Но он не знает русских крестьян! За ними история бунтов, и мы забыли об этом.
ГЕРЦЕН. Остановись-остановись.
БАКУНИН. Я не имею в виду набожных седобородых старцев - оставим их славянофилам. Я имею в виду мужчин и женщин, готовых спалить все вокруг, вздернуть на суку помещика и насадить на вилы головы жандармов! ГЕРЦЕН. Остановись! - "Разрушение - это творческая сила!" Ты такой ребенок! Мы должны сами идти к людям, вести их за собой шаг за шагом. У России есть шанс. Деревенская община может стать основой настоящего народничества - не ак-саковский сентиментальный патернализм и не бесчувственный бюрократизм социалистической элиты, а самоуправление снизу. Русский социализм! После французского фарса я был в отчаянии… Россия спасла меня… Ты здесь, Михаил?! БАКУНИН. О да. Если ты прав, я здесь надолго. (Уходит.) ГЕРЦЕН. НИ у кого нет карты. Карты вообще нет. На Западе в следующий раз может победить социализм, но это не конечная точка истории. Социализм тоже дойдет до крайностей, до нелепостей, и Европа снова затрещит по швам. Границы изменятся, нации расколются, города заполыхают… рухнет закон, образование, промышленность, загниют поля, к власти придут военные, а капиталы вывезут в Англию и Америку… Снова начнется война между босяками и обутыми. Она будет кровавой, скорой и несправедливой, и Европа после нее станет похожа на Чехию после Гуситских войн. Тебе жаль цивилизации? Мне тоже жаль.
Слышен голос Натали - из прошлого, - зовущий снова и снова Колю.
НАТАЛИ (за сценой). Коля!
Вдалеке раскат грома.
ГЕРЦЕН. ОН не слышит тебя.
НАТАЛИ (за сценой). Коля!
ГЕРЦЕН. Прости меня, Натали. Прости.
Лето 1846 г.
Соколово, как раньше. Продолжение. Вдалеке слышен раскат грома. Голос Натали по-прежнему зовет Колю. САША останавливается, чтобы посмотреть и прислушаться. Мужские голоса доносятся издалека. Это ГЕРЦЕН и его друзья перекликаются во время поисков. Входит ОГАРЕВ и окликает Натали.
ОГАРЕВ. КОЛЯ здесь! Он со мной. НАТАЛИ (входит). О слава тебе, Господи… слава Богу. ОГАРЕВ. Без паники, без паники… Он шел вдоль канавы и весь перепачкался.
Натали перебегает через сцену.
HAT АЛ и (за сценой). Мама боялась, что потеряла тебя! Пойдем, будем тебя отмывать в ручье. (Удаляясь.) Александр!.. Мы здесь!..
Огарев по-прежнему держит Сашину удочку и стеклянную банку из-под варенья. Вдалеке слышны мужские голоса. Они кричат друг другу, что Коля нашелся. Последний раскат грома.
ОГАРЕВ. Жизнь, жизнь… (Саше.) Тебе папа когда-нибудь рассказывал, как мы с ним познакомились и стали лучшими друзьями?
САША. Неправда, я вас не знаю.
О ГАР Е В. Правда! Твоего отца я знал еще до твоего рождения! Это был самый счастливый день в моей жизни - тот день. Мы взялись за руки и все вместе встали на колени, - твои мать и отец, и моя жена и я, и… Но ты прав, потом я надолго уехал. (Пауза.) Нет, самый счастливый день в моей жизни был задолго до того, на Воробьевых горах, и мы с твоим отцом… взбежали на самый верх. Солнце садилось над распростертой перед нами Москвой, и мы поклялись… стать революционерами. Мне было тринадцать лет. (У него вырывается легкий смешок, он смотрит в небо.) Гроза прошла стороной.
ГЕРЦЕН (за сценой). Ник!.. (Входит с письмом от Орлова.)
ОГАРЕВ. Скажи Саше, кто я.
ГЕРЦЕН. Смотри… от графа Орлова. (Передает письмо Огареву, который начинает его читать.) (Саше.) Ник? Ник - мой лучший друг.
Огарев возвращает письмо Герцену.
ОГАРЕВ (Саше). Видишь? (Радостно обнимает Герцена, поздравляет его.
Входит НАТАЛИ с КОЛЕЙ на руках. Входят ГРАНОВСКИЙ, КЕТЧЕР и ТУРГЕНЕВ. Медленное затемнение, когда они все собираются у места для пикника.
Конец
БАКУНИН. Мой бедный друг.
ГЕРЦЕН. АХ, Михаил, если бы ты слышал, как Коля говорил! Это было так забавно и трогательно… Он понимал все, что ему говорили, и, готов поклясться, он тебя слушал! Хуже всего то… (Он почти срывается.) Если бы только это случилось не ночью… Он не слышал в темноте - не видел губ.
БАКУНИН. Маленький Коля - его жизнь оборвалась так рано! Кто этот Молох?
ГЕРЦЕН. Нет, не то, совсем не то. Его жизнь была такой, какой была. Оттого что дети взрослеют, мы думаем, что их предназначение - взрослеть. Но предназначение ребенка в том, чтобы быть ребенком. Природа не пренебрегает тем, что живет всего лишь день. Жизнь вливает себя целиком в каждое мгновение. Разве мы меньше ценим лилию от того, что она сделана не из кварца и не на века. Где песня, когда ее спели, или танец, когда его станцевали? Только люди хотят быть хозяевами своего будущего. Мы твердим себе, что у мироздания нет других забот, кроме наших судеб. Каждый день, каждый час, каждую минуту мы видим непредсказуемый хаос истории, но думаем, что художник что-то перепутал. Где единство, где смысл величайшего творения природы? Ведь должна же непредсказуемость течения миллионов ручейков случайности и своеволия быть уравновешена прямым как стрела подземным потоком, который всех нас несет туда, где нам назначено быть. Но такого места на Земле нет, потому оно и зовется Утопией. В гибели ребенка не больше смысла, чем в гибели армий или наций. Был ли ребенок счастлив, пока он жил? Вот должный вопрос, единственный вопрос. Если мы не можем устроить даже собственного счастья, то каким же надо обладать запредельным самомнением, чтобы думать, что мы можем устроить счастье тех, кто идет за нами. (Пауза.) Что с тобой случилось, Бакунин? Тебя предали?
БАКУНИН. Нет, просто революции кончились. Когда солдаты схватили меня, мне было уже все равно. Я просто хотел спать. Спасибо за деньги! Мне разрешали покупать сигары и книги. Я выучил английский! (С акцентом.) "Mary and George go to the seaside"1. Как поживает Георг? Поблагодари его от меня. И Эмма прислала мне сто франков. Небольшие деньги приходили от демократов со всего мира, от незнакомых людей. Братство обездоленных - не только метафизика.
ГЕРЦЕН. Я слышал, светские дамы собрали деньги, чтобы устроить твой побег, когда тебя переправляли в Россию. 1 "Мэри и Джордж едут к морю" (англ.).
БАКУНИН. Вероятно, граф Орлов тоже об этом слышал - на границе меня ждали двадцать казаков, чтобы препроводить в Петропавловскую крепость. Нет, теперь дело за революцией. ГЕРЦЕН. Какой революцией? БАКУНИН. За русской революцией. Немцы и французы подложили нам свинью - они были готовы избавиться от привилегий аристократии, но грудью встали на защиту частной собственности. ГЕ Р Ц Е н. А чего же ты ждал? БАКУНИН. ЧТО Ж ТЫ мне этого раньше не сказал? ГЕРЦЕН. ТЫ не слушал. БАКУНИН.А почему я должен был слушать? БАКУНИН. У бедных было больше голосов, чем у богатых. Кто бы мог подумать, что все так выйдет. ГЕРЦЕН. Еще Прудон говорил, что всеобщее голосование - контрреволюционно. БАКУНИН. Он продолжал настаивать на своем, Пьер Жозеф. Я объяснял ему Гегеля. Его жена накрывала ужин у камина, шла спать, вставала, накрывала завтрак, а мы все сидели у остывшего очага и говорили о категориях… Хорошее было время, Герцен. ГЕРЦЕН. Эх, Бакунин.
БАКУНИН. МЫ были там, когда рождалась Вторая республика. Это было самое счастливое время моей жизни.
ГЕРЦЕН. Революция приказала долго жить, а теперь и Республика вместе с ней. Несколько тысяч арестов - и президент Луи Наполеон Бонапарт становится императором Наполеоном. Людям оказалось все равно. Это был выход для Республики, которая устыдилась сама себя. Вторая империя стала хорошим завершением парижского сезона. Ожидаются серьезные изменения в мебели и женской моде. Ты прав, с русским западничеством покончено. Цивилизация прошла нас стороной, мы проходили по ведомству географии, а не истории, так что нас все это почти не задело. Теперь мы можем, не отвлекаясь, заняться делом.
БАКУНИН. Я не мог дождаться, когда окажусь на Западе. Но ответ все это время был у нас за спиной. Крестьянская революция, Герцен! Маркс надул нас. Он просто городской сноб, для него крестьяне - это не люди, это сельское хозяйство, как коровы или репа. Но он не знает русских крестьян! За ними история бунтов, и мы забыли об этом.
ГЕРЦЕН. Остановись-остановись.
БАКУНИН. Я не имею в виду набожных седобородых старцев - оставим их славянофилам. Я имею в виду мужчин и женщин, готовых спалить все вокруг, вздернуть на суку помещика и насадить на вилы головы жандармов! ГЕРЦЕН. Остановись! - "Разрушение - это творческая сила!" Ты такой ребенок! Мы должны сами идти к людям, вести их за собой шаг за шагом. У России есть шанс. Деревенская община может стать основой настоящего народничества - не ак-саковский сентиментальный патернализм и не бесчувственный бюрократизм социалистической элиты, а самоуправление снизу. Русский социализм! После французского фарса я был в отчаянии… Россия спасла меня… Ты здесь, Михаил?! БАКУНИН. О да. Если ты прав, я здесь надолго. (Уходит.) ГЕРЦЕН. НИ у кого нет карты. Карты вообще нет. На Западе в следующий раз может победить социализм, но это не конечная точка истории. Социализм тоже дойдет до крайностей, до нелепостей, и Европа снова затрещит по швам. Границы изменятся, нации расколются, города заполыхают… рухнет закон, образование, промышленность, загниют поля, к власти придут военные, а капиталы вывезут в Англию и Америку… Снова начнется война между босяками и обутыми. Она будет кровавой, скорой и несправедливой, и Европа после нее станет похожа на Чехию после Гуситских войн. Тебе жаль цивилизации? Мне тоже жаль.
Слышен голос Натали - из прошлого, - зовущий снова и снова Колю.
НАТАЛИ (за сценой). Коля!
Вдалеке раскат грома.
ГЕРЦЕН. ОН не слышит тебя.
НАТАЛИ (за сценой). Коля!
ГЕРЦЕН. Прости меня, Натали. Прости.
Лето 1846 г.
Соколово, как раньше. Продолжение. Вдалеке слышен раскат грома. Голос Натали по-прежнему зовет Колю. САША останавливается, чтобы посмотреть и прислушаться. Мужские голоса доносятся издалека. Это ГЕРЦЕН и его друзья перекликаются во время поисков. Входит ОГАРЕВ и окликает Натали.
ОГАРЕВ. КОЛЯ здесь! Он со мной. НАТАЛИ (входит). О слава тебе, Господи… слава Богу. ОГАРЕВ. Без паники, без паники… Он шел вдоль канавы и весь перепачкался.
Натали перебегает через сцену.
HAT АЛ и (за сценой). Мама боялась, что потеряла тебя! Пойдем, будем тебя отмывать в ручье. (Удаляясь.) Александр!.. Мы здесь!..
Огарев по-прежнему держит Сашину удочку и стеклянную банку из-под варенья. Вдалеке слышны мужские голоса. Они кричат друг другу, что Коля нашелся. Последний раскат грома.
ОГАРЕВ. Жизнь, жизнь… (Саше.) Тебе папа когда-нибудь рассказывал, как мы с ним познакомились и стали лучшими друзьями?
САША. Неправда, я вас не знаю.
О ГАР Е В. Правда! Твоего отца я знал еще до твоего рождения! Это был самый счастливый день в моей жизни - тот день. Мы взялись за руки и все вместе встали на колени, - твои мать и отец, и моя жена и я, и… Но ты прав, потом я надолго уехал. (Пауза.) Нет, самый счастливый день в моей жизни был задолго до того, на Воробьевых горах, и мы с твоим отцом… взбежали на самый верх. Солнце садилось над распростертой перед нами Москвой, и мы поклялись… стать революционерами. Мне было тринадцать лет. (У него вырывается легкий смешок, он смотрит в небо.) Гроза прошла стороной.
ГЕРЦЕН (за сценой). Ник!.. (Входит с письмом от Орлова.)
ОГАРЕВ. Скажи Саше, кто я.
ГЕРЦЕН. Смотри… от графа Орлова. (Передает письмо Огареву, который начинает его читать.) (Саше.) Ник? Ник - мой лучший друг.
Огарев возвращает письмо Герцену.
ОГАРЕВ (Саше). Видишь? (Радостно обнимает Герцена, поздравляет его.
Входит НАТАЛИ с КОЛЕЙ на руках. Входят ГРАНОВСКИЙ, КЕТЧЕР и ТУРГЕНЕВ. Медленное затемнение, когда они все собираются у места для пикника.
Конец
ВЫБРОШЕННЫЕ НА БЕРЕГ
г
Действующие лица
АЛЕКСАНДР ГЕРЦЕН, русский в изгнании
САША ГЕРЦЕН, его сын
TATA ГЕРЦЕН, ДОЧЬ Герцена
ОЛЬГА ГЕРЦЕН, ДОЧЬ Герцена и Наташи
МАРИЯ ФРОММ, НЯНЯ, немка
ГОТФРИД КИНКЕЛЬ, немец в изгнании ИОАННА КИНКЕЛЬ, его жена МАЛЬВИДА ФОН МАЙЗЕНБУГ, немка в изгнании АРНОЛЬД РУГЕ, немец в изгнании КАРЛ МАРКС, немецкий коммунист в изгнании ЭРНСТ ДЖОНС, английский радикал АЛЕКСАНДР ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН, французский социалист в изгнании ЛУИ БЛАН, французский социалист в изгнании СТАНИСЛАВ ВОРЦЕЛЬ, польский националист в изгнании ДЖУЗЕППЕ МАДЗИНИ, итальянский националист ЛАЙОШ КОШУТ, лидер венгерских националистов в изгнании КАПИТАН ПЕКС, "адъютант" Кошута АЛЬФОНС ДЕ Билль, адъютант Ледрю-Роллена
ГОРНИЧНАЯ
ЛЕОН ЗЕНКОВИЧ, польский эмигрант
Эмилия Джонс, жена Джонса Людвиг ЧЕРНЕЦКИЙ, поляк, владелец типографии СТАНИСЛАВ ТХОЖЕВСКИЙ, хозяин книжного магазина МИХАИЛ БАКУНИН, русский анархист в изгнании НИКОЛАЙ О г АР ЕВ, ПОЭТ И соредактор "Колокола" НАТАЛИ ОГАРЕВА, его жена Миссис Блэйни, няня у Герценов Польский ЭМИГРАНТ ИВАН ТУРГЕНЕВ, русский писатель МЭРИ СЕТЕРЛЕНД, любовница Огарева ГЕНРИ СЕТЕРЛЕНД,сын Мэри НИКОЛАЙ ЧЕРНЫШЕВСКИЙ, русский редактор, радикал ДОКТОР, нигилист ПЕРОТКИН, гость ИЗ РОССИИ
СЕМЛОВ, ГОСТЬ ИЗ РОССИИ
КОРФ, русский офицер
I ПАВЕЛ ВЕТОШНИКОВ, гость из России АлЕКСАНДР СЛЕПЦОВ, русский революционер ЛИЗА, ДОЧЬ Александра и Натали ТЕ РЕЗИ НА, жена Саши Действие происходит между 1853-м и 1865 гг. в Лондоне и Женеве.
Действие первое •??:?? -,
Февраль 1853 г.
Лондон. Дом Герценов в Хэмпстеде. АЛЕКСАНДР ГЕРЦЕН (40 лет) спит в кресле. Он окружен сновидениями. Комната вначале кажется безграничной. Пространство остается малоопределенным. Оно используется как череда различных помещений, адресов и иногда (сейчас, например) - как улица. Шумит ветер. Поют птицы. САША ГЕРЦЕН (13 лет) бежит, пятясь, через сцену и тянет за собой воздушного змея на бечевке. Рядом с ним молодая няня, МАРИЯ ФРОММ. Она занята ТАТОЙ ГЕРЦЕН (8 лет), и двухлетней Ольгой, которая спит в детской коляске. Герцен говорит, не вставая с кресла.
МАРИЯ. Спускай его, пора идти домой!
САША. Нет, не пора!
МАРИЯ (вслед убегающему Саше). Я скажу твоему отцу!
ГЕ Р ц Е н. Ты видишь, Тата?.. Собор Святого Павла… Здание парламента…
ТАТА. Папа, я знаю, почему его называют парламентом… Это потому, что его видно с Парламентского холма.
Возвращается САША. ОН громко негодует, сматывая оторвавшуюся бечевку.
САША. Порвалась!
МАРИЯ. Не буди Ольгу…
ТАТА. Смотрите! Вон он летит! Выше всех!
САША. Ну конечно, выше всех, если веревка оборвалась!
МАРИЯ (ищет в коляске). Она обронила перчатку, придется вернуться и отыскать.
ГЕРЦЕН. Она у тебя в кармане.
МАРИЯ. Да вот же она, у меня в кармане!
ГЕРЦЕН. Знаете, если мы здесь останемся, нам придется выучить айсейский язык.
САША. "I say, I say!"1 ГЕРЦЕН (поправляет, растягивая гласные). "I say, I say!" САША уходит вслед за МАРИЕЙ, ТАТОЙ И Ольгой. 1 Послушайте! (англ.) АША (передразнивает, уходя). "I say, I say!" Герцену снится, что на Парламентском холме многолюдно. Эмигранты, политические беженцы, из Германии, Франции, Польши, Италии и Венгрии - все пришли подышать свежим воздухом.
Немцы: ГОТФРИД КИНКЕЛЬ (37 лет) - высокий седеющий поэт с головой Иова, нелепо сидящей на туловище аккуратного профессора. Он преданный поклонник своего собственного таланта, хотя его приятная жена Иоанна (32 лет) не слишком ему в этом уступает. МАЛЬВИДА ФОН МАЙЗЕНБУГ (36 лет), их друг - она некрасива, умна, не замужем и романтична. АРНОЛЬД РУГЕ (50 лет) - неудавшийся журналист-радикал, озлобившийся и исполненный ощущением собственной важности. КАРЛ МАРКС (34 лет). Его спутник - в виде исключения англичанин - ЭРНСТ Джонс, известный чартист из среднего класса.
Французы: АЛЕКСАНДР ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН (45 лет), большого роста, лидер фракции "официальных" (буржуазных) республиканцев в изгнании, в сопровождении адъютанта-де Билля; ЛУИ БЛАН (41 года), маленького роста, лидер социалистической фракции республиканцев в изгнании.
Поляк - граф ВОРЦЕЛЬ (53 лет), революционер-аристократ, тонкая душа, страдает астмой. Итальянец - знаменитый революционер ДЖУЗЕППЕ МАДЗИНИ (47 лет). Венгры: ЛАЙОШ КОШУТ (51 года), герой венгерской революции, импозантный вождь в изгнании. Его адъютант, ПЕКС, одет в полувоенный костюм.
Первыми появляются супруги КИНКЕЛИ И МАЛЬВИДА.
ИОАННА. Сердце мое, мы надели сегодня наш специальный жилет? Мне делается страшно от одной мысли, что ты можешь простудиться!
КИНКЕЛЬ. Свет моей жизни, простуда бежит в смятении при одном виде нашего специального жилета.
ИОАННА. Я подарила Готфриду жизненно необходимый предмет.
МАЛЬВИДА. Фланелевый? Сама я свято верю во фланель.
ИОАННА. Любимый мой, разреши Мальви-де посмотреть. Только не кричи, когда он его вытащит.
Между тем КОШУТ и ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН вошли порознь, каждый со своим адъютантом. Иоанна помогает Кинкелю расстегнуть пальто. Мальвида слегка взвизгивает.
МАЛЬВИДА. О! Можно подержать?
МАДЗИНИ, входя, тепло приветствует Ко-шута. Одновременно входит Джонс, сопровождающий МАРКСА, И ВИДИТ Ледрю-Роллена.
МАДЗИНИ. Кошут! Carissimo!1 Д ж о н с. I say! Ледрю-Роллен! И верховный правитель Кошут! I say! МАДЗИНИ (замечаяЛедрю-Роллена). Ministre!
Bravissimo!2 (Представляя.) Вы знакомы с Кошутом… Джонс (одновременно обращаясь к Кошуту).
Вы знакомы с Ледрю-Ролленом?
Кошут и Ледрю-Роллен узнают друг друга с удивлением и восторгом.
ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН. Позвольте обнять вас! Франция приветствует героя великой Венгрии!
Ко ШУТ. Ваше благородство, вашу отвагу, вашу жертву будут помнить повсюду, где горит факел свободы!
КИНКЕЛЬ (Иоанне и Малъвиде). Не смотрите. Там этот мерзавец Маркс. 1 Дорогой! (ит.) 2 Министр! Брависсимо! (фр.)
I ПАВЕЛ ВЕТОШНИКОВ, гость из России АлЕКСАНДР СЛЕПЦОВ, русский революционер ЛИЗА, ДОЧЬ Александра и Натали ТЕ РЕЗИ НА, жена Саши Действие происходит между 1853-м и 1865 гг. в Лондоне и Женеве.
Действие первое •??:?? -,
Февраль 1853 г.
Лондон. Дом Герценов в Хэмпстеде. АЛЕКСАНДР ГЕРЦЕН (40 лет) спит в кресле. Он окружен сновидениями. Комната вначале кажется безграничной. Пространство остается малоопределенным. Оно используется как череда различных помещений, адресов и иногда (сейчас, например) - как улица. Шумит ветер. Поют птицы. САША ГЕРЦЕН (13 лет) бежит, пятясь, через сцену и тянет за собой воздушного змея на бечевке. Рядом с ним молодая няня, МАРИЯ ФРОММ. Она занята ТАТОЙ ГЕРЦЕН (8 лет), и двухлетней Ольгой, которая спит в детской коляске. Герцен говорит, не вставая с кресла.
МАРИЯ. Спускай его, пора идти домой!
САША. Нет, не пора!
МАРИЯ (вслед убегающему Саше). Я скажу твоему отцу!
ГЕ Р ц Е н. Ты видишь, Тата?.. Собор Святого Павла… Здание парламента…
ТАТА. Папа, я знаю, почему его называют парламентом… Это потому, что его видно с Парламентского холма.
Возвращается САША. ОН громко негодует, сматывая оторвавшуюся бечевку.
САША. Порвалась!
МАРИЯ. Не буди Ольгу…
ТАТА. Смотрите! Вон он летит! Выше всех!
САША. Ну конечно, выше всех, если веревка оборвалась!
МАРИЯ (ищет в коляске). Она обронила перчатку, придется вернуться и отыскать.
ГЕРЦЕН. Она у тебя в кармане.
МАРИЯ. Да вот же она, у меня в кармане!
ГЕРЦЕН. Знаете, если мы здесь останемся, нам придется выучить айсейский язык.
САША. "I say, I say!"1 ГЕРЦЕН (поправляет, растягивая гласные). "I say, I say!" САША уходит вслед за МАРИЕЙ, ТАТОЙ И Ольгой. 1 Послушайте! (англ.) АША (передразнивает, уходя). "I say, I say!" Герцену снится, что на Парламентском холме многолюдно. Эмигранты, политические беженцы, из Германии, Франции, Польши, Италии и Венгрии - все пришли подышать свежим воздухом.
Немцы: ГОТФРИД КИНКЕЛЬ (37 лет) - высокий седеющий поэт с головой Иова, нелепо сидящей на туловище аккуратного профессора. Он преданный поклонник своего собственного таланта, хотя его приятная жена Иоанна (32 лет) не слишком ему в этом уступает. МАЛЬВИДА ФОН МАЙЗЕНБУГ (36 лет), их друг - она некрасива, умна, не замужем и романтична. АРНОЛЬД РУГЕ (50 лет) - неудавшийся журналист-радикал, озлобившийся и исполненный ощущением собственной важности. КАРЛ МАРКС (34 лет). Его спутник - в виде исключения англичанин - ЭРНСТ Джонс, известный чартист из среднего класса.
Французы: АЛЕКСАНДР ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН (45 лет), большого роста, лидер фракции "официальных" (буржуазных) республиканцев в изгнании, в сопровождении адъютанта-де Билля; ЛУИ БЛАН (41 года), маленького роста, лидер социалистической фракции республиканцев в изгнании.
Поляк - граф ВОРЦЕЛЬ (53 лет), революционер-аристократ, тонкая душа, страдает астмой. Итальянец - знаменитый революционер ДЖУЗЕППЕ МАДЗИНИ (47 лет). Венгры: ЛАЙОШ КОШУТ (51 года), герой венгерской революции, импозантный вождь в изгнании. Его адъютант, ПЕКС, одет в полувоенный костюм.
Первыми появляются супруги КИНКЕЛИ И МАЛЬВИДА.
ИОАННА. Сердце мое, мы надели сегодня наш специальный жилет? Мне делается страшно от одной мысли, что ты можешь простудиться!
КИНКЕЛЬ. Свет моей жизни, простуда бежит в смятении при одном виде нашего специального жилета.
ИОАННА. Я подарила Готфриду жизненно необходимый предмет.
МАЛЬВИДА. Фланелевый? Сама я свято верю во фланель.
ИОАННА. Любимый мой, разреши Мальви-де посмотреть. Только не кричи, когда он его вытащит.
Между тем КОШУТ и ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН вошли порознь, каждый со своим адъютантом. Иоанна помогает Кинкелю расстегнуть пальто. Мальвида слегка взвизгивает.
МАЛЬВИДА. О! Можно подержать?
МАДЗИНИ, входя, тепло приветствует Ко-шута. Одновременно входит Джонс, сопровождающий МАРКСА, И ВИДИТ Ледрю-Роллена.
МАДЗИНИ. Кошут! Carissimo!1 Д ж о н с. I say! Ледрю-Роллен! И верховный правитель Кошут! I say! МАДЗИНИ (замечаяЛедрю-Роллена). Ministre!
Bravissimo!2 (Представляя.) Вы знакомы с Кошутом… Джонс (одновременно обращаясь к Кошуту).
Вы знакомы с Ледрю-Ролленом?
Кошут и Ледрю-Роллен узнают друг друга с удивлением и восторгом.
ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН. Позвольте обнять вас! Франция приветствует героя великой Венгрии!
Ко ШУТ. Ваше благородство, вашу отвагу, вашу жертву будут помнить повсюду, где горит факел свободы!
КИНКЕЛЬ (Иоанне и Малъвиде). Не смотрите. Там этот мерзавец Маркс. 1 Дорогой! (ит.) 2 Министр! Брависсимо! (фр.)
1
МАРКС (Джонсу). Так вы по-прежнему знаетесь с этим поганым мешком с гнойными потрохами, с этим Ледрю-Ролленом?
Джонс. О! Isay!
МАРКС. Кошут и не заметил, как история стерла его со своих подметок. Что до Мадзини, то от прыща на моей заднице больше пользы, чем от итальянского националиста.
КИНКЕЛЬ (Иоанне и Малъвиде). Каков мошенник!
Все оскорбления произносятся таким образом, чтобы они не были слышны оскорбляемым. Маркс встречается глазами с Кинкелем.
МАРКС. Кинкель!.. Слащавый болван.
Входит РУГЕ.
А, вот и еще один наглый пустозвон.
РУГЕ (приветствуя Ледрю-Роллена и Кошу-та). Я вижу, что и мой соотечественник тоже здесь, это жулик Маркс. А, и Гот-фрид Кинкель - ну этот-то просто длинная струя мочи, больше ничего. Итак, когда же революция?
ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН. Да если бы у меня была жалкая сотня тысяч франков, я мог бы завтра же дать сигнал к началу революции в Париже. Самое позднее - во вторник. МАДЗИНИ. Освобождение Парижа, да и всего человечества, если на то пошло, придет из Милана!
Входят ВОРЦЕЛЬ и БЛАН.
ВОРЦЕЛЬ (с астматическим кашлем). Польша приветствует Венгрию, Италию и Францию.
Б л АН. Социалистическая Франция приветствует Венгрию, Италию и буржуазную республику в изгнании… И Германию, Германию и еще раз Германию. По одиночке мы ничто, все вместе мы дерьмо.
Руге и Кинкель демонстративно игнорируют друг друга. Руге "не замечает" Маркса.
МАРКС (Джонсу). Будьте поосторожнее с этой марионеткой Луи Бланом. Уклонист по самую свою вонючую задницу.
ВОРЦЕЛЬ (пожимаяруки). Герцен! Польша прощает Россию!
Д ж о н с. I say! Это же Герцен!
МАРКС. РОССИЯ К делу не относится. Я предлагаю исключить Герцена из Комитета.
Д ж о н с. О, I say. Так нельзя. МАРКС. Я подаю в отставку! (Уходит.) Эмигранты открыто освистывают его уход.
Джонс. О! Isay!
МАРКС. Кошут и не заметил, как история стерла его со своих подметок. Что до Мадзини, то от прыща на моей заднице больше пользы, чем от итальянского националиста.
КИНКЕЛЬ (Иоанне и Малъвиде). Каков мошенник!
Все оскорбления произносятся таким образом, чтобы они не были слышны оскорбляемым. Маркс встречается глазами с Кинкелем.
МАРКС. Кинкель!.. Слащавый болван.
Входит РУГЕ.
А, вот и еще один наглый пустозвон.
РУГЕ (приветствуя Ледрю-Роллена и Кошу-та). Я вижу, что и мой соотечественник тоже здесь, это жулик Маркс. А, и Гот-фрид Кинкель - ну этот-то просто длинная струя мочи, больше ничего. Итак, когда же революция?
ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН. Да если бы у меня была жалкая сотня тысяч франков, я мог бы завтра же дать сигнал к началу революции в Париже. Самое позднее - во вторник. МАДЗИНИ. Освобождение Парижа, да и всего человечества, если на то пошло, придет из Милана!
Входят ВОРЦЕЛЬ и БЛАН.
ВОРЦЕЛЬ (с астматическим кашлем). Польша приветствует Венгрию, Италию и Францию.
Б л АН. Социалистическая Франция приветствует Венгрию, Италию и буржуазную республику в изгнании… И Германию, Германию и еще раз Германию. По одиночке мы ничто, все вместе мы дерьмо.
Руге и Кинкель демонстративно игнорируют друг друга. Руге "не замечает" Маркса.
МАРКС (Джонсу). Будьте поосторожнее с этой марионеткой Луи Бланом. Уклонист по самую свою вонючую задницу.
ВОРЦЕЛЬ (пожимаяруки). Герцен! Польша прощает Россию!
Д ж о н с. I say! Это же Герцен!
МАРКС. РОССИЯ К делу не относится. Я предлагаю исключить Герцена из Комитета.
Д ж о н с. О, I say. Так нельзя. МАРКС. Я подаю в отставку! (Уходит.) Эмигранты открыто освистывают его уход.