РУГЕ. Детоубийца!
КИНКЕЛЬ. Паразит! Приживал!
ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН. Онанист!
МАДЗИНИ. ЭКОНОМИСТ! (Не обращаясь ни к кому в отдельности) Arrivederci!1 Сегодня Милан - завтра весь мир. (Уходит.) Б л АН. Прожектер.
В о Р ц Е л ь (Джонсу). Может быть, начнем? В пять часов я даю урок математики в Мазвел-Хилл.
Джонс. Господа! Тише, тише! Заседание международного братства демократов в изгнании объявляю открытым.
Тем временем драматическая сцена с участием Кинкелей и Мальвиды достигает апогея. Никто не обращает на них внимания. Иоанна размахивает пистолетом в направлении Кинкеля и Мальвиды.
ИОАННА. Аспид! Застегни свои пуговицы! Я была слепа, слепа! 1 До свидания! (ит.) КИНКЕЛЬ. Нет, нет! Не стреляй! Подумай о Германии!
Иоанна стреляет из пистолета. Звук выстрела, похожий на звук хлопнувшей двери, резко будит Герцена. С этого момента "интерьер у Герценов" включает в себя (постоянно, или временно, или по мере надобности) столы, стулья, кресла, стол, диван и так далее, так же как и обозначенные двери и замкнутые помещения. Мальвида только что вошла в комнату, где спал Герцен.
Прочие персонажи его сна остаются невдалеке. Они светски болтают, держа бокалы с вином, курят, накладывают себе закуски, которые время от времени приносит ГОРНИЧНАЯ. Слышится раскат добродушного смеха эмигрантов в ответ на чьи-то слова.
ГЕРЦЕН (просыпается). О!.. У вас все в порядке?
МАЛЬВИДА. Простите ради бога, сквозняком захлопнуло дверь… Я стучала.
ГЕРЦЕН (поднимаясь). Нет, нет, простите меня! Я вдруг устал… а после этого будто сразу…
МАЛЬВИДА. Вам что-то снилось?
ГЕРЦЕН. ГОСПОДИ, надеюсь, что да.
МАЛЬВИДА. Я получила ваше письмо.
ГЕРЦЕН. Да, конечно. Мое письмо.
МАЛЬВИДА. ВЫ ищете учительницу для ваших детей.
ГЕРЦЕН. Только для Таты. У Саши свои учителя, а Ольга еще слишком мала. После смерти моей жены девочки жили у друзей в Париже. Пришло время нам быть всем вместе. Тате будут нужны математика, история, география и… Вы ведь говорите по-английски?
МАЛЬВИДА. Я могла бы преподавать начинающим. На каком языке мне вести остальные уроки? По-французски или по-немецки?
ГЕРЦЕН. Без сомнения! Мы говорим по-русски en famille1.
МАЛЬВИДА. Я бы хотела выучить русский. Я читала "С того берега", но, конечно, только по-немецки.
ГЕРЦЕН. ВЫ знаете мою книгу? Хотел бы я увидеть ее на русском! Да где уж… МАЛЬВИДА. Да, об этом можно было только мечтать. У меня в Германии был близкий человек, который принимал участие в революции. Он умер в прошлом году. Умер молодым. Кто-то обронил перчатку. Детская… 1 дома (фр.).
ГЕРЦЕН. ЭТО мое.
Мальвида поднимает маленькую перчатку с пола рядом с креслом Герцена. Она отдает перчатку Герцену. Он кладет перчатку в карман.
ГЕРЦЕН. Ну что ж, сколько я вам буду платить?
M АЛ ь в и ДА. Я бы предложила два шиллинга в час.
ГЕРЦЕН. Я бы предложил три. Пожмем руки, как англичане? (Пожимают руки. Он собирается проводить ее в другую комнату.) Дома мы называем англичан "ай-сейками". "I-say-ки!" Мальвида присоединяется к Кинкелям. Иоанна застегивает Кинкелю пальто. Кошут, прощаясь, пожимает всем руки. Вечер подходит к концу, как полагается, с помощью горничной, которая подает пальто и шляпы.
ИОАННА. На улице туман? Мой легкомысленный кавалер явно решил себя уморить.
ВЕНГЕРСКИЙ АДЪЮТАНТ ПЕКС (Герцену). Monsieur le gouverneur1 просит поз1 Господин верховный правитель (фр.). воления откланяться, чтобы не задерживать ваших гостей.
РУГЕ (Джонсу). Mr Jones - Marx tells me you Chartists will be in the government in two years - and private property abolished in three!1 Джонс. О, I say. По-моему, это преждевременно.
ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН. Солнце революции может взойти только во Франции! Франция - это значит Европа! (Жалуется своему адъютанту.) Полюбуйтесь! Кошут уходит раньше меня!
Ко ШУТ (Ворцелю). К сожалению, этот достойный восхищения господин - Ледрю-Роллен - витает в облаках.
ВОРЦЕЛЬ. Вы слышали? Мадзини жив, но скрывается.
Кошут. Отважный патриот, но, увы, романтик.
Кошут и Ворцель пожимают руки. Ко ШУТ жмет руку Герцену и уходит. Кинкель прощается с Джонсом.
ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН (своему адъютанту). А теперь еще и немцы уходят! Вы бы поис1 Мистер Джонс, Маркс утверждает, что вы, чартисты, придете к власти через два года, а через три года будет отменена частная собственность (англ.). кали экипаж, а то я останусь вообще последним.
АДЪЮТАНТ уходит выполнять указание.
КИНКЕЛЬ (Герцену). Мальвида показала мне ваше письмо. Должен признаться, я пришел в ужас. Письма в Англии складывают втрое, но ни в коем случае не вчетверо! Особенно когда пишут к даме!
ГЕРЦЕН (Малъвиде). Дети с няней скоро вернутся. Она немка, так что вы поладите.
ИОАННА. Нам пора, нам пора! Если Гот-фрид потеряет голос, что будет с Германией?
КИНКЕЛЬ, ИОАННА И МАЛЬВИДА уходят.
Джонс (Герцену). Я обещал Эмилии, что с самого утра займусь стрижкой газонов. ГЕ р ц Е н (вежливо недоумевая). Safe journey!1 Джонс уходит. ГЕРЦЕН возвращается к оставшимся гостям - к Блану, Ледрю-Ролле-ну, Руге и Ворцелю, который уснул.
ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН (обращаясь к Блану). А вы знаете, что Кошут, когда он триумфато1 Счастливого пути! (англ.) ром явился в Марселе, проповедовал рабочим социализм, а в Англии превозносит парламентскую демократию.
ГЕ р ц Е н. Он был бы дураком, если бы делал наоборот.
ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН. Но ведь это лицемерие.
ГЕРЦЕН. Где здесь лицемерие? В признании, что тут - это не там? Попытка подогнать всех под единый шаблон - это прямо по Марксу.
Б л АН. В чем дело?
ГЕРЦЕН. Все в порядке… Мне приснились эмигранты. Настоящее змеиное гнездо, и ни одного ядовитого зуба. Но они говорили по-русски! Невероятно. Вы ведь не знаете русский, не так ли?
Б л АН (сбит с толку). А что? Я разве там тоже?..
ГЕРЦЕН. ЭТО был сон. Вам бы не понравилось, если бы вас там не было. И в любом случае это правда. Единственное, что объединяет эмигрантов, - это неприязнь к англичанам.
ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН. Англичанам есть над чем поработать. Это рабство закрытых по воскресеньям ресторанов. Что это? Особая ресторанная теология? А уж как откроются, так лучше бы уж закрылись поскорее…
Б л АН. Англичане считают себя самой просвещенной нацией на свете, но при этом до сих пор не знают, что такое порядок. Ни в чем нет никакой системы. Ни в обществе, ни в праве, ни в литературной жизни. Все растет и переплетается само по себе. Тут есть такое слово "shroob-bery", не слышали? Я видел указатель в ботаническом саду - "Shroobbery" - "Дикие заросли", и никакого сада! Вся Англия - это сплошное "shroobberry".
ГЕРЦЕН. ВЫ правы… Англичане бросаются на нас с возгласами радости и любопытства, как на новое развлечение. Вроде акробата или певца. Но весь этот шум, вся эта энергия только прикрывают их врожденное неприятие иностранцев. Мы кажемся им забавными, когда надеваем шляпу, привезенную с собой, и смешными, когда меняем ее на ту, что купили в Сент-Джеймсе. От этого никуда не деться. Но за их грубоватостью кроется какая-то жесткая уверенность в себе, благодаря которой Англия становится прибежищем для политических изгнанников всех мастей. Англичане предоставляют убежище вовсе не из-за уважения к нам, а из-за уважения к самим себе. Они изобрели понятие личной свободы и знают об этом, и сделали они это без всяких теорий по данному поводу. Они ценят свободу просто потому, что это свобода. Так что король Луи Филипп бежит прямиком через Ла-Манш, под оригинальным псевдонимом - "мистер Смит"… А когда Республика в три приема сдает вправо, вслед за ним отправляются коммунист Барбес, социалист Блан и буржуазный республиканец Ледрю-Роллен.
Входит АДЪЮТАНТ Ледрю-Роллена с пальто своего шефа.
ФРАНЦУЗСКИЙ АДЪЮТАНТ. Экипаж подан, господин министр.
ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН. Ну ЧТО Ж. Не хочется покидать ваш уютный и элегантный дом, где мы могли бы и дальше обсуждать вопросы буржуазного республиканства…
РУГЕ. Я с вами отправлюсь. Спокойной ночи, Герцен.
ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН (С неудовольствием). А где вы, собственно, живете?
РУГЕ. В Брайтоне.
ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН. В Брайтоне?!
РУГЕ. Спокойной ночи, Блан. (В то время как Ледрю-Роллен надевает пальто, Руге выходит.) ГЕРЦЕН. Он собирается ночевать на вокзале. (Тактично подводит Ледрю-Роллена к двери.) В память о славных парижских деньках, ладно?
ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН (ворчит). О да. Я помню Руге в сороковые, когда он в компании с Марксом и Гервегом…
ГЕРЦЕН (резко). Я вас провожу. (Уходит с Ле-дрю-Ролленом и его адъютантом.) БЛАН (Ворцелю). Ого, ого! Вы слыхали! О Гер-веге в этом доме ни слова! Вы спите?
В о Р ц Е л ь (просыпаясь). Что?
БЛАН. Этот осел Ледрю-Роллен упомянул Гервега… (Обоими указательными пальцами изображает рога.) Жена Герцена и Гер-вег того, ну, сами понимаете…
В о р ц Е л ь (скупо). И что из этого?
БЛАН. Ну да. Вы правы. Что из этого?
ГЕРЦЕН возвращается.
Вы слышали, когда бедный Руге устроил лекцию по немецкой философии, на нее пришло всего два человека?
ГЕРЦЕН. Слышал. Я был одним из них.
ВОРЦЕЛЬ. А другим - я.
Герцен готов заплакать. Он украдкой вытирает глаза. ij ГЕРЦЕН. Когда я жил в Москве, Руге был для нас полубогом. Мы штудировали его нелегально ввозимую газету, словно Священное Писание. Я читал Бакунина в издаваемых Руге "Дойче Ярбюхер"1 и думал: "Да, вот он, язык свободного человека! Мы совершим революцию в Берлине, Париже, Брюсселе!" Революция могла бы сделать Руге общепризнанным пророком. Но волна разбилась и выкинула его на английский берег. Беженец среди барахтающихся в воде беженцев - их время ушло, их одежда пообтрепалась, как, впрочем, пообтрепались и их надежды. Они живут прошлым, взаимными упреками и фантазиями - заговорщики, мечтатели, безумцы, одержимые одной идеей, обломки каждого потерпевшего крушение восстания от Сицилии до Балтики. Люди, которым не на что починить башмаки, отправляют своих агентов с грандиозными заданиями в Марсель, Лиссабон, Кельн… Люди, которым приходится тащиться пешком через весь Лондон, чтобы дать урок музыки, перекраивают европейские границы на клеенчатых скатертях в дешевых ресторанах и опрокидывают императоров, 1 Немецких ежегодниках (нем.)…VUUIUA jj-ыиуишенны как бутылки с соусом. А Маркс сидит! гордом одиночестве в Британском музе«и предает анафеме всех и каждого… I этом театре политического изгнания ос тановились часы! Вы хотите пустить и? снова с той минуты, когда все было поте ряно, чтобы повторить все те же самые ошибки. Вы отрицаете закономерность случившегося. Это тщеславие и тру сость.
БЛАН. Оригинально. Я оставляю ваш пассаж без внимания, потому что вы говорите как случайный прохожий. Вор-цель, к примеру, служит делу польской независимости, сидя в подвальной комнате на Хантер-стрит, и дает уроки математики, чтобы заработать несколько шиллингов. Но он революционер. Спокойной ночи, господа. (Уходит.) В о р ц Е л ь (примирительно). Не стоит.
ГЕ Р Ц Е Н. Я И не собирался. (Молчание.) Знаете, независимость вовсе не так хороша, как ее рисуют.
Ворцель смеется с астматическим придыханием.
Ну какая страна могла бы быть более независимой, чем Россия? И именно в России теперь ни писка, ни огонька. Мне негде печататься. "Современник" боится навлечь на себя неприятности. Я перестал ругаться с миром.
Ворцель смеется.
Нет, правда. В первое же утро в этом доме я сел вот в это кресло, и в первый раз… не знаю с каких пор, но в первый раз за долгое время наступила тишина. Я не должен был ни говорить, ни думать, ни двигаться. От меня ничего не ждали. Я никого не знал, и никто не знал, где я. Все бьио позади. Все эти переезды с места на место, ссоры и праздники, отчаянное беспокойство о здоровье и счастье, любовь, смерть, типографские опечатки, пикники, испорченные из-за дождя, эта бесконечная суматоха обыкновенной жизни… И я просидел в тишине и одиночестве весь тот день, глядя сквозь изморозь на верхушки деревьев на Прим-роуз-хилл. У меня было чувство, будто закончилось мое долгое путешествие, начавшееся шесть лет назад, когда в январскую стужу мы уезжали из Москвы с Натали, с детьми и с моей матерью, набившись в обитый мехом возок. Друзья - с полдюжины саней - провожали нас до заставы. И мы двинулись в путь. Я приехал в Париж, как другие приезжают в Иерусалим или в Рим, а нашел его вполне обыкновенным городом. Париж предпринял слабую попытку сделаться городом, стоящим самого себя, и потом, удовлетворенный, рухнул под шестью футами навоза, даже не серы. Я расстался со всеми своими иллюзиями, которые были мне так дороги. Мне сорок лет. Я поселюсь в царстве дремы, к востоку от Эдемского сада, и никто ничего обо мне больше не услышит. ВОРЦЕЛЬ. Я пришел, чтобы поговорить с вами о… Просить о помощи - организовать польское издательство в Лондоне. ГЕ р ц Е н. Вольная польская типография? Да. Вы, конечно, должны… Конечно. Хорошая мысль. Тут же есть, по-моему, один поляк, да… ВОРЦЕЛЬ. Тхожевский. ГЕ р ц Е н (одновременно)…Тхожевский, у которого книжный магазин в Сохо? И не только он, кто-то все время приезжает и уезжает, вы сможете получать материалы из дома и передавать туда настоящие новости и полемику, разбудить интеллигенцию, образовывать молодежь.
Я что-нибудь напишу для вас, вы переведете. А еще лучше… вы можете достать кириллицу?
В о р ц Е л ь (кивает). В Париже… Мы можем купить подержанные шрифты.
ГЕРЦЕН (вдохновлен). Вольная русская типография! И польская. У вас есть печатник?
В о р ц Е л ь. Чернецкий работал печатником.
ГЕРЦЕН. Нам понадобится…
В о р ц Е л ь. Помещение.
ГЕРЦЕН (одновременно)…Помещение. Присядьте! (Герцен садится, хватает лист бумаги и ручку.) Нам понадобятся поставщик, бумага, краска, помощник, для начала на полдня… Что еще? Сколько денег???? -. - Февраль 1853 г.
Классная комната.
Стол накрыт тканью, которая достает до пола. Входит МАЛЬВИДА с необходимыми принадлежностями для урока. Она делает вид, ЧТО ищет ребенка, который, как ей хорошо известно, прячется под столом.
МАЛЬВИДА. Интересно, куда же она могла подеваться! Я же видела, как она сюда забежала! Таинственное исчезновение! Неужели она пропала навсегда!
И так далее. Из-под стола доносятся звуки бурного, но подавляемого восторга. Это продолжается до тех пор, пока, не найдя никого в нескольких местах, Мальвида не заглядывает под скатерть, вызывая взрыв удовольствия у невидимой Ольги. Входит TATA С учебниками.
МАЛЬВИДА (Тате). Ты сделала арифметику?
Май 1853 г.
Слышны звуки вечеринки, смех, обрывки музыки и пения по-русски. ГЕРЦЕН И ВОР-ЦЕЛЬ с рюмками в руках рассматривают листы с текстом, напечатанным кириллицей. Жалуясь, входит МАРИЯ.
МАРИЯ. Sasha muss ins Bett. Er hoert nicht auf mich! - und jetzt ist auch noch Tata heruntergekommen!l Герцен отмахивается, не глядя на нее. МАРИЯ уходит. 1 Саша должен идти спать. Он меня не слушается! - а теперь еще и Тата спустилась вниз! (нем.) ВОРЦЕЛЬ. Когда читаешь такие вещи, напечатанные по-русски… даже страшновато становится.
Жалуясь, входит САША,
САША. Papa - Herr Ciernecki zeigt mir ge-rade…1 ГЕРЦЕН. Разве я немец?
САША. Мария говорит, что я должен ложиться спать, а господин Чернецкий показывает мне аккорды!
ГЕРЦЕН. ПОДОЙДИ сюда. Поближе. Посмотри.
Саша берет лист.
САША. ЧТО здесь написано?
ГЕРЦЕН. Прочитай.
САША. Зачем?
ГЕРЦЕН. ЭТО статья твоего отца. Прочитай хотя бы первые слова, о вороне.
САША. "Я не ворон, я вороненок… а ворон-то еще летает…" ГЕРЦЕН. Слова Пугачева, который поднял бунт против царицы Екатерины в восемнадцатом веке. Ты должен запомнить се1 Папа, господин Чернецкий мне показывает… (нем.) годняшний день. То, что я написал, даже шепотом редко произносили по домам, а писали и того реже. Но за всю историю России такие слова еще никогда не печатали. Это в первый раз. Запомнишь?
Саша кивает.
ГЕРЦЕН. За вольную русскую и польскую типографию в Лондоне.
Герцен и Ворцель пьют до дна, весело разбивают рюмки, обнимаются и уходят вместе с Сашей.
Сентябрь 1853 г.
Классная комната. МАЛЬВИДА И TATA сидят за столом. У Таты урок английского. Она неуверенно читает вслух.
TATA. "Georges and Marie go…"1 МАЛЬВИДА. "George and Mary". TATA. "George and Mary go to the…"2 МАЛЬВИДА. "Seaside"3. TATA. "One day in August"4. 1 "Джордж и Мэри пошли…" (англ.) 2 "Джордж и Мэри пошли к…" (англ.) 3 "Морю" (англ.). 4 "Однажды в августе" (англ.).
1
КИНКЕЛЬ. Паразит! Приживал!
ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН. Онанист!
МАДЗИНИ. ЭКОНОМИСТ! (Не обращаясь ни к кому в отдельности) Arrivederci!1 Сегодня Милан - завтра весь мир. (Уходит.) Б л АН. Прожектер.
В о Р ц Е л ь (Джонсу). Может быть, начнем? В пять часов я даю урок математики в Мазвел-Хилл.
Джонс. Господа! Тише, тише! Заседание международного братства демократов в изгнании объявляю открытым.
Тем временем драматическая сцена с участием Кинкелей и Мальвиды достигает апогея. Никто не обращает на них внимания. Иоанна размахивает пистолетом в направлении Кинкеля и Мальвиды.
ИОАННА. Аспид! Застегни свои пуговицы! Я была слепа, слепа! 1 До свидания! (ит.) КИНКЕЛЬ. Нет, нет! Не стреляй! Подумай о Германии!
Иоанна стреляет из пистолета. Звук выстрела, похожий на звук хлопнувшей двери, резко будит Герцена. С этого момента "интерьер у Герценов" включает в себя (постоянно, или временно, или по мере надобности) столы, стулья, кресла, стол, диван и так далее, так же как и обозначенные двери и замкнутые помещения. Мальвида только что вошла в комнату, где спал Герцен.
Прочие персонажи его сна остаются невдалеке. Они светски болтают, держа бокалы с вином, курят, накладывают себе закуски, которые время от времени приносит ГОРНИЧНАЯ. Слышится раскат добродушного смеха эмигрантов в ответ на чьи-то слова.
ГЕРЦЕН (просыпается). О!.. У вас все в порядке?
МАЛЬВИДА. Простите ради бога, сквозняком захлопнуло дверь… Я стучала.
ГЕРЦЕН (поднимаясь). Нет, нет, простите меня! Я вдруг устал… а после этого будто сразу…
МАЛЬВИДА. Вам что-то снилось?
ГЕРЦЕН. ГОСПОДИ, надеюсь, что да.
МАЛЬВИДА. Я получила ваше письмо.
ГЕРЦЕН. Да, конечно. Мое письмо.
МАЛЬВИДА. ВЫ ищете учительницу для ваших детей.
ГЕРЦЕН. Только для Таты. У Саши свои учителя, а Ольга еще слишком мала. После смерти моей жены девочки жили у друзей в Париже. Пришло время нам быть всем вместе. Тате будут нужны математика, история, география и… Вы ведь говорите по-английски?
МАЛЬВИДА. Я могла бы преподавать начинающим. На каком языке мне вести остальные уроки? По-французски или по-немецки?
ГЕРЦЕН. Без сомнения! Мы говорим по-русски en famille1.
МАЛЬВИДА. Я бы хотела выучить русский. Я читала "С того берега", но, конечно, только по-немецки.
ГЕРЦЕН. ВЫ знаете мою книгу? Хотел бы я увидеть ее на русском! Да где уж… МАЛЬВИДА. Да, об этом можно было только мечтать. У меня в Германии был близкий человек, который принимал участие в революции. Он умер в прошлом году. Умер молодым. Кто-то обронил перчатку. Детская… 1 дома (фр.).
ГЕРЦЕН. ЭТО мое.
Мальвида поднимает маленькую перчатку с пола рядом с креслом Герцена. Она отдает перчатку Герцену. Он кладет перчатку в карман.
ГЕРЦЕН. Ну что ж, сколько я вам буду платить?
M АЛ ь в и ДА. Я бы предложила два шиллинга в час.
ГЕРЦЕН. Я бы предложил три. Пожмем руки, как англичане? (Пожимают руки. Он собирается проводить ее в другую комнату.) Дома мы называем англичан "ай-сейками". "I-say-ки!" Мальвида присоединяется к Кинкелям. Иоанна застегивает Кинкелю пальто. Кошут, прощаясь, пожимает всем руки. Вечер подходит к концу, как полагается, с помощью горничной, которая подает пальто и шляпы.
ИОАННА. На улице туман? Мой легкомысленный кавалер явно решил себя уморить.
ВЕНГЕРСКИЙ АДЪЮТАНТ ПЕКС (Герцену). Monsieur le gouverneur1 просит поз1 Господин верховный правитель (фр.). воления откланяться, чтобы не задерживать ваших гостей.
РУГЕ (Джонсу). Mr Jones - Marx tells me you Chartists will be in the government in two years - and private property abolished in three!1 Джонс. О, I say. По-моему, это преждевременно.
ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН. Солнце революции может взойти только во Франции! Франция - это значит Европа! (Жалуется своему адъютанту.) Полюбуйтесь! Кошут уходит раньше меня!
Ко ШУТ (Ворцелю). К сожалению, этот достойный восхищения господин - Ледрю-Роллен - витает в облаках.
ВОРЦЕЛЬ. Вы слышали? Мадзини жив, но скрывается.
Кошут. Отважный патриот, но, увы, романтик.
Кошут и Ворцель пожимают руки. Ко ШУТ жмет руку Герцену и уходит. Кинкель прощается с Джонсом.
ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН (своему адъютанту). А теперь еще и немцы уходят! Вы бы поис1 Мистер Джонс, Маркс утверждает, что вы, чартисты, придете к власти через два года, а через три года будет отменена частная собственность (англ.). кали экипаж, а то я останусь вообще последним.
АДЪЮТАНТ уходит выполнять указание.
КИНКЕЛЬ (Герцену). Мальвида показала мне ваше письмо. Должен признаться, я пришел в ужас. Письма в Англии складывают втрое, но ни в коем случае не вчетверо! Особенно когда пишут к даме!
ГЕРЦЕН (Малъвиде). Дети с няней скоро вернутся. Она немка, так что вы поладите.
ИОАННА. Нам пора, нам пора! Если Гот-фрид потеряет голос, что будет с Германией?
КИНКЕЛЬ, ИОАННА И МАЛЬВИДА уходят.
Джонс (Герцену). Я обещал Эмилии, что с самого утра займусь стрижкой газонов. ГЕ р ц Е н (вежливо недоумевая). Safe journey!1 Джонс уходит. ГЕРЦЕН возвращается к оставшимся гостям - к Блану, Ледрю-Ролле-ну, Руге и Ворцелю, который уснул.
ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН (обращаясь к Блану). А вы знаете, что Кошут, когда он триумфато1 Счастливого пути! (англ.) ром явился в Марселе, проповедовал рабочим социализм, а в Англии превозносит парламентскую демократию.
ГЕ р ц Е н. Он был бы дураком, если бы делал наоборот.
ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН. Но ведь это лицемерие.
ГЕРЦЕН. Где здесь лицемерие? В признании, что тут - это не там? Попытка подогнать всех под единый шаблон - это прямо по Марксу.
Б л АН. В чем дело?
ГЕРЦЕН. Все в порядке… Мне приснились эмигранты. Настоящее змеиное гнездо, и ни одного ядовитого зуба. Но они говорили по-русски! Невероятно. Вы ведь не знаете русский, не так ли?
Б л АН (сбит с толку). А что? Я разве там тоже?..
ГЕРЦЕН. ЭТО был сон. Вам бы не понравилось, если бы вас там не было. И в любом случае это правда. Единственное, что объединяет эмигрантов, - это неприязнь к англичанам.
ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН. Англичанам есть над чем поработать. Это рабство закрытых по воскресеньям ресторанов. Что это? Особая ресторанная теология? А уж как откроются, так лучше бы уж закрылись поскорее…
Б л АН. Англичане считают себя самой просвещенной нацией на свете, но при этом до сих пор не знают, что такое порядок. Ни в чем нет никакой системы. Ни в обществе, ни в праве, ни в литературной жизни. Все растет и переплетается само по себе. Тут есть такое слово "shroob-bery", не слышали? Я видел указатель в ботаническом саду - "Shroobbery" - "Дикие заросли", и никакого сада! Вся Англия - это сплошное "shroobberry".
ГЕРЦЕН. ВЫ правы… Англичане бросаются на нас с возгласами радости и любопытства, как на новое развлечение. Вроде акробата или певца. Но весь этот шум, вся эта энергия только прикрывают их врожденное неприятие иностранцев. Мы кажемся им забавными, когда надеваем шляпу, привезенную с собой, и смешными, когда меняем ее на ту, что купили в Сент-Джеймсе. От этого никуда не деться. Но за их грубоватостью кроется какая-то жесткая уверенность в себе, благодаря которой Англия становится прибежищем для политических изгнанников всех мастей. Англичане предоставляют убежище вовсе не из-за уважения к нам, а из-за уважения к самим себе. Они изобрели понятие личной свободы и знают об этом, и сделали они это без всяких теорий по данному поводу. Они ценят свободу просто потому, что это свобода. Так что король Луи Филипп бежит прямиком через Ла-Манш, под оригинальным псевдонимом - "мистер Смит"… А когда Республика в три приема сдает вправо, вслед за ним отправляются коммунист Барбес, социалист Блан и буржуазный республиканец Ледрю-Роллен.
Входит АДЪЮТАНТ Ледрю-Роллена с пальто своего шефа.
ФРАНЦУЗСКИЙ АДЪЮТАНТ. Экипаж подан, господин министр.
ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН. Ну ЧТО Ж. Не хочется покидать ваш уютный и элегантный дом, где мы могли бы и дальше обсуждать вопросы буржуазного республиканства…
РУГЕ. Я с вами отправлюсь. Спокойной ночи, Герцен.
ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН (С неудовольствием). А где вы, собственно, живете?
РУГЕ. В Брайтоне.
ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН. В Брайтоне?!
РУГЕ. Спокойной ночи, Блан. (В то время как Ледрю-Роллен надевает пальто, Руге выходит.) ГЕРЦЕН. Он собирается ночевать на вокзале. (Тактично подводит Ледрю-Роллена к двери.) В память о славных парижских деньках, ладно?
ЛЕДРЮ-РОЛЛЕН (ворчит). О да. Я помню Руге в сороковые, когда он в компании с Марксом и Гервегом…
ГЕРЦЕН (резко). Я вас провожу. (Уходит с Ле-дрю-Ролленом и его адъютантом.) БЛАН (Ворцелю). Ого, ого! Вы слыхали! О Гер-веге в этом доме ни слова! Вы спите?
В о Р ц Е л ь (просыпаясь). Что?
БЛАН. Этот осел Ледрю-Роллен упомянул Гервега… (Обоими указательными пальцами изображает рога.) Жена Герцена и Гер-вег того, ну, сами понимаете…
В о р ц Е л ь (скупо). И что из этого?
БЛАН. Ну да. Вы правы. Что из этого?
ГЕРЦЕН возвращается.
Вы слышали, когда бедный Руге устроил лекцию по немецкой философии, на нее пришло всего два человека?
ГЕРЦЕН. Слышал. Я был одним из них.
ВОРЦЕЛЬ. А другим - я.
Герцен готов заплакать. Он украдкой вытирает глаза. ij ГЕРЦЕН. Когда я жил в Москве, Руге был для нас полубогом. Мы штудировали его нелегально ввозимую газету, словно Священное Писание. Я читал Бакунина в издаваемых Руге "Дойче Ярбюхер"1 и думал: "Да, вот он, язык свободного человека! Мы совершим революцию в Берлине, Париже, Брюсселе!" Революция могла бы сделать Руге общепризнанным пророком. Но волна разбилась и выкинула его на английский берег. Беженец среди барахтающихся в воде беженцев - их время ушло, их одежда пообтрепалась, как, впрочем, пообтрепались и их надежды. Они живут прошлым, взаимными упреками и фантазиями - заговорщики, мечтатели, безумцы, одержимые одной идеей, обломки каждого потерпевшего крушение восстания от Сицилии до Балтики. Люди, которым не на что починить башмаки, отправляют своих агентов с грандиозными заданиями в Марсель, Лиссабон, Кельн… Люди, которым приходится тащиться пешком через весь Лондон, чтобы дать урок музыки, перекраивают европейские границы на клеенчатых скатертях в дешевых ресторанах и опрокидывают императоров, 1 Немецких ежегодниках (нем.)…VUUIUA jj-ыиуишенны как бутылки с соусом. А Маркс сидит! гордом одиночестве в Британском музе«и предает анафеме всех и каждого… I этом театре политического изгнания ос тановились часы! Вы хотите пустить и? снова с той минуты, когда все было поте ряно, чтобы повторить все те же самые ошибки. Вы отрицаете закономерность случившегося. Это тщеславие и тру сость.
БЛАН. Оригинально. Я оставляю ваш пассаж без внимания, потому что вы говорите как случайный прохожий. Вор-цель, к примеру, служит делу польской независимости, сидя в подвальной комнате на Хантер-стрит, и дает уроки математики, чтобы заработать несколько шиллингов. Но он революционер. Спокойной ночи, господа. (Уходит.) В о р ц Е л ь (примирительно). Не стоит.
ГЕ Р Ц Е Н. Я И не собирался. (Молчание.) Знаете, независимость вовсе не так хороша, как ее рисуют.
Ворцель смеется с астматическим придыханием.
Ну какая страна могла бы быть более независимой, чем Россия? И именно в России теперь ни писка, ни огонька. Мне негде печататься. "Современник" боится навлечь на себя неприятности. Я перестал ругаться с миром.
Ворцель смеется.
Нет, правда. В первое же утро в этом доме я сел вот в это кресло, и в первый раз… не знаю с каких пор, но в первый раз за долгое время наступила тишина. Я не должен был ни говорить, ни думать, ни двигаться. От меня ничего не ждали. Я никого не знал, и никто не знал, где я. Все бьио позади. Все эти переезды с места на место, ссоры и праздники, отчаянное беспокойство о здоровье и счастье, любовь, смерть, типографские опечатки, пикники, испорченные из-за дождя, эта бесконечная суматоха обыкновенной жизни… И я просидел в тишине и одиночестве весь тот день, глядя сквозь изморозь на верхушки деревьев на Прим-роуз-хилл. У меня было чувство, будто закончилось мое долгое путешествие, начавшееся шесть лет назад, когда в январскую стужу мы уезжали из Москвы с Натали, с детьми и с моей матерью, набившись в обитый мехом возок. Друзья - с полдюжины саней - провожали нас до заставы. И мы двинулись в путь. Я приехал в Париж, как другие приезжают в Иерусалим или в Рим, а нашел его вполне обыкновенным городом. Париж предпринял слабую попытку сделаться городом, стоящим самого себя, и потом, удовлетворенный, рухнул под шестью футами навоза, даже не серы. Я расстался со всеми своими иллюзиями, которые были мне так дороги. Мне сорок лет. Я поселюсь в царстве дремы, к востоку от Эдемского сада, и никто ничего обо мне больше не услышит. ВОРЦЕЛЬ. Я пришел, чтобы поговорить с вами о… Просить о помощи - организовать польское издательство в Лондоне. ГЕ р ц Е н. Вольная польская типография? Да. Вы, конечно, должны… Конечно. Хорошая мысль. Тут же есть, по-моему, один поляк, да… ВОРЦЕЛЬ. Тхожевский. ГЕ р ц Е н (одновременно)…Тхожевский, у которого книжный магазин в Сохо? И не только он, кто-то все время приезжает и уезжает, вы сможете получать материалы из дома и передавать туда настоящие новости и полемику, разбудить интеллигенцию, образовывать молодежь.
Я что-нибудь напишу для вас, вы переведете. А еще лучше… вы можете достать кириллицу?
В о р ц Е л ь (кивает). В Париже… Мы можем купить подержанные шрифты.
ГЕРЦЕН (вдохновлен). Вольная русская типография! И польская. У вас есть печатник?
В о р ц Е л ь. Чернецкий работал печатником.
ГЕРЦЕН. Нам понадобится…
В о р ц Е л ь. Помещение.
ГЕРЦЕН (одновременно)…Помещение. Присядьте! (Герцен садится, хватает лист бумаги и ручку.) Нам понадобятся поставщик, бумага, краска, помощник, для начала на полдня… Что еще? Сколько денег???? -. - Февраль 1853 г.
Классная комната.
Стол накрыт тканью, которая достает до пола. Входит МАЛЬВИДА с необходимыми принадлежностями для урока. Она делает вид, ЧТО ищет ребенка, который, как ей хорошо известно, прячется под столом.
МАЛЬВИДА. Интересно, куда же она могла подеваться! Я же видела, как она сюда забежала! Таинственное исчезновение! Неужели она пропала навсегда!
И так далее. Из-под стола доносятся звуки бурного, но подавляемого восторга. Это продолжается до тех пор, пока, не найдя никого в нескольких местах, Мальвида не заглядывает под скатерть, вызывая взрыв удовольствия у невидимой Ольги. Входит TATA С учебниками.
МАЛЬВИДА (Тате). Ты сделала арифметику?
Май 1853 г.
Слышны звуки вечеринки, смех, обрывки музыки и пения по-русски. ГЕРЦЕН И ВОР-ЦЕЛЬ с рюмками в руках рассматривают листы с текстом, напечатанным кириллицей. Жалуясь, входит МАРИЯ.
МАРИЯ. Sasha muss ins Bett. Er hoert nicht auf mich! - und jetzt ist auch noch Tata heruntergekommen!l Герцен отмахивается, не глядя на нее. МАРИЯ уходит. 1 Саша должен идти спать. Он меня не слушается! - а теперь еще и Тата спустилась вниз! (нем.) ВОРЦЕЛЬ. Когда читаешь такие вещи, напечатанные по-русски… даже страшновато становится.
Жалуясь, входит САША,
САША. Papa - Herr Ciernecki zeigt mir ge-rade…1 ГЕРЦЕН. Разве я немец?
САША. Мария говорит, что я должен ложиться спать, а господин Чернецкий показывает мне аккорды!
ГЕРЦЕН. ПОДОЙДИ сюда. Поближе. Посмотри.
Саша берет лист.
САША. ЧТО здесь написано?
ГЕРЦЕН. Прочитай.
САША. Зачем?
ГЕРЦЕН. ЭТО статья твоего отца. Прочитай хотя бы первые слова, о вороне.
САША. "Я не ворон, я вороненок… а ворон-то еще летает…" ГЕРЦЕН. Слова Пугачева, который поднял бунт против царицы Екатерины в восемнадцатом веке. Ты должен запомнить се1 Папа, господин Чернецкий мне показывает… (нем.) годняшний день. То, что я написал, даже шепотом редко произносили по домам, а писали и того реже. Но за всю историю России такие слова еще никогда не печатали. Это в первый раз. Запомнишь?
Саша кивает.
ГЕРЦЕН. За вольную русскую и польскую типографию в Лондоне.
Герцен и Ворцель пьют до дна, весело разбивают рюмки, обнимаются и уходят вместе с Сашей.
Сентябрь 1853 г.
Классная комната. МАЛЬВИДА И TATA сидят за столом. У Таты урок английского. Она неуверенно читает вслух.
TATA. "Georges and Marie go…"1 МАЛЬВИДА. "George and Mary". TATA. "George and Mary go to the…"2 МАЛЬВИДА. "Seaside"3. TATA. "One day in August"4. 1 "Джордж и Мэри пошли…" (англ.) 2 "Джордж и Мэри пошли к…" (англ.) 3 "Морю" (англ.). 4 "Однажды в августе" (англ.).
1
МАЛЬВИДА. Хорошо.
TATA. "One day in AugusT Mrs Brown said to George…"1 (Зевает.) МАЛЬВИДА. Тата, ты что, не выспалась сегодня?
TATA. Да, мисс Мальвида. Я еле встала.
МАЛЬВИДА. ХМ. И поэтому не причесалась?
ТАТА. Я причесывалась.
МАЛЬВИДА. Меня учили расчесывать пятьдесят раз одной рукой и пятьдесят другой. Так меня учили. Впрочем… продолжай, пожалуйста.
TATA. "Said to George, Marie, Mary, cannot go on holiday with her family…"2 Входит МАРИЯ С детским ботинком в руках, она вспотела и раздражена.
МАРИЯ. 1st Olga hier?3 МАЛЬВИДА. Olga? Nein, leider nicht, Maria4.
Мария раздраженно вздыхает и уходит. 1 "Однажды в августе миссис Браун сказала Джорджу…» (англ.) 2 "Сказала Джорджу, Мари, что Мэри не сможет поехать отдыхать с семьей…" (англ.) 3 Ольга здесь? (нем.) 4 Ольга? Нет, Мария, к сожалению, ее здесь нет (нем.).
ТАТА. ВОТ увидите, она на кухне, выпрашивает у кухарки лакрицу.
Тата возвращается к книге. Мальвида нервно и быстро заглядывает под стол.
МАЛЬВИДА. Продолжай.
TATA. "Said to George, Marie, Mary, cannot go on holiday with her family because they are poor…"1. А куда вы поедете отдыхать, мисс Мальвида?
МАЛЬВИДА. В Бродстэрс… Может быть, твой отец отпустит тебя… (Спохватываясь.) Мы все должны искать Ольгу.
Слышны звуки фортепьяно. Кто-то беспорядочно барабанит по клавишам.
ТАТА (смеется). А вот и Ольга. Мисс Мальвида, кто главнее - Англия или Германия?
МАЛЬВИДА. Вернемся к Джорджу и Мэри. Но замечу только, что на похоронах лорда Веллингтона играли "Похоронный марш" Бетховена. По-моему, к этому нечего добавить. 1 "Скажите Джорджу, Мари, что Мэри не сможет поехать отдыхать с семьей, потому что они бедные…" (англ.) "Ольгино фортепьяно" замолкает. Слышно, как Мария ее ругает.
TATA. А можно, мы теперь займемся музыкой?
МАЛЬВИДА. Давай, пожалуйста, придерживаться расписания.
За сценой слышны шлепки и рыдания Ольги. (Возмущенно). Ну, это уж слишком. (Выходит.) Тата собирает учебники и вприпрыжку следует за ней.
Ноябрь 1853 г.
Входит ГЕРЦЕН с видом победителя, подбрасывая золотую монету в полсоверена. За ним идет САША, неся надорванную упаковку со стопкой брошюр весом в несколько фунтов.
САША. Куда их положить?
ГЕРЦЕН. Полсоверена! Наличными! Тхо-жевский купил десять экземпляров! (Высыпает содержимое из сигарной коробки и кладет туда монету. Трясет коробку.) Наш первый заработок.
Саша роняет упаковку на стол.
САША. А сколько еще осталось?
ГЕРЦЕН. Четыреста девяносто. Их расхватывают, как горячие пирожки. На вот, дай шиллинг мальчику на чай.
САША. Целый шиллинг! (Уходя, он наталкивается на Малъвиду, которая необычно взволнована.) М АЛ ь в и ДА. Саша, Саша, как ты? Ты скучал без меня? Где девочки?
ГЕ р ц Е н. Госпожа фон Майзенбуг?.. Ступай, Саша, он же ждет.
САША уходит.
Вы вернулись раньше времени? Что-нибудь случилось? Присядьте… прошу вас… Вот так. Вам не понравилось в Брод-стэрсе?
МАЛЬВИДА. Дело не в этом. Вы получили мое письмо?
ГЕРЦЕН. Конечно. Неужели вы серьезно предлагали - прислать вам детей?
МАЛЬВИДА. Я так без них скучала. Я думала, что, может быть, вы…
ГЕРЦЕН. Слишком занят! И Мария с ее английским вряд ли добралась бы до Брод-стэрса. Она и в город-то с трудом выбирается без происшествий - вечно теряет омнибусные билеты, свертки, детей… МАЛЬВИДА. Мария не виновата, что у нее не получается… У меня к вам предложение… Я могла бы переехать к вам и воспитывать детей. То есть отвечать за их физическое и нравственное здоровье, за их умение держать себя. Я буду им другом и наставником. Я сохраню детей для их отца, а отца -для детей. Разумеется, Мария продолжит заниматься тем, что ей больше подходит, - стиркой, кухней, и так далее…
Герцен собирается перебить.
Хочу лишь добавить, что, так как мое предложение дружеское, я не приму ничего сверх того, что мне причитается за уроки.
Герцен берет ее руки в свои.
ГЕ р ц Е н. Госпожа фон Майзенбуг… добро пожаловать в мой дом. Добро пожаловать! Вы знаете, моя мать была немка.
МАЛЬВИДА. В самом деле?
ГЕРЦЕН. Я наполовину немец! Пойдемте разыщем детей. Когда бы вы хотели переехать сюда? Завтра?
МАЛЬВИДА (с сомнением). Но…
ГЕРЦЕН. Сегодня?
МАЛЬВИДА (смеется). Нет! Скажем, в начале той недели? Только будет лучше, если вы сами объясните детям и Марии…
ГЕРЦЕН. ВЫ правы.
МАЛЬВИДА. Мне пора домой.
ГЕРЦЕН. Конечно.
Пожимают друг другу руки.
МАЛЬВИДА. Кстати… Я сама наполовину француженка.
ГЕ Р ц Е н. Я мог бы догадаться. A bientot!1 МАЛЬВИДА. Хорошо. До свидания.
ГЕРЦЕН (счастлив). До свидания. (Провожает ее.) Январь 1854 г.
Входят САША И TATA. ОНИ экипированы как на парад. У Таты белые манжеты. Они становятся рядом, готовые к проверке. Между тем ГОРНИЧНАЯ накрывает на стол завтрак для шестерых. Стремительно входит МАЛЬВИДА.
МАЛЬВИДА. Доброе утро, дети! 1 До скорого свидания! (фр.) САША и TATA. Доброе утро, мисс Мальвида.
Саша и Тата показывают руки с обеих сторон для проверки. Мальвида затем смотрит, как вымыты уши.
МАЛЬВИДА. Прекрасно!.. Ты сама выбирала утром блузку?
ТАТА. Нет, мисс Мальвида.
МАЛЬВИДА. Ну что ж. Давайте завтракать, да?
Саша отодвигает стул для Мальвиды. Мальвида садится. Саша с ухмылкой отодвигает стул для Таты. Тата, с довольной ухмылкой, садится. Стул Мальвиды рядом с местом Герцена. За ним пустой стул для Ольги. Тата и Саша сидят напротив друг друга, а Мария в торце стола напротив Герцена.
Руки!
Тата убирает руки со стола и кладет их на колени.
Входит МАРИЯ. Саша встает и отодвигает ее стул. Мария тянет стул от Саши к себе и садится, сердито хмурясь.
Мария, если вас это не затруднит, блузка Таты не подходит для занятий. Белые манжеты собирают всю грязь и потом весь день выглядят неопрятно. Блузка с серыми манжетами была бы уместнее.
МАРИЯ. Она в стирке.
МАЛЬВИДА (С вежливым удивлением). До сих пор? Хм…
МАРИЯ. И уж позвольте вам сказать…
Входит ГЕРЦЕН с газетой.
ДЕТИ. Доброе утро, папа! МАЛЬВИДА. Доброе утро! ГЕ р ц Е н. Доброе утро!
Герцен садится. Мальвида наливает кофе ему и Марии. Перед детьми стоят заранее налитые стаканы молока. Перед Мальвидой - ее собственный чайник. По кивку Мальвиды дети отпивают из своих стаканов. На столе холодный завтрак. Герцен и Мария накладывают себе сами. Мальвида ничего не ест, но кладет еду детям.
Саша, пока что незаметно для других, открывает книгу.
МАЛЬВИДА. МЫ с ней уже позавтракали. У нее было назначено свидание с пони молочника. (Замечает, что Тата наливает себе кофе.) Тата!..
TATA. Мария мне разрешила.
МАРИЯ. Кофе с утра способствует пищеварению.
МАЛЬВИДА. И возбуждает. (Она отодвигает Татину чашку с кофе. Мария встает и выбегает вон из комнаты. Мальвида не обращает внимания. Она замечает Сашину книгу.) Читать за столом? Что обо мне подумает твой отец?
САША. Я не читаю. Мне нужно это выучить.
ГЕРЦЕН. Уроки? Для уроков есть другое время.
САША. НО когда же мне было их делать? Я клеил тебе конверты.
ГЕРЦЕН. А после?
САША. А после я пропустил бы все веселье.
ГЕРЦЕН (делает усилие над собой). Значит, тебе придется выбирать между уроками и завтраком!
Саша вскакивает и быстро выходит, уткнувшись в книгу.
Да, я посылаю пятьдесят экземпляров журнала прямо во вражеский лагерь. Бесплатная подписка для Зимнего дворца… для Министерства внутренних дел, для цензуры, для Третьего отделения, для полиции…
МАЛЬВИДА. Тата, если ты не хочешь завтракать, тебе лучше выйти из-за стола.
ТАТА. Спасибо, мисс Мальвида. (Понимает намек и выходит.) ГЕ Р Ц Е Н. У Марии доброе сердце. Я уверен, что вы с ней поладите… Она была с детьми с тех пор, как умерла Натали. Ольга никого и не помнит, кроме нее.
МАЛЬВИДА. Моя единственная забота - чтобы у них было счастливое, упорядоченное детство.
ГЕ р ц Е н. И вам это удается.
МАЛЬВИДА. Тогда разрешите мне быть с вами откровенной, Александр. Вы мне не помогаете тем, что держите открытый дом для всей лондонской эмиграции. Почти каждый день до самой ночи эти люди - некоторые из них не многим лучше бродяг - едят, пьют, развлекаются за ваш счет, нарушая домашний покой.
ГЕРЦЕН. Да? Но как же?..
МАЛЬВИДА. Мой совет - отведите два вечера в неделю для визитов. В прочие вечера и днем…
ГЕРЦЕН. Только по приглашению - это несложно устроить! Вы правы!
МАЛЬВИДА. Благодарю вас. Мы здесь так… доступны. Если бы мы жили чуть дальше…
ГЕРЦЕН. Срок аренды подходит к концу. Куда бы вы хотели переехать?
МАЛЬВИДА. О… В самом деле?! Ну… может быть, в Ричмонд. Там есть чудесный парк для детей и железная дорога рядом…
ГЕ Р ц Е н. В таком случае решено.
ГОРНИЧНАЯ (входит). Пришел Ворцель. С ним какой-то бродяга. И Мария пакует свои вещи.
ГЕРЦЕН. Спасибо.
ГОРНИЧНАЯ уходит.
Я с ней поговорю.
МАЛЬВИДА. Александр, это ничего, так будет лучше. (Уходит, обменявшись приветствиями с входящими Ворцелем и другим поляком примерно того же возраста, Зенкевичем.) ГЕРЦЕН. Заходите, заходите… Я как раз заканчиваю… Хотите кофе?
ВОРЦЕЛЬ. Нет, нет, прошу вас. У нас невеселое дело. Зенкович вам объяснял, наш делегат готов отправиться в Польшу. Но расходы…
ГЕРЦЕН (Зенковичу). Я же вам сказал, что дам десять фунтов.
ЗЕНКОВИЧ (грубо). Десять фунтов! Это смешно! Ему понадобится по крайней мере шестьдесят, и нам пока не хватает сорока.
ГЕРЦЕН. Знаете, это довольно странно. Он ваш делегат, а не мой. Я вообще удивлен, что меня о чем-то просят.
ЗЕНКОВИЧ. ОН везет русские издания…
ГЕ р ц Е н. Да, это так. Но я плачу за типографию, за аренду, сотрудникам, за бумагу, за типографскую краску… Вы обещали распространять мои русские публикации через свои каналы. У нас была договоренность.
TATA. "One day in AugusT Mrs Brown said to George…"1 (Зевает.) МАЛЬВИДА. Тата, ты что, не выспалась сегодня?
TATA. Да, мисс Мальвида. Я еле встала.
МАЛЬВИДА. ХМ. И поэтому не причесалась?
ТАТА. Я причесывалась.
МАЛЬВИДА. Меня учили расчесывать пятьдесят раз одной рукой и пятьдесят другой. Так меня учили. Впрочем… продолжай, пожалуйста.
TATA. "Said to George, Marie, Mary, cannot go on holiday with her family…"2 Входит МАРИЯ С детским ботинком в руках, она вспотела и раздражена.
МАРИЯ. 1st Olga hier?3 МАЛЬВИДА. Olga? Nein, leider nicht, Maria4.
Мария раздраженно вздыхает и уходит. 1 "Однажды в августе миссис Браун сказала Джорджу…» (англ.) 2 "Сказала Джорджу, Мари, что Мэри не сможет поехать отдыхать с семьей…" (англ.) 3 Ольга здесь? (нем.) 4 Ольга? Нет, Мария, к сожалению, ее здесь нет (нем.).
ТАТА. ВОТ увидите, она на кухне, выпрашивает у кухарки лакрицу.
Тата возвращается к книге. Мальвида нервно и быстро заглядывает под стол.
МАЛЬВИДА. Продолжай.
TATA. "Said to George, Marie, Mary, cannot go on holiday with her family because they are poor…"1. А куда вы поедете отдыхать, мисс Мальвида?
МАЛЬВИДА. В Бродстэрс… Может быть, твой отец отпустит тебя… (Спохватываясь.) Мы все должны искать Ольгу.
Слышны звуки фортепьяно. Кто-то беспорядочно барабанит по клавишам.
ТАТА (смеется). А вот и Ольга. Мисс Мальвида, кто главнее - Англия или Германия?
МАЛЬВИДА. Вернемся к Джорджу и Мэри. Но замечу только, что на похоронах лорда Веллингтона играли "Похоронный марш" Бетховена. По-моему, к этому нечего добавить. 1 "Скажите Джорджу, Мари, что Мэри не сможет поехать отдыхать с семьей, потому что они бедные…" (англ.) "Ольгино фортепьяно" замолкает. Слышно, как Мария ее ругает.
TATA. А можно, мы теперь займемся музыкой?
МАЛЬВИДА. Давай, пожалуйста, придерживаться расписания.
За сценой слышны шлепки и рыдания Ольги. (Возмущенно). Ну, это уж слишком. (Выходит.) Тата собирает учебники и вприпрыжку следует за ней.
Ноябрь 1853 г.
Входит ГЕРЦЕН с видом победителя, подбрасывая золотую монету в полсоверена. За ним идет САША, неся надорванную упаковку со стопкой брошюр весом в несколько фунтов.
САША. Куда их положить?
ГЕРЦЕН. Полсоверена! Наличными! Тхо-жевский купил десять экземпляров! (Высыпает содержимое из сигарной коробки и кладет туда монету. Трясет коробку.) Наш первый заработок.
Саша роняет упаковку на стол.
САША. А сколько еще осталось?
ГЕРЦЕН. Четыреста девяносто. Их расхватывают, как горячие пирожки. На вот, дай шиллинг мальчику на чай.
САША. Целый шиллинг! (Уходя, он наталкивается на Малъвиду, которая необычно взволнована.) М АЛ ь в и ДА. Саша, Саша, как ты? Ты скучал без меня? Где девочки?
ГЕ р ц Е н. Госпожа фон Майзенбуг?.. Ступай, Саша, он же ждет.
САША уходит.
Вы вернулись раньше времени? Что-нибудь случилось? Присядьте… прошу вас… Вот так. Вам не понравилось в Брод-стэрсе?
МАЛЬВИДА. Дело не в этом. Вы получили мое письмо?
ГЕРЦЕН. Конечно. Неужели вы серьезно предлагали - прислать вам детей?
МАЛЬВИДА. Я так без них скучала. Я думала, что, может быть, вы…
ГЕРЦЕН. Слишком занят! И Мария с ее английским вряд ли добралась бы до Брод-стэрса. Она и в город-то с трудом выбирается без происшествий - вечно теряет омнибусные билеты, свертки, детей… МАЛЬВИДА. Мария не виновата, что у нее не получается… У меня к вам предложение… Я могла бы переехать к вам и воспитывать детей. То есть отвечать за их физическое и нравственное здоровье, за их умение держать себя. Я буду им другом и наставником. Я сохраню детей для их отца, а отца -для детей. Разумеется, Мария продолжит заниматься тем, что ей больше подходит, - стиркой, кухней, и так далее…
Герцен собирается перебить.
Хочу лишь добавить, что, так как мое предложение дружеское, я не приму ничего сверх того, что мне причитается за уроки.
Герцен берет ее руки в свои.
ГЕ р ц Е н. Госпожа фон Майзенбуг… добро пожаловать в мой дом. Добро пожаловать! Вы знаете, моя мать была немка.
МАЛЬВИДА. В самом деле?
ГЕРЦЕН. Я наполовину немец! Пойдемте разыщем детей. Когда бы вы хотели переехать сюда? Завтра?
МАЛЬВИДА (с сомнением). Но…
ГЕРЦЕН. Сегодня?
МАЛЬВИДА (смеется). Нет! Скажем, в начале той недели? Только будет лучше, если вы сами объясните детям и Марии…
ГЕРЦЕН. ВЫ правы.
МАЛЬВИДА. Мне пора домой.
ГЕРЦЕН. Конечно.
Пожимают друг другу руки.
МАЛЬВИДА. Кстати… Я сама наполовину француженка.
ГЕ Р ц Е н. Я мог бы догадаться. A bientot!1 МАЛЬВИДА. Хорошо. До свидания.
ГЕРЦЕН (счастлив). До свидания. (Провожает ее.) Январь 1854 г.
Входят САША И TATA. ОНИ экипированы как на парад. У Таты белые манжеты. Они становятся рядом, готовые к проверке. Между тем ГОРНИЧНАЯ накрывает на стол завтрак для шестерых. Стремительно входит МАЛЬВИДА.
МАЛЬВИДА. Доброе утро, дети! 1 До скорого свидания! (фр.) САША и TATA. Доброе утро, мисс Мальвида.
Саша и Тата показывают руки с обеих сторон для проверки. Мальвида затем смотрит, как вымыты уши.
МАЛЬВИДА. Прекрасно!.. Ты сама выбирала утром блузку?
ТАТА. Нет, мисс Мальвида.
МАЛЬВИДА. Ну что ж. Давайте завтракать, да?
Саша отодвигает стул для Мальвиды. Мальвида садится. Саша с ухмылкой отодвигает стул для Таты. Тата, с довольной ухмылкой, садится. Стул Мальвиды рядом с местом Герцена. За ним пустой стул для Ольги. Тата и Саша сидят напротив друг друга, а Мария в торце стола напротив Герцена.
Руки!
Тата убирает руки со стола и кладет их на колени.
Входит МАРИЯ. Саша встает и отодвигает ее стул. Мария тянет стул от Саши к себе и садится, сердито хмурясь.
Мария, если вас это не затруднит, блузка Таты не подходит для занятий. Белые манжеты собирают всю грязь и потом весь день выглядят неопрятно. Блузка с серыми манжетами была бы уместнее.
МАРИЯ. Она в стирке.
МАЛЬВИДА (С вежливым удивлением). До сих пор? Хм…
МАРИЯ. И уж позвольте вам сказать…
Входит ГЕРЦЕН с газетой.
ДЕТИ. Доброе утро, папа! МАЛЬВИДА. Доброе утро! ГЕ р ц Е н. Доброе утро!
Герцен садится. Мальвида наливает кофе ему и Марии. Перед детьми стоят заранее налитые стаканы молока. Перед Мальвидой - ее собственный чайник. По кивку Мальвиды дети отпивают из своих стаканов. На столе холодный завтрак. Герцен и Мария накладывают себе сами. Мальвида ничего не ест, но кладет еду детям.
Саша, пока что незаметно для других, открывает книгу.
МАЛЬВИДА. МЫ с ней уже позавтракали. У нее было назначено свидание с пони молочника. (Замечает, что Тата наливает себе кофе.) Тата!..
TATA. Мария мне разрешила.
МАРИЯ. Кофе с утра способствует пищеварению.
МАЛЬВИДА. И возбуждает. (Она отодвигает Татину чашку с кофе. Мария встает и выбегает вон из комнаты. Мальвида не обращает внимания. Она замечает Сашину книгу.) Читать за столом? Что обо мне подумает твой отец?
САША. Я не читаю. Мне нужно это выучить.
ГЕРЦЕН. Уроки? Для уроков есть другое время.
САША. НО когда же мне было их делать? Я клеил тебе конверты.
ГЕРЦЕН. А после?
САША. А после я пропустил бы все веселье.
ГЕРЦЕН (делает усилие над собой). Значит, тебе придется выбирать между уроками и завтраком!
Саша вскакивает и быстро выходит, уткнувшись в книгу.
Да, я посылаю пятьдесят экземпляров журнала прямо во вражеский лагерь. Бесплатная подписка для Зимнего дворца… для Министерства внутренних дел, для цензуры, для Третьего отделения, для полиции…
МАЛЬВИДА. Тата, если ты не хочешь завтракать, тебе лучше выйти из-за стола.
ТАТА. Спасибо, мисс Мальвида. (Понимает намек и выходит.) ГЕ Р Ц Е Н. У Марии доброе сердце. Я уверен, что вы с ней поладите… Она была с детьми с тех пор, как умерла Натали. Ольга никого и не помнит, кроме нее.
МАЛЬВИДА. Моя единственная забота - чтобы у них было счастливое, упорядоченное детство.
ГЕ р ц Е н. И вам это удается.
МАЛЬВИДА. Тогда разрешите мне быть с вами откровенной, Александр. Вы мне не помогаете тем, что держите открытый дом для всей лондонской эмиграции. Почти каждый день до самой ночи эти люди - некоторые из них не многим лучше бродяг - едят, пьют, развлекаются за ваш счет, нарушая домашний покой.
ГЕРЦЕН. Да? Но как же?..
МАЛЬВИДА. Мой совет - отведите два вечера в неделю для визитов. В прочие вечера и днем…
ГЕРЦЕН. Только по приглашению - это несложно устроить! Вы правы!
МАЛЬВИДА. Благодарю вас. Мы здесь так… доступны. Если бы мы жили чуть дальше…
ГЕРЦЕН. Срок аренды подходит к концу. Куда бы вы хотели переехать?
МАЛЬВИДА. О… В самом деле?! Ну… может быть, в Ричмонд. Там есть чудесный парк для детей и железная дорога рядом…
ГЕ Р ц Е н. В таком случае решено.
ГОРНИЧНАЯ (входит). Пришел Ворцель. С ним какой-то бродяга. И Мария пакует свои вещи.
ГЕРЦЕН. Спасибо.
ГОРНИЧНАЯ уходит.
Я с ней поговорю.
МАЛЬВИДА. Александр, это ничего, так будет лучше. (Уходит, обменявшись приветствиями с входящими Ворцелем и другим поляком примерно того же возраста, Зенкевичем.) ГЕРЦЕН. Заходите, заходите… Я как раз заканчиваю… Хотите кофе?
ВОРЦЕЛЬ. Нет, нет, прошу вас. У нас невеселое дело. Зенкович вам объяснял, наш делегат готов отправиться в Польшу. Но расходы…
ГЕРЦЕН (Зенковичу). Я же вам сказал, что дам десять фунтов.
ЗЕНКОВИЧ (грубо). Десять фунтов! Это смешно! Ему понадобится по крайней мере шестьдесят, и нам пока не хватает сорока.
ГЕРЦЕН. Знаете, это довольно странно. Он ваш делегат, а не мой. Я вообще удивлен, что меня о чем-то просят.
ЗЕНКОВИЧ. ОН везет русские издания…
ГЕ р ц Е н. Да, это так. Но я плачу за типографию, за аренду, сотрудникам, за бумагу, за типографскую краску… Вы обещали распространять мои русские публикации через свои каналы. У нас была договоренность.