Страница:
Гасси был потрясен.
— Подарок есть подарок, а платить за подарки грубо.
Тетя Мейбл, как будто ее не держали ноги, опустилась на край кровати Франческо. Она заговорила шепотом:
— Со временем вы поймете вашего дядю. Но пока, детки, миленькие, постарайтесь ему не досаждать.
— А что ему досаждает?
Тетя Мейбл сжала руки.
— Пожалуйста, пожалуйста, не просите об уроках танцев для Анны. Понимаете, он считает танцы ненужным занятием.
Мальчики уставились на нее, открыв рты. С таким дедушкой, как Жардек, танцы воспринимались так же, как рисование или любой другой вид искусства — настоящим даром от Бога, который нужно беречь и над которым нужно работать. Разве не объясняла им это Ольга каждый день? Гасси решил, что тетя их неправильно поняла.
— Жардек, папа нашей мамы, был знаменитым балетмейстером в Варшаве. Когда ему пришлось переехать в Турцию, он учил нас. У меня и у Франческо дара нет, но у Анны есть.
Франческо добавил:
— Жардек всегда говорил: «В ней есть настоящий огонек. Я всю жизнь его искал и теперь вознагражден, потому что нашел его в собственной внучке».
— Не дать ей учиться, — твердо сказал Гасси, — это грех.
Снизу загремел голос дяди Сесила.
— Что происходит, Мейбл? Эти дети должны быть уже умыты и одеты!
Тетя Мейбл бросилась к двери.
— Мальчики, — задыхалась она, — поторопитесь.
Франческо с Гасси переглянулись, и Франческо отдал Гасси конверт.
— Спрячь его куда-нибудь, пока я в ванной. Потом обсудим — похоже, именно нам придется заниматься устройством уроков для Анны.
Глава 7
Глава 8
Глава 9
Глава 10
— Подарок есть подарок, а платить за подарки грубо.
Тетя Мейбл, как будто ее не держали ноги, опустилась на край кровати Франческо. Она заговорила шепотом:
— Со временем вы поймете вашего дядю. Но пока, детки, миленькие, постарайтесь ему не досаждать.
— А что ему досаждает?
Тетя Мейбл сжала руки.
— Пожалуйста, пожалуйста, не просите об уроках танцев для Анны. Понимаете, он считает танцы ненужным занятием.
Мальчики уставились на нее, открыв рты. С таким дедушкой, как Жардек, танцы воспринимались так же, как рисование или любой другой вид искусства — настоящим даром от Бога, который нужно беречь и над которым нужно работать. Разве не объясняла им это Ольга каждый день? Гасси решил, что тетя их неправильно поняла.
— Жардек, папа нашей мамы, был знаменитым балетмейстером в Варшаве. Когда ему пришлось переехать в Турцию, он учил нас. У меня и у Франческо дара нет, но у Анны есть.
Франческо добавил:
— Жардек всегда говорил: «В ней есть настоящий огонек. Я всю жизнь его искал и теперь вознагражден, потому что нашел его в собственной внучке».
— Не дать ей учиться, — твердо сказал Гасси, — это грех.
Снизу загремел голос дяди Сесила.
— Что происходит, Мейбл? Эти дети должны быть уже умыты и одеты!
Тетя Мейбл бросилась к двери.
— Мальчики, — задыхалась она, — поторопитесь.
Франческо с Гасси переглянулись, и Франческо отдал Гасси конверт.
— Спрячь его куда-нибудь, пока я в ванной. Потом обсудим — похоже, именно нам придется заниматься устройством уроков для Анны.
Глава 7
ДЕНЬГИ
Когда дети сели завтракать, дядя Сесил сказал:
— У меня правило: за едой не говорить ничего кроме очень важного или веселого.
Это неприятно удивило детей, но они только искоса переглянулись. Когда они жили в доме на колесах или у Жардека с Бабкой, то за столом у всех было столько новостей, что обычно говорили все одновременно, редко обращая внимания на то, что говорят другие. Иногда Кристофер бил кулаком по столу и кричал: «Тише, в конце концов!» или что-нибудь в таком духе. Обычно так бывало, когда у него были проблемы с картиной.
К счастью, на завтрак было именно то, что дети любят — после хлопьев дали вареные яйца — и хотя Анна не доела половину яйца, дядя Сесил этого не заметил, так что все прошло нормально.
После завтрака дядя Сесил велел им идти в свои комнаты и помочь тете с уборкой.
— Старое чудовище! — пробурчал Гасси на лестнице. —Видел бы он, как мы помогали Бабке. Мне кажется, он думает, что мы даже кровать сами застелить не можем.
Анна спросила Франческо:
— Если я принесу ленточку, ты сможешь заплести мне косичку?
Франческо удивился:
— Ты же раньше так никогда не делала.
— Это будет ужасно выглядеть, — добавил Гасси.
Анна сбегала в свою комнату и вернулась с красной ленточкой под цвет платья, которое ей купил сэр Уильям. У Анны были темные глаза и волосы, поэтому даже когда она была бледна, как в этот момент, красный цвет был ей к лицу.
— В Стамбуле я носила распущенные волосы, потому что не могла сама собрать их на макушке, — ей не надо было добавлять «как это делала Ольга», потому что мальчики и так ее поняли, — но я думаю, в этом доме это будет к месту. Здесь очень чисто, везде порядок и с косичкой будет намного опрятнее.
Кристофер заплел ей косичку и завязал красной лентой на конце. Ему стало грустно, потому что сразу вспомнился Того, которому всегда на дни рождения и Рождество заплетали хвост в косичку. Но он не стал этого говорить остальным. Вместо этого он сказал Анне:
— Хорошо, что ты зашла. Нам с Гасси есть что тебе рассказать. Дядя не разрешит тебе заниматься танцами, он считает, что это плохо.
Анна резко развернулась и посмотрела ему в глаза. Ее лицо стало еще бледнее.
— Мне все равно, что он думает. Мне он не нравится, и я буду танцевать. Я должна танцевать, вы же помните, что говорил Жардек.
Франческо спросил Гасси.
— Куда ты положил конверт с адресом с'Уильяма?
Это успокоило Анну.
— Ну, конечно. Я и забыла, что у нас есть его адрес. Мы сейчас же пойдем и все ему расскажем. Он поймет и поможет нам.
Гасси показал на шкаф.
— В таком доме даже нижняя полка, которой никто не пользуется, накрыта бумагой, — он открыл дверцу шкафа, чтобы все могли сами убедиться в правильности его слов. Каждая полка была покрыта бледно-зеленой моющейся бумагой с нарисованными листочками. — Там, внизу, в глубине, — указал он на нижнюю полку, — лежит конверт с'Уильяма. Тетя никогда сюда не заглянет.
— Хорошо, — сказал Франческо. Потом он снова повернулся к Анне. — Мы далеко от Лондона, где живет с'Уильям, а он сегодня уезжает на Аляску. Если бы он оставался в Лондоне, я бы даже пешком до него добрался и попросил продать нашу картину.
Анна была истинной дочерью своего отца. В ее голосе слышалось отчаяние.
— Мне нужно учиться, — сказала она, — и у лучшего учителя. Если мы не можем продать картину, нужно продать что-нибудь из этого дома.
Неожиданно Франческо ощутил себя старшим.
— Нет, — твердо сказал он. — Мы этого никогда не сделаем. Помните, Ольга говорила, что красть нехорошо.
— Я помню, — согласился Гасси. — Эту заповедь мы должны были выучить. Там говорилось так: «Не укради!», и Ольга говорила, что поступок Кристофера не был настоящей кражей — ведь он взял вещи у своего отца.
— А мы возьмем у нашего дяди, — заявила Анна.
— Нет, — сказал Франческо. — Ты будешь учиться танцам, но воровать никто не станет.
Гасси ударил себя кулаком в грудь.
— Франческо и я — мы заработаем деньги. Ты думаешь, как в Англии мальчики зарабатывают деньги?
Целая вереница способов заработка пронеслась у них в головах. Нагружать ослов дровами, переводить верблюда из одного места в другое, поработать носильщиком, сбегать с поручением; существовало огромное количество возможностей, особенно в городах, заработать мелочь, а много мелочи — это уже деньги.
— Сначала, — сказал Франческо, — мы должны найти лучшую танцевальную школу.
— Как мы узнаем? — спросил Гасси. — Дядя, конечно, не знает, да и тетя тоже. Может, нам подскажет священник? Франческо засомневался.
— Не знаю, но попробовать стоит. А пока мы пробуем, ты, Анна, должна постоянно тренироваться. Анна кивнула.
— Я и в Стамбуле тренировалась, держась за спинку кровати. Но я не могу заниматься много. Неправильные упражнения могут навредить. И у меня нет балетной обуви. Трудно держаться ровно в одних носках.
Нет туфелек! Мальчики об этом не подумали. У Анны раньше были мягкие розовые туфельки с ленточками. Жардек заказал их в магазине в Италии. Они пропали вместе со всеми остальными вещами.
— Я считаю — первое, что нужно купить, — это туфли, —сказал Гасси. — Потом мы узнаем, где Анна может учиться.
Тетя Мейбл в то же утро повела детей по магазинам, чтобы они имели представление о Фитоне. Для детей, которые нигде, кроме Ближнего Востока, не бывали, это было настоящим приключением. Здесь все было совершенно по-другому. Фитон, бывший когда-то небольшой деревней, теперь превращался в так называемый «новый город». Казалось, что у каждого прохожего коляска с маленьким толстеньким розовым или беленьким ребенком. Немало было и детей постарше, хорошо одетых, которые бегали туда-сюда с хозяйственными сумками. Супермаркет просто поразил детей.
— Эти англичане, наверно, очень честные, — шепнула Анна Франческо. — Посмотри, все так открыто лежит, что можно что угодно украсть.
— Я думаю, они еще и богатые, — сказал Франческо. —Попрошаек совсем не видно.
Тете Мейбл нужно было пойти домой и приготовить ленч, но она чувствовала — для того, чтобы в доме был мир, нужно ограничить встречи Сесила и детей. К счастью, он много времени проводил вне дома, на служебных заседаниях или организовывая разные мероприятия, но как раз сегодня утром он был дома. Мейбл открыла кошелек и достала две десятипенсовые монеты. Она понятия не имела, как будет объяснять Сесилу, куда делись две десятипенсовые монеты, потому что он ежедневно проверял все чеки и пересчитывал деньги, но подумала, что как-нибудь выкрутится.
— Вам надо вернуться домой в 12.30, чтобы успеть помыть руки перед ленчем, который будет ровно в час. Это — и она дала Франческо две десятипенсовые монеты — вам всем на мороженое.
Когда тетя Мейбл скрылась из виду, дети стали рассматривать монеты, поскольку они впервые видели английские деньги. Анна радостно захлопала в ладоши.
— Может быть, тетя каждый день будет давать нам деньги на мороженое. Тогда скоро у меня будут туфельки.
— Это для начала, — сказал Франческо. — Но на уроки танцев нам понадобится много больше денег.
Гасси снова ударил себя кулаком в грудь.
— Я придумал способ.
— Какой? — спросили Франческо и Анна.
— Там, выше по дороге, есть маленький рынок, где продают с лотков всякие вещи.
— Но нам нечего продать, — напомнил ему Франческо.
— Нет, есть, — ответил Гасси. — С'Уильям купил нам по два комплекта одежды. Нам нужно только по одному. Мы можем завернуться в одеяло, пока наша одежда стирается.
Анна поняла его мысль.
— А еще у нас есть чемоданы. Наши новые красивые чемоданы! За них должны хорошо заплатить.
— Никто, даже дядя Сесил, не может запретить нам продавать свои вещи. Теперь осталось только выяснить, как нам одолжить небольшой лоток, — сказал Гасси.
— У меня правило: за едой не говорить ничего кроме очень важного или веселого.
Это неприятно удивило детей, но они только искоса переглянулись. Когда они жили в доме на колесах или у Жардека с Бабкой, то за столом у всех было столько новостей, что обычно говорили все одновременно, редко обращая внимания на то, что говорят другие. Иногда Кристофер бил кулаком по столу и кричал: «Тише, в конце концов!» или что-нибудь в таком духе. Обычно так бывало, когда у него были проблемы с картиной.
К счастью, на завтрак было именно то, что дети любят — после хлопьев дали вареные яйца — и хотя Анна не доела половину яйца, дядя Сесил этого не заметил, так что все прошло нормально.
После завтрака дядя Сесил велел им идти в свои комнаты и помочь тете с уборкой.
— Старое чудовище! — пробурчал Гасси на лестнице. —Видел бы он, как мы помогали Бабке. Мне кажется, он думает, что мы даже кровать сами застелить не можем.
Анна спросила Франческо:
— Если я принесу ленточку, ты сможешь заплести мне косичку?
Франческо удивился:
— Ты же раньше так никогда не делала.
— Это будет ужасно выглядеть, — добавил Гасси.
Анна сбегала в свою комнату и вернулась с красной ленточкой под цвет платья, которое ей купил сэр Уильям. У Анны были темные глаза и волосы, поэтому даже когда она была бледна, как в этот момент, красный цвет был ей к лицу.
— В Стамбуле я носила распущенные волосы, потому что не могла сама собрать их на макушке, — ей не надо было добавлять «как это делала Ольга», потому что мальчики и так ее поняли, — но я думаю, в этом доме это будет к месту. Здесь очень чисто, везде порядок и с косичкой будет намного опрятнее.
Кристофер заплел ей косичку и завязал красной лентой на конце. Ему стало грустно, потому что сразу вспомнился Того, которому всегда на дни рождения и Рождество заплетали хвост в косичку. Но он не стал этого говорить остальным. Вместо этого он сказал Анне:
— Хорошо, что ты зашла. Нам с Гасси есть что тебе рассказать. Дядя не разрешит тебе заниматься танцами, он считает, что это плохо.
Анна резко развернулась и посмотрела ему в глаза. Ее лицо стало еще бледнее.
— Мне все равно, что он думает. Мне он не нравится, и я буду танцевать. Я должна танцевать, вы же помните, что говорил Жардек.
Франческо спросил Гасси.
— Куда ты положил конверт с адресом с'Уильяма?
Это успокоило Анну.
— Ну, конечно. Я и забыла, что у нас есть его адрес. Мы сейчас же пойдем и все ему расскажем. Он поймет и поможет нам.
Гасси показал на шкаф.
— В таком доме даже нижняя полка, которой никто не пользуется, накрыта бумагой, — он открыл дверцу шкафа, чтобы все могли сами убедиться в правильности его слов. Каждая полка была покрыта бледно-зеленой моющейся бумагой с нарисованными листочками. — Там, внизу, в глубине, — указал он на нижнюю полку, — лежит конверт с'Уильяма. Тетя никогда сюда не заглянет.
— Хорошо, — сказал Франческо. Потом он снова повернулся к Анне. — Мы далеко от Лондона, где живет с'Уильям, а он сегодня уезжает на Аляску. Если бы он оставался в Лондоне, я бы даже пешком до него добрался и попросил продать нашу картину.
Анна была истинной дочерью своего отца. В ее голосе слышалось отчаяние.
— Мне нужно учиться, — сказала она, — и у лучшего учителя. Если мы не можем продать картину, нужно продать что-нибудь из этого дома.
Неожиданно Франческо ощутил себя старшим.
— Нет, — твердо сказал он. — Мы этого никогда не сделаем. Помните, Ольга говорила, что красть нехорошо.
— Я помню, — согласился Гасси. — Эту заповедь мы должны были выучить. Там говорилось так: «Не укради!», и Ольга говорила, что поступок Кристофера не был настоящей кражей — ведь он взял вещи у своего отца.
— А мы возьмем у нашего дяди, — заявила Анна.
— Нет, — сказал Франческо. — Ты будешь учиться танцам, но воровать никто не станет.
Гасси ударил себя кулаком в грудь.
— Франческо и я — мы заработаем деньги. Ты думаешь, как в Англии мальчики зарабатывают деньги?
Целая вереница способов заработка пронеслась у них в головах. Нагружать ослов дровами, переводить верблюда из одного места в другое, поработать носильщиком, сбегать с поручением; существовало огромное количество возможностей, особенно в городах, заработать мелочь, а много мелочи — это уже деньги.
— Сначала, — сказал Франческо, — мы должны найти лучшую танцевальную школу.
— Как мы узнаем? — спросил Гасси. — Дядя, конечно, не знает, да и тетя тоже. Может, нам подскажет священник? Франческо засомневался.
— Не знаю, но попробовать стоит. А пока мы пробуем, ты, Анна, должна постоянно тренироваться. Анна кивнула.
— Я и в Стамбуле тренировалась, держась за спинку кровати. Но я не могу заниматься много. Неправильные упражнения могут навредить. И у меня нет балетной обуви. Трудно держаться ровно в одних носках.
Нет туфелек! Мальчики об этом не подумали. У Анны раньше были мягкие розовые туфельки с ленточками. Жардек заказал их в магазине в Италии. Они пропали вместе со всеми остальными вещами.
— Я считаю — первое, что нужно купить, — это туфли, —сказал Гасси. — Потом мы узнаем, где Анна может учиться.
Тетя Мейбл в то же утро повела детей по магазинам, чтобы они имели представление о Фитоне. Для детей, которые нигде, кроме Ближнего Востока, не бывали, это было настоящим приключением. Здесь все было совершенно по-другому. Фитон, бывший когда-то небольшой деревней, теперь превращался в так называемый «новый город». Казалось, что у каждого прохожего коляска с маленьким толстеньким розовым или беленьким ребенком. Немало было и детей постарше, хорошо одетых, которые бегали туда-сюда с хозяйственными сумками. Супермаркет просто поразил детей.
— Эти англичане, наверно, очень честные, — шепнула Анна Франческо. — Посмотри, все так открыто лежит, что можно что угодно украсть.
— Я думаю, они еще и богатые, — сказал Франческо. —Попрошаек совсем не видно.
Тете Мейбл нужно было пойти домой и приготовить ленч, но она чувствовала — для того, чтобы в доме был мир, нужно ограничить встречи Сесила и детей. К счастью, он много времени проводил вне дома, на служебных заседаниях или организовывая разные мероприятия, но как раз сегодня утром он был дома. Мейбл открыла кошелек и достала две десятипенсовые монеты. Она понятия не имела, как будет объяснять Сесилу, куда делись две десятипенсовые монеты, потому что он ежедневно проверял все чеки и пересчитывал деньги, но подумала, что как-нибудь выкрутится.
— Вам надо вернуться домой в 12.30, чтобы успеть помыть руки перед ленчем, который будет ровно в час. Это — и она дала Франческо две десятипенсовые монеты — вам всем на мороженое.
Когда тетя Мейбл скрылась из виду, дети стали рассматривать монеты, поскольку они впервые видели английские деньги. Анна радостно захлопала в ладоши.
— Может быть, тетя каждый день будет давать нам деньги на мороженое. Тогда скоро у меня будут туфельки.
— Это для начала, — сказал Франческо. — Но на уроки танцев нам понадобится много больше денег.
Гасси снова ударил себя кулаком в грудь.
— Я придумал способ.
— Какой? — спросили Франческо и Анна.
— Там, выше по дороге, есть маленький рынок, где продают с лотков всякие вещи.
— Но нам нечего продать, — напомнил ему Франческо.
— Нет, есть, — ответил Гасси. — С'Уильям купил нам по два комплекта одежды. Нам нужно только по одному. Мы можем завернуться в одеяло, пока наша одежда стирается.
Анна поняла его мысль.
— А еще у нас есть чемоданы. Наши новые красивые чемоданы! За них должны хорошо заплатить.
— Никто, даже дядя Сесил, не может запретить нам продавать свои вещи. Теперь осталось только выяснить, как нам одолжить небольшой лоток, — сказал Гасси.
Глава 8
УОЛЛИ
Дети пошли на маленький рынок. Они были настоящими знатоками рынков, и этот им очень не понравился.
— Никаких горячих закусок, — проворчал Гасси. — На рынке должна быть горячая еда, ее запах привлекает людей.
— Но тут продают одежду, — сказал Франческо, кивнув на лоток, весь увешанный одеждой на вешалках.
Они подошли к лотку, и Анна указала пальцем на куртку.
— Но не такую хорошую, как та, что нам купил с'Уильям.
— Что вы хотите? — прозвучал вопрос.
Дети осмотрелись, но никого не увидели. И вдруг из-за лотка вышел мальчик с ярко-рыжими волосами, на вид ровесник Франческо:
— Это лоток мамы, а я смотрю за ним.
Гасси мальчик понравился.
— Мы ничего не покупаем, мы хотели узнать, как можно получить небольшой лоток, — сказал он.
Мальчик уставился на Гасси.
— Ты странно говоришь. Вы — иностранцы?
— Нет, — ответил Франческо, — мы — англичане, но мы здесь до вчерашнего дня не жили.
— А где же вы тогда жили? — спросил мальчик.
— Последнее время в Турции, но я родился в Иране, — объяснил Франческо.
— А я родился в Индии, — сказал Гасси.
Все это напомнило им о том, что они так хотели забыть. Голос Анны сорвался на шепот, а глаза наполнились слезами.
— Я была единственной, кто не родился в доме на колесах.
Мальчик был в недоумении. Если ребята жили в доме на колесах, то это, должно быть, цыгане, но они не похожи на цыган.
— Как вас зовут? Меня — Уолли, ну, то есть на самом деле Уолтер, но все зовут меня Уолли.
Франческо представил всех по очереди.
— Я — Франческо, это Гасси, а это Анна.
— И где вы теперь живете?
— На улице Кресент, — сказал Гасси. — Дом называется Данроамин, и нам нужен лоток, чтобы продать кое-какие вещи.
— И три чемодана, — напомнила Анна.
— Хорошие вещи: синее платье Анны и наши фланелевые шорты и две рубашки, — объяснил Франческо.
Уолли казалось, что эти ребята беспомощны, как младенцы. Он знал улицу Кресент. Там были хорошие дома. Не такие, чтобы люди, живущие в них, одалживали лоток для продажи одежды.
— Так, — сказал он тоном, каким обращаются к маленьким детям, — мама скоро вернется, а она не любит, когда тут люди толпятся, если они ничего не покупают. Постойте пока в стороне, может, я что-нибудь придумаю.
Уолли не заставил их долго ждать, примчавшись на грохочущем велосипеде.
— Мама вернулась, — сказал он, придерживая велосипед за сиденье. Потом он сел между Франческо и Анной. — Теперь давайте во всем разберемся. Почему, если вы живете на улице Кресент, вы хотите продавать одежду?
Анна сказала:
— Из-за меня. Я должна учиться танцам.
— Жардек, наш дедушка, был знаменитым учителем танцев в Варшаве, и он говорил, что у Анны есть особенный огонь, — объяснил Франческо.
Гасси добавил:
— Когда есть большой талант, не учиться — это грех. Но дядя, с которым мы теперь живем, говорит, что танцы — это глупость.
У Уолли было такое ощущение, что эти ребята с какой-то другой планеты. Он был просто очарован ими и в то же время чувствовал, что им нужна защита. Он должен о них позаботиться.
— Вам нужно понять одну вещь. Это Англия, а в Англии дети вашего возраста не могут работать. Это противозаконно. Если вы попробуете поставить лоток, то вас заберут в полицию. Вы даже не можете работать разносчиками газет или еще кем-то.
Франческо изучал Уолли. Тот был крепче сложен и выше ростом, но не казался старше.
— Но ты же работаешь. Тебе сколько лет?
Уолли грустно покачал головой над его недогадливостью.
— Мне десять, но я не работаю, я только стою вместо мамы, пока она выпьет чашку чая. Нас полисмены знают, они знают, что это только потому, что сейчас школьные каникулы. Они пришли бы сюда, если бы был учебный семестр.
Анне пришла в голову идея.
— Как ты думаешь, можно попросить твою маму продать наши вещи?
Уолли задумался.
— Я поговорю с мамой. Понимаете, ваш дядя может думать, что ваши вещи как бы его вещи, и назовет это воровством. Мама не захочет с этим связываться. Сколько вам нужно денег?
— У нас есть немного, — Франческо показал Уолли две монеты по десять пенсов, — но нам нужно больше, потому что надо купить туфельки для танцев.
— Мои, — объяснила Анна, — пропали во время землетрясения, как и все остальное!
В этот момент городские часы пробили 12.30. Дети встали.
— Мы должны идти, — сказал Франческо. — Мы должны быть очень пунктуальными, а то дядя разозлится.
Уолли не мог просто так их отпустить. Они заинтересовали его своим рассказом, но теперь, после слов Анны про землетрясение, он вспомнил историю, рассказанную по телевизору.
— Слушайте, — сказал он, — мне нужно время, чтобы обдумать, как нам лучше поступить. Вы можете вернуться сюда к половине третьего?
Для детей, привыкших гулять когда им вздумается, это не представляло никаких трудностей.
— Конечно, — сказал Гасси, — у нас нет никаких дел.
Уолли провожал их взглядом. Ему так не хотелось с ними расставаться.
— Смотрите, — крикнул он им вслед, — увидимся в 2.30.
Сэр Уильям очень переживал, что ему пришлось оставить детей в Фитоне. Ему сразу же не понравился Сесил, он показался ему чопорным и неприветливым. За короткое время, которое сэр Уильям провел с детьми, он очень привязался к ним. Но что он мог поделать? Сесил Докси был единственным братом Кристофера Докси, а значит законным попечителем детей. Нельзя было сказать, что он слишком радушно встретил их в аэропорту, но, с другой стороны, он ничем не показал, что не хочет их принять. Но если окажется, что дети несчастливы со своим дядей, что тогда делать?
Сэр Уильям так нервничал из-за детей, что пригласил старого друга-адвоката на обед и поделился с ним своими переживаниями.
Адвокат с интересом его выслушал — он знал и очень любил творчество Кристофера Докси.
— Я бы на твоем месте как можно чаще с ними встречался, чтобы понять, не пренебрегают ли их правами в семье.
— Но ведь есть же и другие способы пренебрежения, кроме тех, которые подразумеваются под юридическим термином «пренебрегать», так ведь? — спросил сэр Уильям. — Они потеряли все, что любили, им нужна хоть какая-то замена.
— Тут ты попадаешь в довольно щекотливое положение. Все, что ты можешь делать, — это поддерживать с ними связь. Ты же можешь встречаться с ними, когда находишься в Англии, и писать им письма, когда уезжаешь. Дети очень любят получать письма.
Сэр Уильям никогда в жизни не писал писем детям. Он изумленно посмотрел на друга.
— Написать им — о чем?
Адвокат, который воспитал четверых детей, а сейчас у него было уже девять внуков, засмеялся.
— Ах ты, старый холостяк. Дети провели с тобой больше недели, ты же должен представлять, что им интересно.
Тогда сэр Уильям вспомнил их разговоры в Стамбуле.
— Анна хочет учиться танцам.
— Все девочки проходят через это, — сказал адвокат. — Это ненадолго.
Сэр Уильям попытался объяснить своему другу особенность этих детей.
— Это необычные дети. Их воспитали с глубоким уважением к искусству в любом его проявлении. Кажется, их дедушка по матери преподавал танцы в Варшаве. Он учил девочку, у которой, по словам ребят, действительно талант.
— Ну, неплохое начало для письма. Спроси, нашли ли они учителя танцев.
— А если нет, кто самый лучший?
Адвокат задумался.
— Никто из моих не добрался до особых вершин в этом деле, но я помню какой-то разговор. Есть такая мадам Скарлетти, она уже очень старенькая, но, по-моему, еще преподает. Можно посмотреть ее адрес в телефонном справочнике.
— Никаких горячих закусок, — проворчал Гасси. — На рынке должна быть горячая еда, ее запах привлекает людей.
— Но тут продают одежду, — сказал Франческо, кивнув на лоток, весь увешанный одеждой на вешалках.
Они подошли к лотку, и Анна указала пальцем на куртку.
— Но не такую хорошую, как та, что нам купил с'Уильям.
— Что вы хотите? — прозвучал вопрос.
Дети осмотрелись, но никого не увидели. И вдруг из-за лотка вышел мальчик с ярко-рыжими волосами, на вид ровесник Франческо:
— Это лоток мамы, а я смотрю за ним.
Гасси мальчик понравился.
— Мы ничего не покупаем, мы хотели узнать, как можно получить небольшой лоток, — сказал он.
Мальчик уставился на Гасси.
— Ты странно говоришь. Вы — иностранцы?
— Нет, — ответил Франческо, — мы — англичане, но мы здесь до вчерашнего дня не жили.
— А где же вы тогда жили? — спросил мальчик.
— Последнее время в Турции, но я родился в Иране, — объяснил Франческо.
— А я родился в Индии, — сказал Гасси.
Все это напомнило им о том, что они так хотели забыть. Голос Анны сорвался на шепот, а глаза наполнились слезами.
— Я была единственной, кто не родился в доме на колесах.
Мальчик был в недоумении. Если ребята жили в доме на колесах, то это, должно быть, цыгане, но они не похожи на цыган.
— Как вас зовут? Меня — Уолли, ну, то есть на самом деле Уолтер, но все зовут меня Уолли.
Франческо представил всех по очереди.
— Я — Франческо, это Гасси, а это Анна.
— И где вы теперь живете?
— На улице Кресент, — сказал Гасси. — Дом называется Данроамин, и нам нужен лоток, чтобы продать кое-какие вещи.
— И три чемодана, — напомнила Анна.
— Хорошие вещи: синее платье Анны и наши фланелевые шорты и две рубашки, — объяснил Франческо.
Уолли казалось, что эти ребята беспомощны, как младенцы. Он знал улицу Кресент. Там были хорошие дома. Не такие, чтобы люди, живущие в них, одалживали лоток для продажи одежды.
— Так, — сказал он тоном, каким обращаются к маленьким детям, — мама скоро вернется, а она не любит, когда тут люди толпятся, если они ничего не покупают. Постойте пока в стороне, может, я что-нибудь придумаю.
Уолли не заставил их долго ждать, примчавшись на грохочущем велосипеде.
— Мама вернулась, — сказал он, придерживая велосипед за сиденье. Потом он сел между Франческо и Анной. — Теперь давайте во всем разберемся. Почему, если вы живете на улице Кресент, вы хотите продавать одежду?
Анна сказала:
— Из-за меня. Я должна учиться танцам.
— Жардек, наш дедушка, был знаменитым учителем танцев в Варшаве, и он говорил, что у Анны есть особенный огонь, — объяснил Франческо.
Гасси добавил:
— Когда есть большой талант, не учиться — это грех. Но дядя, с которым мы теперь живем, говорит, что танцы — это глупость.
У Уолли было такое ощущение, что эти ребята с какой-то другой планеты. Он был просто очарован ими и в то же время чувствовал, что им нужна защита. Он должен о них позаботиться.
— Вам нужно понять одну вещь. Это Англия, а в Англии дети вашего возраста не могут работать. Это противозаконно. Если вы попробуете поставить лоток, то вас заберут в полицию. Вы даже не можете работать разносчиками газет или еще кем-то.
Франческо изучал Уолли. Тот был крепче сложен и выше ростом, но не казался старше.
— Но ты же работаешь. Тебе сколько лет?
Уолли грустно покачал головой над его недогадливостью.
— Мне десять, но я не работаю, я только стою вместо мамы, пока она выпьет чашку чая. Нас полисмены знают, они знают, что это только потому, что сейчас школьные каникулы. Они пришли бы сюда, если бы был учебный семестр.
Анне пришла в голову идея.
— Как ты думаешь, можно попросить твою маму продать наши вещи?
Уолли задумался.
— Я поговорю с мамой. Понимаете, ваш дядя может думать, что ваши вещи как бы его вещи, и назовет это воровством. Мама не захочет с этим связываться. Сколько вам нужно денег?
— У нас есть немного, — Франческо показал Уолли две монеты по десять пенсов, — но нам нужно больше, потому что надо купить туфельки для танцев.
— Мои, — объяснила Анна, — пропали во время землетрясения, как и все остальное!
В этот момент городские часы пробили 12.30. Дети встали.
— Мы должны идти, — сказал Франческо. — Мы должны быть очень пунктуальными, а то дядя разозлится.
Уолли не мог просто так их отпустить. Они заинтересовали его своим рассказом, но теперь, после слов Анны про землетрясение, он вспомнил историю, рассказанную по телевизору.
— Слушайте, — сказал он, — мне нужно время, чтобы обдумать, как нам лучше поступить. Вы можете вернуться сюда к половине третьего?
Для детей, привыкших гулять когда им вздумается, это не представляло никаких трудностей.
— Конечно, — сказал Гасси, — у нас нет никаких дел.
Уолли провожал их взглядом. Ему так не хотелось с ними расставаться.
— Смотрите, — крикнул он им вслед, — увидимся в 2.30.
Сэр Уильям очень переживал, что ему пришлось оставить детей в Фитоне. Ему сразу же не понравился Сесил, он показался ему чопорным и неприветливым. За короткое время, которое сэр Уильям провел с детьми, он очень привязался к ним. Но что он мог поделать? Сесил Докси был единственным братом Кристофера Докси, а значит законным попечителем детей. Нельзя было сказать, что он слишком радушно встретил их в аэропорту, но, с другой стороны, он ничем не показал, что не хочет их принять. Но если окажется, что дети несчастливы со своим дядей, что тогда делать?
Сэр Уильям так нервничал из-за детей, что пригласил старого друга-адвоката на обед и поделился с ним своими переживаниями.
Адвокат с интересом его выслушал — он знал и очень любил творчество Кристофера Докси.
— Я бы на твоем месте как можно чаще с ними встречался, чтобы понять, не пренебрегают ли их правами в семье.
— Но ведь есть же и другие способы пренебрежения, кроме тех, которые подразумеваются под юридическим термином «пренебрегать», так ведь? — спросил сэр Уильям. — Они потеряли все, что любили, им нужна хоть какая-то замена.
— Тут ты попадаешь в довольно щекотливое положение. Все, что ты можешь делать, — это поддерживать с ними связь. Ты же можешь встречаться с ними, когда находишься в Англии, и писать им письма, когда уезжаешь. Дети очень любят получать письма.
Сэр Уильям никогда в жизни не писал писем детям. Он изумленно посмотрел на друга.
— Написать им — о чем?
Адвокат, который воспитал четверых детей, а сейчас у него было уже девять внуков, засмеялся.
— Ах ты, старый холостяк. Дети провели с тобой больше недели, ты же должен представлять, что им интересно.
Тогда сэр Уильям вспомнил их разговоры в Стамбуле.
— Анна хочет учиться танцам.
— Все девочки проходят через это, — сказал адвокат. — Это ненадолго.
Сэр Уильям попытался объяснить своему другу особенность этих детей.
— Это необычные дети. Их воспитали с глубоким уважением к искусству в любом его проявлении. Кажется, их дедушка по матери преподавал танцы в Варшаве. Он учил девочку, у которой, по словам ребят, действительно талант.
— Ну, неплохое начало для письма. Спроси, нашли ли они учителя танцев.
— А если нет, кто самый лучший?
Адвокат задумался.
— Никто из моих не добрался до особых вершин в этом деле, но я помню какой-то разговор. Есть такая мадам Скарлетти, она уже очень старенькая, но, по-моему, еще преподает. Можно посмотреть ее адрес в телефонном справочнике.
Глава 9
ВОЛОСЫ
Вся улица Кресент обсуждала новость. В одной газете написали, что в живых остались трое детей Кристофера Докси. В другой говорилось, что они лежали в больнице, но потом вылетели в Англию под попечительством сэра Уильяма Хугла. Нигде не было написано, что дети поселились у своего дяди в Фитоне, но жители улицы Кресент быстро сообразили, что к чему. Вчера детей с чемоданами видели выходящими из машины «этого странного мистера Докси». Сегодня утром трое детей ходили с миссис Мейбл по магазинам. У многих на Кресенте были свои дети, у некоторых были и внуки, но все, и семейные и нет, говорили одно:
— Бедные малютки! Надо посмотреть, сможем ли мы чем-нибудь помочь им.
Сесил Докси работал все утро. Он хоть и ушел на пенсию из банка, но продолжал оставаться деловым человеком. Его умение обращаться с цифрами — а управляющий банком таким и должен быть — очень пригодилось в благотворительном казначействе. Никому Сесил Докси особенно не нравился, но все признавали его полезность в деле.
Теперь, закончив работу, он находился в саду и любовался своими пластиковыми цветами, когда случайно заметил, как «какой-то дурак» в соседнем саду поливает настоящие цветы. Сесил не вел разговоры с соседями через забор, но сегодня его ждал сюрприз. Сосед неожиданно заговорил с ним.
— Кристофер Докси был вашим братом, не так ли? Мне очень жаль. Я сам в картинах не очень-то разбираюсь, но в газетах пишут — он был замечательным художником.
Сесил пробормотал что-то в ответ, и это можно было расценить как «спасибо».
— Моя жена, — продолжал сосед, — сегодня утром видела троих детей с миссис Мейбл. Это дети вашего брата? Мы читали в газетах, что они выжили и приехали в Англию.
Сесил пришел в ярость от такого непростительного любопытства, но вынужден был ответить.
— Да, это так. Они здесь живут.
Сосед проглотил «да поможет им Господь», которое так и крутилось у него на языке. Вместо этого он сказал:
— Мы хотели спросить, не захотят ли ребята как-нибудь прийти к нам на чай. У нас близнецы, вы знаете, мальчик и девочка. Им по одиннадцать лет.
Сесил был вне себя от бешенства. С тех пор как они с Мейбл поселились в Данроамине, они никогда ни с кем не общались. А сейчас детей, которые провели в доме всего одну ночь, уже приглашают на чай. Это было слишком.
— Пока они никуда не ходят, — пробурчал он и вернулся в дом, захлопнув за собой дверь. Он посмотрел на часы — без трех минут час. Лучше бы им не опаздывать, а то он покажет, кто в доме хозяин.
Ровно в час трое детей, умытые и аккуратные, вошли в столовую.
По дороге домой ребята все думали про своего дядю. И Франческо высказал свою мысль:
— Если мы постараемся никогда ничего не делать со зла и не разговаривать за едой, то будет намного лучше, потому что тогда дядя оставит нас в покое.
— Мы что, обязаны ему подчиняться? — воспротивился Гасси. — Я люблю поболтать за столом, как мы всегда делали.
Анна согласилась с Франческо. Она пришла в комнату к братьям, чтобы Франческо заплел ей косичку.
— Он прав, Гасси. Здесь плохо, но мы должны попытаться, пока с'Уильям на Аляске. Когда он вернется, он поможет продать нашу картину и, может быть, мы найдем что-нибудь получше.
Для того чтобы выглядеть более аккуратными и опрятными, нужно было что-то сделать с прической Гасси. У всех детей были густые темные волосы, но волосы Гасси еще и вились и поэтому торчали во все стороны. Франческо, к большому недовольству брата, взял в руки мокрую расческу.
— Почему я должен причесываться, чтобы угодить дяде? —бурчал Гасси. — Мне он не нравится и мне все равно, как дядя выглядит. Я стригся и мыл голову в Стамбуле.
В их первый день в Стамбуле сэр Уильям отправил всех троих в парикмахерскую.
— Вы, мальчики, похожи на дикарей, — сказал он тогда, — да и Анна не лучше.
— Наша мама всегда мыла и стригла нам волосы, — ответил Франческо. — Анне она завязывала волосы на макушке лентой, чтобы не жарко было шее.
— Я и не думаю, что вы всегда были растрепами, — сказал сэр Уильям. — Но вам действительно пора помыть голову и, пожалуй, немного подстричь волосы. Какая длина вам больше нравится — это ваше дело, однако подравнять немного нужно.
Но после этого прошла уже неделя, и волосы Гасси, хотя и чистые, выглядели по-старому. Франческо с помощью мокрой расчески постарался пригладить их.
— Теперь все должны умыться и помыть руки, — сказал Франческо. — Мы проследим с лестницы, и когда тетя выйдет из кухни с едой, мы спустимся вниз.
Сесил осмотрел детей в поисках чего-нибудь, на чем можно было бы сорвать злость. Но он ничего не мог высмотреть.
По сравнению с обычными английскими детьми они были бледными, а перенесенные несчастья оставили на их лицах большие темные круги под глазами. Потом он обратил внимание на волосы Гасси. Мокрая расческа не только заставила их лежать более опрятно, но и раскрыла их истинную длину. Если и было что-то, что дядя Сесил просто ненавидел, так это мальчиков с длинными волосами.
— Огастес, тебе пора стричься, — сказал он. — Ты можешь сделать это сегодня днем.
Гасси сразу же забыл, о чем они договорились в спальне.
— Постричься! Постричься! Постричься! — почти закричал он. — Все говорят о стрижке. Я неделю назад стригся в Стамбуле.
Мейбл в это время раскладывала кусочки рыбного пирога по тарелкам и стояла спиной к столу, но даже так она почувствовала, что нужно срочно отвлечь Сесила, пока он не вышел из себя.
— Не волнуйся, дорогой, — сказала она Сесилу. — Я прослежу, чтобы Гасси сходил в парикмахерскую. — Потом, пока Гасси не успел еще ничего сказать, она добавила:
— Мальчики, вы не поможете мне расставить тарелки?
Франческо видел, как Гасси хочется продолжить спор, поэтому, когда он ставил тарелку с рыбным пирогом перед дядей, он спросил:
— А сколько в Англии стоит стрижка?
— Довольно дорого, — ответил Сесил. — Наверно, пенсов двадцать пять. Теперь все стоит слишком дорого.
Это заставило Гасси замолчать. Двадцать пять пенсов —это побольше, чем те десять. Только бы тетя не пошла с ними, тогда они найдут способ сохранить деньги.
Они проголодались и каким-то образом умудрились съесть весь рыбный пирог, хотя всем им — привыкшим к сезонным блюдам — он был просто противен. После рыбного пирога тетя Мейбл подала то, что она сама называла летний пудинг. Он готовился из хлеба и черной смородины, и хотя, как позже убедились дети, этот пудинг был невкусным, он помог забить вкус пирога. После обеда Сесил залез рукой в карман, достал деньги и протянул их Франческо.
— Здесь двадцать пять пенсов, но постричься можно и за двадцать, и тогда принесите мне сдачу. Смотрите, чтобы стрижка была действительно короткой, а то сейчас Огастес похож скорее на девочку, а я денег не печатаю, чтобы раз в неделю тратить их на парикмахерскую.
К счастью, Мейбл и не собиралась идти с детьми в парикмахерскую. Она объяснила им дорогу и потом обратила свое взволнованное мышиное лицо к Франческо.
— Я доверяю тебе, дорогой. Проследи, чтобы Гасси постригся коротко. Вы же не хотите огорчить дядю?
Гасси еле дождался, пока они остались одни:
— А я хочу огорчить дядю. Я не буду стричься! Кристоферу нравилась моя прическа, и Ольге нравилась, и, мне кажется, Жардеку с Бабкой тоже — по крайней мере, они никогда ничего не говорили по этому поводу. Если кто-то попытается постричь меня, я убегу.
Франческо и Анна знали, что, когда Гасси злился, он говорил все громче и громче, пока не переходил на крик.
— Ты же знаешь, что мы не можем пойти в парикмахерскую, — сказал Франческо. — Эти двадцать пять пенсов пойдут на туфельки Анне.
— А что скажет дядя? — потребовал ответа Гасси.
— Этого я не знаю, — признал Франческо. — Но мы все расскажем Уолли, и он что-нибудь придумает.
— Бедные малютки! Надо посмотреть, сможем ли мы чем-нибудь помочь им.
Сесил Докси работал все утро. Он хоть и ушел на пенсию из банка, но продолжал оставаться деловым человеком. Его умение обращаться с цифрами — а управляющий банком таким и должен быть — очень пригодилось в благотворительном казначействе. Никому Сесил Докси особенно не нравился, но все признавали его полезность в деле.
Теперь, закончив работу, он находился в саду и любовался своими пластиковыми цветами, когда случайно заметил, как «какой-то дурак» в соседнем саду поливает настоящие цветы. Сесил не вел разговоры с соседями через забор, но сегодня его ждал сюрприз. Сосед неожиданно заговорил с ним.
— Кристофер Докси был вашим братом, не так ли? Мне очень жаль. Я сам в картинах не очень-то разбираюсь, но в газетах пишут — он был замечательным художником.
Сесил пробормотал что-то в ответ, и это можно было расценить как «спасибо».
— Моя жена, — продолжал сосед, — сегодня утром видела троих детей с миссис Мейбл. Это дети вашего брата? Мы читали в газетах, что они выжили и приехали в Англию.
Сесил пришел в ярость от такого непростительного любопытства, но вынужден был ответить.
— Да, это так. Они здесь живут.
Сосед проглотил «да поможет им Господь», которое так и крутилось у него на языке. Вместо этого он сказал:
— Мы хотели спросить, не захотят ли ребята как-нибудь прийти к нам на чай. У нас близнецы, вы знаете, мальчик и девочка. Им по одиннадцать лет.
Сесил был вне себя от бешенства. С тех пор как они с Мейбл поселились в Данроамине, они никогда ни с кем не общались. А сейчас детей, которые провели в доме всего одну ночь, уже приглашают на чай. Это было слишком.
— Пока они никуда не ходят, — пробурчал он и вернулся в дом, захлопнув за собой дверь. Он посмотрел на часы — без трех минут час. Лучше бы им не опаздывать, а то он покажет, кто в доме хозяин.
Ровно в час трое детей, умытые и аккуратные, вошли в столовую.
По дороге домой ребята все думали про своего дядю. И Франческо высказал свою мысль:
— Если мы постараемся никогда ничего не делать со зла и не разговаривать за едой, то будет намного лучше, потому что тогда дядя оставит нас в покое.
— Мы что, обязаны ему подчиняться? — воспротивился Гасси. — Я люблю поболтать за столом, как мы всегда делали.
Анна согласилась с Франческо. Она пришла в комнату к братьям, чтобы Франческо заплел ей косичку.
— Он прав, Гасси. Здесь плохо, но мы должны попытаться, пока с'Уильям на Аляске. Когда он вернется, он поможет продать нашу картину и, может быть, мы найдем что-нибудь получше.
Для того чтобы выглядеть более аккуратными и опрятными, нужно было что-то сделать с прической Гасси. У всех детей были густые темные волосы, но волосы Гасси еще и вились и поэтому торчали во все стороны. Франческо, к большому недовольству брата, взял в руки мокрую расческу.
— Почему я должен причесываться, чтобы угодить дяде? —бурчал Гасси. — Мне он не нравится и мне все равно, как дядя выглядит. Я стригся и мыл голову в Стамбуле.
В их первый день в Стамбуле сэр Уильям отправил всех троих в парикмахерскую.
— Вы, мальчики, похожи на дикарей, — сказал он тогда, — да и Анна не лучше.
— Наша мама всегда мыла и стригла нам волосы, — ответил Франческо. — Анне она завязывала волосы на макушке лентой, чтобы не жарко было шее.
— Я и не думаю, что вы всегда были растрепами, — сказал сэр Уильям. — Но вам действительно пора помыть голову и, пожалуй, немного подстричь волосы. Какая длина вам больше нравится — это ваше дело, однако подравнять немного нужно.
Но после этого прошла уже неделя, и волосы Гасси, хотя и чистые, выглядели по-старому. Франческо с помощью мокрой расчески постарался пригладить их.
— Теперь все должны умыться и помыть руки, — сказал Франческо. — Мы проследим с лестницы, и когда тетя выйдет из кухни с едой, мы спустимся вниз.
Сесил осмотрел детей в поисках чего-нибудь, на чем можно было бы сорвать злость. Но он ничего не мог высмотреть.
По сравнению с обычными английскими детьми они были бледными, а перенесенные несчастья оставили на их лицах большие темные круги под глазами. Потом он обратил внимание на волосы Гасси. Мокрая расческа не только заставила их лежать более опрятно, но и раскрыла их истинную длину. Если и было что-то, что дядя Сесил просто ненавидел, так это мальчиков с длинными волосами.
— Огастес, тебе пора стричься, — сказал он. — Ты можешь сделать это сегодня днем.
Гасси сразу же забыл, о чем они договорились в спальне.
— Постричься! Постричься! Постричься! — почти закричал он. — Все говорят о стрижке. Я неделю назад стригся в Стамбуле.
Мейбл в это время раскладывала кусочки рыбного пирога по тарелкам и стояла спиной к столу, но даже так она почувствовала, что нужно срочно отвлечь Сесила, пока он не вышел из себя.
— Не волнуйся, дорогой, — сказала она Сесилу. — Я прослежу, чтобы Гасси сходил в парикмахерскую. — Потом, пока Гасси не успел еще ничего сказать, она добавила:
— Мальчики, вы не поможете мне расставить тарелки?
Франческо видел, как Гасси хочется продолжить спор, поэтому, когда он ставил тарелку с рыбным пирогом перед дядей, он спросил:
— А сколько в Англии стоит стрижка?
— Довольно дорого, — ответил Сесил. — Наверно, пенсов двадцать пять. Теперь все стоит слишком дорого.
Это заставило Гасси замолчать. Двадцать пять пенсов —это побольше, чем те десять. Только бы тетя не пошла с ними, тогда они найдут способ сохранить деньги.
Они проголодались и каким-то образом умудрились съесть весь рыбный пирог, хотя всем им — привыкшим к сезонным блюдам — он был просто противен. После рыбного пирога тетя Мейбл подала то, что она сама называла летний пудинг. Он готовился из хлеба и черной смородины, и хотя, как позже убедились дети, этот пудинг был невкусным, он помог забить вкус пирога. После обеда Сесил залез рукой в карман, достал деньги и протянул их Франческо.
— Здесь двадцать пять пенсов, но постричься можно и за двадцать, и тогда принесите мне сдачу. Смотрите, чтобы стрижка была действительно короткой, а то сейчас Огастес похож скорее на девочку, а я денег не печатаю, чтобы раз в неделю тратить их на парикмахерскую.
К счастью, Мейбл и не собиралась идти с детьми в парикмахерскую. Она объяснила им дорогу и потом обратила свое взволнованное мышиное лицо к Франческо.
— Я доверяю тебе, дорогой. Проследи, чтобы Гасси постригся коротко. Вы же не хотите огорчить дядю?
Гасси еле дождался, пока они остались одни:
— А я хочу огорчить дядю. Я не буду стричься! Кристоферу нравилась моя прическа, и Ольге нравилась, и, мне кажется, Жардеку с Бабкой тоже — по крайней мере, они никогда ничего не говорили по этому поводу. Если кто-то попытается постричь меня, я убегу.
Франческо и Анна знали, что, когда Гасси злился, он говорил все громче и громче, пока не переходил на крик.
— Ты же знаешь, что мы не можем пойти в парикмахерскую, — сказал Франческо. — Эти двадцать пять пенсов пойдут на туфельки Анне.
— А что скажет дядя? — потребовал ответа Гасси.
— Этого я не знаю, — признал Франческо. — Но мы все расскажем Уолли, и он что-нибудь придумает.
Глава 10
МАМА УОЛЛИ
Уолли уже сидел и ждал их, когда ребята пришли. На сей раз мальчик был без велосипеда. Он был так рад их видеть, что вскочил и бросился им навстречу.
— Вот вы где! Ну, пошли к лотку моей мамы. Я рассказал ей, как Анна потеряла свои туфельки при землетрясении, и она очень заинтересовалась. Она сказала, что читала про вас в газете, что ваши родители погибли и все такое. Мама хотела помочь вам купить туфельки. Расскажите мне про землетрясение.
— Вот вы где! Ну, пошли к лотку моей мамы. Я рассказал ей, как Анна потеряла свои туфельки при землетрясении, и она очень заинтересовалась. Она сказала, что читала про вас в газете, что ваши родители погибли и все такое. Мама хотела помочь вам купить туфельки. Расскажите мне про землетрясение.