Страница:
В следующий понедельник Сигел бросился к газетному киоску и купил «Форчун» от 6 августа. Значительная часть статьи, где рассказывалось об огромных финансовых успехах и планах Боски, была безобидной, хотя и содержала ряд нелестных характеристик и подробностей его ранней деятельности. Однако затем шли два абзаца, ужаснувшие Сигела: «Конкуренты Боски шепчутся о том, что все свои сделки он совершает со стопроцентной точностью в выборе времени покупок и продаж, – начинался первый из них, – и ходят слухи, что он ищет сделки с участием Kidder, Peabody и First Boston. Боски категорически отрицает использование внутренней информации…»
Далее в статье затрагивалась особенно деликатная тема: «Действия Боски наряду с шагами, предпринятыми Kidder, Peabody и Forstmann Little, буквально загипнотизировали Уолл-стрит, когда в прошлом году Pargas, мэрилендский дистрибьютор сжиженного природного газа, стал мишенью поглощения для богатой семьи Белзбергов из Канады». В эту историю был вовлечен ряд тех людей, с которыми Боски поддерживал самые тесные контакты: Сигел, который говорил с Боски о Pargas, но не передал ему, как он ожидал, никакой внутренней информации; Тедди Форстманн, учредитель Forstmann Little, который часто разговаривал с Боски; и Малхирн, для которого Белзберги были одним из основных клиентов и источников финансирования. Сигел знал, что Малхирн постоянно информирует Боски о действиях Белзбергов.
«На следующий день после того, как Белзберги сделали Pargas предложение о поглощении, но еще до какого бы то ни было публичного объявления, – говорилось далее в статье, – Боски купил 35000 акций Pargas…» Это был недвусмысленный, хотя и совершенно бездоказательный намек на то, что Боски обладал внутренней информацией о предложении Белзбергов – возможно, от Pargas, что указывало на Сигела.
После этого в статье сообщалось, что Боски продал огромное количество акций Pargas, прежде чем сделанное Forstmann Little объявление о том, что она снижает цену своего тендерного предложения, привело к резкому падению их цены. Это указывало на возможность того, что Форстманн передал Боски информацию о своих планах заранее; Сигел в то время заподозрил то же самое. Боски, согласно цитате Кинкед, отреагировал на данную гипотезу так: «Я не собираюсь комментировать никакие сделки. Мы покупаем и продаем ценные бумаги ежедневно и всегда должным образом. У нас великолепные юристы, с которыми мы постоянно консультируемся».
Сигел был в панике. Как это могло случиться? Больше всего он боялся того, что его связь с Боски станет достоянием гласности, и вот теперь о ней черным по белому написано в одном из изданий национального масштаба. Статья не осталась незамеченной на Уолл-стрит. Друзья Лессмана стали в шутку называть Сигела «исполнительным вице-президентом Боски, ответственным за Kidder, Peabody».
В один из последующих дней августа Сигелу позвонил Роберт Фримен, влиятельный глава арбитражного отдела Goldman, Sachs. В течение вот уже многих лет Сигел разговаривал с Фрименом по телефону почти каждый день. Фримен и Сигел сблизились, беседуя на первых порах о сделках, в которых участвовали их банки, а затем все больше о спорте, философии, своих зарплатах и стремлениях. Фримен переехал с семьей из Нью-Джерси в элитарный городок Рай, штат Нью-Йорк, и рассказал Сигелу о купленном им большом доме около престижного загородного клуба «Апауомис». Сигел относился к Фримену как к «телефонному» другу.
Фримен был любезным, сладкоречивым, сдержанным и представительным мужчиной. Он изучал испанский язык в Дартмутском колледже, затем учился в бизнес-школе Колумбийского университета, по окончании которой был принят на работу в Goldman. Его учителем в области арбитража был Роберт Рубин, ставший впоследствии одним из председателей совета директоров фирмы. Легендарный председатель совета директоров Goldman Густав Леви ранее сам был арбитражером, причем одним из лучших на Уолл-стрит В 1978 году Фримен был избран партнером, и другие партнеры в фирме все чаще обращались к нему за советом, поскольку арбитраж оказывал все большее влияние на конечный результат слияний, рекапитализаций [60].
Чтобы защитить репутацию арбитражного отдела, Goldman воздвигла между ним и остальными подразделениями фирмы своего рода Великую китайскую стену. В фирме распространялись «ограничительные списки» – секретные перечни клиентов, участвующих в инвестиционно-банковских операциях. Арбитражерам и другим служащим фирмы было запрещено торговать акциями этих компаний. Фримен часто жаловался Стелу, перечисляя все сделки, в которых он не мог торговать из-за причастности к ним Goldman.
Подобно Боски, Фримен был исключительно ценным источником информации о рынке и текущих сделках по слияниям и поглощениям без участия Goldman. Он входил в спаянное и закрытое для посторонних сообщество известных арбитражеров – так называемый «клуб», членов которого Сигел давно подозревал во взаимном обмене инсайдерской информацией. Прелесть такой схемы заключалась в том, что, даже если одному из арбитражеров запрещалось торговать из-за участия его фирмы в сделке, другие арбитражеры могли это делать для него. Члены «клуба» могли обходить запрет на торговлю ценными бумагами своих клиентов при условии, что они будут делиться информацией с остальными.
Так или иначе, Сигел знал, что такого рода информация находит путь на рынок, вызывая ценовые изменения до ее публичного оглашения. Кто угодно, проанализировав объем сделок и степень роста цен, мог без труда распознать покупателей. На Уолл-стрит сформировался целый, если можно так выразиться, класс арбитражеров, которые просто отслеживали торговлю членов «клуба», вслепую покупая и продавая вслед за ними.
Фримен позвонил, когда в полном разгаре была сделка с Carnation, и это еще больше усилило подозрения Сигела о нелегальном обмене информацией в арбитражном сообществе. Среди прочего Фримен сказал, что, по имеющимся у него данным, Боски владеет миллионом акций Carnation. Сигел был поражен как величиной позиции Боски, о размере инвестиций которого в эти акции он не имел ни малейшего представления, так и осведомленностью Фримена. Очевидно, у компании Боски не было секретов – по крайней мере, от таких влиятельных арбитражеров, как Фримен. Не приходилось удивляться, что слухи попадают в печать. Пока Фримен говорил, Сигел лихорадочно размышлял. А затем он услышал то, от чего ему едва не стало дурно. «Будь осторожен, – сказал Фримен. – Ходят слухи, что ты очень близок с Боски».
«Я больше с ним не разговариваю, – выпалил Сигел. – Это все в прошлом».
Замечание Фримена стало последней каплей. Сигел дал себе зарок, что передача информации о Carnation будет его последним деянием такого рода. Он должен дистанцироваться от Боски, и как можно быстрее. Иначе слухи будут преследовать его всегда.
Потом, когда Сигел полагал, что инцидент с «Форчун» исчерпан, ему позвонила репортерша Конни Брак, которая работала над еще одним кратким биографическим очерком о Боски, на сей раз для журнала «Атлантик». Она прочла и статью в «Лос-Анджелес Таймс», и очерк в «Форчун» и собиралась упомянуть Сигела как объект слухов. Сигел попросил ее не писать о нем, но она отказалась выполнить его просьбу. Он снова пошел к Денунцио, чтобы предупредить его, и сказал, что надо что-то делать. Кое-что было сделано. Когда Брак представила свою рукопись со ссылками на Сигела, адвокаты журнала сказали ей, что статья не будет напечатана, пока она не уберет материал о Сигеле. Она протестовала, но они были непреклонны. Статья появилась в декабрьском выпуске без упоминания слухов о Сигеле. Лишь позднее Сигел узнал, что тогда вмешались юристы Kidder, Peabody, пригрозившие подать в суд, если оскорбительный материал не будет изъят из рукописи.
Весь остаток года Сигел по-прежнему был полон решимости разорвать нити, связывающие его с Боски. Его некогда почти ежедневные телефонные контакты с Боски теперь случались несравненно реже. Он больше не снабжал его внутренней информацией. И все же по мере приближения конца года Сигел, несмотря на все свои тревоги, стал задумываться о «премии» за год. Пожалуй, даже ему самому было трудно привести хоть один разумный довод в пользу того, что ему действительно нужны эти деньги. 1984 год был для него исключительно удачным: его законная зарплата плюс премия в Kidder, Peabody пересекла отметку в миллион долларов; ему заплатили 1,1 млн. долларов наличными и акциями Kidder, Peabody. И все же затраты на реконструкцию квартиры уже превысили ожидаемые, приближаясь к 500 000 долларов. В конце концов он заработал «премию», сообщив невероятно ценные сведения и аналитические выкладки. Так почему бы Боски не поделиться с ним своими более чем высокими прибылями?
В январе 1985 года Сигел и Боски снова встретились в «Пейстреми энд фингз». В полном соответствии с решением, принятым год назад, Сигел, что называется, поднял планку, дабы компенсировать ожидаемое воровство. Он запросил 400 000 долларов, рассчитывая получить около 350 000. С такими деньгами он мог оплатить все работы по реконструкции квартиры. Боски с готовностью согласился; ценность сведений о Carnation даже не подлежала обсуждению. Но на этот раз у Боски был новый план передачи наличных. Он больше не хотел рисковать, организуя передачу в вестибюле отеля «Плаза».
Боски велел Сигелу ровно в 9 часов утра войти в будку телефона-автомата на углу Пятьдесят пятой улицы и Первой авеню. Сигел должен был снять трубку и сделать вид, что звонит. В это время курьер должен был стоять позади него, как бы дожидаясь своей очереди. Он должен был поставить портфель у левой ноги Сигела и уйти. Сигелу этот план, словно заимствованный из плохого шпионского романа, показался даже смешнее, чем затея с отелем «Плаза», но Боски настоял на своем.
В назначенный день Сигел пришел к таксофону пораньше. Чтобы убить время, он зашел в кафе на другой стороне улицы и сел за стол у окна. Попивая маленькими глотками кофе, он заметил того, кто скорее всего и был курьером: по маленькой площади, где стояла телефонная будка, ходил кругами смуглый мужчина с портфелем. На нем была черная куртка.
Потом Сигел увидел кого-то еще. Примерно в полуквартале от площади другой темнокожий мужчина расхаживал туда-сюда по тротуару, не спуская глаз с человека, которого Сигел посчитал за курьера. Сигел запаниковал. Что происходит? Еще один участник? Внезапно все опасения Сигела насчет Боски и его предполагаемого сотрудничества с ЦРУ дали о себе знать. «Им приказано меня убить», – подумал Сигел. Это, решил он, и послужило причиной странного плана с подходом курьера сзади: его должны «убрать». Сигел допил кофе, заплатил по счету и убежал, оставив курьера с портфелем, полным денег.
В тот же день, вскоре после того как Сигел пришел на работу, позвонил Боски. «Как все прошло?» – спросил он.
«Никак», – ответил Сигел.
«Почему?» – заволновался Боски.
«Там было больше одного человека, – объяснил Сигел. – Кто-то наблюдал».
«Само собой, – воскликнул Боски. – Так всегда и бывает. Я должен убедиться, что доставка произошла».
Сигел был поражен. Боски не доверял собственному курьеру.
Боски настаивал на том, чтобы Сигел повторил процедуру с телефонной будкой. «Мне стоило немалых трудов собрать всю эту наличность, так потрудись же ее взять», – убеждал его Боски. Сигел побаивался, но отказаться от денег было выше его сил. Несколько недель он игнорировал просьбу Боски, но потом сдался. На этот раз передача прошла гладко. Как обычно, часть денег пропала, но Сигел даже не потрудился сообщить об этом Боски. «Это в последний раз», – поклялся себе Сигел. Он не собирался жить в страхе и дальше.
Сигел считал, что схема себя исчерпала и что пора выходить из игры. Он совершенно перестал звонить Боски, а когда тот звонил ему, уклонялся от разговора, ссылаясь на занятость. Боски не понадобилось много времени, чтобы понять, что происходит.
Однажды, когда Сигел ответил на звонок Боски и попытался быстро закончить разговор, он почувствовал, как тон Боски смягчился: в нем появилась неподдельная грусть. «В чем дело, Марти? – тихо спросил Боски. – Ты не хочешь со мной разговаривать. Ты мне не звонишь. Мы перестали встречаться. Что, дружбе конец?»
Отношения с Боски были не единственной причиной паники Сигела после появления статьи в «Форчун». Пытаясь порвать с Боски, Сигел одновременно сам торговал на внутренней информации на пару со своим телефонным другом Фрименом, невзирая даже на предупреждение последнего о слухах в связи с его подозрительно тесным общением с арбитражером. «Сотрудничество» с Фрименом было вызвано не желанием поработать на собственный карман, а потребностями Kidder, Peabody.
При всем внешнем благополучии Kidder, Peabody переживала трудные времена, и ее прибыли в значительной степени зависели от деятельности Сигела. Несмотря на то, что ее традиционные источники дохода, такие, как брокерские операции и андеррайтинг, иссякли, фирма пренебрегала новыми возможностями получения прибыли. Kidder, Peabody не имела собственного арбитражного отдела. В отличие от фактически любой другой фирмы на Уолл-стрит, она не торговала на собственный счет. Эл Гордон, а следом за ним и Денунцио, полагали, что торговля на счет фирмы может вступить в конфликт с интересами клиентов. Инвестиционные банки без подобных сомнений – такие, как Goldman, Sachs, где всегда был мощный арбитражный отдел, и даже Morgan Stanley, который стал заниматься арбитражем несколько позже, – извлекали при этом громадные прибыли.
Некоторые молодые банкиры Kidder, Peabody прозвали Денунцио «страусом». Когда предлагалось какое-нибудь новое направление бизнеса, он обычно спрашивал, тот ли это бизнес, который «нужен» Kidder, Peabody для обслуживания клиентов. Ответ редко был положительным. Между тем капитал фирмы не работал, в то время как капитал конкурентов стремительно возрастал, позволяя им финансировать огромные проекты. Kidder, Peabody до сих пор полагалась на свою сеть розничных брокерских операций, которая все больше становилась громоздким, архаичным и неприбыльным направлением бизнеса. Розничные брокерские операции ежегодно приносили убыток в размере около 30 млн. долларов.
Мало того, в марте 1984 года прежде безупречная репутация Kidder была изрядно подмочена. Питер Брант – молодой, ловкий и честолюбивый биржевой маклер, которому отводилось важнейшее место в журнальных рекламных объявлениях о Kidder, Peabody, – признал себя соучастником торговли на внутренней информации. Он стал главным свидетелем обвинения в федеральном суде по наиболее сенсационному делу об инсайдерской торговле за многие годы. Это был процесс над Р. Фостером Уайненсом, репортером «Уолл-стрит джорнэл», который вел в газете авторитетную колонку «Что говорят на Стрит» [61], и заблаговременно передавал ее содержание Бранту.
Дело получило необычайно широкую огласку; выплыла сенсационная история об известном адвокате-алкоголике, любовниках-гомосексуалистах и тайных встречах в шикарных ресторанах и поло-клубах. Больше никто из Kidder, Peabody в скандале замешан не был, и фирма попыталась было приуменьшить свою причастность к делу, но свидетельские показания ее генерального юрисконсульта Роберта Кранца оказали Kidder медвежью услугу, высветив полнейшую несостоятельность ее отдела надзора.
Суд и сопутствующая огласка еще сильнее поставили Kidder, Peabody перед необходимостью поиска новых источников дохода. Ранее Денунцио и Гордон познакомились с молодым, высоким, по-мальчишески красивым стипендиатом Родоса по имени Тимоти Л. Тейбор и прониклись к нему симпатией. У Тейбора был небольшой бухгалтерский опыт и оксфордский диплом, что пришлось по вкусу обоим, и они приняли его в качестве консультанта, напрямую подотчетного Денунцио. Его должность называлась «вице-президент, ответственный за планирование».
Изучив операции Kidder, Peabody и их прибыльность или отсутствие таковой, Тейбор пришел к заключению, что единственным шансом удержать фирму на плаву является использование новых возможностей получения прибыли. Он сделал вывод, что фирме не остается ничего другого, кроме как начать агрессивную торговлю на собственный счет. Для этого требовалось создать арбитражный отдел. Тейбор сам вызвался в нем работать. Он заявил, что торговал опционами на собственный счет, но у него не было никакого опыта в арбитраже, и он мало что знал о трейдинге.
Денунцио нехотя последовал совету Тейбора, стараясь не делать этого открыто. Он предоставил молодого консультанта в распоряжение одного из старших трейдеров по имени Ричард Уигтон, номинального главы клиентского отдела фирмы. Уигтон ранее был кредитным аналитиком, который сделал большую часть своей карьеры в Kidder, переходя с одной работы на другую, не привлекая внимания и не создавая проблем. Он был дороден, добр и скучен. Все звали его «Уигги».
Когда Уигтон на определенном этапе своей карьеры стал трейдером, он начал «ездить верхом» на сделках наиболее проницательных клиентов фирмы, просто покупая и продавая все, что покупали и продавали они, и это приносило ему кое-какую прибыль. На основании столь незначительного послужного списка Денунцио поручил ему организовать в Kidder, Peabody арбитражный отдел. Канцелярский служащий из библиотеки фирмы был назначен арбитражным клерком. Комментарии излишни.
Денунцио вызвал Сигела в свой кабинет, чтобы разъяснить суть нововведения, и предупредил его, что он не хочет, чтобы кто-либо за пределами фирмы знал о существовании отдела. Он сказал, что его беспокоит возможная негативная реакция клиентов.
Сигел знал Уигтона и хорошо к нему относился, но полагал, что ожидать от него реальных достижений в каком бы то ни было направлении арбитража вряд ли стоит. О Тейборе он знал лишь то, что у него, очевидно, нет никакого опыта в этой области и что он начал работать в фирме совсем недавно. Потом Денунцио сообщил сногсшибательную новость. Он хотел, чтобы Сигел был «консультантом» Уигтона и Тейлора и нес за них ответственность. И никто другой не должен был про это знать. Сигел тяжело вздохнул.
В то время, в марте 1984 года, он был вовлечен в сделку по поглощению Gulf Oil как представитель KKR. Когда приобретение Gulf фирмой Socal встретило антимонопольное противодействие в конгрессе (вследствие чего арбитражеры и другие инвесторы занервничали, что привело к падению цены акций Gulf), Сигел решил испытать свой новый статус арбитражного консультанта. Он позвонил Уигтону и Тейбору и велел им покупать акции Gulf. «Игра стоит свеч, – сказал он, придя к такому выводу после проведенного для KKR исследования доходов и активов Gulf. Угрозу применения антитрестовского законодательства он всерьез не воспринимал. – Эту компанию все равно поглотят. Это очевидно». По стандартам Kidder, Peabody, Уигтон и Тейбор накопили огромную позицию – 200 000 акций. (Для сравнения, Боски в то время имел позицию примерно в 4 млн. акций Gulf.) Когда сделка с Socal все же состоялась, Сигела провозгласили гением арбитража. Прибыль Kidder, Peabody составила 2,7 млн. долларов. Денунцио был потрясен и расточал Сигелу похвалы за проницательность. Сигел чувствовал себя великолепно. Арбитраж – это так легко! Он рассчитывал на успех, и расчет оправдался. Он полагал, что вносит очередной весомый вклад в процветание фирмы.
Никто, видимо, не осознавал, сколь опасно Сигел близок к тому, чтобы пробить брешь в так называемой Великой китайской стене, отделяющей арбитраж от других видов деятельности инвестиционного банка. Сигел не воспользовался конфиденциальной информацией, к которой имел доступ как финансовый консультант KKR в сделке с Gulf, но был на волоске от этого.
Однажды Роберт Фримен позвонил Сигелу, что делал почти ежедневно, и сказал, что ему нравятся акции Walt Disney Co., добавив, что у него уже есть позиция. Корпоративный рейдер Сол Стайнберг приобрел большой пакет акций Disney, и в сообществе арбитражеров существовало предположение, что Стайнберг сделает тендерное предложение. Техасская семья Басе, известная своими удачными вложениями, также накопила огромный пакет акций. Фримен, прибегнув к нехитрым аллегориям и прозрачным намекам, дал понять, что он напрямую контактирует с Ричардом Рейнуотером – финансистом, которому семья Басе в значительной мере была обязана своим преуспеванием.
Так, по мнению Сигела, и работал арбитраж в «клубе». В ход шли советы, намеки, кивки, взаимосвязи, отношения по принципу «ты мне – я тебе» – все то, что, не являясь передачей внутренней информации формально, было ею по сути. Зачем беспокоиться, если каждый может установить надежность сведений без необходимости говорить, как была получена информация или откуда она пришлась.
Сигел позвонил Уигтону и Тейбору и дал им указание скупать акции Disney. Вскоре, в июне 1984 года, по рынку прошли слухи о гринмейле: предполагали, что вместо тендерного предложения о покупке всей компании или сохранения ее в игре Стайнберг собирается продать свою долю самой Disney. Сигел немедленно позвонил Фримену, который его успокоил. «И думать забудь», – сказал Фримен. Вследствие этого Kidder, Peabody держала свою большую долю, а Сигел поспешно покинул офис, чтобы успеть на самолет в Кливленд, где у него должна была состояться встреча с клиентом.
По прибытии в аэропорт Кливленда он сразу же позвонил в свой офис, и от услышанного ему стало дурно: Стайнберг действительно согласился на гринмейл. Угрозы поглощения больше не существовало. Цены на акции Disney резко упали. Хуже того, Уигтон и Тейбор были застигнуты врасплох. Убытки Kidder, Peabody по позиции Disney уже превосходили 2,7 млн. долларов, заработанные фирмой в сделке с Gulf. Сигел был ошеломлен. Это было слишком для арбитражного «гения».
Наутро Сигел позвонил Фримену. Он был в ярости, и еще больше разъярился, когда Фримен сказал ему, что он закрыл свою позицию до того, как новость стала достоянием гласности. «Почему ты мне не сказался – кипел от злости Сигел. – Ты расхвалил мне эти акции, у тебя была информация, и ты не дал мне знать?» Сигел никак не мог поверить, что Фримен мог подложить ему такую свинью.
Фримен, казалось, был искренне озабочен. Он сказал, что даже не предполагал, что Сигел приобрел такую большую позицию, и добавил, что он пытался дозвониться до Сигела, но тот уже улетел в Кливленд. Сигел немного успокоился, но боль и чувство вины остались. Он не знал, как он объяснит все это Денунцио, особенно если учесть, что ходило так много слухов о гринмейле, а Kidder, Peabody, следуя его совету, по-прежнему держала всю позицию.
Спустя несколько дней, в пятницу, Сигел проработал весь день за письменным столом в своем доме в Коннектикуте. Он пришел в себя от инцидента с Disney и позвонил Фримену, и эти двое, как ни в чем не бывало, снова непринужденно беседовали о рынке и развитии событий в области слияний и поглощений, Сигел, скорее случайно, чем сознательно, перевел разговор на важного клиента Goldman – Continental Group, упаковочную компанию, которая в то время была объектом предложения о поглощении со стороны сэра Джеймса Голдсмита. Сигел спросил Фримена, сможет ли, по его мнению, Continental противостоять тендерному предложению сэра Джеймса.
Сигел ожидал услышать что-нибудь полезное, но не слишком определенное, учитывая активное участие Goldman, инвестиционного банка Continental, в разработке стратегии защиты. Сигел думал, что Фримен, возможно, ничего не знает о Continental, ибо считалось, что в Goldman возведена незыблемая Великая китайская стена между арбитражем и инвестиционно-банковскими операциями. Вместо этого Фримен сказал: «Это не имеет значения. Они все равно продадут компанию».
Сигел был изумлен. Из уст партнера в фирме, представляющей Continental, это звучало как внутренняя информация. Он положил трубку и устремил взгляд на панораму поздней весны на коннектикутском побережье. Он знал, что в разговоре с Фрименом они только что пересекли незримую черту. Он также знал, что для исправления ситуации достаточно ничего не предпринимать: ведь получить внутреннюю информацию и торговать на ней – совсем не одно и то же. Но он думал и о том, что из-за конфуза с акциями Disney Фримен у него в долгу. Разве сообщение Фримена – не пример работы арбитражной сети?
Сигел поднял трубку, позвонил Уигтону и Тейбору и посоветовал им купить акции Continental. К его немалому раздражению, они заартачились. Они все еще ворчали по поводу Disney. Сигел повысил голос и сказал, что он только что говорил по телефону с Фрименом. Он повторил, слово в слово, все, что Фримен рассказал ему о намерении руководства компании продать ее. «Теперь вам ясно?» – спросил он. Им было ясно, и они, следуя указанию, начали покупать.
Примерно через неделю Сигел снова спросил Фримена о Continental. Фримен был в приподнятом настроении. «Я начинаю заниматься тем же, что и ты, Марти, – корпоративными финансами», – сказал Фримен и, беззастенчиво сделав шаг за черту, принялся выкладывать инсайдерскую информацию. Поясняя вышесказанное, он сообщил, что его близкий друг по имени Дэвид Мэрдок, некогда корпоративный рейдер, рассматривается в Goldman как возможный кандидат на роль «белого рыцаря» для Continental. Фримен обстоятельно изложил детали плана Мэрдока и сообщил, что является консультантом Мэрдока. Теперь Сигел получал через Фримена инсайдерскую информацию и со стороны Continental, контактировавшей с Goldman, и со стороны Мэрдока. Сигел позвонил Уигтону и Тейбору и настоял на продолжении покупок акций Continental.
Сэр Джеймс увеличил цену тендерного предложения, отчего цена акций резко поползла вверх, и Сигел снова позвонил Фримену. «Не беспокойся, мы заплатим больше», – заверил его Фримен. Kidder, Peabody продолжила скупку акций и в конечном счете накопила позицию стоимостью в 25 млн. долларов, поставив тем самым собственный рекорд.
Далее в статье затрагивалась особенно деликатная тема: «Действия Боски наряду с шагами, предпринятыми Kidder, Peabody и Forstmann Little, буквально загипнотизировали Уолл-стрит, когда в прошлом году Pargas, мэрилендский дистрибьютор сжиженного природного газа, стал мишенью поглощения для богатой семьи Белзбергов из Канады». В эту историю был вовлечен ряд тех людей, с которыми Боски поддерживал самые тесные контакты: Сигел, который говорил с Боски о Pargas, но не передал ему, как он ожидал, никакой внутренней информации; Тедди Форстманн, учредитель Forstmann Little, который часто разговаривал с Боски; и Малхирн, для которого Белзберги были одним из основных клиентов и источников финансирования. Сигел знал, что Малхирн постоянно информирует Боски о действиях Белзбергов.
«На следующий день после того, как Белзберги сделали Pargas предложение о поглощении, но еще до какого бы то ни было публичного объявления, – говорилось далее в статье, – Боски купил 35000 акций Pargas…» Это был недвусмысленный, хотя и совершенно бездоказательный намек на то, что Боски обладал внутренней информацией о предложении Белзбергов – возможно, от Pargas, что указывало на Сигела.
После этого в статье сообщалось, что Боски продал огромное количество акций Pargas, прежде чем сделанное Forstmann Little объявление о том, что она снижает цену своего тендерного предложения, привело к резкому падению их цены. Это указывало на возможность того, что Форстманн передал Боски информацию о своих планах заранее; Сигел в то время заподозрил то же самое. Боски, согласно цитате Кинкед, отреагировал на данную гипотезу так: «Я не собираюсь комментировать никакие сделки. Мы покупаем и продаем ценные бумаги ежедневно и всегда должным образом. У нас великолепные юристы, с которыми мы постоянно консультируемся».
Сигел был в панике. Как это могло случиться? Больше всего он боялся того, что его связь с Боски станет достоянием гласности, и вот теперь о ней черным по белому написано в одном из изданий национального масштаба. Статья не осталась незамеченной на Уолл-стрит. Друзья Лессмана стали в шутку называть Сигела «исполнительным вице-президентом Боски, ответственным за Kidder, Peabody».
В один из последующих дней августа Сигелу позвонил Роберт Фримен, влиятельный глава арбитражного отдела Goldman, Sachs. В течение вот уже многих лет Сигел разговаривал с Фрименом по телефону почти каждый день. Фримен и Сигел сблизились, беседуя на первых порах о сделках, в которых участвовали их банки, а затем все больше о спорте, философии, своих зарплатах и стремлениях. Фримен переехал с семьей из Нью-Джерси в элитарный городок Рай, штат Нью-Йорк, и рассказал Сигелу о купленном им большом доме около престижного загородного клуба «Апауомис». Сигел относился к Фримену как к «телефонному» другу.
Фримен был любезным, сладкоречивым, сдержанным и представительным мужчиной. Он изучал испанский язык в Дартмутском колледже, затем учился в бизнес-школе Колумбийского университета, по окончании которой был принят на работу в Goldman. Его учителем в области арбитража был Роберт Рубин, ставший впоследствии одним из председателей совета директоров фирмы. Легендарный председатель совета директоров Goldman Густав Леви ранее сам был арбитражером, причем одним из лучших на Уолл-стрит В 1978 году Фримен был избран партнером, и другие партнеры в фирме все чаще обращались к нему за советом, поскольку арбитраж оказывал все большее влияние на конечный результат слияний, рекапитализаций [60].
Чтобы защитить репутацию арбитражного отдела, Goldman воздвигла между ним и остальными подразделениями фирмы своего рода Великую китайскую стену. В фирме распространялись «ограничительные списки» – секретные перечни клиентов, участвующих в инвестиционно-банковских операциях. Арбитражерам и другим служащим фирмы было запрещено торговать акциями этих компаний. Фримен часто жаловался Стелу, перечисляя все сделки, в которых он не мог торговать из-за причастности к ним Goldman.
Подобно Боски, Фримен был исключительно ценным источником информации о рынке и текущих сделках по слияниям и поглощениям без участия Goldman. Он входил в спаянное и закрытое для посторонних сообщество известных арбитражеров – так называемый «клуб», членов которого Сигел давно подозревал во взаимном обмене инсайдерской информацией. Прелесть такой схемы заключалась в том, что, даже если одному из арбитражеров запрещалось торговать из-за участия его фирмы в сделке, другие арбитражеры могли это делать для него. Члены «клуба» могли обходить запрет на торговлю ценными бумагами своих клиентов при условии, что они будут делиться информацией с остальными.
Так или иначе, Сигел знал, что такого рода информация находит путь на рынок, вызывая ценовые изменения до ее публичного оглашения. Кто угодно, проанализировав объем сделок и степень роста цен, мог без труда распознать покупателей. На Уолл-стрит сформировался целый, если можно так выразиться, класс арбитражеров, которые просто отслеживали торговлю членов «клуба», вслепую покупая и продавая вслед за ними.
Фримен позвонил, когда в полном разгаре была сделка с Carnation, и это еще больше усилило подозрения Сигела о нелегальном обмене информацией в арбитражном сообществе. Среди прочего Фримен сказал, что, по имеющимся у него данным, Боски владеет миллионом акций Carnation. Сигел был поражен как величиной позиции Боски, о размере инвестиций которого в эти акции он не имел ни малейшего представления, так и осведомленностью Фримена. Очевидно, у компании Боски не было секретов – по крайней мере, от таких влиятельных арбитражеров, как Фримен. Не приходилось удивляться, что слухи попадают в печать. Пока Фримен говорил, Сигел лихорадочно размышлял. А затем он услышал то, от чего ему едва не стало дурно. «Будь осторожен, – сказал Фримен. – Ходят слухи, что ты очень близок с Боски».
«Я больше с ним не разговариваю, – выпалил Сигел. – Это все в прошлом».
Замечание Фримена стало последней каплей. Сигел дал себе зарок, что передача информации о Carnation будет его последним деянием такого рода. Он должен дистанцироваться от Боски, и как можно быстрее. Иначе слухи будут преследовать его всегда.
Потом, когда Сигел полагал, что инцидент с «Форчун» исчерпан, ему позвонила репортерша Конни Брак, которая работала над еще одним кратким биографическим очерком о Боски, на сей раз для журнала «Атлантик». Она прочла и статью в «Лос-Анджелес Таймс», и очерк в «Форчун» и собиралась упомянуть Сигела как объект слухов. Сигел попросил ее не писать о нем, но она отказалась выполнить его просьбу. Он снова пошел к Денунцио, чтобы предупредить его, и сказал, что надо что-то делать. Кое-что было сделано. Когда Брак представила свою рукопись со ссылками на Сигела, адвокаты журнала сказали ей, что статья не будет напечатана, пока она не уберет материал о Сигеле. Она протестовала, но они были непреклонны. Статья появилась в декабрьском выпуске без упоминания слухов о Сигеле. Лишь позднее Сигел узнал, что тогда вмешались юристы Kidder, Peabody, пригрозившие подать в суд, если оскорбительный материал не будет изъят из рукописи.
Весь остаток года Сигел по-прежнему был полон решимости разорвать нити, связывающие его с Боски. Его некогда почти ежедневные телефонные контакты с Боски теперь случались несравненно реже. Он больше не снабжал его внутренней информацией. И все же по мере приближения конца года Сигел, несмотря на все свои тревоги, стал задумываться о «премии» за год. Пожалуй, даже ему самому было трудно привести хоть один разумный довод в пользу того, что ему действительно нужны эти деньги. 1984 год был для него исключительно удачным: его законная зарплата плюс премия в Kidder, Peabody пересекла отметку в миллион долларов; ему заплатили 1,1 млн. долларов наличными и акциями Kidder, Peabody. И все же затраты на реконструкцию квартиры уже превысили ожидаемые, приближаясь к 500 000 долларов. В конце концов он заработал «премию», сообщив невероятно ценные сведения и аналитические выкладки. Так почему бы Боски не поделиться с ним своими более чем высокими прибылями?
В январе 1985 года Сигел и Боски снова встретились в «Пейстреми энд фингз». В полном соответствии с решением, принятым год назад, Сигел, что называется, поднял планку, дабы компенсировать ожидаемое воровство. Он запросил 400 000 долларов, рассчитывая получить около 350 000. С такими деньгами он мог оплатить все работы по реконструкции квартиры. Боски с готовностью согласился; ценность сведений о Carnation даже не подлежала обсуждению. Но на этот раз у Боски был новый план передачи наличных. Он больше не хотел рисковать, организуя передачу в вестибюле отеля «Плаза».
Боски велел Сигелу ровно в 9 часов утра войти в будку телефона-автомата на углу Пятьдесят пятой улицы и Первой авеню. Сигел должен был снять трубку и сделать вид, что звонит. В это время курьер должен был стоять позади него, как бы дожидаясь своей очереди. Он должен был поставить портфель у левой ноги Сигела и уйти. Сигелу этот план, словно заимствованный из плохого шпионского романа, показался даже смешнее, чем затея с отелем «Плаза», но Боски настоял на своем.
В назначенный день Сигел пришел к таксофону пораньше. Чтобы убить время, он зашел в кафе на другой стороне улицы и сел за стол у окна. Попивая маленькими глотками кофе, он заметил того, кто скорее всего и был курьером: по маленькой площади, где стояла телефонная будка, ходил кругами смуглый мужчина с портфелем. На нем была черная куртка.
Потом Сигел увидел кого-то еще. Примерно в полуквартале от площади другой темнокожий мужчина расхаживал туда-сюда по тротуару, не спуская глаз с человека, которого Сигел посчитал за курьера. Сигел запаниковал. Что происходит? Еще один участник? Внезапно все опасения Сигела насчет Боски и его предполагаемого сотрудничества с ЦРУ дали о себе знать. «Им приказано меня убить», – подумал Сигел. Это, решил он, и послужило причиной странного плана с подходом курьера сзади: его должны «убрать». Сигел допил кофе, заплатил по счету и убежал, оставив курьера с портфелем, полным денег.
В тот же день, вскоре после того как Сигел пришел на работу, позвонил Боски. «Как все прошло?» – спросил он.
«Никак», – ответил Сигел.
«Почему?» – заволновался Боски.
«Там было больше одного человека, – объяснил Сигел. – Кто-то наблюдал».
«Само собой, – воскликнул Боски. – Так всегда и бывает. Я должен убедиться, что доставка произошла».
Сигел был поражен. Боски не доверял собственному курьеру.
Боски настаивал на том, чтобы Сигел повторил процедуру с телефонной будкой. «Мне стоило немалых трудов собрать всю эту наличность, так потрудись же ее взять», – убеждал его Боски. Сигел побаивался, но отказаться от денег было выше его сил. Несколько недель он игнорировал просьбу Боски, но потом сдался. На этот раз передача прошла гладко. Как обычно, часть денег пропала, но Сигел даже не потрудился сообщить об этом Боски. «Это в последний раз», – поклялся себе Сигел. Он не собирался жить в страхе и дальше.
Сигел считал, что схема себя исчерпала и что пора выходить из игры. Он совершенно перестал звонить Боски, а когда тот звонил ему, уклонялся от разговора, ссылаясь на занятость. Боски не понадобилось много времени, чтобы понять, что происходит.
Однажды, когда Сигел ответил на звонок Боски и попытался быстро закончить разговор, он почувствовал, как тон Боски смягчился: в нем появилась неподдельная грусть. «В чем дело, Марти? – тихо спросил Боски. – Ты не хочешь со мной разговаривать. Ты мне не звонишь. Мы перестали встречаться. Что, дружбе конец?»
Отношения с Боски были не единственной причиной паники Сигела после появления статьи в «Форчун». Пытаясь порвать с Боски, Сигел одновременно сам торговал на внутренней информации на пару со своим телефонным другом Фрименом, невзирая даже на предупреждение последнего о слухах в связи с его подозрительно тесным общением с арбитражером. «Сотрудничество» с Фрименом было вызвано не желанием поработать на собственный карман, а потребностями Kidder, Peabody.
При всем внешнем благополучии Kidder, Peabody переживала трудные времена, и ее прибыли в значительной степени зависели от деятельности Сигела. Несмотря на то, что ее традиционные источники дохода, такие, как брокерские операции и андеррайтинг, иссякли, фирма пренебрегала новыми возможностями получения прибыли. Kidder, Peabody не имела собственного арбитражного отдела. В отличие от фактически любой другой фирмы на Уолл-стрит, она не торговала на собственный счет. Эл Гордон, а следом за ним и Денунцио, полагали, что торговля на счет фирмы может вступить в конфликт с интересами клиентов. Инвестиционные банки без подобных сомнений – такие, как Goldman, Sachs, где всегда был мощный арбитражный отдел, и даже Morgan Stanley, который стал заниматься арбитражем несколько позже, – извлекали при этом громадные прибыли.
Некоторые молодые банкиры Kidder, Peabody прозвали Денунцио «страусом». Когда предлагалось какое-нибудь новое направление бизнеса, он обычно спрашивал, тот ли это бизнес, который «нужен» Kidder, Peabody для обслуживания клиентов. Ответ редко был положительным. Между тем капитал фирмы не работал, в то время как капитал конкурентов стремительно возрастал, позволяя им финансировать огромные проекты. Kidder, Peabody до сих пор полагалась на свою сеть розничных брокерских операций, которая все больше становилась громоздким, архаичным и неприбыльным направлением бизнеса. Розничные брокерские операции ежегодно приносили убыток в размере около 30 млн. долларов.
Мало того, в марте 1984 года прежде безупречная репутация Kidder была изрядно подмочена. Питер Брант – молодой, ловкий и честолюбивый биржевой маклер, которому отводилось важнейшее место в журнальных рекламных объявлениях о Kidder, Peabody, – признал себя соучастником торговли на внутренней информации. Он стал главным свидетелем обвинения в федеральном суде по наиболее сенсационному делу об инсайдерской торговле за многие годы. Это был процесс над Р. Фостером Уайненсом, репортером «Уолл-стрит джорнэл», который вел в газете авторитетную колонку «Что говорят на Стрит» [61], и заблаговременно передавал ее содержание Бранту.
Дело получило необычайно широкую огласку; выплыла сенсационная история об известном адвокате-алкоголике, любовниках-гомосексуалистах и тайных встречах в шикарных ресторанах и поло-клубах. Больше никто из Kidder, Peabody в скандале замешан не был, и фирма попыталась было приуменьшить свою причастность к делу, но свидетельские показания ее генерального юрисконсульта Роберта Кранца оказали Kidder медвежью услугу, высветив полнейшую несостоятельность ее отдела надзора.
Суд и сопутствующая огласка еще сильнее поставили Kidder, Peabody перед необходимостью поиска новых источников дохода. Ранее Денунцио и Гордон познакомились с молодым, высоким, по-мальчишески красивым стипендиатом Родоса по имени Тимоти Л. Тейбор и прониклись к нему симпатией. У Тейбора был небольшой бухгалтерский опыт и оксфордский диплом, что пришлось по вкусу обоим, и они приняли его в качестве консультанта, напрямую подотчетного Денунцио. Его должность называлась «вице-президент, ответственный за планирование».
Изучив операции Kidder, Peabody и их прибыльность или отсутствие таковой, Тейбор пришел к заключению, что единственным шансом удержать фирму на плаву является использование новых возможностей получения прибыли. Он сделал вывод, что фирме не остается ничего другого, кроме как начать агрессивную торговлю на собственный счет. Для этого требовалось создать арбитражный отдел. Тейбор сам вызвался в нем работать. Он заявил, что торговал опционами на собственный счет, но у него не было никакого опыта в арбитраже, и он мало что знал о трейдинге.
Денунцио нехотя последовал совету Тейбора, стараясь не делать этого открыто. Он предоставил молодого консультанта в распоряжение одного из старших трейдеров по имени Ричард Уигтон, номинального главы клиентского отдела фирмы. Уигтон ранее был кредитным аналитиком, который сделал большую часть своей карьеры в Kidder, переходя с одной работы на другую, не привлекая внимания и не создавая проблем. Он был дороден, добр и скучен. Все звали его «Уигги».
Когда Уигтон на определенном этапе своей карьеры стал трейдером, он начал «ездить верхом» на сделках наиболее проницательных клиентов фирмы, просто покупая и продавая все, что покупали и продавали они, и это приносило ему кое-какую прибыль. На основании столь незначительного послужного списка Денунцио поручил ему организовать в Kidder, Peabody арбитражный отдел. Канцелярский служащий из библиотеки фирмы был назначен арбитражным клерком. Комментарии излишни.
Денунцио вызвал Сигела в свой кабинет, чтобы разъяснить суть нововведения, и предупредил его, что он не хочет, чтобы кто-либо за пределами фирмы знал о существовании отдела. Он сказал, что его беспокоит возможная негативная реакция клиентов.
Сигел знал Уигтона и хорошо к нему относился, но полагал, что ожидать от него реальных достижений в каком бы то ни было направлении арбитража вряд ли стоит. О Тейборе он знал лишь то, что у него, очевидно, нет никакого опыта в этой области и что он начал работать в фирме совсем недавно. Потом Денунцио сообщил сногсшибательную новость. Он хотел, чтобы Сигел был «консультантом» Уигтона и Тейлора и нес за них ответственность. И никто другой не должен был про это знать. Сигел тяжело вздохнул.
В то время, в марте 1984 года, он был вовлечен в сделку по поглощению Gulf Oil как представитель KKR. Когда приобретение Gulf фирмой Socal встретило антимонопольное противодействие в конгрессе (вследствие чего арбитражеры и другие инвесторы занервничали, что привело к падению цены акций Gulf), Сигел решил испытать свой новый статус арбитражного консультанта. Он позвонил Уигтону и Тейбору и велел им покупать акции Gulf. «Игра стоит свеч, – сказал он, придя к такому выводу после проведенного для KKR исследования доходов и активов Gulf. Угрозу применения антитрестовского законодательства он всерьез не воспринимал. – Эту компанию все равно поглотят. Это очевидно». По стандартам Kidder, Peabody, Уигтон и Тейбор накопили огромную позицию – 200 000 акций. (Для сравнения, Боски в то время имел позицию примерно в 4 млн. акций Gulf.) Когда сделка с Socal все же состоялась, Сигела провозгласили гением арбитража. Прибыль Kidder, Peabody составила 2,7 млн. долларов. Денунцио был потрясен и расточал Сигелу похвалы за проницательность. Сигел чувствовал себя великолепно. Арбитраж – это так легко! Он рассчитывал на успех, и расчет оправдался. Он полагал, что вносит очередной весомый вклад в процветание фирмы.
Никто, видимо, не осознавал, сколь опасно Сигел близок к тому, чтобы пробить брешь в так называемой Великой китайской стене, отделяющей арбитраж от других видов деятельности инвестиционного банка. Сигел не воспользовался конфиденциальной информацией, к которой имел доступ как финансовый консультант KKR в сделке с Gulf, но был на волоске от этого.
Однажды Роберт Фримен позвонил Сигелу, что делал почти ежедневно, и сказал, что ему нравятся акции Walt Disney Co., добавив, что у него уже есть позиция. Корпоративный рейдер Сол Стайнберг приобрел большой пакет акций Disney, и в сообществе арбитражеров существовало предположение, что Стайнберг сделает тендерное предложение. Техасская семья Басе, известная своими удачными вложениями, также накопила огромный пакет акций. Фримен, прибегнув к нехитрым аллегориям и прозрачным намекам, дал понять, что он напрямую контактирует с Ричардом Рейнуотером – финансистом, которому семья Басе в значительной мере была обязана своим преуспеванием.
Так, по мнению Сигела, и работал арбитраж в «клубе». В ход шли советы, намеки, кивки, взаимосвязи, отношения по принципу «ты мне – я тебе» – все то, что, не являясь передачей внутренней информации формально, было ею по сути. Зачем беспокоиться, если каждый может установить надежность сведений без необходимости говорить, как была получена информация или откуда она пришлась.
Сигел позвонил Уигтону и Тейбору и дал им указание скупать акции Disney. Вскоре, в июне 1984 года, по рынку прошли слухи о гринмейле: предполагали, что вместо тендерного предложения о покупке всей компании или сохранения ее в игре Стайнберг собирается продать свою долю самой Disney. Сигел немедленно позвонил Фримену, который его успокоил. «И думать забудь», – сказал Фримен. Вследствие этого Kidder, Peabody держала свою большую долю, а Сигел поспешно покинул офис, чтобы успеть на самолет в Кливленд, где у него должна была состояться встреча с клиентом.
По прибытии в аэропорт Кливленда он сразу же позвонил в свой офис, и от услышанного ему стало дурно: Стайнберг действительно согласился на гринмейл. Угрозы поглощения больше не существовало. Цены на акции Disney резко упали. Хуже того, Уигтон и Тейбор были застигнуты врасплох. Убытки Kidder, Peabody по позиции Disney уже превосходили 2,7 млн. долларов, заработанные фирмой в сделке с Gulf. Сигел был ошеломлен. Это было слишком для арбитражного «гения».
Наутро Сигел позвонил Фримену. Он был в ярости, и еще больше разъярился, когда Фримен сказал ему, что он закрыл свою позицию до того, как новость стала достоянием гласности. «Почему ты мне не сказался – кипел от злости Сигел. – Ты расхвалил мне эти акции, у тебя была информация, и ты не дал мне знать?» Сигел никак не мог поверить, что Фримен мог подложить ему такую свинью.
Фримен, казалось, был искренне озабочен. Он сказал, что даже не предполагал, что Сигел приобрел такую большую позицию, и добавил, что он пытался дозвониться до Сигела, но тот уже улетел в Кливленд. Сигел немного успокоился, но боль и чувство вины остались. Он не знал, как он объяснит все это Денунцио, особенно если учесть, что ходило так много слухов о гринмейле, а Kidder, Peabody, следуя его совету, по-прежнему держала всю позицию.
Спустя несколько дней, в пятницу, Сигел проработал весь день за письменным столом в своем доме в Коннектикуте. Он пришел в себя от инцидента с Disney и позвонил Фримену, и эти двое, как ни в чем не бывало, снова непринужденно беседовали о рынке и развитии событий в области слияний и поглощений, Сигел, скорее случайно, чем сознательно, перевел разговор на важного клиента Goldman – Continental Group, упаковочную компанию, которая в то время была объектом предложения о поглощении со стороны сэра Джеймса Голдсмита. Сигел спросил Фримена, сможет ли, по его мнению, Continental противостоять тендерному предложению сэра Джеймса.
Сигел ожидал услышать что-нибудь полезное, но не слишком определенное, учитывая активное участие Goldman, инвестиционного банка Continental, в разработке стратегии защиты. Сигел думал, что Фримен, возможно, ничего не знает о Continental, ибо считалось, что в Goldman возведена незыблемая Великая китайская стена между арбитражем и инвестиционно-банковскими операциями. Вместо этого Фримен сказал: «Это не имеет значения. Они все равно продадут компанию».
Сигел был изумлен. Из уст партнера в фирме, представляющей Continental, это звучало как внутренняя информация. Он положил трубку и устремил взгляд на панораму поздней весны на коннектикутском побережье. Он знал, что в разговоре с Фрименом они только что пересекли незримую черту. Он также знал, что для исправления ситуации достаточно ничего не предпринимать: ведь получить внутреннюю информацию и торговать на ней – совсем не одно и то же. Но он думал и о том, что из-за конфуза с акциями Disney Фримен у него в долгу. Разве сообщение Фримена – не пример работы арбитражной сети?
Сигел поднял трубку, позвонил Уигтону и Тейбору и посоветовал им купить акции Continental. К его немалому раздражению, они заартачились. Они все еще ворчали по поводу Disney. Сигел повысил голос и сказал, что он только что говорил по телефону с Фрименом. Он повторил, слово в слово, все, что Фримен рассказал ему о намерении руководства компании продать ее. «Теперь вам ясно?» – спросил он. Им было ясно, и они, следуя указанию, начали покупать.
Примерно через неделю Сигел снова спросил Фримена о Continental. Фримен был в приподнятом настроении. «Я начинаю заниматься тем же, что и ты, Марти, – корпоративными финансами», – сказал Фримен и, беззастенчиво сделав шаг за черту, принялся выкладывать инсайдерскую информацию. Поясняя вышесказанное, он сообщил, что его близкий друг по имени Дэвид Мэрдок, некогда корпоративный рейдер, рассматривается в Goldman как возможный кандидат на роль «белого рыцаря» для Continental. Фримен обстоятельно изложил детали плана Мэрдока и сообщил, что является консультантом Мэрдока. Теперь Сигел получал через Фримена инсайдерскую информацию и со стороны Continental, контактировавшей с Goldman, и со стороны Мэрдока. Сигел позвонил Уигтону и Тейбору и настоял на продолжении покупок акций Continental.
Сэр Джеймс увеличил цену тендерного предложения, отчего цена акций резко поползла вверх, и Сигел снова позвонил Фримену. «Не беспокойся, мы заплатим больше», – заверил его Фримен. Kidder, Peabody продолжила скупку акций и в конечном счете накопила позицию стоимостью в 25 млн. долларов, поставив тем самым собственный рекорд.