Страница:
На первой неделе июля, почти через месяц после признания Ливайна, Рейч занимался защитой от насильственного поглощения клиента Wachtell, Lipton NL Industries – конгломерата, некогда известного как National Lead. После попытки самоубийства в Калифорнии Рейч утешал себя мыслью об отсутствии вещественных доказательств его причастности к торговле Ливайна. Он решил, что в случае вызова на допрос будет все отрицать. Чтобы отвлечься от этих мыслей, он более исступленно, чем когда-либо, погрузился в работу, отправив жену и детей на лето в Хэмптонс.
Когда Рейч вернулся к себе в кабинет с одной из встреч с представителями NL, секретарша сообщила ему, что уже трижды звонил какой-то «надоедливый» незнакомец, не пожелавший представиться. Примерно в 4.30 она доложила ему, что «незнакомец» вновь на линии и настаивает, что Рейч знает, кто он такой. Рейч взял трубку и услышал, как ему показалось, «тень» голоса Ливайна. «Привет, Айлан», – вяло сказал Ливайн.
«Как поживаешь?» – спросил Рейч.
«Я звоню из телефонной будки, – сказал Ливайн. – Пойди в телефонную будку и позвони мне сюда».
Рейч счел это весьма подозрительным. «Не понимаю, о чем ты говоришь», – твердо сказал он.
«Прокуратура давит на меня, чтобы я рассказал о наших отношениях, а я не знаю, что говорить», – объяснил Ливайн.
«Не понимаю, о чем ты говоришь», – повторил Рейч и повесил трубку. Он вышел из кабинета, направился к одному из партнеров в фирме и рассказал ему про телефонный звонок.
Адвокаты из Wachtell позвонили Линчу и Карберри и поинтересовались, чего добивается Ливайн. Действует ли он на свой страх и риск, пытаясь очернить других? Государственные юристы не дали определенного ответа. Затем Герберт Уочтелл, один из главных партнеров фирмы, лично позвонил им, чтобы узнать, что происходит. Он сообщил Рейчу, что Карберри, «похоже, не удивился» его звонку и что Линч на его вопрос никак не ответил. «Вероятно, они знают, в чем дело», – задумчиво произнес он. Потом он подбодрил Рейча. «Ты правильно поступил», – сказал он. О чем он умолчал, так это о том, что Линч посоветовал Рейчу нанять на стороне адвоката по уголовным делам.
На той же неделе, в пятницу, примерно в 3.45 пополудни Питер Соннентал из КЦББ вошел в приемную Wachell, Lipton и попросил о встрече с Рейчем или Уочтеллом. Когда секретарша в приемной нерешительно замялась, он без разрешения пошел по коридору, читая имена адвокатов на дверях кабинетов. Эдвард Херлихи, партнер в фирме и друг Линча, сумел задержать Соннентала. Он привел его к себе в приемную, попросил подождать и, войдя в кабинет, позвонил Линчу.
«Что здесь делает эта скотина?» – спросил он. Линч объяснил, что у Соннентала есть для Рейча повестка. «Теперь этот парень наш», – сказал Линч.
Когда Рейч явился в кабинет Херлихи, Соннентал вручил ему повестку. По спине Рейча пробежал холодок. Соннентал глядел на него без тени симпатии.
В повестке содержались: перечень из 102 сделок, требование о предоставлении записей телефонных разговоров, требование передачи данных по операциям посредством кредитным карточек и сделкам Рейча с ценными бумагами, запрос информации по ряду имен. В части последнего Рейс сказал, что знает только Уилкиса.
С 9 вечера до полуночи Рейч диктовал ответы на вопросы повестки. Он вызвал к себе определенное доверие, ответив правдиво на 95% вопросов. Он сказал, что неофициально знаком с Ливайном вот уже несколько лет и пересекался с ним по работе над рядом сделок. Вместе с тем он заявил, что никогда не передавал Ливайну никакой конфиденциальной информации.
В понедельник в 11 утра Рейч, просмотрев пресс-релиз NL, сидел без дела, положив ноги на свой почти пустой письменный стол. Педовиц, бывший обвинитель и друг Рейча, вызвал молодого партнера в свой кабинет и предложил пройти в конференц-зал. Там его ждали трое других партнеров: Бернард Нассбаум, Уочтелл и Аллан Мартин, все – бывшие сотрудники прокуратуры. Как только Рейч их увидел, он подумал: «Ни дать ни взять – совет старейшин».
Рейч проигнорировал совет партнеров нанять себе адвоката, хотя понимал, что те – не адвокаты и не станут, подобно таковым, придерживаться права не разглашать полученную от него информацию. Отсутствие поддержки действовало на него угнетающе. Он сказал, что хочет услышать известные им факты. Как только партнеры Рейча начали подытоживать показания Ливайна, он принялся что-то машинально рисовать в своем блокноте. Он отрицал, что передавал Ливайну какую бы то ни было конфиденциальную информацию, даже непреднамеренно. Торги Ливайна, настаивал он, были не более чем совпадением. Далее партнеры сказали Рейчу, что один из сообщников Ливайна сообщил правоохранительным органам о существовании у Ливайна источника в Wachtell, Lipton.
Рейч был ошеломлен. Ведь Ливайн поклялся, что его имя никогда не будет названо. Он же обещал. Как мог Ливайн предать его? Рейч впервые почувствовал, что земля уходит у него из-под ног. Явно утратив присутствие духа, он начал всхлипывать. Юристы из Wachtell снова настоятельно порекомендовали ему нанять адвоката.
Когда он отказался, они заказали сэндвичи. Рейч к ним и не притронулся. Теперь опрашивающие пошли по другому пути. Партнеры Рейча напомнили ему о том, что в течение прошедшей недели они стояли за него горой. Если Рейч лжет, это угрожает их репутации. Неужели теперь он предаст их, даже своего наставника, самого Липтона? Рейч опять расплакался. Кое-как взяв себя в руки, он принялся бессвязно говорить то о своей непростой юности, то о том, что ему всегда не хватало друзей, которых он теперь нашел в партнерах фирмы. Наконец, собравшись с духом, он попросил пять минут, чтобы все обдумать. Он решил выписать в свой блокнот все доводы за и против того, чтобы сказать правду. Ни одного довода против он не нашел. Внезапно ему стала невыносима мысль о дальнейшей лжи своим партнерам.
Около 2.30 пополудни, после более чем трех часов расспросов и обсуждений, Рейч наконец разговорился. Когда он закончил, партнеры спросили его, зачем он это делал. Он сослался на дружбу, одиночество, деньги, но его голос звучал неуверенно. Однозначного ответа у него попросту не было.
В итоге Рейч нанял Роберта Морвилло, адвоката по уголовным делам, в свое время защищавшего Карло Флорентинца – партнера в Wachtell, Lipton, который несколькими годами ранее был уличен в инсайдерской торговле и в результате отказался от партнерства в фирме, к которой успел сильно привязаться. Если у Уилкиса было мало способов добиться снисхождения со стороны обвинения, то у Рейча их и вовсе не оказалось. Он мог изобличить только самого себя. Он попытался было оправдать свои действия спецификой, как он выразился, «сферы заключения сделок», но обвинение ответило: «Ну и что?» Никого, казалось, не впечатлил тот факт, что Рейч не получил от махинаций ни цента и в 1984 году вышел из игры.
Рейч был единственным из участников сговора, который давал показания перед большим жюри и был, согласно решению последнего, предан суду по обвинительному акту из двух пунктов. Через неделю после предъявления обвинения, 9 октября, он признал себя виновным и согласился выплатить 485 000 долларов в удовлетворение требований КЦББ. Ему оставили квартиру в кирпичном доме в Уэст-Сайде, «олдсмобиль» и 10 000 долларов. Его, как и Уилкиса, приговорили к году и одному дню тюремного заключения и пяти годам условно. Он и Уилкис вместе поступили в Данберийскую федеральную тюрьму.
20 февраля 1987 года сотни репортеров, телевизионщиков и зевак заполонили улицу в Уайт-Плейнс, пригороде Нью-Йорка, где находится здание федерального суда, к которому был временно приписан Герард Гёттель, судья, уполномоченный вынести приговор Ливайну. Конная полиция, сдерживая толпу, расчистила дорогу темно-синему автомобилю, в котором Ливайн, его адвокаты и члены семьи приехали на вынесение приговора. Здание суда было слишком мало, чтобы вместить всех желающих, и многим репортерам пришлось стоять снаружи на морозе.
Лаймен призвал к милосердию. «Он изгой, – сказал Лаймен о Ливайне, – прокаженный, подобных которому я не знаю. Имя Денниса Ливайна всегда будут вспоминать, ваша честь, как синоним этого преступления». Сам Ливайн, одетый в серый, консервативного покроя костюм в тонкую полоску, безжизненным голосом прочел заявление: «Я никогда больше не нарушу закон… Это послужит мне хорошим уроком… Я искренне раскаиваюсь в содеянном и осознаю всю глубину моего позора». Не обошлось и без слов благодарности в адрес семьи. «Их любовь и поддержка помогли мне выстоять в этот очень непростой период моей жизни», – сказал он.
Вместе с тем судебный исполнитель, ответственный за оценку активов Ливайна, подозревал неладное. Шелдон Голдфарб, проведя сравнительное исследование источников доходов Ливайна за последние шесть лет и активов, накопленных им за тот же период, не мог понять, куда делись несколько сот тысяч долларов. Ливайн сказал ему, что проиграл эти деньги в азартные игры на Багамах. Голдфарб, однако, в этом сомневался. Брат Ливайна Роберт, который предположительно сопровождал его во многих поездках, сказал, что не помнит, чтобы Ливайн проигрывал какие-либо деньги, но отрицать этого не стал. Сам Ливайн отказался отвечать на вопросы о проигранных деньгах под присягой. В своем заключительном докладе суду Голдфарб выразил подозрение, что Ливайну удалось скрыть значительную сумму.
Но обвинители теперь расставляли сети более крупной рыбе, чем Ливайн, и судья Гёттель был больше впечатлен содействием со стороны последнего, нежели опасениями Голдфарба. «Он признал себя виновным, сотрудничал и… его сотрудничество было поистине выдающимся, – сказал судья при вынесении приговора. – С помощью предоставленной им информации было разоблачено целое „змеиное гнездо“ [84]на Уолл-стрит». Судья приговорил Ливайна к двум годам тюрьмы и наложил на него штраф в размере 362 000 долларов сверх тех 11,6 млн., которые тот выплачивал КЦББ.
«Игра» была окончена.
В конце июля 1986 года, спустя немногим более двух месяцев после ареста Ливайна, Боски прилетел в Лос-Анджелес для встречи с Милкеном. Мужчины расположились у бассейна Милкена. Арест Ливайна шокировал обоих; он предполагал такой уровень надзора за операциями с ценными бумагами, в существование которого ни тот ни другой прежде не верили. Милкен сказал, что, учитывая теперешнее внимание к рынкам со стороны масс-медиа и властных структур, им лучше бы уменьшить размах совместных операций. Боски с готовностью согласился.
В разговоре они также коснулись выплаты 5,3 млн. долларов, наспех замаскированной под вознаграждение за консультации, – единственной, как они полагали, «ахиллесовой пяты» их махинаций. Они сошлись на том, что им придется каким-то образом придать их дутому объяснению надлежащую достоверность. Drexel могла подготовить дополнительную документацию, отражающую якобы проведенные исследования по Santa Barbara, Scott&Fetzer и другим компаниям, сделки с которыми так и не состоялись. Что же до отчетных ведомостей, которые вели для согласования позиций Тернер и Мурадян, то их было решено уничтожить.
Вернувшись в Нью-Йорк в первую неделю августа, Боски позвонил Мурадяну в офис в нижней части Манхэттена.
«Это Айвен, – начал он нехарактерным для себя тихим голосом. – Давай встретимся в центре. Надо поговорить».
Мурадян не понимал, зачем все это нужно. Он по два-три раза в день говорил с Боски по телефону, и необходимость встречаться с глазу на глаз возникала редко. Боски велел ему приехать в «Пейстреми энд фингз» на Пятьдесят второй Западной улице. Именно это заведение в свое время использовали для тайных встреч Боски и Сигел.
Несмотря на то, что посетителей в кафе почти не было, Боски спустился с Мурадяном на нижний этаж и выбрал отдаленную кабинку. Понизив голос до еле слышного шепота, он сказал Мурадяну, что об их разговоре не должна знать ни одна живая душа. Мурадян в знак согласия кивнул головой.
«У тебя есть документы по Drexel?» – прошептал Боски. Мурадян счел шепот нелепым: в зале, кроме них, никого не было.
«Да», – сказал он обычным голосом.
«Дома или в офисе?» – спросил Боски, по-прежнему шепча.
«В офисе», – ответил Мурадян.
Боски наклонился над столом, его лицо едва не соприкасалось с лицом Мурадяна. «Уничтожь их», – произнес он.
К середине августа ежегодный отпускной «исход» с Уолл-стрит почти завершился: инвестиционные банкиры в массовом порядке разъехались кто в Хэмптонс, кто в сельские районы Коннектикута, а кто и в Европу. В городе остался лишь ключевой торговый и обслуживающий персонал. И Линч, и Карберри сочли, что настало время, когда и они могут немного отдохнуть, не думая о делах. Они полагали, что в августе ничего важного не произойдет. Карберри и его жена отправились в давно запланированную поездку в округ Инглиш-Лейк, где собирались останавливаться в самых недорогих мотелях с завтраком и ночлегом. Линч с семьей поехал во Френдшип, что в штате Мэн, – маленький городок на берегу залива Пенобскот, где во время нескольких предыдущих летних отпусков они арендовали небольшой коттедж.
Линч пытался расслабиться после событий, начавшихся еще до ареста Ливайна в мае и ставших причиной напряженной, суматошной работы, но отвлечься от мыслей о потенциальном деле Айвена Боски было непросто. Линч пока не представлял, насколько крупным и важным может стать дело Боски, но кое-какие соображения у него все же имелись. Как и все, кто так или иначе был связан с фондовым рынком, он был наслышан о Боски. В ходе следствия по делу Ливайна он узнал об этом человеке намного больше. С тех пор, как Ливайн согласился признать себя виновным, Линч и Карберри почти каждый день разговаривали по телефону. Они прочли книгу Боски «Мания слияний» и собрали при помощи компьютера все статьи, когда-либо написанные об арбитражере, включая те, что появились в «Лос-Анджелес Таймс» и «Форчун» и так напугали Сигела. У них была объемистая подшивка всех представлений Боски по форме 13-D. Это, так сказать, параллельное расследование держалось в тайне даже от остальных сотрудников прокуратуры и КЦББ.
Линч знал, что возбуждение дела против Боски даже при содействии Ливайна – задача не из легких. Линч всегда считал, что арбитражеров трудно уличить в инсайдерской торговле. Их бизнесом была торговля на слухах и открытой информации о фондовом рынке. Наличие у Боски крупных позиций в большинстве компаний-мишеней не являлось чем-то из ряда вон выходящим. Он наверняка располагал огромным количеством легальных сведений, на которые мог сослаться как на первопричину своих покупок. И все же инстинкт подсказывал Линчу, что нужно продолжить расследование и даже передать дело в суд, несмотря на малую вероятность удачного исхода.
Решение Линча было официально одобрено членами Комиссии. Первый шаг в продолжении расследования был сделан ранее в том же месяце: подчиненные Линча подготовили и доставили пространную повестку, адресованную Боски и подконтрольным ему фирмам. Она представляла собой требование дать показания и предъявить огромное количество документов и отчетов о сделках. Содержавшиеся в ней формулировки довольно недвусмысленно намекали на то, что отправители располагают соответствующими показаниями Ливайна. Боски должен был ответить на повестку ко времени возвращения Линча из отпуска; следователи допускали, что в результате они узнают нечто, стоящее затраченных усилий. Вместе с тем Линч полагал, что в целом управлению по надзору предстоит долгий, нудный, дорогостоящий поединок, возможно, непохожий ни на одно из их предыдущих начинаний такого рода.
26 августа, во вторник, Линч вернулся с прогулки в снятый им коттедж и обнаружил на автоответчике послание от Харви Питта, адвоката Bank Leu. Он с раздражением задал себе вопрос, как Питту удалось выяснить его местонахождение в Мэне, но все же позвонил адвокату в его вашингтонский офис.
Питт извинился за беспокойство, но сказал: «Нам необходимо встретиться. Это важно». На этот раз Питт собирался говорить не о Bank Leu. Он представлял интересы Боски.
«Вы позвонили для обсуждения повестки? – спросил Линч. – Если да, то непонятно, почему это не может подождать. Я в отпуске».
Но Питт был настойчив. «Надо встретиться, и чем скорее, тем лучше, – сказал он. – Это не терпит отлагательства».
Линч согласился встретиться на полпути домой, в Бостоне. «Так будет лучше», – сказал он.
«Понапрасну я бы вас не отвлекал», – ответил Питт.
Сам же Питт прервал свой отпуск три недели тому назад, оставив семью на побережье штата Виргиния без объяснения причин. Дело, из-за которого он вернулся в Вашингтон, было слишком взрывоопасным, чтобы посвящать в него кого бы то ни было, кто не имел к нему непосредственного отношения, – даже собственную жену. Поначалу Питт звонил жене каждый день и говорил, что собирается вернуться или на следующий день, или, возможно, днем позже. В конечном итоге она положила конец этим звонкам. «Пожалуйста, просто скажи, что не приедешь вообще. Это лучше, чем изводить меня пустыми обещаниями», – сказала она.
Боски позвонил Питту в день получения повестки от КЦББ и изъявил желание поскорее встретиться. Сама по себе инициатива КЦББ не слишком встревожила Питта; Боски время от времени получал от Комиссии повестки вот уже много лет, как и почти все, кто торговал с таким размахом и подавал так много официальных форм с раскрытием информации. Но что-то в голосе Боски навело Питта на мысль о необычности ситуации.
Вскоре Питт понял, в чем дело: в повестке содержалось требование предъявить практически все документы по всем торговым операциям, когда-либо совершенным компаниями Боски, и власти требовали дать ответ всего через несколько недель. Это была не рядовая проверка.
Питт знал, что КЦББ должна была утвердить официальный приказ на проведение расследования. Он позвонил в ее управление по надзору и запросил копию приказа. К своему немалому удивлению, он получил отказ. За его 18-летнюю практику такое случилось впервые. Это явилось еще одним свидетельством того, что на сей раз случилось нечто экстраординарное.
В конечном счете сотрудники КЦББ сообщили Нитту, что он может приехать и прочесть приказ, если пообещает не снимать никаких копий. Он прибыл в офис КЦББ с тремя коллегами. Последние запомнили по странице, после чего воспроизвели их по памяти и передали Питту сносную копию приказа. Тот быстро сделал два вывода: Ливайн дал обширные показания против Боски, и это обещало вылиться в крупномасштабное расследование. Питт счел целесообразным обратиться за помощью в другую фирму и позвонил Теодору Ливайну, с которым он много лет тому назад работал в КЦББ и который наряду с Сигелом выступал на небезызвестном семинаре по поглощениям в 1976 году. Ливайн, ныне партнер в вашингтонской фирме Wilmer, CHtler&Pickering, тоже был в отпуске.
«Боже мой», – произнес Тед Ливайн, когда узнал, что Боски стал объектом расследования. Он тоже прервал свой отпуск и вернулся в Вашингтон.
Не прошло и недели, как Боски вызвал к себе в кабинет Рейда Нэгла, своего финансового директора, для обсуждения ряда незаконченных сделок с участием Northview, две из которых планировалось завершить немногим более чем через неделю. «У меня плохие новости, – сказал Боски. – Мы отменяем эти сделки». Нэгл работал над некоторыми из них уже больше года, и услышанное не укладывалось у него в голове. Когда он попросил Боски объяснить причину отмены, тот сказал: «Настали трудные времена. Мы находимся под следствием, хотя не сделали ничего противозаконного».
В следующее воскресенье Питт, Тед Ливайн и еще один партнер из Wilmer, Cutler, Роберт Макко, прилетели в Нью-Йорк и остановились в отеле «Гранд хайатт» на Сорок второй улице. К ним присоединился Майкл Роч, партнер Пита в деле Bank Leu. В отеле проходила конференция Американской ассоциации баров, и присутствие адвокатов не привлекло ни малейшего внимания. Наутро пришел Боски.
Он выглядел худее обычного, держался неуверенно, нервозно. Питт представил его адвокатам из Wilmer, Cutler и перешел к делу.
«Я могу сообщить вам, чем, как мне кажется, располагают правоохранительные органы, – начал Питт, – но правду знаете только вы один. Если то, что вы нам расскажете, не будет достоверным и всеобъемлющим, то совет, который мы вам дадим, окажется недостаточно эффективным». Он также предупредил Боски, что, однажды рассказав адвокатам правду, тот не сможет просто так отступить от своего первоначального заявления, давая показания в суде. Питт сказал, что в случае, если Боски солжет в суде, они откажутся представлять его интересы.
Боски не пришлось долго уговаривать. Медленно, колеблясь, он принялся подробно рассказывать о закулисной стороне своего успеха. Создавалось впечатление, что он впервые взглянул в лицо полной правде о себе.
Питт был глубоко опечален. Он понимал, что является свидетелем краха одного из виднейших финансистов Америки. Питт знал Боски в зените славы и верил, что тот чрезвычайно талантлив.
Боски делился с адвокатами информацией в общей сложности две недели. Питт и его коллеги перебазировались из «Гранд хайатт» в «Хелмсли пэлис» и сняли в этой дорогой и роскошной гостинице целый этаж. Для работы в отель была завезена всевозможная техника, включая компьютеры и копировальные машины, и задействована целая армия помощников и курьеров. Требовалось собрать и каталогизировать огромный объем данных, в том числе все потенциальные улики, не привлекая внимания даже других адвокатов из Fried, Frank.
После того как Боски обстоятельно рассказал адвокатам о своих совместных махинациях с Ливайном, Сигелом, Милкеном, Малхирном, брокером с Западного побережья Бойдом Джеффрисом и многими другими, Питт пришел к двум основным заключениям. Если основанием для возбуждения против Боски дела об инсайдерской торговле являются только показания Ливайна, то веских доказательств, подкрепляющих версию обвинения, не существует Такое дело Боски, вероятно, может выиграть. Но в рассказе арбитражера прозвучали вещи и похуже, чем инсайдерская торговля.
Милкен, очевидно, внушал Боски страх; тот рассказывал про их совместную деятельность с ощутимой тревогой, словно боялся, что Милкен его услышит. При этом Боски, казалось, не осознавал всей значимости сообщаемых им сведений. Питт не верил своим ушам. Помимо торговли на внутренней информации, Милкен и Боски были вовлечены в целый ряд других преступлений: неоднократное указание ложных сведений в форме 13-D, незаконные «парковки» пакетов акций и широкомасштабный сговор с целью установления контроля над корпорациями. Боски выполнял приказы Милкена, порой даже не зная, каким образом его действия вписываются в более масштабные планы последнего. Это были исторические разоблачения должностных преступлений, превзошедшие самые смелые ожидания Питта.
Питт почти сразу же осознал, что Боски следует попытаться заключить с обвинением сделку о признании вины. Два важнейших фактора такой сделки – более снисходительная версия государственного обвинения и способность обвиняемого выдать соучастников – сулили Боски немалую выгоду. Питт знал, что если он «продаст» Боски, то у государственных юристов, что называется, потекут слюнки в предвкушении грядущих разоблачений. Для этого было достаточно одной только информации о Милкене.
«Вы должны понимать, чем рискуете, – сказал Питт Боски. – Попытка заключить полюбовное соглашение с властями имеет ряд негативных моментов. Предприняв ее, вы, во-первых, признаетесь в том, что их подозрения небезосновательны».
Он подчеркнул, что сотрудничество будет болезненным. Боски, по всей вероятности, ожидали публичное унижение и огромный штраф. Питт не хотел рисовать клиенту его будущее в розовых тонах. С другой стороны, сказал он Боски, обвинители точно не пойдут на уступки, если тот решит отстаивать свою невиновность. Процесс по его делу станет одним из крупнейших в истории страны, и власти ради его осуждения не поскупятся на затраты. Судебное разбирательство будет публичным, и этот опыт, может статься, нанесет ему и его близким колоссальный эмоциональный урон.
Боски хотел получить ответы главным образом на три вопроса. Что случится с его женой и детьми? (Их активы и трастовые фонды, включая созданные за счет прибылей от нелегальных операций Боски, вероятно, останутся нетронутыми, так как их владельцы к махинациям непричастны.) Что произойдет с его служащими и инвесторами? (Боски, вероятно, запретят работать в индустрии ценных бумаг, так что служащие станут безработными, но инвесторы, возможно, не пострадают.) И, наконец, придется ли ему отбывать срок? (Возможно, но намного меньший, чем в том случае, если обвинение докажет его виновность без его содействия. Каждое из многих преступлений с ценными бумагами, в которых сознался Боски, «тянуло» не более чем на пять лет тюрьмы.)
После длительного обсуждения всех «за» и «против» Боски, насупившись, помедлил, а затем обвел взглядом адвокатов. «Думаю, нам следует договариваться», – сказал он.
Питт чувствовал, что нельзя терять ни минуты. Как только он получил от Боски необходимые гарантии, он связался с КЦББ и, наведя справки о местопребывании Линча, позвонил ему в Мэн. 27 августа Старк и еще один юрист КЦББ вылетели из Вашингтона в Бостон; Питт, Роч, Ливайн и Макко прилетели туда из Нью-Йорка. Все они встретились с Линчем в комнате без окон, служившей библиотекой в маленьком региональном офисе КЦББ, расположенном Над «Бостон гарден», штаб-квартирой баскетбольной команды «Келтикс».