Страница:
Примерно тогда же, в сентябре 1988 года, Фред Джозеф приехал в Беверли-Хиллз на ежегодный ужин для высшего руководства фирмы. Среди гостей был Милкен и почти вся верхушка калифорнийского офиса. Выражая благодарность высокодоходному отделу, Джозеф зачитал имена трейдеров, чьи достижения укрепили фирму в том непростом для нее году. Джозефу никогда не нравился Дал, и недавнее предупреждение адвокатов о том, что Дал, возможно, пойдет на сотрудничество с обвинением, еще больше усилило его неприязнь. Джозеф не смог заставить себя похвалить его. В списке отличившихся, оглашенном Джозефом, Дала не было.
Это была тактическая ошибка. Дала это больно задело и разозлило. У него были наилучшие показатели в офисе; все свои знания и опыт он отдавал фирме. Официальная позиция Drexel состояла в том, что ему следует говорить правду, и именно это он намеревался делать. Он решил, что Джозеф не заслуживает его преданности.
Позднее в том же месяце на Сент-Эндрюс-плаза прибыл курьер с объемистым заявлением, подготовленным Фишбейном и его сотрудниками и содержащим документальные доказательства непричастности Дала к инкриминируемым ему сделкам. Дал и его адвокаты с тревогой ожидали реакции прокуратуры целую неделю. Наконец Фишбейну позвонил Джон Кэрролл. «Вы меня убедили», – сказал он; теперь он верил, что сделки провел не Дал. Но на этом разговор не закончился. Фишбейна по-прежнему беспокоило, что его клиента могут уличить в махинациях со сбережениями и ссудами, таких, как парковки для Columbia. He давая никаких конкретных обещаний, Фишбейн сказал, что Дал может оказаться полезным для обвинения в других отношениях, если получит достаточно веский стимул к сотрудничеству.
Кэрролл проглотил наживку. Как главный сейлсмен Милкена Дал мог предоставить обвинению исключительно ценные сведения об операциях калифорнийского отделения Drexel. Дал хорошо знал, как работает Милкен. Но важнее всего был даже не практический, а психологический аспект сотрудники прокуратуры были уверены, что стена молчания вокруг Милкена, однажды дав трещину, в итоге рухнет совсем.
Вместе с тем они сознавали, что защита Дала иммунитетом сопряжена со значительными рисками. Если бы выяснилось, что Дал повинен в серьезных преступлениях и сможет сохранить за собой многие миллионы «грязных» долларов, реакция общественности на действия прокуратуры была бы весьма резкой, и ее, несомненно, усугубила бы «пиар»-машина Милкена. Но у обвинителей до сих пор не было ни одного убедительного доказательства виновности Дала в каком-либо преступлении. Они досконально изучили историю со Staley Continental, когда Дал пытался принудить компанию к вынужденному выкупу. Угрозы Дала они сочли отвратительными, но уголовно ненаказуемыми. К счастью для Дала, обвинители тогда еще ничего не знали про операции для Columbia; в любом случае их внимание было сфокусировано на конечной цели уступки Далу. Дал был основной ступенью на пути к Милкену, и это обстоятельство перевешивало все прочие риски, вместе взятые. В октябре Далу был предоставлен иммунитет; вскоре он прибыл на Сент-Эндрюс-плаза на первый из множества допросов.
В «укрытии» Милкена, столь тщательно возведенном и охраняемом Williams&Connolly и Paul, Weiss, зазияла огромная дыра.
Новость об «отступничестве» Дала вызвала в командах защиты Милкена и Drexel изрядный переполох. Должностные лица фирмы и адвокаты оказались меж двух огней: они утверждали, что Далу нечего сообщить обвинению (поскольку Милкен, разумеется, не совершал ничего противозаконного), и одновременно запугивали Дала. Тот, вероятно, по наивности, планировал и дальше заниматься в Drexel торговыми операциями. Однако его перевели из операционного зала на пятом этаже на второй этаж. Фирма объяснила свое решение тем, что в противном случае она не смогла бы обезопасить Дала от нападок коллег-трейдеров. Позднее Drexel резко понизила ему зарплату: в 1988 году он получил 23 млн. долларов, а в 1989 – лишь 5 млн. Лоуэлл Милкен перестал с ним разговаривать.
Все эти контрмеры оказались безуспешными: Дал стал первым полноценным сотрудничающим свидетелем обвинения из Drexel. Вскоре главный сейлсмен Милкена привел обвинителей в полный восторг, поскольку по роду занятий имел дело с бесчисленным множеством покупателей облигаций. Его ценность как свидетеля превзошла все их ожидания. Особенно сильное впечатление на них произвел рассказ об инсайдерской торговле в сделке с участием Diamond Shamrock и Occidental Petroleum и эпизод с открытым краном в туалете. То обстоятельство, что он имел детальное представление о махинациях Милкена со сбережениями и ссудами, открыло перед следователями совершенно новые перспективы. Дал, ничего не скрывая, терпеливо вел Кэрролла и Джесса Фарделлу сквозь загадочный, малопонятный для них мир торговли бросовыми облигациями.
Как и ожидали обвинители, «отступничество» Дала вызвало массовое желание сотрудничать со стороны других свидетелей. Имея в своем арсенале такого ценного свидетеля, как Дал, сотрудники прокуратуры отправили еще с полдюжины повесток, в том числе о привлечении к уголовной ответственности. Среди их получателей были личные помощники Милкена Геррен Пейзер и Уоррен Трепп.
Отправление повестки Пейзеру оказалось одним из удачнейших маневров государственного обвинения. Находясь в свое время в самом центре нелегальных операций с участием Дэвида Соломона, Пейзер являлся хранителем ценной улики – синей тетради-гроссбуха, которую он позднее отдал Лоррейн Спэрдж. Он был даже более важным потенциальным свидетелем, нежели Дал, о чем обвинители пока не знали. Пейзер, помимо того, был особенно податлив к нажиму с их стороны. Принятый в фирму в 1985 году, он работал в ней сравнительно недавно. Будучи сейлсменом низшей категории, он боялся, что в случае, если Милкен все-таки решит давать показания, первым, кого тот «сдаст», будет именно он, Пейзер. На шлепки по ладони, которыми он обменивался с Милкеном, и другие попытки снискать его расположение лестью Пейзер особо не полагался; о своих интересах он предпочел позаботиться сам.
Как только Пейзер получил повестку, он нанял вашингтонского адвоката Плато Качериса – бывшего партнера Уильяма Хандли, адвоката Треппа. Незадолго до этого Качерис представлял интересы Фона Холла, замешанного в скандале «Иранконтрас». Пейзер встретился с Качерисом в Вашингтоне и показал ему документы, тайком вынесенные из офиса Drexel в Беверли-Хиллз. «У меня есть по-настоящему компрометирующие документы, и я хочу заключить сделку», – твердо сказал Пейзер, всем своим видом демонстрируя необычайные уверенность и целеустремленность. «Почему?» – осведомился Качерис. Пейзер ответил, что он убежден в том, что, если он первым не пойдет против Милкена, Милкен ополчится против него.
Изучив бумаги Пейзера, Качерис понял, что они представляют собой сущий клад для правоохранительных органов. Среди них были такие, в которых, по словам Пейзера, имелись записи по согласованию счетов между Соломоном и Drexel, собственноручно сделанные Лоуэллом Милкеном. Пейзер утверждал, что Лоуэлл осуществлял надзор за всеми операциями с участием Соломона, включая махинации через Finsbury. He забыл Пейзер и о причастности к этим операциям самого Милкена. Он сказал, что, задав Милкену вопрос о тетради в синей обложке, он получил следующий ответ: «Спроси Лоуэлла. Он тебе все объяснит». Пейзер встречался с Лоуэллом дважды или трижды и, беседуя с ним, делал заметки. Когда Милкен спросил его, правда ли то, что в тетради зафиксированы все операции с участием Соломона, тот согласно кивнул. Но он предусмотрительно сохранил ряд наиболее компрометирующих документов.
Пейзер также вспомнил один изобличающий Милкена разговор. «Что ты делаешь?» – однажды спросил его Милкен, когда он копался в ящиках своего картотечного шкафа. «Собираю документы для предъявления по повестке», – ответил Пейзер. Далее Пейзер увидел, как Милкен выдвинул ящики собственного картотечного шкафа. Они были пусты. «Нет документов – нечего предъявлять», – сказал Милкен. Пейзер не передал адвокатам Drexel большинство компрометирующих материалов, но и не уничтожил их. Теперь он мог представить их обвинителям.
Качерис немедленно связался с федеральной прокуратурой и рассказал про документы Пейзера. Пейзер знал все о преступном сговоре Милкена с Соломоном – сговоре, стоявшем особняком от всего, о чем сообщил Боски. Пейзер стал для обвинителей самым настоящим подарком. Ему был почти сразу же предоставлен судебный иммунитет.
Пейзер, подобно Далу, лишился своего места рядом с Милкеном и был переведен на другой этаж. Но если Дал все реже появлялся на работе, то Пейзер был в этом отношении более упрямым и не желал мириться с неизбежным. Каждое утро он, не опаздывая, приходил в офис, звонил Треппу и спрашивал: «Для меня сегодня что-нибудь есть?»
В отличие от Пейзера Трепп, который работал с Милкеном уже очень давно, не изменил укоренившейся в нем преданности боссу и по-прежнему сопротивлялся нажиму со стороны прокуратуры. Однако у его преданности были свои пределы: на допросе в начале 1988 года он, будучи приведенным к присяге и не желая лжесвидетельствовать в защиту Милкена, воспользовался Пятой поправкой. «Я не понимаю, почему Уоррен не захотел давать показания», – пожаловался тогда Сэндлер, беседуя с Хандли, адвокатом Треппа. Учитывая значительную вероятность того, что в случае капитуляции Милкена давление на Треппа прекратится, Хандли со своей стороны обратил внимание защитников Милкена на то, что версия обвинения в части парковок, по-видимому, получает все больше подтверждений.
«Видишь ли, Билл, у обвинения своя версия о парковках, а у Майкла – своя», – ответил Сэндлер.
По мере того как сотрудники Милкена один за другим Переходили на сторону обвинения, его охватывала горечь и ощущение предательства. Он делался все более мрачным. И хотя в беседах с окружающими он не говорил напрямую о сотрудничестве Дала или Пейзера с прокуратурой, он придирался почти ко всем, с кем имел дело. Когда в конце сентября 1988 года Дал, находясь в Нью-Йорке, собирался лететь обратно в Лос-Анджелес, ему в гостиничный номер позвонил Милкен. Милкен сказал, что он в Вашингтоне, и предложил Далу вернуться в Лос-Анджелес на его собственном самолете. Думая, что это, вероятно, означает своего рода примирение, Дал согласился.
Приехав в аэропорт, Дал прошел с Милкеном в ангар, и они сели в личный реактивный «Гольфстрим-IV» Милкена, на борту которого был стюард и большой киноэкран. Милкен почти не разговаривал с Далом, и тот почувствовал себя неловко. После взлета Милкен выбрал фильм, «В поисках утерянного ковчега», и включил звук на такую громкость, что у Дала заболели уши. «Майк, если мы не собираемся разговаривать, то не мог бы ты хотя бы сделать потише?» – спросил Дал. Милкен проигнорировал его просьбу и продолжил просмотр под оглушительный рев динамиков. За все остальное время до приземления Милкен не сказал Далу ни слова. Он даже ни разу на него не взглянул, Дала внезапно осенило, что совместный перелет был затеян только для того, чтобы дать ему понять, что Милкен настолько обеспокоен состоянием собственных дел, что его, Дала, для него не существует.
Глава 14
Это была тактическая ошибка. Дала это больно задело и разозлило. У него были наилучшие показатели в офисе; все свои знания и опыт он отдавал фирме. Официальная позиция Drexel состояла в том, что ему следует говорить правду, и именно это он намеревался делать. Он решил, что Джозеф не заслуживает его преданности.
Позднее в том же месяце на Сент-Эндрюс-плаза прибыл курьер с объемистым заявлением, подготовленным Фишбейном и его сотрудниками и содержащим документальные доказательства непричастности Дала к инкриминируемым ему сделкам. Дал и его адвокаты с тревогой ожидали реакции прокуратуры целую неделю. Наконец Фишбейну позвонил Джон Кэрролл. «Вы меня убедили», – сказал он; теперь он верил, что сделки провел не Дал. Но на этом разговор не закончился. Фишбейна по-прежнему беспокоило, что его клиента могут уличить в махинациях со сбережениями и ссудами, таких, как парковки для Columbia. He давая никаких конкретных обещаний, Фишбейн сказал, что Дал может оказаться полезным для обвинения в других отношениях, если получит достаточно веский стимул к сотрудничеству.
Кэрролл проглотил наживку. Как главный сейлсмен Милкена Дал мог предоставить обвинению исключительно ценные сведения об операциях калифорнийского отделения Drexel. Дал хорошо знал, как работает Милкен. Но важнее всего был даже не практический, а психологический аспект сотрудники прокуратуры были уверены, что стена молчания вокруг Милкена, однажды дав трещину, в итоге рухнет совсем.
Вместе с тем они сознавали, что защита Дала иммунитетом сопряжена со значительными рисками. Если бы выяснилось, что Дал повинен в серьезных преступлениях и сможет сохранить за собой многие миллионы «грязных» долларов, реакция общественности на действия прокуратуры была бы весьма резкой, и ее, несомненно, усугубила бы «пиар»-машина Милкена. Но у обвинителей до сих пор не было ни одного убедительного доказательства виновности Дала в каком-либо преступлении. Они досконально изучили историю со Staley Continental, когда Дал пытался принудить компанию к вынужденному выкупу. Угрозы Дала они сочли отвратительными, но уголовно ненаказуемыми. К счастью для Дала, обвинители тогда еще ничего не знали про операции для Columbia; в любом случае их внимание было сфокусировано на конечной цели уступки Далу. Дал был основной ступенью на пути к Милкену, и это обстоятельство перевешивало все прочие риски, вместе взятые. В октябре Далу был предоставлен иммунитет; вскоре он прибыл на Сент-Эндрюс-плаза на первый из множества допросов.
В «укрытии» Милкена, столь тщательно возведенном и охраняемом Williams&Connolly и Paul, Weiss, зазияла огромная дыра.
Новость об «отступничестве» Дала вызвала в командах защиты Милкена и Drexel изрядный переполох. Должностные лица фирмы и адвокаты оказались меж двух огней: они утверждали, что Далу нечего сообщить обвинению (поскольку Милкен, разумеется, не совершал ничего противозаконного), и одновременно запугивали Дала. Тот, вероятно, по наивности, планировал и дальше заниматься в Drexel торговыми операциями. Однако его перевели из операционного зала на пятом этаже на второй этаж. Фирма объяснила свое решение тем, что в противном случае она не смогла бы обезопасить Дала от нападок коллег-трейдеров. Позднее Drexel резко понизила ему зарплату: в 1988 году он получил 23 млн. долларов, а в 1989 – лишь 5 млн. Лоуэлл Милкен перестал с ним разговаривать.
Все эти контрмеры оказались безуспешными: Дал стал первым полноценным сотрудничающим свидетелем обвинения из Drexel. Вскоре главный сейлсмен Милкена привел обвинителей в полный восторг, поскольку по роду занятий имел дело с бесчисленным множеством покупателей облигаций. Его ценность как свидетеля превзошла все их ожидания. Особенно сильное впечатление на них произвел рассказ об инсайдерской торговле в сделке с участием Diamond Shamrock и Occidental Petroleum и эпизод с открытым краном в туалете. То обстоятельство, что он имел детальное представление о махинациях Милкена со сбережениями и ссудами, открыло перед следователями совершенно новые перспективы. Дал, ничего не скрывая, терпеливо вел Кэрролла и Джесса Фарделлу сквозь загадочный, малопонятный для них мир торговли бросовыми облигациями.
Как и ожидали обвинители, «отступничество» Дала вызвало массовое желание сотрудничать со стороны других свидетелей. Имея в своем арсенале такого ценного свидетеля, как Дал, сотрудники прокуратуры отправили еще с полдюжины повесток, в том числе о привлечении к уголовной ответственности. Среди их получателей были личные помощники Милкена Геррен Пейзер и Уоррен Трепп.
Отправление повестки Пейзеру оказалось одним из удачнейших маневров государственного обвинения. Находясь в свое время в самом центре нелегальных операций с участием Дэвида Соломона, Пейзер являлся хранителем ценной улики – синей тетради-гроссбуха, которую он позднее отдал Лоррейн Спэрдж. Он был даже более важным потенциальным свидетелем, нежели Дал, о чем обвинители пока не знали. Пейзер, помимо того, был особенно податлив к нажиму с их стороны. Принятый в фирму в 1985 году, он работал в ней сравнительно недавно. Будучи сейлсменом низшей категории, он боялся, что в случае, если Милкен все-таки решит давать показания, первым, кого тот «сдаст», будет именно он, Пейзер. На шлепки по ладони, которыми он обменивался с Милкеном, и другие попытки снискать его расположение лестью Пейзер особо не полагался; о своих интересах он предпочел позаботиться сам.
Как только Пейзер получил повестку, он нанял вашингтонского адвоката Плато Качериса – бывшего партнера Уильяма Хандли, адвоката Треппа. Незадолго до этого Качерис представлял интересы Фона Холла, замешанного в скандале «Иранконтрас». Пейзер встретился с Качерисом в Вашингтоне и показал ему документы, тайком вынесенные из офиса Drexel в Беверли-Хиллз. «У меня есть по-настоящему компрометирующие документы, и я хочу заключить сделку», – твердо сказал Пейзер, всем своим видом демонстрируя необычайные уверенность и целеустремленность. «Почему?» – осведомился Качерис. Пейзер ответил, что он убежден в том, что, если он первым не пойдет против Милкена, Милкен ополчится против него.
Изучив бумаги Пейзера, Качерис понял, что они представляют собой сущий клад для правоохранительных органов. Среди них были такие, в которых, по словам Пейзера, имелись записи по согласованию счетов между Соломоном и Drexel, собственноручно сделанные Лоуэллом Милкеном. Пейзер утверждал, что Лоуэлл осуществлял надзор за всеми операциями с участием Соломона, включая махинации через Finsbury. He забыл Пейзер и о причастности к этим операциям самого Милкена. Он сказал, что, задав Милкену вопрос о тетради в синей обложке, он получил следующий ответ: «Спроси Лоуэлла. Он тебе все объяснит». Пейзер встречался с Лоуэллом дважды или трижды и, беседуя с ним, делал заметки. Когда Милкен спросил его, правда ли то, что в тетради зафиксированы все операции с участием Соломона, тот согласно кивнул. Но он предусмотрительно сохранил ряд наиболее компрометирующих документов.
Пейзер также вспомнил один изобличающий Милкена разговор. «Что ты делаешь?» – однажды спросил его Милкен, когда он копался в ящиках своего картотечного шкафа. «Собираю документы для предъявления по повестке», – ответил Пейзер. Далее Пейзер увидел, как Милкен выдвинул ящики собственного картотечного шкафа. Они были пусты. «Нет документов – нечего предъявлять», – сказал Милкен. Пейзер не передал адвокатам Drexel большинство компрометирующих материалов, но и не уничтожил их. Теперь он мог представить их обвинителям.
Качерис немедленно связался с федеральной прокуратурой и рассказал про документы Пейзера. Пейзер знал все о преступном сговоре Милкена с Соломоном – сговоре, стоявшем особняком от всего, о чем сообщил Боски. Пейзер стал для обвинителей самым настоящим подарком. Ему был почти сразу же предоставлен судебный иммунитет.
Пейзер, подобно Далу, лишился своего места рядом с Милкеном и был переведен на другой этаж. Но если Дал все реже появлялся на работе, то Пейзер был в этом отношении более упрямым и не желал мириться с неизбежным. Каждое утро он, не опаздывая, приходил в офис, звонил Треппу и спрашивал: «Для меня сегодня что-нибудь есть?»
В отличие от Пейзера Трепп, который работал с Милкеном уже очень давно, не изменил укоренившейся в нем преданности боссу и по-прежнему сопротивлялся нажиму со стороны прокуратуры. Однако у его преданности были свои пределы: на допросе в начале 1988 года он, будучи приведенным к присяге и не желая лжесвидетельствовать в защиту Милкена, воспользовался Пятой поправкой. «Я не понимаю, почему Уоррен не захотел давать показания», – пожаловался тогда Сэндлер, беседуя с Хандли, адвокатом Треппа. Учитывая значительную вероятность того, что в случае капитуляции Милкена давление на Треппа прекратится, Хандли со своей стороны обратил внимание защитников Милкена на то, что версия обвинения в части парковок, по-видимому, получает все больше подтверждений.
«Видишь ли, Билл, у обвинения своя версия о парковках, а у Майкла – своя», – ответил Сэндлер.
По мере того как сотрудники Милкена один за другим Переходили на сторону обвинения, его охватывала горечь и ощущение предательства. Он делался все более мрачным. И хотя в беседах с окружающими он не говорил напрямую о сотрудничестве Дала или Пейзера с прокуратурой, он придирался почти ко всем, с кем имел дело. Когда в конце сентября 1988 года Дал, находясь в Нью-Йорке, собирался лететь обратно в Лос-Анджелес, ему в гостиничный номер позвонил Милкен. Милкен сказал, что он в Вашингтоне, и предложил Далу вернуться в Лос-Анджелес на его собственном самолете. Думая, что это, вероятно, означает своего рода примирение, Дал согласился.
Приехав в аэропорт, Дал прошел с Милкеном в ангар, и они сели в личный реактивный «Гольфстрим-IV» Милкена, на борту которого был стюард и большой киноэкран. Милкен почти не разговаривал с Далом, и тот почувствовал себя неловко. После взлета Милкен выбрал фильм, «В поисках утерянного ковчега», и включил звук на такую громкость, что у Дала заболели уши. «Майк, если мы не собираемся разговаривать, то не мог бы ты хотя бы сделать потише?» – спросил Дал. Милкен проигнорировал его просьбу и продолжил просмотр под оглушительный рев динамиков. За все остальное время до приземления Милкен не сказал Далу ни слова. Он даже ни разу на него не взглянул, Дала внезапно осенило, что совместный перелет был затеян только для того, чтобы дать ему понять, что Милкен настолько обеспокоен состоянием собственных дел, что его, Дала, для него не существует.
Глава 14
К августу 1988 года Джозеф в течение почти двух лет выслушивал адвокатов Милкена и все их заверения. Он выслушивал Питера Флеминга, адвоката по уголовным делам, которого он пригласил консультировать Drexel. Он выслушивал Сэндлера, Линду Робинсон. Каждый уверял его, что Милкен невиновен, что Боски лжец и что Drexel не о чем беспокоиться и некого бояться, кроме не в меру усердных обвинителей, завидующих успеху Милкена. И Джозеф поверил. Он сообщил высшему руководству фирмы – Леону Блэку, Питеру Аккерману, Джону Кисейку и совету директоров, что он не позволит Drexel выступить против Милкена, пока он верит, что тот невиновен.
У Джозефа развился докучливый кашель, от которого он никак не мог избавиться. В конце лета он выглядел бледным и изможденным. Он плохо спал. Даже на своей ферме на северо-западе штата Нью-Джерси, вдали от Уолл-стрит, он, похоже, не мог отделаться от возрастающего чувства обреченности. Его адвокат Аира Миллстайн снова посоветовал ему уйти из Drexel. Джозеф больше не отклонял это предложение с былой резкостью. Однако теперь он не видел достойной кандидатуры себе на смену. Его судьба и судьба фирмы теперь, казалось, были неразделимы.
7 сентября 1988 года КЦББ наконец подала давно ожидавшийся иск против Drexel. На 184 страницах жалобы были названы Drexel, Майкл и Лоуэлл Милкены, Молташ и еще одна служащая высокодоходного отдела, Памела Монзерт, а также Познеры, клиенты Милкена в сделке с Fischbach. В дополнение к не ставшему для фирмы неожиданностью ряду обвинений, связанных с Боски, включая предполагаемый преступный сговор в связи с Fischbach, в жалобе фигурировали два других случая инсайдерской торговли, включая торговлю акциями Viacom, к которой был косвенно причастен Гардинер.
Drexel приложила все усилия, готовя своих служащих и клиентов к слушанию дела, внешне приветствуя такое развитие событий как шанс для фирмы одержать победу в суде. Выступая от имени Милкена, адвокат из Paul, Weiss Мартин Флюменбаум сделал следующее заявление: «Жалоба почти целиком основана на ложных показаниях Айвена Боски. Очевидно, что у мистера Боски были причины лгать и выдвигать ложные обвинения». Однако очевидным это все больше казалось только Флюменбауму и другим ближайшим сподвижникам Милкена. Что было ясно, так это то, что попытки Drexel убедить КЦББ в необоснованности обвинений не встретили поддержки в прокуратуре. Такое дело, в котором столь многое было поставлено на карту, не могло быть возбуждено без серьезных на то оснований.
Вскоре выяснилось, что ни о каком триумфе Drexel в суде говорить не приходится: адвокаты Drexel и Милкена скатились до мелочных попыток дискредитировать и отстранить от рассмотрения дела федерального окружного судью Милтона Поллака, в ведении которого уже находился ряд гражданских исков против Боски, вследствие чего он был знаком с многими основными спорными [99]вопросами. 81-летний судья отклонил все их претензии, охарактеризовав, в частности, аргументы Лаймена как «абсурдные». Позднее судья Поллак сказал, что он был «ошарашен» поведением адвокатов Милкена и Drexel.
Эта стратегия не только рассердила судью (его решение было поддержано по апелляции), но и крайне возмутила юристов КЦББ и, что более важно, ее членов, которые при иных обстоятельствах в конечном итоге одобрили бы любое урегулирование конфликта с Drexel. Многие наблюдатели задавали себе вопрос: если Милкен и Drexel невиновны и стремятся реабилитировать себя в суде, то почему они оспаривают не существо дела, а честность пожилого, уважаемого судьи?
Поскольку ведомство Джулиани пока бездействовало, Джозеф и его адвокаты усилили свои попытки отговорить сотрудников прокуратуры от предъявления фирме уголовных обвинений. Однажды вечером, около 8.30, на исходе напряженного заседания, в течение которого Джозеф и Кёрнин пытались убедить Бэрда в том, что обвинения КЦББ беспочвенны, Бэрд прервал их. «Вы просили представить вам доказательства правонарушений, – сказал Бэрд. – Думаю, мы готовы вам кое-что продемонстрировать».
Джозеф и Кёрнин, не зная, чего ожидать, прошли вслед за Бэрдом, Кэрроллом и Фарделлой в здание суда, в одну из судейских комнат, оснащенную аудиоаппаратурой. Кёрнину и Джозефу выдали наушники. Им дали прослушать фрагменты пленок, изъятых из офиса Princeton-Newport, общей продолжительностью около 15 минут, и заключительная фраза, «Добро пожаловать в мир дерьма», прозвучала для них как гром среди ясного неба.
«Что скажете? – спросил Джозефа Бэрд. – Вас это не тревожит?»
Кёрнин велел Джозефу не отвечать. «У вас есть и другие записи? – спросил Кёрнин. – На них другие люди из Drexel?»
«Да», – ответил Бэрд.
«Лайза Джонс?» – спросил Кёрнин. Обвинители не ответили.
Джозеф был потрясен до глубины души. Он и Кёрнин обсуждали развитие событий далеко за полночь. Пленки представляли собой неопровержимое доказательство. Теперь Джозеф точно знал, что происходило в фирме, и он знал, что это преступление. Он сказал Кёрнину: «Ньюберг и в туалет не сходит без ведома Милкена». Ему было ясно, что вдохновителем противозаконного сговора мог быть только Милкен.
Кроме того, записи на пленках вызвали новые сомнения в искренности Милкена. Через своих адвокатов из Paul, Weiss Милкен настаивал, что все обвинения в его адрес исходят от Боски и что в любой борьбе за доверие Боски заведомо обречен на поражение. Однако дело Princeton-Newport ничего общего с Боски не имело.
Наутро, когда адвокаты Drexel попросили адвокатов Милкена как-то прокомментировать эти записи, юристы из Paul, Weiss заявили, что Милкену о деятельности Ньюберга ничего не известно. Сам Ньюберг, находясь под обвинением по делу Princeton-Newport, отказывался давать показания, ссылаясь на Пятую поправку. Помимо того, адвокаты Милкена уверяли Джозефа, что документы, которые, по мнению обвинителей, поддерживают версию Боски об уплате 5,3 млн. долларов, являются «восстановленными по памяти» и что их не составит труда дискредитировать в суде. Но когда обвинители пригласили Джозефа взглянуть на документы, тот был поражен, увидев копии подлинных записей Мурадяна. Хуже всего было то, что в документах наглядно присутствовали расчеты, имевшие смысл только в связи с парковками.
Кёрнин позвонил Флюменбауму и сообщил ему о последних разоблачениях. «Именно об этом мы и думали», – самоуверенно ответил Флюменбаум, в голосе которого не прозвучало и намека на озабоченность.
«Но ведь это подтверждает версию обвинения, не так ли? Что вы можете противопоставить факту наличия копий оригиналов?»
«Именно этого мы и ожидали», – повторил Флюменбаум.
Если так, сердито подумал Кёрнин, то адвокаты Милкена знали больше, чем они сообщили Drexel, нарушив тем самым соглашение о совместной защите. Кёрнин и Флеминг настояли на встрече с Лайменом и Флюменбаумом. Каждый изобличающий пункт, о котором говорил Кёрнин, с легкостью отметался как «бессмысленный», «безвредный», «благоприятный», «предсказуемый» или нечто такое, о чем Милкен ничего не знает Что же до «стоимости содержания» запаркованных позиций, то Флюменбаум настаивал: «Это всего лишь часть легальной бухгалтерии». Кёрнин, не желая давать волю гневу, прервал встречу.
Той осенью Крейг Когат, работавший в одном офисе с Ричардом Сэндлером, испытывал все большее беспокойство в связи с выплатами ряду руководимых Милкеном товариществ, которые он должен был произвести. Особенно его тревожила компания MacPherson Partners. Милкен организовал это товарищество, чтобы держать варранты на покупку акций Storer, что являлось частью сделки с вынужденным выкупом, принесшей, как известно, весьма ощутимый доход Сигелу, Фримену, KKR, Милкену и Drexel.
KKR передала варранты Drexel в ведение Милкена как дополнительный стимул для клиентов Drexel покупать бросовые облигации Storer. Но Когат обнаружил, что до клиентов Drexel варранты не дошли. Участниками MacPherson являлись, очевидно, сам Милкен, члены его семьи и, что тревожило еще больше, управляющие различными взаимными фондами, приобретавшие у Милкена бросовые облигации. Теперь, когда KKR продала принадлежавшие Storer станции кабельного телевидения с большой прибылью, предполагалось продать варранты за наличные и распределить выручку среди участников. Когат оказался в затруднительном положении. Выплаты MacPherson можно было расценить как примеры заключения Милкеном сделок с самим собой или, что было еще хуже, как взятки управляющим фондами.
Когат поступил во внутреннюю адвокатскую фирму Милкена в 1984 году, и она была переименована в Victor, Cogut&Sandler. С самого начала ему было ясно, что она не является юридической фирмой в полном смысле слова; ее основными клиентами были Drexel, Милкен и его семья, а ее контора располагалась на третьем этаже офисного здания Drexel, принадлежавшего братьям Милкен. По приходе в фирму Когат надеялся, что ему поручат работу по налоговому планированию и управлению венчурными вложениями Drexel, но в итоге он в основном работал на Лоуэлла Милкена, который осуществлял надзор за деятельностью всех товариществ под эгидой Drexel.
После сообщения о заключении Боски сделки о признании вины Когат согласился, чтобы его интересы представлял нью-йоркский адвокат по уголовным делам Майкл Армстронг, одновременно представлявший Лоуэлла. Но Когат подобно Молташу и Далу, был обеспокоен расхождением интересов другого клиента нанятого им адвоката со своими собственными. Его тревожило, что интересы Лоуэлла слишком близки к интересам Майка Милкена. Озабоченность Когата возросла, когда в 1988 году, еще до истории с варрантами, Армстронг принес ему на подпись аффидевит. Аффидевит был составлен с тем, чтобы освободить от обвинения Лоуэлла на основании утверждений Когата. Когат прочел показания от начала до конца и столкнулся лишь с одной проблемой: они были ложными. Он гневно отказался их подписывать и начал искать других адвокатов. В конце концов он пригласил лос-анджелесских адвокатов Тома Поллака и Теда Миллера. В сентябре 1988 года Когат представил аффидевит.
В начале ноября Когат, находясь в нью-йоркском офисе Drexel, натолкнулся на Джозефа, когда тот спешил в туалет. Когат сказал, что хочет поговорить, и Джозеф жестом пригласил его следовать за ним.
«Есть одно товарищество, о существовании которого, я думаю, вы не знаете», – тихо сказал Когат. Джозеф озадаченно смотрел на него. «Вам это не понравится», – добавил Когат.
«Почему?» – спросил Джозеф.
«Варранты были переданы управляющим фондами, – ответил Когат. – Их получили и дети Майка».
«Варранты достались управляющим фондами?» – спросил Джозеф.
«Да».
«Думаю, нам следует нанять адвокатов», – сказал Джозеф, с тревогой осознав, что речь, возможно, идет о взяточничестве. По крайней мере, товарищество нарушило правила внутреннего распорядка Drexel.
На протяжении многих лет Милкен приходил к Джозефу за советом и инструкцией на предмет того, являются ли те или иные сделки этичными. Сделки, о которых шла речь, обычно таковыми являлись. Такой обмен мнениями давал Джозефу уверенность в том, что сам Милкен предельно осторожен. Внезапно Джозеф подумал, что все это, возможно, было искусно разыгранным фарсом, что Милкен, вероятно, обращался к нему для отвода глаз, чтобы замаскировать вопиющие правонарушения.
Джозеф направился прямо в кабинет председателя совета директоров Drexel Роберта Линтона и рассказал ему то, что он только что узнал от Когата. «О, черт», – произнес Линтон. Джозеф немедленно позвонил адвокатам в Cahill Gordon.
«Займитесь этим сию же секунду», – распорядился он.
Когат и его новые адвокаты сообщили Лаймену и Флюменбауму, что они намерены добровольно передать сведения о MacPherson правоохранительным органам. «Нет!-взорвался Флюменбаум. – Не делайте этого. Сами они никогда до этого не докопаются». Но Лаймен остудил его пыл. «Пусть делают то, что считают нужным», – покорно сказал он Флюменбауму.
Вера Джозефа в невиновность Милкена и тщательно продуманная защита, которую он выстроил на этом основании, рухнули в один дождливый вечер в конце ноября. Незадолго до окончания рабочего дня ему позвонил Кёрнин. Адвокат попросил о личной встрече для важного разговора. Джозеф должен был присутствовать на официальном ужине в центре города и сказал Кёрнину, что он, Джозеф, мог бы посадить его на выходе из офиса к себе в машину и поехать вместе с ним в центр. Джозеф, на котором были черный галстук и смокинг, проехал несколько кварталов до офиса Cahill Gordon и подобрал Кёрнина. Дождь к тому времени перешел в ливень. Вскоре они втянулись в транспортный поток.
«Похоже, что парни на Западном побережье занимались тем, чем не следовало бы», – сказал Кёрнин. Он перечислил все недавние тревожные разоблачения, сделав особый упорна учетных записях, подтверждающих махинации с участием Соломона. Он хотел, чтобы Джозеф осознал, что доказательства правонарушений есть, что их становится все больше, что они существенные и что они не имеют никакого отношения к Боски. Теперь, когда стена молчания вокруг Милкена дала брешь, число сотрудничающих с обвинением обещало возрасти. А у Drexel еще даже не было полной информации о результатах следствия, и она не могла получить ее от своих былых союзников из лагеря Милкена.
Джозеф задал несколько вопросов и поблагодарил Кёрнина за анализ. Доехав до места назначения, отеля «Марриотт маркуис» на Таймс-сквер, он вышел под проливной дождь. Теперь он был убежден, что Милкен – человек, опираясь на которого, он создал фирму своей мечты, – предал Drexel и 10 000 ее сотрудников. Пока Джозеф верил, что Милкен невиновен, он был готов ради него на все. Но он больше в это не верил.
Джозеф был не единственным, кто утратил веру в Милкена. В Лос-Анджелесе Дал встретился с Литтом в отеле «Форсизонз». «Майку следует признать себя виновным, – сказал Дал, упомянув о собственных дискредитирующих показаниях. – Кто-то должен ему об этом сказать». Литт, вопреки обыкновению, не стал настаивать на невиновности Милкена.
«Только не я», – сказал Литт.
Такого желания, очевидно, не возникало ни у кого. Положение Литта в команде защиты Милкена было непрочным. То же самое можно было сказать о Williams&Connolly. После смерти Уильямса Paul, Weiss, потеснив Williams&Connolly, взяла руководящую роль на себя. Винсенту Фуллеру, которого Уильямс сделал своим преемником в деле Милкена, никак не удавалось достичь согласия с Милкеном и Сэндлером, отдававшими предпочтение Лаймену.
У Джозефа развился докучливый кашель, от которого он никак не мог избавиться. В конце лета он выглядел бледным и изможденным. Он плохо спал. Даже на своей ферме на северо-западе штата Нью-Джерси, вдали от Уолл-стрит, он, похоже, не мог отделаться от возрастающего чувства обреченности. Его адвокат Аира Миллстайн снова посоветовал ему уйти из Drexel. Джозеф больше не отклонял это предложение с былой резкостью. Однако теперь он не видел достойной кандидатуры себе на смену. Его судьба и судьба фирмы теперь, казалось, были неразделимы.
7 сентября 1988 года КЦББ наконец подала давно ожидавшийся иск против Drexel. На 184 страницах жалобы были названы Drexel, Майкл и Лоуэлл Милкены, Молташ и еще одна служащая высокодоходного отдела, Памела Монзерт, а также Познеры, клиенты Милкена в сделке с Fischbach. В дополнение к не ставшему для фирмы неожиданностью ряду обвинений, связанных с Боски, включая предполагаемый преступный сговор в связи с Fischbach, в жалобе фигурировали два других случая инсайдерской торговли, включая торговлю акциями Viacom, к которой был косвенно причастен Гардинер.
Drexel приложила все усилия, готовя своих служащих и клиентов к слушанию дела, внешне приветствуя такое развитие событий как шанс для фирмы одержать победу в суде. Выступая от имени Милкена, адвокат из Paul, Weiss Мартин Флюменбаум сделал следующее заявление: «Жалоба почти целиком основана на ложных показаниях Айвена Боски. Очевидно, что у мистера Боски были причины лгать и выдвигать ложные обвинения». Однако очевидным это все больше казалось только Флюменбауму и другим ближайшим сподвижникам Милкена. Что было ясно, так это то, что попытки Drexel убедить КЦББ в необоснованности обвинений не встретили поддержки в прокуратуре. Такое дело, в котором столь многое было поставлено на карту, не могло быть возбуждено без серьезных на то оснований.
Вскоре выяснилось, что ни о каком триумфе Drexel в суде говорить не приходится: адвокаты Drexel и Милкена скатились до мелочных попыток дискредитировать и отстранить от рассмотрения дела федерального окружного судью Милтона Поллака, в ведении которого уже находился ряд гражданских исков против Боски, вследствие чего он был знаком с многими основными спорными [99]вопросами. 81-летний судья отклонил все их претензии, охарактеризовав, в частности, аргументы Лаймена как «абсурдные». Позднее судья Поллак сказал, что он был «ошарашен» поведением адвокатов Милкена и Drexel.
Эта стратегия не только рассердила судью (его решение было поддержано по апелляции), но и крайне возмутила юристов КЦББ и, что более важно, ее членов, которые при иных обстоятельствах в конечном итоге одобрили бы любое урегулирование конфликта с Drexel. Многие наблюдатели задавали себе вопрос: если Милкен и Drexel невиновны и стремятся реабилитировать себя в суде, то почему они оспаривают не существо дела, а честность пожилого, уважаемого судьи?
Поскольку ведомство Джулиани пока бездействовало, Джозеф и его адвокаты усилили свои попытки отговорить сотрудников прокуратуры от предъявления фирме уголовных обвинений. Однажды вечером, около 8.30, на исходе напряженного заседания, в течение которого Джозеф и Кёрнин пытались убедить Бэрда в том, что обвинения КЦББ беспочвенны, Бэрд прервал их. «Вы просили представить вам доказательства правонарушений, – сказал Бэрд. – Думаю, мы готовы вам кое-что продемонстрировать».
Джозеф и Кёрнин, не зная, чего ожидать, прошли вслед за Бэрдом, Кэрроллом и Фарделлой в здание суда, в одну из судейских комнат, оснащенную аудиоаппаратурой. Кёрнину и Джозефу выдали наушники. Им дали прослушать фрагменты пленок, изъятых из офиса Princeton-Newport, общей продолжительностью около 15 минут, и заключительная фраза, «Добро пожаловать в мир дерьма», прозвучала для них как гром среди ясного неба.
«Что скажете? – спросил Джозефа Бэрд. – Вас это не тревожит?»
Кёрнин велел Джозефу не отвечать. «У вас есть и другие записи? – спросил Кёрнин. – На них другие люди из Drexel?»
«Да», – ответил Бэрд.
«Лайза Джонс?» – спросил Кёрнин. Обвинители не ответили.
Джозеф был потрясен до глубины души. Он и Кёрнин обсуждали развитие событий далеко за полночь. Пленки представляли собой неопровержимое доказательство. Теперь Джозеф точно знал, что происходило в фирме, и он знал, что это преступление. Он сказал Кёрнину: «Ньюберг и в туалет не сходит без ведома Милкена». Ему было ясно, что вдохновителем противозаконного сговора мог быть только Милкен.
Кроме того, записи на пленках вызвали новые сомнения в искренности Милкена. Через своих адвокатов из Paul, Weiss Милкен настаивал, что все обвинения в его адрес исходят от Боски и что в любой борьбе за доверие Боски заведомо обречен на поражение. Однако дело Princeton-Newport ничего общего с Боски не имело.
Наутро, когда адвокаты Drexel попросили адвокатов Милкена как-то прокомментировать эти записи, юристы из Paul, Weiss заявили, что Милкену о деятельности Ньюберга ничего не известно. Сам Ньюберг, находясь под обвинением по делу Princeton-Newport, отказывался давать показания, ссылаясь на Пятую поправку. Помимо того, адвокаты Милкена уверяли Джозефа, что документы, которые, по мнению обвинителей, поддерживают версию Боски об уплате 5,3 млн. долларов, являются «восстановленными по памяти» и что их не составит труда дискредитировать в суде. Но когда обвинители пригласили Джозефа взглянуть на документы, тот был поражен, увидев копии подлинных записей Мурадяна. Хуже всего было то, что в документах наглядно присутствовали расчеты, имевшие смысл только в связи с парковками.
Кёрнин позвонил Флюменбауму и сообщил ему о последних разоблачениях. «Именно об этом мы и думали», – самоуверенно ответил Флюменбаум, в голосе которого не прозвучало и намека на озабоченность.
«Но ведь это подтверждает версию обвинения, не так ли? Что вы можете противопоставить факту наличия копий оригиналов?»
«Именно этого мы и ожидали», – повторил Флюменбаум.
Если так, сердито подумал Кёрнин, то адвокаты Милкена знали больше, чем они сообщили Drexel, нарушив тем самым соглашение о совместной защите. Кёрнин и Флеминг настояли на встрече с Лайменом и Флюменбаумом. Каждый изобличающий пункт, о котором говорил Кёрнин, с легкостью отметался как «бессмысленный», «безвредный», «благоприятный», «предсказуемый» или нечто такое, о чем Милкен ничего не знает Что же до «стоимости содержания» запаркованных позиций, то Флюменбаум настаивал: «Это всего лишь часть легальной бухгалтерии». Кёрнин, не желая давать волю гневу, прервал встречу.
Той осенью Крейг Когат, работавший в одном офисе с Ричардом Сэндлером, испытывал все большее беспокойство в связи с выплатами ряду руководимых Милкеном товариществ, которые он должен был произвести. Особенно его тревожила компания MacPherson Partners. Милкен организовал это товарищество, чтобы держать варранты на покупку акций Storer, что являлось частью сделки с вынужденным выкупом, принесшей, как известно, весьма ощутимый доход Сигелу, Фримену, KKR, Милкену и Drexel.
KKR передала варранты Drexel в ведение Милкена как дополнительный стимул для клиентов Drexel покупать бросовые облигации Storer. Но Когат обнаружил, что до клиентов Drexel варранты не дошли. Участниками MacPherson являлись, очевидно, сам Милкен, члены его семьи и, что тревожило еще больше, управляющие различными взаимными фондами, приобретавшие у Милкена бросовые облигации. Теперь, когда KKR продала принадлежавшие Storer станции кабельного телевидения с большой прибылью, предполагалось продать варранты за наличные и распределить выручку среди участников. Когат оказался в затруднительном положении. Выплаты MacPherson можно было расценить как примеры заключения Милкеном сделок с самим собой или, что было еще хуже, как взятки управляющим фондами.
Когат поступил во внутреннюю адвокатскую фирму Милкена в 1984 году, и она была переименована в Victor, Cogut&Sandler. С самого начала ему было ясно, что она не является юридической фирмой в полном смысле слова; ее основными клиентами были Drexel, Милкен и его семья, а ее контора располагалась на третьем этаже офисного здания Drexel, принадлежавшего братьям Милкен. По приходе в фирму Когат надеялся, что ему поручат работу по налоговому планированию и управлению венчурными вложениями Drexel, но в итоге он в основном работал на Лоуэлла Милкена, который осуществлял надзор за деятельностью всех товариществ под эгидой Drexel.
После сообщения о заключении Боски сделки о признании вины Когат согласился, чтобы его интересы представлял нью-йоркский адвокат по уголовным делам Майкл Армстронг, одновременно представлявший Лоуэлла. Но Когат подобно Молташу и Далу, был обеспокоен расхождением интересов другого клиента нанятого им адвоката со своими собственными. Его тревожило, что интересы Лоуэлла слишком близки к интересам Майка Милкена. Озабоченность Когата возросла, когда в 1988 году, еще до истории с варрантами, Армстронг принес ему на подпись аффидевит. Аффидевит был составлен с тем, чтобы освободить от обвинения Лоуэлла на основании утверждений Когата. Когат прочел показания от начала до конца и столкнулся лишь с одной проблемой: они были ложными. Он гневно отказался их подписывать и начал искать других адвокатов. В конце концов он пригласил лос-анджелесских адвокатов Тома Поллака и Теда Миллера. В сентябре 1988 года Когат представил аффидевит.
В начале ноября Когат, находясь в нью-йоркском офисе Drexel, натолкнулся на Джозефа, когда тот спешил в туалет. Когат сказал, что хочет поговорить, и Джозеф жестом пригласил его следовать за ним.
«Есть одно товарищество, о существовании которого, я думаю, вы не знаете», – тихо сказал Когат. Джозеф озадаченно смотрел на него. «Вам это не понравится», – добавил Когат.
«Почему?» – спросил Джозеф.
«Варранты были переданы управляющим фондами, – ответил Когат. – Их получили и дети Майка».
«Варранты достались управляющим фондами?» – спросил Джозеф.
«Да».
«Думаю, нам следует нанять адвокатов», – сказал Джозеф, с тревогой осознав, что речь, возможно, идет о взяточничестве. По крайней мере, товарищество нарушило правила внутреннего распорядка Drexel.
На протяжении многих лет Милкен приходил к Джозефу за советом и инструкцией на предмет того, являются ли те или иные сделки этичными. Сделки, о которых шла речь, обычно таковыми являлись. Такой обмен мнениями давал Джозефу уверенность в том, что сам Милкен предельно осторожен. Внезапно Джозеф подумал, что все это, возможно, было искусно разыгранным фарсом, что Милкен, вероятно, обращался к нему для отвода глаз, чтобы замаскировать вопиющие правонарушения.
Джозеф направился прямо в кабинет председателя совета директоров Drexel Роберта Линтона и рассказал ему то, что он только что узнал от Когата. «О, черт», – произнес Линтон. Джозеф немедленно позвонил адвокатам в Cahill Gordon.
«Займитесь этим сию же секунду», – распорядился он.
Когат и его новые адвокаты сообщили Лаймену и Флюменбауму, что они намерены добровольно передать сведения о MacPherson правоохранительным органам. «Нет!-взорвался Флюменбаум. – Не делайте этого. Сами они никогда до этого не докопаются». Но Лаймен остудил его пыл. «Пусть делают то, что считают нужным», – покорно сказал он Флюменбауму.
Вера Джозефа в невиновность Милкена и тщательно продуманная защита, которую он выстроил на этом основании, рухнули в один дождливый вечер в конце ноября. Незадолго до окончания рабочего дня ему позвонил Кёрнин. Адвокат попросил о личной встрече для важного разговора. Джозеф должен был присутствовать на официальном ужине в центре города и сказал Кёрнину, что он, Джозеф, мог бы посадить его на выходе из офиса к себе в машину и поехать вместе с ним в центр. Джозеф, на котором были черный галстук и смокинг, проехал несколько кварталов до офиса Cahill Gordon и подобрал Кёрнина. Дождь к тому времени перешел в ливень. Вскоре они втянулись в транспортный поток.
«Похоже, что парни на Западном побережье занимались тем, чем не следовало бы», – сказал Кёрнин. Он перечислил все недавние тревожные разоблачения, сделав особый упорна учетных записях, подтверждающих махинации с участием Соломона. Он хотел, чтобы Джозеф осознал, что доказательства правонарушений есть, что их становится все больше, что они существенные и что они не имеют никакого отношения к Боски. Теперь, когда стена молчания вокруг Милкена дала брешь, число сотрудничающих с обвинением обещало возрасти. А у Drexel еще даже не было полной информации о результатах следствия, и она не могла получить ее от своих былых союзников из лагеря Милкена.
Джозеф задал несколько вопросов и поблагодарил Кёрнина за анализ. Доехав до места назначения, отеля «Марриотт маркуис» на Таймс-сквер, он вышел под проливной дождь. Теперь он был убежден, что Милкен – человек, опираясь на которого, он создал фирму своей мечты, – предал Drexel и 10 000 ее сотрудников. Пока Джозеф верил, что Милкен невиновен, он был готов ради него на все. Но он больше в это не верил.
Джозеф был не единственным, кто утратил веру в Милкена. В Лос-Анджелесе Дал встретился с Литтом в отеле «Форсизонз». «Майку следует признать себя виновным, – сказал Дал, упомянув о собственных дискредитирующих показаниях. – Кто-то должен ему об этом сказать». Литт, вопреки обыкновению, не стал настаивать на невиновности Милкена.
«Только не я», – сказал Литт.
Такого желания, очевидно, не возникало ни у кого. Положение Литта в команде защиты Милкена было непрочным. То же самое можно было сказать о Williams&Connolly. После смерти Уильямса Paul, Weiss, потеснив Williams&Connolly, взяла руководящую роль на себя. Винсенту Фуллеру, которого Уильямс сделал своим преемником в деле Милкена, никак не удавалось достичь согласия с Милкеном и Сэндлером, отдававшими предпочтение Лаймену.