– Сейчас я позвоню доктору Лоренц, – ободряющим тоном сказал он.
Привратник открыл входную дверь, приветствуя доктора Райхмана.
Когда мы позвонили, Эрика сама открыла нам. Она была в голубых джинсах и держала в руке кофейную чашку. Сбросив шлепанцы и разгуливая по комнате босиком, Эрика казалась еще более миниатюрной, чем обычно.
– Черт возьми, зажигалка сломалась, – пожаловалась она. – И куда-то запропастились спички. У тебя нет с собой, дорогая?
Я полезла в свою сумку, но Питер уже достал из кармана коробок, который Эрика приняла с радостным возгласом, и мы последовали за ней по белым меховым коврам мимо знамен Водана на кухню.
Я знала, что не стоит спрашивать Питера, откуда у него оказались спички. Вместо этого я спросила Эрику:
– Сегодня у Чарлза выходной?
– Не произноси это имя. Я просто в ярости. Он улетел в Амстердам, хотя я ему категорически запретила.
– Любовная история в Голландии, – вспомнила я. – Когда же он вернется?
Она поставила чайник на плиту и зажгла конфорку спичками Питера.
– Кто знает? Он, как Кэти, которая бежит через болото к своему Хитклифу. Мне кажется, я бы убила его, если бы только могла достать.
Питер и Кэрри, которые последний раз видели Эрику в Калифорнии, когда еще учились ходить, теперь замерли в восхищении. Психиатры с белыми меховыми коврами и летающими экономами, несомненно, должны пользоваться большим успехом у юного поколения.
Если Эрику и удивило наше прибытие в таком количестве, она не подала вида. Пока варился кофе, она порылась в морозильнике и достала какое-то хитроумное мороженое. Потом дети получили «Полароид» и стали друг друга фотографировать.
Наконец мы с Эрикой поднялись в ее кабинет. Если доктор Райхман предпочитал стиль позднего Фрейда, то здесь царили тиковое дерево и датские покрывала. Эрика пододвинула мне пепельницу и села, скрестив ноги, на застеленный шерстяным покрывалом диван.
– Ганс сказал мне, что Джоул одержим демонами, – начала она.
Я не стала возражать, чувствуя, что ее слова, несмотря на их иронию, не так уж далеки от истины. И я только сказала:
– Тонио мертв.
– Ты уверена?
– Они не могли все так хорошо подстроить.
Она закурила, задумчиво выпуская дым.
– Он мог узнать об этой смерти как-нибудь подсознательно. Например, по поведению привратника.
– Джоул? Но он не знал о существовании Тонио, тем более о его смерти.
Она недоверчиво посмотрела на меня.
– Мы очень часто недооцениваем бессознательное, дорогая. Он искал то, что могло бы помочь ему оторваться от прошлого. Попробовал бежать в Марокко, потом – гашиш и ЛСД. Но ничто не помогало, и поэтому появилась вторая личность.
– Но почему? – вырвалось у меня.
– Все вполне объяснимо. У него были многочисленные психические травмы, характерные для ребенка из обеспеченной семьи. Депрессия у матери, ее самоубийство, отсутствие отца, переменчивая фортуна. Я не говорю уже об активно доминирующей сестре.
– Эрика! – Но в моем протесте не хватало искренности. Она даже не стала упоминать о том, как я бросила Джоула, уехав с Тедом.
– Кто знает, какие детские фантазии предшествовали этим событиям. Поводов для чувства вины и ненависти бесчисленное множество.
– А теперь что ты будешь с ним делать? – спросила я. Она вздохнула и поправила черепаховую заколку, скреплявшую ее густые черные волосы.
– Пентотал… чтобы выявить причину. Гипноз, внушение. Все зависит от того, что мы найдем.
– Как ты собираешься…
– Назавтра у нас назначена встреча.
– И ты думаешь, он придет?
– Думаю, да, – уверенно ответила она. – Раз ты ушла, у него не осталось никого, кроме меня. – Она сделала небольшую паузу. – Кстати, тебе нельзя возвращаться домой после того, что произошло сегодня.
Я кивнула.
– Где же ты остановишься? – спросила она.
– Не знаю. Как видишь, у нас целый табор.
– А у Теда нельзя?
– Я не могу там оставаться.
Она удивленно взглянула на меня, и я вспомнила ее мирное соглашение с фрау Райхман.
– Да, у меня варварские представления, – согласилась я. – Но мое эго неизлечимо. Наверно, еще можно найти отель. Хотя в такое время с овчаркой, двумя детьми и без багажа… – Я задумалась. – А что бы ты сказала по поводу Файя-Айленда?
Она посмотрела на меня вопросительно, и я пояснила:
– На следующей неделе – пасхальные каникулы. Завтра последний учебный день. Ничего страшного, если они его пропустят. Мы можем открыть наш коттедж на побережье.
Она немного подумала.
– Неплохая идея. Вам лучше покинуть город. Могут быть неприятности с репортерами.
Я совсем забыла про репортеров. Они вполне могут все разнюхать. «Приятель Шерри отправлен в психиатрическую клинику». Я с ужасом представила себе содержание подобных статей и решилась окончательно.
– Первым делом включу телефон, чтобы ты могла мне позвонить. Если я тебе понадоблюсь – до городка всего два с половиной часа пути.
Я уже стала подниматься, когда в голову пришла новая беспокойная мысль.
– А эта завтрашняя встреча не будет для тебя опасной?
Она покачала головой.
– Есть хороший отвлекающий фактор: я ему нравлюсь.
– Шерри тоже ему нравилась, – внезапно вырвалось у меня, и я испугалась звуков собственного голоса.
– Во всяком случае, он придет ко мне в больницу, – возразила Эрика, – там есть охрана в холле.
Я все еще колебалась, и она улыбнулась мне.
– Понимаешь, он одержим только потому, что сам так считает. Нет никаких демонов и сверхъестественных сил.
– Ты не встречалась с доктором Сингхом? – спросила я.
– А, этот старый мошенник! Как не стыдно Гансу! Она взяла меня под локоть своей тонкой изящной рукой и вывела из кабинета. Когда мы спускались по лестнице в гостиную, Питер снимал Барона, сидевшего возле ритуального барабана, украшенного человеческими челюстями.
Глава 13
Привратник открыл входную дверь, приветствуя доктора Райхмана.
Когда мы позвонили, Эрика сама открыла нам. Она была в голубых джинсах и держала в руке кофейную чашку. Сбросив шлепанцы и разгуливая по комнате босиком, Эрика казалась еще более миниатюрной, чем обычно.
– Черт возьми, зажигалка сломалась, – пожаловалась она. – И куда-то запропастились спички. У тебя нет с собой, дорогая?
Я полезла в свою сумку, но Питер уже достал из кармана коробок, который Эрика приняла с радостным возгласом, и мы последовали за ней по белым меховым коврам мимо знамен Водана на кухню.
Я знала, что не стоит спрашивать Питера, откуда у него оказались спички. Вместо этого я спросила Эрику:
– Сегодня у Чарлза выходной?
– Не произноси это имя. Я просто в ярости. Он улетел в Амстердам, хотя я ему категорически запретила.
– Любовная история в Голландии, – вспомнила я. – Когда же он вернется?
Она поставила чайник на плиту и зажгла конфорку спичками Питера.
– Кто знает? Он, как Кэти, которая бежит через болото к своему Хитклифу. Мне кажется, я бы убила его, если бы только могла достать.
Питер и Кэрри, которые последний раз видели Эрику в Калифорнии, когда еще учились ходить, теперь замерли в восхищении. Психиатры с белыми меховыми коврами и летающими экономами, несомненно, должны пользоваться большим успехом у юного поколения.
Если Эрику и удивило наше прибытие в таком количестве, она не подала вида. Пока варился кофе, она порылась в морозильнике и достала какое-то хитроумное мороженое. Потом дети получили «Полароид» и стали друг друга фотографировать.
Наконец мы с Эрикой поднялись в ее кабинет. Если доктор Райхман предпочитал стиль позднего Фрейда, то здесь царили тиковое дерево и датские покрывала. Эрика пододвинула мне пепельницу и села, скрестив ноги, на застеленный шерстяным покрывалом диван.
– Ганс сказал мне, что Джоул одержим демонами, – начала она.
Я не стала возражать, чувствуя, что ее слова, несмотря на их иронию, не так уж далеки от истины. И я только сказала:
– Тонио мертв.
– Ты уверена?
– Они не могли все так хорошо подстроить.
Она закурила, задумчиво выпуская дым.
– Он мог узнать об этой смерти как-нибудь подсознательно. Например, по поведению привратника.
– Джоул? Но он не знал о существовании Тонио, тем более о его смерти.
Она недоверчиво посмотрела на меня.
– Мы очень часто недооцениваем бессознательное, дорогая. Он искал то, что могло бы помочь ему оторваться от прошлого. Попробовал бежать в Марокко, потом – гашиш и ЛСД. Но ничто не помогало, и поэтому появилась вторая личность.
– Но почему? – вырвалось у меня.
– Все вполне объяснимо. У него были многочисленные психические травмы, характерные для ребенка из обеспеченной семьи. Депрессия у матери, ее самоубийство, отсутствие отца, переменчивая фортуна. Я не говорю уже об активно доминирующей сестре.
– Эрика! – Но в моем протесте не хватало искренности. Она даже не стала упоминать о том, как я бросила Джоула, уехав с Тедом.
– Кто знает, какие детские фантазии предшествовали этим событиям. Поводов для чувства вины и ненависти бесчисленное множество.
– А теперь что ты будешь с ним делать? – спросила я. Она вздохнула и поправила черепаховую заколку, скреплявшую ее густые черные волосы.
– Пентотал… чтобы выявить причину. Гипноз, внушение. Все зависит от того, что мы найдем.
– Как ты собираешься…
– Назавтра у нас назначена встреча.
– И ты думаешь, он придет?
– Думаю, да, – уверенно ответила она. – Раз ты ушла, у него не осталось никого, кроме меня. – Она сделала небольшую паузу. – Кстати, тебе нельзя возвращаться домой после того, что произошло сегодня.
Я кивнула.
– Где же ты остановишься? – спросила она.
– Не знаю. Как видишь, у нас целый табор.
– А у Теда нельзя?
– Я не могу там оставаться.
Она удивленно взглянула на меня, и я вспомнила ее мирное соглашение с фрау Райхман.
– Да, у меня варварские представления, – согласилась я. – Но мое эго неизлечимо. Наверно, еще можно найти отель. Хотя в такое время с овчаркой, двумя детьми и без багажа… – Я задумалась. – А что бы ты сказала по поводу Файя-Айленда?
Она посмотрела на меня вопросительно, и я пояснила:
– На следующей неделе – пасхальные каникулы. Завтра последний учебный день. Ничего страшного, если они его пропустят. Мы можем открыть наш коттедж на побережье.
Она немного подумала.
– Неплохая идея. Вам лучше покинуть город. Могут быть неприятности с репортерами.
Я совсем забыла про репортеров. Они вполне могут все разнюхать. «Приятель Шерри отправлен в психиатрическую клинику». Я с ужасом представила себе содержание подобных статей и решилась окончательно.
– Первым делом включу телефон, чтобы ты могла мне позвонить. Если я тебе понадоблюсь – до городка всего два с половиной часа пути.
Я уже стала подниматься, когда в голову пришла новая беспокойная мысль.
– А эта завтрашняя встреча не будет для тебя опасной?
Она покачала головой.
– Есть хороший отвлекающий фактор: я ему нравлюсь.
– Шерри тоже ему нравилась, – внезапно вырвалось у меня, и я испугалась звуков собственного голоса.
– Во всяком случае, он придет ко мне в больницу, – возразила Эрика, – там есть охрана в холле.
Я все еще колебалась, и она улыбнулась мне.
– Понимаешь, он одержим только потому, что сам так считает. Нет никаких демонов и сверхъестественных сил.
– Ты не встречалась с доктором Сингхом? – спросила я.
– А, этот старый мошенник! Как не стыдно Гансу! Она взяла меня под локоть своей тонкой изящной рукой и вывела из кабинета. Когда мы спускались по лестнице в гостиную, Питер снимал Барона, сидевшего возле ритуального барабана, украшенного человеческими челюстями.
Глава 13
Только когда мы уже сидели в поезде, отправлявшемся в 9. 49 на Бэй-Шо, я поняла, что, вероятно, нам не удастся завершить наше путешествие сегодня вечером.
Файя-Айленд – это песчаная коса шириной в несколько ярдов и длиной в тридцать миль, которая сообщается с Лонг-Айлендом паромом. Наш дом находился на побережье в Оушн-Бэй-Парке, и обычно, сойдя с поезда в Бэй-Шо, мы сразу садились на паром. Но это было в летний сезон. Совсем другое дело ночью перед Пасхой. Паромы не ходят в Оушн-Бэй-Парк с конца октября до середины мая. Это означало, что нам придется сначала добраться до Оушн-Бич, и, поскольку на острове нет машин, кроме грузовиков, мы должны будем идти к своему дому пешком по неосвещенной дороге. Кроме того, у меня не было расписания паромов на Оушн-Бич. Я почти не сомневалась, что, пока мы доедем на поезде до Бэй-Шо, последнее судно уже уйдет.
– Мы переночуем в Бэй-Шо и переберемся на остров утром, – объявила я своей команде.
Дети возмущались, пока я не разъяснила ситуацию с паромами.
– Мы могли бы взять водное такси, – предложила Кэрри.
– В апреле?
Она умолкла, смирившись. Но ненадолго.
– У нас нет ночных пижам, – заявила она.
На этот раз я не нашла что ответить. Только Барон оставался невозмутимым. Ему нравилось наше непредвиденное путешествие. (На поездах, идущих к Файя-Айленду, ваши собаки, кошки и канарейки едут вместе с вами.)
– Бедный Уолтер, – задумчиво произнесла Кэрри. – Мы нехорошо поступили, оставив его.
– По-моему, у нас не оставалось особого выбора, – возразила я. – К тому же это кот Джоула. Он позаботится о нем сам.
Но кем был теперь Джоул, я не знала.
– Ты думаешь, он будет заботиться о коте после того, как сошел с ума?
– Кэрри! – возмутилась я, и ее, кажется, озадачила моя чувствительность.
– Ну если и сошел, – спокойно сказал Питер, – у Уолтера есть «кошачья дверь». (Они вырезали дыру в задней двери и вставили в нее пластиковый цилиндр, достаточно широкий, чтобы Уолтер мог пройти в сад и обратно.) – Он будет ловить птиц и мышей.
– Если знает как, – мрачно заметила Кэрри.
Мы все умолкли, глядя в ночную тьму, и каждый размышлял о своей проблеме.
Я, конечно, о Джоуле. Кэрри, наверное, об Уолтере. Питер, очевидно, держал свою под контролем. Во всяком случае, он вскоре уснул и проспал до Бэй-Шо. Прибыв туда, мы с помощью местного таксиста нашли мотель, где принимают с собаками. И, судя по всему, мы получили собачью комнату. Обстановка была старой, и от ковров сильно несло псиной. Питер достал из шкафа раскладушку, а Кэрри пришлось разделить со мной двуспальную кровать.
Ночь прошла очень скверно. Я без конца ворочалась, вновь переживая «сеанс» в ботанике, и только перед рассветом забылась беспокойным сном.
Когда мы проснулись, за окнами плыл белесый прибрежный туман. Мы с отвращением влезли в наши сырые одежды и побрели по сыпучему гравию к шоссе ловить такси.
Но нам не удалось поймать его. Через полчаса, злые и голодные, мы добрались до причала и привязали Барона у дверей закусочной. Немного перекусив, мы вышли и стали смотреть на море, стараясь разглядеть в тумане очертания приближающегося парома.
– Он голоден, – заявила Кэрри, но Барон отказался от пончика, который она ему купила.
– Если он действительно голоден, он съест это. Во всяком случае, в Оушн-Бич мы его сможем покормить.
– В таком тумане паром может опоздать на несколько часов.
Пока мы ежились в неподвижном белом тумане, начали собираться другие пассажиры, в основном местные. Но среди них оказались и несколько горожан, которые также рискнули открыть свои дома на побережье.
Все выглядели раздраженными, и Кэрри оказалась права: мы опоздали с отплытием на час.
Послышался шум мотора, гудок и наконец паром показался в гавани. Когда пересекаешь водную гладь ясным утром, мимо лодок, в которых люди, вооружившись длинными шестами, добывают моллюсков, – на душе вдруг становится хорошо. Легкие наполняются свежим воздухом; жизнь кажется простой, ясной и доброй. Но в туманные дни все не так. Не видно ловцов моллюсков, и маленький паром пробирается г белесой мгле, как слепое животное.
Мы стояли под навесной палубой, продрогшие и безмолвные, и пошевелились только тогда, когда матросы спрыгнули иг причал, чтобы закрепить швартовы в Оушн-Бич.
Прибытие на побережье в тумане также безрадостно. Мои дети, которые обычно прыгали на берег вместе с матросами, на этот раз вели себя чересчур пристойно. Я послала их в бакалейную лавку, а сама отправилась в офисы телефонной и электрической компаний.
Потом я зашла к мистеру Ольсену, который был у нас водопроводчиком и вообще мастером на все руки. Он подключал нам воду и снимал ставни. Его не оказалось дома. Миссис Ольсен сказала, что он теперь красит лодки на берегу, и она пришлет его, когда увидит. Я взяла у нее нашу запасную связку ключей и поспешила к Кэрри г Питеру.
Судя по их покупкам, они собирались провести остаток дня у плиты. На прилавке перед ними громоздилась целая куча пакетов с сосисками, банок с воздушной кукурузой и прочая провизия.
Наконец мы вышли из магазина, взяв с собой лишь самое необходимое и получив заверения, что все остальное будет доставлено в ближайшее время. Песок скрипел под нашими подошвами. Мы побрели в холодном тумане, то и дело задевая ногами стебли травы, которые росли вдоль дороги.
Оказалось, что некоторые дома уже открыты. На верандах мы могли видеть слой пыли, недавно покрывавший мебель. Кое-где ржавели оставшиеся с прошлого сезона велосипеды и тележки. В тумане знакомые предметы выглядели очень странно. Дома казались покинутыми и одинокими. Когда Оушн-Бич остался у нас позади, дорога, идущая среди низкорослых сосенок, стала уже, а трава выше. Время от времени неожиданно появлялись из своих нор кролики. Летом здесь катаются на велосипедах, но в то утро мы никого не встретили. Над нами кружились чайки, и Барон лаял.
Большой старомодный отель в Оушн-Бэй-парке был еще закрыт, и наша местная бакалейная лавка, как я и ожидала, еще не работала. Мы окончательно промочили ноги, когда свернули с дороги и направились мимо пустых коттеджей к океану. Мне в туфли набралось так много песка, что я сняла их.
Последний подъем по сыпучему песку – и перед нами раскинулся пустынный пляж. Мы не могли видеть простиравшийся за ним Атлантический океан, но слышали его беспокойный шепот. Пройдя еще немного, мы оказались перед своим домом, носившим название «Морской ветерок».
Построенный сорок лет назад, когда на Файя-Айленд находилась колония художников, он имел мансарду и выглядел немного неуклюже. Трава и плавучее ограждение вели непрестанную борьбу с приливом, и я с удовлетворением отметила, что они продержались еще одну зиму. Густой туман не позволял различить соседние дома, тянувшиеся вдоль гребня дюны. Однако я предполагала услышать все новости от мистера Ольсена. Кажется, мы первые здесь открыли летний сезон. Но на пасхальные каникулы мог приехать кто-нибудь еще.
– У нас нет ключей, – с мрачным видом напомнила Кэрри, но я позвенела связкой, полученной от миссис Ольсен, и в очередной раз вступила в единоборство с нашей задней дверью, ведущей в кухню.
Мы вошли в дом. Но внутри царила тьма, как глубокой ночью, поскольку окна были изнутри закрыты ставнями, помогавшими коттеджу пережить зимние бури. Нас еще не подключили к электростанции. Начались поиски спичек, керосиновых ламп, возня с фитилями. Наконец мы торжественно вступили в гостиную, и за нами тянулись длинные тени от ламп. Холод по-прежнему угнетал нас, но мистер Ольсен, как и обещал, запас на зиму дров, и на наших огромных печах можно было бы зажарить, наверное, полбыка. Пока я растапливала камин в гостиной, Питер разжег огонь в спальнях наверху.
После этого мы достали свитера и вельветовые брюки, согрели их и переоделись.
Я сказала, что, пока нет электричества, мы могли бы поджарить сосиски на печи. Но Кэрри и Питер во время поисков одежды наткнулись на свои удочки и теперь осматривали их при свете лампы.
– Говорят, пеламида хорошо клюет во время тумана, – заметил Питер.
– Слишком холодно для рыбалки, – возразила я. Но они уже разыскали плащи, и Кэрри стала надевать свои резиновые сапоги, а Питер заявил, что всегда обходился без резиновой обуви. И они отправились за рыбой к обеду, а Барон, конечно, увязался за ними. Оставшись одна, я подумала, что ночь в Бэй-Шо, кажется, уходит в прошлое, и скоро мы вернемся к нормальной семейной жизни.
Но над нами продолжало довлеть несчастье Джоула. Когда я прошла наверх, чтобы приготовить постели, благодушное настроение снова покинуло меня. Я обнаружила, что начинаю нервничать по мере того, как приближалось злополучное свидание. Эрика, конечно, была права: кроме как к ней, ему идти некуда. Я не сомневалась, что он явится. Но какую реакцию вызовет у него известие о намерении Эрики поместить его в санаторий? Я опять вспомнила «ботанику» Дона Педро, разбитую статуэтку святого, переломанные свечи. Если Тонио всегда так поступал… Внезапно я перестала стелить постель, поймав себя на мысли, что начинаю верить в Тонио.
Он существовал только в уме Джоула, и даже не в сознательном уме, а в темном, скрытом, бессознательном, как знание иврита у той горничной. Тонио возник, как второе эго, построенное из вытесненного психического материала. Но мне вдруг начало казаться, что такая теория менее правдоподобна, чем объяснение Дона Педро. Я не могла попять, как Джоул узнал о Тонио, и тем более о его смерти.
Я еще стояла у постели Питера, когда зажегся свет. Наконец-то! Я с надеждой прошла в холл. Но телефон еще не работал. Все же электричество – это уже кое-что. Я погасила керосиновые лампы, закончила с постелями, вымела песок и достала из шкафчика под лестницей коробку шашек.
Потом пришел посыльный из бакалеи, высокий скромный юноша лет восемнадцати. Я помнила его по прошлому сезону. Летом он работал в отеле. А его сестра помогала мне запереть дом в сентябре.
– Как ловится пеламида? – спросила я.
– Слишком рано для пеламиды, – ответил он, поставив на пол наши коробки с продуктами.
– Кэрри с Питером пошли попробовать.
Он промолчал, давая понять, что от городских детей можно ожидать и не таких сумасбродств.
– Когда открывается отель? – поинтересовалась я.
– Как всегда – в День Памяти.[23]
– А как насчет дачников? Когда они обычно открывают свои коттеджи?
– Когда как, – ответил он уклончиво.
– Наверное, кто-нибудь приедет на Пасхальные каникулы?
– Кое-кто, может, и приедет. – Взгляд его говорил, что он невысокого мнения о таких людях. – Только погода-то переменчивая.
– Конечно, – улыбнулась я, пытаясь задержать его, чтобы избавиться от растущего чувства тоски и одиночества. Но он, очевидно, находил мое общество чересчур обременительным. Когда я заплатила ему, он быстро вышел. Я услышала, как хлопнула задняя дверь, и после того, как его пикап отъехал, наступила тишина.
Я нашла ласты, надула пляжные мячи. Потом отыскала транзистор и включила его. Но он молчал – очевидно, сели батарейки. Я взглянула на часы. Был первый час. Телефон по-прежнему не работал. Меня очень беспокоила мысль о том, что Эрика, быть может, пытается связаться со мной. Потом я вспомнила, что скоро вернутся с рыбалки голодные дети, и пошла на кухню готовить ленч.
Это оказалось не так просто, как я полагала, поскольку пришлось обходиться без воды. В конце концов я открыла несколько консервных банок супа с моллюсками и стала делать сэндвичи с сардинами.
Открывая майонез, я услышала шум падающих поленьев. Во многих летних домах на Файя-Айленде есть камины. Дрова дешевы, и у многих из нас есть дровяные сараи. Теперь, похоже, кто-то проник в мой. На Файя-Айленде воровство случается очень редко, и я подумала о мистере Ольсене: может быть, он принес нам еще дров? Выглянув в кухонное окно, я обнаружила, что из поленницы выпало два полена. Но больше не увидела ничего, кроме дюн, травы и белого тумана.
– Мистер Ольсен! – крикнула я.
Никакого ответа. Лишь океан шумел внизу и яростно бился о мокрый песок.
Наверное, какая-то собака погналась за кроликом. Но туман и удаленность от внешнего мира сделали свое дело. Теперь мне постоянно приходилось бороться с побуждением замереть и прислушаться. Когда я открывала холодильник, у меня возникло жуткое чувство, будто кто-то наблюдает за мной через ставни. Я обернулась, но никого не заметила. Мысль о том, что мои нервы не выдерживают, угнетала меня не меньше, чем сам страх Но в тот момент, когда я с ужасом подумала о предстоящей ночи, послышался шум мотора. Это приехал мистер Ольсен, чтобы снять зимние ставни и пустить нам воду.
Он вошел в гостиную с ящиком инструментов, высокий и долговязый, и меня в очередной раз поразило его сходство с безбородым Авраамом Линкольном – то же некрасивое лицо и печальный обезьяний взгляд.
– Рано вы нынче, – приветствовал он меня. – Позвонили бы мне, я бы все вам приготовил.
– Мы только вчера вечером решили приехать.
– Неожиданно? Ну что ж, может так и надо делать все дела. Давайте-ка впустим сюда немного дневного света.
Он открыл ящик с инструментами, достал молоток и зубило и начал сбивать скобки на ставнях. Пока мистер Ольсен работал, я заметила, что он бережет свою спину больше, чем обычно.
– Как ваш артрит? – поинтересовалась я.
Он неуклюже повернулся в мою сторону.
– Да, зимой меня всегда промораживает. Думаю на будущий год съездить во Флориду.
Мы оба знали, что он никуда не поедет. У миссис Ольсен была мания приобретать недвижимость. Она сама работала сиделкой в больнице и заставляла работать его. Зимой он красил дома, ставил новые заборы, лакировал полы, красил лодки. И хотя ее дети давно стали взрослыми, миссис Ольсен продолжала покупать дома, сдавала их в аренду и планировала дальнейшую экспансию, повинуясь слепому инстинкту, подобно птицам, вьющим гнезда. Наверное, смерть застанет ее за изучением очередного каталога мебели. Во всяком случае, мистер Ольсен никогда не увидит ферм, где выращивают аллигаторов, и деревьев, на которых растут настоящие апельсины.
Он, несомненно, знал это, но продолжал лелеять свои мечты. В его компании мне стало легче, страхи отступили, и я снова взялась за приготовление сэндвичей.
Сняв ставни на кухне, мистер Ольсен пошел снимать их в других комнатах. Я слышала, как он работал в гостиной, потом наверху. Когда я поставила разогреваться суп с моллюсками, мистер Ольсен появился снова и сообщил, что сложил ставни в мансарде.
– Я включу вам воду в один момент. Где тут у вас питьевая сода? Надо промыть трубы.
Однако поиски ни к чему не привели. Мы обнаружили лишь пустой ящик между трубами под раковиной. Мистер Ольсен решил посмотреть в своей машине.
Я последовала за ним. Он откинул брезентовый капот пикапа и стал рыться в багажнике.
– Ничего подходящего. Ну ладно, до города съездить – пара минут. Пока трубы не промыты, водой пользоваться нельзя.
Когда он, не сгибая спины, забрался в машину и закрыл дверь, я вспомнила про телефон.
– Раз уж вы едете в Оушн-Бич, не могли бы вы зайти в телефонную компанию. Они нас еще не подключили, и мне тут как-то не по себе. Отель закрыт, и соседей нет. В голову всякая чепуха лезет.
– Насчет воров на острове можете не волноваться. Тут у нас куда безопаснее, чем в Нью-Йорке. Вот там уж действительно: и грабители, и мошенники, и парни, которые отрезают людям головы.
Его слова сильно встревожили меня. Он мог видеть в газетах мое имя, упоминавшееся в связи со смертью Шерри. Но, как оказалось, последнее замечание мистера Ольсена имело другую причину.
– Вчера ночью ему досталась еще одна жертва, – продолжал он, – какая-то врачиха. Можете быть спокойны, на Файя-Айленде ничего подобного не случится.
Я все еще безмолвно смотрела на мистера Ольсена, пока он заводил мотор. Когда я закричала, он уже отъехал.
У меня до сих пор отсутствовала информация о внешнем мире. В приемнике еще зимой сели батарейки. Телефон не работал. А ведь я могла бы попросить мистера Ольсена привезти батареек.
Потом мне пришло в голову, что, хотя на его поездку потребуется всего несколько минут, он может еще где-то поболтать с приятелями или заехать домой пообедать.
Но у меня не было сил ждать, гадая, имел ли он в виду Эрику. В конце концов я решила сходить в Оушн-Бич и оттуда позвонить к ней в клинику. Но прежде следовало предупредить детей. Тут мои мысли закружились, как испуганные птицы, и приняли новое направление. Дети что-то задерживались. Я побежала по песчаной дорожке искать их.
Файя-Айленду постоянно угрожают приливы и штормы. Наша защита – большая стена песчаных дюн, заросших высокой травой. Чтобы достичь берега, надо спуститься по дюнам, и для этой цели в каждом поселке есть специальная лесенка. Обычно сверху видны целые мили белого пляжа, разбивающиеся о берег волны и широкий голубой океан, уходящий за горизонт. Но сегодня сквозь туман я могла различить лишь несколько деревянных ступенек под ногами, стебли трав и двустворчатую раковину, оброненную чайкой.
Я пыталась звать детей по именам, но ответа не последовало. Я прижалась к перилам, напрягая зрение. Очевидно, до пляжа было еще слишком далеко.
Наконец я добралась до берега и пошла по мокрому песку. Появились лунные камни – мы так называем гладкие светлые камешки, которые, высыхая, становятся темными. Накатившая волна намочила мне ноги. Я отскочила. У кромки воды туман стал еще гуще. Я могла слышать, как волны бьются о берег, но уже не видела ничего, кроме белесой пелены.
Потом мне пришло в голову, что, возможно, следовало идти в другую сторону. Я повернулась и пошла в обратном направлении, продолжая кричать. По крайней мере, Барон мог бы услышать меня. Сколько лет он надоедал мне своим бесконечным лаем! Единственный раз, когда мне хотелось услышать его, он молчал.
Глаза устали от сильного напряжения. Чувствуя, что теряю зрение, я побежала, но тут же наткнулась на бревно. Резкая боль привела меня в чувство. Я сообразила, что так недолго и угодить в воду. Мое лицо стало мокрым от слез и тумана, и я продолжала выкрикивать имена детей.
Внезапно на меня обрушилась какая-то темная масса. В первое мгновение у меня потемнело в глазах. Но в следующее – я услышала порывистое дыхание моей любимой овчарки. Он прыгнул ко мне и залаял, потом, взметая песок, умчался в туман и тут же снова вернулся.
Кэрри и Питер уже смотали свои удочки и возвращались домой со своим единственным трофеем – небольшой пеламидой.
– Что ты тут делаешь? – поинтересовался Питер.
– Вы не слышали, как я вам кричала? – вместо ответа спросила я.
– У нас здесь ничего не получилось, и мы решили сходить к мосту. А ты туфли промочила. И что у тебя с ногой?
Я взглянула и увидела кровь на голени, в том месте, где ободрала ее о бревно.
– Ничего страшного, – заверила я их. – Мне надо сходить в Оушн-Бич.
– А ты не можешь позвонить и заказать, что тебе нужно?
– Телефон еще не подключили. Мне надо позвонить в город.
Они не стали выяснять подробности.
– Суп из моллюсков найдете на плите, – добавила я.
– Давай положим туда рыбу, – предложила Кэрри. – Пусть будет как уха.
– Лучше не стоит, – возразила я. – Давайте свернем здесь, чтобы случайно не ошибиться.
Мы стали карабкаться по песчаному склону и вскоре увидели ступени нашей лестницы.
– Ты прямо истекаешь кровью, – заметила Кэрри. Они с Бароном замыкали шествие. – Даже на ступени капает.
Файя-Айленд – это песчаная коса шириной в несколько ярдов и длиной в тридцать миль, которая сообщается с Лонг-Айлендом паромом. Наш дом находился на побережье в Оушн-Бэй-Парке, и обычно, сойдя с поезда в Бэй-Шо, мы сразу садились на паром. Но это было в летний сезон. Совсем другое дело ночью перед Пасхой. Паромы не ходят в Оушн-Бэй-Парк с конца октября до середины мая. Это означало, что нам придется сначала добраться до Оушн-Бич, и, поскольку на острове нет машин, кроме грузовиков, мы должны будем идти к своему дому пешком по неосвещенной дороге. Кроме того, у меня не было расписания паромов на Оушн-Бич. Я почти не сомневалась, что, пока мы доедем на поезде до Бэй-Шо, последнее судно уже уйдет.
– Мы переночуем в Бэй-Шо и переберемся на остров утром, – объявила я своей команде.
Дети возмущались, пока я не разъяснила ситуацию с паромами.
– Мы могли бы взять водное такси, – предложила Кэрри.
– В апреле?
Она умолкла, смирившись. Но ненадолго.
– У нас нет ночных пижам, – заявила она.
На этот раз я не нашла что ответить. Только Барон оставался невозмутимым. Ему нравилось наше непредвиденное путешествие. (На поездах, идущих к Файя-Айленду, ваши собаки, кошки и канарейки едут вместе с вами.)
– Бедный Уолтер, – задумчиво произнесла Кэрри. – Мы нехорошо поступили, оставив его.
– По-моему, у нас не оставалось особого выбора, – возразила я. – К тому же это кот Джоула. Он позаботится о нем сам.
Но кем был теперь Джоул, я не знала.
– Ты думаешь, он будет заботиться о коте после того, как сошел с ума?
– Кэрри! – возмутилась я, и ее, кажется, озадачила моя чувствительность.
– Ну если и сошел, – спокойно сказал Питер, – у Уолтера есть «кошачья дверь». (Они вырезали дыру в задней двери и вставили в нее пластиковый цилиндр, достаточно широкий, чтобы Уолтер мог пройти в сад и обратно.) – Он будет ловить птиц и мышей.
– Если знает как, – мрачно заметила Кэрри.
Мы все умолкли, глядя в ночную тьму, и каждый размышлял о своей проблеме.
Я, конечно, о Джоуле. Кэрри, наверное, об Уолтере. Питер, очевидно, держал свою под контролем. Во всяком случае, он вскоре уснул и проспал до Бэй-Шо. Прибыв туда, мы с помощью местного таксиста нашли мотель, где принимают с собаками. И, судя по всему, мы получили собачью комнату. Обстановка была старой, и от ковров сильно несло псиной. Питер достал из шкафа раскладушку, а Кэрри пришлось разделить со мной двуспальную кровать.
Ночь прошла очень скверно. Я без конца ворочалась, вновь переживая «сеанс» в ботанике, и только перед рассветом забылась беспокойным сном.
Когда мы проснулись, за окнами плыл белесый прибрежный туман. Мы с отвращением влезли в наши сырые одежды и побрели по сыпучему гравию к шоссе ловить такси.
Но нам не удалось поймать его. Через полчаса, злые и голодные, мы добрались до причала и привязали Барона у дверей закусочной. Немного перекусив, мы вышли и стали смотреть на море, стараясь разглядеть в тумане очертания приближающегося парома.
– Он голоден, – заявила Кэрри, но Барон отказался от пончика, который она ему купила.
– Если он действительно голоден, он съест это. Во всяком случае, в Оушн-Бич мы его сможем покормить.
– В таком тумане паром может опоздать на несколько часов.
Пока мы ежились в неподвижном белом тумане, начали собираться другие пассажиры, в основном местные. Но среди них оказались и несколько горожан, которые также рискнули открыть свои дома на побережье.
Все выглядели раздраженными, и Кэрри оказалась права: мы опоздали с отплытием на час.
Послышался шум мотора, гудок и наконец паром показался в гавани. Когда пересекаешь водную гладь ясным утром, мимо лодок, в которых люди, вооружившись длинными шестами, добывают моллюсков, – на душе вдруг становится хорошо. Легкие наполняются свежим воздухом; жизнь кажется простой, ясной и доброй. Но в туманные дни все не так. Не видно ловцов моллюсков, и маленький паром пробирается г белесой мгле, как слепое животное.
Мы стояли под навесной палубой, продрогшие и безмолвные, и пошевелились только тогда, когда матросы спрыгнули иг причал, чтобы закрепить швартовы в Оушн-Бич.
Прибытие на побережье в тумане также безрадостно. Мои дети, которые обычно прыгали на берег вместе с матросами, на этот раз вели себя чересчур пристойно. Я послала их в бакалейную лавку, а сама отправилась в офисы телефонной и электрической компаний.
Потом я зашла к мистеру Ольсену, который был у нас водопроводчиком и вообще мастером на все руки. Он подключал нам воду и снимал ставни. Его не оказалось дома. Миссис Ольсен сказала, что он теперь красит лодки на берегу, и она пришлет его, когда увидит. Я взяла у нее нашу запасную связку ключей и поспешила к Кэрри г Питеру.
Судя по их покупкам, они собирались провести остаток дня у плиты. На прилавке перед ними громоздилась целая куча пакетов с сосисками, банок с воздушной кукурузой и прочая провизия.
Наконец мы вышли из магазина, взяв с собой лишь самое необходимое и получив заверения, что все остальное будет доставлено в ближайшее время. Песок скрипел под нашими подошвами. Мы побрели в холодном тумане, то и дело задевая ногами стебли травы, которые росли вдоль дороги.
Оказалось, что некоторые дома уже открыты. На верандах мы могли видеть слой пыли, недавно покрывавший мебель. Кое-где ржавели оставшиеся с прошлого сезона велосипеды и тележки. В тумане знакомые предметы выглядели очень странно. Дома казались покинутыми и одинокими. Когда Оушн-Бич остался у нас позади, дорога, идущая среди низкорослых сосенок, стала уже, а трава выше. Время от времени неожиданно появлялись из своих нор кролики. Летом здесь катаются на велосипедах, но в то утро мы никого не встретили. Над нами кружились чайки, и Барон лаял.
Большой старомодный отель в Оушн-Бэй-парке был еще закрыт, и наша местная бакалейная лавка, как я и ожидала, еще не работала. Мы окончательно промочили ноги, когда свернули с дороги и направились мимо пустых коттеджей к океану. Мне в туфли набралось так много песка, что я сняла их.
Последний подъем по сыпучему песку – и перед нами раскинулся пустынный пляж. Мы не могли видеть простиравшийся за ним Атлантический океан, но слышали его беспокойный шепот. Пройдя еще немного, мы оказались перед своим домом, носившим название «Морской ветерок».
Построенный сорок лет назад, когда на Файя-Айленд находилась колония художников, он имел мансарду и выглядел немного неуклюже. Трава и плавучее ограждение вели непрестанную борьбу с приливом, и я с удовлетворением отметила, что они продержались еще одну зиму. Густой туман не позволял различить соседние дома, тянувшиеся вдоль гребня дюны. Однако я предполагала услышать все новости от мистера Ольсена. Кажется, мы первые здесь открыли летний сезон. Но на пасхальные каникулы мог приехать кто-нибудь еще.
– У нас нет ключей, – с мрачным видом напомнила Кэрри, но я позвенела связкой, полученной от миссис Ольсен, и в очередной раз вступила в единоборство с нашей задней дверью, ведущей в кухню.
Мы вошли в дом. Но внутри царила тьма, как глубокой ночью, поскольку окна были изнутри закрыты ставнями, помогавшими коттеджу пережить зимние бури. Нас еще не подключили к электростанции. Начались поиски спичек, керосиновых ламп, возня с фитилями. Наконец мы торжественно вступили в гостиную, и за нами тянулись длинные тени от ламп. Холод по-прежнему угнетал нас, но мистер Ольсен, как и обещал, запас на зиму дров, и на наших огромных печах можно было бы зажарить, наверное, полбыка. Пока я растапливала камин в гостиной, Питер разжег огонь в спальнях наверху.
После этого мы достали свитера и вельветовые брюки, согрели их и переоделись.
Я сказала, что, пока нет электричества, мы могли бы поджарить сосиски на печи. Но Кэрри и Питер во время поисков одежды наткнулись на свои удочки и теперь осматривали их при свете лампы.
– Говорят, пеламида хорошо клюет во время тумана, – заметил Питер.
– Слишком холодно для рыбалки, – возразила я. Но они уже разыскали плащи, и Кэрри стала надевать свои резиновые сапоги, а Питер заявил, что всегда обходился без резиновой обуви. И они отправились за рыбой к обеду, а Барон, конечно, увязался за ними. Оставшись одна, я подумала, что ночь в Бэй-Шо, кажется, уходит в прошлое, и скоро мы вернемся к нормальной семейной жизни.
Но над нами продолжало довлеть несчастье Джоула. Когда я прошла наверх, чтобы приготовить постели, благодушное настроение снова покинуло меня. Я обнаружила, что начинаю нервничать по мере того, как приближалось злополучное свидание. Эрика, конечно, была права: кроме как к ней, ему идти некуда. Я не сомневалась, что он явится. Но какую реакцию вызовет у него известие о намерении Эрики поместить его в санаторий? Я опять вспомнила «ботанику» Дона Педро, разбитую статуэтку святого, переломанные свечи. Если Тонио всегда так поступал… Внезапно я перестала стелить постель, поймав себя на мысли, что начинаю верить в Тонио.
Он существовал только в уме Джоула, и даже не в сознательном уме, а в темном, скрытом, бессознательном, как знание иврита у той горничной. Тонио возник, как второе эго, построенное из вытесненного психического материала. Но мне вдруг начало казаться, что такая теория менее правдоподобна, чем объяснение Дона Педро. Я не могла попять, как Джоул узнал о Тонио, и тем более о его смерти.
Я еще стояла у постели Питера, когда зажегся свет. Наконец-то! Я с надеждой прошла в холл. Но телефон еще не работал. Все же электричество – это уже кое-что. Я погасила керосиновые лампы, закончила с постелями, вымела песок и достала из шкафчика под лестницей коробку шашек.
Потом пришел посыльный из бакалеи, высокий скромный юноша лет восемнадцати. Я помнила его по прошлому сезону. Летом он работал в отеле. А его сестра помогала мне запереть дом в сентябре.
– Как ловится пеламида? – спросила я.
– Слишком рано для пеламиды, – ответил он, поставив на пол наши коробки с продуктами.
– Кэрри с Питером пошли попробовать.
Он промолчал, давая понять, что от городских детей можно ожидать и не таких сумасбродств.
– Когда открывается отель? – поинтересовалась я.
– Как всегда – в День Памяти.[23]
– А как насчет дачников? Когда они обычно открывают свои коттеджи?
– Когда как, – ответил он уклончиво.
– Наверное, кто-нибудь приедет на Пасхальные каникулы?
– Кое-кто, может, и приедет. – Взгляд его говорил, что он невысокого мнения о таких людях. – Только погода-то переменчивая.
– Конечно, – улыбнулась я, пытаясь задержать его, чтобы избавиться от растущего чувства тоски и одиночества. Но он, очевидно, находил мое общество чересчур обременительным. Когда я заплатила ему, он быстро вышел. Я услышала, как хлопнула задняя дверь, и после того, как его пикап отъехал, наступила тишина.
Я нашла ласты, надула пляжные мячи. Потом отыскала транзистор и включила его. Но он молчал – очевидно, сели батарейки. Я взглянула на часы. Был первый час. Телефон по-прежнему не работал. Меня очень беспокоила мысль о том, что Эрика, быть может, пытается связаться со мной. Потом я вспомнила, что скоро вернутся с рыбалки голодные дети, и пошла на кухню готовить ленч.
Это оказалось не так просто, как я полагала, поскольку пришлось обходиться без воды. В конце концов я открыла несколько консервных банок супа с моллюсками и стала делать сэндвичи с сардинами.
Открывая майонез, я услышала шум падающих поленьев. Во многих летних домах на Файя-Айленде есть камины. Дрова дешевы, и у многих из нас есть дровяные сараи. Теперь, похоже, кто-то проник в мой. На Файя-Айленде воровство случается очень редко, и я подумала о мистере Ольсене: может быть, он принес нам еще дров? Выглянув в кухонное окно, я обнаружила, что из поленницы выпало два полена. Но больше не увидела ничего, кроме дюн, травы и белого тумана.
– Мистер Ольсен! – крикнула я.
Никакого ответа. Лишь океан шумел внизу и яростно бился о мокрый песок.
Наверное, какая-то собака погналась за кроликом. Но туман и удаленность от внешнего мира сделали свое дело. Теперь мне постоянно приходилось бороться с побуждением замереть и прислушаться. Когда я открывала холодильник, у меня возникло жуткое чувство, будто кто-то наблюдает за мной через ставни. Я обернулась, но никого не заметила. Мысль о том, что мои нервы не выдерживают, угнетала меня не меньше, чем сам страх Но в тот момент, когда я с ужасом подумала о предстоящей ночи, послышался шум мотора. Это приехал мистер Ольсен, чтобы снять зимние ставни и пустить нам воду.
Он вошел в гостиную с ящиком инструментов, высокий и долговязый, и меня в очередной раз поразило его сходство с безбородым Авраамом Линкольном – то же некрасивое лицо и печальный обезьяний взгляд.
– Рано вы нынче, – приветствовал он меня. – Позвонили бы мне, я бы все вам приготовил.
– Мы только вчера вечером решили приехать.
– Неожиданно? Ну что ж, может так и надо делать все дела. Давайте-ка впустим сюда немного дневного света.
Он открыл ящик с инструментами, достал молоток и зубило и начал сбивать скобки на ставнях. Пока мистер Ольсен работал, я заметила, что он бережет свою спину больше, чем обычно.
– Как ваш артрит? – поинтересовалась я.
Он неуклюже повернулся в мою сторону.
– Да, зимой меня всегда промораживает. Думаю на будущий год съездить во Флориду.
Мы оба знали, что он никуда не поедет. У миссис Ольсен была мания приобретать недвижимость. Она сама работала сиделкой в больнице и заставляла работать его. Зимой он красил дома, ставил новые заборы, лакировал полы, красил лодки. И хотя ее дети давно стали взрослыми, миссис Ольсен продолжала покупать дома, сдавала их в аренду и планировала дальнейшую экспансию, повинуясь слепому инстинкту, подобно птицам, вьющим гнезда. Наверное, смерть застанет ее за изучением очередного каталога мебели. Во всяком случае, мистер Ольсен никогда не увидит ферм, где выращивают аллигаторов, и деревьев, на которых растут настоящие апельсины.
Он, несомненно, знал это, но продолжал лелеять свои мечты. В его компании мне стало легче, страхи отступили, и я снова взялась за приготовление сэндвичей.
Сняв ставни на кухне, мистер Ольсен пошел снимать их в других комнатах. Я слышала, как он работал в гостиной, потом наверху. Когда я поставила разогреваться суп с моллюсками, мистер Ольсен появился снова и сообщил, что сложил ставни в мансарде.
– Я включу вам воду в один момент. Где тут у вас питьевая сода? Надо промыть трубы.
Однако поиски ни к чему не привели. Мы обнаружили лишь пустой ящик между трубами под раковиной. Мистер Ольсен решил посмотреть в своей машине.
Я последовала за ним. Он откинул брезентовый капот пикапа и стал рыться в багажнике.
– Ничего подходящего. Ну ладно, до города съездить – пара минут. Пока трубы не промыты, водой пользоваться нельзя.
Когда он, не сгибая спины, забрался в машину и закрыл дверь, я вспомнила про телефон.
– Раз уж вы едете в Оушн-Бич, не могли бы вы зайти в телефонную компанию. Они нас еще не подключили, и мне тут как-то не по себе. Отель закрыт, и соседей нет. В голову всякая чепуха лезет.
– Насчет воров на острове можете не волноваться. Тут у нас куда безопаснее, чем в Нью-Йорке. Вот там уж действительно: и грабители, и мошенники, и парни, которые отрезают людям головы.
Его слова сильно встревожили меня. Он мог видеть в газетах мое имя, упоминавшееся в связи со смертью Шерри. Но, как оказалось, последнее замечание мистера Ольсена имело другую причину.
– Вчера ночью ему досталась еще одна жертва, – продолжал он, – какая-то врачиха. Можете быть спокойны, на Файя-Айленде ничего подобного не случится.
Я все еще безмолвно смотрела на мистера Ольсена, пока он заводил мотор. Когда я закричала, он уже отъехал.
У меня до сих пор отсутствовала информация о внешнем мире. В приемнике еще зимой сели батарейки. Телефон не работал. А ведь я могла бы попросить мистера Ольсена привезти батареек.
Потом мне пришло в голову, что, хотя на его поездку потребуется всего несколько минут, он может еще где-то поболтать с приятелями или заехать домой пообедать.
Но у меня не было сил ждать, гадая, имел ли он в виду Эрику. В конце концов я решила сходить в Оушн-Бич и оттуда позвонить к ней в клинику. Но прежде следовало предупредить детей. Тут мои мысли закружились, как испуганные птицы, и приняли новое направление. Дети что-то задерживались. Я побежала по песчаной дорожке искать их.
Файя-Айленду постоянно угрожают приливы и штормы. Наша защита – большая стена песчаных дюн, заросших высокой травой. Чтобы достичь берега, надо спуститься по дюнам, и для этой цели в каждом поселке есть специальная лесенка. Обычно сверху видны целые мили белого пляжа, разбивающиеся о берег волны и широкий голубой океан, уходящий за горизонт. Но сегодня сквозь туман я могла различить лишь несколько деревянных ступенек под ногами, стебли трав и двустворчатую раковину, оброненную чайкой.
Я пыталась звать детей по именам, но ответа не последовало. Я прижалась к перилам, напрягая зрение. Очевидно, до пляжа было еще слишком далеко.
Наконец я добралась до берега и пошла по мокрому песку. Появились лунные камни – мы так называем гладкие светлые камешки, которые, высыхая, становятся темными. Накатившая волна намочила мне ноги. Я отскочила. У кромки воды туман стал еще гуще. Я могла слышать, как волны бьются о берег, но уже не видела ничего, кроме белесой пелены.
Потом мне пришло в голову, что, возможно, следовало идти в другую сторону. Я повернулась и пошла в обратном направлении, продолжая кричать. По крайней мере, Барон мог бы услышать меня. Сколько лет он надоедал мне своим бесконечным лаем! Единственный раз, когда мне хотелось услышать его, он молчал.
Глаза устали от сильного напряжения. Чувствуя, что теряю зрение, я побежала, но тут же наткнулась на бревно. Резкая боль привела меня в чувство. Я сообразила, что так недолго и угодить в воду. Мое лицо стало мокрым от слез и тумана, и я продолжала выкрикивать имена детей.
Внезапно на меня обрушилась какая-то темная масса. В первое мгновение у меня потемнело в глазах. Но в следующее – я услышала порывистое дыхание моей любимой овчарки. Он прыгнул ко мне и залаял, потом, взметая песок, умчался в туман и тут же снова вернулся.
Кэрри и Питер уже смотали свои удочки и возвращались домой со своим единственным трофеем – небольшой пеламидой.
– Что ты тут делаешь? – поинтересовался Питер.
– Вы не слышали, как я вам кричала? – вместо ответа спросила я.
– У нас здесь ничего не получилось, и мы решили сходить к мосту. А ты туфли промочила. И что у тебя с ногой?
Я взглянула и увидела кровь на голени, в том месте, где ободрала ее о бревно.
– Ничего страшного, – заверила я их. – Мне надо сходить в Оушн-Бич.
– А ты не можешь позвонить и заказать, что тебе нужно?
– Телефон еще не подключили. Мне надо позвонить в город.
Они не стали выяснять подробности.
– Суп из моллюсков найдете на плите, – добавила я.
– Давай положим туда рыбу, – предложила Кэрри. – Пусть будет как уха.
– Лучше не стоит, – возразила я. – Давайте свернем здесь, чтобы случайно не ошибиться.
Мы стали карабкаться по песчаному склону и вскоре увидели ступени нашей лестницы.
– Ты прямо истекаешь кровью, – заметила Кэрри. Они с Бароном замыкали шествие. – Даже на ступени капает.