Но когда мы ехали по Пятой авеню, второе объяснение показалось мне сомнительным. Едва ли они могли думать, что я пойду в полицию и расскажу о смерти Тонио Кроме того, поведение миссис Перес казалось мне вполне естественным, и я сомневалась, чтобы она умела лгать достаточно долго и обдуманно.
Просто ей внушили нелепую историю. На самом деле Джоул был болен, а не одержим духом. Он принимал наркотики, которые, как известно, могут вызывать рецидивы, и теперь лечится. Когда я встретилась с Эрикой в галерее Парк-Бернет, она сказала, что довольна успехами Джоула. И я, разумеется, ей поверила.
Однако вера никогда не оставалась моим спутником надолго. Не знаю, к чему бы я пришла, если бы новый приступ тошноты не прервал мои размышления.
Потом я только сидела и тупо смотрела в окно такси.
Мы уже проехали мимо детей, прежде чем я их заметила. Они стояли у перекрестка вместе с Бароном. Не знаю почему, но их вид встревожил меня. Быть может, потому, что мне хорошо известно, какие они лентяи. Особенно Кэрри. Она не желает стоять просто так и всегда норовит к чему-нибудь прислониться. Но теперь они оба стояли прямо и неестественно близко друг к другу.
Взглянув в заднее стекло, я поняла, что они заметили меня и делают мне знаки. Поэтому я попросила водителя остановиться, не доезжая до дома. Они подбежали ко мне, когда я уже расплатилась.
Барон проявил столь буйную радость, как будто не виделся со мной много лет. Отвечая на его приветствие, я попыталась держаться как ни в чем не бывало.
– Прошу прощения, не успела вернуться к вашему приходу. Миссис Гриви еще там?
– Давай пройдемся по Лексингтон-авеню, – предложил Питер, когда я повернула к дому.
Он произнес это таким тихим и спокойным голосом, что я едва расслышала. Но Кэрри взяла меня за руку и попросила:
– Мама, пожалуйста, пойдем на Лексингтон!
Тогда я поняла, что на самом деле означали слова Питера. Таким же тихим и невозмутимым становился тон Теда в самые критические моменты. Легкий холодок пробежал у меня по спине – словно за шиворот мне бросили маленького мокрого угря.
– Что случилось? – спросила я.
Мы свернули за угол, но когда я попыталась остановиться, Кэрри потянула меня дальше.
– Дядя Джоул пьян, – ответила она.
– Или принял кое-что, – добавил Питер.
– Да, может и наркотики, – согласилась Кэрри. – А может, просто сошел с ума.
Я остановилась, и когда она снова потянула меня за руку, воспротивилась. – Почему мы не можем остановиться?
– Он мог увидеть твое такси.
– Ну и что же? А где миссис Гриви?
– Она испугалась и ушла. Даже не стала ждать, пока мы прицепим Барону поводок.
– Расскажите мне толком, что произошло, – потребовала я.
– Я точно не знаю, он был в твоем кабинете, и вдруг мы услышали шум.
– Что за шум?
– О, кажется, он ломал мебель и кричал.
– Что он кричал?
– Мы ничего не поняли. Он кричал по-испански.
На некоторое время я утратила дар речи. Наконец мне удалось выдавить из себя:
– Надеюсь, вы не подходили к нему близко?
– Питер подходил.
– Только посмотреть, нельзя ли чем-нибудь помочь, – скромно признался Питер. – В случае чего я бы всегда успел удрать. Но потом он выбежал в холл.
Мне хотелось заплакать.
– И что было дальше?
– Он стал кричать на нас, – сказала Кэрри.
– По-английски?
– Да. Только какую-то чепуху. Про то, что нам больше не удастся упрятать его в темноту. А в «Бельвю» темно, а?
Я не могла говорить и только отрицательно покачала головой.
– Может, там есть одна темная комната, в которую его посадили. Он все кричал, как там темно и холодно. Но ведь это бессмысленно, правда? – Кэрри на минутку задумалась. – Потом начался такой переполох! Барон лаял. Миссис Гриви очень забеспокоилась. Когда он начал спускаться по лестнице, мы взяли Барона и убежали. – Надеюсь, с Уолтером все будет в порядке. Мы не успели его найти, – виновато добавила Кэрри.
– Да, с ним все будет в порядке, – рассеянно подтвердила я, уже почти не слушая.
Меня одолевали новые ужасные подозрения. Что, если совпадение во времени – не простая случайность, и колдовские действия Дона Педро действительно возымели какое-то действие?
Глава 12
Просто ей внушили нелепую историю. На самом деле Джоул был болен, а не одержим духом. Он принимал наркотики, которые, как известно, могут вызывать рецидивы, и теперь лечится. Когда я встретилась с Эрикой в галерее Парк-Бернет, она сказала, что довольна успехами Джоула. И я, разумеется, ей поверила.
Однако вера никогда не оставалась моим спутником надолго. Не знаю, к чему бы я пришла, если бы новый приступ тошноты не прервал мои размышления.
Потом я только сидела и тупо смотрела в окно такси.
Мы уже проехали мимо детей, прежде чем я их заметила. Они стояли у перекрестка вместе с Бароном. Не знаю почему, но их вид встревожил меня. Быть может, потому, что мне хорошо известно, какие они лентяи. Особенно Кэрри. Она не желает стоять просто так и всегда норовит к чему-нибудь прислониться. Но теперь они оба стояли прямо и неестественно близко друг к другу.
Взглянув в заднее стекло, я поняла, что они заметили меня и делают мне знаки. Поэтому я попросила водителя остановиться, не доезжая до дома. Они подбежали ко мне, когда я уже расплатилась.
Барон проявил столь буйную радость, как будто не виделся со мной много лет. Отвечая на его приветствие, я попыталась держаться как ни в чем не бывало.
– Прошу прощения, не успела вернуться к вашему приходу. Миссис Гриви еще там?
– Давай пройдемся по Лексингтон-авеню, – предложил Питер, когда я повернула к дому.
Он произнес это таким тихим и спокойным голосом, что я едва расслышала. Но Кэрри взяла меня за руку и попросила:
– Мама, пожалуйста, пойдем на Лексингтон!
Тогда я поняла, что на самом деле означали слова Питера. Таким же тихим и невозмутимым становился тон Теда в самые критические моменты. Легкий холодок пробежал у меня по спине – словно за шиворот мне бросили маленького мокрого угря.
– Что случилось? – спросила я.
Мы свернули за угол, но когда я попыталась остановиться, Кэрри потянула меня дальше.
– Дядя Джоул пьян, – ответила она.
– Или принял кое-что, – добавил Питер.
– Да, может и наркотики, – согласилась Кэрри. – А может, просто сошел с ума.
Я остановилась, и когда она снова потянула меня за руку, воспротивилась. – Почему мы не можем остановиться?
– Он мог увидеть твое такси.
– Ну и что же? А где миссис Гриви?
– Она испугалась и ушла. Даже не стала ждать, пока мы прицепим Барону поводок.
– Расскажите мне толком, что произошло, – потребовала я.
– Я точно не знаю, он был в твоем кабинете, и вдруг мы услышали шум.
– Что за шум?
– О, кажется, он ломал мебель и кричал.
– Что он кричал?
– Мы ничего не поняли. Он кричал по-испански.
На некоторое время я утратила дар речи. Наконец мне удалось выдавить из себя:
– Надеюсь, вы не подходили к нему близко?
– Питер подходил.
– Только посмотреть, нельзя ли чем-нибудь помочь, – скромно признался Питер. – В случае чего я бы всегда успел удрать. Но потом он выбежал в холл.
Мне хотелось заплакать.
– И что было дальше?
– Он стал кричать на нас, – сказала Кэрри.
– По-английски?
– Да. Только какую-то чепуху. Про то, что нам больше не удастся упрятать его в темноту. А в «Бельвю» темно, а?
Я не могла говорить и только отрицательно покачала головой.
– Может, там есть одна темная комната, в которую его посадили. Он все кричал, как там темно и холодно. Но ведь это бессмысленно, правда? – Кэрри на минутку задумалась. – Потом начался такой переполох! Барон лаял. Миссис Гриви очень забеспокоилась. Когда он начал спускаться по лестнице, мы взяли Барона и убежали. – Надеюсь, с Уолтером все будет в порядке. Мы не успели его найти, – виновато добавила Кэрри.
– Да, с ним все будет в порядке, – рассеянно подтвердила я, уже почти не слушая.
Меня одолевали новые ужасные подозрения. Что, если совпадение во времени – не простая случайность, и колдовские действия Дона Педро действительно возымели какое-то действие?
Глава 12
На Лексингтон-авеню оказалось чересчур многолюдно, и нас оттеснили к краю тротуара. Тогда я подвела Кэрри и Питера к витрине аптеки, а сама зашла внутрь, чтобы найти телефон-автомат.
Я попыталась дозвониться в квартиру Эрики. Никто не отвечал. Я позвонила к ней в клинику, но застала только секретаршу. Когда я сказала, что дело неотложное, секретарша спросила мой номер, чтобы Эрика могла мне перезвонить. Что я могла ей сказать? Что у меня нет номера? Я повесила трубку и села. Глядя на своих детей и большую черную овчарку, я ощущала себя чем-то вроде предводительницы цыганского табора. Барон усложнял мои проблемы. С ним мы не могли пойти в ресторан, и тем более в кино.
Мысль о том, что мне придется бродить по городу с этим караваном, приводила меня в ужас.
Но я не могла отослать их к Теду без надлежащих объяснений. А Тед и так уже был недоволен пребыванием Джоула в нашем доме и мог принять какое-нибудь радикальное решение – например, вызвать полицию.
Внезапно я вспомнила про Ганса Райхмана. Мне удалось сходить к справочному столу и вернуться обратно, прежде чем кто-нибудь успел занять телефон. Доктор Райхман сразу же снял трубку.
Среднеевропейская baraka действовала даже на расстоянии. Когда он вспомнил нашу встречу в Парк-Бернете и спросил о моей семье, я немедленно начала расслабляться. Но о том, где сейчас Эрика, он точно не знал.
– Кажется, сегодня Эрика едет в госпиталь «Роклэнд-Стэйт». Она пишет книгу о шизофрении, вызванной наркотиками, и ее заинтересовал какой-то молодой музыкант.
Доктор Райхман понятия не имел, когда она вернется.
Опасаясь, как бы он не повесил трубку, я торопливо поведала ему рассказ детей вперемешку с бессвязными подробностями шабаша в «ботанике». Сочувствие доктора уступило месте деловитости, когда он узнал подробности. Наконец он несколько озадаченно произнес:
– Да, есть такой брухо по имени Дон Педро, который владеет «ботаникой» в Испанском Гарлеме.
– И у него есть ожерелье из собачьих зубов, – добавила я.
– Вы ходили к нему на сеанс?
– Я не знала, что это можно так назвать. Они плясали и пили ром. У одного человека был припадок. И они изгоняли из моего брата духа умершего.
– Это то, что называют одержимостью, – заметил он, как мне показалось, несколько удивленно.
– Но ведь такого не может быть на самом деле?
– Знаете что, приходите сюда, и мы все обсудим.
– Я с детьми.
– И вам негде их оставить?
– Это не так просто. И еще, у меня овчарка.
Он вздохнул.
– Ведите всех. И, пожалуйста, приходите скорее. У меня есть кое-какие соображения.
Ганс Райхман был одним из тех психиатров старой школы, которые через много лет после гитлеровского режима еще населяли Уэст-Сайд. Презирая стекло и хромированный металл современных кабинетов на Парк-авеню, они обитали в больших темных комнатах с огромными комодами и шкафами Они не держали молодых энергичных секретарш. Пожилые дамы, которые открывали дверь посетителям и готовили пищу, оказывались кузинами из Берлина или Вены.
Седая экономка, книжные полки от пола до потолка и чудовищная мебель произвели тягостное впечатление на моих современных американских детей. Кэрри и Питер сидели вплотную друг к другу на черном кожаном диване, украдкой поглядывая на тибетские мандалы и шаманские бубны из Монголии. Даже Барон лежал у ног детей совершенно спокойно.
Когда экономка принесла поднос с черным хлебом, сливочным сыром, шнит-луком и красной икрой, доктор Райхман, чтобы разрядить обстановку, стал рассказывать о своей предстоящей поездке в Перу.
– Сегодня вечером я лечу в Лиму, а потом проеду по прибрежным городам. Меня интересуют случаи «мосуэло».
– А что это такое? – вежливо осведомился Питер.
– «Мосуэло» – это магический испуг. Существует поверье, что, когда жертва напугана, ее душа оставляет тело. Этот синдром распространен по всей Латинской Америке. Индейские parcheros лечат его… – Доктор Райхман с увлечением продолжал. Но я слушала не очень внимательно. Меня волновали другие проблемы.
Я немного успокоилась, когда дети отправились покупать собачьи консервы для Барона, и доктор Райхман пригласил меня в свой кабинет.
Снова книжные полки, кожаная кушетка, гигантских размеров стол. Расположившись в своем кресле с высокой спинкой, доктор стал похож на далай-ламу.
Он указал мне на кресло возле стола, потом соединил концы пальцев и ободряюще кивнул, словно предлагая исповедаться.
Я начала с той февральской ночи, когда нашла Джоула лежавшим на мексиканском ковре, потом рассказала о «Бельвю», о том, как Джоул спускался по лианам, о его дне рождения. Во время моего рассказа о смерти Тонио сомкнутые пальцы разошлись, и доктор схватил ручку. Когда я дошла до сеанса в «ботанике», они уже писал, не отрываясь.
В заключение я упомянула слова Джоула о том, что он не желает идти в темноту.
– Ja,[20] – произнес доктор, рассматривая свои заметки. Когда он поднял глаза, я увидела, что они горели точно так же, как при описании «мосуэло».
– Скажите, не изменялись ли черты его лица в день рождения?
Я попыталась вспомнить, как выглядел в ту ночь Джоул. Он раскраснелся. Но ничего особенного я не заметила. Меня тогда беспокоило лишь то, что он выпил слишком много шампанского. Потом я вспомнила, как странно двигалось лицо Джоула в тот вечер, когда он лежал на полу в своей квартире.
– Нет, – ответила я, – только в тот первый раз в его квартире.
– А вы не замечали долгие вздохи, странную икоту?
– По телефону он икал. А потом нет. Правда, я помню, что он вздыхал.
Доктор Райхман снова заглянул в блокнот.
– Потеря сознания. Амнезия, классическая. Только в средневековье, по-видимому, не было амнезии. Любопытный вариант. Теперь, рассеянность. Скажите, миссис Бенсон, вы не замечали рассеянности?
Я задумалась.
– Нет. Скорее была какая-то вялость, когда мы ехали в такси из «Бельвю». Потом он прилег отдохнуть. А ночью исчез и вернулся после полуночи. И в ту же ночь мистер Перес… умер.
– Вялость? Очень возможно. – Доктор Райхман закрыл свою ручку колпачком.
– Неужели у него… то, о чем говорил Дон Педро?
Я не смогла заставить себя сказать «одержимость», как будто одно произнесение этого слова немедленно погружало меня в мир столоверчения, эктоплазмы и спиритических труб.
– Лучше, скажем, ослабление личности, вследствие процесса вытеснения.
У меня появилась надежда избавиться от спиритических труб.
– То, что издавна получило название одержимость или демонического сомнамбулизма, – добавил он.
Последняя фраза окончательно сбила меня с толку. На ум пришли воющие демоны, открывающиеся гробы, белые саваны. У меня возникло ощущение, что один из нас не в себе. Или я плохо расслышала, или исследования магии завели доктора чересчур далеко. Я вспомнила, как Эрика говорила ему: «Ты погубишь в себе психиатра».
Но все же доктор Райхман, сидя в большом кресле и соединив кончики свих холеных пальцев, выглядел таким здоровым, разумным, доброжелательным. И вместо того, чтобы найти повод для ухода, я спокойно спросила:
– Но разве такое бывает на самом деле?
– Да, случаи известны, – невозмутимо ответил доктор, словно речь шла о чем-то самом обыкновенном.
Он встал и, обойдя вокруг стола, подошел к книжным полкам.
– У этого явления давняя история.
Он коснулся большой книги в переплете из телячьей кожи.
– Впервые, насколько мне известно, оно упоминается в вавилонских клинописях. На глиняных табличках записаны заклинания для душ умерших, вселившихся в живых людей. После падения Вавилона эти верования перешли в иудаизм и оттуда – в христианство. Вероятно, Мм известны средневековые истории о том, как все обитатели монастыря или приюта становились одержимыми бесами.
Он прошел вдоль полки и похлопал по корешкам другой серии книг.
– То же самое происходило на берегах Нила. Египетские жрецы считались искусными экзорцистами. Здесь работы Харнака, Вилкена, Сета. В конце эллинического периода даже греки оказались подвержены такому недугу. Известны описания одержимых у Лукиана и Филострата. И, наконец, третью параллель мы наблюдаем в долине Инда. Вот здесь переводы с санскрита. Как видите, одержимость – достаточно распространенное явление.
– Но это было давно.
– До того, как воссияла наша цивилизация с ее безопасными спичками, автомобилями и кока-колой?
Он улыбнулся.
– Что ж, давайте перейдем к настоящему. – Доктор Райхман перешел к другой книжной полке. – Здесь материалы по Африке. Миссионеры и этнологи сообщают об одержимости духами: «Бабаку», «Будах», «Я-нкома».
Он выдвинул деревянный ящичек и достал какую-то рукопись.
– Это – докторская диссертация по философии, посвященная одержимости духами животных. Ее автор – молодой шведский антрополог, работающий в Нью-Йоркском университете. Я беседовал с ним, и он рассказал об одном случае в Центральной Африке. Некий старик лежал, затаившись в траве, и набрасывался на прохожих, нанося им тяжелые увечья. Старик утверждал, будто в него вселился дух льва. Банту в Камеруне бывают одержимы духами мертвых и силами зла. В людей из племени Ба-ронга в Южной Африке вселяются духи зулусов.
Он немного помолчал, потом взглянул на меня с лукавой улыбкой:
– Те были очень давно, а эти – просто примитивные африканцы? Хорошо, возьмем теперь Азию.
Он вновь обратился к книжным полкам.
– Вот Индия. Огромное количество сведений. Следующий том – об острове Бали. Там очень сложная картина. Балинезийцев терроризируют не только свои местные духи, но еще яванские, полинезийские и китайские. В Японии встречается главным образом одержимость духами животных. Но в Китае мы снова находим наш случай – одержимость духами недавно умерших. Тут есть две книги на эту тему. Одна очень редкая: «Одержимость демоном» Джона Невиуса, который лет сорок занимался миссионерской деятельностью. Он пишет об одержимости как о повседневном явлении.
Доктор Райхман взглянул на меня.
– Слишком далекие страны? Тогда давайте возьмем «Принципы психологии» Уильяма Джеймса. Он пишет о четырнадцатилетней девочке, жившей в прозаичном городке Иллинойса. В нее вселился дух соседской дочери, которая умерла в приюте для сумасшедших. А вот и поближе к нам – Нью-Йорк. Кузнец, одержимый духом умершего парня. Этот случай описан около ста лет назад неким доктором Грэем в «Нью-Йоркском журнале» и повторяется в книге Бастиана. Вся следующая полка – современная американская литература, посвященная описанию подобных феноменов.
Всматриваясь в корешки книг, он неожиданно объявил:
– Но теперь мы переходим к главному. Одержимость духами умерших в бассейне Карибского моря. Крупнейший специалист – доктор Миал Сингх из Тринидада. И, к счастью, сегодня он прибыл в Соединенные Штаты, чтобы читать лекции по тропической ботанике. После нашего с вами разговора я сразу позвонил ему. Теперь он ждет нас.
Я изумленно ждала, что последует дальше.
– Он остановился на Бродвее, в отеле «Сен-Жермен», – продолжал доктор Райхман. – Мы сможем дойти туда минут за десять.
«Сен-Жермен» оказался одним из пришедших в упадок бродвейских отелей, населенных эмигрантами, которые прибыли в Соединенные Штаты в XX веке. Когда мы подошли к дверям огромного здания, расположенного между «Деликатесами Хоймана» и кинотеатром, где показывают старые фильмы, оттуда вышли две пожилые дамы и студент-талмудист.
Доктор Райхман в своем приталенном костюме с галстуком от Брончини выглядел здесь немного экзотично. Но, похоже, это его ничуть не смущало. Пока он говорил по внутреннему телефону, я огляделась. Неопрятный вестибюль с потертыми креслами и ржавеющей кадкой, в которой когда-то росла гевейя, произвел на меня угнетающее впечатление, почему-то напомнив события сегодняшнего дня в Эль-Баррио.
Тягостное ощущение возрастало, пока мы поднимались в клетке старого шумного лифта. На четвертом этаже мы бродили по щербатому паркету, разглядывая номера дверей, пока усиливающийся запах керри не привел нас к жилищу доктора Сингха.
Он встретил нас в дверях с британской пунктуальностью, этот худощавый человек лет шестидесяти в светло-голубой чалме. Доктор Сингх, несомненно, получил образование в Англии (в Кембридже, как я узнала позже). Его отец был преуспевающим индийским купцом, жившим в Порт-оф-Спейне. Однако здесь, в «Сен-Жермене», ничто не напоминало о роскоши, столь характерной для торговых князьков.
Доктор Сингх провел нас в комнату с высоким потолком, выходящую окнами на Бродвей. Ее обстановку составляли прогнувшиеся стулья, старые секретер и камин, переделанный в газовую печь. На столе у окна стояла плитка, на которой готовилось какое-то кушанье, источавшее запах керри. Вероятно, он выключил ее только что. В углу под балдахином виднелась кровать, замаскированная под диван с помощью мадрасского ситцевого покрывала.
Первые несколько минут доктор готовил на плитке мятный чай и угощал нас печеньем из кунжута. Затем доктор Сингх сел напротив меня и сказал:
– Я слышал, у вас неприятности.
Доктор Райхман кивнул мне, и, чувствуя себя, словно ребенок, которого специально нарядили и заставили что-то декламировать перед компанией взрослых, я еще раз выложила свою историю. Если я что-то пропускала или останавливалась, чтобы вспомнить, доктор Райхман тут же приходил мне на помощь.
Когда я закончила, наступила тишина. Доктор Сингх сделал глоток мятного чая и спросил:
– Не слишком сладко для вас?
Чай действительно оказался чересчур сладким, но я с отчаянной решимостью глотала его, пока доктор Райхман, почувствовав, что вежливость соблюдена, не открыл дискуссию.
– Мне кажется, мероприятие в «ботанике» весьма любопытно. Образ Святого Маркоса, ром, пение.
– Да, – согласился доктор Сингх, – это белла-белла, «круг силы», баллада с ответами и танцующий одержимый юноша. Такие обряды совершают, чтобы возмутить дух умершего.
– Но баллада – это что-то французское. Значит, мы имеем дело с вуду? – спросила я. И совершила ошибку.
Доктор Сингх взглянул на меня с интересом, и у меня замерло сердце. Джоул был на время забыт, и он занялся моим просвещением.
– Вуду, более точно Водан, – начал он, – нельзя смешивать с Обеа или Эспиритизмо. То, что случилось с вашим братом, не имеет отношения к Водану, который представляет собой магическое действо, совершаемое совместно жрецом и жрицей в присутствии священного фетиша. Водан завезен в Новый Свет представителями африканских племен Йоруба и Дагомеи, и распространился в основном на Гаити.
– Ясно, – кивнула я. Но я ошиблась, полагая, что теперь мы наконец займемся Джоулом.
– Обеа – это особая магия, распространенная у племен Ибо, Поно и Корманти. Она основана на заклинаниях, заговорах и общении с духами умерших с помощью различных наркотических средств. Магия Обеа распространилась по всем островам Карибского моря, и у пуэрториканцев смешалось с их Эспиритизмо. Подпоясывание шарфом танцующего одержимого, питье рома, пение – все это признаки Обеа.
Подозревая, что лекция еще только начинается, я сделала отчаянную попытку вернуться к интересующей меня теме.
– Может, мне действительно поможет экзорцизм Дона Педро?
Наступила неловкая тишина. Доктор Сингх созерцал свой мятный чай, доктор, Райхман жевал «сезамовое»[21] печенье. И я пошла еще дальше.
– По-моему, танец белла-белла – то же самое. И когда я уходила, Дон Педро попросил меня привести Джоула. Что это, как не экзорцизм?
Доктор Сингх поднял голову. К моему удивлению, его приятное лицо пылало негодованием.
– Для практики Обеа не нужно ни собачьих зубов, ни тыкв, ни ящериц. Дон Педро – шарлатан. Тряпье, бутылки, грязь из могил, – продолжал он с презрением. – Практика истинного Обеа основана на занятиях с квалифицированным учителем.
Я затаила дыхание. Мне показалось, что известный специалист по тропической ботанике и есть один из таких учителей.
Между тем доктор Райхман внезапно оживился.
– Дорогая миссис Бенсон, к сожалению, не все так просто. В истории экзорцизма слишком много неудач. Часто он не только усиливает страдания одержимого, но подвергает большой опасности и самого жреца, изгоняющего духа. Например, хорошо известен случай в Лудуне, где сразу несколько экзорцистов стали одержимыми. И один из них, кажется отец Транквилль, умер в горячке. Даже зрители могут пострадать. Изгнание духов считалось опасным во все эпохи и у всех народов.
– Что же будет с Джоулом? – спросила я.
И поскольку доктор Райхман медлил, я снова ощутила тревогу, подозревая, что он хочет уйти от ответа. Но беспокойство о Джоуле заставило меня проявить настойчивость.
– Доктор Райхман, вы сами верите в то, что Джоулом владеет дух Тонио?
Трудно уклониться от короткого грубого вопроса. Доктор Райхман поставил свою чашку с мятным чаем и заговорил, осторожно подбирая слова:
– Я полагаю, здесь мы имеем дело со случаем вытеснения, формирующего ядро психастенической кристаллизации. Очевидно, идея одержимости, существующая в обществе, которому принадлежит жертва, определяет интерпретацию такого вытеснения.
Я попыталась подступиться к этой семантической галиматье с осторожностью фермера, решившего посостязаться в остроумии с балаганным зазывалой. Как я ни прикидывала, выходило, что доктор Райхман считает состояние Джоула лишь психическим заболеванием.
Но доктор Сингх, похоже, остался недоволен.
– Не могли бы вы сказать, как эта интересная теория объясняет парапсихические феномены, связанные с одержимостью? – осведомился он. За изысканной вежливостью, очевидно, скрывалось глубокое разочарование. – Голос духа может сильно отличаться от голоса жертвы. Иногда одержимые говорят на неизвестном им языке, как в нашем случае.
– То, что юноша говорил по-испански, – не такое уж чудо, – возразил доктор Райхман, – он провел некоторое время в Танжере. К тому же он жил в пуэрториканском районе. Подсознание – великая вещь. С его помощью человек может выучить язык и даже не будет об этом подозревать. Известен случай с горничной, неожиданно заговорившей на беглом иврите. Оказалось, что она несколько лет назад работала у одного филолога.
– Затем ясновидение и телепатия, – невозмутимо продолжал доктор Сингх, – я сам был свидетелем танца белла-белла, во время которого одержимый левитировал. Правда, все закончилось трагически. Пение на минуту прервалось, что всегда опасно; в результате он налетел на стену и сломал себе шею.
Воцарилась напряженная тишина, словно между двумя экспертами, каждый из которых лелеял свою собственную теорию, внезапно выросла непроницаемая стена. Я уже встречалась с таким явлением. Но Джоул был не абстракцией, а моим горячо любимым братом.
Мы вежливо простились с доктором Сингхом. Но у меня сердце сжималось от страха.
Когда мы возвращались в большой многоквартирный дом напротив планетария, начало смеркаться, и доктор Райхман принялся меня ободрять.
– Вытеснение, порождающее вторую личность, встречается отнюдь не так редко, как вы могли бы подумать, моя дорогая. Подобные случаи известны, и пациенты выздоравливали.
Он со старомодной галантностью помог мне сойти с тротуара.
– Не волнуйтесь, мы не будем заниматься песнопениями и резать петухов. Мы проведем современное психиатрическое лечение. Прежде всего исследуем причину. Обычно это – чувство вины, возникшее после какого-нибудь проступка в детстве, иногда совсем глупого.
– Как вы думаете, он мог убить Шерри?
В сумерках я не видела лица доктора, но он сочувственно пожал мою руку.
– Ja, это мы и должны установить. Но, разумеется, ни о какой тюрьме не может быть и речи. В худшем случае ему грозит лишь опека.
– «Маттеаван»? – Так называлась государственная клиника для больных преступников. Боюсь, мой тон был слишком горьким.
– Дорогая моя, сейчас мы только обсуждаем ваше предположение. Но это не исключено. Мы должны отдавать себе отчет в серьезности ситуации. Если ваш брат совершил такое действие – он болен, но также и опасен.
«Опасен, Боже мой, да, опасен», – пронеслось у меня в голове. Если Джоул убил Шерри, он, несомненно, опасен.
– Вы не должны видеться с ним до тех нор, пока он не будет госпитализирован.
– Как это… произойдет?
– Обо всем позаботится доктор Лоренц. Я тоже хотел бы остаться в качестве консультанта. И не только из сочувствия к вам. Этот случай представляет собой очень большой интерес. Но я никак не могу. У меня билет в Лиму на одиннадцать часов. Там меня встречает коллега, который имеет доступ к curanderos.[22] И его время весьма ограничено. Он получил субсидию от Перуанского правительства и уезжает изучать племена Тьерра-дель-Руэго.
– Понимаю, – кивнула я, когда мы проходили мимо компании людей, выгуливающих собак.
Я попыталась дозвониться в квартиру Эрики. Никто не отвечал. Я позвонила к ней в клинику, но застала только секретаршу. Когда я сказала, что дело неотложное, секретарша спросила мой номер, чтобы Эрика могла мне перезвонить. Что я могла ей сказать? Что у меня нет номера? Я повесила трубку и села. Глядя на своих детей и большую черную овчарку, я ощущала себя чем-то вроде предводительницы цыганского табора. Барон усложнял мои проблемы. С ним мы не могли пойти в ресторан, и тем более в кино.
Мысль о том, что мне придется бродить по городу с этим караваном, приводила меня в ужас.
Но я не могла отослать их к Теду без надлежащих объяснений. А Тед и так уже был недоволен пребыванием Джоула в нашем доме и мог принять какое-нибудь радикальное решение – например, вызвать полицию.
Внезапно я вспомнила про Ганса Райхмана. Мне удалось сходить к справочному столу и вернуться обратно, прежде чем кто-нибудь успел занять телефон. Доктор Райхман сразу же снял трубку.
Среднеевропейская baraka действовала даже на расстоянии. Когда он вспомнил нашу встречу в Парк-Бернете и спросил о моей семье, я немедленно начала расслабляться. Но о том, где сейчас Эрика, он точно не знал.
– Кажется, сегодня Эрика едет в госпиталь «Роклэнд-Стэйт». Она пишет книгу о шизофрении, вызванной наркотиками, и ее заинтересовал какой-то молодой музыкант.
Доктор Райхман понятия не имел, когда она вернется.
Опасаясь, как бы он не повесил трубку, я торопливо поведала ему рассказ детей вперемешку с бессвязными подробностями шабаша в «ботанике». Сочувствие доктора уступило месте деловитости, когда он узнал подробности. Наконец он несколько озадаченно произнес:
– Да, есть такой брухо по имени Дон Педро, который владеет «ботаникой» в Испанском Гарлеме.
– И у него есть ожерелье из собачьих зубов, – добавила я.
– Вы ходили к нему на сеанс?
– Я не знала, что это можно так назвать. Они плясали и пили ром. У одного человека был припадок. И они изгоняли из моего брата духа умершего.
– Это то, что называют одержимостью, – заметил он, как мне показалось, несколько удивленно.
– Но ведь такого не может быть на самом деле?
– Знаете что, приходите сюда, и мы все обсудим.
– Я с детьми.
– И вам негде их оставить?
– Это не так просто. И еще, у меня овчарка.
Он вздохнул.
– Ведите всех. И, пожалуйста, приходите скорее. У меня есть кое-какие соображения.
Ганс Райхман был одним из тех психиатров старой школы, которые через много лет после гитлеровского режима еще населяли Уэст-Сайд. Презирая стекло и хромированный металл современных кабинетов на Парк-авеню, они обитали в больших темных комнатах с огромными комодами и шкафами Они не держали молодых энергичных секретарш. Пожилые дамы, которые открывали дверь посетителям и готовили пищу, оказывались кузинами из Берлина или Вены.
Седая экономка, книжные полки от пола до потолка и чудовищная мебель произвели тягостное впечатление на моих современных американских детей. Кэрри и Питер сидели вплотную друг к другу на черном кожаном диване, украдкой поглядывая на тибетские мандалы и шаманские бубны из Монголии. Даже Барон лежал у ног детей совершенно спокойно.
Когда экономка принесла поднос с черным хлебом, сливочным сыром, шнит-луком и красной икрой, доктор Райхман, чтобы разрядить обстановку, стал рассказывать о своей предстоящей поездке в Перу.
– Сегодня вечером я лечу в Лиму, а потом проеду по прибрежным городам. Меня интересуют случаи «мосуэло».
– А что это такое? – вежливо осведомился Питер.
– «Мосуэло» – это магический испуг. Существует поверье, что, когда жертва напугана, ее душа оставляет тело. Этот синдром распространен по всей Латинской Америке. Индейские parcheros лечат его… – Доктор Райхман с увлечением продолжал. Но я слушала не очень внимательно. Меня волновали другие проблемы.
Я немного успокоилась, когда дети отправились покупать собачьи консервы для Барона, и доктор Райхман пригласил меня в свой кабинет.
Снова книжные полки, кожаная кушетка, гигантских размеров стол. Расположившись в своем кресле с высокой спинкой, доктор стал похож на далай-ламу.
Он указал мне на кресло возле стола, потом соединил концы пальцев и ободряюще кивнул, словно предлагая исповедаться.
Я начала с той февральской ночи, когда нашла Джоула лежавшим на мексиканском ковре, потом рассказала о «Бельвю», о том, как Джоул спускался по лианам, о его дне рождения. Во время моего рассказа о смерти Тонио сомкнутые пальцы разошлись, и доктор схватил ручку. Когда я дошла до сеанса в «ботанике», они уже писал, не отрываясь.
В заключение я упомянула слова Джоула о том, что он не желает идти в темноту.
– Ja,[20] – произнес доктор, рассматривая свои заметки. Когда он поднял глаза, я увидела, что они горели точно так же, как при описании «мосуэло».
– Скажите, не изменялись ли черты его лица в день рождения?
Я попыталась вспомнить, как выглядел в ту ночь Джоул. Он раскраснелся. Но ничего особенного я не заметила. Меня тогда беспокоило лишь то, что он выпил слишком много шампанского. Потом я вспомнила, как странно двигалось лицо Джоула в тот вечер, когда он лежал на полу в своей квартире.
– Нет, – ответила я, – только в тот первый раз в его квартире.
– А вы не замечали долгие вздохи, странную икоту?
– По телефону он икал. А потом нет. Правда, я помню, что он вздыхал.
Доктор Райхман снова заглянул в блокнот.
– Потеря сознания. Амнезия, классическая. Только в средневековье, по-видимому, не было амнезии. Любопытный вариант. Теперь, рассеянность. Скажите, миссис Бенсон, вы не замечали рассеянности?
Я задумалась.
– Нет. Скорее была какая-то вялость, когда мы ехали в такси из «Бельвю». Потом он прилег отдохнуть. А ночью исчез и вернулся после полуночи. И в ту же ночь мистер Перес… умер.
– Вялость? Очень возможно. – Доктор Райхман закрыл свою ручку колпачком.
– Неужели у него… то, о чем говорил Дон Педро?
Я не смогла заставить себя сказать «одержимость», как будто одно произнесение этого слова немедленно погружало меня в мир столоверчения, эктоплазмы и спиритических труб.
– Лучше, скажем, ослабление личности, вследствие процесса вытеснения.
У меня появилась надежда избавиться от спиритических труб.
– То, что издавна получило название одержимость или демонического сомнамбулизма, – добавил он.
Последняя фраза окончательно сбила меня с толку. На ум пришли воющие демоны, открывающиеся гробы, белые саваны. У меня возникло ощущение, что один из нас не в себе. Или я плохо расслышала, или исследования магии завели доктора чересчур далеко. Я вспомнила, как Эрика говорила ему: «Ты погубишь в себе психиатра».
Но все же доктор Райхман, сидя в большом кресле и соединив кончики свих холеных пальцев, выглядел таким здоровым, разумным, доброжелательным. И вместо того, чтобы найти повод для ухода, я спокойно спросила:
– Но разве такое бывает на самом деле?
– Да, случаи известны, – невозмутимо ответил доктор, словно речь шла о чем-то самом обыкновенном.
Он встал и, обойдя вокруг стола, подошел к книжным полкам.
– У этого явления давняя история.
Он коснулся большой книги в переплете из телячьей кожи.
– Впервые, насколько мне известно, оно упоминается в вавилонских клинописях. На глиняных табличках записаны заклинания для душ умерших, вселившихся в живых людей. После падения Вавилона эти верования перешли в иудаизм и оттуда – в христианство. Вероятно, Мм известны средневековые истории о том, как все обитатели монастыря или приюта становились одержимыми бесами.
Он прошел вдоль полки и похлопал по корешкам другой серии книг.
– То же самое происходило на берегах Нила. Египетские жрецы считались искусными экзорцистами. Здесь работы Харнака, Вилкена, Сета. В конце эллинического периода даже греки оказались подвержены такому недугу. Известны описания одержимых у Лукиана и Филострата. И, наконец, третью параллель мы наблюдаем в долине Инда. Вот здесь переводы с санскрита. Как видите, одержимость – достаточно распространенное явление.
– Но это было давно.
– До того, как воссияла наша цивилизация с ее безопасными спичками, автомобилями и кока-колой?
Он улыбнулся.
– Что ж, давайте перейдем к настоящему. – Доктор Райхман перешел к другой книжной полке. – Здесь материалы по Африке. Миссионеры и этнологи сообщают об одержимости духами: «Бабаку», «Будах», «Я-нкома».
Он выдвинул деревянный ящичек и достал какую-то рукопись.
– Это – докторская диссертация по философии, посвященная одержимости духами животных. Ее автор – молодой шведский антрополог, работающий в Нью-Йоркском университете. Я беседовал с ним, и он рассказал об одном случае в Центральной Африке. Некий старик лежал, затаившись в траве, и набрасывался на прохожих, нанося им тяжелые увечья. Старик утверждал, будто в него вселился дух льва. Банту в Камеруне бывают одержимы духами мертвых и силами зла. В людей из племени Ба-ронга в Южной Африке вселяются духи зулусов.
Он немного помолчал, потом взглянул на меня с лукавой улыбкой:
– Те были очень давно, а эти – просто примитивные африканцы? Хорошо, возьмем теперь Азию.
Он вновь обратился к книжным полкам.
– Вот Индия. Огромное количество сведений. Следующий том – об острове Бали. Там очень сложная картина. Балинезийцев терроризируют не только свои местные духи, но еще яванские, полинезийские и китайские. В Японии встречается главным образом одержимость духами животных. Но в Китае мы снова находим наш случай – одержимость духами недавно умерших. Тут есть две книги на эту тему. Одна очень редкая: «Одержимость демоном» Джона Невиуса, который лет сорок занимался миссионерской деятельностью. Он пишет об одержимости как о повседневном явлении.
Доктор Райхман взглянул на меня.
– Слишком далекие страны? Тогда давайте возьмем «Принципы психологии» Уильяма Джеймса. Он пишет о четырнадцатилетней девочке, жившей в прозаичном городке Иллинойса. В нее вселился дух соседской дочери, которая умерла в приюте для сумасшедших. А вот и поближе к нам – Нью-Йорк. Кузнец, одержимый духом умершего парня. Этот случай описан около ста лет назад неким доктором Грэем в «Нью-Йоркском журнале» и повторяется в книге Бастиана. Вся следующая полка – современная американская литература, посвященная описанию подобных феноменов.
Всматриваясь в корешки книг, он неожиданно объявил:
– Но теперь мы переходим к главному. Одержимость духами умерших в бассейне Карибского моря. Крупнейший специалист – доктор Миал Сингх из Тринидада. И, к счастью, сегодня он прибыл в Соединенные Штаты, чтобы читать лекции по тропической ботанике. После нашего с вами разговора я сразу позвонил ему. Теперь он ждет нас.
Я изумленно ждала, что последует дальше.
– Он остановился на Бродвее, в отеле «Сен-Жермен», – продолжал доктор Райхман. – Мы сможем дойти туда минут за десять.
«Сен-Жермен» оказался одним из пришедших в упадок бродвейских отелей, населенных эмигрантами, которые прибыли в Соединенные Штаты в XX веке. Когда мы подошли к дверям огромного здания, расположенного между «Деликатесами Хоймана» и кинотеатром, где показывают старые фильмы, оттуда вышли две пожилые дамы и студент-талмудист.
Доктор Райхман в своем приталенном костюме с галстуком от Брончини выглядел здесь немного экзотично. Но, похоже, это его ничуть не смущало. Пока он говорил по внутреннему телефону, я огляделась. Неопрятный вестибюль с потертыми креслами и ржавеющей кадкой, в которой когда-то росла гевейя, произвел на меня угнетающее впечатление, почему-то напомнив события сегодняшнего дня в Эль-Баррио.
Тягостное ощущение возрастало, пока мы поднимались в клетке старого шумного лифта. На четвертом этаже мы бродили по щербатому паркету, разглядывая номера дверей, пока усиливающийся запах керри не привел нас к жилищу доктора Сингха.
Он встретил нас в дверях с британской пунктуальностью, этот худощавый человек лет шестидесяти в светло-голубой чалме. Доктор Сингх, несомненно, получил образование в Англии (в Кембридже, как я узнала позже). Его отец был преуспевающим индийским купцом, жившим в Порт-оф-Спейне. Однако здесь, в «Сен-Жермене», ничто не напоминало о роскоши, столь характерной для торговых князьков.
Доктор Сингх провел нас в комнату с высоким потолком, выходящую окнами на Бродвей. Ее обстановку составляли прогнувшиеся стулья, старые секретер и камин, переделанный в газовую печь. На столе у окна стояла плитка, на которой готовилось какое-то кушанье, источавшее запах керри. Вероятно, он выключил ее только что. В углу под балдахином виднелась кровать, замаскированная под диван с помощью мадрасского ситцевого покрывала.
Первые несколько минут доктор готовил на плитке мятный чай и угощал нас печеньем из кунжута. Затем доктор Сингх сел напротив меня и сказал:
– Я слышал, у вас неприятности.
Доктор Райхман кивнул мне, и, чувствуя себя, словно ребенок, которого специально нарядили и заставили что-то декламировать перед компанией взрослых, я еще раз выложила свою историю. Если я что-то пропускала или останавливалась, чтобы вспомнить, доктор Райхман тут же приходил мне на помощь.
Когда я закончила, наступила тишина. Доктор Сингх сделал глоток мятного чая и спросил:
– Не слишком сладко для вас?
Чай действительно оказался чересчур сладким, но я с отчаянной решимостью глотала его, пока доктор Райхман, почувствовав, что вежливость соблюдена, не открыл дискуссию.
– Мне кажется, мероприятие в «ботанике» весьма любопытно. Образ Святого Маркоса, ром, пение.
– Да, – согласился доктор Сингх, – это белла-белла, «круг силы», баллада с ответами и танцующий одержимый юноша. Такие обряды совершают, чтобы возмутить дух умершего.
– Но баллада – это что-то французское. Значит, мы имеем дело с вуду? – спросила я. И совершила ошибку.
Доктор Сингх взглянул на меня с интересом, и у меня замерло сердце. Джоул был на время забыт, и он занялся моим просвещением.
– Вуду, более точно Водан, – начал он, – нельзя смешивать с Обеа или Эспиритизмо. То, что случилось с вашим братом, не имеет отношения к Водану, который представляет собой магическое действо, совершаемое совместно жрецом и жрицей в присутствии священного фетиша. Водан завезен в Новый Свет представителями африканских племен Йоруба и Дагомеи, и распространился в основном на Гаити.
– Ясно, – кивнула я. Но я ошиблась, полагая, что теперь мы наконец займемся Джоулом.
– Обеа – это особая магия, распространенная у племен Ибо, Поно и Корманти. Она основана на заклинаниях, заговорах и общении с духами умерших с помощью различных наркотических средств. Магия Обеа распространилась по всем островам Карибского моря, и у пуэрториканцев смешалось с их Эспиритизмо. Подпоясывание шарфом танцующего одержимого, питье рома, пение – все это признаки Обеа.
Подозревая, что лекция еще только начинается, я сделала отчаянную попытку вернуться к интересующей меня теме.
– Может, мне действительно поможет экзорцизм Дона Педро?
Наступила неловкая тишина. Доктор Сингх созерцал свой мятный чай, доктор, Райхман жевал «сезамовое»[21] печенье. И я пошла еще дальше.
– По-моему, танец белла-белла – то же самое. И когда я уходила, Дон Педро попросил меня привести Джоула. Что это, как не экзорцизм?
Доктор Сингх поднял голову. К моему удивлению, его приятное лицо пылало негодованием.
– Для практики Обеа не нужно ни собачьих зубов, ни тыкв, ни ящериц. Дон Педро – шарлатан. Тряпье, бутылки, грязь из могил, – продолжал он с презрением. – Практика истинного Обеа основана на занятиях с квалифицированным учителем.
Я затаила дыхание. Мне показалось, что известный специалист по тропической ботанике и есть один из таких учителей.
Между тем доктор Райхман внезапно оживился.
– Дорогая миссис Бенсон, к сожалению, не все так просто. В истории экзорцизма слишком много неудач. Часто он не только усиливает страдания одержимого, но подвергает большой опасности и самого жреца, изгоняющего духа. Например, хорошо известен случай в Лудуне, где сразу несколько экзорцистов стали одержимыми. И один из них, кажется отец Транквилль, умер в горячке. Даже зрители могут пострадать. Изгнание духов считалось опасным во все эпохи и у всех народов.
– Что же будет с Джоулом? – спросила я.
И поскольку доктор Райхман медлил, я снова ощутила тревогу, подозревая, что он хочет уйти от ответа. Но беспокойство о Джоуле заставило меня проявить настойчивость.
– Доктор Райхман, вы сами верите в то, что Джоулом владеет дух Тонио?
Трудно уклониться от короткого грубого вопроса. Доктор Райхман поставил свою чашку с мятным чаем и заговорил, осторожно подбирая слова:
– Я полагаю, здесь мы имеем дело со случаем вытеснения, формирующего ядро психастенической кристаллизации. Очевидно, идея одержимости, существующая в обществе, которому принадлежит жертва, определяет интерпретацию такого вытеснения.
Я попыталась подступиться к этой семантической галиматье с осторожностью фермера, решившего посостязаться в остроумии с балаганным зазывалой. Как я ни прикидывала, выходило, что доктор Райхман считает состояние Джоула лишь психическим заболеванием.
Но доктор Сингх, похоже, остался недоволен.
– Не могли бы вы сказать, как эта интересная теория объясняет парапсихические феномены, связанные с одержимостью? – осведомился он. За изысканной вежливостью, очевидно, скрывалось глубокое разочарование. – Голос духа может сильно отличаться от голоса жертвы. Иногда одержимые говорят на неизвестном им языке, как в нашем случае.
– То, что юноша говорил по-испански, – не такое уж чудо, – возразил доктор Райхман, – он провел некоторое время в Танжере. К тому же он жил в пуэрториканском районе. Подсознание – великая вещь. С его помощью человек может выучить язык и даже не будет об этом подозревать. Известен случай с горничной, неожиданно заговорившей на беглом иврите. Оказалось, что она несколько лет назад работала у одного филолога.
– Затем ясновидение и телепатия, – невозмутимо продолжал доктор Сингх, – я сам был свидетелем танца белла-белла, во время которого одержимый левитировал. Правда, все закончилось трагически. Пение на минуту прервалось, что всегда опасно; в результате он налетел на стену и сломал себе шею.
Воцарилась напряженная тишина, словно между двумя экспертами, каждый из которых лелеял свою собственную теорию, внезапно выросла непроницаемая стена. Я уже встречалась с таким явлением. Но Джоул был не абстракцией, а моим горячо любимым братом.
Мы вежливо простились с доктором Сингхом. Но у меня сердце сжималось от страха.
Когда мы возвращались в большой многоквартирный дом напротив планетария, начало смеркаться, и доктор Райхман принялся меня ободрять.
– Вытеснение, порождающее вторую личность, встречается отнюдь не так редко, как вы могли бы подумать, моя дорогая. Подобные случаи известны, и пациенты выздоравливали.
Он со старомодной галантностью помог мне сойти с тротуара.
– Не волнуйтесь, мы не будем заниматься песнопениями и резать петухов. Мы проведем современное психиатрическое лечение. Прежде всего исследуем причину. Обычно это – чувство вины, возникшее после какого-нибудь проступка в детстве, иногда совсем глупого.
– Как вы думаете, он мог убить Шерри?
В сумерках я не видела лица доктора, но он сочувственно пожал мою руку.
– Ja, это мы и должны установить. Но, разумеется, ни о какой тюрьме не может быть и речи. В худшем случае ему грозит лишь опека.
– «Маттеаван»? – Так называлась государственная клиника для больных преступников. Боюсь, мой тон был слишком горьким.
– Дорогая моя, сейчас мы только обсуждаем ваше предположение. Но это не исключено. Мы должны отдавать себе отчет в серьезности ситуации. Если ваш брат совершил такое действие – он болен, но также и опасен.
«Опасен, Боже мой, да, опасен», – пронеслось у меня в голове. Если Джоул убил Шерри, он, несомненно, опасен.
– Вы не должны видеться с ним до тех нор, пока он не будет госпитализирован.
– Как это… произойдет?
– Обо всем позаботится доктор Лоренц. Я тоже хотел бы остаться в качестве консультанта. И не только из сочувствия к вам. Этот случай представляет собой очень большой интерес. Но я никак не могу. У меня билет в Лиму на одиннадцать часов. Там меня встречает коллега, который имеет доступ к curanderos.[22] И его время весьма ограничено. Он получил субсидию от Перуанского правительства и уезжает изучать племена Тьерра-дель-Руэго.
– Понимаю, – кивнула я, когда мы проходили мимо компании людей, выгуливающих собак.