Страница:
В ретроспективе очевидно, что наиболее существенные результаты были достигнуты не на основе реализации предвоенных агентурных позиций в Западной Европе и Германии, а в итоге подготовленных и осуществленных акций уже в ходе войны. При этом залогом успеха в операциях по стратегической дезинформации противника было тесное взаимодействие органов военной разведки и НКВД и привлечение к ним квалифицированных специалистов высшего уровня из Генерального штаба. Все это способствовало тому, что материалы о таких операциях, к примеру, о радиоигре «Монастырь», используются ныне американскими и нашими спецслужбами в качестве учебных материалов.
Конечно, неправильно было бы представлять, что у советской разведки были сплошные достижения. Абвер и гестапо нанесли разведорганам НКВД и Наркомата обороны серьезный урон. Помимо гибели ценных агентов и оперработников в Западной Европе в 1941–1943 годах, советские органы госбезопасности потеряли в результате действий немецкой контрразведки целый ряд руководителей резидентур. Среди погибших были видные сотрудники советской разведки: Каминский (он при попытке ареста застрелился) — один из создателей «Красной капеллы» в Германии. В 1942 году в Афганистане погиб Фридтуд, знаменитый вербовщик Григулевича. Он вместе с Алахвердовым проводил операцию по нейтрализации немецких агентов. Виктор Лягин (резидент в Херсоне и Николаеве, накануне войны заместитель начальника Разведуправления НКВД), заброшенный в тыл врага, был схвачен немцами и расстрелян: никого не выдав, он отказался бежать, так как ему пришлось бы бросить своего раненого радиста. Иван Кудря (резидент в Смоленске и Киеве, его подготовкой занималась моя мама) проник в агентурную сеть абвера и передал важную информацию в Москву, до того как его предали. Владимир Молодцов (резидент в Одессе, был схвачен румынами). Суд над ним и его группой получил большую огласку. Об этом процессе писала вся румынская пресса. Когда его и членов группы приговорили к расстрелу, председатель суда предложил им подать апелляцию королю Румынии с просьбой о помиловании. Молодцов ответил* никогда не станет просить пощады у врага и не обратится с подобным прошением к главе иностранного государства, солдаты которого топчут нашу землю.
Лягину, Молодцову, Кузнецову после войны было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
К званию Героя Советского Союза были представлены офицеры-партизаны Морозов, Колесников, подпольщики Гефт, Гордиенко и многие другие. Ю. Колесников только через 50 лет получил звание Героя Российской Федерации в связи с полувековым юбилеем Победы над фашистской Германией. Не получили, как я уже выше отмечал, свои награды участники операции «Березино» и погибшие герои норвежского Сопротивления. Но наш святой долг воздать должное всем погибшим разведчикам, партизанам и антифашистам, тем, кто не был в должной мере отмечен в войну и послевоенные годы.
Будучи уже совсем старым человеком (он прожил почти девяносто лет), отец всегда с гордостью вспоминал годы Великой Отечественной войны, считая, что в них проявился великий дух всего нашего народа, вся его огромная воля к свободе. О своих омсбоновцах он иначе и не говорил, как только в превосходной степени, называя их всех Героями, Молодцами, Людьми Долга и Чести. Он высоко оценивал вклад в победу партизан и подпольщиков, особенно — белорусов. И очень горевал по тем, кому не довелось дожить до Победы.
Окончание войны до сих пор живет в памяти как грандиозное событие, разом смывшее у многих все сомнения относительно мудрости руководства страны. Героические и трагические события минувшего, людские потери и даже массовые репрессии — все это казалось оправданным перед лицом Великой Победы над Гитлером.
Мой отец, вспоминая о тех днях, описывал, в частности, большой прием в Георгиевском зале Кремля:
«Я удостоился чести сидеть за одним столом с заместителем начальника Генштаба генералом Штеменко, начальником Разведывательного управления НКВД Фитиным, начальником Разведуправления Генштаба генералом Ильичевым, начальником армейской разведки генерал-полковником Кузнецовым. Помню, как Сталин подошел к нашему столу, приветствуя Исакова, потерявшего ногу во время немецкой бомбежки в 1942 году на Кавказе, и произнес тост в его честь. Исаков не мог выйти перед такой аудиторией на костылях, и нас всех до глубины души растрогал сталинский жест. Мы чувствовали себя его детьми и наследниками. Подчеркнутое внимание Сталина к молодым генералам и адмиралам показывало, что будущее страны он связывал с нашим поколением».
Уроки войны свидетельствуют, что советская разведка никогда не играла роли самостоятельного инструмента как военной, так и мирной большой политики. Лишь реализуя указания руководства государства в период минувшей войны, она сыграла существенную роль в выводе из войны Финляндии и Румынии, стратегической дезинформации германского командования. Несомненна также ее большая помощь в развитии партизанского движения, инициативной постановке вопроса о развитии в Советском Союзе работ по атомной энергии.
Глава 18
Конечно, неправильно было бы представлять, что у советской разведки были сплошные достижения. Абвер и гестапо нанесли разведорганам НКВД и Наркомата обороны серьезный урон. Помимо гибели ценных агентов и оперработников в Западной Европе в 1941–1943 годах, советские органы госбезопасности потеряли в результате действий немецкой контрразведки целый ряд руководителей резидентур. Среди погибших были видные сотрудники советской разведки: Каминский (он при попытке ареста застрелился) — один из создателей «Красной капеллы» в Германии. В 1942 году в Афганистане погиб Фридтуд, знаменитый вербовщик Григулевича. Он вместе с Алахвердовым проводил операцию по нейтрализации немецких агентов. Виктор Лягин (резидент в Херсоне и Николаеве, накануне войны заместитель начальника Разведуправления НКВД), заброшенный в тыл врага, был схвачен немцами и расстрелян: никого не выдав, он отказался бежать, так как ему пришлось бы бросить своего раненого радиста. Иван Кудря (резидент в Смоленске и Киеве, его подготовкой занималась моя мама) проник в агентурную сеть абвера и передал важную информацию в Москву, до того как его предали. Владимир Молодцов (резидент в Одессе, был схвачен румынами). Суд над ним и его группой получил большую огласку. Об этом процессе писала вся румынская пресса. Когда его и членов группы приговорили к расстрелу, председатель суда предложил им подать апелляцию королю Румынии с просьбой о помиловании. Молодцов ответил* никогда не станет просить пощады у врага и не обратится с подобным прошением к главе иностранного государства, солдаты которого топчут нашу землю.
Лягину, Молодцову, Кузнецову после войны было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
К званию Героя Советского Союза были представлены офицеры-партизаны Морозов, Колесников, подпольщики Гефт, Гордиенко и многие другие. Ю. Колесников только через 50 лет получил звание Героя Российской Федерации в связи с полувековым юбилеем Победы над фашистской Германией. Не получили, как я уже выше отмечал, свои награды участники операции «Березино» и погибшие герои норвежского Сопротивления. Но наш святой долг воздать должное всем погибшим разведчикам, партизанам и антифашистам, тем, кто не был в должной мере отмечен в войну и послевоенные годы.
Будучи уже совсем старым человеком (он прожил почти девяносто лет), отец всегда с гордостью вспоминал годы Великой Отечественной войны, считая, что в них проявился великий дух всего нашего народа, вся его огромная воля к свободе. О своих омсбоновцах он иначе и не говорил, как только в превосходной степени, называя их всех Героями, Молодцами, Людьми Долга и Чести. Он высоко оценивал вклад в победу партизан и подпольщиков, особенно — белорусов. И очень горевал по тем, кому не довелось дожить до Победы.
Окончание войны до сих пор живет в памяти как грандиозное событие, разом смывшее у многих все сомнения относительно мудрости руководства страны. Героические и трагические события минувшего, людские потери и даже массовые репрессии — все это казалось оправданным перед лицом Великой Победы над Гитлером.
Мой отец, вспоминая о тех днях, описывал, в частности, большой прием в Георгиевском зале Кремля:
«Я удостоился чести сидеть за одним столом с заместителем начальника Генштаба генералом Штеменко, начальником Разведывательного управления НКВД Фитиным, начальником Разведуправления Генштаба генералом Ильичевым, начальником армейской разведки генерал-полковником Кузнецовым. Помню, как Сталин подошел к нашему столу, приветствуя Исакова, потерявшего ногу во время немецкой бомбежки в 1942 году на Кавказе, и произнес тост в его честь. Исаков не мог выйти перед такой аудиторией на костылях, и нас всех до глубины души растрогал сталинский жест. Мы чувствовали себя его детьми и наследниками. Подчеркнутое внимание Сталина к молодым генералам и адмиралам показывало, что будущее страны он связывал с нашим поколением».
Уроки войны свидетельствуют, что советская разведка никогда не играла роли самостоятельного инструмента как военной, так и мирной большой политики. Лишь реализуя указания руководства государства в период минувшей войны, она сыграла существенную роль в выводе из войны Финляндии и Румынии, стратегической дезинформации германского командования. Несомненна также ее большая помощь в развитии партизанского движения, инициативной постановке вопроса о развитии в Советском Союзе работ по атомной энергии.
Глава 18
АТОМНЫЙ ШПИОНАЖ
В музее ВНИИ экспериментальной физики в бывшем секретном Арзамасе-16, ныне Сарове, есть уникальный экспонат — корпус первой советской атомной бомбы, которая была взорвана на Семипалатинском полигоне 29 августа 1949 года. Проект создания первой бомбы в условиях совершеннейшей секретности назывался «Реактивные двигатели специальные». Сами ученые-атомщики окрестили этот проект по-другому — «Реактивные двигатели Сталина». Но прижилось иное — «Россия делает сама».
История создания советской атомной бомбы до сих пор имеет немало «белых пятен». В печати уже неоднократно шли дискуссии о том, кто внес больший вклад в разработку отечественной ядерной бомбы — ученые-ядерщики или разведчики. Поскольку остаются неясности, то, видимо, и в дальнейшем будет немало разговоров по этому поводу.
Сегодня существуют две диаметрально противоположные точки зрения на проблему советского атомного шпионажа. Сторонники первой считают, что ученых Запада и США, имеющих отношение к созданию американской атомной бомбы, можно обвинить в шпионаже в пользу Советского Союза. Сторонники второй точки зрения утверждают, что подобные высказывания — ложь и клевета. Но при этом и те и другие то ли в силу незнания, то ли по какой-то иной причине совершенно обходят молчанием главное — наличие в советских архивах сотен работ западных ученых, таких, как Р. Оппенгеймер, Э. Ферми, Л. Сцилард и других, посвященных атомной проблеме. Эти документы докладывались на научно-техническом совете Спецкомитета правительства СССР по атомной проблеме.
Любому человеку, связанному с разведкой, должно быть ясно, что без помощи специальных служб просто невозможно получить секретные документы, каковыми являются работы западных ученых. Уяснив это, можно смело говорить о том, что при создании атомной бомбы в СССР использовался весь тот научный потенциал, который был уже накоплен на Западе. И спор по поводу ого кто внес больший вклад в разработку отечественной ядерной бомбы, ведется в таком случае не с адекватных позиций. Не надо кого-то обвинять в шпионаже, а нужно, видимо, говорить о том, что советская разведка использовала возможности, открывшиеся в связи с выходом близких ей людей, ее агентов на ведущие научные круги Запада.
Мой отец в своих воспоминаниях высказался о решающей роли советской разведки в получении атомных секретов. Причем он утверждает, что их она получала от таких известных ученых, как Р. Оппенгеймер, Э. Ферми, Л. Сцилард. Однако эту точку зрения пытались опровергнуть. В частности, Служба внешней разведки России в лице своего пресс-бюро заявила, что это не соответствует действительности.
Тем не менее материалы, информация о которых сейчас становится известной, во все большей степени подтверждают тот факт, что именитые физики мира помогали СССР в создании атомного оружия, считая, что сокрытие этих секретов может привести к ядерной войне, к мировому диктату одной страны.
Чем больше в печати появляется публикаций об атомной бомбе, тем все явственнее возникают вопросы, ответы на которые могут многое прояснить. Как случилось, что из святая святых лаборатории в Лос-Аламосе, где велась работа над американской атомной бомбой, уплывала совершенно секретная информация? Каким образом это происходило? Появление новых свидетельств, например, полковника Владимира Барковского, причастного к добыванию атомных секретов, о том, что иностранные ученые передавали секретную информацию совершенно бескорыстно, наводит еще на один вопрос: почему они так поступали? Не было ли между учеными мира какой-то неформальной договоренности по поводу обмена информацией, касающейся атомной бомбы? А может быть, у ученого сообщества существовала сверхидея — использовать атомную бомбу, атомную энергию для создания международного правительства, причем ведущую роль в нем должны играть ученые? Иллюзия? Как знать… По крайней мере, точку в истории создания атомной бомбы ох как рано ставить.
Но прежде чем ответить на эти вопросы, есть смысл уточнить, что собой представляла американская атомная программа и кто ее реализовывал. Сегодня практически об этом все известно до деталей. Благополучный и удаленный от театра военных действий Американский континент собрал тогда многих известных ученых. Образно говоря, в результате эмиграции европейских ученых в США была достигнута научная «критическая масса», которая так необходима для ядерного взрыва. В годы второй мировой войны в США оказались А. Эйнштейн, Э. Ферми, Л. Сцилард, Э. Теллер, X. Бете, Дм. Франк, Ю. Вигнер, В. Вайскопф, П. Дебай и другие крупнейшие ученые, так или иначе занимавшиеся решением этой задачи. В 1943 году в Америку прибыл Нильс Бор, который консультировал американцев по урановой проблеме.
13 августа 1942 года администрация США утвердила «Манхэттенский проект» как организацию и план деятельности по разработке и производству атомной бомбы. Проект — колоссальный комплекс организационных, научно-исследовательских, конструкторских и промышленно-технологических работ, направленных на создание первых образцов атомного оружия. Щедрое финансирование позволило масштабно и всесторонне развернуть дело. К его осуществлению было привлечено больше людей, чем в ряды экспедиционного корпуса Эйзенхауэра во время высадки союзнических войск в Северной Франции в 1944 году. Американцы затратили на этот проект в тысячу раз больше, чем в свое время получили на ядерные исследования немецкие ученые.
Службу безопасности проекта возглавил Борис Паш, сын митрополита Русской Православной Церкви в США, известный своей непримиримостью к Советской России.
Разработать конструкцию атомной бомбы было поручено Р. Оппенгеймеру. Вместе с небольшой группой физиков-теоретиков он работал в Калифорнийском университете в Беркли. Его же назначили и директором одного из проектов, так называемого «Y». Комитет по военной политике далеко не единодушно поддержал кандидатуру Оппенгеймера. Непримиримым противником его назначения был и начальник службы безопасности проекта Б. Паш.
По мнению представителей спецслужб, в прошлом у Оппенгеймера было слишком много «темных пятен». Речь шла о его связи с «левыми» организациями. Оппенгеймер длительное время был близок с Джейн Тейлок, дочерью профессора английской литературы в Калифорнийском университете, коммунисткой по политическим убеждениям. Эти отношения сохранились и после того, как он женился на Катрин Гаррисон — вдове опять-таки коммуниста — и начал работать в зоне «Y». Оппенгеймер стал и руководителем известной теперь всему миру Лoc-Аламосской национальной лаборатории, где за колючей проволокой создавалась атомная бомба.
В лаборатории буквально свирепствовала служба безопасности. Каждый отдел исследовательского коллектива работал, абсолютно не зная, что делают другие. Стратегия в области обеспечения секретности, по признанию руководителя «Манхэттенского проекта» генерала Лесли Гровса, сводилась к трем основным задачам: «предотвратить попадание в руки к немцам сведений о нашей программе; сделать все возможное для того, чтобы применение бомбы в войне было полностью неожиданным для противника, и, насколько это возможно, сохранить в тайне от русских наши открытия и детали наших проектов и заводов». Как известно, решить третью задачу американцам так и не удалось.
В конце 1941 или в начале 1942 года было начато дело «Энормас» — разработка отделения научно-технической разведки органов госбезопасности СССР. «Энормас» в переводе с английского означает «громадный». Под этим словом подразумевалось устройство немыслимой силы. Так была закодирована разработка, касающаяся ядерного оружия.
Реализация этого дела имела несколько стадий. На первой не только мы, но и американцы, и англичане не очень верили в практическую возможность решения проблемы создания урановой бомбы. В материалах «Энормас» немало сомнений участников этого проекта — американцев и англичан.
Недоверчиво воспринимали разведывательную информацию по этой проблеме и руководители Советского Союза. В частности, на одном из донесений тогдашнему начальнику отделения научно-технической разведки НКГБ СССР Л. Квасникову Лаврентий Берия написал: «Не верю я вашему Антону. По-моему; не то он нам сообщает… Политические аспекты атомной бомбы, изложенные в ш/т (шифротелеграмме), прошу перепроверить через Вашингтон».
Первоначальные заключения наших специалистов по проекту «Энормас» были отрицательными. И не потому, что не признавалось научное значение этой проблемы, а потому, что отрицалась практическая возможность решения ее. И лишь в 1944 году разработка «Энормас» в советской разведке стала приоритетной. К этому времени уже появилась достоверная информация, оцененная И. Курчатовым, что американцы ведут систематическую и серьезнейшую работу не в области теоретических исследований по атомной бомбе, а по инженерному решению этой проблемы.
Дело «Энормас» таит в себе секреты, которые смогли бы пролить свет на то, как удалось выйти на таких ученых, как Р. Оппенгеймер и Э. Ферми, как внедрились наши разведчики в научные круги Запада, как использовались при этом коминтерновские связи и контакты с учеными еврейской национальности. А ведь известно, что именно под этим соусом удалось создать общий фон благоприятного отношения западных ученых и специалистов к вопросам, связанным с развитием ядерных исследований в Советском Союзе.
Не секрет, что первая информация о ядерной реакции, которую удалось осуществить в Чикаго итальянскому физику Э. Ферми в 1942 году, была получена из научных кругов, близких к Оппенгеймеру. А добыл ее бывший работник Коминтерна и бывший секретарь Н. Крупской, наш резидент в Калифорнии Г. Хейфец. Он в свое время проинформировал Москву и о том, что разработка атомного оружия перешла в практическую плоскость. У него к тому времени уже был налажен контакт с Оппенгеймером и его окружением. Дело в том, что семья Оппенгеймера, в частности его брат, была тесно связана с нелегальной группой Компартии США на Западном побережье.
Одним из мест нелегальных контактов и встреч был салон мадам Брамсон в Сан-Франциско. Для нашей разведки сочувствующие коммунисты были одним из источников приобретения ценных людей и знакомств. Именно в салоне мадам Брамсон и произошла встреча Хейфеца с Оппенгеймером. Во время ее ученый рассказал, что Германия может опередить союзников в создании атомной бомбы. Он также поведал, что еще в 1939 году Альберт Эйнштейн обратился к президенту США Рузвельту с секретным письмом, в котором обратил его внимание на необходимость изучения возможностей атомной энергии для создания мощного оружия. Оппенгеймер был расстроен тем, что быстрой реакции на это письмо не последовало.
Салон мадам Брамсон существовал с 1936 по 1942 год. Наша страна поддерживала его. Хейфец передавал деньги на его финансирование. Но и мадам Брамсон была не бедной, а даже наоборот — весьма состоятельной дамой.
В поставке атомной информации велика заслуга и нашего разведчика Семена Марковича Семенова, который в свое время добыл секреты производства пенициллина. Это его разыскивают журналисты и не могут найти! Семенов использовал в своей работе эмигрантские и еврейские круги в США. Именно он вербовал Мориса Коэна, который широкой общественности больше известен под именем Питера Крогера. Особую роль в добывании атомных секретов сыграл Сергей Николаевич Курнаков. Бывший офицер Белой армии, видный деятель русской эмиграции в США, он перешел на работу в ОГПУ. В 1946 году вернулся на родину. Именно Курнаков вышел на научные круги, имеющие отношение и к разработке атомной бомбы. Сергей Николаевич хотя и знал, что находится в сфере внимания американской контрразведки, практически открыто заваливался на прием к ведущим американским физикам и устанавливал с ними соответствующие отношения.
В деле «Энормас» есть и такой секрет, как исчезновение из него нескольких десятков страниц. Почему они исчезли? Кто их изъял? Что это за документы?
Первые сведения об участии советской разведки в создании ядерного оружия начали просачиваться в прессу слабенькими ручейками. Только недавно информация хлынула настоящим потоком. Одна сенсация захлестывала другую. То оказывается, наши ученые просто скопировали американскую бомбу по материалам, полученным с помощью наших разведчиков, то утверждается, что в их руки попали не только схемы, но и готовое «изделие» американского производства, не взорвавшееся в Японии в 1945 году. При всем многообразии выдвинутых версий делается один вывод — ничего собственного в атомном оружии мы не имеем. И в таком случае искать подлинных творцов ядерной бомбы — дело бессмысленное.
Такой вывод возник, думается, не случайно. В условиях, когда сведения о ядерном оружии — истории его рождения, центрах и людях, его создавших, этапах развития — носили сверхсекретный характер, у основной массы наших сограждан сложилось представление о том, что кто-то что-то и где-то делает, в результате чего обороноспособность страны обеспечена. Но кто, где именно и какой ценой — об этом практически никто не знал.
Наиболее известное дело, касающееся атомного шпионажа, — дело Клауса Фукса, одного из разработчиков «Манхэттенского проекта». Фукс родился в Германии в семье лютеранского священника. Блестяще закончив гимназию, поступил в Лейпцигский университет (математика и теоретическая физика). Его преподавателями были нобелевские лауреаты Гейзенберг и Френкель. В Лейпциге Фукс стал членом социал-демократической партии. В 1933 году после прихода к власти фашистов эмигрировал сначала во Францию, потом — в Англию.
В 1941 году он был допущен к сверхсекретным работам, связанным с созданием атомного оружия. В декабре 1943 года по приглашению Р. Оппенгеймера, активного сторонника широкого привлечения специалистов-ядерщиков, работающих в Англии, к реализации американского атомного проекта, Фукс приехал в Нью-Йорк в составе британской научной миссии и с января 1944 года был включен в число разработчиков «Манхэттенского проекта». С августа 1944 по июнь 1946 года он работал в американском ядерном центре в Лос-Аламосе.
В конце 1949 года спецслужбы Англии получили доказательства контактов К. Фукса с представителями советской разведки. 2 февраля 1950 года он был арестован. Предъявленное ему обвинение гласило, что в период между 1943 и 1947 годом он, по крайней мере, четыре раза передавал неизвестному лицу информацию о секретных атомных исследованиях. Генеральный прокурор Англии, главный обвинитель на процессе Шоукросс, раскрыл это неизвестное лицо, заявив, что Фукс передавал атомные секреты «агентам советского правительства». Фукс передал нам материал о взрывном устройстве атомной бомбы, над чем работал в качестве одного из конструкторов. 1 марта 1950 года он был осужден на 14 лет.
Кто же был тем «агентом советского правительства», кому Фукс передавал атомные секреты? Фукс вышел сначала на крупнейшего деятеля международного коммунистического движения Ю. Кучински, который был прекрасно известен английским властям и работал в одной из английских спецслужб — оценивал военно-экономический потенциал фашистской Германии. О своей встрече с Фуксом Кучински сообщил советскому послу в Англии И. Майскому, который, в свою очередь, решил не перепоручать связи с Фуксом НКВД — он был в плохих отношениях с резидентом НКВД в Англии А. Горским, а обратился к военному атташе Кремеру. Так была установлена постоянная связь с Фуксом.
Известно, что Фукс встречался с Соней Кучински, родственницей Кучинского, которая являлась агентом советской военной разведки. И это происходило в то время, когда Соня находилась в поле зрения английской спецслужбы, о ней знали, что она советская разведчица, находилась в советской резидентуре в Швейцарии, откуда перебралась в Англию.
Англичанам удалось внедрить в советскую разведывательную сеть в Швейцарии своего крупного агента Джима Хэнберна, который сумел почти полностью нейтрализовать и провалить всю нашу «Красную капеллу» в Швейцарии.
Сегодня можно рассуждать и спорить о том, знала ли английская разведка о встрече Фукса с Кучински или нет. Не исключено, что ее контакты тщательно анализировались. Ее связь с Фуксом, возможно, была зафиксирована. А что, если английская разведка была заинтересована в том, чтобы Советскому Союзу стало известно о работах над атомной бомбой в США?
Любопытны в этом отношении для анализа и такие детали. Судебный процесс над Фуксом носил сверхспринтерский характер разбирательства. Суд состоялся 1 марта 1950 года и длился всего полтора часа. Неожиданной для такого дела была и мера наказания. Суд не поддался искушению покарать Фукса по статье «измена родине». Небезынтересно вспомнить, что английская сторона отвергла притязания американцев на передачу дела Фукса в суд США, так же как и предложение директора ФБР Гувера об оказании помощи в разбирательстве. Чем объяснить такую позицию? Не тем ли, что американцы практически полностью закрыли для англичан информацию о ядерных разработках?
Эпизод с Фуксом диктует необходимость совершенно по-новому взглянуть на все, что произошло. История с английским агентом Джимом Хэнберном, выход Фукса на Соню Кучински, которая находилась под колпаком английской контрразведки, молниеносный суд над Фуксом — всего этого историки разведки почему-то не хотят замечать. Без анализа же этих фактов и событий, без поиска новых доказательств и свидетельств трудно отмести зерна от плевел, определить мотивы, толкавшие ученых Запада передавать Москве атомные секреты. И в этом отношении кое-какой свет проливают шифротелеграммы резидентуры советской разведки, которые направлялись из США в Москву с информацией об атомной бомбе, и директивы из Москвы своим агентам.
Послания наших разведчиков, которые активно добывали атомные секреты в 40-е годы, расшифровали американцы в 1952–1953 годах. У нас они не публиковались. Их содержание стало известно лишь недавно. Они подтверждают очень важную роль русской эмиграции, подлинных патриотов России в получении особо секретных документов об атомной бомбе. В этих документах прослеживается и связь агентов советской разведки с видными деятелями западной науки, в частности с Р. Оппенгеймером. Можно, видимо, спорить о том, насколько адекватно были расшифрованы документы, но то, что они точно указывают на связь людей, окружавших Оппенгеймера, и на его связь с агентами советской разведки, бесспорно.
Вот директива из Москвы. Датирована она 17 февраля 1945 года. В ней агенту Гурону предписывается немедленно установить контакт с агентом Векселем и с руководством американского атомного проекта.
Еще одна телеграмма от 21 марта 1945 года. Адресована она Антону — резиденту научно-технической разведки в Нью-Йорке Л. Квасникову. Оппенгеймер по этому документу проходит как директор «индейской резервации», то есть Лос-Аламосской лаборатории, и как Вексель, то есть не как агент, а как источник информации по атомной бомбе. Причем несколько раз он назван как директор атомного проекта.
А вот текст дешифрованной телеграммы, отправленной из США в Москву 29 января 1945 года Виктору, то есть начальнику советской разведки П. М. Фитину. Документ содержит информацию о том, что по каналам Американской коммунистической партии, а также по каналам связи Бюро соотечественников американской организации помощи России в годы войны идет активная проверка крупных ученых, участвующих в выполнении американского атомного проекта.
Эта исключительно важная информация получена от агента, которому присвоен псевдоним Молодой — Млад. Позднее Млад будет фигурировать как источник информации о первом испытательном взрыве атомной бомбы. Его дневниковые записи хранятся в литерном деле «Энормас» в архиве советской разведки.
В шифротелеграммах встречается агент под кличками Бек и Кавалерист. Его подлинное имя — Сергей Николаевич Курнаков. Это тот самый Курнаков, который создал агентурную сеть среди эмигрантов в США. Например, в шифротелеграмме от 12 ноября 1944 года, отправленной в Москву, указывается на контакты Бека с учеными Гарвардского университета Т. Холлом и его сыном, где проводились теоретические исследования и разработки, связанные с атомной бомбой, и на то, как ему удалось привлечь к получению секретных материалов активистов движения помощи России в годы войны.
История создания советской атомной бомбы до сих пор имеет немало «белых пятен». В печати уже неоднократно шли дискуссии о том, кто внес больший вклад в разработку отечественной ядерной бомбы — ученые-ядерщики или разведчики. Поскольку остаются неясности, то, видимо, и в дальнейшем будет немало разговоров по этому поводу.
Сегодня существуют две диаметрально противоположные точки зрения на проблему советского атомного шпионажа. Сторонники первой считают, что ученых Запада и США, имеющих отношение к созданию американской атомной бомбы, можно обвинить в шпионаже в пользу Советского Союза. Сторонники второй точки зрения утверждают, что подобные высказывания — ложь и клевета. Но при этом и те и другие то ли в силу незнания, то ли по какой-то иной причине совершенно обходят молчанием главное — наличие в советских архивах сотен работ западных ученых, таких, как Р. Оппенгеймер, Э. Ферми, Л. Сцилард и других, посвященных атомной проблеме. Эти документы докладывались на научно-техническом совете Спецкомитета правительства СССР по атомной проблеме.
Любому человеку, связанному с разведкой, должно быть ясно, что без помощи специальных служб просто невозможно получить секретные документы, каковыми являются работы западных ученых. Уяснив это, можно смело говорить о том, что при создании атомной бомбы в СССР использовался весь тот научный потенциал, который был уже накоплен на Западе. И спор по поводу ого кто внес больший вклад в разработку отечественной ядерной бомбы, ведется в таком случае не с адекватных позиций. Не надо кого-то обвинять в шпионаже, а нужно, видимо, говорить о том, что советская разведка использовала возможности, открывшиеся в связи с выходом близких ей людей, ее агентов на ведущие научные круги Запада.
Мой отец в своих воспоминаниях высказался о решающей роли советской разведки в получении атомных секретов. Причем он утверждает, что их она получала от таких известных ученых, как Р. Оппенгеймер, Э. Ферми, Л. Сцилард. Однако эту точку зрения пытались опровергнуть. В частности, Служба внешней разведки России в лице своего пресс-бюро заявила, что это не соответствует действительности.
Тем не менее материалы, информация о которых сейчас становится известной, во все большей степени подтверждают тот факт, что именитые физики мира помогали СССР в создании атомного оружия, считая, что сокрытие этих секретов может привести к ядерной войне, к мировому диктату одной страны.
Чем больше в печати появляется публикаций об атомной бомбе, тем все явственнее возникают вопросы, ответы на которые могут многое прояснить. Как случилось, что из святая святых лаборатории в Лос-Аламосе, где велась работа над американской атомной бомбой, уплывала совершенно секретная информация? Каким образом это происходило? Появление новых свидетельств, например, полковника Владимира Барковского, причастного к добыванию атомных секретов, о том, что иностранные ученые передавали секретную информацию совершенно бескорыстно, наводит еще на один вопрос: почему они так поступали? Не было ли между учеными мира какой-то неформальной договоренности по поводу обмена информацией, касающейся атомной бомбы? А может быть, у ученого сообщества существовала сверхидея — использовать атомную бомбу, атомную энергию для создания международного правительства, причем ведущую роль в нем должны играть ученые? Иллюзия? Как знать… По крайней мере, точку в истории создания атомной бомбы ох как рано ставить.
Но прежде чем ответить на эти вопросы, есть смысл уточнить, что собой представляла американская атомная программа и кто ее реализовывал. Сегодня практически об этом все известно до деталей. Благополучный и удаленный от театра военных действий Американский континент собрал тогда многих известных ученых. Образно говоря, в результате эмиграции европейских ученых в США была достигнута научная «критическая масса», которая так необходима для ядерного взрыва. В годы второй мировой войны в США оказались А. Эйнштейн, Э. Ферми, Л. Сцилард, Э. Теллер, X. Бете, Дм. Франк, Ю. Вигнер, В. Вайскопф, П. Дебай и другие крупнейшие ученые, так или иначе занимавшиеся решением этой задачи. В 1943 году в Америку прибыл Нильс Бор, который консультировал американцев по урановой проблеме.
13 августа 1942 года администрация США утвердила «Манхэттенский проект» как организацию и план деятельности по разработке и производству атомной бомбы. Проект — колоссальный комплекс организационных, научно-исследовательских, конструкторских и промышленно-технологических работ, направленных на создание первых образцов атомного оружия. Щедрое финансирование позволило масштабно и всесторонне развернуть дело. К его осуществлению было привлечено больше людей, чем в ряды экспедиционного корпуса Эйзенхауэра во время высадки союзнических войск в Северной Франции в 1944 году. Американцы затратили на этот проект в тысячу раз больше, чем в свое время получили на ядерные исследования немецкие ученые.
Службу безопасности проекта возглавил Борис Паш, сын митрополита Русской Православной Церкви в США, известный своей непримиримостью к Советской России.
Разработать конструкцию атомной бомбы было поручено Р. Оппенгеймеру. Вместе с небольшой группой физиков-теоретиков он работал в Калифорнийском университете в Беркли. Его же назначили и директором одного из проектов, так называемого «Y». Комитет по военной политике далеко не единодушно поддержал кандидатуру Оппенгеймера. Непримиримым противником его назначения был и начальник службы безопасности проекта Б. Паш.
По мнению представителей спецслужб, в прошлом у Оппенгеймера было слишком много «темных пятен». Речь шла о его связи с «левыми» организациями. Оппенгеймер длительное время был близок с Джейн Тейлок, дочерью профессора английской литературы в Калифорнийском университете, коммунисткой по политическим убеждениям. Эти отношения сохранились и после того, как он женился на Катрин Гаррисон — вдове опять-таки коммуниста — и начал работать в зоне «Y». Оппенгеймер стал и руководителем известной теперь всему миру Лoc-Аламосской национальной лаборатории, где за колючей проволокой создавалась атомная бомба.
В лаборатории буквально свирепствовала служба безопасности. Каждый отдел исследовательского коллектива работал, абсолютно не зная, что делают другие. Стратегия в области обеспечения секретности, по признанию руководителя «Манхэттенского проекта» генерала Лесли Гровса, сводилась к трем основным задачам: «предотвратить попадание в руки к немцам сведений о нашей программе; сделать все возможное для того, чтобы применение бомбы в войне было полностью неожиданным для противника, и, насколько это возможно, сохранить в тайне от русских наши открытия и детали наших проектов и заводов». Как известно, решить третью задачу американцам так и не удалось.
В конце 1941 или в начале 1942 года было начато дело «Энормас» — разработка отделения научно-технической разведки органов госбезопасности СССР. «Энормас» в переводе с английского означает «громадный». Под этим словом подразумевалось устройство немыслимой силы. Так была закодирована разработка, касающаяся ядерного оружия.
Реализация этого дела имела несколько стадий. На первой не только мы, но и американцы, и англичане не очень верили в практическую возможность решения проблемы создания урановой бомбы. В материалах «Энормас» немало сомнений участников этого проекта — американцев и англичан.
Недоверчиво воспринимали разведывательную информацию по этой проблеме и руководители Советского Союза. В частности, на одном из донесений тогдашнему начальнику отделения научно-технической разведки НКГБ СССР Л. Квасникову Лаврентий Берия написал: «Не верю я вашему Антону. По-моему; не то он нам сообщает… Политические аспекты атомной бомбы, изложенные в ш/т (шифротелеграмме), прошу перепроверить через Вашингтон».
Первоначальные заключения наших специалистов по проекту «Энормас» были отрицательными. И не потому, что не признавалось научное значение этой проблемы, а потому, что отрицалась практическая возможность решения ее. И лишь в 1944 году разработка «Энормас» в советской разведке стала приоритетной. К этому времени уже появилась достоверная информация, оцененная И. Курчатовым, что американцы ведут систематическую и серьезнейшую работу не в области теоретических исследований по атомной бомбе, а по инженерному решению этой проблемы.
Дело «Энормас» таит в себе секреты, которые смогли бы пролить свет на то, как удалось выйти на таких ученых, как Р. Оппенгеймер и Э. Ферми, как внедрились наши разведчики в научные круги Запада, как использовались при этом коминтерновские связи и контакты с учеными еврейской национальности. А ведь известно, что именно под этим соусом удалось создать общий фон благоприятного отношения западных ученых и специалистов к вопросам, связанным с развитием ядерных исследований в Советском Союзе.
Не секрет, что первая информация о ядерной реакции, которую удалось осуществить в Чикаго итальянскому физику Э. Ферми в 1942 году, была получена из научных кругов, близких к Оппенгеймеру. А добыл ее бывший работник Коминтерна и бывший секретарь Н. Крупской, наш резидент в Калифорнии Г. Хейфец. Он в свое время проинформировал Москву и о том, что разработка атомного оружия перешла в практическую плоскость. У него к тому времени уже был налажен контакт с Оппенгеймером и его окружением. Дело в том, что семья Оппенгеймера, в частности его брат, была тесно связана с нелегальной группой Компартии США на Западном побережье.
Одним из мест нелегальных контактов и встреч был салон мадам Брамсон в Сан-Франциско. Для нашей разведки сочувствующие коммунисты были одним из источников приобретения ценных людей и знакомств. Именно в салоне мадам Брамсон и произошла встреча Хейфеца с Оппенгеймером. Во время ее ученый рассказал, что Германия может опередить союзников в создании атомной бомбы. Он также поведал, что еще в 1939 году Альберт Эйнштейн обратился к президенту США Рузвельту с секретным письмом, в котором обратил его внимание на необходимость изучения возможностей атомной энергии для создания мощного оружия. Оппенгеймер был расстроен тем, что быстрой реакции на это письмо не последовало.
Салон мадам Брамсон существовал с 1936 по 1942 год. Наша страна поддерживала его. Хейфец передавал деньги на его финансирование. Но и мадам Брамсон была не бедной, а даже наоборот — весьма состоятельной дамой.
В поставке атомной информации велика заслуга и нашего разведчика Семена Марковича Семенова, который в свое время добыл секреты производства пенициллина. Это его разыскивают журналисты и не могут найти! Семенов использовал в своей работе эмигрантские и еврейские круги в США. Именно он вербовал Мориса Коэна, который широкой общественности больше известен под именем Питера Крогера. Особую роль в добывании атомных секретов сыграл Сергей Николаевич Курнаков. Бывший офицер Белой армии, видный деятель русской эмиграции в США, он перешел на работу в ОГПУ. В 1946 году вернулся на родину. Именно Курнаков вышел на научные круги, имеющие отношение и к разработке атомной бомбы. Сергей Николаевич хотя и знал, что находится в сфере внимания американской контрразведки, практически открыто заваливался на прием к ведущим американским физикам и устанавливал с ними соответствующие отношения.
В деле «Энормас» есть и такой секрет, как исчезновение из него нескольких десятков страниц. Почему они исчезли? Кто их изъял? Что это за документы?
Первые сведения об участии советской разведки в создании ядерного оружия начали просачиваться в прессу слабенькими ручейками. Только недавно информация хлынула настоящим потоком. Одна сенсация захлестывала другую. То оказывается, наши ученые просто скопировали американскую бомбу по материалам, полученным с помощью наших разведчиков, то утверждается, что в их руки попали не только схемы, но и готовое «изделие» американского производства, не взорвавшееся в Японии в 1945 году. При всем многообразии выдвинутых версий делается один вывод — ничего собственного в атомном оружии мы не имеем. И в таком случае искать подлинных творцов ядерной бомбы — дело бессмысленное.
Такой вывод возник, думается, не случайно. В условиях, когда сведения о ядерном оружии — истории его рождения, центрах и людях, его создавших, этапах развития — носили сверхсекретный характер, у основной массы наших сограждан сложилось представление о том, что кто-то что-то и где-то делает, в результате чего обороноспособность страны обеспечена. Но кто, где именно и какой ценой — об этом практически никто не знал.
Наиболее известное дело, касающееся атомного шпионажа, — дело Клауса Фукса, одного из разработчиков «Манхэттенского проекта». Фукс родился в Германии в семье лютеранского священника. Блестяще закончив гимназию, поступил в Лейпцигский университет (математика и теоретическая физика). Его преподавателями были нобелевские лауреаты Гейзенберг и Френкель. В Лейпциге Фукс стал членом социал-демократической партии. В 1933 году после прихода к власти фашистов эмигрировал сначала во Францию, потом — в Англию.
В 1941 году он был допущен к сверхсекретным работам, связанным с созданием атомного оружия. В декабре 1943 года по приглашению Р. Оппенгеймера, активного сторонника широкого привлечения специалистов-ядерщиков, работающих в Англии, к реализации американского атомного проекта, Фукс приехал в Нью-Йорк в составе британской научной миссии и с января 1944 года был включен в число разработчиков «Манхэттенского проекта». С августа 1944 по июнь 1946 года он работал в американском ядерном центре в Лос-Аламосе.
В конце 1949 года спецслужбы Англии получили доказательства контактов К. Фукса с представителями советской разведки. 2 февраля 1950 года он был арестован. Предъявленное ему обвинение гласило, что в период между 1943 и 1947 годом он, по крайней мере, четыре раза передавал неизвестному лицу информацию о секретных атомных исследованиях. Генеральный прокурор Англии, главный обвинитель на процессе Шоукросс, раскрыл это неизвестное лицо, заявив, что Фукс передавал атомные секреты «агентам советского правительства». Фукс передал нам материал о взрывном устройстве атомной бомбы, над чем работал в качестве одного из конструкторов. 1 марта 1950 года он был осужден на 14 лет.
Кто же был тем «агентом советского правительства», кому Фукс передавал атомные секреты? Фукс вышел сначала на крупнейшего деятеля международного коммунистического движения Ю. Кучински, который был прекрасно известен английским властям и работал в одной из английских спецслужб — оценивал военно-экономический потенциал фашистской Германии. О своей встрече с Фуксом Кучински сообщил советскому послу в Англии И. Майскому, который, в свою очередь, решил не перепоручать связи с Фуксом НКВД — он был в плохих отношениях с резидентом НКВД в Англии А. Горским, а обратился к военному атташе Кремеру. Так была установлена постоянная связь с Фуксом.
Известно, что Фукс встречался с Соней Кучински, родственницей Кучинского, которая являлась агентом советской военной разведки. И это происходило в то время, когда Соня находилась в поле зрения английской спецслужбы, о ней знали, что она советская разведчица, находилась в советской резидентуре в Швейцарии, откуда перебралась в Англию.
Англичанам удалось внедрить в советскую разведывательную сеть в Швейцарии своего крупного агента Джима Хэнберна, который сумел почти полностью нейтрализовать и провалить всю нашу «Красную капеллу» в Швейцарии.
Сегодня можно рассуждать и спорить о том, знала ли английская разведка о встрече Фукса с Кучински или нет. Не исключено, что ее контакты тщательно анализировались. Ее связь с Фуксом, возможно, была зафиксирована. А что, если английская разведка была заинтересована в том, чтобы Советскому Союзу стало известно о работах над атомной бомбой в США?
Любопытны в этом отношении для анализа и такие детали. Судебный процесс над Фуксом носил сверхспринтерский характер разбирательства. Суд состоялся 1 марта 1950 года и длился всего полтора часа. Неожиданной для такого дела была и мера наказания. Суд не поддался искушению покарать Фукса по статье «измена родине». Небезынтересно вспомнить, что английская сторона отвергла притязания американцев на передачу дела Фукса в суд США, так же как и предложение директора ФБР Гувера об оказании помощи в разбирательстве. Чем объяснить такую позицию? Не тем ли, что американцы практически полностью закрыли для англичан информацию о ядерных разработках?
Эпизод с Фуксом диктует необходимость совершенно по-новому взглянуть на все, что произошло. История с английским агентом Джимом Хэнберном, выход Фукса на Соню Кучински, которая находилась под колпаком английской контрразведки, молниеносный суд над Фуксом — всего этого историки разведки почему-то не хотят замечать. Без анализа же этих фактов и событий, без поиска новых доказательств и свидетельств трудно отмести зерна от плевел, определить мотивы, толкавшие ученых Запада передавать Москве атомные секреты. И в этом отношении кое-какой свет проливают шифротелеграммы резидентуры советской разведки, которые направлялись из США в Москву с информацией об атомной бомбе, и директивы из Москвы своим агентам.
Послания наших разведчиков, которые активно добывали атомные секреты в 40-е годы, расшифровали американцы в 1952–1953 годах. У нас они не публиковались. Их содержание стало известно лишь недавно. Они подтверждают очень важную роль русской эмиграции, подлинных патриотов России в получении особо секретных документов об атомной бомбе. В этих документах прослеживается и связь агентов советской разведки с видными деятелями западной науки, в частности с Р. Оппенгеймером. Можно, видимо, спорить о том, насколько адекватно были расшифрованы документы, но то, что они точно указывают на связь людей, окружавших Оппенгеймера, и на его связь с агентами советской разведки, бесспорно.
Вот директива из Москвы. Датирована она 17 февраля 1945 года. В ней агенту Гурону предписывается немедленно установить контакт с агентом Векселем и с руководством американского атомного проекта.
Еще одна телеграмма от 21 марта 1945 года. Адресована она Антону — резиденту научно-технической разведки в Нью-Йорке Л. Квасникову. Оппенгеймер по этому документу проходит как директор «индейской резервации», то есть Лос-Аламосской лаборатории, и как Вексель, то есть не как агент, а как источник информации по атомной бомбе. Причем несколько раз он назван как директор атомного проекта.
А вот текст дешифрованной телеграммы, отправленной из США в Москву 29 января 1945 года Виктору, то есть начальнику советской разведки П. М. Фитину. Документ содержит информацию о том, что по каналам Американской коммунистической партии, а также по каналам связи Бюро соотечественников американской организации помощи России в годы войны идет активная проверка крупных ученых, участвующих в выполнении американского атомного проекта.
Эта исключительно важная информация получена от агента, которому присвоен псевдоним Молодой — Млад. Позднее Млад будет фигурировать как источник информации о первом испытательном взрыве атомной бомбы. Его дневниковые записи хранятся в литерном деле «Энормас» в архиве советской разведки.
В шифротелеграммах встречается агент под кличками Бек и Кавалерист. Его подлинное имя — Сергей Николаевич Курнаков. Это тот самый Курнаков, который создал агентурную сеть среди эмигрантов в США. Например, в шифротелеграмме от 12 ноября 1944 года, отправленной в Москву, указывается на контакты Бека с учеными Гарвардского университета Т. Холлом и его сыном, где проводились теоретические исследования и разработки, связанные с атомной бомбой, и на то, как ему удалось привлечь к получению секретных материалов активистов движения помощи России в годы войны.