Страница:
В то же время появление у США летом 1945 года нового мощного оружия массового уничтожения — атомной бомбы — создавало условия для быстрого пересмотра решений «Большой тройки», которые устраивали западных союзников до тех пор, пока СССР нес основную тяжесть войны с гитлеровской Германией и был готов помочь в победе над милитаристской Японией. 5 марта
1946 года бывший премьер-министр Англии У. Черчилль, выступая в городе Фултоне (штат Миссури) в присутствии президента США Г. Трумэна, объявил о том, что Европу разделил «железный занавес», опустившийся от Балтики до Адриатики.
Он призвал к объединению сил Запада против СССР и изменению положения за «железным занавесом».
Перемена в расстановке сил в мире была отмечена и бывшими верноподданными Гитлера, оставшимися на бывшей оккупированной территории. Таких оставалось немало, несмотря на их срочное массовое бегство из этих стран до прихода советских войск, а затем массовые аресты среди коллаборационистов, проведенные НКВД.
По оценке историков Р. Мисиунаса и Р. Таагепера, в Прибалтике советский контроль над территорией был частичным и поверхностным. В лесах было много разрозненных групп немцев, балтийских частей германской армии, литовских националистических партизан, а также эстонских ветеранов финской армии, которые выступали и против немцев, и против русских… В период наивысшего подъема в их рядах участвовало от 0,5 до 1 процента всего населения. В Литве к весне 1945 года около 30 тысяч вооруженных людей бродили в лесах. Косвенные данные по Латвии позволяют предположить, что в период максимального подъема вооруженного сопротивления в лесах находилось от 10 до 15 тысяч человек. Схожее положение было и в Эстонии, где «лесное братство» временами насчитывало до 10 тысяч человек.
Анализируя состав участников подпольных вооруженных отрядов в Прибалтике, Р. Мисиунас и Р. Таагепера отмечают, что первая волна состояла из вольных или невольных сообщников Германии и служащих немецкой армии, участников антигерманского национального подполья и бывших членов финской армии (в Эстонии). Совершенно очевидно, что первая группа, упомянутая двумя авторами, была самой многочисленной в составе населения Прибалтики. Ветеранов армии Маннергейма насчитывалось несколько тысяч. Что же касается «антигерманского национального подполья», то за время оккупации их активность ограничивалась распространением литературы в своем кругу, и вряд ли эта группа могла представлять боевую силу.
«Вскоре, — по словам двух историков, — к ним присоединились люди, бежавшие от призыва в Красную Армию, и дезертиры. Новые пополнения были результатом недовольства перераспределением земли и других социальных перестроек».
Социальной базой нелегальных вооруженных формирований явились те слои общества, которые в наибольшей степени пострадали от преобразований общества, и прежде всего богатое крестьянство, земли которого были вновь урезаны после реформы 1945–1947 годов. Новое перераспределение земли, осуществленное после войны, было более радикальным, чем реформа 1940–1941 годов. Максимальные размеры земельных участков были ограничены 20 га (а не 30 га, как в 1941 году), а земли тех, кто сотрудничал с немецкими оккупантами, сокращались до 5–7 га. Были разделены земли тех, кто бежал на Запад.
Грубые методы произвола, практиковавшиеся властями в те годы, значительно расширяли массовую базу повстанцев. Вряд ли Р. Мисиунас и Р. Таагепера сильно преувеличивают, когда пишут о том, что преследования НКВД и НКГБ в 1944–1945 годах затронули не только богатых или германских коллаборационистов. Мишенью могли оказаться рабочие — социал-демократы… Любой, кто жаловался на какие-либо стороны советской бюрократии или не мог приспособиться к ее требованиям (например, поставщики зерна на селе), становился такой мишенью. Сочетание случайного и небрежного в действиях репрессивных подразделений МВД и МГБ, отсутствие должного порядка фактически делали каждого потенциальной мишенью, особенно из-за того, что Советы расценивали всякого, кто пережил германскую оккупацию, немецким пособником.
Большую роль в идейном руководстве повстанческим движением сыграла Католическая церковь. В Литве религия внесла свои особенности в развитие сопротивления. Католические общины представляли собой базовую организацию, охватывающую большинство населения. Угроза их существованию со стороны Советов сама по себе способствовала сопротивлению. Некоторые священники были руководителями подпольного движения в Литве. Ничего похожего не было в Эстонии и Латвии. Там Лютеранская церковь не могла стать духовной и национальной опорой для сплочения из-за ее вековой связи с балтийскими немцами. Эта разница, может быть, объясняет сравнительную силу литовских повстанцев.
Высокий авторитет Католической церкви в Литве и Униатской церкви среди части населения Западной Украины (а эти церкви заняли непримиримую позицию в отношении советской власти) объясняет особое упорство вооруженного сопротивления в лесах этих регионов, а также поддержку подполья со стороны части местных жителей, особенно в деревне. Негибкая атеистическая пропаганда, готовность видеть в служителях культа лишь слепых исполнителей воли Ватикана, нежелание признавать реальность Униатской церкви со стороны советских властей лишь усиливали антигосударственную деятельность многих представителей Церкви, укрепляли их союз с сепаратистами.
Помимо призывов Католической церкви, большую роль в поддержании духа вооруженного сопротивления играла вера в скорый вооруженный конфликт между СССР и Западом. В частях «Литовского фронта активистов» вера в Запад существенно возросла, когда новость об атомной бомбе достигла Литвы.
Те дни, когда сотни тысяч жителей Хиросимы и Нагасаки были принесены в жертву демонстрации атомной мощи США, — 6 и 9 августа 1945 года — были днями великих надежд для командования ЛФА. 20 августа было созвано особое совещание для того, чтобы обсудить международную обстановку. Его участники с величайшим интересом выслушали сообщение Би-би-си о мощи атомной бомбы. Взрыв первой атомной бомбы вызвал оживленные дискуссии среди борцов за свободу в Литве. Общий вывод сводился к тому, что Запад должен представить Кремлю атомный ультиматум и заставить Советы освободить порабощенные страны.
Вера в неминуемую войну, в ходе которой Советский Союз мог быть превращен в атомную пустыню, вдохновляла бывших солдат и офицеров эсэсовских легионов и заставляла их упорно ждать новых влиятельных союзников, которые должны были восстановить досоветские порядки. «…Людей притягивало в «лесное братство» ожидание неминуемой войны между Западом и Советским Союзом… С этой точки зрения важно было только продержаться несколько лет… Хотя такая оценка поднимала боевой дух, это также приводило к тому, что повстанцы преувеличивали военный аспект борьбы». Созданная 10 июня 1946 года организация повстанцев Литвы — Объединенное демократическое движение сопротивления — объявила о борьбе «за мировое правительство и создание международного демократического государства благосостояния».
Надежды на всестороннюю помощь извне способствовали развитию контактов подполья с западными державами. Эти связи устанавливались через лиц, выехавших из Прибалтики после 1941 года и оставшихся за пределами СССР. В 1945 году командованию ЛФА удалось установить связи с литовскими организациями перемешенных лиц в Великобритании, Франции, Швеции и Германии. Представители подполья умели посетить своих соотечественников, а посланцы организаций перемещенных лиц пересекали границу и прибывали на родину.
Руководители эмигрантских организаций, среди которых преобладали бывшие пособники Гитлера, видели в вооруженной борьбе ЛФА, Украинской подпольной армии (УПА) и других «армий» возможность восстановить строй, свергнутый с приходом Красной Армии. Однако в угоду конъюнктуре они объявляли себя сторонниками западной демократии и по мере укрепления своих позиций в странах эмиграции оказывали давление на правительства с целью усилить поддержку вооруженному подполью. Эти усилия совпадали с общим направлением в политике ведущих стран Запада — углублением «холодной войны» и подготовкой вооруженного нападения на СССР.
Западные спецслужбы установили регулярные связи с прибалтийским подпольем уже в 1945 году. Один из видных лидеров повстанцев Юозас Лукша-Даумантис долгое время находился на Западе, стремясь добиться увеличения помощи «лесным братьям». В целях рекламы этого движения им была написана книга «Партизаны за железным занавесом». Американская разведка забросила с парашютом Лукшу и других представителей партизан в 1949–1951 годах обратно в Литву, где Лукша вскоре умер.
Литовское подполье создало «Совет республики» и выбрало его президента. Солдаты вооруженных отрядов были объявлены «бойцами свободы». Впоследствии, 16 февраля 1949 года вооруженная организация создала свою структуру под названием «Движение литовских бойцов за свободу». Республика была разделена на три военных округа (Северо-Восток, Северо-Запад и Неман). В Эстонии повстанцами руководил Эстонский национальный комитет с несколькими местными отделениями… Штаб связи латвийских партизан действовал в Риге на улице Матисс вплоть до 1947 года.
Стремление сочетать организацию боевых подразделений с широко разветвленным подпольем, способным вести разведку, пропагандистскую деятельность среди населения, диверсии и саботаж на производстве, террористические акты против советских активистов и меры устрашения нейтральных и пассивных, было характерно для деятельности повстанцев в Прибалтике. Группы так называемых «лесных братьев» отличались по размерам, от 800 человек до одиночек, которые прятались в бункерах около своей фермы или даже под полом своего дома. «Некоторые «лесные братья» возвращались в города с поддельными документами для проведения разведки и пассивной работы сопротивления или для того, чтобы навсегда оставить лесную жизнь… По мере того как организованные части повстанцев несли потери, некоторые из их сторонников переходили к активным действиям… Поэтому невозможно провести точную линию между повстанцами и неповстанцами.
Средняя продолжительность участия в «лесном братстве» составляла два года. За 8 лет интенсивных боев (1945–1952) в литовском повстанческом движении участвовало около 100 тысяч человек. Литовские и эстонские «лесные братства» включали соответственно 40 тысяч и 30 тысяч».
Вооруженные отряды совершали диверсии, взрывы, поджоги административных советских учреждений. Значительно реже, да и то на первой стадии своей деятельности, они вступали в вооруженные схватки с советскими войсками. Судя по отчету литовского подполья, с апреля 1945 года по май 1946 года произошло шесть боев с войсками МВД.
Основным направлением деятельности подполья был террор против всех, кто поддерживал советскую власть. Как признают Р. Таагепера и Р. Мисиунас, «главные усилия повстанцев и пассивного сопротивления направлялись на срыв работы администрации… Сотрудников местных Советов запугивали, их заставляли быть двойными агентами, и в случае, если они проявляли чрезмерное рвение в сотрудничестве, их убивали… Для проверки новобранцев «лесные братья» давали им задания — казнить тех, кто сотрудничал с советской властью… С 1945 по 1952 год было убито от 4 до 13 тысяч лиц, сотрудничавших с советскими властями или подозреваемых в таком сотрудничестве».
Очевидно, это очень заниженные данные. По сведениям, оглашенным на латвийской конференции историков в июле 1988 года, за 1944–1952 годы только в Литве «лесные братья» убили около 25 тысяч советских граждан. По данным эстонских историков, только в Эстонии повстанцы убили «несколько сот советских людей» всего за 1948 год и начало 1949 года. Запугивание членов ВКП(б) и ВЛКСМ в Прибалтике приводило к тому, что иные из них «сдавали свои партийные или комсомольские билеты, или проявляли пассивность в своей работе, или отказывались от нее под угрозой смерти».
Литовское подполье «публично объявило, что оно будет сурово наказывать тех, кто примет от советских властей землю и скот, который был отнят у фермеров, имевших участки от 100 акров и менее того».
Массовое устрашение населения постоянным и незримым наблюдением за каждым словом и поступком человека, подкрепляемое частыми и беспощадными расправами со всеми, кто хоть немного отклонялся в своем поведении от стандарта, устанавливаемого тайными вождями, деформировало общественное сознание. Характерно, что психологической обработке населения, в том числе за пределами районов боевых действий, «лесные братья» придавали огромное значение.
Вновь возрожденный орган бывшей Балтийской Антанты — «Балтик ревью», создание которого в 1940 году было расценено советским правительством как свидетельство антисоветского курса режимов Пятса, Ульманиса, Сметоны, убеждал в июне 1948 года, что «на Украине, в Прибалтике, Белоруссии борьба продолжается… Далекие рейды УПА — в окрестностях Киева, к западу от Харькова, к северу от Одессы — создают впечатление о большом восстании на Украине… Большое восстание должно и может произойти не только на Украине, но одновременно во всех странах под русской оккупацией».
Эти планы находили отклик и на Западе. Видный государственный деятель США Джордж Ф. Кеннан писал в 1947 году: «В недрах Советского Союза спрятаны элементы, которые за одну ночь могут превратить, изменить состояние этой страны от нынешней мощи до крайней слабости». 25 марта 1948 года газета «Ди Вельтвохе» (Цюрих) опубликовала статью под заглавием «Украина — забытая баррикада», в которой пропагандировалась идея восстановления антисоветского «санитарного кордона» и содержался призыв поддержать антисоветское подполье.
Все же Запад не мог оказать более действенную помощь «лесным братьям» без того, чтобы начать вооруженные действия против советских войск, стоявших в Германии, Австрии, Венгрии, Румынии и Польше. Без разгрома Советской Армии и ее союзников в Центральной и Юго-Восточной Европе мечта о возрождении «санитарного кордона» или антисоветской баррикады не имела шансов на реализацию. Все зависело от готовности США развязать войну против СССР.
В планах антисоветской войны большое значение придавалось поощрению раскола как среди социалистических стран, так и внутри СССР. Директива СНБ-58, утвержденная президентом США Г. Трумэном 14 сентября 1949 года, гласила: «Для нас практически осуществимый курс — содействовать еретическому процессу отделения сателлитов… Мы должны всемерно увеличивать всю возможную помощь и поддержку прозападным лидерам и группам в этих странах. Начало или усиление психологической, экономической и подпольной войны сильно увеличит шансы на быстрое и успешное завершение войны, ибо поможет преодолеть волю врага в борьбе, поддержит моральный дух дружественных групп на вражеской территории».
Каждый новый план войны, рождавшийся в недрах Пентагона, предусматривал все более массированные атомные бомбардировки СССР. Так, план «Чариотир» 1948 года исходил из необходимости сбросить 133 атомные бомбы на 70 советских городов в первые 30 дней войны и еще 200 атомных бомб в последующие два года.
Однако специальный комитет из высших чинов армии, флота и авиации под председательством генерал-лейтенанта X. Хармона в своем докладе от 11 мая 1949 года пришел к выводу, что, хотя «атомные бомбардировки могут стимулировать диссидентство и надежду на освобождение от угнетения», они не смогут гарантировать успеха.
Комитет пришел к выводу, что если даже за первый месяц войны будут убиты 6,7 миллиона советских граждан, моральный дух русских не будет подорван, а воля к борьбе только возрастет. Отсутствие надежных гарантий легкой победы США в условиях их атомной монополии сдерживало реализацию планов нападения на СССР. Сомнения в успехе атомного нападения на СССР в американских военных штабах возросли после успешного испытания первой советской атомной бомбы в сентябре 1949 года.
И хотя в 1949 году возросла засылка американской агентуры в СССР, в том числе и в районы действий подпольных вооруженных формирований, Запад не давал обитателям лесов надежды на скорое начало военных действий на Европейском континенте. Между тем затяжная вооруженная борьба истощала силы подполья.
В специальном обращении литовского подполья к римскому папе Пию XII в середине 1949 года содержался призыв к решительным действиям западных держав, пока СССР не ликвидировал атомную монополию США: «Обладание атомной энергией усыпило мир. Скоро большевизм будет иметь оружие такой же мощности… Нас бросили на смерть в Ялте и Потсдаме. Теперь повторяют ту же ошибку». В случае же отказа Запада забросать СССР атомными бомбами «бойцы за свободу» требовали хотя бы радиопропаганды на литовском языке.
С 1951 года начались регулярные радиопередачи «Голоса Америки» на литовском, латышском и эстонском языках. 17 августа 1951 года палата представителей США приняла поправку к закону о взаимном обеспечении безопасности, внесенную конгрессменом Керстеном, которая предусматривала выделение средств для лиц из «Советского Союза, Польши, Чехословакии, Венгрии, Румынии, Болгарии, Албании, Латвии и Эстонии или областей Германии и Австрии, находящихся под коммунистическим контролем, или других стран, поглощенных Советским Союзом». Эти средства предназначались для того, чтобы «создать из таких лиц национальные элементы вооруженных сил НАТО или для других целей, когда соответствующим образом будет решено президентом, что такая помощь необходима для обороны Северо-Атлантического региона и безопасности США».
Поправка Керстена знаменовала собой беспрецедентное нарушение международного права, когда без объявления войны страна выделяла средства для формирования воинских подразделений из граждан чужих стран для возможных военных действий против этих стран. Однако, когда конгресс выделил такие средства, в лесах, протянувшихся на юг от Финского залива до Карпат, находилось уже мало лиц, которые были готовы защищать интересы США и других стран Северо-Атлантического региона. Вооруженные силы украинских и прибалтийских националистов таяли. Хотя значительную роль в поражении УПА и «лесных братьев» сыграли советские Вооруженные Силы, его главной причиной явилась утрата антисоветским подпольем поддержки среди деревенского населения.
Несмотря на то что грубые методы администрации, нарушения законности вызывали во многих западных республиках оппозицию к советской власти, поражение, которое в конечном счете потерпело подполье, было прежде всего следствием его порочного политического курса. В каком бы малопривлекательном виде ни представала социалистическая система в Прибалтике и Западной Украине, оуновцы и «лесные братья» не могли предложить никакой реальной альтернативы, кроме беспощадного террора и перспективы атомной войны. Это вынуждены признать и апологеты «лесных братьев» Р. Мисиунас и Р. Таагепера, которые отмечали, что повстанцы… проиграли политическую борьбу в результате просчета, даже не заметив этого.
Кризис подпольного движения в Прибалтике начался уже в период земельной реформы 1945–1947 годов. Хотя реформа задела состоятельных крестьян, она вызвала поддержку тех, кто от нее выиграл. У последних теперь появилась очевидная экономическая заинтересованность в том, чтобы советский режим сохранялся (пока на коллективизацию не очень налегали), даже если это вступало в противоречие с их национальными, а в Литве и с их религиозными чувствами.
«Сопротивление очень энергично выступило против земельной реформы… Сила позитивного действия была в советских руках. Сопротивление любому советскому мероприятию сначала выглядело в высшей степени патриотичным, но по мере того как шли годы, его нельзя было отличить от социального обскурантизма… По мере того как советский режим держался, все больше и больше людей пришли к выводу, что стабильная работа и служба гораздо надежнее обеспечивается сотрудничеством. Чем больше людей сотрудничали, тем больше появлялось мишеней контртеррора повстанцев, а семьи жертв становились на сторону Советов. Все больше людей вступало в комсомол и советскую милицию. По мере того как шансы на победу повстанцев (с помощью Запада) меркли, их ореол национальных освободителей сменился образом бунтовщиков, которые нападали и убегали, оставляя гражданское население наедине с разгневанными власть имущими. Люди устали жить между двумя терроризмами».
Даже повторение в 1947–1949 годах на земле Прибалтики печального опыта коллективизации 1929–1932 годов, вызвавшего взрыв недовольства в широких слоях крестьянства Эстонии, Латвии и Литвы, лишь временно сдержало кризис вооруженного подполья. К весне 1949 года из Эстонии было депортировано около 60 тысяч «раскулаченных», 50 тысяч — из Латвии, 150 тысяч — из Литвы.
Однако депортация и коллективизация 1949 года явились пирровым импульсом для повстанческой войны. Система снабжения партизан была разрушена. Более того, их отношения с сельским населением приобрели антагонистический характер. Вместо того чтобы полагаться на добровольные подношения фермеров, повстанцы стали совершать налеты на коллективизированные скот и зерно, которые повстанцы в своем легкомысленном упоении считали советской собственностью. Однако крестьянам надо было выживать и выполнять неумолимые нормы государственной сдачи продуктов. Все в большей степени превращая свою деятельность в борьбу за собственное выживание, «бойцы за свободу» стали соответствовать ярлыку «бандит», который советские власти старались приклеить им. В борьбу против «лесных братьев» и УПА все активнее включалось местное население, создавая отряды самообороны.
Если сразу после окончания войны какая-то часть населения видела в вооруженном подполье защитников национальных интересов, связывала цели этой борьбы с желанием вернуть мирную стабильную жизнь, то продолжение деятельности ЛФА, ОУН и других все больше показывало их неспособность к созидательной деятельности. Это выглядело резким контрастом по сравнению с теми усилиями, которые прилагало население западных территорий по восстановлению разрушенного хозяйства. Одновременно все более очевидным становилось, что советская власть является надежным союзником местного населения в восстановлении мирной, процветающей жизни, развитии национальной культуры.
Огромная помощь всей Советской страны разоренным западным территориям машинами, сырьем, топливом, продуктами питания, промышленными изделиями, самоотверженный труд рабочих, инженеров, техников, ученых, переселившихся с востока в западные районы страны, позволили восстановить народное хозяйство Эстонии, Латвии, Литвы, Молдавии, Западной Украины, Западной Белоруссии в кратчайшие сроки. Например, уже в 1948 году промышленность Литвы достигла довоенного уровня.
В этих условиях вооруженное подполье все больше самоизолировалось, превращаясь во внутреннюю эмиграцию, не понимавшую реальных нужд и чаяний своих народов и не могущую предложить им ничего, кроме слепой ненависти и разрушения. В начале 50-х годов подполье могло рассчитывать лишь на чрезвычайную помощь извне. К 1949 году литовские повстанческие группы уже не могли парализовать деятельность местных Советов. В Латвии и Эстонии эта способность была в основном утрачена к концу 1946 года. К концу 1949 года латвийское движение сопротивления было в основном разгромлено, хотя даже в феврале 1950 года в боях в Окте в Курляндии участвовало около 50 повстанцев. В Эстонии стычки продолжались вплоть до 1953 года.
Террор «лесных братьев» уже перестал запугивать население. Если летом 1946 года в школах и вузах Эстонии лишь 15 процентов школьников и студентов вступили в пионеры и комсомол, то к 1950 году 44 процента всех учащихся Эстонии были пионерами или комсомольцами, и даже в Литве таких было 28 процентов.
Численность литовского сопротивления сократилась до 5 тысяч к концу 1950 года и до 700 к концу 1952 года, когда объединенное командование прекратило свое существование, объявив о демобилизации и переходе к пассивному сопротивлению. Большая часть оставшихся повстанцев перешла к гражданской жизни с подпольными документами, а многие воспользовались амнистией 1955 года. Предложение об амнистии 1956 года свидетельствовало о том, что повстанцы еще существовали. Отдельные аресты и казни продолжались в конце 50-х годов и даже позже. «Тиеса» сообщала о захвате группы повстанцев в 1961 году. В 1978 году уцелевший повстанец Аугуст Сабе утопился, чтобы не сдаться в лесах Южной Эстонии. Последний лидер литовского движения Адольфас Рамаускас-Ванагас был убит в 1956 году.
Переход к «мирным» методам борьбы был крахом надежд поднять народы Прибалтики на всеобщее восстание против советской власти. Однако это означало лишь отсрочку в планах сепаратистов. Борьба принимала затяжной характер. Помимо прочего, требовались годы, чтобы живые воспоминания о терроре «лесных братьев» забылись, а образы бандитов померкли. Тогда стало бы уже легче распространять провокационную легенду о благородных борцах за дело свободы народов, сражавшихся в лесах в 40—50-х годах.
1946 года бывший премьер-министр Англии У. Черчилль, выступая в городе Фултоне (штат Миссури) в присутствии президента США Г. Трумэна, объявил о том, что Европу разделил «железный занавес», опустившийся от Балтики до Адриатики.
Он призвал к объединению сил Запада против СССР и изменению положения за «железным занавесом».
Перемена в расстановке сил в мире была отмечена и бывшими верноподданными Гитлера, оставшимися на бывшей оккупированной территории. Таких оставалось немало, несмотря на их срочное массовое бегство из этих стран до прихода советских войск, а затем массовые аресты среди коллаборационистов, проведенные НКВД.
По оценке историков Р. Мисиунаса и Р. Таагепера, в Прибалтике советский контроль над территорией был частичным и поверхностным. В лесах было много разрозненных групп немцев, балтийских частей германской армии, литовских националистических партизан, а также эстонских ветеранов финской армии, которые выступали и против немцев, и против русских… В период наивысшего подъема в их рядах участвовало от 0,5 до 1 процента всего населения. В Литве к весне 1945 года около 30 тысяч вооруженных людей бродили в лесах. Косвенные данные по Латвии позволяют предположить, что в период максимального подъема вооруженного сопротивления в лесах находилось от 10 до 15 тысяч человек. Схожее положение было и в Эстонии, где «лесное братство» временами насчитывало до 10 тысяч человек.
Анализируя состав участников подпольных вооруженных отрядов в Прибалтике, Р. Мисиунас и Р. Таагепера отмечают, что первая волна состояла из вольных или невольных сообщников Германии и служащих немецкой армии, участников антигерманского национального подполья и бывших членов финской армии (в Эстонии). Совершенно очевидно, что первая группа, упомянутая двумя авторами, была самой многочисленной в составе населения Прибалтики. Ветеранов армии Маннергейма насчитывалось несколько тысяч. Что же касается «антигерманского национального подполья», то за время оккупации их активность ограничивалась распространением литературы в своем кругу, и вряд ли эта группа могла представлять боевую силу.
«Вскоре, — по словам двух историков, — к ним присоединились люди, бежавшие от призыва в Красную Армию, и дезертиры. Новые пополнения были результатом недовольства перераспределением земли и других социальных перестроек».
Социальной базой нелегальных вооруженных формирований явились те слои общества, которые в наибольшей степени пострадали от преобразований общества, и прежде всего богатое крестьянство, земли которого были вновь урезаны после реформы 1945–1947 годов. Новое перераспределение земли, осуществленное после войны, было более радикальным, чем реформа 1940–1941 годов. Максимальные размеры земельных участков были ограничены 20 га (а не 30 га, как в 1941 году), а земли тех, кто сотрудничал с немецкими оккупантами, сокращались до 5–7 га. Были разделены земли тех, кто бежал на Запад.
Грубые методы произвола, практиковавшиеся властями в те годы, значительно расширяли массовую базу повстанцев. Вряд ли Р. Мисиунас и Р. Таагепера сильно преувеличивают, когда пишут о том, что преследования НКВД и НКГБ в 1944–1945 годах затронули не только богатых или германских коллаборационистов. Мишенью могли оказаться рабочие — социал-демократы… Любой, кто жаловался на какие-либо стороны советской бюрократии или не мог приспособиться к ее требованиям (например, поставщики зерна на селе), становился такой мишенью. Сочетание случайного и небрежного в действиях репрессивных подразделений МВД и МГБ, отсутствие должного порядка фактически делали каждого потенциальной мишенью, особенно из-за того, что Советы расценивали всякого, кто пережил германскую оккупацию, немецким пособником.
Большую роль в идейном руководстве повстанческим движением сыграла Католическая церковь. В Литве религия внесла свои особенности в развитие сопротивления. Католические общины представляли собой базовую организацию, охватывающую большинство населения. Угроза их существованию со стороны Советов сама по себе способствовала сопротивлению. Некоторые священники были руководителями подпольного движения в Литве. Ничего похожего не было в Эстонии и Латвии. Там Лютеранская церковь не могла стать духовной и национальной опорой для сплочения из-за ее вековой связи с балтийскими немцами. Эта разница, может быть, объясняет сравнительную силу литовских повстанцев.
Высокий авторитет Католической церкви в Литве и Униатской церкви среди части населения Западной Украины (а эти церкви заняли непримиримую позицию в отношении советской власти) объясняет особое упорство вооруженного сопротивления в лесах этих регионов, а также поддержку подполья со стороны части местных жителей, особенно в деревне. Негибкая атеистическая пропаганда, готовность видеть в служителях культа лишь слепых исполнителей воли Ватикана, нежелание признавать реальность Униатской церкви со стороны советских властей лишь усиливали антигосударственную деятельность многих представителей Церкви, укрепляли их союз с сепаратистами.
Помимо призывов Католической церкви, большую роль в поддержании духа вооруженного сопротивления играла вера в скорый вооруженный конфликт между СССР и Западом. В частях «Литовского фронта активистов» вера в Запад существенно возросла, когда новость об атомной бомбе достигла Литвы.
Те дни, когда сотни тысяч жителей Хиросимы и Нагасаки были принесены в жертву демонстрации атомной мощи США, — 6 и 9 августа 1945 года — были днями великих надежд для командования ЛФА. 20 августа было созвано особое совещание для того, чтобы обсудить международную обстановку. Его участники с величайшим интересом выслушали сообщение Би-би-си о мощи атомной бомбы. Взрыв первой атомной бомбы вызвал оживленные дискуссии среди борцов за свободу в Литве. Общий вывод сводился к тому, что Запад должен представить Кремлю атомный ультиматум и заставить Советы освободить порабощенные страны.
Вера в неминуемую войну, в ходе которой Советский Союз мог быть превращен в атомную пустыню, вдохновляла бывших солдат и офицеров эсэсовских легионов и заставляла их упорно ждать новых влиятельных союзников, которые должны были восстановить досоветские порядки. «…Людей притягивало в «лесное братство» ожидание неминуемой войны между Западом и Советским Союзом… С этой точки зрения важно было только продержаться несколько лет… Хотя такая оценка поднимала боевой дух, это также приводило к тому, что повстанцы преувеличивали военный аспект борьбы». Созданная 10 июня 1946 года организация повстанцев Литвы — Объединенное демократическое движение сопротивления — объявила о борьбе «за мировое правительство и создание международного демократического государства благосостояния».
Надежды на всестороннюю помощь извне способствовали развитию контактов подполья с западными державами. Эти связи устанавливались через лиц, выехавших из Прибалтики после 1941 года и оставшихся за пределами СССР. В 1945 году командованию ЛФА удалось установить связи с литовскими организациями перемешенных лиц в Великобритании, Франции, Швеции и Германии. Представители подполья умели посетить своих соотечественников, а посланцы организаций перемещенных лиц пересекали границу и прибывали на родину.
Руководители эмигрантских организаций, среди которых преобладали бывшие пособники Гитлера, видели в вооруженной борьбе ЛФА, Украинской подпольной армии (УПА) и других «армий» возможность восстановить строй, свергнутый с приходом Красной Армии. Однако в угоду конъюнктуре они объявляли себя сторонниками западной демократии и по мере укрепления своих позиций в странах эмиграции оказывали давление на правительства с целью усилить поддержку вооруженному подполью. Эти усилия совпадали с общим направлением в политике ведущих стран Запада — углублением «холодной войны» и подготовкой вооруженного нападения на СССР.
Западные спецслужбы установили регулярные связи с прибалтийским подпольем уже в 1945 году. Один из видных лидеров повстанцев Юозас Лукша-Даумантис долгое время находился на Западе, стремясь добиться увеличения помощи «лесным братьям». В целях рекламы этого движения им была написана книга «Партизаны за железным занавесом». Американская разведка забросила с парашютом Лукшу и других представителей партизан в 1949–1951 годах обратно в Литву, где Лукша вскоре умер.
Литовское подполье создало «Совет республики» и выбрало его президента. Солдаты вооруженных отрядов были объявлены «бойцами свободы». Впоследствии, 16 февраля 1949 года вооруженная организация создала свою структуру под названием «Движение литовских бойцов за свободу». Республика была разделена на три военных округа (Северо-Восток, Северо-Запад и Неман). В Эстонии повстанцами руководил Эстонский национальный комитет с несколькими местными отделениями… Штаб связи латвийских партизан действовал в Риге на улице Матисс вплоть до 1947 года.
Стремление сочетать организацию боевых подразделений с широко разветвленным подпольем, способным вести разведку, пропагандистскую деятельность среди населения, диверсии и саботаж на производстве, террористические акты против советских активистов и меры устрашения нейтральных и пассивных, было характерно для деятельности повстанцев в Прибалтике. Группы так называемых «лесных братьев» отличались по размерам, от 800 человек до одиночек, которые прятались в бункерах около своей фермы или даже под полом своего дома. «Некоторые «лесные братья» возвращались в города с поддельными документами для проведения разведки и пассивной работы сопротивления или для того, чтобы навсегда оставить лесную жизнь… По мере того как организованные части повстанцев несли потери, некоторые из их сторонников переходили к активным действиям… Поэтому невозможно провести точную линию между повстанцами и неповстанцами.
Средняя продолжительность участия в «лесном братстве» составляла два года. За 8 лет интенсивных боев (1945–1952) в литовском повстанческом движении участвовало около 100 тысяч человек. Литовские и эстонские «лесные братства» включали соответственно 40 тысяч и 30 тысяч».
Вооруженные отряды совершали диверсии, взрывы, поджоги административных советских учреждений. Значительно реже, да и то на первой стадии своей деятельности, они вступали в вооруженные схватки с советскими войсками. Судя по отчету литовского подполья, с апреля 1945 года по май 1946 года произошло шесть боев с войсками МВД.
Основным направлением деятельности подполья был террор против всех, кто поддерживал советскую власть. Как признают Р. Таагепера и Р. Мисиунас, «главные усилия повстанцев и пассивного сопротивления направлялись на срыв работы администрации… Сотрудников местных Советов запугивали, их заставляли быть двойными агентами, и в случае, если они проявляли чрезмерное рвение в сотрудничестве, их убивали… Для проверки новобранцев «лесные братья» давали им задания — казнить тех, кто сотрудничал с советской властью… С 1945 по 1952 год было убито от 4 до 13 тысяч лиц, сотрудничавших с советскими властями или подозреваемых в таком сотрудничестве».
Очевидно, это очень заниженные данные. По сведениям, оглашенным на латвийской конференции историков в июле 1988 года, за 1944–1952 годы только в Литве «лесные братья» убили около 25 тысяч советских граждан. По данным эстонских историков, только в Эстонии повстанцы убили «несколько сот советских людей» всего за 1948 год и начало 1949 года. Запугивание членов ВКП(б) и ВЛКСМ в Прибалтике приводило к тому, что иные из них «сдавали свои партийные или комсомольские билеты, или проявляли пассивность в своей работе, или отказывались от нее под угрозой смерти».
Литовское подполье «публично объявило, что оно будет сурово наказывать тех, кто примет от советских властей землю и скот, который был отнят у фермеров, имевших участки от 100 акров и менее того».
Массовое устрашение населения постоянным и незримым наблюдением за каждым словом и поступком человека, подкрепляемое частыми и беспощадными расправами со всеми, кто хоть немного отклонялся в своем поведении от стандарта, устанавливаемого тайными вождями, деформировало общественное сознание. Характерно, что психологической обработке населения, в том числе за пределами районов боевых действий, «лесные братья» придавали огромное значение.
Вновь возрожденный орган бывшей Балтийской Антанты — «Балтик ревью», создание которого в 1940 году было расценено советским правительством как свидетельство антисоветского курса режимов Пятса, Ульманиса, Сметоны, убеждал в июне 1948 года, что «на Украине, в Прибалтике, Белоруссии борьба продолжается… Далекие рейды УПА — в окрестностях Киева, к западу от Харькова, к северу от Одессы — создают впечатление о большом восстании на Украине… Большое восстание должно и может произойти не только на Украине, но одновременно во всех странах под русской оккупацией».
Эти планы находили отклик и на Западе. Видный государственный деятель США Джордж Ф. Кеннан писал в 1947 году: «В недрах Советского Союза спрятаны элементы, которые за одну ночь могут превратить, изменить состояние этой страны от нынешней мощи до крайней слабости». 25 марта 1948 года газета «Ди Вельтвохе» (Цюрих) опубликовала статью под заглавием «Украина — забытая баррикада», в которой пропагандировалась идея восстановления антисоветского «санитарного кордона» и содержался призыв поддержать антисоветское подполье.
Все же Запад не мог оказать более действенную помощь «лесным братьям» без того, чтобы начать вооруженные действия против советских войск, стоявших в Германии, Австрии, Венгрии, Румынии и Польше. Без разгрома Советской Армии и ее союзников в Центральной и Юго-Восточной Европе мечта о возрождении «санитарного кордона» или антисоветской баррикады не имела шансов на реализацию. Все зависело от готовности США развязать войну против СССР.
В планах антисоветской войны большое значение придавалось поощрению раскола как среди социалистических стран, так и внутри СССР. Директива СНБ-58, утвержденная президентом США Г. Трумэном 14 сентября 1949 года, гласила: «Для нас практически осуществимый курс — содействовать еретическому процессу отделения сателлитов… Мы должны всемерно увеличивать всю возможную помощь и поддержку прозападным лидерам и группам в этих странах. Начало или усиление психологической, экономической и подпольной войны сильно увеличит шансы на быстрое и успешное завершение войны, ибо поможет преодолеть волю врага в борьбе, поддержит моральный дух дружественных групп на вражеской территории».
Каждый новый план войны, рождавшийся в недрах Пентагона, предусматривал все более массированные атомные бомбардировки СССР. Так, план «Чариотир» 1948 года исходил из необходимости сбросить 133 атомные бомбы на 70 советских городов в первые 30 дней войны и еще 200 атомных бомб в последующие два года.
Однако специальный комитет из высших чинов армии, флота и авиации под председательством генерал-лейтенанта X. Хармона в своем докладе от 11 мая 1949 года пришел к выводу, что, хотя «атомные бомбардировки могут стимулировать диссидентство и надежду на освобождение от угнетения», они не смогут гарантировать успеха.
Комитет пришел к выводу, что если даже за первый месяц войны будут убиты 6,7 миллиона советских граждан, моральный дух русских не будет подорван, а воля к борьбе только возрастет. Отсутствие надежных гарантий легкой победы США в условиях их атомной монополии сдерживало реализацию планов нападения на СССР. Сомнения в успехе атомного нападения на СССР в американских военных штабах возросли после успешного испытания первой советской атомной бомбы в сентябре 1949 года.
И хотя в 1949 году возросла засылка американской агентуры в СССР, в том числе и в районы действий подпольных вооруженных формирований, Запад не давал обитателям лесов надежды на скорое начало военных действий на Европейском континенте. Между тем затяжная вооруженная борьба истощала силы подполья.
В специальном обращении литовского подполья к римскому папе Пию XII в середине 1949 года содержался призыв к решительным действиям западных держав, пока СССР не ликвидировал атомную монополию США: «Обладание атомной энергией усыпило мир. Скоро большевизм будет иметь оружие такой же мощности… Нас бросили на смерть в Ялте и Потсдаме. Теперь повторяют ту же ошибку». В случае же отказа Запада забросать СССР атомными бомбами «бойцы за свободу» требовали хотя бы радиопропаганды на литовском языке.
С 1951 года начались регулярные радиопередачи «Голоса Америки» на литовском, латышском и эстонском языках. 17 августа 1951 года палата представителей США приняла поправку к закону о взаимном обеспечении безопасности, внесенную конгрессменом Керстеном, которая предусматривала выделение средств для лиц из «Советского Союза, Польши, Чехословакии, Венгрии, Румынии, Болгарии, Албании, Латвии и Эстонии или областей Германии и Австрии, находящихся под коммунистическим контролем, или других стран, поглощенных Советским Союзом». Эти средства предназначались для того, чтобы «создать из таких лиц национальные элементы вооруженных сил НАТО или для других целей, когда соответствующим образом будет решено президентом, что такая помощь необходима для обороны Северо-Атлантического региона и безопасности США».
Поправка Керстена знаменовала собой беспрецедентное нарушение международного права, когда без объявления войны страна выделяла средства для формирования воинских подразделений из граждан чужих стран для возможных военных действий против этих стран. Однако, когда конгресс выделил такие средства, в лесах, протянувшихся на юг от Финского залива до Карпат, находилось уже мало лиц, которые были готовы защищать интересы США и других стран Северо-Атлантического региона. Вооруженные силы украинских и прибалтийских националистов таяли. Хотя значительную роль в поражении УПА и «лесных братьев» сыграли советские Вооруженные Силы, его главной причиной явилась утрата антисоветским подпольем поддержки среди деревенского населения.
Несмотря на то что грубые методы администрации, нарушения законности вызывали во многих западных республиках оппозицию к советской власти, поражение, которое в конечном счете потерпело подполье, было прежде всего следствием его порочного политического курса. В каком бы малопривлекательном виде ни представала социалистическая система в Прибалтике и Западной Украине, оуновцы и «лесные братья» не могли предложить никакой реальной альтернативы, кроме беспощадного террора и перспективы атомной войны. Это вынуждены признать и апологеты «лесных братьев» Р. Мисиунас и Р. Таагепера, которые отмечали, что повстанцы… проиграли политическую борьбу в результате просчета, даже не заметив этого.
Кризис подпольного движения в Прибалтике начался уже в период земельной реформы 1945–1947 годов. Хотя реформа задела состоятельных крестьян, она вызвала поддержку тех, кто от нее выиграл. У последних теперь появилась очевидная экономическая заинтересованность в том, чтобы советский режим сохранялся (пока на коллективизацию не очень налегали), даже если это вступало в противоречие с их национальными, а в Литве и с их религиозными чувствами.
«Сопротивление очень энергично выступило против земельной реформы… Сила позитивного действия была в советских руках. Сопротивление любому советскому мероприятию сначала выглядело в высшей степени патриотичным, но по мере того как шли годы, его нельзя было отличить от социального обскурантизма… По мере того как советский режим держался, все больше и больше людей пришли к выводу, что стабильная работа и служба гораздо надежнее обеспечивается сотрудничеством. Чем больше людей сотрудничали, тем больше появлялось мишеней контртеррора повстанцев, а семьи жертв становились на сторону Советов. Все больше людей вступало в комсомол и советскую милицию. По мере того как шансы на победу повстанцев (с помощью Запада) меркли, их ореол национальных освободителей сменился образом бунтовщиков, которые нападали и убегали, оставляя гражданское население наедине с разгневанными власть имущими. Люди устали жить между двумя терроризмами».
Даже повторение в 1947–1949 годах на земле Прибалтики печального опыта коллективизации 1929–1932 годов, вызвавшего взрыв недовольства в широких слоях крестьянства Эстонии, Латвии и Литвы, лишь временно сдержало кризис вооруженного подполья. К весне 1949 года из Эстонии было депортировано около 60 тысяч «раскулаченных», 50 тысяч — из Латвии, 150 тысяч — из Литвы.
Однако депортация и коллективизация 1949 года явились пирровым импульсом для повстанческой войны. Система снабжения партизан была разрушена. Более того, их отношения с сельским населением приобрели антагонистический характер. Вместо того чтобы полагаться на добровольные подношения фермеров, повстанцы стали совершать налеты на коллективизированные скот и зерно, которые повстанцы в своем легкомысленном упоении считали советской собственностью. Однако крестьянам надо было выживать и выполнять неумолимые нормы государственной сдачи продуктов. Все в большей степени превращая свою деятельность в борьбу за собственное выживание, «бойцы за свободу» стали соответствовать ярлыку «бандит», который советские власти старались приклеить им. В борьбу против «лесных братьев» и УПА все активнее включалось местное население, создавая отряды самообороны.
Если сразу после окончания войны какая-то часть населения видела в вооруженном подполье защитников национальных интересов, связывала цели этой борьбы с желанием вернуть мирную стабильную жизнь, то продолжение деятельности ЛФА, ОУН и других все больше показывало их неспособность к созидательной деятельности. Это выглядело резким контрастом по сравнению с теми усилиями, которые прилагало население западных территорий по восстановлению разрушенного хозяйства. Одновременно все более очевидным становилось, что советская власть является надежным союзником местного населения в восстановлении мирной, процветающей жизни, развитии национальной культуры.
Огромная помощь всей Советской страны разоренным западным территориям машинами, сырьем, топливом, продуктами питания, промышленными изделиями, самоотверженный труд рабочих, инженеров, техников, ученых, переселившихся с востока в западные районы страны, позволили восстановить народное хозяйство Эстонии, Латвии, Литвы, Молдавии, Западной Украины, Западной Белоруссии в кратчайшие сроки. Например, уже в 1948 году промышленность Литвы достигла довоенного уровня.
В этих условиях вооруженное подполье все больше самоизолировалось, превращаясь во внутреннюю эмиграцию, не понимавшую реальных нужд и чаяний своих народов и не могущую предложить им ничего, кроме слепой ненависти и разрушения. В начале 50-х годов подполье могло рассчитывать лишь на чрезвычайную помощь извне. К 1949 году литовские повстанческие группы уже не могли парализовать деятельность местных Советов. В Латвии и Эстонии эта способность была в основном утрачена к концу 1946 года. К концу 1949 года латвийское движение сопротивления было в основном разгромлено, хотя даже в феврале 1950 года в боях в Окте в Курляндии участвовало около 50 повстанцев. В Эстонии стычки продолжались вплоть до 1953 года.
Террор «лесных братьев» уже перестал запугивать население. Если летом 1946 года в школах и вузах Эстонии лишь 15 процентов школьников и студентов вступили в пионеры и комсомол, то к 1950 году 44 процента всех учащихся Эстонии были пионерами или комсомольцами, и даже в Литве таких было 28 процентов.
Численность литовского сопротивления сократилась до 5 тысяч к концу 1950 года и до 700 к концу 1952 года, когда объединенное командование прекратило свое существование, объявив о демобилизации и переходе к пассивному сопротивлению. Большая часть оставшихся повстанцев перешла к гражданской жизни с подпольными документами, а многие воспользовались амнистией 1955 года. Предложение об амнистии 1956 года свидетельствовало о том, что повстанцы еще существовали. Отдельные аресты и казни продолжались в конце 50-х годов и даже позже. «Тиеса» сообщала о захвате группы повстанцев в 1961 году. В 1978 году уцелевший повстанец Аугуст Сабе утопился, чтобы не сдаться в лесах Южной Эстонии. Последний лидер литовского движения Адольфас Рамаускас-Ванагас был убит в 1956 году.
Переход к «мирным» методам борьбы был крахом надежд поднять народы Прибалтики на всеобщее восстание против советской власти. Однако это означало лишь отсрочку в планах сепаратистов. Борьба принимала затяжной характер. Помимо прочего, требовались годы, чтобы живые воспоминания о терроре «лесных братьев» забылись, а образы бандитов померкли. Тогда стало бы уже легче распространять провокационную легенду о благородных борцах за дело свободы народов, сражавшихся в лесах в 40—50-х годах.