Страница:
Открыв дверь, они услышали шум льющейся воды: техник стоял у раковины, оборудованной сбоку от анатомического стола, и мыл инструменты. Кран в прозекторской в диаметре шире, чем обычные бытовые краны, и толстая белая струя воды выглядела весьма внушительно. Весь пол — что-то около тридцати квадратных метров — был совершенно мокрый. Именно поэтому все присутствующие в прозекторской, включая двух полицейских, были обуты в резиновые сапоги. Воду оставляли включенной все то время, пока продолжалась диссекция.
На анатомическом столе абсолютно голый, выставив белый живот, ждал начала процедуры Рюдзи Такаяма. Его плотно сбитое тело — примерно метр шестьдесят в длину — из-за выступающего живота и развитой мускулатуры на груди напоминало большую бочку. Андо взял его правую руку и слегка потянул вверх. Рука покорно поддалась. Еще одно доказательство того, что жизнь покинула тело. Когда-то этот мужчина гордился неимоверной силой своих рук, но теперь они были не сильнее ручонок младенца, и Андо мог манипулировать ими как угодно. Рюдзи был самым сильным студентом в университете. В армрестлинге ему не было равных. Любой, кто выходил против него, проигрывал, стоило Рюдзи слегка напрячь свой бицепс. Но сила ушла из этих рук. И если Андо сейчас отпустит правую кисть Рюдзи, то она безвольно упадет обратно на анатомический стол.
Аккуратно опустив руку Такаямы, Андо взглянул на пах покойного, туда, где виднелись обнаженные гениталии. Съежившийся пенис казался почти белым среди черных лобковых волос. Головка полностью ушла в крайнюю плоть. Крохотный член выглядел трогательно и невинно. Это впечатление усиливалось из-за разительного несоответствия мягкости и беззащитности пениса крепости и накачанности остальных частей тела. «Скорее всего, между Рюдзи и Маи Такано ничего не было...» — подумал Андо.
Он воткнул скальпель в тело Рюдзи чуть ниже подбородка и, рассекая толстый слой мышц, провел длинную линию до брюшной полости. Смерть наступила более двенадцати часов назад, и тело уже успело остыть. Специальным резцом Андо отпилил ребра, вынул их одно за другим, потом достал из грудной клетки оба легких и передал их технику. В университете Рюдзи считался одним из самых яростных противников курения и, судя по состоянию его легких, он остался верен своим убеждениям до самой смерти. Легкие были нежно-розового цвета. Техник, моментально взвесив и обмерив оба легких, громко продиктовал полученные результаты, так, чтобы протоколист смог сразу же их записать. Фотограф принялся фотографировать обмеренный орган во всех ракурсах — прозекторская то и дело освещалась яркими световыми вспышками. Все здесь присутствующие были отличными специалистами своего дела, работа спорилась.
Сердце было покрыто тонкой жировой пленкой. В зависимости от того, как падал свет, оно казалось то желтоватым, то белым. Его размер был несколько больше среднего. Триста двадцать граммов. Ровно столько весило сердце Рюдзи Такаямы. То есть тридцать шесть сотых процента от общего веса его тела.
Андо было достаточно всего лишь один раз взглянуть на поверхность сердечной мышцы (которая еще двенадцать часов назад сокращалась, заставляя пульсировать кровь), чтобы заметить широкую зону омертвения. Почти вся левая сторона сердца, а также нижняя часть мембраны были коричнево-красного цвета, гораздо более темными, чем обычно. Коронарная артерия, которая, разветвляясь, покрывала всю поверхность сердца, в одном месте была закупорена, скорее всего, тромбом. Из-за этого приток крови к сердцу прекратился, и сердце остановилось.
Исходя из размеров омертвевшей поверхности, Андо прикинул, где именно произошла закупорка, — похоже, в левой коронарной артерии, как раз в районе ее разветвления. Тромб в этом месте особенно опасен, и вероятность смертного исхода очень велика. Причина смерти становилась очевидной. Хотя все равно надо будет ждать результатов анализа, чтобы определить, что именно вызвало закупорку артерии.
Андо уверенно произнес: «Инфаркт миокарда вследствие закупорки левой коронарной артерии», — и перешел к извлечению печени. Потом он проверил почки, селезенку и кишечник, осмотрел брюшную полость, но ничего подозрительного не обнаружил.
Он уже собирался вскрывать череп, когда техник, с сомнением покачав головой, негромко сказал:
— Доктор, взгляните, пожалуйста, на глотку... — и с этими словами он указал пальцем в середину глубокого разреза. Слизистая оболочка на стенках глотки была частично повреждена. Повреждения были незначительными, и если бы не замечание техника, Андо вполне мог бы их проглядеть. Честно говоря, Андо ничего подобного раньше не видел. Он был уверен в том, что эти повреждения не имели к причине смерти никакого отношения, но на всякий случай взял пробу слизистой. После анализа станет ясно, что это такое и чем вызвано.
Потом Андо сделал надрезы на коже вокруг головы и снял с Рюдзи скальп — от затылка ко лбу. Жесткие, как проволока, волосы легли покойнику на лицо, закрыли его глаза, нос и рот. Освещаемый падающими вертикально лучами яркого света, обнажился белый череп, в который раз доказывая, что человеческое лицо — это всего лишь хитро сложенный пласт кожи. Андо отпилил верхушку черепа и извлек мозг.
Мозг на вид — белесая масса, прорезанная множеством морщин. Студенты-медики считаются интеллектуальной элитой. Рюдзи был самым одаренным среди своих однокурсников. Он прекрасно владел английским, французским и немецким и задавал на лекциях такие вопросы, которые мог задавать только тот, кто был в курсе всех последних научных публикаций. Рюдзи наводил ужас на весь преподавательский состав. Но чем дальше углублялся он в медицину, тем неотвратимей его интересы перемещались в сторону чистой математики. Был такой период, когда на их кафедре началось повальное увлечение «кодировками». Каждый студент в порядке очереди должен был создать свой собственный код, а остальные соревновались, кто первым этот код расшифрует. И первым всегда был Рюдзи. Когда пришла очередь Андо, он придумал такой запутанный код, что даже и не сомневался в том, что никто не сможет его разгадать. Но Рюдзи легко разобрался с Запутанной кодировкой. В тот раз Андо, взбешенный тем, что его мысли с такой легкостью были прочитаны другим человеком, даже не смог искренне восхититься математическим гением Рюдзи. Никто из остальных студентов не смог разгадать придуманный Андо код.
Между прочим, именно Андо был тем единственным человеком, кто — всего лишь один раз, но все же — смог разгадать код, придуманный Рюдзи. Однако он отдавал себе отчет в том, что это было просто счастливое совпадение, а никак не результат логического решения. Он уже почти готов был сдаться, когда взгляд его случайно упал на рекламный щит цветочного магазина за окном. Телефонный номер на этом щите навел его на удачную мысль, и в конце концов он нашел ключ к разгадке кода. Но ход его мыслей совпал с ходом мыслей Такаямы по счастливой случайности — даже сегодня Андо не сомневался в этом ни секунды. Тогда ему просто повезло.
В студенческие годы Андо испытывал к Рюдзи чувство, близкое к зависти. Его самолюбие не раз страдало от осознания того, что он никогда не сможет превзойти Рюдзи и всегда будет в интеллектуальной зависимости от него.
Теперь Андо смотрел на этот самый непревзойденный мозг. Мозг был немного тяжелее нормы, но выглядел точно так же, как и у любого другого человека. Для каких, интересно, размышлений использовал Рюдзи клетки этого мозга, пока был жив? Андо довольно смутно представлял себе процесс познания, который привел Рюдзи, все глубже и глубже погружающегося в область чистой математики, в ту точку, где он отказался от чисел и занялся логикой. Но Андо был уверен: если бы Такаяма прожил хотя бы еще десять лет, он бы внес значительный вклад в это направление научной мысли.
Андо восхищался и одновременно завидовал редкому дару Такаямы, мозг которого он сейчас держал в руках. Прорезающие его борозды были глубокими, а лобная доля очертаниями напоминала неприступную горную вершину.
Но теперь все кончено. Эти клетки больше не функционируют. Сердце остановилось из-за инфаркта миокарда, а вслед за остановкой сердца умер и мозг. И в конце концов, по крайней мере физически, Рюдзи оказался во власти Андо.
Андо проверил, не было ли внутреннего кровоизлияния в мозг, и удостоверившись, что не было, вернул белесую массу на место.
С того момента, как он взялся за скальпель, прошло минут пятьдесят. Обычно процедура вскрытия занимает около часа. И в целом Андо уже закончил обследование, но вдруг он застыл на мгновение, будто вспомнил что-то, и запустил руку в брюшную полость. Нащупав кончиками пальцев два маленьких шарика размером с перепелиные яйца, он аккуратно поддел их и вытащил наружу. Тестикулы, имевшие сероватый оттенок, забавно перекатывались у него на ладони.
Андо задал себе вопрос: кто из них двоих достоин большей жалости — Рюдзи, который умер, не оставив потомства, или он сам, допустивший ошибку, в результате которой умер его сын? А ведь мальчику было всего три года и четыре месяца.
...Конечно, я...
Андо ни секунды не колебался с ответом. По крайней мере, Рюдзи умер, не изведав этой бесконечной муки. В его жизни не было невыносимой тоски, внезапная боль не сдавливала ему грудь, он не переживал этой пытки... Собственный ребенок — источник безграничной радости, но, потеряв его, ты испытываешь боль и горе, которые никогда не иссякнут. Ни через сто лет, ни через двести...
С тяжелым сердцем Андо положил бессмысленные, так и не выполнившие своего предназначения тестикулы на анатомический стол.
Теперь осталось только зашить тело. Чтобы придать пустой грудной клетке и брюшной полости объем, Андо вложил внутрь тела старые газеты и начал накладывать швы. Потом он вернул на место скальп, обмыл тело и завернул его в юката[2]. Лишенное внутренних органов тело выглядело более худым, чем до вскрытия.
...Видишь, Рюдзи, ты теперь похудел...
Андо сам удивился тому, что мысленно беседует с мертвым телом. Раньше с ним такого не случалось. Может быть, дело в самом трупе? Или в том, что Андо знал покойника при жизни?
Как бы-то ни было, разговор был односторонний — Рюдзи, разумеется, ничего не ответил. Но в тот момент, когда техник и ассистирующий врач приподняли тело, чтобы переложить его в гроб, Андо вдруг показалось, что где-то внутри себя, в глубине собственной груди, он вдруг услышал голос Рюдзи. Более того, он неожиданно почувствовал зуд в районе пупка. Андо почесал живот, но странное чувство не исчезло. Казалось, что источник, создающий неудобства, находится где-то снаружи, словно что-то вибрировало в воздухе неподалеку от его живота.
В смятении Андо стоял у гроба. Он еще раз провел рукой по распростертому телу Такаямы — от груди к животу. В верхней части живота его рука нащупала какое-то утолщение. Он развязал на покойнике юката и, приглядевшись, увидел, что между швов торчит кусочек газеты. Как раз над пупком. Это показалось ему странным. Он всегда работал очень аккуратно. Тем не менее факт оставался фактом — клочок бумаги отчетливо виднелся на бледном теле покойника. Наверное, когда Такаяму перекладывали в гроб, газеты внутри него немного сдвинулись, и один уголок вылез сквозь незаметную щель наружу. На бумажный клочок, с едва заметными следами крови, налипли частицы жира. Андо аккуратно стер жир и увидел под ним цифры. Шрифт был очень мелким. Андо наклонился, чтобы разглядеть, что именно там написано, и прочел два трехзначных числа, напечатанных одно под другим:
178
136
Может, это был обрывок страницы биржевых новостей, а может, часть рекламного объявления — в газетах иногда записывают телефонные номера в две строчки. Или, например, это могли быть коды телепрограмм. Если вдуматься, то вероятность того, что на случайном обрывке свернутой газеты окажутся — одно под другим — два трехзначных числа и больше ничего, была очень невелика. Сам не зная почему, Андо постарался запомнить эти числа.
...178, 136...
Затянутыми в резиновые перчатки пальцами Андо аккуратно вернул кусочек газеты обратно под кожу и несколько раз легонько прихлопнул шов. Убедившись, что больше нигде ничего не вылезает, он снова завязал на Такаяме юката и еще раз провел рукой вдоль его тела. Округлая линия живота была идеальной. Андо отошел от гроба на несколько шагов.
Внезапно у него по спине пробежал холодок. Он приподнял руку, чтобы снять с нее резиновую перчатку, и заметил, что волоски на руке встали дыбом. Андо оперся на стоявшую рядом стремянку и еще раз внимательно вгляделся в лицо Рюдзи. Веки Такаямы подрагивали, и от этого казалось, что его безмятежно закрытые глаза могут в любой момент открыться.
Звук льющейся воды неожиданно сделался очень громким. Все, кто присутствовал в комнате, были заняты своими делами, и, похоже, единственным, кто чувствовал, что с телом Рюдзи творится что-то неладное, был Андо.
...А вдруг он не умер?.. Что за идиотские сомнения! Просто газеты, набитые в тело вместо внутренностей, немного сдвинулись, и от этого показалось, что он шевелится... Но почему же ни техник, ни полицейские — никто ничего не заметил?..
Андо захотелось в туалет. Внезапно он представил себе, как Рюдзи идет по коридору и шуршит зашитой в него газетной бумагой. От этой мысли позыв к мочеиспусканию сделался нестерпимым.
3
4
На анатомическом столе абсолютно голый, выставив белый живот, ждал начала процедуры Рюдзи Такаяма. Его плотно сбитое тело — примерно метр шестьдесят в длину — из-за выступающего живота и развитой мускулатуры на груди напоминало большую бочку. Андо взял его правую руку и слегка потянул вверх. Рука покорно поддалась. Еще одно доказательство того, что жизнь покинула тело. Когда-то этот мужчина гордился неимоверной силой своих рук, но теперь они были не сильнее ручонок младенца, и Андо мог манипулировать ими как угодно. Рюдзи был самым сильным студентом в университете. В армрестлинге ему не было равных. Любой, кто выходил против него, проигрывал, стоило Рюдзи слегка напрячь свой бицепс. Но сила ушла из этих рук. И если Андо сейчас отпустит правую кисть Рюдзи, то она безвольно упадет обратно на анатомический стол.
Аккуратно опустив руку Такаямы, Андо взглянул на пах покойного, туда, где виднелись обнаженные гениталии. Съежившийся пенис казался почти белым среди черных лобковых волос. Головка полностью ушла в крайнюю плоть. Крохотный член выглядел трогательно и невинно. Это впечатление усиливалось из-за разительного несоответствия мягкости и беззащитности пениса крепости и накачанности остальных частей тела. «Скорее всего, между Рюдзи и Маи Такано ничего не было...» — подумал Андо.
Он воткнул скальпель в тело Рюдзи чуть ниже подбородка и, рассекая толстый слой мышц, провел длинную линию до брюшной полости. Смерть наступила более двенадцати часов назад, и тело уже успело остыть. Специальным резцом Андо отпилил ребра, вынул их одно за другим, потом достал из грудной клетки оба легких и передал их технику. В университете Рюдзи считался одним из самых яростных противников курения и, судя по состоянию его легких, он остался верен своим убеждениям до самой смерти. Легкие были нежно-розового цвета. Техник, моментально взвесив и обмерив оба легких, громко продиктовал полученные результаты, так, чтобы протоколист смог сразу же их записать. Фотограф принялся фотографировать обмеренный орган во всех ракурсах — прозекторская то и дело освещалась яркими световыми вспышками. Все здесь присутствующие были отличными специалистами своего дела, работа спорилась.
Сердце было покрыто тонкой жировой пленкой. В зависимости от того, как падал свет, оно казалось то желтоватым, то белым. Его размер был несколько больше среднего. Триста двадцать граммов. Ровно столько весило сердце Рюдзи Такаямы. То есть тридцать шесть сотых процента от общего веса его тела.
Андо было достаточно всего лишь один раз взглянуть на поверхность сердечной мышцы (которая еще двенадцать часов назад сокращалась, заставляя пульсировать кровь), чтобы заметить широкую зону омертвения. Почти вся левая сторона сердца, а также нижняя часть мембраны были коричнево-красного цвета, гораздо более темными, чем обычно. Коронарная артерия, которая, разветвляясь, покрывала всю поверхность сердца, в одном месте была закупорена, скорее всего, тромбом. Из-за этого приток крови к сердцу прекратился, и сердце остановилось.
Исходя из размеров омертвевшей поверхности, Андо прикинул, где именно произошла закупорка, — похоже, в левой коронарной артерии, как раз в районе ее разветвления. Тромб в этом месте особенно опасен, и вероятность смертного исхода очень велика. Причина смерти становилась очевидной. Хотя все равно надо будет ждать результатов анализа, чтобы определить, что именно вызвало закупорку артерии.
Андо уверенно произнес: «Инфаркт миокарда вследствие закупорки левой коронарной артерии», — и перешел к извлечению печени. Потом он проверил почки, селезенку и кишечник, осмотрел брюшную полость, но ничего подозрительного не обнаружил.
Он уже собирался вскрывать череп, когда техник, с сомнением покачав головой, негромко сказал:
— Доктор, взгляните, пожалуйста, на глотку... — и с этими словами он указал пальцем в середину глубокого разреза. Слизистая оболочка на стенках глотки была частично повреждена. Повреждения были незначительными, и если бы не замечание техника, Андо вполне мог бы их проглядеть. Честно говоря, Андо ничего подобного раньше не видел. Он был уверен в том, что эти повреждения не имели к причине смерти никакого отношения, но на всякий случай взял пробу слизистой. После анализа станет ясно, что это такое и чем вызвано.
Потом Андо сделал надрезы на коже вокруг головы и снял с Рюдзи скальп — от затылка ко лбу. Жесткие, как проволока, волосы легли покойнику на лицо, закрыли его глаза, нос и рот. Освещаемый падающими вертикально лучами яркого света, обнажился белый череп, в который раз доказывая, что человеческое лицо — это всего лишь хитро сложенный пласт кожи. Андо отпилил верхушку черепа и извлек мозг.
Мозг на вид — белесая масса, прорезанная множеством морщин. Студенты-медики считаются интеллектуальной элитой. Рюдзи был самым одаренным среди своих однокурсников. Он прекрасно владел английским, французским и немецким и задавал на лекциях такие вопросы, которые мог задавать только тот, кто был в курсе всех последних научных публикаций. Рюдзи наводил ужас на весь преподавательский состав. Но чем дальше углублялся он в медицину, тем неотвратимей его интересы перемещались в сторону чистой математики. Был такой период, когда на их кафедре началось повальное увлечение «кодировками». Каждый студент в порядке очереди должен был создать свой собственный код, а остальные соревновались, кто первым этот код расшифрует. И первым всегда был Рюдзи. Когда пришла очередь Андо, он придумал такой запутанный код, что даже и не сомневался в том, что никто не сможет его разгадать. Но Рюдзи легко разобрался с Запутанной кодировкой. В тот раз Андо, взбешенный тем, что его мысли с такой легкостью были прочитаны другим человеком, даже не смог искренне восхититься математическим гением Рюдзи. Никто из остальных студентов не смог разгадать придуманный Андо код.
Между прочим, именно Андо был тем единственным человеком, кто — всего лишь один раз, но все же — смог разгадать код, придуманный Рюдзи. Однако он отдавал себе отчет в том, что это было просто счастливое совпадение, а никак не результат логического решения. Он уже почти готов был сдаться, когда взгляд его случайно упал на рекламный щит цветочного магазина за окном. Телефонный номер на этом щите навел его на удачную мысль, и в конце концов он нашел ключ к разгадке кода. Но ход его мыслей совпал с ходом мыслей Такаямы по счастливой случайности — даже сегодня Андо не сомневался в этом ни секунды. Тогда ему просто повезло.
В студенческие годы Андо испытывал к Рюдзи чувство, близкое к зависти. Его самолюбие не раз страдало от осознания того, что он никогда не сможет превзойти Рюдзи и всегда будет в интеллектуальной зависимости от него.
Теперь Андо смотрел на этот самый непревзойденный мозг. Мозг был немного тяжелее нормы, но выглядел точно так же, как и у любого другого человека. Для каких, интересно, размышлений использовал Рюдзи клетки этого мозга, пока был жив? Андо довольно смутно представлял себе процесс познания, который привел Рюдзи, все глубже и глубже погружающегося в область чистой математики, в ту точку, где он отказался от чисел и занялся логикой. Но Андо был уверен: если бы Такаяма прожил хотя бы еще десять лет, он бы внес значительный вклад в это направление научной мысли.
Андо восхищался и одновременно завидовал редкому дару Такаямы, мозг которого он сейчас держал в руках. Прорезающие его борозды были глубокими, а лобная доля очертаниями напоминала неприступную горную вершину.
Но теперь все кончено. Эти клетки больше не функционируют. Сердце остановилось из-за инфаркта миокарда, а вслед за остановкой сердца умер и мозг. И в конце концов, по крайней мере физически, Рюдзи оказался во власти Андо.
Андо проверил, не было ли внутреннего кровоизлияния в мозг, и удостоверившись, что не было, вернул белесую массу на место.
С того момента, как он взялся за скальпель, прошло минут пятьдесят. Обычно процедура вскрытия занимает около часа. И в целом Андо уже закончил обследование, но вдруг он застыл на мгновение, будто вспомнил что-то, и запустил руку в брюшную полость. Нащупав кончиками пальцев два маленьких шарика размером с перепелиные яйца, он аккуратно поддел их и вытащил наружу. Тестикулы, имевшие сероватый оттенок, забавно перекатывались у него на ладони.
Андо задал себе вопрос: кто из них двоих достоин большей жалости — Рюдзи, который умер, не оставив потомства, или он сам, допустивший ошибку, в результате которой умер его сын? А ведь мальчику было всего три года и четыре месяца.
...Конечно, я...
Андо ни секунды не колебался с ответом. По крайней мере, Рюдзи умер, не изведав этой бесконечной муки. В его жизни не было невыносимой тоски, внезапная боль не сдавливала ему грудь, он не переживал этой пытки... Собственный ребенок — источник безграничной радости, но, потеряв его, ты испытываешь боль и горе, которые никогда не иссякнут. Ни через сто лет, ни через двести...
С тяжелым сердцем Андо положил бессмысленные, так и не выполнившие своего предназначения тестикулы на анатомический стол.
Теперь осталось только зашить тело. Чтобы придать пустой грудной клетке и брюшной полости объем, Андо вложил внутрь тела старые газеты и начал накладывать швы. Потом он вернул на место скальп, обмыл тело и завернул его в юката[2]. Лишенное внутренних органов тело выглядело более худым, чем до вскрытия.
...Видишь, Рюдзи, ты теперь похудел...
Андо сам удивился тому, что мысленно беседует с мертвым телом. Раньше с ним такого не случалось. Может быть, дело в самом трупе? Или в том, что Андо знал покойника при жизни?
Как бы-то ни было, разговор был односторонний — Рюдзи, разумеется, ничего не ответил. Но в тот момент, когда техник и ассистирующий врач приподняли тело, чтобы переложить его в гроб, Андо вдруг показалось, что где-то внутри себя, в глубине собственной груди, он вдруг услышал голос Рюдзи. Более того, он неожиданно почувствовал зуд в районе пупка. Андо почесал живот, но странное чувство не исчезло. Казалось, что источник, создающий неудобства, находится где-то снаружи, словно что-то вибрировало в воздухе неподалеку от его живота.
В смятении Андо стоял у гроба. Он еще раз провел рукой по распростертому телу Такаямы — от груди к животу. В верхней части живота его рука нащупала какое-то утолщение. Он развязал на покойнике юката и, приглядевшись, увидел, что между швов торчит кусочек газеты. Как раз над пупком. Это показалось ему странным. Он всегда работал очень аккуратно. Тем не менее факт оставался фактом — клочок бумаги отчетливо виднелся на бледном теле покойника. Наверное, когда Такаяму перекладывали в гроб, газеты внутри него немного сдвинулись, и один уголок вылез сквозь незаметную щель наружу. На бумажный клочок, с едва заметными следами крови, налипли частицы жира. Андо аккуратно стер жир и увидел под ним цифры. Шрифт был очень мелким. Андо наклонился, чтобы разглядеть, что именно там написано, и прочел два трехзначных числа, напечатанных одно под другим:
178
136
Может, это был обрывок страницы биржевых новостей, а может, часть рекламного объявления — в газетах иногда записывают телефонные номера в две строчки. Или, например, это могли быть коды телепрограмм. Если вдуматься, то вероятность того, что на случайном обрывке свернутой газеты окажутся — одно под другим — два трехзначных числа и больше ничего, была очень невелика. Сам не зная почему, Андо постарался запомнить эти числа.
...178, 136...
Затянутыми в резиновые перчатки пальцами Андо аккуратно вернул кусочек газеты обратно под кожу и несколько раз легонько прихлопнул шов. Убедившись, что больше нигде ничего не вылезает, он снова завязал на Такаяме юката и еще раз провел рукой вдоль его тела. Округлая линия живота была идеальной. Андо отошел от гроба на несколько шагов.
Внезапно у него по спине пробежал холодок. Он приподнял руку, чтобы снять с нее резиновую перчатку, и заметил, что волоски на руке встали дыбом. Андо оперся на стоявшую рядом стремянку и еще раз внимательно вгляделся в лицо Рюдзи. Веки Такаямы подрагивали, и от этого казалось, что его безмятежно закрытые глаза могут в любой момент открыться.
Звук льющейся воды неожиданно сделался очень громким. Все, кто присутствовал в комнате, были заняты своими делами, и, похоже, единственным, кто чувствовал, что с телом Рюдзи творится что-то неладное, был Андо.
...А вдруг он не умер?.. Что за идиотские сомнения! Просто газеты, набитые в тело вместо внутренностей, немного сдвинулись, и от этого показалось, что он шевелится... Но почему же ни техник, ни полицейские — никто ничего не заметил?..
Андо захотелось в туалет. Внезапно он представил себе, как Рюдзи идет по коридору и шуршит зашитой в него газетной бумагой. От этой мысли позыв к мочеиспусканию сделался нестерпимым.
3
Закончив все утренние вскрытия, Андо отправился обедать на станцию Оцука по линии JR[3]. По дороге он несколько раз останавливался и оглядывался назад. На душе у него было неспокойно. Почему? Отчего? Он и сам не знал, но на этот раз его настроение точно не имело никакого отношения к погибшему сыну. За годы своей работы Андо провел не меньше тысячи вскрытий. Так почему же именно сегодня он так разволновался? Он всегда работал очень аккуратно, и до этого дня ни разу не было случая, чтобы кусок газеты вылез наружу сквозь швы. Ничтожная ошибка, но все же ошибка... Неужели он из-за этого так переживает? Нет. Должна быть другая причина. Он зашел в первый попавшийся китайский ресторан и заказал комплексный обед. Пять минут первого — в это время рестораны обычно переполнены, но почему-то именно сегодня посетителей почти не было. Кроме Андо в ресторане обедал еще один человек — пожилой мужчина, который сидел недалеко от кассы и, хлюпая, втягивал в себя китайскую лапшу. На голове у мужчины была кожаная альпинистская шапочка. Время от времени он отвлекался от лапши и смотрел в сторону Андо.
Андо разнервничался.
...Почему он не снял свою дурацкую шапочку? И чего это он все время на меня смотрит?..
Надо успокоиться. Если он начал искать скрытый смысл в таких несущественных мелочах, значит, нервы у него напряжены до предела.
Цифры с клочка газеты, вылезшего сквозь швы на животе Рюдзи, до сих пор стояли у него перед глазами, словно отпечатавшись на чувствительной фотобумаге. Отделаться от этого видения было невозможно, как от назойливой мелодии. Даже сквозь прикрытые веки шесть цифр продолжали маячить перед ним.
...Может быть, это телефонный номер?..
Он посмотрел на розовый телефонный аппарат, стоявший неподалеку от столика, за которым сидел обладатель альпинистской шапочки. Может быть, попробовать набрать эти цифры? Хотя в городе уже давным-давно нет шестизначных номеров. Так что дозвониться куда-нибудь вообще нереально. А даже если он вдруг и дозвонится, что дальше? Вдруг он услышит что-нибудь типа: «Эй, Андо! Ты со мной утром такое сотворил... Между прочим, мне больно было. Это же надо додуматься, оттяпать у мужика яйца!» Такая вот фразочка, да еще и голосом Рюдзи Такаямы...
— Ваш заказ, пожалуйста, — услышал он над ухом невыразительный голос официанта, одновременно с этими словами на стол перед ним опустился поднос. На подносе стояла плошка риса и тарелка супа. Рис был залит подливой из жареных овощей, но при ближайшем рассмотрении в подливе оказались два перепелиных яйца — по размерам они были абсолютно такими же, как и тестикулы Такаямы.
Андо болезненно сглотнул и залпом осушил стакан тепловатой воды, который официант принес вместе с обедом. Он ни в коем случае не отрицал существование так называемого «сверхъестественного», но в данном конкретном случае чувствовал себя полным идиотом. Дались ему эти числа!
Он никуда не мог от них деться. 178, 136. Что это может означать? Шесть цифр, появившихся из живота Рюдзи Такаямы, гения кодировок.
...Это код...
Отпивая мелкими глотками суп из пиалы, Андо расправил на столе салфетку и, достав из нагрудного кармана шариковую ручку, написал на салфетке оба числа:
178,136
Затем он пронумеровал каждую букву латинского алфавита с нуля до двадцати пяти: А — О, В — 1, С — 2 и так далее. Это был самый легкий шифр из всех возможных. Можно сказать, основной код. Сначала он попробовал заменить каждую цифру буквой и получил:
BHI, BDG
Записанное в одну строчку, это выглядело так: «bhibdg». Не нужно лезть в словарь, чтобы понять, что такого слова нет в природе. Тогда Андо ввел в шифр двузначные комбинации. Максимальное значение для таких комбинаций было 25 — учитывая, что он начал счет с нуля, а в латинском алфавите, как известно, двадцать шесть букв. Соответственно комбинации типа 78 или 81 в такой системе кодировки не имели смысла. Он принялся записывать возможные комбинации на салфетке:
178 136
R IBDG
178 136
BHING
178 136
R ING
Только одна комбинация из всех возможных дала в результате осмысленное слово «RING».
...Кольцо...
Андо задумался. Английское слово «ring» имеет несколько значений кроме значения «кольцо». Оно может в качестве существительного означать «звонок телефона», а в качестве глагола может обозначать действие и даже не одно: «звенеть», «доноситься» или «призывать с помощью звонка».
Наверное, это все-таки совпадение... Ну хорошо, из шва на теле Такаямы торчал кусочек газеты, на котором было шесть цифр. Он подобрал к этим цифрам буквы, и у него получилось слово «ring». И что, спрашивается, это значит? Просто стечение обстоятельств.
Где-то вдалеке сработала сирена. Андо вспомнил, как однажды в детстве, когда он был совсем маленьким, в их деревеньке зазвонил пожарный колокол. Его родители работали допоздна, и он всегда оставался дома под присмотром бабушки. Когда звуки колокола неожиданно раскололи хрупкую ночную тишину, он перепугался, побежал к бабушке и долго еще сидел рядом с ней, уткнувшись лицом ей в колени и дрожа от страха. Он не знал источника этого незнакомого гулкого звука, не знал, что это колокольный звон, оповещающий о пожаре, но этот звон вселил в его детскую душу страх. Ему казалось, что этот звук предупреждает о каком-то грядущем ужасном несчастье, о трагедии... Ровно через год после того дня, как он слышал колокольный звон, неожиданно умер его отец.
...Рюдзи, ты, кажется, пытаешься мне что-то сказать, ведь так?..
Когда останки отдавали родственникам покойного, ему почудилось, будто мирно лежавший в гробу Рюдзи, похожий на пустотелую жестяную куклу, немного расслабил застывшие мышцы своего белого лица и изобразил на губах некое подобие улыбки. И Маи Такано, увидев это выражение на лице покойного, неожиданно поклонилась, неизвестно кому и неизвестно зачем. Это было всего лишь час назад. Наверное, родственники Рюдзи проведут бессонную ночь, готовясь к завтрашней кремации. Интересно, где сейчас на своем пути к родительскому дому Такаямы в Сагами-Оно проезжает катафалк с его гробом? Была бы возможность, Андо обязательно сходил бы на церемонию кремации, чтобы удостовериться, что тело Рюдзи превратилось в пепел. Почему-то его не покидало ощущение, что Рюдзи Такаяма до сих пор жив.
Андо разнервничался.
...Почему он не снял свою дурацкую шапочку? И чего это он все время на меня смотрит?..
Надо успокоиться. Если он начал искать скрытый смысл в таких несущественных мелочах, значит, нервы у него напряжены до предела.
Цифры с клочка газеты, вылезшего сквозь швы на животе Рюдзи, до сих пор стояли у него перед глазами, словно отпечатавшись на чувствительной фотобумаге. Отделаться от этого видения было невозможно, как от назойливой мелодии. Даже сквозь прикрытые веки шесть цифр продолжали маячить перед ним.
...Может быть, это телефонный номер?..
Он посмотрел на розовый телефонный аппарат, стоявший неподалеку от столика, за которым сидел обладатель альпинистской шапочки. Может быть, попробовать набрать эти цифры? Хотя в городе уже давным-давно нет шестизначных номеров. Так что дозвониться куда-нибудь вообще нереально. А даже если он вдруг и дозвонится, что дальше? Вдруг он услышит что-нибудь типа: «Эй, Андо! Ты со мной утром такое сотворил... Между прочим, мне больно было. Это же надо додуматься, оттяпать у мужика яйца!» Такая вот фразочка, да еще и голосом Рюдзи Такаямы...
— Ваш заказ, пожалуйста, — услышал он над ухом невыразительный голос официанта, одновременно с этими словами на стол перед ним опустился поднос. На подносе стояла плошка риса и тарелка супа. Рис был залит подливой из жареных овощей, но при ближайшем рассмотрении в подливе оказались два перепелиных яйца — по размерам они были абсолютно такими же, как и тестикулы Такаямы.
Андо болезненно сглотнул и залпом осушил стакан тепловатой воды, который официант принес вместе с обедом. Он ни в коем случае не отрицал существование так называемого «сверхъестественного», но в данном конкретном случае чувствовал себя полным идиотом. Дались ему эти числа!
Он никуда не мог от них деться. 178, 136. Что это может означать? Шесть цифр, появившихся из живота Рюдзи Такаямы, гения кодировок.
...Это код...
Отпивая мелкими глотками суп из пиалы, Андо расправил на столе салфетку и, достав из нагрудного кармана шариковую ручку, написал на салфетке оба числа:
178,136
Затем он пронумеровал каждую букву латинского алфавита с нуля до двадцати пяти: А — О, В — 1, С — 2 и так далее. Это был самый легкий шифр из всех возможных. Можно сказать, основной код. Сначала он попробовал заменить каждую цифру буквой и получил:
BHI, BDG
Записанное в одну строчку, это выглядело так: «bhibdg». Не нужно лезть в словарь, чтобы понять, что такого слова нет в природе. Тогда Андо ввел в шифр двузначные комбинации. Максимальное значение для таких комбинаций было 25 — учитывая, что он начал счет с нуля, а в латинском алфавите, как известно, двадцать шесть букв. Соответственно комбинации типа 78 или 81 в такой системе кодировки не имели смысла. Он принялся записывать возможные комбинации на салфетке:
178 136
R IBDG
178 136
BHING
178 136
R ING
Только одна комбинация из всех возможных дала в результате осмысленное слово «RING».
...Кольцо...
Андо задумался. Английское слово «ring» имеет несколько значений кроме значения «кольцо». Оно может в качестве существительного означать «звонок телефона», а в качестве глагола может обозначать действие и даже не одно: «звенеть», «доноситься» или «призывать с помощью звонка».
Наверное, это все-таки совпадение... Ну хорошо, из шва на теле Такаямы торчал кусочек газеты, на котором было шесть цифр. Он подобрал к этим цифрам буквы, и у него получилось слово «ring». И что, спрашивается, это значит? Просто стечение обстоятельств.
Где-то вдалеке сработала сирена. Андо вспомнил, как однажды в детстве, когда он был совсем маленьким, в их деревеньке зазвонил пожарный колокол. Его родители работали допоздна, и он всегда оставался дома под присмотром бабушки. Когда звуки колокола неожиданно раскололи хрупкую ночную тишину, он перепугался, побежал к бабушке и долго еще сидел рядом с ней, уткнувшись лицом ей в колени и дрожа от страха. Он не знал источника этого незнакомого гулкого звука, не знал, что это колокольный звон, оповещающий о пожаре, но этот звон вселил в его детскую душу страх. Ему казалось, что этот звук предупреждает о каком-то грядущем ужасном несчастье, о трагедии... Ровно через год после того дня, как он слышал колокольный звон, неожиданно умер его отец.
...Рюдзи, ты, кажется, пытаешься мне что-то сказать, ведь так?..
Когда останки отдавали родственникам покойного, ему почудилось, будто мирно лежавший в гробу Рюдзи, похожий на пустотелую жестяную куклу, немного расслабил застывшие мышцы своего белого лица и изобразил на губах некое подобие улыбки. И Маи Такано, увидев это выражение на лице покойного, неожиданно поклонилась, неизвестно кому и неизвестно зачем. Это было всего лишь час назад. Наверное, родственники Рюдзи проведут бессонную ночь, готовясь к завтрашней кремации. Интересно, где сейчас на своем пути к родительскому дому Такаямы в Сагами-Оно проезжает катафалк с его гробом? Была бы возможность, Андо обязательно сходил бы на церемонию кремации, чтобы удостовериться, что тело Рюдзи превратилось в пепел. Почему-то его не покидало ощущение, что Рюдзи Такаяма до сих пор жив.
4
Они договорились встретиться на скамейке возле университетской библиотеки. Сразу после того как закончилась его лекция на юридическом факультете, Андо, взглянув на часы, поспешил к месту встречи.
Вчера Маи Такано неожиданно позвонила в Палату медэкспертизы, и так совпало, что в этот день Андо опять дежурил. Услышав голос Маи в телефонной трубке, он моментально вспомнил ее лицо.
Редко, но случалось, что родственники тех людей, которых он анатомировал, звонили ему на работу, чтобы уточнить причину смерти. Но Маи Такано звонила совсем по другому поводу. Она рассказала, что вечером того же дня, когда состоялась процедура вскрытия, она ушла пораньше с поминок и поехала на квартиру к Рюдзи Такаяме, чтобы разобрать его неопубликованные рукописи. Она уже почти закончила все разбирать, когда случилось нечто, ее обеспокоившее. Маи не стала говорить, что именно произошло, но намекнула, что, возможно, это имеет какое-то отношение к смерти Такаямы.
Разумеется, этот рассказ очень заинтересовал Андо, и ему захотелось узнать подробности, но, кроме того, он почувствовал, что ему необходимо снова увидеть эту странным образом очаровавшую его женщину. Он предложил Маи Такано встретиться после его лекции, а она в ответ назначила место встречи: «Встретимся у библиотеки, на скамейке под вишней».
За все время учебы в университете никто из его тогдашних друзей и знакомых ни разу не предлагал ему встретиться под вишневым деревом. А его будущая жена, которая в то время училась на филологическом факультете, предпочитала встречаться под китайским гинкго.
Он заметил Маи уже издалека. Она сидела на скамейке под вишней. На ней было цветастое платье, и, может быть, поэтому она показалась ему гораздо моложе, чем десять дней назад в кабинете дежурного судмедэксперта.
Андо, держась чуть на расстоянии, прошелся взад-вперед мимо скамейки, чтобы удостовериться, что это действительно Маи. Но женщина сидела, уставившись в книжку, и он никак не мог разглядеть ее лица. Тогда Андо решительно двинулся к ней. Заслышав его нарочито громкие шаги, Маи подняла взгляд от книжки.
— Маи Такано... Если не ошибаюсь... — полувопросительно сказал Андо, подойдя поближе.
Со словами «Спасибо вам, за... тот день» Маи привстала со скамейки. Было видно, что она смутилась, пытаясь подобрать подходящие слова благодарности. Не так-то просто благодарить врача, который анатомировал любимого тобой человека.
Маи взглянула на руки Андо. Тонкие, ловкие пальцы, характерные для людей его профессии, крепко сжимали ручку портфеля.
— Не возражаете, если я сяду? — спросил Андо и, не дожидаясь ответа, сел рядом с ней на скамейку и положил ногу на ногу.
— Вы уже знаете результаты анализа? — Маи произнесла это без всякого выражения. Вместо ответа Андо взглянул на часы и спросил:
— Как у вас со временем? Может быть, пойдем выпьем где-нибудь по чашке чая? У меня есть к вам несколько вопросов.
Не говоря ни слова, Маи встала со скамейки и одернула подол платья.
— Фруктовое парфе[4], — сказала Маи, как только официантка подошла к их столику. Она даже на секунду не задумалась перед тем как сделать заказ. Андо ничего не оставалось, кроме как попросить кофе. Образ «нерешительной девушки» — десять дней назад он запомнил Маи именно такой — рушился прямо на глазах.
— Мм... Обожаю, — сказала Маи, слегка поведя плечами. Андо вздрогнул, на мгновенье подумав, что она говорит о нем, но тут же понял, что речь идет о фруктовом парфе, и рассердился сам на себя.
...Размечтался, как дурак. Стыдно, в моем-то возрасте...
Парфе было украшено вафлями, а на самом верху красовалась темная вишенка. Маи, похоже, была неравнодушна к здешнему парфе. Она ела лакомство с крайне сосредоточенным видом и этим настолько напомнила Андо сына, что он ощутил прилив невыразимой нежности. Так и не притронувшись к кофе, он сидел и любовался тем, как старательно — более подходящего слова и не найдешь — она подносит ложечку с парфе ко рту. Его жена (даже если бы ему и удалось затащить ее сюда) ни за что бы не заказала фруктовое парфе. Скорее всего, она бы попросила лимонный чай «и-пожалуйста-без-сахара», потому что все время сидела на диете и не позволяла себе ни капли сладкого. Однако Маи, по крайней мере в одежде, казалась стройнее его жены, когда та еще была здоровой... После того как они разъехались, жена настолько исхудала, что Андо не мог на нее смотреть без жалости. Но когда он вспоминал жену, он всегда видел ее лицо таким, каким оно было до их свадьбы — округлое, с мягкими чертами.
Маи съела вишенку и, выплюнув косточку на стеклянное, слегка вытянутое блюдце, аккуратно вытерла салфеткой рот. Он никогда раньше не встречал таких женщин — от одного только взгляда на нее ему становилось радостно. Роняя капли растаявшего мороженого на стол, Маи принялась за вафли. Когда с вафлями было покончено, она с задумчивым видом уставилась на остатки взбитых сливок на дне вазочки. «Облизать или не облизывать?» — было написано у нее на лице.
Доев парфе, Маи попросила Андо рассказать ей о методике проведения анализов. Ей хотелось узнать, что произошло с органами Рюдзи Такаямы после вскрытия. Андо смутился. Его не покидало ощущение, что произошла какая-то ошибка: он сидел в кафе напротив красивой молодой женщины, которая только что доела фруктовое парфе, и должен был объяснять ей, что делают во время лабораторного анализа с вырезанными из трупа органами... Андо попытался сообразить, с чего лучше начать свои объяснения.
Вчера Маи Такано неожиданно позвонила в Палату медэкспертизы, и так совпало, что в этот день Андо опять дежурил. Услышав голос Маи в телефонной трубке, он моментально вспомнил ее лицо.
Редко, но случалось, что родственники тех людей, которых он анатомировал, звонили ему на работу, чтобы уточнить причину смерти. Но Маи Такано звонила совсем по другому поводу. Она рассказала, что вечером того же дня, когда состоялась процедура вскрытия, она ушла пораньше с поминок и поехала на квартиру к Рюдзи Такаяме, чтобы разобрать его неопубликованные рукописи. Она уже почти закончила все разбирать, когда случилось нечто, ее обеспокоившее. Маи не стала говорить, что именно произошло, но намекнула, что, возможно, это имеет какое-то отношение к смерти Такаямы.
Разумеется, этот рассказ очень заинтересовал Андо, и ему захотелось узнать подробности, но, кроме того, он почувствовал, что ему необходимо снова увидеть эту странным образом очаровавшую его женщину. Он предложил Маи Такано встретиться после его лекции, а она в ответ назначила место встречи: «Встретимся у библиотеки, на скамейке под вишней».
За все время учебы в университете никто из его тогдашних друзей и знакомых ни разу не предлагал ему встретиться под вишневым деревом. А его будущая жена, которая в то время училась на филологическом факультете, предпочитала встречаться под китайским гинкго.
Он заметил Маи уже издалека. Она сидела на скамейке под вишней. На ней было цветастое платье, и, может быть, поэтому она показалась ему гораздо моложе, чем десять дней назад в кабинете дежурного судмедэксперта.
Андо, держась чуть на расстоянии, прошелся взад-вперед мимо скамейки, чтобы удостовериться, что это действительно Маи. Но женщина сидела, уставившись в книжку, и он никак не мог разглядеть ее лица. Тогда Андо решительно двинулся к ней. Заслышав его нарочито громкие шаги, Маи подняла взгляд от книжки.
— Маи Такано... Если не ошибаюсь... — полувопросительно сказал Андо, подойдя поближе.
Со словами «Спасибо вам, за... тот день» Маи привстала со скамейки. Было видно, что она смутилась, пытаясь подобрать подходящие слова благодарности. Не так-то просто благодарить врача, который анатомировал любимого тобой человека.
Маи взглянула на руки Андо. Тонкие, ловкие пальцы, характерные для людей его профессии, крепко сжимали ручку портфеля.
— Не возражаете, если я сяду? — спросил Андо и, не дожидаясь ответа, сел рядом с ней на скамейку и положил ногу на ногу.
— Вы уже знаете результаты анализа? — Маи произнесла это без всякого выражения. Вместо ответа Андо взглянул на часы и спросил:
— Как у вас со временем? Может быть, пойдем выпьем где-нибудь по чашке чая? У меня есть к вам несколько вопросов.
Не говоря ни слова, Маи встала со скамейки и одернула подол платья.
* * *
Маи привела Андо в кафе. Для места студенческих сборищ тут было не так уж шумно — по своей атмосфере оно скорее напоминало небольшой гостиничный ресторанчик. Они сели у окна, из которого видна была улица. Официантка принесла воду и влажные полотенца.— Фруктовое парфе[4], — сказала Маи, как только официантка подошла к их столику. Она даже на секунду не задумалась перед тем как сделать заказ. Андо ничего не оставалось, кроме как попросить кофе. Образ «нерешительной девушки» — десять дней назад он запомнил Маи именно такой — рушился прямо на глазах.
— Мм... Обожаю, — сказала Маи, слегка поведя плечами. Андо вздрогнул, на мгновенье подумав, что она говорит о нем, но тут же понял, что речь идет о фруктовом парфе, и рассердился сам на себя.
...Размечтался, как дурак. Стыдно, в моем-то возрасте...
Парфе было украшено вафлями, а на самом верху красовалась темная вишенка. Маи, похоже, была неравнодушна к здешнему парфе. Она ела лакомство с крайне сосредоточенным видом и этим настолько напомнила Андо сына, что он ощутил прилив невыразимой нежности. Так и не притронувшись к кофе, он сидел и любовался тем, как старательно — более подходящего слова и не найдешь — она подносит ложечку с парфе ко рту. Его жена (даже если бы ему и удалось затащить ее сюда) ни за что бы не заказала фруктовое парфе. Скорее всего, она бы попросила лимонный чай «и-пожалуйста-без-сахара», потому что все время сидела на диете и не позволяла себе ни капли сладкого. Однако Маи, по крайней мере в одежде, казалась стройнее его жены, когда та еще была здоровой... После того как они разъехались, жена настолько исхудала, что Андо не мог на нее смотреть без жалости. Но когда он вспоминал жену, он всегда видел ее лицо таким, каким оно было до их свадьбы — округлое, с мягкими чертами.
Маи съела вишенку и, выплюнув косточку на стеклянное, слегка вытянутое блюдце, аккуратно вытерла салфеткой рот. Он никогда раньше не встречал таких женщин — от одного только взгляда на нее ему становилось радостно. Роняя капли растаявшего мороженого на стол, Маи принялась за вафли. Когда с вафлями было покончено, она с задумчивым видом уставилась на остатки взбитых сливок на дне вазочки. «Облизать или не облизывать?» — было написано у нее на лице.
Доев парфе, Маи попросила Андо рассказать ей о методике проведения анализов. Ей хотелось узнать, что произошло с органами Рюдзи Такаямы после вскрытия. Андо смутился. Его не покидало ощущение, что произошла какая-то ошибка: он сидел в кафе напротив красивой молодой женщины, которая только что доела фруктовое парфе, и должен был объяснять ей, что делают во время лабораторного анализа с вырезанными из трупа органами... Андо попытался сообразить, с чего лучше начать свои объяснения.