Дача, как и весь поселок, стояла посреди соснового бора, там, где деревья росли особенно часто, так что ни о каком саде или огороде на приусадебном участке речи идти не могло. Я подумала, что такая дача идеально подошла бы мне, с моими выдающимися агрономическими способностями и прискорбным неумением отличить сорняк от полезного растения — за исключением тех случаев, когда на полезном рае— гении уже выросло что—нибудь съедобное или распустилось что—нибудь красивое.
У ворот нас встретил прямоугольный помощник Листовского. Оказывается, он специально выехал пораньше, чтобы подготовить дачу к нашему приезду. Разумеется, имелась в виду не влажная уборка и мытье окон, а тщательный осмотр дома от чердака до подвала и каждой кочки участка на предмет обнаружения мин, фугасов, затаившихся снайперов и взбесившихся бензопил. К счастью, ничего похожего найдено не было, так что мы со спокойной душой могли раскидать вещи по комнатам и собраться на просторной веранде, чтобы насладиться чаем из пятилитрового электрического самовара и картошкой в мундире, быстренько сваренной расторопным безликим водителем, имя которого, в противовес неброской внешности, оказалось весьма запоминающимся: Варфоломей.
Наблюдая за сидящими вокруг стола, я про себя удивлялась причудливости их отношений. Юля, представленная мне как девушка Кирилла, почему—то почти не привлекала его внимания. Вместо этого он сосредоточился на мне — и очень зря, потому что меня это жутко раздражало. Борис молчал, с отсутствующим видом разламывая кусок хлеба на мелкие крошки, словно собираясь снова превратить его в муку. Разговор за столом не клеился.
Наконец Юля демонстративно зевнула и громко произнесла:
— Я собираюсь на озеро. Борь, ты со мной? Борис кивнул, по прежнему не говоря ни слова.
Когда они поднялись из—за стола, Юля сказала, обращаясь уже к Кириллу:
— После озера мы пойдем, навестим деда с бабкой, так что вернемся поздно.
— Как хотите, — не слишком вежливо ответил Кирилл.
Увидев мой вопросительный взгляд и поняв его причину, он пояснил:
— У Юльки здесь своя дача — дедова. Он у нее профессор каких—то кислых щей, я точно не помню. Мы с ней тут и познакомились, давно уже, года три назад, что ли…
«Однако, большая же между вами любовь!» — подумала я, а вслух сказала:
— Может, нам тоже пойти искупаться?
— Ой, знаешь, давай ты пойдешь без меня, — сморщившись, как от лимона, ответил Кирилл. — Меня полночи пропесочивали, а потом подняли ни свет, ни заря, я спать хочу — дико. Так что уж вы давайте сами…
И, не успела я сказать, что в таком случае гоже никуда не пойду, закричал:
— Эй, ребята! Возьмите с собой Марину. Покажите ей все как следует!
Мое присоединение к их компании было встречено Юлей безо всякого энтузиазма. В ее взгляде явственно читалось все, что она обо мне думает, и переводить эти мысли в слова у меня не было никакого желания. Отказаться от моего общества в открытую она не решилась, но было ясно, что она не пожалеет усилий, чтобы я почувствовала всю неуместность моего присутствия рядом с ними.
Тащить с собой на пляж рюкзак было бы неразумным — слишком много в нем было лишнего, а полотенце туда все равно бы не влезло. Поэтому я со вздохом сожаления переложила нее самое необходимое в полиэтиленовый пакет, который, в конце концов, раздулся, как футбольный мяч.
Надо было видеть, как посмотрела на мой пакет Юля. Сама она, разумеется, была экипирована изящной пляжной сумочкой из плотной светлой материи. Не иначе, как натуральный лен. На голове у нее была элегантная соломенная шляпка — на мой вкус, больше подходящая для приемов под открытым небом, чем для похода на пляж, плоские сандалии в минималистском стиле и очередной сарафан — более длинный, чем тот, в котором она приехала, с пуговицами сверху донизу. Я хотела сказать ей, что она забыла надеть перчатки, но сдержалась. И зря!
Приятная беседа завязалась, едва мы успели выйти за ограду.
— Это у тебя свой цвет волос? — светским тоном поинтересовалась Юля, в очередной раз, с оскорбленным видом оглядев мой пакет.
— Собственный, — подтвердила я, скептически посмотрев на ее шляпку.
— А что это они у тебя так вьются? Ты их не расчесываешь, что ли? — продолжала Юля.
— Отчего же, расчесываю. Просто они очень густые. Кстати, мой тебе совет: такие жидкие волосы, как у тебя, надо споласкивать луковым соком. И стричься покороче.
— Спасибо за совет. Но у меня очень тонкое обоняние, так что я плохо переношу запах лука. Я вообще не из тех, кто может спокойно переносить плохие запахи, плохие прически, плохую одежду… вообще не люблю безвкусицы.
— Кто бы мог подумать? — лицемерно изумилась я. — По тебе этого никак не скажешь.
— Ну, это понятно. Тот, кто не знает, что такое вкус, не может знать, что такое безвкусица…
— Слава богу, теперь, мне есть у кого поучиться. Я, по темноте и отсталости, всю жизнь считала, что вкус — это не просто хорошие вещи, а хорошие вещи, надетые к месту, но теперь я буду знать, что это не так… — Мне порядком надоело состязаться в змеином шипении, и я решила, что сегодня как—нибудь обойдусь без озера и пляжа. Даже самая чистая вода в таком изысканном обществе приобретет запах и вкус керосина, поэтому, не мучаясь долгим сочинением предлога, я театрально возопила:
— О ужас! Я забыла очки для солнца! — И, развернувшись, пошла обратно к дому. Уже у самой калитки я подняла руку к лицу и обнаружила, что очки преспокойненько сидят на моей переносице. Вот и замечательно. Пусть считают, что у меня не все дома. Мне это будет только на руку.
Помахав охранникам, играющим в «дурака» на ступенях крыльца, я оставила пакет на крышке вросшего в землю колодца, и пошла изучать владения Листовских. Честно говоря, на самом деле я отправилась просто на небольшую прогулку, а изучение приплела, чтобы не выглядеть в собственных глазах лоботряской.
Обойдя дом по выложенной плитками дорожке, я стала медленно удаляться в сосны, когда негромкое постукивание сзади заставило меня оглянуться. В следующую секунду я отпрыгнула в траву и быстро спряталась за ближайший ко мне ствол. Выглянув из—за сосны, я увидела, как в открытое окно второго этажа осторожно, почти бесшумно вылез Кирилл. Мягко спрыгнув на землю, он, крадучись, пошел в глубь участка, в ту же сторону, куда направлялась до этого я, но не по дорожке, а по траве. Вот что значит спортсмен, про себя восхитилась я. Если бы такой прыжок совершила я, грохот бы стоял на всю округу, не говоря уж о том, что я наверняка переломала бы себе ноги, руки, а то и шею в придачу.
Внезапно поблизости послышались шаги. Кирилл замер и затаился. Самое интересное, что в этот момент он был в двух шагах от меня, и ему стоило лишь повернуть голову, чтобы обнаружить мое присутствие. От страха я превратилась в памятник самой себе.
Из—за угла дома появился один из охранников, несущий в правой руке пистолет с таким видом, будто это было не оружие, а бутылка кефира. Без особого рвения оглядывая окрестности, он прошел вдоль задней стены дома и, свернув за угол, скрылся из вида. Да, при такой замечательной охране любой желающий может в любое время не просто убить Кирилла, а, не торопясь нарезать из него шашлык, замариновать, зажарить, и даже успеть плотно поужинать.
Дождавшись, пока удаляющиеся шаги охранника совсем затихли, Кирилл перевел дух и осторожно двинулся дальше. Очутившись у него и спиной, я тоже наконец смогла выдохнуть застоявшийся в легких воздух. И, тоже очень — очень осторожно, пошла за ним.
Через некоторое время мы дошли до конца участка. По дороге Кирилл несколько раз замирал на месте и оглядывался по сторонам, доводя меня до предынфарктного состояния. К счастью, несмотря на все предосторожности, обнаружить мое присутствие ему так и не удаюсь, хотя я пару раз довольно громко спотыкалась о сосновые корни, а один раз с треском наступила на сухую ветку.
Возле забора стоял покосившийся бревенчатый сарай, запертый на висячий замок. Пошарив под порожком, Кирилл достал ключ, ловко открыл дверь и нырнул внутрь. Пока я размышляла, не подойти ли мне поближе, Кирилл вышел, ведя за руль симпатичный красный мотоцикл. У парня явное пристрастие к красному цвету, отметила я.
Кирилл пошарил в кармане брюк и достал еще один ключ — на сей раз от калитки. Стало ясно, что парень куда—то собрался.
Самым противным было то, что он запер за собой калитку. А я, как нарочно, страсть как не люблю лазать по заборам, тем более что этот был метра два высотой, и зацепиться на нем было решительно не за что.
К счастью, меня осенила блестящая идея. Я достала из—под порожка ключ, открыла сарай и вскоре, торжествуя, появилась оттуда с лестницей. Приставив ее к забору за сараем, чтобы охранники, если им вздумается обходить участок, не смогли ее сразу обнаружить, я вскарабкалась по ней с неожиданной быстротой. Шумно обрушилась вниз — прямо в заросли крапивы, растущей по ту сторону забора. И увидела медленно уменьшающееся красное пятно — Кирилл не рисковал пока что завести мотоцикл, чтобы не привлечь к себе внимания. «Что же делать? — размышляла я, яростно расчесывая на ходу покрывшиеся волдырями руки и ноги. — Ведь он сейчас уедет!»
Словно в ответ на мои мысли, мотоцикл застрекотал, и через несколько мгновений красное пятно метнулось в сторону.
Пора было звать на помощь. Сунув руку в широкий карман шорт, я достала мобильный телефон и торопливо набрала номер Себастьяна.
— А вы что здесь делаете? — раздался за моей спиной знакомый голос.
Вздрогнув и выронив от неожиданности телефон, я резко обернулась.
Передо мной стоял мой загадочный бородатый спаситель.
Глава 17
Глава 18
У ворот нас встретил прямоугольный помощник Листовского. Оказывается, он специально выехал пораньше, чтобы подготовить дачу к нашему приезду. Разумеется, имелась в виду не влажная уборка и мытье окон, а тщательный осмотр дома от чердака до подвала и каждой кочки участка на предмет обнаружения мин, фугасов, затаившихся снайперов и взбесившихся бензопил. К счастью, ничего похожего найдено не было, так что мы со спокойной душой могли раскидать вещи по комнатам и собраться на просторной веранде, чтобы насладиться чаем из пятилитрового электрического самовара и картошкой в мундире, быстренько сваренной расторопным безликим водителем, имя которого, в противовес неброской внешности, оказалось весьма запоминающимся: Варфоломей.
Наблюдая за сидящими вокруг стола, я про себя удивлялась причудливости их отношений. Юля, представленная мне как девушка Кирилла, почему—то почти не привлекала его внимания. Вместо этого он сосредоточился на мне — и очень зря, потому что меня это жутко раздражало. Борис молчал, с отсутствующим видом разламывая кусок хлеба на мелкие крошки, словно собираясь снова превратить его в муку. Разговор за столом не клеился.
Наконец Юля демонстративно зевнула и громко произнесла:
— Я собираюсь на озеро. Борь, ты со мной? Борис кивнул, по прежнему не говоря ни слова.
Когда они поднялись из—за стола, Юля сказала, обращаясь уже к Кириллу:
— После озера мы пойдем, навестим деда с бабкой, так что вернемся поздно.
— Как хотите, — не слишком вежливо ответил Кирилл.
Увидев мой вопросительный взгляд и поняв его причину, он пояснил:
— У Юльки здесь своя дача — дедова. Он у нее профессор каких—то кислых щей, я точно не помню. Мы с ней тут и познакомились, давно уже, года три назад, что ли…
«Однако, большая же между вами любовь!» — подумала я, а вслух сказала:
— Может, нам тоже пойти искупаться?
— Ой, знаешь, давай ты пойдешь без меня, — сморщившись, как от лимона, ответил Кирилл. — Меня полночи пропесочивали, а потом подняли ни свет, ни заря, я спать хочу — дико. Так что уж вы давайте сами…
И, не успела я сказать, что в таком случае гоже никуда не пойду, закричал:
— Эй, ребята! Возьмите с собой Марину. Покажите ей все как следует!
Мое присоединение к их компании было встречено Юлей безо всякого энтузиазма. В ее взгляде явственно читалось все, что она обо мне думает, и переводить эти мысли в слова у меня не было никакого желания. Отказаться от моего общества в открытую она не решилась, но было ясно, что она не пожалеет усилий, чтобы я почувствовала всю неуместность моего присутствия рядом с ними.
Тащить с собой на пляж рюкзак было бы неразумным — слишком много в нем было лишнего, а полотенце туда все равно бы не влезло. Поэтому я со вздохом сожаления переложила нее самое необходимое в полиэтиленовый пакет, который, в конце концов, раздулся, как футбольный мяч.
Надо было видеть, как посмотрела на мой пакет Юля. Сама она, разумеется, была экипирована изящной пляжной сумочкой из плотной светлой материи. Не иначе, как натуральный лен. На голове у нее была элегантная соломенная шляпка — на мой вкус, больше подходящая для приемов под открытым небом, чем для похода на пляж, плоские сандалии в минималистском стиле и очередной сарафан — более длинный, чем тот, в котором она приехала, с пуговицами сверху донизу. Я хотела сказать ей, что она забыла надеть перчатки, но сдержалась. И зря!
Приятная беседа завязалась, едва мы успели выйти за ограду.
— Это у тебя свой цвет волос? — светским тоном поинтересовалась Юля, в очередной раз, с оскорбленным видом оглядев мой пакет.
— Собственный, — подтвердила я, скептически посмотрев на ее шляпку.
— А что это они у тебя так вьются? Ты их не расчесываешь, что ли? — продолжала Юля.
— Отчего же, расчесываю. Просто они очень густые. Кстати, мой тебе совет: такие жидкие волосы, как у тебя, надо споласкивать луковым соком. И стричься покороче.
— Спасибо за совет. Но у меня очень тонкое обоняние, так что я плохо переношу запах лука. Я вообще не из тех, кто может спокойно переносить плохие запахи, плохие прически, плохую одежду… вообще не люблю безвкусицы.
— Кто бы мог подумать? — лицемерно изумилась я. — По тебе этого никак не скажешь.
— Ну, это понятно. Тот, кто не знает, что такое вкус, не может знать, что такое безвкусица…
— Слава богу, теперь, мне есть у кого поучиться. Я, по темноте и отсталости, всю жизнь считала, что вкус — это не просто хорошие вещи, а хорошие вещи, надетые к месту, но теперь я буду знать, что это не так… — Мне порядком надоело состязаться в змеином шипении, и я решила, что сегодня как—нибудь обойдусь без озера и пляжа. Даже самая чистая вода в таком изысканном обществе приобретет запах и вкус керосина, поэтому, не мучаясь долгим сочинением предлога, я театрально возопила:
— О ужас! Я забыла очки для солнца! — И, развернувшись, пошла обратно к дому. Уже у самой калитки я подняла руку к лицу и обнаружила, что очки преспокойненько сидят на моей переносице. Вот и замечательно. Пусть считают, что у меня не все дома. Мне это будет только на руку.
Помахав охранникам, играющим в «дурака» на ступенях крыльца, я оставила пакет на крышке вросшего в землю колодца, и пошла изучать владения Листовских. Честно говоря, на самом деле я отправилась просто на небольшую прогулку, а изучение приплела, чтобы не выглядеть в собственных глазах лоботряской.
Обойдя дом по выложенной плитками дорожке, я стала медленно удаляться в сосны, когда негромкое постукивание сзади заставило меня оглянуться. В следующую секунду я отпрыгнула в траву и быстро спряталась за ближайший ко мне ствол. Выглянув из—за сосны, я увидела, как в открытое окно второго этажа осторожно, почти бесшумно вылез Кирилл. Мягко спрыгнув на землю, он, крадучись, пошел в глубь участка, в ту же сторону, куда направлялась до этого я, но не по дорожке, а по траве. Вот что значит спортсмен, про себя восхитилась я. Если бы такой прыжок совершила я, грохот бы стоял на всю округу, не говоря уж о том, что я наверняка переломала бы себе ноги, руки, а то и шею в придачу.
Внезапно поблизости послышались шаги. Кирилл замер и затаился. Самое интересное, что в этот момент он был в двух шагах от меня, и ему стоило лишь повернуть голову, чтобы обнаружить мое присутствие. От страха я превратилась в памятник самой себе.
Из—за угла дома появился один из охранников, несущий в правой руке пистолет с таким видом, будто это было не оружие, а бутылка кефира. Без особого рвения оглядывая окрестности, он прошел вдоль задней стены дома и, свернув за угол, скрылся из вида. Да, при такой замечательной охране любой желающий может в любое время не просто убить Кирилла, а, не торопясь нарезать из него шашлык, замариновать, зажарить, и даже успеть плотно поужинать.
Дождавшись, пока удаляющиеся шаги охранника совсем затихли, Кирилл перевел дух и осторожно двинулся дальше. Очутившись у него и спиной, я тоже наконец смогла выдохнуть застоявшийся в легких воздух. И, тоже очень — очень осторожно, пошла за ним.
Через некоторое время мы дошли до конца участка. По дороге Кирилл несколько раз замирал на месте и оглядывался по сторонам, доводя меня до предынфарктного состояния. К счастью, несмотря на все предосторожности, обнаружить мое присутствие ему так и не удаюсь, хотя я пару раз довольно громко спотыкалась о сосновые корни, а один раз с треском наступила на сухую ветку.
Возле забора стоял покосившийся бревенчатый сарай, запертый на висячий замок. Пошарив под порожком, Кирилл достал ключ, ловко открыл дверь и нырнул внутрь. Пока я размышляла, не подойти ли мне поближе, Кирилл вышел, ведя за руль симпатичный красный мотоцикл. У парня явное пристрастие к красному цвету, отметила я.
Кирилл пошарил в кармане брюк и достал еще один ключ — на сей раз от калитки. Стало ясно, что парень куда—то собрался.
Самым противным было то, что он запер за собой калитку. А я, как нарочно, страсть как не люблю лазать по заборам, тем более что этот был метра два высотой, и зацепиться на нем было решительно не за что.
К счастью, меня осенила блестящая идея. Я достала из—под порожка ключ, открыла сарай и вскоре, торжествуя, появилась оттуда с лестницей. Приставив ее к забору за сараем, чтобы охранники, если им вздумается обходить участок, не смогли ее сразу обнаружить, я вскарабкалась по ней с неожиданной быстротой. Шумно обрушилась вниз — прямо в заросли крапивы, растущей по ту сторону забора. И увидела медленно уменьшающееся красное пятно — Кирилл не рисковал пока что завести мотоцикл, чтобы не привлечь к себе внимания. «Что же делать? — размышляла я, яростно расчесывая на ходу покрывшиеся волдырями руки и ноги. — Ведь он сейчас уедет!»
Словно в ответ на мои мысли, мотоцикл застрекотал, и через несколько мгновений красное пятно метнулось в сторону.
Пора было звать на помощь. Сунув руку в широкий карман шорт, я достала мобильный телефон и торопливо набрала номер Себастьяна.
— А вы что здесь делаете? — раздался за моей спиной знакомый голос.
Вздрогнув и выронив от неожиданности телефон, я резко обернулась.
Передо мной стоял мой загадочный бородатый спаситель.
Глава 17
НА ПЛЯЖЕ
Выйдя из озера, Юля завернулась в полотенце и, сев рядом с Борисом на одеяло, закрыла глаза, подставляя лицо лучам медленно опускающегося к горизонту солнцу.
— Юль, я так больше не могу, — вдруг сказал Борис.
— Что ты не можешь? — не открывая глаз, равнодушно спросила Юля.
— Не могу больше… жить так. Не могу смотреть в глаза Кириллу… И Андрей Степанович… Он же мне как отец, а получается, что я…
— Не говори глупостей, — не меняя позы, сказала Юля. — Кирилл… Андрей Степанович… Может, еще молиться на них станешь? «Как отец»! Как, да не как! Кирилла своего он в МГИМО устроил, а тебя куда? В какой—то тухлый энергетический!
— Он меня не устраивал, я сам захотел!
— Правильно! А он, как чуткий человек, прислушался к мнению мальчишки, только что окончившего школу. Можно подумать, в таком возрасте кто—нибудь понимает, что ему нужно делать и как дальше жить! В место того чтобы позаботиться о тебе по—настоящему, он позволил тебе жить, как тебе больше нравится… Своего сыночка он в Кембридж отправил учиться, а тебе — фиг с маслом!
— Но я же не просил…
— Конечно, ты не просил! Ты же у нас такой скромный! Но он—то знает твой характер, мог бы предложить и сам! Нет! Он и не подумал! Да, он тебе совсем как отец! Кириллу он подарил на день рождения шикарную тачку, а ты от него даже «десятки» паршивой не дождешься, остаток жизни будешь ездить на этом старье.
— Совсем и не старье. Нормальный «Москвич»…
— Нормальный! Был бы у него хоть двигатель от «Рено», его еще с натяжкой можно было назвать нормальным! Об тебя всегда, всю жизнь, вытирали ноги и еще внушали тебе, что ты должен быть по гроб жизни за это благодарен!
— Ничего мне не внушали!
— Прямо, может быть, и нет! Зачем им что—то говорить!.. Но вели—то они себя именно так!
— Хорошо, пусть ты права, — тихо сказал Борис. — Но я не стану просить их ни о чем. И не хочу, чтобы просила ты! Зачем, объясни мне, ты принимаешь подарки от Кирилла?
Юля наконец открыла глаза, полные злой насмешки:
— А что я, по— твоему, должна делать? Покупать все на свои деньги? Или, может, на твои?
— Можно совсем не покупать!
— Отлично! Это ты здорово придумал! И ходить, как нищенка, черт знает в чем. Покупать турецкие и китайские шмотки на Черкизовском рынке? Ходить как лахудра какая—нибудь, вроде той мымры, что приехала с нами?
— Да нормальная девчонка, и нормально она одевается.
— К счастью для нее, вы, мужики, ничего не понимаете в одежде… Если бы ты мог платить зато, что мне нужно, я бы у Кирилла и копейки не взяла.
Борис вдруг побледнел:
— Ты что, и деньги у него берешь?
— А ты как думаешь? — вызывающе глядя ему в глаза, ответила Юля.
У Бориса запрыгали губы.
— А может, — пронзительным шепотом произнес он, — ты и спишь с ним до сих пор?
Ответом ему было долгое молчание и оскорбительная улыбка превосходства.
— Я делаю то, что нужно, — наконец сказала Юля. — И буду спать с ним, если сочту это необходимым, ты понял меня? И не надо, бога ради, этих сцен ревности. Твое счастье — в твоих руках, и ты прекрасно это знаешь. Надо только быть немного решительней, ничего не бояться и набраться терпения. И тогда, уж поверь мне, мы будем счастливы. Вдвоем. Только я и ты.
Он смотрел на нее со страхом. Она рассмеялась и, наклонившись, поцеловала его в губы.
— Юль, я так больше не могу, — вдруг сказал Борис.
— Что ты не можешь? — не открывая глаз, равнодушно спросила Юля.
— Не могу больше… жить так. Не могу смотреть в глаза Кириллу… И Андрей Степанович… Он же мне как отец, а получается, что я…
— Не говори глупостей, — не меняя позы, сказала Юля. — Кирилл… Андрей Степанович… Может, еще молиться на них станешь? «Как отец»! Как, да не как! Кирилла своего он в МГИМО устроил, а тебя куда? В какой—то тухлый энергетический!
— Он меня не устраивал, я сам захотел!
— Правильно! А он, как чуткий человек, прислушался к мнению мальчишки, только что окончившего школу. Можно подумать, в таком возрасте кто—нибудь понимает, что ему нужно делать и как дальше жить! В место того чтобы позаботиться о тебе по—настоящему, он позволил тебе жить, как тебе больше нравится… Своего сыночка он в Кембридж отправил учиться, а тебе — фиг с маслом!
— Но я же не просил…
— Конечно, ты не просил! Ты же у нас такой скромный! Но он—то знает твой характер, мог бы предложить и сам! Нет! Он и не подумал! Да, он тебе совсем как отец! Кириллу он подарил на день рождения шикарную тачку, а ты от него даже «десятки» паршивой не дождешься, остаток жизни будешь ездить на этом старье.
— Совсем и не старье. Нормальный «Москвич»…
— Нормальный! Был бы у него хоть двигатель от «Рено», его еще с натяжкой можно было назвать нормальным! Об тебя всегда, всю жизнь, вытирали ноги и еще внушали тебе, что ты должен быть по гроб жизни за это благодарен!
— Ничего мне не внушали!
— Прямо, может быть, и нет! Зачем им что—то говорить!.. Но вели—то они себя именно так!
— Хорошо, пусть ты права, — тихо сказал Борис. — Но я не стану просить их ни о чем. И не хочу, чтобы просила ты! Зачем, объясни мне, ты принимаешь подарки от Кирилла?
Юля наконец открыла глаза, полные злой насмешки:
— А что я, по— твоему, должна делать? Покупать все на свои деньги? Или, может, на твои?
— Можно совсем не покупать!
— Отлично! Это ты здорово придумал! И ходить, как нищенка, черт знает в чем. Покупать турецкие и китайские шмотки на Черкизовском рынке? Ходить как лахудра какая—нибудь, вроде той мымры, что приехала с нами?
— Да нормальная девчонка, и нормально она одевается.
— К счастью для нее, вы, мужики, ничего не понимаете в одежде… Если бы ты мог платить зато, что мне нужно, я бы у Кирилла и копейки не взяла.
Борис вдруг побледнел:
— Ты что, и деньги у него берешь?
— А ты как думаешь? — вызывающе глядя ему в глаза, ответила Юля.
У Бориса запрыгали губы.
— А может, — пронзительным шепотом произнес он, — ты и спишь с ним до сих пор?
Ответом ему было долгое молчание и оскорбительная улыбка превосходства.
— Я делаю то, что нужно, — наконец сказала Юля. — И буду спать с ним, если сочту это необходимым, ты понял меня? И не надо, бога ради, этих сцен ревности. Твое счастье — в твоих руках, и ты прекрасно это знаешь. Надо только быть немного решительней, ничего не бояться и набраться терпения. И тогда, уж поверь мне, мы будем счастливы. Вдвоем. Только я и ты.
Он смотрел на нее со страхом. Она рассмеялась и, наклонившись, поцеловала его в губы.
Глава 18
КОЕ-ЧТО ОБ УТОПЛЕНИКАХ
Странное шипение заставило меня вздрогнуть и отвлечься от мысленного путешествия во времени. Источником странного звука оказались настенные часы, которые, едва я обратила на них внимание, начали, удар за ударом, тихонько позванивая, отсчитывать восемь часов.
Когда часы смолкли, я прислушалась. Дом по—прежнему спал сладким сном. Интересно, а что делает охрана? Надо бы одеться и сходить посмотреть. А заодно проверить, как там Кирилл.
Но когда я откинула одеяло и спустила ноги на ковер, вчерашний вечер опять возник у меня перед глазами…
Не успев оправиться от пережитого потрясения, но, быстро сообразив, что необходимо что—то предпринимать, я бойко выпалила:
— Тот же самый вопрос я могу задать вам!
— Ну, мне ответить будет очень легко, — усмехнулся герой. — Живу я здесь, милая девушка.
На сей раз, одежда героя более соответствовала его внутренней сущности — камуфляжные штаны, черные кроссовки, майка цвета хаки и военный мягкий картуз.
— Живете? — ехидно переспросила я. — А я—то думала, у вас тут маневры.
— По—моему, маневры не у меня, а у вас. Или вам просто нравится прыгать с забора в крапиву?.. Кстати, вы случайно не следили за молодым человеком на красном мотоцикле, который только что уехал?
— Случайно не следила!
— Я так и догадался, что все дело в крапиве. Между прочим, должен предупредить вас, что, как бы вы ни следили за этим молодым человеком, он все равно найдет способ изменить вам.
Разговор становился все более увлекательным, так что я даже забыла о своем намерении позвонить Себастьяну.
— А с чего это, интересно, вы взяли, что он должен мне изменять?
— Я не очень близко знаком с ним, но мне многое о нем известно. Поверьте, это не тот человек, с которым женщина может быть счастлива.
— Я искренне тронута вашим участием. Только никак не пойму, с чего это вы взяли, что между ним и мной существуют какие—то особые отношения, — на слове «особые» я поставила ударение.
— А разве не с ним вы встречались вчера вечером у памятника Блоку?
От возмущения у меня даже перехватило дыхание:
— Вы следили за мной?!
— Ни в коем случае. Просто мне не хотелось оставлять вас одну. Я должен был убедиться, что с вами все в порядке.
В полной растерянности я молча смотрела на него. Он улыбнулся и сказал:
— По—моему, нам пора познакомиться. Меня зовут Вадим.
— Марина, — пробормотала я, пожимая протянутую мне руку. — А— а… вы… правда, живете здесь?
— Да, тут неподалеку дача моего деда. Он умер, а я вот живу здесь, с тех пор как вернулся.
— Откуда?
Вадим поднял брови, видимо, изумленный моей недогадливостью.
— Из армии.
— Из Чечни? — не успев подумать, спросила я.
— Что, так заметно? Да не смущайтесь, я знаю, что заметно. Кстати, извините меня за мое вчерашнее поведение. Наверное, я показался вам несколько… неадекватным. Просто в моей жизни произошло несчастье… Моя любимая женщина умерла, пока я служил. И хотя это случилось давно, я до сих пор не могу привыкнуть к этому.
Я с сочувствием смотрела на его помрачневшее лицо, не зная, что сказать. Он нарушил неловкое молчание первым:
— Ну, я, пожалуй, пойду. Если хотите, заходите в гости. Мой дом вон там, на самом краю поселка, коричневый, под зеленой крышей. Да вы сразу узнаете, на крыше флюгер — петушок, он издалека виден.
Вадим сделал несколько шагов в сторону и остановился.
— Слушайте, — оборачиваясь, сказал он. — Вашего парня вы уже все равно не догоните. Если не хотите делать большой круг по поселку, могу подсадить вас на забор, чтобы вы вернулись в дом тем же путем.
— Сделайте одолжение, — с чувством сказала я, сунув в карман мобильный телефон.
Кирилл вернулся на удивление скоро, так что я даже не успела, как следует соскучиться и утомиться от сидения под его окнами. Проследив за тем, как он без особых усилий взобрался к окну своей комнаты и, перебросив ноги через подоконник, исчез в глубине дома, я задумалась. Было очевидно, что ездил он не в Москву, как я предполагала вначале. Но куда и зачем? Первым движением души было желание узнать ответы на эти вопросы у самого Кирилла. Но я быстро одумалась. Вряд ли мне стоило надеяться на откровенность с его стороны. Я только заставлю его быть более осторожным, если дам понять, что его отсутствие не осталось незамеченным. Нет— нет, никаких расспросов! Теперь на моей стороне есть, хоть и небольшое, но преимущество — я знаю о нем больше, чем он думает. Может быть, представится случай сыграть на этом. Пускай он думает, что я наивная, доверчивая дурочка… О господи, а ведь это тот самый мальчишка, с которым мы, наступая друг другу на ноги, танцевали все медленные танцы на дискотеке под открытым небом. Ведь это о нем я думала ночи напролет под хоровое пение цикад и с его именем на губах просыпалась под оглушительные звуки горна, раздающиеся из репродуктора, укрепленного по чьей—то злой воле прямо на балконе нашей палаты! Счастливое пионерское лето, любовь до гроба, длящаяся две лагерные смены, и безмятежная детская глупость — все это ушло навсегда, словно никогда и не было…
Выйдя из отведенной мне комнаты, я поднялась на второй этаж, на всякий случай держа туфли в руке — мне не хотелось никого разбудить, особенно Юлю. Мне почему—то казалось, что поутру, спросонья, у нее еще более скверный характер, чем обычно. У двери Кирилла я остановилась и прислушалась. Потом осторожно повернула ручку и надавила на нее. Дверь не поддалась. Тогда я прижалась к ней ухом и прислушалась. Ни звука. Я тихонько вздохнула. Значит, проверить, на месте ли Кирилл, можно, только заглянув в окно. Ну, уж дудки! Не лезть же на второй этаж! Да я перебужу весь дом! Если только сходить за лестницей в сарай… А если я попадусь на глаза охранникам? Они же на смех меня поднимут! И велят не заниматься не своим делом…
К моему большому счастью, за дверью вдруг громко всхрапнули и что—то промычали сквозь сон. Кирилл на месте! И мне не нужно заниматься акробатикой!
Весьма довольная судьбой, я спустилась вниз, прошла через безлюдную полутемную гостиную и очутилась на веранде.
От распахнутой двери на крыльцо по дощатому полу тянулась, словно желтая ковровая дорожка, солнечная полоса. Посреди этой полосы с большим комфортом расположилась трехцветная бело—рыже—черная кошка. При моем появлении она открыла зеленые глаза и звонко мурлыкнула. Я дружелюбно помахала ей рукой, оглянулась по сторонам… и удивленно подняла брови.
В плетеном кресле с высокой спинкой сидела совершенно незнакомая мне женщина лет сорока, погруженная в чтение «Каравана историй».
— Доброе утро, — сказала я, не столько ради приветствия, сколько ради желания привлечь к себе внимание.
Женщина подняла голову и улыбнулась:
— Доброе утро! А вы, наверное, Марина?
— Да, — недоумевая, ответила я. — А…
— Меня зовут Александра Сергеевна, — предвосхищая мой вопрос, объяснила она. — Я домработница у Андрея Евгеньевича.
— Когда вы приехали? — удивлялась я.
— Где—то час назад, может, чуть побольше… Вчера не получилось — надо было убраться перед отъездом, приготовить все для Андрея Евгеньевича, чтобы он до пятницы мог нормально питаться. А сегодня утром посадила Маню в корзинку, села в такси — и вот я здесь. Хотите позавтракать? — Она встала, положила журнал на сиденье. — Сейчас я что—нибудь приготовлю…
— Нет— нет, — торопливо ответила я. — Я пойду, прогуляюсь немножко. А поем попозже, вместе со всеми.
И, перешагнув через кошку, вышла на крыльцо.
Охранников не было видно. Я обошла дом и обнаружила под окном Кирилла белесого Варфоломея. Пожелав и ему доброго утра — он только кивнул, глядя на меня не слишком приветливо, что объяснялось, очевидно, недостатком воспитания, — я успокоилась за Кирилла и пошла к главному входу. Гуляние по участку меня больше не вдохновляло, мне хотелось посмотреть окрестности.
Вчера, направляясь к озеру, мы от ворот свернули налево. Озеро я решила оставить на потом и свернула направо.
И минут через двадцать вышла к железнодорожным путям. Чуть поодаль виднелась платформа с ожидающими прихода электрички местными обитателями.
Возле перехода в рядок выстроились старушки, торгующие плодами своих садов и огородов. Завидев меня, они заметно оживились.
— Подходи, дочка! Бери вот семечки! Хочешь — подсолнечные, хочешь тыквенные!
— А вот яблочки, смотри какие — чистенькие, беленькие, одно к одному. А пахнут—то, как, ты понюхай!
— Огурчики, помидорчики!
— Цветочков не нужно? Дешево отдам.
— Молочко вот! Только надоила, еще теплое! Вкусное! Сама попробуй! Ты вон какая бледненькая да худенькая, тебе молочко надо пить! Зарумянишься, от парней отбоя не будет!
— Спасибо, да у меня денег—то при себе нет, — робко призналась я.
— Да ты выпей, выпей стаканчик—то! — воскликнула маленькая кругленькая старушка, обставленная банками с молоком. — Нешто мне для хорошего—то человека жалко? А потом придешь, купишь, сколько тебе надо. На, дочка, пей… Ты сама—то откуда? Что—то я тебя здесь никогда раньше не видела.
Потрясенная таким радушием, я взяла протянутую мне алюминиевую кружку и сделала большой глоток. Молоко действительно оказалось очень вкусным. Старушка смотрела на меня с жадным любопытством, ожидая ответа. Я сделала еще один глоток и сообщила:
— Я у Листовских на даче гощу, если знаете таких…
— А чего ж мне их не знать! — всплеснула рукам и старушка. — Александра—то Сергеевна ихняя всегда у нас молоко покупает, ей мой старый кажную субботу по десять литров привозит. Сынок хозяйский молоко очень любит, помногу пьет. Племянник — тот не так, тот все больше квас, а сынок — очень, очень любит…
— Он вроде чуть в озере не утонул недавно? — с невинным видом спросила я.
— Ой, дочка, и не говори, ужас—то какой! Ребята наши, местные, которые рядом были, когда его из воды вытащили, рассказывали — синий весь был, словно покойник!
— Да что это ты, Матвевна, ерунду какую—то говоришь! — возразила дородная старуха с яблоками, величественно восседавшая на пустом ящике. Хотя она сидела, а ее круглая соседка стояла, роста они были почти одинакового.
— Не был он синий! Свояк мой, Петька, говорит — не был он синий, даже сознания не терял!
— Да как же не терял, Петровна, как же не терял, если его из воды—то на руках вынесли. А говорил—то он что — видел, мол, я ее, видел! Ребята спрашивают: кого видел—то? А он смотрит и глазами — хлоп, хлоп! Видать, уж душа у него стала отлетать, богородица ему и померещилась. Пришла, видать, чтобы душу—то его в мир иной проводить…
— Слушаю я тебя, Матвевна, и прям удивляюсь! Станет богородица за каждой душой сама на землю спускаться! Да ладно еще на землю! Под водой—то ей что делать?
— Кого же он тогда мог видеть? — спросила я.
— Да мало ли кого? Может, коряга его какая напугала или рыба!
— А может, утопленник? — боязливо предположила старушка с семечками.
— Ну, чтоб утопленника увидеть, самому тонуть не обязательно! — сказала старушка с цветами.
Почему—то эти слова вызвали у старушенций взрыв оглушительного визгливого хохота. При общем смехе старушка с цветами добавила:
— Зенки получше залил — и в кино ходить не надо!
Хохот усилился.
— А в чем дело—то? — спросила я у круглой старушки.
— Да у Петровны мужик ейный тут надысь в лесу Аньку Кузнецову видел, а она уж, почти, год как в озере утопла.
Но тут дородная Петровна, насупившись, поднялась с ящика. Смех тотчас стих — и неудивительно. Петровна была на две, а то и на три головы выше всех старушенций и гораздо шире каждой.
— Мужик мой, конечно, бражку любит, но только я вам, бабы, так скажу: никогда еще ему такое не мерещилось. Я видела, какой он ко мне прибежал, после того как Аньку в лесу увидел. И вы смейтесь, сколько хотите, а только я теперь ночью сама ни в лес, ни к озеру не пойду и детей с внуками не пущу!
Старушки дружно загалдели, и разговор почему—то перескочил на детей и внуков. Эта тема не сильно меня интересовала, и я потихоньку отправилась восвояси. К тому же мне не терпелось позвонить Себастьяну и поделится с ним новостями. А еще мне непременно нужно было задать ему один важный вопрос, который — я поняла только сейчас — и был той самой тревожной мыслью, разбудившей меня сегодня утром.
Когда часы смолкли, я прислушалась. Дом по—прежнему спал сладким сном. Интересно, а что делает охрана? Надо бы одеться и сходить посмотреть. А заодно проверить, как там Кирилл.
Но когда я откинула одеяло и спустила ноги на ковер, вчерашний вечер опять возник у меня перед глазами…
Не успев оправиться от пережитого потрясения, но, быстро сообразив, что необходимо что—то предпринимать, я бойко выпалила:
— Тот же самый вопрос я могу задать вам!
— Ну, мне ответить будет очень легко, — усмехнулся герой. — Живу я здесь, милая девушка.
На сей раз, одежда героя более соответствовала его внутренней сущности — камуфляжные штаны, черные кроссовки, майка цвета хаки и военный мягкий картуз.
— Живете? — ехидно переспросила я. — А я—то думала, у вас тут маневры.
— По—моему, маневры не у меня, а у вас. Или вам просто нравится прыгать с забора в крапиву?.. Кстати, вы случайно не следили за молодым человеком на красном мотоцикле, который только что уехал?
— Случайно не следила!
— Я так и догадался, что все дело в крапиве. Между прочим, должен предупредить вас, что, как бы вы ни следили за этим молодым человеком, он все равно найдет способ изменить вам.
Разговор становился все более увлекательным, так что я даже забыла о своем намерении позвонить Себастьяну.
— А с чего это, интересно, вы взяли, что он должен мне изменять?
— Я не очень близко знаком с ним, но мне многое о нем известно. Поверьте, это не тот человек, с которым женщина может быть счастлива.
— Я искренне тронута вашим участием. Только никак не пойму, с чего это вы взяли, что между ним и мной существуют какие—то особые отношения, — на слове «особые» я поставила ударение.
— А разве не с ним вы встречались вчера вечером у памятника Блоку?
От возмущения у меня даже перехватило дыхание:
— Вы следили за мной?!
— Ни в коем случае. Просто мне не хотелось оставлять вас одну. Я должен был убедиться, что с вами все в порядке.
В полной растерянности я молча смотрела на него. Он улыбнулся и сказал:
— По—моему, нам пора познакомиться. Меня зовут Вадим.
— Марина, — пробормотала я, пожимая протянутую мне руку. — А— а… вы… правда, живете здесь?
— Да, тут неподалеку дача моего деда. Он умер, а я вот живу здесь, с тех пор как вернулся.
— Откуда?
Вадим поднял брови, видимо, изумленный моей недогадливостью.
— Из армии.
— Из Чечни? — не успев подумать, спросила я.
— Что, так заметно? Да не смущайтесь, я знаю, что заметно. Кстати, извините меня за мое вчерашнее поведение. Наверное, я показался вам несколько… неадекватным. Просто в моей жизни произошло несчастье… Моя любимая женщина умерла, пока я служил. И хотя это случилось давно, я до сих пор не могу привыкнуть к этому.
Я с сочувствием смотрела на его помрачневшее лицо, не зная, что сказать. Он нарушил неловкое молчание первым:
— Ну, я, пожалуй, пойду. Если хотите, заходите в гости. Мой дом вон там, на самом краю поселка, коричневый, под зеленой крышей. Да вы сразу узнаете, на крыше флюгер — петушок, он издалека виден.
Вадим сделал несколько шагов в сторону и остановился.
— Слушайте, — оборачиваясь, сказал он. — Вашего парня вы уже все равно не догоните. Если не хотите делать большой круг по поселку, могу подсадить вас на забор, чтобы вы вернулись в дом тем же путем.
— Сделайте одолжение, — с чувством сказала я, сунув в карман мобильный телефон.
Кирилл вернулся на удивление скоро, так что я даже не успела, как следует соскучиться и утомиться от сидения под его окнами. Проследив за тем, как он без особых усилий взобрался к окну своей комнаты и, перебросив ноги через подоконник, исчез в глубине дома, я задумалась. Было очевидно, что ездил он не в Москву, как я предполагала вначале. Но куда и зачем? Первым движением души было желание узнать ответы на эти вопросы у самого Кирилла. Но я быстро одумалась. Вряд ли мне стоило надеяться на откровенность с его стороны. Я только заставлю его быть более осторожным, если дам понять, что его отсутствие не осталось незамеченным. Нет— нет, никаких расспросов! Теперь на моей стороне есть, хоть и небольшое, но преимущество — я знаю о нем больше, чем он думает. Может быть, представится случай сыграть на этом. Пускай он думает, что я наивная, доверчивая дурочка… О господи, а ведь это тот самый мальчишка, с которым мы, наступая друг другу на ноги, танцевали все медленные танцы на дискотеке под открытым небом. Ведь это о нем я думала ночи напролет под хоровое пение цикад и с его именем на губах просыпалась под оглушительные звуки горна, раздающиеся из репродуктора, укрепленного по чьей—то злой воле прямо на балконе нашей палаты! Счастливое пионерское лето, любовь до гроба, длящаяся две лагерные смены, и безмятежная детская глупость — все это ушло навсегда, словно никогда и не было…
Выйдя из отведенной мне комнаты, я поднялась на второй этаж, на всякий случай держа туфли в руке — мне не хотелось никого разбудить, особенно Юлю. Мне почему—то казалось, что поутру, спросонья, у нее еще более скверный характер, чем обычно. У двери Кирилла я остановилась и прислушалась. Потом осторожно повернула ручку и надавила на нее. Дверь не поддалась. Тогда я прижалась к ней ухом и прислушалась. Ни звука. Я тихонько вздохнула. Значит, проверить, на месте ли Кирилл, можно, только заглянув в окно. Ну, уж дудки! Не лезть же на второй этаж! Да я перебужу весь дом! Если только сходить за лестницей в сарай… А если я попадусь на глаза охранникам? Они же на смех меня поднимут! И велят не заниматься не своим делом…
К моему большому счастью, за дверью вдруг громко всхрапнули и что—то промычали сквозь сон. Кирилл на месте! И мне не нужно заниматься акробатикой!
Весьма довольная судьбой, я спустилась вниз, прошла через безлюдную полутемную гостиную и очутилась на веранде.
От распахнутой двери на крыльцо по дощатому полу тянулась, словно желтая ковровая дорожка, солнечная полоса. Посреди этой полосы с большим комфортом расположилась трехцветная бело—рыже—черная кошка. При моем появлении она открыла зеленые глаза и звонко мурлыкнула. Я дружелюбно помахала ей рукой, оглянулась по сторонам… и удивленно подняла брови.
В плетеном кресле с высокой спинкой сидела совершенно незнакомая мне женщина лет сорока, погруженная в чтение «Каравана историй».
— Доброе утро, — сказала я, не столько ради приветствия, сколько ради желания привлечь к себе внимание.
Женщина подняла голову и улыбнулась:
— Доброе утро! А вы, наверное, Марина?
— Да, — недоумевая, ответила я. — А…
— Меня зовут Александра Сергеевна, — предвосхищая мой вопрос, объяснила она. — Я домработница у Андрея Евгеньевича.
— Когда вы приехали? — удивлялась я.
— Где—то час назад, может, чуть побольше… Вчера не получилось — надо было убраться перед отъездом, приготовить все для Андрея Евгеньевича, чтобы он до пятницы мог нормально питаться. А сегодня утром посадила Маню в корзинку, села в такси — и вот я здесь. Хотите позавтракать? — Она встала, положила журнал на сиденье. — Сейчас я что—нибудь приготовлю…
— Нет— нет, — торопливо ответила я. — Я пойду, прогуляюсь немножко. А поем попозже, вместе со всеми.
И, перешагнув через кошку, вышла на крыльцо.
Охранников не было видно. Я обошла дом и обнаружила под окном Кирилла белесого Варфоломея. Пожелав и ему доброго утра — он только кивнул, глядя на меня не слишком приветливо, что объяснялось, очевидно, недостатком воспитания, — я успокоилась за Кирилла и пошла к главному входу. Гуляние по участку меня больше не вдохновляло, мне хотелось посмотреть окрестности.
Вчера, направляясь к озеру, мы от ворот свернули налево. Озеро я решила оставить на потом и свернула направо.
И минут через двадцать вышла к железнодорожным путям. Чуть поодаль виднелась платформа с ожидающими прихода электрички местными обитателями.
Возле перехода в рядок выстроились старушки, торгующие плодами своих садов и огородов. Завидев меня, они заметно оживились.
— Подходи, дочка! Бери вот семечки! Хочешь — подсолнечные, хочешь тыквенные!
— А вот яблочки, смотри какие — чистенькие, беленькие, одно к одному. А пахнут—то, как, ты понюхай!
— Огурчики, помидорчики!
— Цветочков не нужно? Дешево отдам.
— Молочко вот! Только надоила, еще теплое! Вкусное! Сама попробуй! Ты вон какая бледненькая да худенькая, тебе молочко надо пить! Зарумянишься, от парней отбоя не будет!
— Спасибо, да у меня денег—то при себе нет, — робко призналась я.
— Да ты выпей, выпей стаканчик—то! — воскликнула маленькая кругленькая старушка, обставленная банками с молоком. — Нешто мне для хорошего—то человека жалко? А потом придешь, купишь, сколько тебе надо. На, дочка, пей… Ты сама—то откуда? Что—то я тебя здесь никогда раньше не видела.
Потрясенная таким радушием, я взяла протянутую мне алюминиевую кружку и сделала большой глоток. Молоко действительно оказалось очень вкусным. Старушка смотрела на меня с жадным любопытством, ожидая ответа. Я сделала еще один глоток и сообщила:
— Я у Листовских на даче гощу, если знаете таких…
— А чего ж мне их не знать! — всплеснула рукам и старушка. — Александра—то Сергеевна ихняя всегда у нас молоко покупает, ей мой старый кажную субботу по десять литров привозит. Сынок хозяйский молоко очень любит, помногу пьет. Племянник — тот не так, тот все больше квас, а сынок — очень, очень любит…
— Он вроде чуть в озере не утонул недавно? — с невинным видом спросила я.
— Ой, дочка, и не говори, ужас—то какой! Ребята наши, местные, которые рядом были, когда его из воды вытащили, рассказывали — синий весь был, словно покойник!
— Да что это ты, Матвевна, ерунду какую—то говоришь! — возразила дородная старуха с яблоками, величественно восседавшая на пустом ящике. Хотя она сидела, а ее круглая соседка стояла, роста они были почти одинакового.
— Не был он синий! Свояк мой, Петька, говорит — не был он синий, даже сознания не терял!
— Да как же не терял, Петровна, как же не терял, если его из воды—то на руках вынесли. А говорил—то он что — видел, мол, я ее, видел! Ребята спрашивают: кого видел—то? А он смотрит и глазами — хлоп, хлоп! Видать, уж душа у него стала отлетать, богородица ему и померещилась. Пришла, видать, чтобы душу—то его в мир иной проводить…
— Слушаю я тебя, Матвевна, и прям удивляюсь! Станет богородица за каждой душой сама на землю спускаться! Да ладно еще на землю! Под водой—то ей что делать?
— Кого же он тогда мог видеть? — спросила я.
— Да мало ли кого? Может, коряга его какая напугала или рыба!
— А может, утопленник? — боязливо предположила старушка с семечками.
— Ну, чтоб утопленника увидеть, самому тонуть не обязательно! — сказала старушка с цветами.
Почему—то эти слова вызвали у старушенций взрыв оглушительного визгливого хохота. При общем смехе старушка с цветами добавила:
— Зенки получше залил — и в кино ходить не надо!
Хохот усилился.
— А в чем дело—то? — спросила я у круглой старушки.
— Да у Петровны мужик ейный тут надысь в лесу Аньку Кузнецову видел, а она уж, почти, год как в озере утопла.
Но тут дородная Петровна, насупившись, поднялась с ящика. Смех тотчас стих — и неудивительно. Петровна была на две, а то и на три головы выше всех старушенций и гораздо шире каждой.
— Мужик мой, конечно, бражку любит, но только я вам, бабы, так скажу: никогда еще ему такое не мерещилось. Я видела, какой он ко мне прибежал, после того как Аньку в лесу увидел. И вы смейтесь, сколько хотите, а только я теперь ночью сама ни в лес, ни к озеру не пойду и детей с внуками не пущу!
Старушки дружно загалдели, и разговор почему—то перескочил на детей и внуков. Эта тема не сильно меня интересовала, и я потихоньку отправилась восвояси. К тому же мне не терпелось позвонить Себастьяну и поделится с ним новостями. А еще мне непременно нужно было задать ему один важный вопрос, который — я поняла только сейчас — и был той самой тревожной мыслью, разбудившей меня сегодня утром.