Страница:
Ларна взяла за ручку раскаленный стержень, другой рукой растянула половые губы уже визжащей в предчувствии страшной боли русоволосой в стороны и резко ткнула им в открывшееся взору отверстие. Запахло паленым мясом и дикий, нечеловеческий крик забился в зале. В этот момент Фатунг осторожно раздвинул мускулистые ягодицы харнгиратской стервы и легко вошел в нее, удивившись про себя крайней степени ее возбуждения. Половая щель была столь залита соком любви, что его немалый член проскользнул внутрь совершенно незаметно. Ларна кончила в ту же секунду, но хотела кончать еще и еще. Работорговец оказался на удивление нежным и умелым любовником, его пальцы бегали по животу, груди, ягодицам девушки, доставляя ей огромное удовольствие, он знал, где нужно погладить или нажать, чтобы добиться максимального результата. Член его совершал и вращательные, и поступательные движения. Ларне все это очень нравилось, она даже забыла, что позади стоит столь презираемый ею мужчина. В пароксизмах страсти она судорожно дергала стержнем, разрывая остатки влагалища русоволосой рабыни в клочья. Несчастная уже не могла даже кричать – сорвала голос и лишь слабо хрипела. Жезл не давал ей потерять сознание, не давал боли притупиться, и жертва была уже почти безумна. Ларна поняла это, смотря на ее подергивающееся лицо и вращающиеся невпопад глаза. В этот момент Фатунг кончил, прижавшись вплотную к ее заду и вонзив член до упора, и от струи его спермы, ударившей внутрь тела, девушка в который раз кончила сама.
– Все… – хрипло сказала она, с удивлением посматривая на отодвинувшегося в сторону и жадно пьющего вино мужчину – несколько таких же нежных и умелых, как он, вполне могли бы излечить ее от презрения и ненависти ко всему мужскому роду.
Фатунг молча посматривал на Ларну – чего бы он только не отдал, чтобы эта потрясающая женщина принадлежала только ему. Он вспомнил потрясающее ощущение играющего мышцами тела под своими руками и даже вздрогнул, настолько это было великолепно. Таких женщин ему еще никогда не доводилось иметь и, возможно, больше и не доведется. Но что было невозможно, то невозможно… Посему он лишь вздохнул, одел халат и вернулся в кресло, досматривать спектакль до конца, уже решив про себя, что отдаст ард-капитану почти задаром не только беглую рабыню, но еще и ту шатенку, которая ей так понравилась. А возможно, что и еще одну непокорную тварь, которая сейчас сидела в карцере. Это, пожалуй, будет для сучонок самым страшным из наказаний, харнгиратская стерва замучит их таким образом, что не каждому палачу в голову придет. Если она захочет, то может взять и ту, которую сейчас урезает.
Ларна действительно уже отрезала русоволосой груди. Решив побыстрее покончить с этим грязным и кровавым делом, не издеваться больше над несчастным существом, она резала быстро. Рабыня только глухо стонала и подергивалась. Покончив с грудью, Ларна положила оба отрезанных полушария и принялась за половую щель, выгоревшую до угольев. Но именно из-за ее состояния быстрого урезания не получилось, и девушка еще долго возилась с влагалищем русоволосой, глухо ругаясь сквозь зубы. Как только она закончила и отошла в сторону, к рабыне тут же подошел лекарь. Он долго работал, вставляя отводную трубку в мочевое отверстие, затем он залил место, где ранее была половая щель, каким-то бальзамом и зашил все. Раны на месте грудей он просто смазал тем же бальзамом и наложил повязки. Медальон, как видно, действовал очень хорошо, ибо урезанная вскорости пришла в себя и начала тихо плакать. Впрочем, никому не было дела до ее плача. Ларна устало вымылась в бассейне посреди зала и уселась в кресло, дрожащая, как осиновый лист, черноволосая рабыня, совсем недавно испражнявшаяся в рот урезаемой, подала ей бокал вина. Но она только успела отхлебнуть пару глотков, как услыхала звук удара, и перепуганный мужской голос взмолился:
– Умоляю вас, госпожа, не надо этого делать!
Ларна обернулась в ту сторону и увидела Нарин, избивающую ногами пытающегося отбиваться стражника. Она легко уклонялась от мощных, но неуклюжих ударов мужчины и хохотала во все горло, наслаждаясь происходящим. Насытившись, наконец, огромным членом стражника, она захотела в туалет и сразу решила использовать его рот по прямому назначению. Она приказала парню открыть рот и собралась уже усесться на его лицо, но перепуганный до остервенелости стражник отшвырнул ее к стене. Нарин больно ударилась спиной и разъярилась наглостью мужчины, не желающего, видишь ли, покорно принимать свою судьбу. Она танцующей походкой вернулась к нему и в прыжке ударила ногой в челюсть. А затем стала играть с парнем, убедившись, что он таки совершенно не умеет драться, полагаясь лишь на свою непомерную силу. Но против тренированной «Бешеной кошки» его сила не могла помочь. Наигравшись, Нарин точечными ударами парализовала ему руки, затем ноги, и стражник с грохотом рухнул на пол. Поняв, что полностью бессилен, могучий мужчина неумело заплакал и взмолился:
– Госпожа офицер! Ну, пожалейте вы хотя бы не меня, а мою жену с маленьким ребенком… Они же без моего жалованья с голоду умрут…
Фатунг с восторгом взирал на совсем невысокую девушку, так легко справившуюся с этим дуболомом. Да она одна стоила всей его охраны! Он покачал головой, понимая теперь, почему в любой стране так боялись вторжения харнгиратских воительниц. Ведь если у них хотя бы половина таковы, как эта рыжая, то они легко сомнут любую армию. А их дикую жестокость и безжалостность работорговец уже видел. Не дай Творец оказаться под их властью! Это было бы слишком страшным.
Ларне же было очень жаль несчастного парня, а от его слов о жене с ребенком девушку просто скрутило от стыда и боли, но она знала, что выбранную роль нужно играть до конца, играть, несмотря ни на что. Она досадовала про себя на Нарин, хотя и понимала, что виновато тут харнгиратское воспитание подруги – ведь для рыжей мужчина человеком не был, был лишь чем-то типа игрушки, с которой можно поступать как душе угодно, не испытывая при этом никаких угрызений совести. Поэтому Нарин даже не прислушалась к его словам, ей было совершенно неинтересно, что там лепечет это полуживотное. Ее раздражала его непокорность – как это, какой-то скот не считает величайшим счастьем своей жизни пить ее мочу? Он должен быть наказан за это! Рыжая, продолжая смеяться, стала над стражником, дала время полюбоваться ее половой щелью и неспешно опустилась ему на лицо. Хотя парень и пытался увернуться, но ничего у него не вышло – Нарин плотно уселась, сжав его голову коленями, и принялась елозить. Поупражнявшись таким образом некоторое время, рыжая звонко расхохоталась, встала и поставила стражнику ногу на грудь.
– Ну и кто ты теперь? – спросила она, наклонившись над ним.
– Раб, госпожа… – с горечью ответил парень.
– Чей?
– Ваш, госпожа…
Нарин снова торжествующе рассмеялась и презрительным тоном приказала:
– А теперь, раб, открывай свою вонючую пасть! Твоя госпожа желает помочиться!
– Не буду! – со смелостью отчаяния ответил бывший стражник. – На кол сажайте! Что хотите со мной делайте, а того, что вы хотите, не добьетесь!
– Не добьюсь, говоришь?.. – со зловещей ухмылкой склонилась над ним Нарин. – Посмотрим.
Она подошла к столику с пыточными инструментами, выбрала там небольшие тиски, несколько очень толстых, длинных игл, а затем, сохраняя на губах все ту же зловещую ухмылку, вернулась к стражнику. Парень, с ужасом посмотрев на то, что она несла в руках, попытался отодвинуться, но руки и ноги ему не повиновались. Нарин склонилась над ним, заложила одно из его яиц в тиски и начала зажимать. Звериный рев вырвался из глотки мужчины, он забился, но рыжая вновь быстрыми, колющими ударами парализовала его, и он мог только слабо дергаться. Она постоянно спрашивала у него, не передумал ли он, он кричал, плакал, но упрямо продолжал отказываться выполнить пожелание своей госпожи. Нарин укоризненно покачала головой, взяла кинжал и вспорола мошонку бывшего стражника, достав затем незажатое яйцо. Девушке доводилось уже присутствовать при укрощении строптивых рабов, и она прекрасно знала, в какие именно точки нужно втыкать иглы, чтобы боль превысила всякое терпение. Но мужчина при этом не должен был терять сознания, и Нарин попросила у работорговца разрешения воспользоваться исцеляющим жезлом, не нужным урезанной рабыне, ибо ее раны были смазаны бальзамом и уже подсохли. К тому же она, напоенная сонным раствором, заснула. Фатунг, с огромным интересом наблюдавший за укрощением стражника, конечно же, разрешил. Положив жезл у изголовья выгибающегося и плачущего от боли и бессилия парня, рыжая хихикнула, чувствуя приятное возбуждение. Она стала на колени возле него и даже задергала задом. В этот момент она ощутила, что кто-то раздвинул ее ягодицы и чей-то язык коснулся ее ануса. Нарин удивленно обернулась и увидала позади урезанную рабыню, присланную, по-видимому, работорговцем. Девушка поблагодарила его кивком головы, приказала рабыне лечь и уселась на ее лицо. Та немедленно запустила свой на удивление длинный и гибкий язычок между половых губ Нарин, одновременно нажимая на какие-то точки на теле, поглаживая в самых неожиданных местах. Буквально через минуту девушка поняла, что искусство аллиорноинских рабынь славилось не зря, так ей не лизал еще никто и никогда. Она зашипела от удовольствия и вернулась к своему делу. Взяв в зубы несколько иголок, Нарин стала по очереди втыкать их в нервные центры свободного яйца, в точки, вызывающие адскую, нечеловеческую боль. Не забывала она также подкручивать винт тисков, в которые было зажато второе яйцо бедного парня. Она лишь морщилась от его диких криков, не обращая на них внимания и продолжая мучить. Девушке было страшно интересно, а когда же он сломается и сломается ли. Впрочем, эту пытку за последние несколько лет выдержало, может быть, трое рабов, вряд ли больше. И после очередной иглы парень таки не выдержал страшной боли и взвыл:
– Госпожа-а-а-а!!! Я на все-е-е согласе-е-е-н… Только выймите иглы-ы-ы… Умоляю-ю-у-у ва-а-а-с…
– Согласен! – презрительно скривила губы Нарин. – Фи, такой большой, а терпения ни на грош! Открой пасть!
– И-и-и-г-л-ы-ы-ы… – простонал он, подчиняясь.
– Иглы останутся! – отрезала она. – В наказание! Потерпишь, скот!
Рыжая в очередной раз кончила от умелого язычка рабыни, встала, благодарно потрепала ту по щеке и отправила прочь. Затем уселась на широко распахнутый рот бывшего стражника и с удовольствием помочилась туда. Он захлебывался, плакал от боли и отвращения, но все равно глотал, боясь новых пыток. А после этого Нарин, чтобы довершить его укрощение, сдвинулась так, чтобы ее зад оказался на его ртом и, приказав проглотить все до капли, испражнилась. Он повиновался, с невероятным трудом сдерживая рвоту. В глазах парня было темно, он понимал, что сейчас ему отрежут то, что делало его мужчиной, и после этого всю оставшуюся жизнь он будет только глотать мочу и испражнения. Нарин, покончив с отправлением естественных потебностей, решила больше не мучить раба, раз уж выполнил все ее приказы. Она с удовольствием, руками, оторвала ему оба яйца. По очереди. Парень хрипел, о чем-то просил, но рыжей было абсолютно неинтересно, что он там хочет сказать. Она вновь взяла кинжал и неспешно порезала его огромный член на ломти. В конце рыжая срезала остатки мошонки и с сожалением остановилась, резать было больше нечего. Исцеляющий жезл работал на удивление хорошо, крови почти не было и рана на глазах начала подсыхать. Нарин, вздохнув, вытерла кинжал об одежду раба и спрятала его в ножны. Затем подошла к бассейну, разделась и искупалась, смывая с себя кровь.
– Я восхищен, ард-лейтенант! – подал голос потрясенный увиденным работорговец, и девушка насмешливо поклонилась ему.
Она уселась в кресло, оставаясь обнаженной, взяла у тут же подбежавшей перепуганной до смерти рабыни бокал с вином и с удовольствием выпила его залпом.
– Я думаю, – обратилась к ней Ларна, вспомнившая слова стражника о жене и ребенке, – что этот раб тебе не слишком-то нужен.
– Да, не слишком.
– И мы не можем обречь на смерть от голода женщину и ребенка.
– Конечно, не можем! – распахнула глаза рыжая, не понявшая, о ком это говорит ее подруга. – Не вправе, кем бы они ни были!
– Тогда подари раба его бывшей жене, он ведь уже выдрессирован и сможет работать туалетом, хоть какая копейка бедняжке будет…
– Дарю! – махнула рукой рыжая и повернулась к Фатунгу. – Не могли бы вы помочь оформить все это документально?
– Конечно, – усмехнулся работорговец.
Он тут же распорядился об этом, были позваны секретарь и нотариус, принесены бланки для передачи раба в собственность. И документы на владение рабом для удовольствий на имя Тихимин Ис-Моррит были подготовлены почти мгновенно. Нарин также написала сопроводительное письмо, в котором описала укрощение раба и то, что он уже способен служить женщине туалетом. Бывшего стражника уложили на носилки и понесли в его бывший дом.
Тихимин устала, она в этот день устроила большую стирку, пользуясь тем, что Римада не будет дома до позднего вечера. Закончив, она перепеленала младенца, приготовила себе поесть и села обедать. Но ее нехитрую трапезу прервал стук в дверь, и в комнату на носилках внесли ее мужа. Молодая женщина испуганно вскрикнула и кинулась к нему, спрашивая пришедших с ним о том, что случилось. И тут ее окончательно добили известием, что перед ней уже не муж, а урезанный раб для удовольствий, подаренный ей харнгиратской стервой. Шок был столь велик, что она осела прямо на пол у кровати, на которую положили Римада, и замерла – у нее отнялся язык. Тихимин даже не видела, как принесшие мужа носильщики исчезли, оставив на столе какие-то документы. Долго она не могла придти в себя, а когда пришла, разрыдалась. Женщина проплакала до вечера, плакала бы, наверное, и еще, но вопли голодного сынишки вывели ее из ступора. Накормив и перепеленав его, она села за стол, уставившись мертвым взглядом в никуда, и задумалась о том, как же ей жить дальше. Ведь денег оставалось всего лишь полтора золотых, их хватит разве что на три недели, да и то с трудом. Скоро ведь Римад должен был получить жалованье, которого теперь, конечно, не заплатят… А что же делать, когда закончатся деньги? Ведь женщину с ребенком никто не возьмет ни на какую работу. Никто и никогда, по крайней мере, здесь, в Нунду-анг-Орме. Она чуть ли не с ненавистью посмотрела на спящего бывшего мужа – как он, такой большой и сильный, позволил сотворить с собой такое?! Он что же, не помнил о том, что у него есть сын?! Обхватив голову руками, Тихимин в отчаянии застонала, и тут ее взгляд впервые упал на сопроводительные документы раба. Безразлично просмотрев их, она натолкнулась на письмо харнгиратской стервы и без всякого интереса прочла его. Но прочитанное так потрясло ее, что женщина не поверила своим глазам и перечитала письмо еще раз. Ее наполненный отвращением взгляд снова упал на Римада – значит, этот трус уже послужил туалетом женщине?! Он опустился до такого?! За кого же она вышла замуж?! За слабака?! Горечь была такова, что Тихимин снова разрыдалась. Но мысли о сыне помогли успокоиться, женщина понимала, что ее жизнь ее счастье закончились, что теперь она должна жить только ради ребенка. Но как?! Эти наполненные отчаянием мысли не давали ей спать, она думала, думала, думала. Но ничего не приходило в ее болящую голову. И лишь посреди ночи странная, даже отвратительная идея пришла вдруг выплыла из подсознания. Тихимин обдумала ее со всех сторон – да, это позволит им выжить, хотя ей и не по душе было подобное. Впрочем, жизнь сына была важнее моральных императивов! Но ей требовалось согласие бывшего мужа для осуществления того, что она придумала, а согласится ли она на такое, тем более постоянное, унижение, женщина не знала. Она не спала всю ночь, продолжая обдумывать свое положение. Да, другого выхода у нее попросту не было, хорошо еще, что у харнгиратской суки, урезавшей Римада, хватило совести не забрать его себе, а подарить ей, Тихимин.
Молодая женщина вздохнула и вдруг вспомнила о том, как девушкой бегала за будущим мужем и с горечью усмехнулась. Римад ведь считался самым красивым парнем всего Саква-Фрат, северного околотка столицы и сотни девушек при виде его готовы были тут же расставить ноги, что при десятикратном превышении количества женщин над мужчинами было совсем даже не удивительно. И парень вовсю пользовался расположением окрестных девушек, унижая и топча их, обращаясь, как с последним мусором. Тихимин снова вздохнула – как же ей тогда удалось завоевать его сердце? Она и сама этого не понимала, ведь она никогда не считалась особой красавицей, в детстве ее даже отказались брать в Воспитательный дом, хотя сперва и хотели. Все произошло само по себе, незаметно, вдруг, Римад сам начал крутиться около нее, а затем предложил стать его первой женой. Не ожидавшая такого, тайно влюбленная в юного гиганта девушка была ошеломлена свалившимся на нее счастьем и, конечно же, согласилась. При этих воспоминаниях Тихимин снова всплакнула, но резко оборвала себя – ее счастье было позади, важным теперь было лишь одно, жизнь малыша. И именно о нем ей теперь нужно думать, а никак не о рабе, которым внезапно стал ее любимый. Молодой женщине было до смерти жаль обрекать его на такой кошмар, который сулило ему исполнение ее планов, но жизнь сына была важнее.
Она тщательнейшим образом обдумала все детали своего плана и поняла, что он таки может сработать. Ведь в свое время Римад оскорбил и унизил сотни женщин и девушек, оскорбил своим презрением, невниманием, безразличием. Скольких он использовал для удовлетворения своей похоти и выбросил как тряпки! Очень и очень многих… И какая же не захочет теперь отплатить ему, использовав рот оскорбившего под туалет? Многие и многие захотят, особенно если брать за это совсем дешево, не более золотого… Ведь в любом из Домов Удовольствий подобная радость стоит, как минимум, десять, а то и все пятнадцать золотых. Да и ласку языком почти ни одна из женщин бедных районов никогда не пробовала, а хотелось ведь им не меньше, чем благородным дамам. Тихимин еще сомневалась в своем плане, но после того, как утром прошлась по домам своих бывших соперниц за руку Римада и предложила им подобное удовольствие всего за один золотой, ее сомнения рассеялись. Девушки и молодые женщины улицы с энтузиазмом приняли ее предложение – ведь отвергнутая женщина никогда не забудет оскорбления. К тому же, почти каждая давно мечтала о ласке языком, каждая жаждала попробовать, а для походов в Дом Удовольствий ни у одной из них никогда бы не хватило денег. Но один-то золотой, это не десять, у каждой был небольшой запас, а у кого и не было, тем Тихимин обещала поверить в долг. Сперва она предлагала бывшим соперницам только язык бывшего мужа, но одна из них спросила, а нельзя ли будет использовать его рот под туалет. Молодая женщина тяжело вздохнула, но ответила, что можно, не желая терять возможный заработок. Восторженным ахам и охам не было конца, ведь все они знали, что женщины высшего света самым шиком считают мочиться и испражняться только во рты специально обученных, очень дорогих рабов. Но каждая девушка из предместья хочет хоть иногда почувствовать себя знатной дамой…
Вернувшись домой, Тихимин разбудила бывшего мужа и внимательно осмотрела его рану. Та, на удивление, почти затянулась, видимо, его лечили с помощью магии. Он даже смог встать, умыться и сесть за стол. Женщина покормила его легким завтраком, налила пива и села напротив, опершись головой о кулаки. Она смотрела на Римада и не узнавала его. Куда подевался веселый, разбитной, постоянно шутящий парень? Перед ней сидело сломанное, запуганное до полусмерти существо. Она для пробы замахнулась на него, и он взвигнул от ужаса, заслонившись руками и забившись в угол. Тихимин стало жалко Римада, ведь она же его любила. Но сейчас перед ней сидел не он, а нечто настолько иное, настолько отвратительное, что при взгляде на то, чем он стал, молодая женщина испытывала гадливое презрение. Она скривилась и приказала ему, поняв, что кроме приказов он сейчас иного языка не разумеет:
– Рассказывай, как все было!
Он покорно начал рассказывать и Тихимин потрясенно замотала головой. Одна молодая девушка, пусть даже и воительница, столь легко заломала огромного Римада с его невероятной силой? Да не могло такого быть! Она ведь помнила, как муж чуть ли не в одиночку подымал телеги, катал камни в свой рост. Его считали невероятно сильным! «Как же я в тебе ошибалась… – с горечью подумала молодая женщина. – Ты-то, оказывается, всегда был слаб…» А бывший муж, к тому же, скрыл от нее то, что харнгиратская стерва использовала его рот под туалет.
– Это все? – холодно спросила его Тихимин.
Римад закивал головой, подобострастно смотря на нее и чуть ли не изгибаясь от желания услужить. Женщина подождала немного, надеясь все-таки, что он расскажет правду, но бывший муж лишь продолжал кивать, глупо и униженно улыбаясь. Тут нервы ее не выдержали, Тихимин вскочила и надавала ему пощечин, плача от обиды и горя. Но когда она увидела результат своих действий, то женщине стало еще противнее – большой, сильный мужчина забился под стол, закрылся от нее руками и, зажмурившись, тихо визжал…
– Боже ж ты мой… – застонала Тихимин и, уткнувшись в колени лицом, зарыдала сама. Она долго плакала, невозможно без слез было смотреть на то, во что превратился Римад, слишком страшно для нее было видеть такое. Но через некоторое время она вдруг ощутила на своем плече чью-то большую, теплую и сильную руку. Подняв глаза, Тихимин увидела устремленный на нее сочувствующий и любящий взгляд мужа. Видимо, слезы той, кого он любил, помогли ему преодолеть шок от происшедшего с ним, заставили вспомнить, что есть в этом мире те, ради кого он должен жить, о ком он должен заботиться. Женщина с надеждой всмотрелась в его лицо и вздохнула – он выглядел почти прежним, скотский страх ушел из его глаз, сменившись сочувствием.
– Слава богам, опомнился! – простонала она и уткнулась головой в его живот, снова залившись слезами.
Плача, она услыхала глухой, сдавленный стон и, подняв голову, увидела перекошенное от боли лицо Римада. Сперва Тихимин не поняла, что произошло, но тут же догадка пронзила ее, и ей стало стыдно – видимо, она задела его рану… Она сама вскрикнула, чуть ли не физически ощутив его боль, вскочила и, поддерживая его, отвела к кровати и уложила. Сама она уселась рядом на стул. Через короткое время он отошел, вздохнул и почти неслышно прошептал:
– Прости меня, девочка моя… Я струсил… Но клянусь, я ничего не мог с ней поделать, она избила и заломала меня, как котенка! И я не смог выдержать ее пыток, слишком уж больно было… И я не все тебе рассказал…
– Я знаю, – грустно улыбнулась женщина.
– Откуда?
– Она передала сопроводительное письмо, где описала все…
– Вот как? – искривились его губы. – И что же ты думаешь? Ведь теперь я тебе не муж, а раб…
– Я не хочу обращаться с тобой, как с рабом… – простонала Тихимин, едва сдерживая слезы. – Я же люблю тебя, идиот! В любом виде люблю!
– И я люблю тебя, пигалица, – грустно улыбнулся ей бывший муж, вспомнив девичье прозвище любимой.
– Но как же нам выжить?! – заплакала женщина. – Как?! Через три недели нечего есть будет…
– Я не знаю! – схватился за голову Римад. – Может, меня куда-нибудь продать?
– Даже если и так, – вздохнула Тихимин, – деньги все равно скоро закончатся, а что делать нам с малышом дальше?
– А может есть какая работа, куда ты сможешь определить раба?
– Ты же не дитя, – горько ответила она, – и знаешь, что для урезанного раба есть только два пути – Дом Удовольствий или каменоломни.
– Да…
– В Дом Удовольствий я тебя не продам, а в аренду они рабов не берут. В каменоломне же заплатят такие жалкие крохи, что нам даже на сухой хлеб не хватит…
– О, боги… – застонал Римад, обхватив руками голову, такими сильными и такими бесполезными руками.
– Мне работы не найти… – продолжала между тем Тихимин. – Никакой и нигде. Ведь даже в Дом Удовольствий на урезание рожавших женщин не берут… Так?
– Так…
– Есть один выход… – внимательно смотря ему в глаза, сказала женщина.
– Какой? – поднял он глаза.
– Страшный для тебя выход, унизительный и отвратительный… Но он даст нам с малышом возможность прокормиться.
Римад долго ждал продолжения, но Тихимин не сразу решилась ему рассказать о своей идее. Она долго набиралась мужества, прежде чем с решимостью отчаяния выложила ему все. По мере ее рассказа глаза мужчины медленно расширялись и мертвели. Страшно мертвели, ее корежило от этого зрелища, но она все равно продолжала, ибо не было иного выбора.
– Ну, да… – с горечью рассмеялся он. – Я ведь теперь урезанный раб, а ты моя госпожа…
– Нет… Не так… – застонала в отчаянии Тихимин. – Но нет же другого выхода! Нет…
– И ты готова обречь меня на такое? – зажмурившись, прошептал Римад.
– А что же делать?! – вскочила она. – Ну, давай убьем малыша, чтобы не мучился, а потом и сами…
– Нет, он должен жить… – с мукой в голосе прошептал Римад. – Я не допущу, чтобы мой мальчик умер. Я согласен…
Он встал, подошел к взахлеб рыдающей жене, положил ей руку на голову и гладил, пока она не смогла успокоиться. Затем сказал:
– Но первой будешь ты.
– Нет! – вскинулась женщина. – Нет!
– От тебя, любимая, – горько усмехнулся он, – мне будет радостно принять все… А после этого будет легче и с остальными. Прошу тебя…
– Все… – хрипло сказала она, с удивлением посматривая на отодвинувшегося в сторону и жадно пьющего вино мужчину – несколько таких же нежных и умелых, как он, вполне могли бы излечить ее от презрения и ненависти ко всему мужскому роду.
Фатунг молча посматривал на Ларну – чего бы он только не отдал, чтобы эта потрясающая женщина принадлежала только ему. Он вспомнил потрясающее ощущение играющего мышцами тела под своими руками и даже вздрогнул, настолько это было великолепно. Таких женщин ему еще никогда не доводилось иметь и, возможно, больше и не доведется. Но что было невозможно, то невозможно… Посему он лишь вздохнул, одел халат и вернулся в кресло, досматривать спектакль до конца, уже решив про себя, что отдаст ард-капитану почти задаром не только беглую рабыню, но еще и ту шатенку, которая ей так понравилась. А возможно, что и еще одну непокорную тварь, которая сейчас сидела в карцере. Это, пожалуй, будет для сучонок самым страшным из наказаний, харнгиратская стерва замучит их таким образом, что не каждому палачу в голову придет. Если она захочет, то может взять и ту, которую сейчас урезает.
Ларна действительно уже отрезала русоволосой груди. Решив побыстрее покончить с этим грязным и кровавым делом, не издеваться больше над несчастным существом, она резала быстро. Рабыня только глухо стонала и подергивалась. Покончив с грудью, Ларна положила оба отрезанных полушария и принялась за половую щель, выгоревшую до угольев. Но именно из-за ее состояния быстрого урезания не получилось, и девушка еще долго возилась с влагалищем русоволосой, глухо ругаясь сквозь зубы. Как только она закончила и отошла в сторону, к рабыне тут же подошел лекарь. Он долго работал, вставляя отводную трубку в мочевое отверстие, затем он залил место, где ранее была половая щель, каким-то бальзамом и зашил все. Раны на месте грудей он просто смазал тем же бальзамом и наложил повязки. Медальон, как видно, действовал очень хорошо, ибо урезанная вскорости пришла в себя и начала тихо плакать. Впрочем, никому не было дела до ее плача. Ларна устало вымылась в бассейне посреди зала и уселась в кресло, дрожащая, как осиновый лист, черноволосая рабыня, совсем недавно испражнявшаяся в рот урезаемой, подала ей бокал вина. Но она только успела отхлебнуть пару глотков, как услыхала звук удара, и перепуганный мужской голос взмолился:
– Умоляю вас, госпожа, не надо этого делать!
Ларна обернулась в ту сторону и увидела Нарин, избивающую ногами пытающегося отбиваться стражника. Она легко уклонялась от мощных, но неуклюжих ударов мужчины и хохотала во все горло, наслаждаясь происходящим. Насытившись, наконец, огромным членом стражника, она захотела в туалет и сразу решила использовать его рот по прямому назначению. Она приказала парню открыть рот и собралась уже усесться на его лицо, но перепуганный до остервенелости стражник отшвырнул ее к стене. Нарин больно ударилась спиной и разъярилась наглостью мужчины, не желающего, видишь ли, покорно принимать свою судьбу. Она танцующей походкой вернулась к нему и в прыжке ударила ногой в челюсть. А затем стала играть с парнем, убедившись, что он таки совершенно не умеет драться, полагаясь лишь на свою непомерную силу. Но против тренированной «Бешеной кошки» его сила не могла помочь. Наигравшись, Нарин точечными ударами парализовала ему руки, затем ноги, и стражник с грохотом рухнул на пол. Поняв, что полностью бессилен, могучий мужчина неумело заплакал и взмолился:
– Госпожа офицер! Ну, пожалейте вы хотя бы не меня, а мою жену с маленьким ребенком… Они же без моего жалованья с голоду умрут…
Фатунг с восторгом взирал на совсем невысокую девушку, так легко справившуюся с этим дуболомом. Да она одна стоила всей его охраны! Он покачал головой, понимая теперь, почему в любой стране так боялись вторжения харнгиратских воительниц. Ведь если у них хотя бы половина таковы, как эта рыжая, то они легко сомнут любую армию. А их дикую жестокость и безжалостность работорговец уже видел. Не дай Творец оказаться под их властью! Это было бы слишком страшным.
Ларне же было очень жаль несчастного парня, а от его слов о жене с ребенком девушку просто скрутило от стыда и боли, но она знала, что выбранную роль нужно играть до конца, играть, несмотря ни на что. Она досадовала про себя на Нарин, хотя и понимала, что виновато тут харнгиратское воспитание подруги – ведь для рыжей мужчина человеком не был, был лишь чем-то типа игрушки, с которой можно поступать как душе угодно, не испытывая при этом никаких угрызений совести. Поэтому Нарин даже не прислушалась к его словам, ей было совершенно неинтересно, что там лепечет это полуживотное. Ее раздражала его непокорность – как это, какой-то скот не считает величайшим счастьем своей жизни пить ее мочу? Он должен быть наказан за это! Рыжая, продолжая смеяться, стала над стражником, дала время полюбоваться ее половой щелью и неспешно опустилась ему на лицо. Хотя парень и пытался увернуться, но ничего у него не вышло – Нарин плотно уселась, сжав его голову коленями, и принялась елозить. Поупражнявшись таким образом некоторое время, рыжая звонко расхохоталась, встала и поставила стражнику ногу на грудь.
– Ну и кто ты теперь? – спросила она, наклонившись над ним.
– Раб, госпожа… – с горечью ответил парень.
– Чей?
– Ваш, госпожа…
Нарин снова торжествующе рассмеялась и презрительным тоном приказала:
– А теперь, раб, открывай свою вонючую пасть! Твоя госпожа желает помочиться!
– Не буду! – со смелостью отчаяния ответил бывший стражник. – На кол сажайте! Что хотите со мной делайте, а того, что вы хотите, не добьетесь!
– Не добьюсь, говоришь?.. – со зловещей ухмылкой склонилась над ним Нарин. – Посмотрим.
Она подошла к столику с пыточными инструментами, выбрала там небольшие тиски, несколько очень толстых, длинных игл, а затем, сохраняя на губах все ту же зловещую ухмылку, вернулась к стражнику. Парень, с ужасом посмотрев на то, что она несла в руках, попытался отодвинуться, но руки и ноги ему не повиновались. Нарин склонилась над ним, заложила одно из его яиц в тиски и начала зажимать. Звериный рев вырвался из глотки мужчины, он забился, но рыжая вновь быстрыми, колющими ударами парализовала его, и он мог только слабо дергаться. Она постоянно спрашивала у него, не передумал ли он, он кричал, плакал, но упрямо продолжал отказываться выполнить пожелание своей госпожи. Нарин укоризненно покачала головой, взяла кинжал и вспорола мошонку бывшего стражника, достав затем незажатое яйцо. Девушке доводилось уже присутствовать при укрощении строптивых рабов, и она прекрасно знала, в какие именно точки нужно втыкать иглы, чтобы боль превысила всякое терпение. Но мужчина при этом не должен был терять сознания, и Нарин попросила у работорговца разрешения воспользоваться исцеляющим жезлом, не нужным урезанной рабыне, ибо ее раны были смазаны бальзамом и уже подсохли. К тому же она, напоенная сонным раствором, заснула. Фатунг, с огромным интересом наблюдавший за укрощением стражника, конечно же, разрешил. Положив жезл у изголовья выгибающегося и плачущего от боли и бессилия парня, рыжая хихикнула, чувствуя приятное возбуждение. Она стала на колени возле него и даже задергала задом. В этот момент она ощутила, что кто-то раздвинул ее ягодицы и чей-то язык коснулся ее ануса. Нарин удивленно обернулась и увидала позади урезанную рабыню, присланную, по-видимому, работорговцем. Девушка поблагодарила его кивком головы, приказала рабыне лечь и уселась на ее лицо. Та немедленно запустила свой на удивление длинный и гибкий язычок между половых губ Нарин, одновременно нажимая на какие-то точки на теле, поглаживая в самых неожиданных местах. Буквально через минуту девушка поняла, что искусство аллиорноинских рабынь славилось не зря, так ей не лизал еще никто и никогда. Она зашипела от удовольствия и вернулась к своему делу. Взяв в зубы несколько иголок, Нарин стала по очереди втыкать их в нервные центры свободного яйца, в точки, вызывающие адскую, нечеловеческую боль. Не забывала она также подкручивать винт тисков, в которые было зажато второе яйцо бедного парня. Она лишь морщилась от его диких криков, не обращая на них внимания и продолжая мучить. Девушке было страшно интересно, а когда же он сломается и сломается ли. Впрочем, эту пытку за последние несколько лет выдержало, может быть, трое рабов, вряд ли больше. И после очередной иглы парень таки не выдержал страшной боли и взвыл:
– Госпожа-а-а-а!!! Я на все-е-е согласе-е-е-н… Только выймите иглы-ы-ы… Умоляю-ю-у-у ва-а-а-с…
– Согласен! – презрительно скривила губы Нарин. – Фи, такой большой, а терпения ни на грош! Открой пасть!
– И-и-и-г-л-ы-ы-ы… – простонал он, подчиняясь.
– Иглы останутся! – отрезала она. – В наказание! Потерпишь, скот!
Рыжая в очередной раз кончила от умелого язычка рабыни, встала, благодарно потрепала ту по щеке и отправила прочь. Затем уселась на широко распахнутый рот бывшего стражника и с удовольствием помочилась туда. Он захлебывался, плакал от боли и отвращения, но все равно глотал, боясь новых пыток. А после этого Нарин, чтобы довершить его укрощение, сдвинулась так, чтобы ее зад оказался на его ртом и, приказав проглотить все до капли, испражнилась. Он повиновался, с невероятным трудом сдерживая рвоту. В глазах парня было темно, он понимал, что сейчас ему отрежут то, что делало его мужчиной, и после этого всю оставшуюся жизнь он будет только глотать мочу и испражнения. Нарин, покончив с отправлением естественных потебностей, решила больше не мучить раба, раз уж выполнил все ее приказы. Она с удовольствием, руками, оторвала ему оба яйца. По очереди. Парень хрипел, о чем-то просил, но рыжей было абсолютно неинтересно, что он там хочет сказать. Она вновь взяла кинжал и неспешно порезала его огромный член на ломти. В конце рыжая срезала остатки мошонки и с сожалением остановилась, резать было больше нечего. Исцеляющий жезл работал на удивление хорошо, крови почти не было и рана на глазах начала подсыхать. Нарин, вздохнув, вытерла кинжал об одежду раба и спрятала его в ножны. Затем подошла к бассейну, разделась и искупалась, смывая с себя кровь.
– Я восхищен, ард-лейтенант! – подал голос потрясенный увиденным работорговец, и девушка насмешливо поклонилась ему.
Она уселась в кресло, оставаясь обнаженной, взяла у тут же подбежавшей перепуганной до смерти рабыни бокал с вином и с удовольствием выпила его залпом.
– Я думаю, – обратилась к ней Ларна, вспомнившая слова стражника о жене и ребенке, – что этот раб тебе не слишком-то нужен.
– Да, не слишком.
– И мы не можем обречь на смерть от голода женщину и ребенка.
– Конечно, не можем! – распахнула глаза рыжая, не понявшая, о ком это говорит ее подруга. – Не вправе, кем бы они ни были!
– Тогда подари раба его бывшей жене, он ведь уже выдрессирован и сможет работать туалетом, хоть какая копейка бедняжке будет…
– Дарю! – махнула рукой рыжая и повернулась к Фатунгу. – Не могли бы вы помочь оформить все это документально?
– Конечно, – усмехнулся работорговец.
Он тут же распорядился об этом, были позваны секретарь и нотариус, принесены бланки для передачи раба в собственность. И документы на владение рабом для удовольствий на имя Тихимин Ис-Моррит были подготовлены почти мгновенно. Нарин также написала сопроводительное письмо, в котором описала укрощение раба и то, что он уже способен служить женщине туалетом. Бывшего стражника уложили на носилки и понесли в его бывший дом.
Тихимин устала, она в этот день устроила большую стирку, пользуясь тем, что Римада не будет дома до позднего вечера. Закончив, она перепеленала младенца, приготовила себе поесть и села обедать. Но ее нехитрую трапезу прервал стук в дверь, и в комнату на носилках внесли ее мужа. Молодая женщина испуганно вскрикнула и кинулась к нему, спрашивая пришедших с ним о том, что случилось. И тут ее окончательно добили известием, что перед ней уже не муж, а урезанный раб для удовольствий, подаренный ей харнгиратской стервой. Шок был столь велик, что она осела прямо на пол у кровати, на которую положили Римада, и замерла – у нее отнялся язык. Тихимин даже не видела, как принесшие мужа носильщики исчезли, оставив на столе какие-то документы. Долго она не могла придти в себя, а когда пришла, разрыдалась. Женщина проплакала до вечера, плакала бы, наверное, и еще, но вопли голодного сынишки вывели ее из ступора. Накормив и перепеленав его, она села за стол, уставившись мертвым взглядом в никуда, и задумалась о том, как же ей жить дальше. Ведь денег оставалось всего лишь полтора золотых, их хватит разве что на три недели, да и то с трудом. Скоро ведь Римад должен был получить жалованье, которого теперь, конечно, не заплатят… А что же делать, когда закончатся деньги? Ведь женщину с ребенком никто не возьмет ни на какую работу. Никто и никогда, по крайней мере, здесь, в Нунду-анг-Орме. Она чуть ли не с ненавистью посмотрела на спящего бывшего мужа – как он, такой большой и сильный, позволил сотворить с собой такое?! Он что же, не помнил о том, что у него есть сын?! Обхватив голову руками, Тихимин в отчаянии застонала, и тут ее взгляд впервые упал на сопроводительные документы раба. Безразлично просмотрев их, она натолкнулась на письмо харнгиратской стервы и без всякого интереса прочла его. Но прочитанное так потрясло ее, что женщина не поверила своим глазам и перечитала письмо еще раз. Ее наполненный отвращением взгляд снова упал на Римада – значит, этот трус уже послужил туалетом женщине?! Он опустился до такого?! За кого же она вышла замуж?! За слабака?! Горечь была такова, что Тихимин снова разрыдалась. Но мысли о сыне помогли успокоиться, женщина понимала, что ее жизнь ее счастье закончились, что теперь она должна жить только ради ребенка. Но как?! Эти наполненные отчаянием мысли не давали ей спать, она думала, думала, думала. Но ничего не приходило в ее болящую голову. И лишь посреди ночи странная, даже отвратительная идея пришла вдруг выплыла из подсознания. Тихимин обдумала ее со всех сторон – да, это позволит им выжить, хотя ей и не по душе было подобное. Впрочем, жизнь сына была важнее моральных императивов! Но ей требовалось согласие бывшего мужа для осуществления того, что она придумала, а согласится ли она на такое, тем более постоянное, унижение, женщина не знала. Она не спала всю ночь, продолжая обдумывать свое положение. Да, другого выхода у нее попросту не было, хорошо еще, что у харнгиратской суки, урезавшей Римада, хватило совести не забрать его себе, а подарить ей, Тихимин.
Молодая женщина вздохнула и вдруг вспомнила о том, как девушкой бегала за будущим мужем и с горечью усмехнулась. Римад ведь считался самым красивым парнем всего Саква-Фрат, северного околотка столицы и сотни девушек при виде его готовы были тут же расставить ноги, что при десятикратном превышении количества женщин над мужчинами было совсем даже не удивительно. И парень вовсю пользовался расположением окрестных девушек, унижая и топча их, обращаясь, как с последним мусором. Тихимин снова вздохнула – как же ей тогда удалось завоевать его сердце? Она и сама этого не понимала, ведь она никогда не считалась особой красавицей, в детстве ее даже отказались брать в Воспитательный дом, хотя сперва и хотели. Все произошло само по себе, незаметно, вдруг, Римад сам начал крутиться около нее, а затем предложил стать его первой женой. Не ожидавшая такого, тайно влюбленная в юного гиганта девушка была ошеломлена свалившимся на нее счастьем и, конечно же, согласилась. При этих воспоминаниях Тихимин снова всплакнула, но резко оборвала себя – ее счастье было позади, важным теперь было лишь одно, жизнь малыша. И именно о нем ей теперь нужно думать, а никак не о рабе, которым внезапно стал ее любимый. Молодой женщине было до смерти жаль обрекать его на такой кошмар, который сулило ему исполнение ее планов, но жизнь сына была важнее.
Она тщательнейшим образом обдумала все детали своего плана и поняла, что он таки может сработать. Ведь в свое время Римад оскорбил и унизил сотни женщин и девушек, оскорбил своим презрением, невниманием, безразличием. Скольких он использовал для удовлетворения своей похоти и выбросил как тряпки! Очень и очень многих… И какая же не захочет теперь отплатить ему, использовав рот оскорбившего под туалет? Многие и многие захотят, особенно если брать за это совсем дешево, не более золотого… Ведь в любом из Домов Удовольствий подобная радость стоит, как минимум, десять, а то и все пятнадцать золотых. Да и ласку языком почти ни одна из женщин бедных районов никогда не пробовала, а хотелось ведь им не меньше, чем благородным дамам. Тихимин еще сомневалась в своем плане, но после того, как утром прошлась по домам своих бывших соперниц за руку Римада и предложила им подобное удовольствие всего за один золотой, ее сомнения рассеялись. Девушки и молодые женщины улицы с энтузиазмом приняли ее предложение – ведь отвергнутая женщина никогда не забудет оскорбления. К тому же, почти каждая давно мечтала о ласке языком, каждая жаждала попробовать, а для походов в Дом Удовольствий ни у одной из них никогда бы не хватило денег. Но один-то золотой, это не десять, у каждой был небольшой запас, а у кого и не было, тем Тихимин обещала поверить в долг. Сперва она предлагала бывшим соперницам только язык бывшего мужа, но одна из них спросила, а нельзя ли будет использовать его рот под туалет. Молодая женщина тяжело вздохнула, но ответила, что можно, не желая терять возможный заработок. Восторженным ахам и охам не было конца, ведь все они знали, что женщины высшего света самым шиком считают мочиться и испражняться только во рты специально обученных, очень дорогих рабов. Но каждая девушка из предместья хочет хоть иногда почувствовать себя знатной дамой…
Вернувшись домой, Тихимин разбудила бывшего мужа и внимательно осмотрела его рану. Та, на удивление, почти затянулась, видимо, его лечили с помощью магии. Он даже смог встать, умыться и сесть за стол. Женщина покормила его легким завтраком, налила пива и села напротив, опершись головой о кулаки. Она смотрела на Римада и не узнавала его. Куда подевался веселый, разбитной, постоянно шутящий парень? Перед ней сидело сломанное, запуганное до полусмерти существо. Она для пробы замахнулась на него, и он взвигнул от ужаса, заслонившись руками и забившись в угол. Тихимин стало жалко Римада, ведь она же его любила. Но сейчас перед ней сидел не он, а нечто настолько иное, настолько отвратительное, что при взгляде на то, чем он стал, молодая женщина испытывала гадливое презрение. Она скривилась и приказала ему, поняв, что кроме приказов он сейчас иного языка не разумеет:
– Рассказывай, как все было!
Он покорно начал рассказывать и Тихимин потрясенно замотала головой. Одна молодая девушка, пусть даже и воительница, столь легко заломала огромного Римада с его невероятной силой? Да не могло такого быть! Она ведь помнила, как муж чуть ли не в одиночку подымал телеги, катал камни в свой рост. Его считали невероятно сильным! «Как же я в тебе ошибалась… – с горечью подумала молодая женщина. – Ты-то, оказывается, всегда был слаб…» А бывший муж, к тому же, скрыл от нее то, что харнгиратская стерва использовала его рот под туалет.
– Это все? – холодно спросила его Тихимин.
Римад закивал головой, подобострастно смотря на нее и чуть ли не изгибаясь от желания услужить. Женщина подождала немного, надеясь все-таки, что он расскажет правду, но бывший муж лишь продолжал кивать, глупо и униженно улыбаясь. Тут нервы ее не выдержали, Тихимин вскочила и надавала ему пощечин, плача от обиды и горя. Но когда она увидела результат своих действий, то женщине стало еще противнее – большой, сильный мужчина забился под стол, закрылся от нее руками и, зажмурившись, тихо визжал…
– Боже ж ты мой… – застонала Тихимин и, уткнувшись в колени лицом, зарыдала сама. Она долго плакала, невозможно без слез было смотреть на то, во что превратился Римад, слишком страшно для нее было видеть такое. Но через некоторое время она вдруг ощутила на своем плече чью-то большую, теплую и сильную руку. Подняв глаза, Тихимин увидела устремленный на нее сочувствующий и любящий взгляд мужа. Видимо, слезы той, кого он любил, помогли ему преодолеть шок от происшедшего с ним, заставили вспомнить, что есть в этом мире те, ради кого он должен жить, о ком он должен заботиться. Женщина с надеждой всмотрелась в его лицо и вздохнула – он выглядел почти прежним, скотский страх ушел из его глаз, сменившись сочувствием.
– Слава богам, опомнился! – простонала она и уткнулась головой в его живот, снова залившись слезами.
Плача, она услыхала глухой, сдавленный стон и, подняв голову, увидела перекошенное от боли лицо Римада. Сперва Тихимин не поняла, что произошло, но тут же догадка пронзила ее, и ей стало стыдно – видимо, она задела его рану… Она сама вскрикнула, чуть ли не физически ощутив его боль, вскочила и, поддерживая его, отвела к кровати и уложила. Сама она уселась рядом на стул. Через короткое время он отошел, вздохнул и почти неслышно прошептал:
– Прости меня, девочка моя… Я струсил… Но клянусь, я ничего не мог с ней поделать, она избила и заломала меня, как котенка! И я не смог выдержать ее пыток, слишком уж больно было… И я не все тебе рассказал…
– Я знаю, – грустно улыбнулась женщина.
– Откуда?
– Она передала сопроводительное письмо, где описала все…
– Вот как? – искривились его губы. – И что же ты думаешь? Ведь теперь я тебе не муж, а раб…
– Я не хочу обращаться с тобой, как с рабом… – простонала Тихимин, едва сдерживая слезы. – Я же люблю тебя, идиот! В любом виде люблю!
– И я люблю тебя, пигалица, – грустно улыбнулся ей бывший муж, вспомнив девичье прозвище любимой.
– Но как же нам выжить?! – заплакала женщина. – Как?! Через три недели нечего есть будет…
– Я не знаю! – схватился за голову Римад. – Может, меня куда-нибудь продать?
– Даже если и так, – вздохнула Тихимин, – деньги все равно скоро закончатся, а что делать нам с малышом дальше?
– А может есть какая работа, куда ты сможешь определить раба?
– Ты же не дитя, – горько ответила она, – и знаешь, что для урезанного раба есть только два пути – Дом Удовольствий или каменоломни.
– Да…
– В Дом Удовольствий я тебя не продам, а в аренду они рабов не берут. В каменоломне же заплатят такие жалкие крохи, что нам даже на сухой хлеб не хватит…
– О, боги… – застонал Римад, обхватив руками голову, такими сильными и такими бесполезными руками.
– Мне работы не найти… – продолжала между тем Тихимин. – Никакой и нигде. Ведь даже в Дом Удовольствий на урезание рожавших женщин не берут… Так?
– Так…
– Есть один выход… – внимательно смотря ему в глаза, сказала женщина.
– Какой? – поднял он глаза.
– Страшный для тебя выход, унизительный и отвратительный… Но он даст нам с малышом возможность прокормиться.
Римад долго ждал продолжения, но Тихимин не сразу решилась ему рассказать о своей идее. Она долго набиралась мужества, прежде чем с решимостью отчаяния выложила ему все. По мере ее рассказа глаза мужчины медленно расширялись и мертвели. Страшно мертвели, ее корежило от этого зрелища, но она все равно продолжала, ибо не было иного выбора.
– Ну, да… – с горечью рассмеялся он. – Я ведь теперь урезанный раб, а ты моя госпожа…
– Нет… Не так… – застонала в отчаянии Тихимин. – Но нет же другого выхода! Нет…
– И ты готова обречь меня на такое? – зажмурившись, прошептал Римад.
– А что же делать?! – вскочила она. – Ну, давай убьем малыша, чтобы не мучился, а потом и сами…
– Нет, он должен жить… – с мукой в голосе прошептал Римад. – Я не допущу, чтобы мой мальчик умер. Я согласен…
Он встал, подошел к взахлеб рыдающей жене, положил ей руку на голову и гладил, пока она не смогла успокоиться. Затем сказал:
– Но первой будешь ты.
– Нет! – вскинулась женщина. – Нет!
– От тебя, любимая, – горько усмехнулся он, – мне будет радостно принять все… А после этого будет легче и с остальными. Прошу тебя…