Страница:
Дело в том, что никакого коллегиального решения принято не было, а тогда, в эпоху "полупартизанского строительства вооруженных сил" (выражение историка М.Бернштама), все решения только так и принимались. Мнения разошлись диаметрально: В.Каширин настаивал на наступлении на Верхнеуральск и затем на Екатеринбург. Блюхер в принципе соглашался идти на Екатеринбург, но без захода в Верхнеуральск (что понятно: его еще надо штурмовать). Томин же вообще стоял за тот маршрут, коим и пойдут впоследствии южноуральцы, - на северо-запад, через Башкирию, в направлении Перми. Споры закончились тем, что В.Каширин волевым решением (значит, он имел полномочия командира) настоял на своем варианте.
Возникает вопрос: а почему В.Каширин отстаивал именно такой маршрут? Ведь путь на Верхнеуральск - это путь по казачьим районам, где население явно настроено антибольшевистски! Ларчик открывался просто: Верхнеуральск - родина Каширина, и он был там при Цвиллинге удельным князем. Каширин явно рассчитывал получить поддержку земляков. Его надеждам был нанесен тяжелейший удар: казаки не только не встретили каширинское войско хлебом-солью, но отчаянно, в течение всего кровавого дня 28 июля оборонялись на господствующей над городом горе Извоз.
Город был взят после тяжелого, с большими потерями штурма, в ходе которого Каширин был ранен. И там, в Верхнеуральске, красные получили известие о падении Екатеринбурга.
Дальнейшее продвижение на север вмиг утратило всякий смысл, кровавые жертвы у Извоза оказались напрасными. Красные вернулись в Белорецк, где Каширин сдал командование Блюхеру "из-за ранения" (рана была не тяжелой: причина сдачи полномочий лежит, скорей всего, в крахе политических иллюзий Каширина).
Здесь самое время спросить: почему южноуральские красные пошли на Екатеринбург только во второй половине июля? Разве они не знали, что столица Красного Урала уже как минимум с середины июня дышит на ладан? А ведь известный советский военачальник Г.Эйхе в своей книге "Опрокинутый тыл" прямо констатирует: после того, как чехи заняли Верхний Уфалей (это произошло во второй декаде июня), красное командование заранее смирилось с перспективой падения города. Смирилось по причине катастрофического отсутствия резервов. ("Шлите резервы!" - это постоянный лейтмотив всех без исключения штабных документов по Екатеринбургу на Восточном фронте в мае июне 1918 года). И что же Оренбургская армия? Она хоть и потрепана изрядно, но все же обладает достаточными силами: так, к моменту начала блюхеровского рейда, то есть уже после боев у горы Извоз, численность участвовавших в рейде бойцов исчислялась примерно в шесть с половиной тысяч человек (значит, до сражения за Троицк и у Извоза было еще больше). Это в тех условиях значительная сила: к слову, в Екатеринбурге и тысячи штыков не набиралось. И расстояние вполне доступное - во всяком случае, до отхода в Белорецк. Почему же тогда Каширин и Блюхер повели свои отряды на север в те дни, когда красный Екатеринбург уже агонизировал? Как ни верти, явно не для спасения города от белых - спасать надо было месяцем раньше, а для каких-то своих целей.
Но вернемся в Белорецк конца июля 1918 года. Вновь (и опять "коллегиально")
обсуждался маршрут прорыва, и "после горячих и продолжительных споров проголосовали за отход на запад" (из книги "По приказу революции"). То есть был принят вариант маршрута, с самого начала предложенный Н.Томиным.
3 августа по Стерлитамакскому тракту блюхеровцы выступили в поход.
Об этом походе написаны горы литературы, многократно описаны все лишения и тяготы, все героические сражения (у Белорецка, у села Покровское, под Бердиной Поляной, на станции Иглино и Калтыметово, Ново- и Старо-Кулево возле деревни Немисеярово и особенно тяжелый бой в селе Ирнынщи, едва не ставший для красных роковым). Но вот мнение авторитетнейшего исследователя и очевидца тех событий, историка русского зарубежья, профессора Авенира Ефимова: "На пути у Блюхера были лишь малочисленные тыловые гарнизоны частей уфимской директории... Блюхер применял в ходе рейда одну и ту же тактику: ставил во время остановок свой лагерь треугольником. Если одна из его сторон подвергалась нападению, Блюхер немедленно бросал другую линию треугольника в обход атакующих, в результате чего для последних сразу же возникала угроза окружения... Постоянно применяя этот метод, Блюхер беспрепятственно продвигался вперед". Весьма неожиданная оценка событий, резко расходящаяся со всем тем, что мы привыкли слышать о легендарном рейде.
Официальная дата окончания рейда - 13 сентября (часто можно встретить выражение:
"40 дней рейда"): именно в этот день авангард 1-го Оренбургского полка во главе с комиссаром В.Русяевым (из кавбригады Н.Томина) встретил части 1-й Бирской бригады Деткина (3-я армия Восточного фронта). 19 сентября блюхеровцы вступили в Кунгур, и этот город считается финальной точкой похода. Однако...
В уже упоминавшейся книге "Народное сопротивление коммунизму в России" (под редакцией А.Солженицина и М.Бернштама) сообщаются интересные вещи. Оказывается, рейд не закончился в Кунгуре. Блюхер повел свои отряды дальше - через Удмуртию, в направлении западнее Перми: конечным пунктом стала Оса, небольшой городок на Каме. И самое главное: при этом маршрут южноуральцев пролег по тылам Ижевской Народной армии - восставшего Прикамья.
Вот первая причина, по которой скрывается маршрут броска от Кунгура до Осы! В нашей печати все, что было связано с Прикамским восстанием, замалчивалось или фальсифицировалось, поэтому неудивительно, что этот эпизод в биографии Блюхера и его армии подвергся цензурной вивисекции: одно дело сражаться с "белогвардейскими и чехословацкими бандами" (это из приветствия блюхеровцев Ленину, составленного Н.Томиным), и совсем другое - со своими братьями по классу.
Кстати, вот почему белые (и народоармейские) источники никогда не величают блюхеровцев партизанами: партизанами считали себя крестьянские повстанцы - союзники народоармейцев, а бойцы Блюхера были для них карателями.
Но была и еще одна причина молчания вокруг "удмуртского" участка рейда.
Предоставим слово Д.Федичкину, командарму Ижевской Народной армии:
"Нам стало известно, что по нашим тылам в сторону Камы продвигается колонна красных под командованием Блюхера... Красные части, выбив Дутова из Оренбурга:
казаки-каширинцы, мадьяры... общим числом около 6 тысяч человек (а до начала рейда шесть с половиной тысяч: значит, потери в ходе боев в Башкирии были минимальными. - Д.С.). Наша разведка установила, что они стали лагерем в селе Запуново... Резервный батальон народоармейцев атаковал их ночью... Враг отступил, бросив 200 повозок с боевым снаряжением и понеся серьезные потери. Но и для нас эта победа было недешева: батальон потерял до 45% личного состава".
Теперь, кажется, все понятно. Пройдя всю Башкирию практически без поражений, под Запуново блюхеровцы были серьезно разбиты. Причем не золотопогонниками, а батальоном повстанцев. Во всяком случае, "200 повозок с боевым снаряжением"
говорят сами за себя.
Вообще, Блюхер в тот злосчастный день (вернее, ночь) вряд ли подозревал, что его встреча с ижевскими повстанцами станет для него своего рода роком. Ровно через год, осенью 1919 года, в боях под Тюменью Ижвско-Воткинская дивизия нанесет ему такое поражение, что он будет вынужден несколько дней скрываться в тайге - один, без охраны, даже почти без одежды. А еще несколько лет спустя, в 1922 году, они снова встретятся, Блюхер и Ижевско-Воткинская дивизия. Под Волочаевкой роковую для красных сопку Июнь-Корань защищать будут вчерашние повстанцы Прикамья. И снова для Блюхера тяжелой будет эта встреча - сопка Июнь-Корань до самой вершины будет завалена трупами его солдат.
Вернемся к легендарному рейду. Вопросов все равно больше, чем ответов. Мало того, что мы так и не выяснили, почему такое странное положение сложилось с броском на Екатеринбург. Теперь добавляется и другая странность: зачем Блюхеру уже после встречи с частями 3-й армии вновь прорываться через неприятельские (на этот раз - повстанческие) тылы? Стало быть, для чего-то ему понадобилось быть не на передовой Восточного фронта (а передний край на 19 сентября проходил по линии Кунгур - Шамары, причем прикрыт он был 3-й дивизией красных, находящейся, по сводкам штабов, в состоянии полного разложения), а в глубине обороны? Если был на то приказ, то чей?
В поисках ответа следует вернуться к началу событий. Части, осуществившие рейд, входили в Оренбургскую (позднее Туркестанскую) армию. Командармом этой армии был Георгий Зиновьев (не путать с Георгием Евсеевичем Зиновьевым, петроградским партийным фюрером того времени). Капитан царской армии, кадровый военный , герой Первой мировой войны, георгиевский кавалер; в Красной Армии с 1917 года и уже с 1918-го командарм (причем в этой должности - до конца войны). Для справки:
Блюхер станет командармом лишь в 1922 году, под Волочаевкой. Руководимая Г.Зиновьевым Туркестанская армия в 1919 году сыграет значительную роль в разгроме Колчака. В 20 - 30-е годы Зиновьев тоже всегда "на коне", всегда на ответственных постах в РККА. Умер в 1935 году, чуть ли не единственный из военачальников такого ранга - в своей постели и своей смертью.
Итак, Зиновьев - официальный командарм Оренбургской армии (и следовательно, непосредственный начальник Блюхера и Каширина) летом 1918 года отдал приказ об отступлении в... Туркестан. Оренбургская армия, выполняя приказ, ушла в казахские степи, а штаб армии расположился в Ташкенте; там же происходило переформирование будущей Туркестанской армии, той, что в 1919-м перейдет в наступление под Орском и Актюбинском. Москва ни тогда, ни позже не осудила Зиновьева за эти действия, то есть солидаризировалась с ним.
Из всего этого следует, что Блюхер и Каширин должны были последовать за своим командармом на юг. Но они приняли совсем другое решение. Обратимся к упоминавшейся уже книге "Устные рассказы уральских рабочих о гражданской войне":
один из респондентов сообщает буквально следующее: "Зиновьев отдал приказ уходить в Туркестан... А Блюхер с Кашириным с этим не согласились и увели свои отряды в Верхнеуральск. Мы ходили их провожать".
Самое интересное, что в мемуарах Василия Васильевича Блюхера, сына командарма, написано практически то же самое; он пишет, что "Блюхер, Каширин и Калмыков (полевой командир Богоявленского отряда, участник рейда. - Д.С.) опротестовали приказ Зиновьева". Опротестовать приказ своего командира - это в стиле 1918-го.
Вот оно! "В стане красных произошел раскол" (М.Бернштейн), Блюхер и Каширин, по сути, взбунтовались против Зиновьева и в самый драматический момент противостояния с белыми и повстанцами раскололи Оренбургскую армию. Мотивы бунта могли быть самые разные: неприязнь к "военспецу", в то время очень распространенная, к тому же Блюхер был из нижних чинов царской армии; нежелание уходить из родных мест, вообще свойственное казачеству, а братьям Кашириным - в особенности; стремление взять реванш, что называется, у себя дома (многие части блюхеровцев формировались как территориальные отряды самообороны; оценка действий Зиновьева как "пораженческая" (не исчерпав возможностей сопротивления, уводит армию); боязнь углубляться в чуждый Киргизский край (так именовался тогда Казахстан); наконец, просто соперничество - во времена гражданской войны это было повседневным явлением. Кроме того, выражение "свои отряды" говорит о том, что каждый полевой командир (а таковыми были и Блюхер, и Каширин, и Калмыков, и Томин) действительно имели "свои", подчиняющиеся только им формирования.
Возможно даже, что уход сторонников Каширина и Блюхера был просто реакцией на попытку командарма навести хоть какую-то дисциплину.
Общая численность Оренбургской армии к июлю 1918 года составляла двенадцать -пятнадцать тысяч человек. Следовательно, "свои отряды" у Блюхера - практически половина всей армии. Вот почему "ходили провожать" ушедших оставшиеся с Зиновьевым красноармейцы: при такой численной раскладке в случае столкновения исход был непредсказуемым. А столкновения между красными и красными тогда происходили едва ли не повсеместно.
Тут проясняется очень многое. Если вспомнить, что август 1918 года эпоха заката партизанщины и начало беспощадных действий Троцкого по внедрению "регулярности", то нетрудно догадаться: в случае разбирательства Блюхеру и Каширину светил не орден, а скорый трибунал. Вот почему возник интерес к Екатеринбургу, о котором южноуральцы раньше и не думали: там другой командарм (в те дни Р.Берзин, позднее И.Смилга), у него можно найти надежную "крышу" от Зиновьева и от Троцкого, там в обстановке надвигающегося краха никто и не будет вспоминать, что помощь пришла от сепаратистов.
А после 28 июля, когда эти надежды рухнули, пришлось скрепя сердце принимать план Темина, идти на риск - прорываться через тылы врага к своим, и непременно не на передний край, а прямо в ставку фронта. Риск был абсолютно оправданным, если учесть финал всей эпопеи: в Осе действительно не стали дознаваться, что там в прошлом у южноуральцев: фронт едва держался. По распоряжению И.Смилги и члена Реввоенсовета Лашевича приказом от 20 сентября так называемый сводный уральский отряд (а не партизанская армия) был включен в состав 4-й дивизии.
Фактически 4-й дивизии не существовало (по сводкам штабов, "окончательно разбита под Красноуфимском"): блюхеровцев просто сделали дивизией, а Блюхера - ее начдивом. И все грехи списали:
История с легендарным рейдом - хрестоматийный пример того, как фальсифицировались реалии гражданской войны. Сперва в печати аккуратно опускаются некоторые детали происходившего (вроде истории с Зиновьевым или броска через Прикамье). Затем эта подлакированная версия становится единственной, проникает в печать и обретает статус официозности. Потом эта история тиражируется, расцвечивается эпическими красками, и в результате через какое-то время никто даже и подозревать-то не будет о существовании альтернативных версий. И - как следствие - реальные факты встречают сопротивление не только профессиональных фальсификаторов, но и обработанного соответствующим образом массового сознания, воспринимающего вторжение реальности в миф как осквернение святынь.
А истина с трудом пробивает себе дорогу...
Четвертая сила - альтернатива смуте
Когда говорят о гражданской войне в России, обычно имеют в виду непосредственное противостояние вооруженных враждующих сторон, преимущественно "красных" и "белых". Сейчас стало традицией констатировать наличие "третьей силы" - крестьянского (добавлю: и рабочего) повстанческого движения. Но... История - капризная дама: она любит все эффектное, как выразился русский исторический писатель А.Филиппов. К сожалению, за эффектным, за громом сражений и потоками крови почти никто не замечает негромкое, неброское, но абсолютно реальное явление тех лет. Здесь речь пойдет о "четвертой силе" противостояния, о движениях ненасильственных, движениях чисто гуманитарного или религиозного характера. Именно они по природе своей могли стать альтернативой тогдашней смуте.
Прежде всего вспомним в этой связи о демократическом движении. У этого феномена российской политической жизни довольно глубокие традиции. Собственно, все движение второй половины XIX - начала XX веков против пережитков феодальных отношений, в том числе и против самодержавия, прошло под демократическими лозунгами. Практически вся русская классическая литература, критикуя современное ей общество, делала это с демократических позиций, даже если авторы декларировали обратное, как поздние Пушкин и Гоголь или же Достоевский. Сама система ценностей, которую защищал любой из литературных мэтров: права человека на жизнь, счастье, человеческое достоинство, на естественное проявление чувств, - была безусловно демократической.
Идеи демократии имели понимание и поддержку в весьма широких слоях тогдашнего российского общества - среди студенчества, горожан, предпринимателей, вообще среди представителей среднего класса. Наконец, не чужды этим идеям были и крестьяне, о чем убедительно свидетельствуют письма крестьян-избирателей своим депутатам в Государственную Думу. И все рабочее движение 1901-1917 годов прошло под общедемократическими лозунгами. Да и партийная палитра России тех лет также показывает, что политических партий, руководствовавшихся в своих программах идеями демократизма и либерализма, было более чем достаточно: "Союз 17 октября", конституционные демократы, либеральный блок, народные социалисты.
Именно эти партии, однако, ответственны за катастрофический обвал демократического движения во второй половине 1917 года. Оказавшись на гребне февраля у власти, они не справились с водоворотом революционных страстей и слетели на обочину политической жизни, как неудачный игрок на чертовом колесе.
Именно такое сравнение дал А.Аверченко в очерке "12 ножей в спину революции" по отношению к Временному правительству. Тем самым оказались серьезно подорванными позиции российского демократического движения вообще, что особенно отчетливо сказалось в ходе выборов в Учредительное собрание.
И тем не менее... Идеи демократизма, безусловно, сохраняли свою привлекательность, а в условиях начавшейся войны - вдвойне. Партии и движения демократического толка существование свое отнюдь не прекратили, да и социальная поддержка у них не исчезла. Как же все это проявило себя в условиях начавшейся междоусобицы?
Вспомним, что белое движение - это далеко не только воюющие армии. Во всех четырех регионах, где базировались основные силы белых: Север, Северо-Запад, Юг России, Урал и Сибирь - были сформированы правительства, игравшие роль политических центров сопротивления. Их деятельность обычно оценивается негативно, и этому есть причины, но об этом ниже. Пока отметим, что роль этих правительств была определенно двойственной. С одной стороны, каждое из этих правительств официально солидаризировалось в своей позиции с линией военных лидеров основных центров белого движения Колчака, Деникина, Юденича, которые были одновременно главами этих правительств. Но с другой стороны, и это принципиально важно, эти правительства в своей политической окраске не только не совпадали с генеральной линией своих лидеров и тем более с настроениями в армиях каждого региона, но в определенной степени противостояли им. Противостояли с позиций все той же "четвертой силы" - демократического движения.
Судите сами. Согласно данным, которые приводит очевидец и участник событий, левый кадет В.Горн, из двенадцати человек, входивших в состав Северо-Западного правительства, двое, включая Юденича, - правые, двое левые (эсеры), все же остальные, то есть восемь человек, две трети состава, - демократы. Картина ясна!
Еще больший перевес имели они в Северном правительстве, которое в 1918-1919 годах возглавлял старейший член российского демократического движения, умеренный народник, член партии народных социалистов Н.Чайковский, тот самый, который в 70-х годах был инициатором знаменитого "хождения в народ". Аналогичная направленность была и у колчаковского премьер-министра В.Пепеляева.
И это очень показательно: разделяя с собственно белогвардейцами антипатию к большевикам и их союзникам, демократы из "белых" правительств в своих практических программах придерживались совершенно противоположной стратегии. Их идеал - политическое, а не военное решение проблемы. Такая постановка вопроса неизбежно должна была привести к прямому конфликту, и он действительно имел место.
Вот характерный пример. Министр торговли, снабжения и здравоохранения в Северо-Западном правительстве, левый кадет М.Маргулиес, в разгар наступления войск Юденича, главы этого правительства, на Петроград обратился через посредников к премьер-министру Франции Ж.Клемансо с просьбой "предотвратить ужасы белого террора в освобожденном Петрограде". Комментарии, думаю, не требуются.
Но демократия проявила себя далеко не только в персоналиях белых правительств.
Сейчас стали известны факты многочисленных неформальных объединений демократической интеллигенции, разрабатывавших, по словам А.Солженицина, "альтернативные варианты общественно-политического развития" альтернативные по отношению как к белому, так и красному сценарию. Так, в 1919 году был осужден Петроградским трибуналом на различные сроки заключения в концлагерь так называемый Тактический центр, собственно, кружок научной интеллигенции, оппозиционной к большевикам и одновременно разрабатывавшей проект политических мер для защиты города от генеральской диктатуры Юденича. По этому процессу, к слову, на три года села дочь Льва Толстого.
Не следует также забывать о славных традициях земства, отнюдь не вымерших в первые годы смуты. Именно земцы налаживали нормальную жизнедеятельность городов в белом тылу, например на Урале; у меня имеются подробности этого по Шадринску, Петропавловску, Далматову. Именно они наперекор ужасающим реалиям жизни продолжали нести крест учителя, врача, ветеринара на селе. Так, как это делали, к примеру, сестры Серафима, Елизавета и Вера Суворовы, мои прабабки, в южноуральских деревнях Борневка, Мехонское и Хлызово. Да и в городах, контролируемых красными, вчерашние земцы делали то же самое. Вспомните рассказ о легендарном московском водопроводном инженере Ольденборгере на страницах "Архипелага ГУЛАГ". В общем, не будет преувеличением сказать, что демократические тенденции, пусть негромко, неявно, но все же ощутимо, воздействовали на общественную жизнь тех лет.
Но были и иные проявления "четвертой силы". Одно из них - проблема женщины в гражданской войне. Собственно женских политических движений в России как таковых не было - они не успели оформиться, хотя к этому шло дело: небезызвестные тургеневские нигилистки или, скажем, Софья Ковалевская... Чем не предтечи российского феминизма! Однако участие женщин в общероссийском движении за общедемократические права, в том числе и против ограничений прав женщин в политике и материальной сфере, было весьма значительным. Я уж не говорю о массовом патриотическом почине женщин в годы Первой мировой войны (здесь в числе первых оказалась императрица Александра Федоровна) и о не менее массовом участии женщин в февральских событиях.
Неудивительно, что и гражданская война закрутила в свою круговерть прекрасную половину населения России. А вот как это было конкретно, об этом особый разговор.
С одной стороны, имело место массовое непосредственное участие женщин в вооруженной борьбе. Как это происходило у красных, мы, в общем, знаем.
Женщины-комиссары, женщины-чекистки, женщины-подпольщицы. На Урале мартиролог последних весьма велик: Мария Авейде и Рипсимия Полежаева в Екатеринбурге, Софья Кривая в Челябинске, Наталья Аргентовская в Кургане. Менее известно, что вполне похожая картина наблюдалась и на противоположной стороне баррикады. Достаточно вспомнить, что знаменитый Женский ударный батальон, сформированный по инициативе героини Первой мировой войны Марии Бочкаревой, не только защищал Зимний - его боевой путь пролег через поля сражений Восточного фронта, по городам и весям Урала и Сибири.
Но женщины России внесли и другую - мирную, чисто женскую лепту в историю гражданской войны. Женщины, заменившие ушедших на фронт мужчин на почтовых, телеграфных и телефонных станциях, женщины в органах местного управления (вспомните Панову из "Любови Яровой" К.Тренева), женщины-учителя - это все тоже лицо той эпохи. А уж женщины-медработники это вообще славная традиция русской армии (я видел так называемый "Докторский памятник" в Софии, монумент в честь павших в годы русско-турецкой войны 1877-1878 годов русских военврачей и сестер милосердия; там высечено несколько тысяч фамилий, из которых более половины - женские!.. Наконец... Вот любопытнейшее сообщение историка Л.Юзефовича: "Во многих городах Урала и Сибири (речь идет о колчаковских войсках в 1919-1920 годах) имеется специальный раздел "Почтовый ящик фронта"; в нем публикуются адреса полевой почты тех, кто желает обзавестись крестной матерью по переписке.
При этом, естественно, каждый надеется, что напишет ему такая женщина, которой по возрасту он не будет годиться в сыновья. Адресов печатают много - видимо, спрос на заочных крестных матерей велик... Образ прекрасной незнакомки в разных ипостасях витает над отступающими, измученными и завшивевшими, потерявшими веру в победу армиями Колчака". Пронзительное свидетельство: воистину, как добавляет автор, "линии фронтов проходят в буквальном смысле через сердца любящих"...
Наконец, было и еще одно, весьма мощное проявление "четвертой силы" весьма запоздалое, но все же состоявшееся возрождение религиозного движения. В первую очередь это касается, естественно, Русской православной церкви. Первый (после известной отмены патриаршества Петром I) патриарх Тихон взял курс на активизацию роли церкви в общественной жизни страны. "Церковь в те годы держала себя независимо, - пишет Э.Радзинский. - Тон задавал патриарх Тихон". Мужество этого человека общеизвестно. Интересующихся отсылаю к приводимому А.Солженициным на страницах "Архипелага" протоколу допроса патриарха в ходе так называемого Московского церковного процесса (1922 г.). Цитируя его смелые и полные достоинства ответы следователю, Солженицин с горечью восклицает: "Все бы так отвечали - другая была бы у нас история!"
Возникает вопрос: а почему В.Каширин отстаивал именно такой маршрут? Ведь путь на Верхнеуральск - это путь по казачьим районам, где население явно настроено антибольшевистски! Ларчик открывался просто: Верхнеуральск - родина Каширина, и он был там при Цвиллинге удельным князем. Каширин явно рассчитывал получить поддержку земляков. Его надеждам был нанесен тяжелейший удар: казаки не только не встретили каширинское войско хлебом-солью, но отчаянно, в течение всего кровавого дня 28 июля оборонялись на господствующей над городом горе Извоз.
Город был взят после тяжелого, с большими потерями штурма, в ходе которого Каширин был ранен. И там, в Верхнеуральске, красные получили известие о падении Екатеринбурга.
Дальнейшее продвижение на север вмиг утратило всякий смысл, кровавые жертвы у Извоза оказались напрасными. Красные вернулись в Белорецк, где Каширин сдал командование Блюхеру "из-за ранения" (рана была не тяжелой: причина сдачи полномочий лежит, скорей всего, в крахе политических иллюзий Каширина).
Здесь самое время спросить: почему южноуральские красные пошли на Екатеринбург только во второй половине июля? Разве они не знали, что столица Красного Урала уже как минимум с середины июня дышит на ладан? А ведь известный советский военачальник Г.Эйхе в своей книге "Опрокинутый тыл" прямо констатирует: после того, как чехи заняли Верхний Уфалей (это произошло во второй декаде июня), красное командование заранее смирилось с перспективой падения города. Смирилось по причине катастрофического отсутствия резервов. ("Шлите резервы!" - это постоянный лейтмотив всех без исключения штабных документов по Екатеринбургу на Восточном фронте в мае июне 1918 года). И что же Оренбургская армия? Она хоть и потрепана изрядно, но все же обладает достаточными силами: так, к моменту начала блюхеровского рейда, то есть уже после боев у горы Извоз, численность участвовавших в рейде бойцов исчислялась примерно в шесть с половиной тысяч человек (значит, до сражения за Троицк и у Извоза было еще больше). Это в тех условиях значительная сила: к слову, в Екатеринбурге и тысячи штыков не набиралось. И расстояние вполне доступное - во всяком случае, до отхода в Белорецк. Почему же тогда Каширин и Блюхер повели свои отряды на север в те дни, когда красный Екатеринбург уже агонизировал? Как ни верти, явно не для спасения города от белых - спасать надо было месяцем раньше, а для каких-то своих целей.
Но вернемся в Белорецк конца июля 1918 года. Вновь (и опять "коллегиально")
обсуждался маршрут прорыва, и "после горячих и продолжительных споров проголосовали за отход на запад" (из книги "По приказу революции"). То есть был принят вариант маршрута, с самого начала предложенный Н.Томиным.
3 августа по Стерлитамакскому тракту блюхеровцы выступили в поход.
Об этом походе написаны горы литературы, многократно описаны все лишения и тяготы, все героические сражения (у Белорецка, у села Покровское, под Бердиной Поляной, на станции Иглино и Калтыметово, Ново- и Старо-Кулево возле деревни Немисеярово и особенно тяжелый бой в селе Ирнынщи, едва не ставший для красных роковым). Но вот мнение авторитетнейшего исследователя и очевидца тех событий, историка русского зарубежья, профессора Авенира Ефимова: "На пути у Блюхера были лишь малочисленные тыловые гарнизоны частей уфимской директории... Блюхер применял в ходе рейда одну и ту же тактику: ставил во время остановок свой лагерь треугольником. Если одна из его сторон подвергалась нападению, Блюхер немедленно бросал другую линию треугольника в обход атакующих, в результате чего для последних сразу же возникала угроза окружения... Постоянно применяя этот метод, Блюхер беспрепятственно продвигался вперед". Весьма неожиданная оценка событий, резко расходящаяся со всем тем, что мы привыкли слышать о легендарном рейде.
Официальная дата окончания рейда - 13 сентября (часто можно встретить выражение:
"40 дней рейда"): именно в этот день авангард 1-го Оренбургского полка во главе с комиссаром В.Русяевым (из кавбригады Н.Томина) встретил части 1-й Бирской бригады Деткина (3-я армия Восточного фронта). 19 сентября блюхеровцы вступили в Кунгур, и этот город считается финальной точкой похода. Однако...
В уже упоминавшейся книге "Народное сопротивление коммунизму в России" (под редакцией А.Солженицина и М.Бернштама) сообщаются интересные вещи. Оказывается, рейд не закончился в Кунгуре. Блюхер повел свои отряды дальше - через Удмуртию, в направлении западнее Перми: конечным пунктом стала Оса, небольшой городок на Каме. И самое главное: при этом маршрут южноуральцев пролег по тылам Ижевской Народной армии - восставшего Прикамья.
Вот первая причина, по которой скрывается маршрут броска от Кунгура до Осы! В нашей печати все, что было связано с Прикамским восстанием, замалчивалось или фальсифицировалось, поэтому неудивительно, что этот эпизод в биографии Блюхера и его армии подвергся цензурной вивисекции: одно дело сражаться с "белогвардейскими и чехословацкими бандами" (это из приветствия блюхеровцев Ленину, составленного Н.Томиным), и совсем другое - со своими братьями по классу.
Кстати, вот почему белые (и народоармейские) источники никогда не величают блюхеровцев партизанами: партизанами считали себя крестьянские повстанцы - союзники народоармейцев, а бойцы Блюхера были для них карателями.
Но была и еще одна причина молчания вокруг "удмуртского" участка рейда.
Предоставим слово Д.Федичкину, командарму Ижевской Народной армии:
"Нам стало известно, что по нашим тылам в сторону Камы продвигается колонна красных под командованием Блюхера... Красные части, выбив Дутова из Оренбурга:
казаки-каширинцы, мадьяры... общим числом около 6 тысяч человек (а до начала рейда шесть с половиной тысяч: значит, потери в ходе боев в Башкирии были минимальными. - Д.С.). Наша разведка установила, что они стали лагерем в селе Запуново... Резервный батальон народоармейцев атаковал их ночью... Враг отступил, бросив 200 повозок с боевым снаряжением и понеся серьезные потери. Но и для нас эта победа было недешева: батальон потерял до 45% личного состава".
Теперь, кажется, все понятно. Пройдя всю Башкирию практически без поражений, под Запуново блюхеровцы были серьезно разбиты. Причем не золотопогонниками, а батальоном повстанцев. Во всяком случае, "200 повозок с боевым снаряжением"
говорят сами за себя.
Вообще, Блюхер в тот злосчастный день (вернее, ночь) вряд ли подозревал, что его встреча с ижевскими повстанцами станет для него своего рода роком. Ровно через год, осенью 1919 года, в боях под Тюменью Ижвско-Воткинская дивизия нанесет ему такое поражение, что он будет вынужден несколько дней скрываться в тайге - один, без охраны, даже почти без одежды. А еще несколько лет спустя, в 1922 году, они снова встретятся, Блюхер и Ижевско-Воткинская дивизия. Под Волочаевкой роковую для красных сопку Июнь-Корань защищать будут вчерашние повстанцы Прикамья. И снова для Блюхера тяжелой будет эта встреча - сопка Июнь-Корань до самой вершины будет завалена трупами его солдат.
Вернемся к легендарному рейду. Вопросов все равно больше, чем ответов. Мало того, что мы так и не выяснили, почему такое странное положение сложилось с броском на Екатеринбург. Теперь добавляется и другая странность: зачем Блюхеру уже после встречи с частями 3-й армии вновь прорываться через неприятельские (на этот раз - повстанческие) тылы? Стало быть, для чего-то ему понадобилось быть не на передовой Восточного фронта (а передний край на 19 сентября проходил по линии Кунгур - Шамары, причем прикрыт он был 3-й дивизией красных, находящейся, по сводкам штабов, в состоянии полного разложения), а в глубине обороны? Если был на то приказ, то чей?
В поисках ответа следует вернуться к началу событий. Части, осуществившие рейд, входили в Оренбургскую (позднее Туркестанскую) армию. Командармом этой армии был Георгий Зиновьев (не путать с Георгием Евсеевичем Зиновьевым, петроградским партийным фюрером того времени). Капитан царской армии, кадровый военный , герой Первой мировой войны, георгиевский кавалер; в Красной Армии с 1917 года и уже с 1918-го командарм (причем в этой должности - до конца войны). Для справки:
Блюхер станет командармом лишь в 1922 году, под Волочаевкой. Руководимая Г.Зиновьевым Туркестанская армия в 1919 году сыграет значительную роль в разгроме Колчака. В 20 - 30-е годы Зиновьев тоже всегда "на коне", всегда на ответственных постах в РККА. Умер в 1935 году, чуть ли не единственный из военачальников такого ранга - в своей постели и своей смертью.
Итак, Зиновьев - официальный командарм Оренбургской армии (и следовательно, непосредственный начальник Блюхера и Каширина) летом 1918 года отдал приказ об отступлении в... Туркестан. Оренбургская армия, выполняя приказ, ушла в казахские степи, а штаб армии расположился в Ташкенте; там же происходило переформирование будущей Туркестанской армии, той, что в 1919-м перейдет в наступление под Орском и Актюбинском. Москва ни тогда, ни позже не осудила Зиновьева за эти действия, то есть солидаризировалась с ним.
Из всего этого следует, что Блюхер и Каширин должны были последовать за своим командармом на юг. Но они приняли совсем другое решение. Обратимся к упоминавшейся уже книге "Устные рассказы уральских рабочих о гражданской войне":
один из респондентов сообщает буквально следующее: "Зиновьев отдал приказ уходить в Туркестан... А Блюхер с Кашириным с этим не согласились и увели свои отряды в Верхнеуральск. Мы ходили их провожать".
Самое интересное, что в мемуарах Василия Васильевича Блюхера, сына командарма, написано практически то же самое; он пишет, что "Блюхер, Каширин и Калмыков (полевой командир Богоявленского отряда, участник рейда. - Д.С.) опротестовали приказ Зиновьева". Опротестовать приказ своего командира - это в стиле 1918-го.
Вот оно! "В стане красных произошел раскол" (М.Бернштейн), Блюхер и Каширин, по сути, взбунтовались против Зиновьева и в самый драматический момент противостояния с белыми и повстанцами раскололи Оренбургскую армию. Мотивы бунта могли быть самые разные: неприязнь к "военспецу", в то время очень распространенная, к тому же Блюхер был из нижних чинов царской армии; нежелание уходить из родных мест, вообще свойственное казачеству, а братьям Кашириным - в особенности; стремление взять реванш, что называется, у себя дома (многие части блюхеровцев формировались как территориальные отряды самообороны; оценка действий Зиновьева как "пораженческая" (не исчерпав возможностей сопротивления, уводит армию); боязнь углубляться в чуждый Киргизский край (так именовался тогда Казахстан); наконец, просто соперничество - во времена гражданской войны это было повседневным явлением. Кроме того, выражение "свои отряды" говорит о том, что каждый полевой командир (а таковыми были и Блюхер, и Каширин, и Калмыков, и Томин) действительно имели "свои", подчиняющиеся только им формирования.
Возможно даже, что уход сторонников Каширина и Блюхера был просто реакцией на попытку командарма навести хоть какую-то дисциплину.
Общая численность Оренбургской армии к июлю 1918 года составляла двенадцать -пятнадцать тысяч человек. Следовательно, "свои отряды" у Блюхера - практически половина всей армии. Вот почему "ходили провожать" ушедших оставшиеся с Зиновьевым красноармейцы: при такой численной раскладке в случае столкновения исход был непредсказуемым. А столкновения между красными и красными тогда происходили едва ли не повсеместно.
Тут проясняется очень многое. Если вспомнить, что август 1918 года эпоха заката партизанщины и начало беспощадных действий Троцкого по внедрению "регулярности", то нетрудно догадаться: в случае разбирательства Блюхеру и Каширину светил не орден, а скорый трибунал. Вот почему возник интерес к Екатеринбургу, о котором южноуральцы раньше и не думали: там другой командарм (в те дни Р.Берзин, позднее И.Смилга), у него можно найти надежную "крышу" от Зиновьева и от Троцкого, там в обстановке надвигающегося краха никто и не будет вспоминать, что помощь пришла от сепаратистов.
А после 28 июля, когда эти надежды рухнули, пришлось скрепя сердце принимать план Темина, идти на риск - прорываться через тылы врага к своим, и непременно не на передний край, а прямо в ставку фронта. Риск был абсолютно оправданным, если учесть финал всей эпопеи: в Осе действительно не стали дознаваться, что там в прошлом у южноуральцев: фронт едва держался. По распоряжению И.Смилги и члена Реввоенсовета Лашевича приказом от 20 сентября так называемый сводный уральский отряд (а не партизанская армия) был включен в состав 4-й дивизии.
Фактически 4-й дивизии не существовало (по сводкам штабов, "окончательно разбита под Красноуфимском"): блюхеровцев просто сделали дивизией, а Блюхера - ее начдивом. И все грехи списали:
История с легендарным рейдом - хрестоматийный пример того, как фальсифицировались реалии гражданской войны. Сперва в печати аккуратно опускаются некоторые детали происходившего (вроде истории с Зиновьевым или броска через Прикамье). Затем эта подлакированная версия становится единственной, проникает в печать и обретает статус официозности. Потом эта история тиражируется, расцвечивается эпическими красками, и в результате через какое-то время никто даже и подозревать-то не будет о существовании альтернативных версий. И - как следствие - реальные факты встречают сопротивление не только профессиональных фальсификаторов, но и обработанного соответствующим образом массового сознания, воспринимающего вторжение реальности в миф как осквернение святынь.
А истина с трудом пробивает себе дорогу...
Четвертая сила - альтернатива смуте
Когда говорят о гражданской войне в России, обычно имеют в виду непосредственное противостояние вооруженных враждующих сторон, преимущественно "красных" и "белых". Сейчас стало традицией констатировать наличие "третьей силы" - крестьянского (добавлю: и рабочего) повстанческого движения. Но... История - капризная дама: она любит все эффектное, как выразился русский исторический писатель А.Филиппов. К сожалению, за эффектным, за громом сражений и потоками крови почти никто не замечает негромкое, неброское, но абсолютно реальное явление тех лет. Здесь речь пойдет о "четвертой силе" противостояния, о движениях ненасильственных, движениях чисто гуманитарного или религиозного характера. Именно они по природе своей могли стать альтернативой тогдашней смуте.
Прежде всего вспомним в этой связи о демократическом движении. У этого феномена российской политической жизни довольно глубокие традиции. Собственно, все движение второй половины XIX - начала XX веков против пережитков феодальных отношений, в том числе и против самодержавия, прошло под демократическими лозунгами. Практически вся русская классическая литература, критикуя современное ей общество, делала это с демократических позиций, даже если авторы декларировали обратное, как поздние Пушкин и Гоголь или же Достоевский. Сама система ценностей, которую защищал любой из литературных мэтров: права человека на жизнь, счастье, человеческое достоинство, на естественное проявление чувств, - была безусловно демократической.
Идеи демократии имели понимание и поддержку в весьма широких слоях тогдашнего российского общества - среди студенчества, горожан, предпринимателей, вообще среди представителей среднего класса. Наконец, не чужды этим идеям были и крестьяне, о чем убедительно свидетельствуют письма крестьян-избирателей своим депутатам в Государственную Думу. И все рабочее движение 1901-1917 годов прошло под общедемократическими лозунгами. Да и партийная палитра России тех лет также показывает, что политических партий, руководствовавшихся в своих программах идеями демократизма и либерализма, было более чем достаточно: "Союз 17 октября", конституционные демократы, либеральный блок, народные социалисты.
Именно эти партии, однако, ответственны за катастрофический обвал демократического движения во второй половине 1917 года. Оказавшись на гребне февраля у власти, они не справились с водоворотом революционных страстей и слетели на обочину политической жизни, как неудачный игрок на чертовом колесе.
Именно такое сравнение дал А.Аверченко в очерке "12 ножей в спину революции" по отношению к Временному правительству. Тем самым оказались серьезно подорванными позиции российского демократического движения вообще, что особенно отчетливо сказалось в ходе выборов в Учредительное собрание.
И тем не менее... Идеи демократизма, безусловно, сохраняли свою привлекательность, а в условиях начавшейся войны - вдвойне. Партии и движения демократического толка существование свое отнюдь не прекратили, да и социальная поддержка у них не исчезла. Как же все это проявило себя в условиях начавшейся междоусобицы?
Вспомним, что белое движение - это далеко не только воюющие армии. Во всех четырех регионах, где базировались основные силы белых: Север, Северо-Запад, Юг России, Урал и Сибирь - были сформированы правительства, игравшие роль политических центров сопротивления. Их деятельность обычно оценивается негативно, и этому есть причины, но об этом ниже. Пока отметим, что роль этих правительств была определенно двойственной. С одной стороны, каждое из этих правительств официально солидаризировалось в своей позиции с линией военных лидеров основных центров белого движения Колчака, Деникина, Юденича, которые были одновременно главами этих правительств. Но с другой стороны, и это принципиально важно, эти правительства в своей политической окраске не только не совпадали с генеральной линией своих лидеров и тем более с настроениями в армиях каждого региона, но в определенной степени противостояли им. Противостояли с позиций все той же "четвертой силы" - демократического движения.
Судите сами. Согласно данным, которые приводит очевидец и участник событий, левый кадет В.Горн, из двенадцати человек, входивших в состав Северо-Западного правительства, двое, включая Юденича, - правые, двое левые (эсеры), все же остальные, то есть восемь человек, две трети состава, - демократы. Картина ясна!
Еще больший перевес имели они в Северном правительстве, которое в 1918-1919 годах возглавлял старейший член российского демократического движения, умеренный народник, член партии народных социалистов Н.Чайковский, тот самый, который в 70-х годах был инициатором знаменитого "хождения в народ". Аналогичная направленность была и у колчаковского премьер-министра В.Пепеляева.
И это очень показательно: разделяя с собственно белогвардейцами антипатию к большевикам и их союзникам, демократы из "белых" правительств в своих практических программах придерживались совершенно противоположной стратегии. Их идеал - политическое, а не военное решение проблемы. Такая постановка вопроса неизбежно должна была привести к прямому конфликту, и он действительно имел место.
Вот характерный пример. Министр торговли, снабжения и здравоохранения в Северо-Западном правительстве, левый кадет М.Маргулиес, в разгар наступления войск Юденича, главы этого правительства, на Петроград обратился через посредников к премьер-министру Франции Ж.Клемансо с просьбой "предотвратить ужасы белого террора в освобожденном Петрограде". Комментарии, думаю, не требуются.
Но демократия проявила себя далеко не только в персоналиях белых правительств.
Сейчас стали известны факты многочисленных неформальных объединений демократической интеллигенции, разрабатывавших, по словам А.Солженицина, "альтернативные варианты общественно-политического развития" альтернативные по отношению как к белому, так и красному сценарию. Так, в 1919 году был осужден Петроградским трибуналом на различные сроки заключения в концлагерь так называемый Тактический центр, собственно, кружок научной интеллигенции, оппозиционной к большевикам и одновременно разрабатывавшей проект политических мер для защиты города от генеральской диктатуры Юденича. По этому процессу, к слову, на три года села дочь Льва Толстого.
Не следует также забывать о славных традициях земства, отнюдь не вымерших в первые годы смуты. Именно земцы налаживали нормальную жизнедеятельность городов в белом тылу, например на Урале; у меня имеются подробности этого по Шадринску, Петропавловску, Далматову. Именно они наперекор ужасающим реалиям жизни продолжали нести крест учителя, врача, ветеринара на селе. Так, как это делали, к примеру, сестры Серафима, Елизавета и Вера Суворовы, мои прабабки, в южноуральских деревнях Борневка, Мехонское и Хлызово. Да и в городах, контролируемых красными, вчерашние земцы делали то же самое. Вспомните рассказ о легендарном московском водопроводном инженере Ольденборгере на страницах "Архипелага ГУЛАГ". В общем, не будет преувеличением сказать, что демократические тенденции, пусть негромко, неявно, но все же ощутимо, воздействовали на общественную жизнь тех лет.
Но были и иные проявления "четвертой силы". Одно из них - проблема женщины в гражданской войне. Собственно женских политических движений в России как таковых не было - они не успели оформиться, хотя к этому шло дело: небезызвестные тургеневские нигилистки или, скажем, Софья Ковалевская... Чем не предтечи российского феминизма! Однако участие женщин в общероссийском движении за общедемократические права, в том числе и против ограничений прав женщин в политике и материальной сфере, было весьма значительным. Я уж не говорю о массовом патриотическом почине женщин в годы Первой мировой войны (здесь в числе первых оказалась императрица Александра Федоровна) и о не менее массовом участии женщин в февральских событиях.
Неудивительно, что и гражданская война закрутила в свою круговерть прекрасную половину населения России. А вот как это было конкретно, об этом особый разговор.
С одной стороны, имело место массовое непосредственное участие женщин в вооруженной борьбе. Как это происходило у красных, мы, в общем, знаем.
Женщины-комиссары, женщины-чекистки, женщины-подпольщицы. На Урале мартиролог последних весьма велик: Мария Авейде и Рипсимия Полежаева в Екатеринбурге, Софья Кривая в Челябинске, Наталья Аргентовская в Кургане. Менее известно, что вполне похожая картина наблюдалась и на противоположной стороне баррикады. Достаточно вспомнить, что знаменитый Женский ударный батальон, сформированный по инициативе героини Первой мировой войны Марии Бочкаревой, не только защищал Зимний - его боевой путь пролег через поля сражений Восточного фронта, по городам и весям Урала и Сибири.
Но женщины России внесли и другую - мирную, чисто женскую лепту в историю гражданской войны. Женщины, заменившие ушедших на фронт мужчин на почтовых, телеграфных и телефонных станциях, женщины в органах местного управления (вспомните Панову из "Любови Яровой" К.Тренева), женщины-учителя - это все тоже лицо той эпохи. А уж женщины-медработники это вообще славная традиция русской армии (я видел так называемый "Докторский памятник" в Софии, монумент в честь павших в годы русско-турецкой войны 1877-1878 годов русских военврачей и сестер милосердия; там высечено несколько тысяч фамилий, из которых более половины - женские!.. Наконец... Вот любопытнейшее сообщение историка Л.Юзефовича: "Во многих городах Урала и Сибири (речь идет о колчаковских войсках в 1919-1920 годах) имеется специальный раздел "Почтовый ящик фронта"; в нем публикуются адреса полевой почты тех, кто желает обзавестись крестной матерью по переписке.
При этом, естественно, каждый надеется, что напишет ему такая женщина, которой по возрасту он не будет годиться в сыновья. Адресов печатают много - видимо, спрос на заочных крестных матерей велик... Образ прекрасной незнакомки в разных ипостасях витает над отступающими, измученными и завшивевшими, потерявшими веру в победу армиями Колчака". Пронзительное свидетельство: воистину, как добавляет автор, "линии фронтов проходят в буквальном смысле через сердца любящих"...
Наконец, было и еще одно, весьма мощное проявление "четвертой силы" весьма запоздалое, но все же состоявшееся возрождение религиозного движения. В первую очередь это касается, естественно, Русской православной церкви. Первый (после известной отмены патриаршества Петром I) патриарх Тихон взял курс на активизацию роли церкви в общественной жизни страны. "Церковь в те годы держала себя независимо, - пишет Э.Радзинский. - Тон задавал патриарх Тихон". Мужество этого человека общеизвестно. Интересующихся отсылаю к приводимому А.Солженициным на страницах "Архипелага" протоколу допроса патриарха в ходе так называемого Московского церковного процесса (1922 г.). Цитируя его смелые и полные достоинства ответы следователю, Солженицин с горечью восклицает: "Все бы так отвечали - другая была бы у нас история!"