Суворов Дмитрий. Все против всех

   приводил отрывки из сочинений обоих "обвиняемых", которые он сам играл на рояле (по партитуре, между прочим, где от тридцати до семидесяти строк, - музыканты, оцените!). Не пытаясь обелить Андрея Александровича, объективности ради отметим, что ни один из его преемников на посту министра культуры на такой подвиг был уже не способен.
   Впрочем, коммунисты-интеллигенты - это случай, безусловно, особый. Подавляющее большинство интеллектуалов аллергически отреагировало на большевизм, особенно по мере того, как он все более и более "раскрывался". Даже самая левая часть интеллигенции, первоначально с восторгом принявшая октябрьские лозунги, - Блок, Есенин, Маяковский, футуристы, многие деятели модерна, - впоследствии отшатнулись от большевиков. И многие из них были репрессированы - как отсидевший десять лет композитор А.Мосолов. Между прочим, в 1918-1921 годах он - боец бригады Котовского! Как буквально убитый созданным вокруг него вакуумом молчания гениальный композитор Н.Рославец, заведующий музыкальной частью "Окон РОСТа". Да и смерть В.Маяковского очень уж смахивает на убийство.
   Однако и с белым движением у интеллигенции были не самые простые отношения.
   Причина та же - террор, репрессии, диктатура. Писатель Роман Гуль, участник корниловского "ледяного похода", после гибели Корнилова покинул белые ряды. Это - почти судьба Рощина из "Хождения по мукам".
   Другие воевали до конца, как поэт Арсений Несмелов. Он, кстати, служил на Урале, в армии А.Пепеляева, и сражался с красными под Ирбитом, о чем впоследствии написал в одном из стихотворений. Но и он не захотел до конца солидаризировать свою духовную позицию с колчаковским официозом. Как и А. Куприн - с позицией Юденича, несмотря на то, что последний спас писателя от неминуемой гибели:
   авангард Юденича освободил Куприна от домашнего ареста в Гатчине, где тот ждал... расстрела как заложник по приказу Г.Зиновьева.
   Здесь нужно сделать следующее отступление. Интеллигенция как социальная группа в России была чрезвычайно неоднородна, так как пополнялась выходцами из всех слоев общества. Так было, по крайней мере, с 1861 года, хотя и ранее наблюдалась тенденция в этом же направлении. Хрестоматийные примеры: С.Есенин - интеллигент из крестьян (и Рославец, кстати, тоже), М.Горький - интеллигент из рабочих. Все, подчеркиваю, интеллигенты в первом поколении, то есть сохранившие черты, так сказать, родительского менталитета.
   А например, легендарный Мешков, судовладелец-миллионер из Перми, хозяин Камского пароходства и - после его национализации в 20-е годы - его "красный директор"?
   Он принадлежал к числу редкостного типа капиталистов, ставших спонсорами...
   большевиков. При этом был высококультурным человеком, поддерживал многие начинания, связанные с наукой, искусством, здравоохранением, просвещением. Кто же он, этот уральский Савва Морозов, с классово-социальной точки зрения?
   Буржуа-интеллигент. Ох, как нам не хватает сейчас "новых русских"!
   Или другая фигура, тоже имеющая к Уралу прямое отношение, Гарин-Михайловский.
   Как известно, он был не только прекрасным писателем, но и талантливым инженером, "крестным отцом" Транссиба. Но не все помнят, что ему приходилось при строительстве магистрали выполнять и чисто управленческие функции: принимать решения не просто как инженеру, но как чиновнику. Известно, что на этом поприще ему пришлось выдержать испытание купечество Томска и Тобольска давало ему взятку с тем, чтобы дорога прошла через их города. А получив отказ, купцы накатали в столицу донос на ... самих себя - мы-де давали главному начальнику взятку. На что не пойдешь, чтобы свалить неугодную администрацию! Но Гарин-Михайловский отстоял свою правоту в столичном суде, и все осталось на своих местах. Кто же есть в этой ситуации Гарин-Михайловский все с той же пресловутой социальной точки зрения? Чиновник-интеллигент. И сей список можно продолжить. Кстати, не без гордости сообщаю, что мой прапрадед, Николай Васильевич Суворов, был одним из заместителей Михайловского в описываемый период и возглавлял строительство Южно-Уральского участка Транссиба.
   Особенно интересной становится ситуация, если под таким углом зрения поближе познакомиться с военными руководителями белого движения. И красного, кстати, тоже.
   Здесь можно встретить два типа офицеров-интеллигентов: тип потомственного военного-интеллектуала наподобие генерала Ковалевского из фильма "Адъютант его превосходительства". Его прототип - генерал В.Май-Маевский был именно таким. Из мелькнувших на Урале это в первую очередь, безусловно, А.Колчак, а также легендарный "рыцарь белого дела" Владимир Каппель. На противоположной стороне баррикады таковых было немало; к примеру, на уральской земле взошла звезда военной славы истинного победителя белых, начальника штаба Восточного фронта, бывшего царского генерала Ф.Новицкого.
   Другой тип лучше всего воплощает в себе фигура А.Деникина. Не все помнят, что его отец был... крепостным крестьянином. А сын закончил кадетский корпус, Академию Генштаба и дослужился до генерала. И не просто дослужился - стал истинным интеллигентом, навсегда заслужив это звание своми великолепными мемуарами "Очерки русской смуты". Великолепными и с исторической, и с литературной точек зрения.
   Кстати, пером многие деятели белого движения владели превосходно: и П.Врангель, и П.Краснов, и атаман Семенов, и командир дроздовской дивизии Антон Туркул, и комендант Екатеринбурга в 1919 году генерал Дитерихс. Очень интересный пример такого типа интеллигента с красной стороны Владимир Мартинович Азиньш (Азин), начдив легендарной Железной дивизии, ворвавшейся летом 1919 года в Екатеринбург.
   Он так же, как и Денинкин, был и интеллигентом, и крестьянским сыном.
   Я так подробно останавливаюсь на этом, поскольку типажи военных руководителей обеих враждующих сторон весьма разнообразны: здесь и тип откровенного солдафона-"гориллы" (как Юденич) или, на худой конец, просто служаки (на Урале это командарм белой Южной армии Ханжин); и тип вчерашнего солдата или "капрала", выбившегося в генералы в окопах Первой мировой войны или в водоворотах гражданской. Таковыми были в наших краях у красных - Блюхер, у белых - уже упоминавшийся в предыдущих главах юный командарм колчаковской Северной армии А.Пепеляев. Наконец, немало было и мясников, садистов, "палеонтологических типов, вышедших наружу из треснувших недр России". Так писали колчаковские газеты о легендарно свирепом бароне Унгерне. На уральской земле таковым проявил себя палач Надеждинска (Серова) командир так называемого Летучего отряда штабс-капитан Казагранди. Не случайно впоследствии он подвизался именно у Унгерна и был убит по его же приказу. Красных эквивалентов не счесть - имя им легион! К примеру, это весьма и весьма знакомые нам и П.Ермаков, и И.Малышев, и прочая, и прочая...
   Но самое, пожалуй, главное - в следующем. Огромное количество трудовой, служилой интеллигенции - врачи, учителя, служащие, научные и промышленные деятели, юристы и так далее - дистанцировались и от красных, и от белых. Им, людям самых гуманитарных, то есть человечных (в переводе) профессий, оказалось не по пути с любым "человеком с ружьем", без разницы, в погонах он или без. И если их все же втягивал в свою чудовищную воронку водоворот гражданской войны, то происходило это зачастую не из-за их сознательного выбора, а, так сказать, в силу обстоятельств.
   Вот история одной совершенно конкретной семьи, жившей в те годы в одном небольшом городке Екатеринбургского уезда Пермской губернии. Назовем ее условно семьей С. Подчеркиваю, вся эта история - абсолютно подлинная.
   Семья эта - типичный образец служилой интеллигенции Урала. Среди предков - выходцы из самых разных сословий: купцы, священники, чиновники, военные (и нижние чины, и офицеры), земские деятели, даже потомки бежавших от Петра бояр-раскольников. Судьба - типичная для пореформенной эпохи. Глава семьи, Николай С. - для справки, сын писаря, - дослужился до действительного статского советника, получил "Анну" на шею ( и с ней личное дворянство), пробыл поочередно попечителем учебного округа - точно, как его современник Илья Николаевич Ульянов, городским головой, мировым судьей, председателем земства и еще, и еще, и еще... Работал так, что и умер на рабочем месте. Женат был на дочери екатеринбурского протоиерея. Потомки ее братьев покоятся ныне в ограде Иоанно-Предтеченской церкви. Воспитал восемь детей - пять сыновей и три дочери.
   Показалось мало, взял еще приемную дочку. Дочери все пошли "в народ" сельскими учительницами. Ни одна не вышла замуж. Только Серафима С. дожила до преклонных лет, учительствуя в селе Борневка под Шадринском. Остальные дочери - Елизавета и Вера С. - умерли от чахотки, не дожив до тридцати лет, в революцию.
   Старший сын, Виктор С., военный, сделал карьеру в рядах лейб-гвардии Уланского полка в столице, входил в личную охрану императрицы. Младший, Сергей С., - адвокат, умер рано, тоже в революцию. Оба они не успели создать семью. Виктор в 1923 году заболел пневмонией и умер. Средний брат, Алексей С., стал промышленным деятелем, организовал товарищество по импорту сельскохозяйственной техники.
   Принимал активное участие в политической жизни провинции, как говорят, в рядах октябристов, и... сошел с ума на митинге в дни Февральской революции. В больнице он скончался. Об еще одном брате, Михаиле С., удалось узнать только, что он был председателем банка. У двух последних братьев были семьи, но нити к ним теряются.
   Зато обстоятельно удалось проследить биографию еще одного брата Николая С., человека с весьма колоритной судьбой. Выпускник Казанского университета по двум факультетам: медицина и химия; учился, кстати, в те же годы, что и Ленин. Правый эсер. (Колоритная палитра партий в одной семье, правда? И никаких распрей на эту тему - на семейных фотографиях все вместе, дружно, с домочадцами и собакой.)
   Женат он был на купчихе. Имел двух сыновей и двух дочерей. Одна пошла по стопам отца, стала врачом и умерла от туберкулеза в молодом возрасте, другая стала актрисой и прожила бурную, долгую и интересную жизнь.
   В 1918 году семья застала многократную смену властей. А 1 июля 1919 года старший сын, тоже Николай, нарушил веселье семейного торжества криком: "Мама! Красные в Перми!" За этим последовала мобилизация в армию Колчака отца и старшего сына.
   Отца тогда мобилизовали в качестве начальника госпиталя, а сына юнкером.
   И Николай-младший - ему было восемнадцать лет - прощался с семьей, плакал, слушая звуки "Вечернего звона", и говорил: "Не пришивайте погоны слишком крепко, мама..." От него долго не будет писем, а потом внезапно одно, из далекого Николаевска-Уссурийского: "Мама, я жив. Еду повидать виды Востока". И снова его следы теряются, на сей раз на двадцать пять лет. Пока возвращавшиеся после Второй мировой войны из Китая эмигранты с КВЖД не сообщат: Николай С. в 1929 году был жив, здоров, женат, имел дочь, жил в Шанхае и потом, когда войска китайской Красной Армии приблизились к городу, отплыл в Австралию, где его следы потерялись окончательно.
   А что с отцом, Николаем-старшим? Он предусмотрительно взял с собой в кошмарное отступление осенью и зимой 1919-1920 годов всю семью. И правильно сделал - в августе 1919 года их городок был взят кавбригадой Г. Томина, причем бой шел на улицах. На некоторое время семья задержалась в Омске, где четырехлетняя младшенькая (будущая актриса) дочка собственноручно преподнесла букет цветов Колчаку.
   Потом - самое страшное. Отступление по Транссибу зимой. Крушение поезда. Отец пропадает без вести. И, представьте, догоняет ушедший состав - обмороженный, ободранный, но догоняет. Чуть-чуть не погибает под колесами состава все та же отчаянная младшенькая. Она устроила качели... между вагонами.
   Наконец - замкнувшееся под Красноярском кольцо окружения. Тиф, уложивший в лазарет всю семью. Кроме младшей дочери - воистину ее хранило провидение: в эти дни она отморозила ноги, но удалось спасти девочку. Штабеля трупов на улицах сибирского города Ачинска (там красные расстреляли в полном составе целую дивизию чехов).
   И нагрянувшие в лазарет красные партизаны: "А ну, контра, показывай, где офицерье!" А "офицерье" - в соседней комнате с замурованной дверью. Им через вентиляционное окошко Николай С. раз в день спускал еду. Потом, когда смертельная опасность схлынула, он даст офицерам фальшивые солдатские документы и выведет из города. Понимал ли он всю смертельность риска, и не только для себя - для всех родных? Мы сейчас знаем, как могли с ними расправиться. В книге С.Мельгунова "Красный террор в России" есть эпизод, где красные медсестры - именно так! - разбили голову белого доктора о кирпичную стену в Таганроге. Но Николаю С. повезло - партизанам нужно было позарез опохмелиться, и аптечный денатурат пришелся как нельзя кстати.
   А затем... А затем у партизан тоже тиф, тоже раненые - в общем, "дохтура" мочить нельзя, хоть и в погонах. И поедет семья обратно в родной город по Транссибу весной 1920 года уже под алым стягом. Будет Николай С. снова начальником госпиталя, только уже в 5-й армии товарища Тухачевского. Не правда ли, ситуация прямо со страниц "Доктора Живого" или романа И.Римской-Корсаковой "Побежденные"?
   И сие сохранит семье жизнь. Хотя их лишат избирательных прав и вручат отчаянной младшей дочери "волчий билет", закрывший для нее двери вуза. В ответ девушка запустит чернильницей прямо в физиономию партийному чину. А ее второй брат Александр пустит себе пулю в висок:
   И в дальнейшем, уже после нэпа, судьба опять даст семье небывалую по тем временам поблажку. Николай С. был страстным охотником, и... местные чекисты тоже. Так они и ходили на уток вместе с "врагом народа": азарт превыше классовой бдительности!
   Младшая дочь и тут была верна себе - говорила чекистам все, что думала о них и о Сталине: те даже терялись от такой дерзости. Парадокс: Николай С. умер в своей постели в 1961 году восьмидесяти с лишним лет от роду, ни дня не пробыв за решеткой. А чекистов тех кончили в 1937 году на печально известной Золотой горе под Челябинском.
   И еще гримаса тех лет. Очередной местный босс, фамилия была у него Скаредин, решил выслужиться и настучал в Москву донос: здесь-де живут недорезанные буржуи, семья бывшего председателя... Государственной Думы. Отец-то Николая С., помнится, городскую Думу возглавлял, вот "ошибся маненько" товарищ Скаредин - а может, и специально, для усиления впечатления так написал? Да только эта ошибка и спасла семью: из Москвы канцелярские крысы прислали ответ - согласно реестру, председателем Государственной Думы числится не Николай С., а... Родзянко. Вот так и еще несколько лет передышки получила семья - аккурат для того, чтобы уехать в Свердловск, где ищейки НКВД их след потеряли. А неугомонная младшая еще надумает в 1938 году ходить в инъюрколлегию - искать своего брата-колчаковца. И опять сошло! Воистину, сюрреализм той эпохи беспределен.
   Почему я пишу об этом столь подробно? Да потому, что семья С. - мои предки, а дерзкая младшая дочь - моя покойная бабушка, Нина Николаевна Суворова.
   История эта, повторяю, абсолютно невыдуманная. И подобных историй можно рассказать несметное множество - с вариациями, с, увы, не всегда столь благополучным (относительно, конечно) финалом. Наверное, чуть ли не в каждой семье память хранит подобные эпопеи, в которых отразились все перипетии "века-волкодава". Я рассказал ее потому, что она - лучшая иллюстрация трагической судьбы интеллигенции на Урале ( и в России), но также и символ несокрушимости, возрождения - как Феникса из пепла - этого удивительного, не истребимого никакими ЧК социального слоя. Имя которому российская интеллигенция. Духовная элита народа.
   Маргиналы - "булыжник" большевиков
   Полагаю, что проблема этой главы может быть сформулирована внимательным читателем самостоятельно. И дело вот в чем.
   В России практически не было классов и социальных групп, чьи интересы совпадали бы с интересами коммунистов. Как же тогда последние победили? Ведь если Советская власть "висела в воздухе" (популярное эсеровское определение), то шансов на успех у нее вообще не должно было быть! А тем не менее гражданскую войну большевики все-таки выиграли - хотя бы формально. Как же это понимать?
   Может быть, все-таки был в России какой-то класс или социальный слой, поддерживавший большевиков? Да, такой социальный слой в стране был. Только его в упор не замечали десятилетиями и заговорили о нем лишь сейчас, в последние годы.
   Имя ему - маргиналы.
   Слово это (от латинского "маргиналис" - пограничный) означает людей, выбившихся из одной социальной группы и не до конца интегрировавшихся в другую. Если хотите, людей на пограничье. Такая прослойка возникает, когда идет резкая и масштабная ломка привычных социальных структур: именно это и происходило в России в эпоху Александра II и затем Витте и Столыпина.
   Есть давно подмеченный парадокс. Реформы всегда дают эффект спустя некоторое время - когда сработает их коэффициент полезного действия. В ходе же самих реформ чаще всего наиболее сильно ощущаются как раз их побочные, негативные последствия - не случайно у китайцев самое жуткое проклятие: "Чтоб вам жить во времена реформ!" Причина здесь не только и не столько в экономических факторах, сколько именно в социально-психологической ломке и общества в целом, и многих конкретных его членов в частности. Помните у Н. Некрасова: "Порвалась цепь великая, порвалась, расскочилася: - одним концом по барину, другим по мужику!"
   Именно в такие годы появляется - и это неизбежная болезненная плата за реформы, зачастую угрожающая обществу, - множество людей с пограничной психологией, с характерным промежуточным менталитетом. Уяснить черты подобного менталитета нам поможет классическая русская литература.
   Хрестоматийный и наиболее известный пример маргиналов - люмпены, или деклассированные элементы. "Продукт гниения общества" - по Марксу, "субпассионарии" - по Л.Гумилеву, персонажи, впервые нашедшие свое художественное отражение в творчестве А.Горького. Легендарные горьковские босяки, контрабандист Челкаш, Старик из одноименной пьесы... А уж "На дне" - так это же маргинальный паноптикум, целая галерея лиц, выбитых из привычного социума. Причем люмпены тут рекрутируются из всех социальных слоев: дворянства (Барон), интеллигенции творческой (Актер) и технической (Сатин), мещанства (Бубнов), крестьянства (Лука), пролетариата (Клещ)... Об этом же, кстати, сказано и у В.Короленко в его "Дурном обществе".
   Но маргиналы - это не обязательно люмпены! Можно стать маргиналом, что называется, и не потерять лица.
   Возьмите поэму Н.Некрасова "Кому на Руси жить хорошо?" Да всем плохо! И все потому, что все без исключения герои поэмы - и помещики, и священники, и крестьяне, и холуи - все, что называется, в подвешенном состоянии: прошлое (плохое, но определенное!) ушло, новое пока зыбко, и не знаешь, как себя вести... Знакомое ныне состояние, не правда ли?
   А чеховский "Вишневый сад"? Присмотритесь внимательней: там же все маргиналы.
   Помещики, теряющие поместье; прислуга, оказывающаяся не у дел; лакей, для которого отмена крепостного права стала личной катастрофой... А уж про Петю Трофимова, недоучившегося студента, и говорить не приходится - чистой воды маргинал с характерными революционно-анархическими настроениями.
   Сохранился интересный факт: вспоминая образ Пети Трофимова в тобольской ссылке, императрица Александра Федоровна заметила: "Ну, сейчас такие все в Питере комиссарами". Проницательный человек была последняя русская императрица...
   К слову сказать: недоучившимся (по сути) студентом был у нас Владимир Ильич, а семинаристом - Иосиф Виссарионович. Такие вот дела...
   Наконец, маргинальность может быть и чисто психологическим феноменом без потери человеком социальной определенности. Вспомните хотя бы горьковского Егора Булычева. Ведь купец до мозга костей, до боли узнаваемый (сколько таких "булычевых" описал, к примеру, А.Островский!). Так нет же - тесно ему в купеческом обличье, и "выламывается" он из своего класса (подлинные слова Горького). Выламывается с треском, бунтует, что называется, шикарно, замахиваясь не только на близких, но и на Господа Бога и сатану, вместе взятых. Вот это по-русски - прямо как у Достоевского: "Широк русский человек - так широк, что сузить бы не мешало!" И при этом не приносит ему бунт внутреннего покоя - наоборот, жуткая обреченность в его последних словах: "Эх, Шура, Шура..." А Шура, дочь? Уж так ей невмоготу в обличье купеческой дочки, что мечтает она стать... "кокоткою", а затем находит более практическое приложение своим мечтаньям - уходит в революцию. (Сходный мотив есть у Горького и в "Деле Артамоновых".)
   Вы скажете: мало ли что Горький напридумывал! В том-то и ужас, что все это писано с натуры! Вспомните судьбу легендарного заводчика Саввы Морозова: своих рабочих в кулаке держал, а финансировал собственного могильщика - большевиков (и одновременно - художников Серебряного века!). И когда окончательно понял, что, мягко говоря, заблудился - пустил себе пулю в лоб. Такой судьбы ни одна литературная фантазия не придумает. А ведь Савва Морозов был далеко не одинок:
   вспомните уральских магнатов Бугрова (Екатеринбург) и Мешкова (Пермь) те хоть и не застрелились, а все же меценатствовали будущим экспроприаторам...
   В общем, к 1917 году этот слой стал угрожающе многочислен и многолик. Причем он как бы вроде и не на виду был - оттого его и не заметили: формально (за исключением откровенных люмпенов) каждого конкретного маргинала можно при желании счесть членом какой-нибудь определенной социальной группы. И так чаще всего и делается. А выводы о состоянии общества будут ложными. И вот почему.
   Самое главное в характеристике маргиналов - отсутствие устойчивой социальной психологии. Система ценностей смещена или крайне релятивна ("Что есть истина?"
   Эти слова Понтия Пилата можно счесть эпиграфом ко всему, что написано о маргиналах). И отсюда - негативность их миросозерцания. Будучи социально-психологическими "пограничниками", они комфортнее чувствуют себя не в сфере созидания, а совсем даже наоборот. Ведь созидание - это в перспективе стабильность, а маргиналы - дети нестабильности и, даже страдая от нее, не могут вырваться за пределы ее духовной атмосферы, становясь своего рода заложниками тревожного времени. Это как раз тот самый случай, который описан в "Собачьем сердце" М.Булгакова: люди поют революционные песни, вместо того чтобы заниматься неотложными делами, и язвительный профессор Преображенский - нормальный человек, не маргинал ядовито замечает: "Если каждый день гадить в прихожей, обязательно будет разруха". Что мы и поимели...
   Отсюда - не просто стремление к деструктивным действиям, но поэтизация разрушения. Как у В.Брюсова: "Ломать я буду с вами, строить - нет!" Не случайно доминанта советской поэзии 20-х годов - "хмельная романтика разрушения старого"
   (цитирую школьный учебник 70-х годов). Не случайно с такой симпатией выписана у А.Толстого героиня рассказа "Гадюка" - женщина, до такой степени привыкшая только убивать, что и в мирной жизни в любой конфликтной ситуации ее рука тянется к браунингу, и он в конце концов стреляет - в соседку по коммуналке.
   (Вспомните афганский синдром.) Не случайно, наконец, талантливый пролетарский поэт В.Кириллов в 1918 году написал строки, от которых просто обязан содрогнуться любой считающий себя культурным человек:
   "Во имя нашего Завтра - сожжем Рафаэля, разрушим музеи, растопчем искусства цветы!" Лихо, не правда ли? И самое кошмарное то, что эти строки - не инструкция с Лубянки: нет, поэт был искренне очарован своим бесподобным эстетическим вандализмом.
   Вряд ли нужно пояснять, что маргинальный социум был находкой для большевиков.
   Маргиналы их не просто поддержали - они стали для них главной питательной средой, откуда рекрутировались кадры "большевиков и прочих" (так в "Чевенгуре" у А.Платонова), от руководящего звена до рядовых бойцов. Именно здесь, в маргинальной стихии, идея революционного, насильственного переустройства мира нашла своих паладинов, своих фанатических последователей, готовых взойти за нее на крест или послать туда других - кто не согласен.
   Взгляните на "знакомые все лица" - на уральских большевиков, отправивших "в штаб Духонина" царскую семью. Федор Лукоянов и Ян Цвикке (Родионов) - студенты, отрекшиеся от великого студенческого братства (помните, как гордо именовал себя московским студентом булгаковский профессор Преображенский и с каким вызовом, рискуя попасть под расстрел, носил на Соловках запретную студенческую фуражку Дмитрий Сергеевич Лихачев?). Николай Толмачев и Борис Дидковский - интеллигенты, порвавшие с контрреволюционной кастой. Рейнгольд Берзин и уже упоминавшийся Цвикке-Родионов - латыши, отрекшиеся от своей исторической родины во имя пресловутой мировой революции. Яков Юровский, Филипп Голощекин, Леонид и Пинхус Вайнеры - евреи, отошедшие от еврейства (об этом писал сам Юровский). Воистину, в буквальном смысле слова: "Отречемся от старого мира, отряхнем его прах с наших ног..."
   И так по всей стране. Все порвавшие со средой - под красным стягом. Как в "Хождении по мукам" А.Толстого: Рощин - бывший офицер, Красильников бывший солдат, Лева Задов - бывший артист:. Все "бывшие". Все - за левых. И все стреляют: "Товарищ, винтовку держи, не трусь! Пальнем-ка пулей в святую Русь!".