Свержин Владимир. Когда наступит вчера

   – Никому и в голову не придет заподозрить в боязливости могутного витязя Злого Бодуна! – Фея осуждающе покачала головой. – Что же касательно тебя, то все решат, что пелена неразумья пала с глаз завзятого одинца-следознавца Виктора Клинского, чья мудрость воспета балладами лучших придворных сказителей.
   – Делли, ты говоришь ерунду! – поморщился я. – При чем тут двор, при чем тут баллады?! Кто их слышал? Кому они на хрен сдались?! Здесь работает закон джунглей. Либо ты докажешь, что достоин быть вожаком, либо твой обед – обглоданные кости! Поверь, я лучше знаю мужчин, а уж тем более солдат.
   – Виктор, – морщась, должно быть, от того, что не может отыскать нужных слов, мягко проговорила фея. – Здесь все по-другому. Ты нарушаешь естественный закон и в глазах солдат выглядишь едва ли не чудовищем. А кроме того, подумай, неизвестно, что ждет вас в замке, когда падет освященная печать, но уж точно ничего хорошего из этого не выйдет.
   – Делли, оставь в покое предвечные законы! Что нас может ждать? Скорее всего просто малопристойный ночлег с клопами, тараканами и шастающими крысами. Кроме них в замке никого нет, даже банальных привидений! Не забывай, мы здесь уже ночевали, и как видишь, в самом что ни есть полном порядке, никто цепями не гремел, клыками не скрежетал. Может быть, все ваши страхи – лишь плод воображения всё тех же придворных сказителей?
   – Ты не прав! Опять не прав! – раздосадованно вздохнула фея. – Но если тебе и Вадиму уж так неймется затмить всех своей храбростью, давайте я перенесу вас через стену. Ночуйте, сколько вам заблагорассудится, только не надо срывать печать!
   – Это смешно, – поморщился я. – Мы, в конце концов, не червячки, которых заботливая мама-птичка несет в гнездо изголодавшимся птенцам.
   – Клин, а может, действительно, ну его! – неуверенно начал Ратников. – Ну че нам в натуре туда ломиться?! Здесь перекемарим. Что нам – больше всех надо?!
   – И ты туда же? – с упреком набросился я на Вадюню. – Ну и спи себе под елкой! А я желаю ночевать в нормальных человеческих условиях, на кровати и с крышей над головой. Всё, бай-бай!
   – Не, я с тобой, – оправдываясь, пробасил Злой Бодун. – Я ж чисто так, по жизни.
   – Всё, тема закрыта, – жестко отрезал я. – Делли, ты с нами?
   – Не-ет, – очень медленно проговорила фея. – Уж лучше здесь. Надеюсь, след ваш до возвращения не простынет. – Сотрудница Волшебной Службы Охраны поджала губы, демонстрируя высочайшую степень неудовольствия, и в гнетущем молчании, нависшем над рвом, кишащим несытым комарьем, поворотила коня, освобождая дорогу.
   Копыта дробно застучали по мосту, точь-в-точь барабан, отбивающий тревожную дробь перед явлением на сцене цирка клыкастых хищников.
   – Не обманул-таки батька Соловей государевых мздоимцев, – послышался за спиной досадливый голос феи. – Развел у себя ослов. И ты, Виктор, среди них – упрямейший!
   – Становитесь лагерем! – огрызнулся я. – Да позаботьтесь о страже. Ночью здесь полно волков. Может быть, даже черных.
   Мои слова остались без ответа, но я и не ждал его. Красный сургуч с трехрогим знаком присутствия Нычки свисал на шнурах, совсем как раньше на посылках.
   – Слышь, Клин! – неуверенным шепотом заговорил Вадюня, пытаясь краем глаза заглянуть в щель между дубовыми створками. – Может, не надо в натуре сургуч ломать, может, я лучше веревку перережу? Главное же, что войдем!
   – Вадим, не смеши людей! – чуть слышно проговорил я, оглядываясь по сторонам. – Какая разница, перережешь ты шнур или сломаешь печать?
   – А если никакой, – на ходу поворачивая против меня пойманный аргумент, проговорил Ратников, – так я чисто перережу.
   – Ладно, – пожал плечами я, стараясь выглядеть беззаботным. – Если уж тебе так в башку вступило – режь.
   – Я мигом! – В руке могутного витязя блеснул кинжал.
   Уж и не знаю, как там хранил Нычка опечатанные своей эмблемой помещения, но пеньковые волокна разошлись под острой сталью так же, как делали это всегда.
   – Ну что, добро пожаловать! – Я всем телом налег на тяжелую створку, но она подалась без всякого усилия, точно заскучавший в одиночестве ветер спешил распахнуть навстречу гостям освобожденные от надоевших пут ворота.
   По сложившейся за годы оперативной работы привычке я настороженно окинул взором замковый двор, ища возможного подвоха. Насколько позволяли видеть факелы и желтоватый фонарь луны, едва высунутый хозяином из-под темного плаща, всё здесь осталось неизменным с того момента, как мы покинули затерянное в чащобе обиталище.
   – Милости просим! Ну, вот мы и дома. – Я пустил своего железного скакуна шагом.
   – Клин! – послышался за моей спиной встревоженный голос Ратникова. – Это не дом, это полный отстой! Может, в натуре хрен с ним? Хоть до утра подождем!
   – Теперь уж точно нельзя. – Я медленно повел,головой из стороны в сторону. – Неужто ты испугался? Ушам своим не верю!
   – Да ну, скажешь! – смущенно выдавил могутный витязь, присоединяясь ко мне. – Так, чисто фильмец один вспомнился. Про то, как кавказская пленница в гробу летала.
   – И что? – чтобы поддержать разговор, поинтересовался я, невольно улыбаясь столь экстравагантной трактовке гоголевского «Вия».
   – Да так, – услышал я встревоженный голос Вадима, которому тот пытался придать спокойное звучание. – Я чисто прикидываю, что надо было мелок захватить.
   – В казаки-разбойники играть собираешься?
   Распахнутые створки ворот со страшным грохотом захлопнулись, словно ветер, убедившись, что больше желающих ночевать под каменным сводом нет, поспешил закрыть двери.
   – А?! – Вадюня резко повернулся в седле, вскидывая «мосберг».
   – Сквозняк, – поспешил объяснить я, лихорадочно соображая, что для такого хлопка дубовыми воротами сквозняк должен, вероятно, достигать штормовой силы.
   – Ага, точно, сквозняк, – поспешно согласился Ратников, настороженно озираясь вокруг. – Слышь, мне один пацан рассказывал, из другого города, мы с ним вместе на море парились. У них дома тоже такой конкретный замок, там еще крестоносцы, наверно, жили, так они там зашхерили где-то вагон бабла, а потом туда гопа навалилась. Ну эти, понятно, конкретно рубились. И короче, все сплошняком ласты склеили. У них там под конец чисто хавчика не было. Ну и вот. А потом корефаны этого пацана узнали, что в замке в натуре голды навалом, и решили всё потырить. Ночью пошли, чтоб никто типа не видел. Только начали копать, ту-ут на них жмуры с мечами ка-ак поперли, все голодные, зенки конкретно, что те фонари! Короче, утром братва не вернулась.
   – Душевно, – усмехнулся я. – А кто ж тогда сообщил про жмуров с мечами?
   – А этот пацан вечером из холодильника всякой жратвы нагреб и в замок приволокся. Ну и типа ля-ля тополя, подмога подоспела, мы победили! Ну духи, они вроде как поверили, все скопом ломанулись, бухло высосали, закусь смели и вроде как отрубились. А он буркалами своими вокруг позырил, а корефаны его уже по всему двору лежат пошматованные!
   – Вадюня, тебя развели, – усмехнулся я. – Твой приятель попросту слямзил кусок сюжета из книги «Ищущий битву», ну и немного приврал от себя.
   – Да не. Ну, в натуре…
   – О-о-ох! – очень явственно разнеслось над вытоптанным плацем.
   – Эт-то ве-ет-тер. Должно быть, в бойницах, – неуверенно произнес я, пытаясь найти разумное объяснение происходящему. – Вчера так же было.
   – Хорошо бы, – бледнея на глазах, пробормотал Вадюня. – Клин, ты не помнишь, какой рукой крестятся?
   – Вадик! – шикнул я, на всякий случай нащупывая рукой шипастую резиновую булаву. – Этот фокус вряд ли действует, здесь боги другого формата. Да и вообще, откуда ты знаешь, может, это Делли развлекается? Представь, какими мы дураками будем выглядеть, если сейчас попремся обратно! Все там, – я кивнул в сторону ворот, – может, только этого и ждут.
   – Охо-хо-о-о! – донеслось от сеновала, где не так давно раздосадованные неудачными поисками золота добродушные возницы кольями забили валявшихся в беспамятстве разбойников. – О-о-о-у…
   Что и говорить, если это и впрямь был ветер, то сегодня ночью он отличался повышенной разговорчивостью.
   – А трупаков-то здесь в натуре до хренища прикопано! – должно быть, тоже вспоминая о жертвах народного гнева, куда-то в пространство сообщил Ратников.
   – Вадик, держи себя в руках! Тебе от этих стонов что, холодно? Или жарко? – скороговоркой выпалил я, стараясь убедить то ли оробевшего соратника, то ли собственные подгибающиеся колени. – Если тебя это донимает, можешь сам постонать.
   – Да не, – устыдился минутного страха Злой Бодун. – Но типа как-то неуютно.
   – Ничего. В башне уютнее будет, – пообещал я. – В конце концов, чего нам бояться? Печати мы не трогали, а про шнур ничего не говорилось – это раз. Два: всё, что многоуважаемые покойники могли сделать плохого, – они уже сделали. Если вдуматься, мертвецы самый мирный народ! Ну, идет себе тень, ну стонет – тебе-то что?! Отойди, не стой на пути, пусть себе дальше бредет. В конце концов, собственной тени ты же не боишься?
   – Не-а, – живо встрепенулся исполняющий обязанности государя.
   – Вот видишь, и здесь бояться нечего! – заверил я, настороженно окидывая взглядом растрескавшиеся камни ступенек крыльца. – Представь себе, что мы три мушкетера в конце третьей серии. Помнишь, они под обстрелом в крепости обедали? Сколько у нас мушкетов? – стараясь походить на гордого Атоса, выкрикнул я.
   – Один! – веселея на глазах, провозгласил мой соратник.
   – А сколько у нас шпаг? – Я покосился на преображенное мачете Вадима и свою палицу. – Будем считать, что условно две. Однако гугенотов пока не видно.
   – Ви-идно-о-о… – ехидно ответило невесть отчего проснувшееся эхо и завыло дуэтом с новым порывом ветра: – О-у-о-уо…
   – Знаешь, что я тебе скажу? – Окончательно взявший себя в руки Вадим хмуро покосился в ту сторону, откуда доносились внештатные звуки. – Что бы там дальше ни было, мы уже в натуре здесь. Духи там, черти, хрен с бугра… Вылезут – разберемся. Пошли в дом! Там хавчик оставался, а я еще с полудня жрать хочу!
   – О! – Я спрыгнул наземь и стал подниматься к распахнутой двери донжона. – Слышу речь не мальчика, но мужа!
   – Оу! Оу! Оу! – одна за другой застонали ступени так, будто я шел по чьим-то рукам.
   – Да, с озвучкой у них явный перебор! – брезгливо морщась, процедил я, толкая дверь.
   С не меньшим успехом я бы мог толкнуть стену рядом с ней.
   – Проклятие! – Я в сердцах пнул сапогом рассохшиеся доски.
   – За что?! – надсадно взвыла древесина.
   – Задолбала! Открывайся, на фиг!
   – Ну, если вы настаиваете! – сплевывая на холодный камень лестничной площадки три ржавые заклепки из тех, что крепили кованые полосы к деревянной поверхности, процедила дверь. – Хотя лучше бы не ходить!
   – Я настаиваю! – Последние крохи моего терпения ушли на корм окрестным голубям. – Всякое полено будет меня учить, что делать и чего не делать!
   Раздался скрип, точно кто-то пытался распилить тупым лобзиком оконное стекло, и дверь медленно открыла проход в затхлое чрево башни. Правду говоря, оно и в прежние времена не отличалось манящим уютом, сейчас же казалось, что стены дышат, мучимые приступом астмы, и вот-вот начнут заходиться в кашле.
   – Клин! – медленно поднимаясь вслед за мной, промолвил могутный витязь. – Я тут так чисто прикинул, мы здесь уже до хренища ошиваемся. Пошли обратно! Если что, скажем, в натуре, что соскучились.
   – Утром соскучимся, – упрямо наклонив голову, заявил я. – Но если невтерпеж, можешь возвращаться. Насильно никого не держу!
   – Да ладно, я ж не за себя! – тоскливо махнул рукой Ратников. – Я ж типа как лучше хочу. Здесь так здесь. Пошли, хоть нажремся по такому поводу!
 
   Хорошо ли, плохо ли, но время двигалось вперед. Ночной обходчик, устало вздыхая и кутаясь в поточенный звездной молью плащ, тащил вокруг планеты свой пыльный фонарь, и далекая стая, глядя на него с неизъяснимой тоской, уныло тянула песню о той первой ночи, когда черные волки явились в этот мир из тонкой царапины горизонта.
   Провиант и вино, возвращенное крестьянами после наезда «правительственной комиссии», с избытком утолили голод и жажду страждущих. Кубок опять был полон, а вокруг громоздилась батарея пустых бутылок. Испытанный дедовский метод! Благодушное спокойствие и даже какое-то веселье овладело нами после недавних страхов. Тотчас же некто, стучавший снаружи в окно верхнего этажа донжона, был разжалован в ночную бабочку, а пламя, строившее гнусные рожи в очаге, списано на плохую вытяжку.
   – Я шоколадный заяц, я ласковый мерзавец, – орал благим матом Вадюня, потрясая столь неожиданным сообщением притаившуюся нечисть. – Некислый на все сто! – Его слабомузыкальный рев, умноженный акустическими возможностями высоких сводов, привольно разносился по замку и, вполне возможно, за его пределами… Но вдруг очередная рулада прервалась на полузвуке, и, ошарашенно поглядев на меня, он выдохнул, переходя на шепот:
   – Кто-то идет.
   Это было чистейшей правдой. Куда как чище, чем та бурда, которую мы пили этой ночью. Доносившиеся с лестницы шаги были настолько тяжелы и гулки, что невольно казалось, будто неизвестный ходок силится вбить эту башню в землю, точно гвоздь, по самую шляпку.
   – Не бойся, – отвлекаясь от вновь опустевшего кубка и примериваясь к своей условной шпаге, заверил я. – Это, наверное, Каменный Гость. Он шел на ужин к донне Анне, но, наверное, сбился с дороги. Если ты… Если мы – не Дон Жуан, нам ничего не угрожает. Дорогу уточнит и дальше пойдет.
   – В натуре? – подозрительно уточнил Вадим.
   – Чисто конкретно, – кивнул я.
   На последнем слоге моего заявления грохот стих.
   – А чем это воняет? – поинтересовался было Ратников, но тут дверь рухнула, а вместе с ней, как мне показалось, выпала изрядная часть стены. Выяснять, так ли это, возможности не было.
   – Сфинкс! – надсадно заорали мы с Вадимом в один голос. – Сфинкс!!!

Глава 20
Сказ о деле чести и всякой нечисти

   Огромная, колоссальная морда Сфинкса вставилась в образовавшийся проем и мрачно повела глазами из стороны в сторону.
   – Привет! – почти не размыкая губ, прогрохотало чудовище. Но судя по тем фрагментам зубов, которые мне всё же удалось заметить, их вполне можно было использовать вместо забора сельского домика.
   «Это не Сфинкс! – тщетно убеждал себя я, не желая мириться с очевидным. – Не сфинкс и всё тут. Сфинкс сюда не поместится. Он огромный… У него тело длиннее этой башни».
   – Отчего слова не речете? – должно быть, оскорбившись нашим молчанием, выдохнула жуткая помесь льва и человека. – Не почитаете?!
   Мы с Вадюней, замерев, глядели, как в неверном свете факелов обнажаются и исчезают во тьме ужасной пасти штакетины отроду не чищенных зубов.
   – А то б молвили что напоследок. – Монстр добродушно вздохнул, отчего ставни, прикрывавшие окна, сорвавшись с петель, умчались в неведомую даль. Возможно, в теплые страны. – Страсть как люблю словечки предсмертные на досуге вспоминать. Иноде такое бают – хохочу, за бока держусь!
   Наше молчание было сродни геройству подпольщиков, из-за языкового барьера не понимающих, о чем их спрашивает проклятый буржуин.
   – Ну, нет так нет! Тогда я вас сейчас жрать буду.
   – А-а-а! – При слове «жрать» Вадюня, ни в коем случае не желающий примерить эту процедуру к своей персоне, оттаял и завопил во всё горло: – Получи, фашист, гранату!
   Это был обманный маневр: гранаты у Вадима не было. Зато его прославленное копье, воспетый придворными менестрелями и прочими бардами «мосберг», заработал во всю свою мощь, сопровождая каждый картечный залп грохотом, утроенным раскатистым эхом:
   – На! На! На!
   Когда составители бестиариев смаковали, из каких разнородных частей составлено представшее нашим взорам чудовище, они, вероятно, не подозревали, что кроме туловища льва, крыльев орла и человеческой головы у него еще и язык хамелеона. Мне уже прежде доводилось видеть действие «волшебного копья» на аборигенов этого мира. Для многих оно было плачевным. Но то, что довелось узреть в этот миг, заставило остатки винных паров испариться сквозь ставшие дыбом волосы.
   Хлюп! Хлюп! Хлюп! Длинный тонкий язык Сфинкса атакующей змеей выстреливал из пасти, сметая налету смертоносные картечные заряды. Холодный щелчок, как звук гвоздя, вбиваемый в гробовую доску, с мрачным равнодушием известил незадачливого охотника на сфинксов, что больше подкармливать прожорливую тварь нечем. Последний заряд свинца был сожран на лету.
   Оторопевший Вадюня, отвесив челюсть, зачарованно глядел в глаза чудовищу, а оно, словно ожидая добавки лакомства, вопросительно смотрело на нас.
   – Нешто всё? – От звука его голоса могли, вероятно, пасть стены Иерихона. Уж каким чудом устояла наша башня – одному Нычке ведомо. – Пресновата закуска. – Он пожевал губами. – Да и жестковата, пожалуй. – Сфинкс вновь смерил нас взглядом, недвусмысленно прикидывая, кто из нас станет первым блюдом, а кто – вторым. – Ну что, голуби, страхом-то пропитались? Уж больно мне любо, когда еда хорошо страхом пропитана. С ним мясцо-то куда как нежнее!
   В проломе стены показалась четырехпалая лапа, и огромные когти заскребли по каменным плитам, оставляя в них глубокие борозды.
   – Стоять! – леденея от ужаса, выпалил я, стараясь прокрутить в обратном направлении проносящуюся перед глазами жизнь. – А загадку!!!
   В каком из пролетевших перед внутренним взором фрагменте всплыла история о том, что сфинкс обязан перед обедом загадать своему ходячему угощению загадку, черт его знает! Да и не это важно. Я вспомнил и саму эту хитрую головоломку, и ответ на нее. А главное то, что после верного ответа чудовище обязано было броситься головой вниз с ближайшей скалы, или с пирамиды, как это недавно утверждал Вадим.
   – Зага-адку?! – Хранитель священных тайн давно отживших фараонов слегка помрачнел, и в голосе его послышалось раздражение: – К чему она вам? Что время-то тянуть? Мигом ли раньше, мигом позже… Я за то время лицезрением вашим не насыщусь.
   – Нет уж, коль повелось, так уж давай! – беря себя в руки и предвкушая, как будет выглядеть морда озверевшего людоеда, когда он услышит правильный ответ, резко заявил я.
   – Эк, заговорил-то! – Половина рта сфинкса искривилась, не то оскаливаясь, не то ухмыляясь. – Повелось – не повелось… У нас вот, к примеру, печати крушить не заведено. А вот, нате! Ну да ладно, загадку так загадку. Слушай сюда, мой сладкий ужин! Угадай-ка в момент, кого я сейчас кушать буду? – Чудовище самодовольно повело вкруг себя победительным взором. – Даю подсказку: ежели думаешь, что не вас, то ответ неверный. Я вас съем! А коли вдруг полагаешь, что вас, то ответ, может, и верен, и я, стало быть, вас есть не буду. Но ежели я есть вас не буду, то выходит, что снова ответ неверен. Так что уж, хошь не хошь, а всё равно я вас сожру. – Он громогласно хихикнул и плотоядно облизнулся, не забывая почесать языком затылок.
   – А-а-а! – Я отскочил назад, понимая, что последняя надежда гнусно развеяна мерзким обжорой и останавливать исполина больше нечем. – А вот хрен тебе!
   Мы с Вадимом метнулись в сторону камина, намереваясь, быть может, попытаться уйти через дымоход, или же на крайний случай рассчитывая найти средство последней защиты среди потрескивающих в очаге поленьев.
   – А ну вернитесь! – рявкнуло чудище.
   Вместо ответа я подхватил со стола пару пустых бутылей и с размаху, как учили когда-то в годы срочной службы, метнул их, стараясь попасть в огромный немигающий глаз. Стреловидный язык вновь вылетел из-за отточенных клыков, и пустые бутыли, вернее их осколки, со звоном осыпались на пол.
   – Там была влага!!! – Громовой рев сфинкса перешел в угрожающее шипение священной кобры. – Несчастный! Мне, пустынному жителю, ты подсунул пустую емкость из-под влаги? Я съем тебя два раза, нет, три! А потом затопчу в пыль то, что из этого выйдет!
   Я живо представил себе нарисованную картину, но отчего-то смех застрял у меня где-то в районе поясницы.
   – Ты! Негодная отрыжка песчаного варана! Выклеванное крокодилье яйцо! Выползень змеиный! – Вторая лапа сфинкса с грохотом появилась в разгромленном кабинете Соловья-разбойника, проделывая очередную брешь в стене. – Я тебя не проглочу, я буду тебя жевать, пока в тебе останется хоть самая малая капелька влаги. – При этих словах он двинулся вперед и вдруг, резко потянув носом воздух… исчез. Вернее, не совсем исчез, а развалился на великое множество мерзких тварей, едва ли превышавших размерами Вадюнину ладонь, однако на редкость отвратительного вида и нрава.
   – И-и-и! Ви-ви-ви! – надсадно визжали гнусные существа, приводя в движение всё, что находилось внутри руины, круша на своем пути столы и табуреты, разнося в щепы шкафы и сундуки, карабкаясь по нашим телам, точно мартышки по баобабу, разрывая тело и одежду тонкими иглами когтей и щелкая перед лицом крохотными, но крайне неприятного вида пастями.
   – Вон! Вон пошли! – отчаявшись стряхнуть с себя копошащуюся массу, я рухнул на пол и начал кататься по нему, норовя передавить омерзительную живность.
   Судя по грохоту, Вадюня последовал моему примеру. Однако это было ошибкой и, возможно, роковой. Оставив погром, ошметки сфинкса всем скопом бросились на поверженные жертвы, точно пчелы на таз с вареньем. Я бы, может, сказал и хуже, но сил говорить уже не было. Последнее, что я увидел, теряя сознание, – яркая вспышка, обрисовывающая контур женской фигуры.
 
   Сознание медленно, точно опасаясь новых потрясений, возвращалось ко мне, как возвращаются беженцы в разрушенное бомбежкой жилище. Словно киномеханик, под свист и улюлюканье публики склеивший разорванную ленту фильма ужасов, мозг суетливо выдал на-гора изображение мелких, покрытых шерстью уродцев с длинными голенастыми ногами как у кузнечиков, когтистыми передними лапками и безумным взглядом оранжево-алых глаз. Исчадия горячечного бреда бесшумно скакали вокруг, точно на цыпочках, разевая навстречу мне оснащенные острейшими зубами пасти. Я взвыл и начал лихорадочно скрести пальцами землю, пытаясь выскочить и, по возможности, броситься наутек.
   «Стоп! Земля?! Откуда земля?» – грунт под моими пальцами легко поддался и я почувствовал, что сжимаю в кулаках пучки вырванной травы.
   – Тише! Тише. Всё уже почти хорошо, – послышался над головой успокаивающий голос Делли. Вернее, он был бы успокаивающим, если бы не звучал так встревоженно.
   – Что это было? – жалобно простонал я, чувствуя себя разбитым и безнадежно несчастным, словно ребенок, объевшийся незрелых яблок в соседском саду и теперь прочно сжившийся с обстановкой деревянного строения работы неизвестного архитектора. – Где я?
   – В замке, – развеивая возможные иллюзии, резко бросила фея.
   – Эти уже ушли? – передернул плечами я.
   – Не совсем. – Прозвучавшее сообщение выглядело по меньшей мере безрадостно, поэтому, отбрасывая прочь сладкую роль самого больного в мире Карлсона, я усилием воли открыл глаза и приподнялся на локтях.
   Непроглядная тьма, висевшая над лесом, уже начинала сереть, и сквозь зыбкую реальность покачивающейся картины мира жесткими фактами проступали: двор разбойничьего замка, замершие в ожидании команд «ниссаны» и мы с Вадимом, лежащие в светлых кругах, очерченных фарами, вернее сказать, глазами наших чудесных скакунов. В центре еще одного такого же круга красовалась Делли. А за пределами ярко освещенных участков бесновались, прыгали, скакали, точно мелкие кенгуру на раскаленной сковороде, всё те же мерзкие существа, которые чуть было не схарчили нас в башне.
   – Кто это?! – мучительно подавляя в себе желание вернуть наружу всё съеденное и выпитое нынче вечером, прохрипел я.
   – Анчутки беспятые, – выкрикнула фея, формируя между ладонями светящийся шар и направляя его в гущу особо резвых представителей упомянутого семейства. – Ваше счастье, что в здешних краях лишь два вида этой мрази водится! – Она вновь старательно принялась собирать в клубок магическую энергию.
   – Как Вадим, очухался? – переводя разговор на другую тему, поинтересовался я, глядя на распластанную фигуру друга.
   – Без сознания. Но жив! – Очередная вспышка заставила голенастых прыгунов отпрянуть от границ освещенных кругов. – Только расцарапан очень. Впрочем, как и ты.
   Я попытался было подняться, но властный окрик феи вернул меня в прежнее состояние:
   – Лежи смирно! Анчутки света боятся, в круг не сунутся. А чуть руку-ногу за край выставь, гроздьями виноградными на тебе повиснут.
   – Что же теперь делать? – растерянно, по-детски спросил я.
   – А и нечего тут делать, – глумливо усмехнулась Делли, разводя руками. – Рассвета дожидаться. Ну что, отобедали в крепости, как три мушкетера?
   Я молча закрыл глаза, стыдясь признать свою нелепую самонадеянность и досадливо соображая, что порою сотрудница Волшебной Службы Охраны знает больше, чем говорит.
   – Теперь, одинец, моли всех ведомых тебе богов, чтоб у Оринки до утренней зари травы хватило.
   – Какой травы? – машинально включаясь на «протокольные» слова, поинтересовался я.
   – Вестимо, какой, – вновь заставляя мерзких прыгунов броситься врассыпную, проговорила наша спасительница. – Конопли.