Воздух, пахнущий арбузом, разбудил аппетит, и Алла зашла в кафе, где часто обедала, когда бывала в этой части города.
Она сидела за столиком у окна и ждала кофе, когда зазвонил мобильник. В трубке послышался голос свекра:
— Привет, красавица, как поживаешь?
— Здравствуйте, Родион Михайлович, — обрадовалась Алла: она любила и уважала свекра, отношения у них были самые дружеские, — а вы как?
— Мы прекрасно. Как там ребятня наша, очень скучает?
— Не знаю, письма шлют бодрые, а что на самом деле, не расскажут ни за что — они ведь уже взрослые, им стыдно жаловаться.
— Молодцы! Когда они приезжают?
— Между католическим Рождеством и Новым годом. Хозяева хотят, чтобы они с ними Рождество отпраздновали.
— На Новый год дома, значит, будут. Приезжайте к нам — встретим вместе.
— У вас Новый год неинтересно встречать — снега нет. Лучше вы к нам — и вместе, и снег настоящий.
— Хорошо, обдумаем. Я, собственно, вот чего звоню: книжку я твою прочел. Детектив, точно. Ну, что тебе сказать… Читал с большим интересом! Хитрая ты — я так и не вычислил убийцу до конца. Как это ты умудрилась мне мозги запудрить, не понимаю. В общем, мы все прочли, нам с матерью понравилось, а Зоя плачет. Ты почто ее в таком виде выставила? Вот она — сидит рядом, губы надула. Поговори с нею сама.
В трубке были слышны возмущенный девичий голосок, отказывающийся разговаривать и баритон свекра, твердящий: «Поговори, поговори с тетей Аллой. Я уверен, она не собиралась тебя обижать, она тебя любит. Как это — „нет“?! Я тебе говорю, что любит. На, на, бери трубку!»
Послышались шорохи и хлюпанье носом (Родион Михайлович «за кадром» сказал:"Вытерла бы нос, что ты хлюпаешь, как маленькая"), еще шуршанье и вздохи, и наконец, в трубке раздался юный обиженный голос:
— Алло тетя Алла, я разве такая, как эта Зойка ваша?
— Здравствуй, Зоя, — ответила Алла.
— Ну, ладно, ладно, здравствуйте. Но все равно, зачем вы меня так расписали?
— Почему ты решила, что тебя?
— А кого же? Дом тот же, все люди те же, и вдруг я преступница, и курю, и аферистка… Да еще уродливая!
— Если бы я описала Зойку красавицей, было бы не так обидно?
— При чем здесь? Красавица — не красавица… Я не курю! И за парнями не бегаю — это они сами. И аферистничать не умею! — девочка снова захлюпала носом.
— Зоенька, не плачь, я тебя очень прошу, — расстроилась Алла, — я не тебя описывала, честное слово. Все писатели так делают: используют впечатления реальной жизни, перерабатывают их и превращают в литературу, в вымысел. Мой детектив — это вымысел, не более того. Та Зойка не имеет к тебе никакого отношения, ты не она, она — не ты. Не плачь, хорошо? Ты лучше дядю и тетю уговори к нам приехать Новый год встречать. Приедешь с ними? Будет весело.
В трубке непреклонно молчали, потом Зоя произнесла, стараясь изо всех сил быть суровой и неподкупной:
— Хорошо. Но я еще вас не простила. Я трубку дяде Родиону отдаю.
— Это опять я. Я вот что хотел у тебя спросить. Ты ведь, кажется, должна была какую-то другую книгу написать — откуда же взялся детектив?
— Ох, должна была! Философский дневник молодой женщины, потерявшей зрение и диктующей компьютеру свои впечатления от жизни вокруг себя.
— Господи, спаси и помилуй! Это кто же такое придумал?
— Я придумала. Нет, правда, вот человек жил-жил и потерял зрение. Что с ним происходит, что он чувствует? Как он относится к своим близким, к людям на улице — здоровым, зрячим… Это ведь очень страшно — ослепнуть!
— Пожалуй, да, ты права, тема интересная. И что произошло?
— Да жара эта проклятая! Какая может быть философия в жару? И как я могу сопереживать своей героине, если я об одном думаю: как бы с себя кожу снять, чтобы прохладнее стало?! Вы много знаете философов из жарких мест? Я что-то вспомнить не могу ни одного. Зато вот, Кьеркегор был датчанином… Клянусь вам — философия и жара несовместимы!
Свекр захохотал в трубку. Алла тоже засмеялась и продолжила:
— И вот приехала я к вам и попала в рай. Море! Сад! Тень! Воздух и так далее… Лежу однажды на пляже, вокруг идиллия — зонтики, детки, лодки, море, как зеркало…И вдруг мне пришло в голову: а что, если налетит сейчас шторм — что будет? Просто увидела, как полетели в море панамки и полотенца, как упали и покатились зонты по песку, тучи налетели, волны поднялись…Дождь! Ветер воет, дождь лупит, все бегут к домам. Хорошо, прибежали, вытерлись, переоделись — а потом что? Буря не кончается три дня. И все просто сидят по домам, спят, едят и в лото играют? Неинтересно. И потом, все свои? Еще скучнее!
То ли дело, если в доме во время бури соберутся еле знакомые или совсем не знакомые люди! Вот тут уже интересно может быть, как отношения складываются.
И опять может быть скучно, если они все из себя добропорядочные и честные. А вот если они преступление замышляют…
Алла сделала паузу.
Свекр помолчал и сказал:
— В общих чертах, кухня понятна. Но вот что за изобретение ты мне приписала — это просто безобразие! Шапка-невидимка для танка! Придет же такое в голову!
— Родион Михайлович, я не о вас написала.
— Как это — не обо мне? А о ком же? Имя, работа — все мое!
— Вы, как Зоя, честное слово. Ну, она ребенок, не понимает, как работает писатель, но вы взрослый дядечка, искушенный читатель…
Опять помолчали.
— Ладно, — нехотя признал свекор, — постараюсь не обращать внимания — не обо мне, значит не обо мне!
В трубке — фоном — послышался еще чей-то голос, свекор ответил что-то, невнятное для Аллы, а потом сказал уже ей:
— Ты извини меня, ко мне пришли. Я вечером перезвоню, когда Мишка дома будет. Детворе привет, пусть хорошенько язык учат.
И он отключил телефон.
Возвращаясь домой в метро, Алла вспомнила утреннюю поездку, книгу в руках девушки, нахлынули воспоминания о прошлогоднем лете, чудесном морском берегу, запахе соли и солнечных пятнах на траве под деревьями. Захотелось опять туда, в тот тенистый сад, где ей так хорошо работалось и так легко отдыхалось.
Когда Алла вышла из метро, шел густой снег. Ветра не было, снег висел отвесным занавесом, словно стараясь скрыть от людей ту новую мизансцену, которую готовила им бесшумно подкравшаяся зима.
12/11/05
Израиль.
Она сидела за столиком у окна и ждала кофе, когда зазвонил мобильник. В трубке послышался голос свекра:
— Привет, красавица, как поживаешь?
— Здравствуйте, Родион Михайлович, — обрадовалась Алла: она любила и уважала свекра, отношения у них были самые дружеские, — а вы как?
— Мы прекрасно. Как там ребятня наша, очень скучает?
— Не знаю, письма шлют бодрые, а что на самом деле, не расскажут ни за что — они ведь уже взрослые, им стыдно жаловаться.
— Молодцы! Когда они приезжают?
— Между католическим Рождеством и Новым годом. Хозяева хотят, чтобы они с ними Рождество отпраздновали.
— На Новый год дома, значит, будут. Приезжайте к нам — встретим вместе.
— У вас Новый год неинтересно встречать — снега нет. Лучше вы к нам — и вместе, и снег настоящий.
— Хорошо, обдумаем. Я, собственно, вот чего звоню: книжку я твою прочел. Детектив, точно. Ну, что тебе сказать… Читал с большим интересом! Хитрая ты — я так и не вычислил убийцу до конца. Как это ты умудрилась мне мозги запудрить, не понимаю. В общем, мы все прочли, нам с матерью понравилось, а Зоя плачет. Ты почто ее в таком виде выставила? Вот она — сидит рядом, губы надула. Поговори с нею сама.
В трубке были слышны возмущенный девичий голосок, отказывающийся разговаривать и баритон свекра, твердящий: «Поговори, поговори с тетей Аллой. Я уверен, она не собиралась тебя обижать, она тебя любит. Как это — „нет“?! Я тебе говорю, что любит. На, на, бери трубку!»
Послышались шорохи и хлюпанье носом (Родион Михайлович «за кадром» сказал:"Вытерла бы нос, что ты хлюпаешь, как маленькая"), еще шуршанье и вздохи, и наконец, в трубке раздался юный обиженный голос:
— Алло тетя Алла, я разве такая, как эта Зойка ваша?
— Здравствуй, Зоя, — ответила Алла.
— Ну, ладно, ладно, здравствуйте. Но все равно, зачем вы меня так расписали?
— Почему ты решила, что тебя?
— А кого же? Дом тот же, все люди те же, и вдруг я преступница, и курю, и аферистка… Да еще уродливая!
— Если бы я описала Зойку красавицей, было бы не так обидно?
— При чем здесь? Красавица — не красавица… Я не курю! И за парнями не бегаю — это они сами. И аферистничать не умею! — девочка снова захлюпала носом.
— Зоенька, не плачь, я тебя очень прошу, — расстроилась Алла, — я не тебя описывала, честное слово. Все писатели так делают: используют впечатления реальной жизни, перерабатывают их и превращают в литературу, в вымысел. Мой детектив — это вымысел, не более того. Та Зойка не имеет к тебе никакого отношения, ты не она, она — не ты. Не плачь, хорошо? Ты лучше дядю и тетю уговори к нам приехать Новый год встречать. Приедешь с ними? Будет весело.
В трубке непреклонно молчали, потом Зоя произнесла, стараясь изо всех сил быть суровой и неподкупной:
— Хорошо. Но я еще вас не простила. Я трубку дяде Родиону отдаю.
— Это опять я. Я вот что хотел у тебя спросить. Ты ведь, кажется, должна была какую-то другую книгу написать — откуда же взялся детектив?
— Ох, должна была! Философский дневник молодой женщины, потерявшей зрение и диктующей компьютеру свои впечатления от жизни вокруг себя.
— Господи, спаси и помилуй! Это кто же такое придумал?
— Я придумала. Нет, правда, вот человек жил-жил и потерял зрение. Что с ним происходит, что он чувствует? Как он относится к своим близким, к людям на улице — здоровым, зрячим… Это ведь очень страшно — ослепнуть!
— Пожалуй, да, ты права, тема интересная. И что произошло?
— Да жара эта проклятая! Какая может быть философия в жару? И как я могу сопереживать своей героине, если я об одном думаю: как бы с себя кожу снять, чтобы прохладнее стало?! Вы много знаете философов из жарких мест? Я что-то вспомнить не могу ни одного. Зато вот, Кьеркегор был датчанином… Клянусь вам — философия и жара несовместимы!
Свекр захохотал в трубку. Алла тоже засмеялась и продолжила:
— И вот приехала я к вам и попала в рай. Море! Сад! Тень! Воздух и так далее… Лежу однажды на пляже, вокруг идиллия — зонтики, детки, лодки, море, как зеркало…И вдруг мне пришло в голову: а что, если налетит сейчас шторм — что будет? Просто увидела, как полетели в море панамки и полотенца, как упали и покатились зонты по песку, тучи налетели, волны поднялись…Дождь! Ветер воет, дождь лупит, все бегут к домам. Хорошо, прибежали, вытерлись, переоделись — а потом что? Буря не кончается три дня. И все просто сидят по домам, спят, едят и в лото играют? Неинтересно. И потом, все свои? Еще скучнее!
То ли дело, если в доме во время бури соберутся еле знакомые или совсем не знакомые люди! Вот тут уже интересно может быть, как отношения складываются.
И опять может быть скучно, если они все из себя добропорядочные и честные. А вот если они преступление замышляют…
Алла сделала паузу.
Свекр помолчал и сказал:
— В общих чертах, кухня понятна. Но вот что за изобретение ты мне приписала — это просто безобразие! Шапка-невидимка для танка! Придет же такое в голову!
— Родион Михайлович, я не о вас написала.
— Как это — не обо мне? А о ком же? Имя, работа — все мое!
— Вы, как Зоя, честное слово. Ну, она ребенок, не понимает, как работает писатель, но вы взрослый дядечка, искушенный читатель…
Опять помолчали.
— Ладно, — нехотя признал свекор, — постараюсь не обращать внимания — не обо мне, значит не обо мне!
В трубке — фоном — послышался еще чей-то голос, свекор ответил что-то, невнятное для Аллы, а потом сказал уже ей:
— Ты извини меня, ко мне пришли. Я вечером перезвоню, когда Мишка дома будет. Детворе привет, пусть хорошенько язык учат.
И он отключил телефон.
Возвращаясь домой в метро, Алла вспомнила утреннюю поездку, книгу в руках девушки, нахлынули воспоминания о прошлогоднем лете, чудесном морском берегу, запахе соли и солнечных пятнах на траве под деревьями. Захотелось опять туда, в тот тенистый сад, где ей так хорошо работалось и так легко отдыхалось.
Когда Алла вышла из метро, шел густой снег. Ветра не было, снег висел отвесным занавесом, словно стараясь скрыть от людей ту новую мизансцену, которую готовила им бесшумно подкравшаяся зима.
12/11/05
Израиль.