Светлов Роман. Прорицатель

   Вслед за Дотимом Калхас выхватил из-за спины дротик. Он сам еще не чувствовал никого. Но верил, что наемник не ошибается.
   Достать дротики — это единственное, что им позволили. Десятка два лучников появилось на вершине холма. Стрелы были наложены на тетиву, луки натянуты. Когда Дотим сделал шаг вперед, раздался шипящий свист, и несколько стрел вонзилось у ног аркадян.
   — Щиты, дротики, мечи — долой! — крикнули с холма. — Бросайте все это и поднимайтесь сюда.

6

   Стены шатра можно было прорубить мечом, прорезать ножом, но и то, и другое у аркадян отобрали. Дотим обломал ногти, пытаясь разодрать твердую, как дерево, бычачью кожу.
   — Не порти себе руки, — посоветовал Калхас.
   — Скучно сидеть просто так, — ответил наемник. — Какое ни есть, а дело.
   Он обнаружил шов, соединяющий два кожаных полотнища и начал изучать, присев перед ним на корточки.
   Желание аркадян осуществилось. Они были посреди вражеского лагеря. Но положение их теперь ничем не отличалось от положения того, кого они собирались спасать.
   Фригийцы их не били. Они были обходительны — разумеется настолько, насколько это было представимо в данной ситуации. Там, среди холмов, им спутали руки, но не заставили бежать за хвостами лошадей, а доставили в лагерь верхом. Отняли оружие, но не обыскивали и не сняли поясов с деньгами. Здесь, посреди шатра, стояла кадка с водой, рядом с которой лежали две глиняные плошки, хлебцы и даже кусок запеченного в углях мяса. Пока Дотим пробовал на прочность стены их темницы, Калхас подкрепился и, отогнав от себя все мысли, лег, закинув руки за голову.
   — Нужно что-то острое, — завершил свое исследование наемник.
   Калхас хмыкнул:
   — Естественно.
   Дотим зачерпнул плошкой воду, сделал несколько глотков и вдруг поперхнулся:
   — Она из обожженный глины! Благодарю тебя, Зевс! Мы разобьем плошки и перепилим шов осколками.
   — По-моему, легче сделать подкоп, — сонно предложил Калхас, переворачиваясь на бок.
   — Тоже отличная мысль! — согласился наемник. — Стенки в таких шатрах закапывают на пядь, не больше.
   Пастух не желал слышать ни о каком перепиливании, или подкопе. Он так устал, что хотел только одного — сна. Впрочем, пища и на Дотима подействовала умиротворяюще. Когда Калхас проснулся, он обнаружил, что наемник мирно похрапывает, не удосужившись расколоть хотя бы одну плошку.
   Им дали выспаться! Калхас не ожидал, что фригийцы и накормят их и дадут отдохнуть. Как отнестись к этому?
   Через некоторое время пастух увидел, что, пока они спали, в шатер принесли еще мяса и даже головку лука. Он растолкал наемника. Дотим сел и долго по-детски тер глаза.
   — Чего так темно? — спросил он. — Ночь, что ли?
   — Ночь, — подтвердил Калхас.
   — Сколько же мы спали?
   — Долго. Неудивительно: в первый раз спали в покое.
   — Покой, говоришь? — Дотим встряхнулся. — Какой же покой, когда вокруг фригийцы.
   — И все-таки покой. — Калхас взял наемника за руку. — Я предлагаю занятие более серьезное, чем копание ямы.
   — Какое?
   — Нас опять угостили мясом. Теперь к нему прибавили лук.
   — Я не собираюсь больше есть их мясо!
   — Напрасно, — Калхас понизил голос до шепота. — Мы не просто пленные. Я уверен: Антигон что-то замыслил в отношении нас. Думаю, нужно поддерживать силы и гадать, что он готовит.
   Дотим некоторое время молчал. Затем протянул руку и взял мясо. Поев, аркадяне легли около кадки и начали советоваться.
   — Давай по-порядку, — предложил наемник. — Вспоминай о том, как нас вели по лагерю. Не было чего-либо, что бросалось бы в глаза?
   Калхас пожал плечами.
   — Вроде, нет.
   — Хорошо, ты помнишь солдат, которые сбегались смотреть на нас?
   — Да.
   — Кто там был? Много ли бывших эвменцев?
   — Я видел фракийцев. Потом кучу людей из пеших наемников. По-моему, саков.
   — И аргираспидов! — добавил Дотим.
   — Да. И аргираспидов. Гетайров не было — наверное, они до сих пор разоружены. Меня еще удивило, что я не заметил ни одного человека из телохранителей сатрапов.
   — Может, случайность?
   — Может быть. Но если нет — получается, что они разоружены вместе с гетайрами.
   — Вот! — Дотим поцокал языком. — Мне казалось, что Антигон должен был бы скорее найти общий язык с сатрапами, чем с солдатами.
   — И я был в этом уверен. — Калхас повернулся на спину и стал смотреть в темный, едва угадываемый верх шатра. — Тогда ничего не понимаю.
   — Да что тут понимать? Сатрапы захотели слишком много. Или наоборот, Фригиец решил навести свои порядки в Верхних Сатрапиях. Как бы то ни было, они в ссоре.
   — Учти, это только наше предположение.
   — Учту, — хмыкнул Дотим. — Но построй другое.
   — Сдаюсь, — поразмыслив, произнес пастух. — Но зачем мы-то ему? Какую роль он собирается отвести нам в игре против сатрапов? Если, конечно, собирается отвести хоть какую-то роль.
   — Если бы я знал! — Дотим неожиданно поднялся, подошел к выходу из шатра и резко откинул полог.
   — Стоять! Назад! — несколько копий сразу же уперлось ему в грудь.
   — Все, все! Не шумите! — Дотим медленно отступил в глубь шатра.
   Охранники зажгли факел, осмотрели все внутри, но, не обнаружив ничего подозрительного, опять завесили полог.
   Дотим нервно хихикнул:
   — Я отчего-то подумал: охраняют ли нас вообще?.. Значит, охраняют.
   — Может быть, Антигон хочет прибрать к рукам Эвмена? — негромко предположил Калхас.
   — Чего-чего?
   — Хочет купить или приручить стратега. Сделать его правой рукой. Внешне равным себе.
   — Зачем?
   — Вот уж здесь гадать не стану. Мало ли что на уме у Фригийца! Но если он начнет действовать с Эвменом заодно, многие начнут относиться к нему с меньшей озлобленностью.
   — Зато разозлятся Птолемей, Селевк, прочие!
   — А, может, уже разозлились? Или разозлятся в любом случае? — спросил Калхас. — Зачем помогать Антигону после того, как он одолел Автократора? Наоборот, его нужно пугнуть, куснуть. Пока он, воспользовавшись успехом, не овладел всей Азией. Если так, помощь Эвмена для Антигона лишней не будет.
   Дотим сел.
   — Ладно получается. Умен. Ну, а что мы должны будем делать?
   Калхас развел руками.
   — Не знаю. Может, уговаривать Эвмена.
   — Я не об этом! Как мы с тобой поступим, если ты прав? Пойдем за Фригийцем?
   Калхас молчал.
   — А! Я помню! — Дотим опять поднялся на ноги. — Ты же сам предлагал стратегу вступить с Антигоном в переговоры!
   — Ты до сих пор зол на меня за это?
   — Был зол. Сейчас — не знаю. Но идти за Фригийцем!.. С тех пор, как я оказался в Азии, я борюсь против него! Как я могу служить ему?
   — Не ему, а Эвмену, — поправил Калхас.
   — Но сам стратег превратится в слугу! — скрипнул зубами наемник.
   Через некоторое время пастух дернул тяжко сопящего Дотима за рукав и заставил сесть.
   — Если согласится быть слугой. Дотим, я почти уверен, что он не согласится.
   Они долго ничего не говорили. Наконец, Калхас попытался отвлечь Дотима:
   — Ну, а если мы ошиблись? Если случайно не заметили солдат сатрапов?
   — А, оставь! — отмахнулся наемник. — «Если, если…»Я больше не хочу думать. Я буду спать и ждать.
   Днем их вывели на улицу. Калхаса заставили бросить фракийский плащ и дали взамен чистый.
   От света слезились глаза. Пастух протер веки полой плаща. Осмотреться им не дали — спешенные фессалийцы, явившиеся за аркадянами, древками копий стали подталкивать их в спину.
   Изрядно разросшийся лагерь стал грязнее и беспорядочнее, чем при Эвмене. Пахло дымом, сожженным мясом, перебродившим вином, блевотиной. Известный своей любовью к дисциплине Антигон, видимо, пока не желал отпугивать жестким порядком недавних пленников. Те — грязные, опухшие от безделья, равнодушно глядели на проходивших мимо аркадян.
   — Противно смотреть! — Дотим всем своим видом показывал презрение. — Бесхребетные!
   — Ничего, скоро Антигон возьмет их в руки. — Калхас по сторонам не смотрел. Он поднял лицо к небу и наслаждался теплом, которое изливало в этот день на землю Солнце. Вели их к центру лагеря. В отличие от вчерашнего утра, появление аркадян почти не вызвало интереса. Калхас отметил это про себя, но не стал придавать равнодушию солдат особого значения. В конце концов через несколько мгновений все выяснится.
   Вскоре они увидели, куда направляются фессалийцы. Посреди лагеря стоял большой шатер из ярко-красной ткани. Раньше такого шатра здесь не было. «Идем к Антигону», — решили аркадяне.
   Около шатра толпилась охрана, сновали слуги. Калхас поглубже вдохнул воздух, расправил плечи и постарался сделать свой разум чистым и ясным. Однако ругань Дотима отвлекла его от приготовлений к встрече с Врагом. Наемник пихнул Калхаса локтем и указал на два копья, воткнутых в нескольких шагах от входа в шатер. Копья украшали отрубленные головы — и, к изумлению аркадян, головы эти принадлежали Никоклу и Феодору. Калхас узнал недавний шрам на щеке первого, узнал и тяжелые надбровные дуги второго. Потухшие, серые лица, похожие на выцветшие глиняные поделки.
   — Бр-р! — Калхас отвернулся.
   — Похоже, Фригиец с нами заигрывает, — шепнул Дотим. — Держись с наглостью: мы ему нужны.
   Широкий, расшитый изображениями царственных львов полог откинулся, и аркадян втолкнули внутрь.
   Шатер освещали большие витые светильники. Фригиец не жалел земляного масла: от светильников здесь даже было жарко. Наполненный запахами благовоний, шатер подавлял пышной и богатой обстановкой. Она разительно отличалась от подчеркнутой простоты, которая обычно царила в покоях Эвмена. Но и хвастливой безвкусицы сатрапов Калхас не увидел. Убранство шатра не столько отвлекало внимание на себя, сколько сосредотачивало его на Хозяине, располагавшемся прямо в середине державного великолепия.
   Антигон встретил аркадян стоя. Это был невысокий, почти седой старик с прямоугольной, подстриженной по персидскому образцу бородкой. На нем был легкий кавалерийский доспех и красный, того же тона, что и шатер снаружи, плащ. Лицо Фригийца сразу приковывало к себе взгляд. Тонкие, властные губы, крупный мясистый нос и необычные глаза. Точнее, необычным был только один глаз, левый. Бровь над ним рассекал глубокий темный шрам, сам же глаз, казалось, испускал свет. Он лучился и сиял при каждом повороте головы Фригийца. Калхас на мгновение оторопел и лишь присмотревшись внимательнее понял, что левый глаз у Антигона — искусственный. Драгоценный камень размером с голубиное яйцо был тонко обработан и вставлен в вытекшую глазницу. Даже разобравшись, в чем дело, пастух не сразу смог победить оторопь. Искусственный, левый глаз казался более живым, чем правый, цепко и внимательно разглядывавший аркадян.
   Рядом с Антигоном стоял высокий черноволосый юноша. Пухлые губы, чувственные миндалевидные глаза, подбородок, поросший мягким пушком — почти девушка. Но короткий прямой меч в простых ножнах, широкие сильные ладони подсказывали, что это воин. По тому, как Антигон опирался рукой на его плечо, Калхас понял, что видит Деметрия, сына и наследника Фригийца. Во взгляде юноши сквозило любопытство и даже симпатия. Пастух машинально подумал, не удастся ли использовать Деметрия в свою пользу.
   Помимо Деметрия рядом с Фригийцем стояло еще несколько приближенных, судя по одеждам — военачальники. Вздрогнув, Калхас увидел среди них Тевтама. Дотим также заметил аргираспида. По тому, как напрягся наемник, пастух понял, что он не ждет ничего хорошего.
   — Так кто кого будет приветствовать первым? — с покровительственной улыбкой прервал молчание Антигон. — Обычно первыми делают это гости.
   — Гости? — Дотим осклабился. — Несколько дней назад хозяевами здесь были мы.
   — А теперь?
   — И теперь хозяин — Автократор. — Наемник насмешливо выпятил губы.
   — Эвмен? — Антигон перестал улыбаться. — Нет, ты ошибаешься.
   — Ошибаюсь?
   — Да. Эвмен мертв.
   — Что?! — Дотим и Калхас воскликнули хором. Они были уверены, что стратег жив. Все их мысли, желания, планы основывались на этой уверенности. — Почему мертв?
   — Почему? — Антигон удивился. — Смешной вопрос. Почему умирают? Его убили. Сегодня, в последнюю предутреннюю стражу.
   — Зачем ты это сделал? — с трудом проговорил Калхас.
   Во Фригийце нарастал гнев.
   — Вы, наверное, считаете, что имеете право требовать моего отчета?
   — Зачем ты его убил? — повторил Калхас.
   Несколько мгновений Антигон явно колебался между желанием крикнуть стражу и непонятной еще аркадянам необходимостью продолжить разговор.
   — Нет, вы опять ошибаетесь. — Фригиец овладел собой и голос его стал мягким. — Я не приказывал убивать Эвмена. Два дня назад я велел не давать ему пищи, но казнить не собирался. Сегодня утром несколько человек — кто они, думаю, я скоро узнаю, — ворвались в палатку, где находился Эвмен, и покончили с ним.
   — А охрана! — воскликнул Дотим.
   — Они прикрывались моим именем.
   Аркадяне недоверчиво переглянулись. Антигон заметил это.
   — Охранникам придется ответить… Если желаете, вы сами можете участвовать в допросе…
   Но аркадяне уже не слышали его предложения. Ужас вести о смерти стратега наконец обрушился на них. Дотим сел на пол шатра и, обвив голову руками, спрятал ее между коленями. Калхас стоял прямо, но не видел и не слышал ничего. Словно отрезали часть его. Может быть, самую главную часть. По крайней мере последний год приучил Калхаса к мысли, что Эвмен — главное. Потерять Эвмена было хуже, чем потерять близкого человека, ибо он значил для них больше, чем близкий человек. С этим именем было связано так много, что смерть стратега лишила аркадян на время того стержня, к которому лепится, вокруг которого вьется человеческая жизнь.
   — Так кто же убил Эвмена? — Уши заложило. Калхас слышал свой голос так, словно он долетал издалека. Но задавало этот вопрос уже не потрясение, а желание мести, невыносимая потребность уничтожить, раздавить тех, кто выдернул из-под их ног землю.
   — Мы узнаем, — с мягким нажимом на втором слове произнес Фригиец. — В моем слове вы можете быть уверены.
   Дотим поднял голову и тускло посмотрел на Антигона:
   — Зачем мы тебе нужны?
   Деметрий откашлялся и что-то хотел сказать, но Антигон сжал плечо сына.
   — Все друзья Эвмена похожи друг на друга. — Хозяин добавил в свой голос властности и железа. — Я сожалею. Но вам нужно выбирать. Я хочу, чтобы вы это поняли. Стратега нет, но вы все еще нужны. Нужны мне. И я предлагаю вам свою руку: свою дружбу и покровительство. Я знаю, кто вы, знаю, на что способны и не хочу, чтобы эти способности пропадали втуне. Не хочу, чтобы они использовались каким-нибудь ничтожеством, мерзавцем, который закружит вам головы глупостями…
   Против воли Калхас прислушивался к словам Фригийца. «Быть его слугой кажется таким же естественным делом, как пить, есть, дышать», — вспомнил он Иеронима. Историк подметил точно: так говорить мог только человек, природой, а, может, и богами, определенный властвовать. Голос его не был чарующим. Наоборот, иногда он казался слишком резким для того, чтобы уговаривать. Но Фригиец и не уговаривал, не убеждал. Он приказывал. И знал, какая сила дана его слову. Все это делало голос Антигона настолько мощным, что Калхас почувствовал, как вдоль его хребта пробежал восторженный холодок.
   — Я хотел, чтобы Эвмен был моим другом. Судьба решила по-иному. Она столкнула нас лбами — двух самых сильных людей в Ойкумене. Многие трусливо оставались в стороне и наблюдали. Смеялись, думая, что мы загрызем друг друга. — Гримаса отвращения пробежала по лицу Фригийца. — Сейчас они начнут рвать для себя куски пожирнее, надеясь, что я обессилен борьбой. Но я докажу, что это не так. Я заставлю их поджать хвосты — тех, кто сталкивал нас с Эвменом, а сам оставался в стороне и жирел от подлой радости…
   «Птолемей, Селевк, Кассандр, наверное — Пифон», — понял Калхас. — «Он расправится с теми, кто снарядил его на войну против стратега». Пастух почувствовал удовлетворение от этой мысли.
   — Я предлагаю вам руку и дружбу, — громогласно завершал Антигон. — Я знаю, что такое друзья, я знаю преданность людей Эвмена и хочу, чтобы они стали моими друзьями. Ты видишь — Тевтам уже рядом со мной. Со мной и Иероним…
   Он стал перечислять имена второстепенных командиров, но Дотим перебил его:
   — Иероним? Не поверю!
   Антигон надменно выпятил челюсть.
   — Это так. Иероним думал не один день. Он говорил с Эвменом. Не хочу гадать, о чем. Но он согласился быть со мной.
   Калхас буквально заткнул рот Дотима.
   — Остановись. Он нас не обманывает. Место историка — при дворе большого полководца. Он должен быть там, где события… Да постой же! Я сам предсказывал ему это!
   Наемник обмяк.
   — Может быть ты, Дотим, хочешь, чтобы я позвал сюда Иеронима? — спросил Антигон.
   — Не надо, — поморщился тот. — Не хочу его видеть.
   — Ты убедился, что я могу убеждать? — обратился Антигон к Калхасу.
   — Убедился, — кивнул пастух. — Но Эвмена-то ты не убедил.
   Лицо Фригийца потемнело. Калхас понимал, что, возможно, подписывает сейчас смертный приговор и себе, и Дотиму, но остановиться не мог.
   — Иначе зачем ты приказал бы морить его голодом? Стратег ни в коем случае не пошел бы за тобой добровольно. Но он не пошел бы и под угрозой смерти. Я знаю, что он дал Иерониму волю выбирать самому: терять все вместе с ним или оставаться при тебе, чтобы сохранилась хотя бы память о последнем великом человеке. Он и нам предложил бы свободу выбирать. Но мы — люди гораздо менее ценные, чем историк. Нам незачем заботиться о своей жизни.
   — Мы не пойдем за тобой, — мрачно добавил Дотим.
   — Вот как? — глаза Фригийца блестели недобро. Но Деметрий склонился к его уху, что-то шепнул, и он сдержался. — Да, меня предупреждали, что аркадяне строптивы. И немножко глупы, — Антигон улыбнулся. Голос его смягчился. — Не думаю, что наш разговор закончен. Мы сделаем так.
   Фригиец повернулся к людям, что его окружали и произнес:
   — Оставьте нас. Я буду говорить с ними один.
   Приближенные, в том числе и Деметрий, гуртом отправились к выходу. Тревожный взгляд Тевтама скользнул по Калхасу, и пастух внутренне насторожился. «Все они чувствуют себя неуютно. Даже Антигон. Почему? Что он от нас хочет?»
   — Встань, — резко сказал Дотиму Фригиец, когда полог опустился за последним из ушедших. — Я знаю: ты сидишь уже не от горя, а из-за упрямства.
   Дотим подчинился, но тем большим вызовом горели его глаза. Заметив это, Фригиец рассмеялся.
   — Все-таки вы, аркадяне, звери. Знать бы, чем вас приручил Эвмен? Да, видно, уже поздно.
   Он подошел поближе и поднял руку так, словно хотел дотронуться до головы наемник. Дотим шарахнулся назад.
   — Ну, ну, не прыгай! — тон Фригийца был таков, словно он говорил со сноровистой лошадью. — Одноглазый не тронет одноухого.
   Фригиец повернулся к Калхасу.
   — А ты, я вижу, меня не боишься.
   Калхас кивнул.
   — Не боюсь. Должен бы бояться, а не боюсь.
   Антигон вздохнул.
   — Ну ладно. — Он вернулся на свое место. — Моя рука все еще раскрыта для вас.
   — Благодарю, — Калхас склонил голову. — Но я уже выбрал. И Дотим тоже. Мы ждем приговора.
   — Приговора? — Антигон поднял брови. — Ты ждешь приговора? И боги ничего тебе не подсказывают?
   Калхас улыбнулся.
   — Нет. К сожалению, боги приходят не тогда, когда хочу этого я. Они руководствуются собственными желаниями.
   — А я думал, что твердость подсказана тебе богами, — сказал Фригиец и покачал головой. — Тогда я тем более завидую Эвмену. Он хорошо подбирал людей.
   Дотим, кажется, пришел в себя и встал рядом с Калхасом: плечо к плечу.
   — Ты чего-то хочешь от нас, — сказал он. — Не только дружбы. А, может, даже больше, чем дружбы.
   — Правильно. — Фригиец испытывающее посмотрел на аркадян. — Я хочу предложить вам работу… Дело, которое устроит и вас, и меня. После чего я открою перед вами ворота и… не стану отнимать золото, что в ваших поясах. Могу прибавить своего — но ведь вы — аркадяне, вы откажетесь!
   — Дело? — Калхас изобразил на лице удивление. — Какое может быть дело у пленных?
   — Ты имеешь в виду: какое дело может объединить врагов? — спросил Антигон. — Ты все еще считаешь меня врагом?
   — Считаю, — не стал скрывать аркадянин.
   — Жаль. Но я вижу, что ничего уже не изменить. Поэтому я и предлагаю простую работу. Только немного грязную. Нужно убить безоружного человека. А потом еще одного, возможно — вооруженного.
   — Вот тебе и раз! — присвистнул Дотим. — Неужели такой… могущественный человек как Антигон Фригийский не может приказать своим людям?..
   — Не может, — отрезал Фригиец. — Я предлагаю вам не простое убийство. Я предлагаю отомстить за Эвмена.
   — Отомстить? — недоверчиво переспросил Дотим после короткого молчания. — Ты же говорил, что не знаешь, кто убийцы стратега!
   — Я не хотел, чтобы кто-либо посторонний узнал, что их поймали.
   — Так казни этих людей! — воскликнул Дотим.
   — Они — всего лишь исполнители. — Фригиец насупился. — Конечно, они будут казнены. Но настоящие убийцы — те, кто их послал.
   — Так казни и настоящих убийц!
   — А вот здесь появляются сложности. Целый запутанный клубок. Если я казню виновников, завтра в лагере начнется смута.
   — Кто-то из сатрапов, — догадался Калхас, а через мгновение открыл глаза еще шире: — А, может, Тевтам?
   Фригиец кивнул.
   — Там было двое аргираспидов и двое — из охраны Антигена.
   Дотим рывком повернулся к Калхасу:
   — Я всегда говорил, что эти мерзавцы не остановятся ни перед чем!
   — Зачем они это сделали? — спросил у Антигона пастух. — Ты же перестал давать Эвмену пищу.
   — Пищу, но не воду. Он был бы жив еще много дней. — Калхас почувствовал, что Фригиец оправдывается. — На него не действовали уговоры; я надеялся, что подействует это. Все мы люди: умереть от меча или удавки просто. Умереть от голода гораздо сложнее…
   — Так зачем они это сделали? — повторил вопрос аркадянин.
   — Боятся. Эвдим, Антимах, Антиген — под стражей. Певкест бежал, остальных я разоружил и лишил сатрапий. Со мной один Тевтам, но лишь потому… — Фригиец замялся.
   — Потому, что за ним три тысячи ветеранов? — докончил за него Калхас. — Правильно?
   — Да. Но Тевтам понимает, что я не доверяю ему. Я не люблю предателей. Отдав Эвмена мне, они потом отдадут меня кому-нибудь еще. Чем быстрее мне удастся избавиться от таких… союзников, тем лучше.
   — Так и есть! — горячо произнес Дотим. — После того, как ты объединился с предателями, твоя армия начала гнить. Она вовсю гниет.
   — Я вижу, — горько сказал Антигон. — Но скоро это кончится. Ситуация сейчас даже сложнее, чем вы предполагаете. Под безоружным человеком я имел в виду Антигена. Я посадил его под стражу, поскольку он отказывается открыть ворота своей крепости в Сузах, где хранятся сокровища Царя. Я обещал сжечь его живьем в деревянном гробу. Тевтам был бы этому рад…
   — Рад? — изумился Дотим.
   — Да, рад. Он ненавидит Антигена. За то, что тот — удачливее, за то, что тот — хозяин Суз, за то, что тот до сих пор пользуется влиянием среди аргираспидов. За то, наконец, что ночью после сражения именно Антиген первым послал ко мне людей, именно он первым предложил мне сдать стратега.
   — Негодяй, — выдохнул Дотим.
   — Тевтам желает смерти Антигена, чтобы остаться первым среди ветеранов. Но еще больше он желал смерти стратега: если бы Эвмен согласился вступить со мной в союз, аргираспиды остались бы на бобах. Тевтам и Деметрий едва не обнажили оружие, когда мы обсуждали его судьбу. Мой сын просил сохранить Эвмену жизнь, Тевтам же так яростно выступал за смерть, что вспыхнула ссора… Короче говоря, Антиген с Тевтамом каким-то образом сумели сговориться и сегодня их люди убили стратега. Даже если слуги Антигена сделали это без приказа хозяина — не сомневайся, тот такой приказ отдал бы.
   — Сожги его в деревянной колоде, — процедил Дотим. — Прямо сегодня. Только дай и нам посмотреть на то, как он корчится.
   Антигон покачал головой, и его искусственный глаз нетерпеливо сверкнул:
   — Я же говорил, Антиген тоже пользуется авторитетом среди среброщитых. Даже то, что я посадил его под стражу, вызвало волнения. А если я сожгу его?
   — Ты хочешь, чтобы мы убили обоих: и Антигена, и Тевтама, — сказал Калхас. — Так?
   — По-моему, догадаться об этом было несложно, — с досадой произнес Антигон.
   — Тогда смерть аргираспидов можно будет свалить на друзей Эвмена и, вроде бы, остаться чистыми перед ветеранами?
   — Да. — Антигон едва заметно улыбнулся. — Я даже снаряжу за вами погоню. Только она поскачет в другую сторону.
   — Ты надеешься, что таким образом решишь все проблемы с аргираспидами?
   — Не волнуйся, предсказатель, я не настолько наивен. Я позволю им выбрать нового предводителя, а потом… После смерти Эвдима, я думаю, в Индии возникнут всяческие осложнения. Пусть старики еще раз прогуляются на край ойкумены. Как бы замечательно они ни воевали, мне такие солдаты не нужны.
   — Значит Эвдим тоже умрет? — спросил Дотим.
   — Конечно. — Антигон величественно сложил руки на груди. — Он предает всех и вся. Он не должен остаться в живых.
   — Ты, я вижу, убежден, что смерть — лучшее лекарство. Чем же мы заслужили твою милость? — устало поинтересовался Дотим.
   — Я стараюсь не чинить вреда тем, кто хранит верность… Если, конечно, они не опасны. И тем более, если они нужны мне. Как нужны вы.