Светлов Роман. Прорицатель

   — И теперь рвет на себе остатки волос, — хихикал Дотим.
   Со стороны действительно казалось, что ветераны обабились. В то время, как в лагере Дотима шли постоянные учения, среброщитые флегматично сидели в тени своих палаток, а их жены ругались с торговцами на Тарском рынке. Дети аргираспидов нахлобучивали на головы шлемы, волочили за собой, поднимая тучи душной пыли, гигантские копья, но ветераны не обращали на это внимания. Все фруктовые сады вокруг Тарса оказались обобраны прожорливыми персо-македонскими отпрысками, но если ветеранский кулак и поднимался, то лишь для того, чтобы подбить глаз владельцу ограбленного сада, когда тот приходил в лагерь жаловаться.
   Помимо аргираспидов около Тарса располагались несколько небольших отрядов, вроде той конницы, что встречала наемников Дотима. Они были составлены и из варваров, и из греков. Их пестрые наряды превращали по вечерам городские улицы в подобие каких-то диковинных торжищ. Аркадян поражала суета и разноголосица Тарса. Они не верили Дотиму, когда тот говорил, что в Азии есть города и многолюдней, и пестрее. Свои одежды пастухам казались убогими, а потому новую порцию денег, выделенную Эвменом, они потратили на закупку ярких тканей. После ужина Дотим отпускал их в город и к ночи то один, то другой возвращался в лагерь, нагруженный ярко-оранжевым, или темно-синим пуком.
   — Что вы с этим будете делать? — спрашивал у них Калхас.
   — Шить, — отвечали ему и брались за иглу.
   Пастухи всегда шили сами, но представления об одежде у них были самыми фантастическими, поэтому, не запрети им Дотим напяливать на себя разноцветные тряпки, весь Тарс хохотал бы над новыми воинами Эвмена.
   Через неделю в лагерь аркадян явился посланец стратега, сообщивший, что хозяин сзывает военный совет. Дотим переоделся, позвал двух своих помощников, а потом, подумав, добавил к ним Калхаса.
   — Посмотришь на Эвмена, — сказал он. — Изображай моего охранника: надувай щеки и верти головой.
   Калхас с любопытством последовал за ним.
   Около большого двухэтажного дома, в котором располагался стратег-автократор, стояла усиленная охрана: не менее двух десятков воинов с мечами и маленькими армянскими щитами. Они задержали Дотима у порога и не пускали внутрь, пока из дома не вышел круглолицый, гладко выбритый мужчина, одетый в снежно-белый хитон.
   — Здравствуй, — сказал он, пожимая у локтя руку Дотима. — Объясни, отчего вы приводите сегодня с собой целые армии?
   — Ага! Значит я угадал! — осклабился Дотим. — Значит, остальные тоже привели с собой телохранителей!
   — Вот именно. — Человек в хитоне растерянно пожал плечами. — Как будто предстоит не совет, а кулачный бой.
   — Не волнуйся, Иероним, кулачного боя не будет, — сказал Дотим. — Просто прошли времена, когда рядом с Эвменом были лишь те, кто его любил. Теперь каждому хочется казаться больше, чем он есть на самом деле. Чтобы сосед уважал, а стратег побаивался.
   — Ну хорошо, — Иероним приказал пропустить Дотима и его спутников. — Оружие сложите здесь, — сказал он, когда они вошли в первую комнату.
   Там на низких скамьях уже лежали громоздкие посеребренные щиты, широкие короткие мечи, скифские акинаки. Еще двое охранников Эвмена внимательно наблюдали за тем, как аркадяне складывают оружие. Только Дотиму было позволено оставить у пояса кинжал. После этого Иероним провел их в другую комнату, большую и светлую. Посреди ее стоял высокий овальный стол, вокруг которого на обитых мягкой тканью табуретах расположились командиры отрядов, стоявших около Тарса.
   — Присмотрись к тем двоим, что сидят слева, — шепнул Дотим Калхасу. — Это Антиген и Тевтам, командиры аргираспидов. Остальные — мелкие сошки.
   Калхас вспомнил, что Дотим говорил о них раньше. Тевтама он называл просто молчаливым тупицей, а Антигена — тупицей, обремененным жаждой власти. Поскольку глава наемников ругал вообще всех, кроме Эвмена, Калхас рассматривал вождей среброщитых, не принимая его слова во внимание.
   Внешне они походили на грубо вырубленных истуканов. Их темные, обветренные лица казались созданными из какого-то неживого материала — камня или обожженной глины. Они сидели, надменно задрав головы и выпятив губы. Когда вошел Дотим, они слегка повернулись в его сторону, но сделали это так медленно, словно их мышцы одеревенели, словно старость и усталость от бесконечных походов уничтожили в их плоти все живое, оставив грубое и мертвое.
   Им было уже далеко за пятьдесят лет. Непокрытые головы отливали тусклой старческой сединой. Такими же тусклыми и седыми были короткие бородки. Поначалу Антиген и Тевтам мнились Калхасу удивительно похожими друг на друга. Далеко не сразу он обнаружил, что они разнятся и ростом, и фигурой. Тевтам был явно выше, плечистей Антигена, зато маленькие глаза последнего взирали на мир с гораздо большим любопытством. Когда Дотим сел на свободный табурет, Антиген повернулся к двери и с брезгливым интересом осмотрел охранников аркадянина. Затем он перевел взгляд на кучку аргираспидов, стоявших со смешанным выражением скуки и враждебности на лицах за его спиной. Калхас даже поежился: он не предполагал, что военный совет будет проходить в обстановке открытой неприязни. Даже командиры малочисленных отрядов держались как боевые петушки.
   К счастью, напряженное молчание длилось недолго. Отворилась одна из боковых дверей, и на пороге появился моложавый мужчина в белом плаще с широкой алой каймой. Судя по тому, что при его виде все поднялись с табуретов — одни, как Дотим, с готовностью, другие медленно и лениво, это был Эвмен. Стратег-автократор не походил на воина, который ест и спит с оружием в руках. Он оказался невысок, строен, сложен на удивление соразмерно: словно статуя, исполненная по всем канонам. Лицо его и руки не обезображивали шрамы, вмятины, мозоли и другие отметины Ареса. Наоборот, они были ухожены и казались привычными к неге, а не к ратным заботам.
   Эвмен доброжелательно кивнул присутствующим, затем предложил командирам отрядов усаживаться и сел сам, выпрямив спину и упершись руками в колени.
   — Рад видеть вас всех, — сказал он. — Зевс свидетель: молодцы, которые подпирают стены в этой комнате, внушают мне уверенность, что Антигону не поздоровится. Похоже, они хоть сейчас готовы в драку.
   Улыбаясь, он смотрел на вождей среброщитых. В ответ Антиген зло скривил губы и произнес:
   — Не одни мы пришли с людьми. По-моему, остальные тоже постарались. Чем меньше солдат под их началом, тем больше телохранителей они ведут с собой.
   — Пожалуй, что так, — кивнул Эвмен. — Но мне казалось, что в таком соперничестве мудрость и опыт могли бы послужить добрым примером.
   — Думаю ты, стратег, собрал нас не для нравоучений, — все так же недовольно парировал Антиген. — Лучше объясни, в чем дело. Антигон решился выступить в поход?
   Калхас увидел, что Дотим повернулся к аргираспиду и его разрубленное ухо начало яростно наливаться кровью. Однако Эвмен отреагировал на дерзость спокойно.
   — Нет. Не решился и не решится до весны. Пока он окончательно не уговорился с Кассандром, Лисимахом, Птолемеем, ждать от него решительных шагов не приходится. Но вредить он не перестанет. — Выждав паузу, Эвмен обвел командиров взглядом и сказал: — Я позвал вас из-за Танафа. Вы все знаете, что уже больше недели назад там перебили наших сторонников. А это всего полтора дневных перехода от Тарса. Если Антигон догадается поставить в этом городе сильный отряд…
   — Так что же было ждать! — буркнул Тевтам. — Почему ты ничего не предпринимал?
   — Десять лет назад мы были там с Александром. В городе у меня есть гостеприимцы, и я не хотел жечь дома, которые когда-то встречали нас вином и хлебом, — ответил Эвмен. — Я отправил туда посланников, желая, чтобы все закончилось мирно. Но боги рассудили иначе. Сегодня мои люди вернулись. С пустыми руками.
   — Ты беспечен, Эвмен, — медленно произнес Антиген. — Все знали о Танафе, но, поскольку ты молчал, считали, что уже приняты меры.
   — Для того, чтобы ударить друга, нужно быть твердо уверенным в его вине, — твердо проговорил Эвмен. — Время наносить удар пришло только сегодня.
   — Так давай поднимем войска, пойдем и возьмем Танаф! — бойко заявил один из вождей.
   Эвмен покачал головой.
   — Можно и так, но…
   — Но что? Может, стратег-автократор вызовет войска с востока? Судя по всему, мы нужны ему только для парадных выходов! — ехидно сказал Антиген.
   В то же мгновение Дотим с грохотом вскочил с табурета. Указывая пальцем на вождей аргираспидов, он прорычал:
   — Ни Филипп, ни Александр не научили их держать язык за зубами. Стратег, если ты терпишь это, то я терпеть не желаю! Еще одно слово, Антиген, и я отрежу твой язык!
   Вожди среброщитых медленно повернулись в его сторону.
   — Этот греческий петух хочет, чтобы его ощипали!
   Дотим зашипел, словно змея, и потянулся к кинжалу. К счастью, выскочивший откуда-то Иероним успел схватить его за руки.
   — Сядь! Прошу тебя, сядь! — крикнул Эвмен. — Я приказываю!
   Дотим, которому не составляло труда освободиться от хватки историка, обмяк. Некоторое время он бормотал аркадские ругательства, затем поднял табурет и, не спуская глаз с аргираспидов, сел на него. Замерший словно статуя Антиген тоже не отрываясь смотрел на аркадянина. Лицо его стало брезгливым и сосредоточенным.
   — Если бы при Филиппе, или Александре какой-то наемник посмел поднять руку на македонянина…
   — Хватит! — рявкнул Эвмен. В одно мгновение его тон из благожелательного стал властным. — Выяснять отношения станете в Аиде! Иероним, сядь между ними!
   Историк послушно занял место между Дотимом и Антигеном.
   — Я собрал вас не для злоречия и, тем более, не для драк. Танаф — вот проблема, которую нужно решить в течение ближайших дней. Брать его придется вашими силами, так как на ожидание войск с востока уйдет слишком много времени. Можно поднять все отряды, стоящие у Тарса, но крепость эта находится в горах, следовательно места там мало и они только будут мешать друг другу. С другой стороны, с сотней человек ее тоже не возьмешь. Поэтому я жду вашего совета.
   В комнате воцарилось молчание. Лица аргираспидов приняли оскорбленное и отсутствующее выражение. Остальные напряженно морщили лбы, но ничего не говорили. Наконец подал голос Дотим:
   — Не могу поверить, чтобы у тебя, Эвмен, не было какой-то мысли.
   — Ты прав, — сказал стратег. — У меня есть мысль, и после твоей ссоры с Антигеном я только убедился в ее правильности. Но, возможно, кто-нибудь из вас предложит нечто более достойное.
   — Так говори, мы тебе верим! — нетерпеливо сказали сразу несколько вождей.
   — Хорошо. Прежде всего: добычу я отдаю тем, кто возьмет Танаф. Всю — вы поняли меня?.. И замечательно! Но захватить город смогут лишь самые опытные, ибо в Тарсе нет никаких осадных устройств. — Последние слова Эвмен произнес глядя на Антигена и Тевтама. — Впрочем, может быть что-то есть в лагере аргираспидов?
   — Есть, — неожиданно кивнул Антиген. — Есть, и мы этого не скрываем. Да, мы сможем взять Танаф. Мы не станем его штурмовать, мы просто войдем в него. Но при том условии, что добыча действительно будет наша.
   — Конечно ваша, — подтвердил Эвмен. — Сколько людей ты возьмешь с собой?
   — Половину, — произнес Антиген. — Тевтам с остальными присмотрит за лагерем.
   — Прекрасно, что мы начали договариваться, — улыбнулся стратег. — Теперь вот что. Я ничуть не сомневаюсь в доблести и искусстве ветеранов, однако любое дело требует осмотрительности. Думаю, Антиген, имеет смысл отправить с тобой некоторое количество легковооруженных.
   — Возможно, — хмыкнул македонянин. — Смотря кого ты предложишь.
   — Я думал и об этом. — Эвмен посмотрел на Дотима. — И считаю, что лучше аркадян не найти никого!
   — Нет!
   Теперь прогрохотало сразу три табурета. Антиген, Тевтам и Дотим яростно ели друг друга глазами. Иероним простер между ними руки, но его потерянная физиономия выдавала, что он чувствовал себя бессильным. Охранники среброщитых встали ближе к своим вождям. Аркадяне тоже сделали шаг вперед. Калхас не ощущал в себе злобы, однако сжал кулаки и выбирал, на кого кидаться в случае, если начнется драка.
   — Будь проклят этот день! — воскликнул Эвмен. — И ты, Дотим, туда же!.. Подними табурет и сядь! Сядь, если в тебе осталась хоть капля почтения ко мне!
   Дотим мучительно оскалился, но потянулся к табурету. Когда он сел, Эвмен повернулся к среброщитым.
   — Сядьте и вы. Сядьте и объясните мне, в чем дело.
   — Он мне не нравится, — мрачно процедил Тевтам.
   — Это не разговор, — отрезал Эвмен. — Ты пришел с Александром до Инда и, ответь мне честно, был ли ты в восторге от всех царских полководцев?
   Тевтам молчал.
   — Ну хорошо. Тогда ты, Дотим. В чем дело? Или ты тоже желаешь подбирать себе соратников так, словно это не военный совет, а дом для уличных девок?
   — Нет. Ты же знаешь: еще месяца не прошло, как я нанял своих людей. Война жестока, ей не скажешь: «Постой! Это новобранцы!» Мне нужен еще один месяц, или два месяца для того, чтобы объездить их, превратить из пастухов в солдат.
   — Он боится, — улыбнулся Тевтам.
   Эвмен взглядом остановил Дотима, который опять хотел вскочить.
   — Дотим не боится. Дотим прав: солдат не получается сам собой. — Стратег внимательно смотрел на аркадянина: — Но пусть он задастся вопросом: а сложен ли будет поход на Танаф? И не лучше ли дать людям почувствовать горячку боя в легком деле, чем томить их долгим ожиданием и нудными упражнениями?
   Дотим хмуро пожал плечами.
   — Эгей, стратег, его-то ты уговоришь, но как ты будешь уговаривать нас? — подал голос Антиген.
   — Ты можешь отказаться, но кто тогда будет сшибать со стен лучников, когда среброщитые примутся ломать ворота? Аркадяне — самые искусные пращники, которых я знаю. Если ты откажешься от них, то из-за своего упрямства потеряешь слишком много людей. Не думаю, что ветеранам, штурмовавшим Тир и Газу будет по душе умирать под стенами забытого Зевсом городка.
   — Других легковооруженных ты мне не дашь?
   — Нет, не дам. Считай, что их просто нет.
   — Если я откажусь от похода на Танаф, завтра об этом будет знать вся Киликия, — усмехнулся Антиген. — Ты ловко придумал, Эвмен. Вначале поманил добычей, — впрочем, я сомневаюсь, что мы вернемся оттуда, нагруженные скарбом, — потом ты вспоминаешь, что без легковооруженных города не взять и подсовываешь нам диких аркадян, причем оборачиваешь дело так, что отказаться уже невозможно…
   — Вот я и спрашиваю, чем тебе не нравятся аркадяне?
   — А почему они должны мне нравиться? С того дня, как они прибыли в Тарс, этот, с разорванным ухом, желает перегрызть мне глотку.
   Дотим обнажил свой щербатый рот, и Калхас понял, что его командир сделает это с удовольствием.
   — Так для того, чтобы вы не вспороли друг другу животы, я и хочу отправить вас под Танаф, — сказал Эвмен. — Научитесь хотя бы терпеть друг друга, иначе всем нам грозит большая беда. Ну что, Дотим?
   — Согласен, — склонил голову аркадянин.
   — А ты, Антиген?
   — Зачем ты спрашиваешь моего согласия? Ты решил все без него. Если все-таки меня найдут с прокушенным горлом… Ладно, мы выступим завтра утром, но нужно, чтобы в Танафе не знали о нашем походе.
   — Я уже послал разъезды. Они перехватят даже собаку, если она бежит в ту сторону…
   Эвмен поднялся, давая понять, что совет закончен. Аркадяне, расправив плечи, окружили своего вождя и, вызывающе оглядываясь на среброщитых, двинулись к выходу из комнаты.
   — А ты что думал? Я поражаюсь его мудрости и долготерпению. Я преклоняюсь перед его спокойствием и рассудительностью! Будь я на его месте, Антиген давно бы уже созерцал небеса, восседая на колу, загнанном между его старческими ягодицами… Но это было бы плохо, очень плохо… — Дотим сбавил тон. — Стратег прав: аргираспиды разнесут Тарс и уйдут к Антигону. Что ни говори — это почти половина фаланги, которая есть у Эвмена. Приходится терпеть. Терпеть и настаивать на своем…
   Они быстрым шагом возвращались в лагерь. Толпы на Тарских улицах равнодушно сторонились их.
   — Объясни мне, Дотим, отчего аргираспиды держатся так… странно? — спросил Калхас.
   — Македоняне! Старые македоняне! Они мнят себя лучшими из лучших, и потому хотели бы повелевать, а не повиноваться. Тем более, что вождем их оказался грек Эвмен. Если верить Иерониму, первое время доходило до комедии: аргираспиды не хотели, чтобы Эвмен председательствовал на советах, и все кончилось бы разрывом, не найди стратег забавный выход. Он приказал изготовить кресло из дерева, позолотил его и установил на возвышении. «Это кресло Александра. Пусть тень Царя председательствует на наших встречах!»— сказал он Антигену и Тевтаму. Так и сходились они, пока сами среброщитые не поняли, что это смешно.
   Дотим еще некоторое время ехидничал по поводу старых македонян, однако вскоре замолчал и, чем ближе они подходили к лагерю, тем более озабоченным он выглядел.
   — Нет, аркадяне на стены не полезут, — заявил он в конце концов. — Все, кроме этого: так я и скажу Антигену!
   В лагере он приказал собрать наемников и, придав лицу бодрое выражение, сообщил им, что этой ночью они выступают в поход.
   — А потому приказываю: наедаться досыта и ложиться спать рано! Через несколько дней мы вернемся обратно, и тогда я обещаю вам двое суток пьянства, разгула и полного отсутствия учений. Славно будет?
   — Гы-ы, — нечленораздельно ответили наемники.
   Распустив солдат, Дотим обратился к Калхасу:
   — Что, прорицатель, вещают тебе боги?
   — Ничего, — пожал плечами тот.
   Постепенно Калхаса охватило оцепенение и даже ощущение незнакомца, затаившегося между ребер, не беспокоило его. То ли это была робость перед боем, то ли чувства аркадянина предусмотрительно замерли, дабы не вытягивать ему жилы ожиданием первой настоящей опасности. Их подняли еще до рассвета, они водрузили на свои спины оружие, мешки с провизией и, ежась от ночной сырости, отправились по той же дороге, что и пришли в Тарс. В хвост им пристроилась колонна аргираспидов, в середине которой несколько воловьих упряжек тащили что-то громоздкое и длинное. Тяжесть ноши македонян была значительно большей, чем у аркадских наемников, однако, подойдя к горам, легконогие пастухи с удивлением обнаружили, что ветераны следуют за ними без малейших следов усталости.
   После утренней прохлады привычная дневная жара казалась приятной. Одолев подъем, колонна быстрым шагом двигалась по абсолютно пустынной дороге. За целый день им лишь однажды встретился конный патруль Эвмена, который сообщил, что вплоть до самого Танафа дорога свободна.
   — Еще один разъезд направлен к городу, — сказал командир патруля. — В Танафе, конечно, готовятся к обороне, но наверняка не знают, что вы уже в пути.
   После краткого привала отряд таким же быстрым шагом отправился дальше. Калхаса удивляло, что македоняне не взяли с собой ни одной верховой лошади. Антиген шел пешком, неся на плечах такой же груз, как и рядовой среброщитый. Дважды Дотим подходил к нему и они негромко, сухо обсуждали детали предстоящего штурма. Ближе к вечеру вождь аркадян сказал Калхасу:
   — Все благополучно. Нам не надо лезть на стены. От нас потребуется только меткость, — он хитро улыбнулся. — Пусть аргираспиды подтверждают свою славу собственной кровью.
   На ночь они расположились около небольшой, скудной рощи. Здесь нашелся источник, который солдаты в мгновение ока вычерпали до дна и, не будь объемистых кожаных фляг с водой, которые нес каждый второй, засыпать им пришлось бы борясь с жаждой. Впрочем во вторую половину дня небо затянула дымка; было не столько жарко, сколько душно.
   Выставив посты, македоняне заснули сразу, пастухи же долго ворочались на жесткой сухой земле, перебрасываясь бессмысленными фразами и разражаясь нервным смехом.
   Калхас тоже уснул не сразу. Лежа на спине, он наблюдал, как темнеет, потом чернеет, словно проваливаясь в бездонную пропасть, небо, как медленно проступает сквозь эту черноту тайнопись звездной сферы. Завтрашний день казался сейчас далеким и нереальным. Как будто жить и воевать в нем будет совсем другой Калхас. Но именно поэтому хотелось продлить сегодняшнее полусонное состояние.
   Неожиданно то одна, то другая звезда начали гаснуть. Что-то черное, такое же черное, как сама ночь, кралось по небу и проглатывало их. «Облака», — подумал Калхас. С каждой потухшей звездой его веки становились все тяжелее, и он понемногу уступал властной силе, тянущей их вниз.
   Но едва они сомкнулись, Калхас увидел багровый свет и обнаружил, что находится посреди бесконечной равнины, усеянной пологими однообразными холмами. Все здесь имело красноватый оттенок — и трава, и странные, прижимающиеся к земле кусты. Даже низкое небо было однообразно багровым. В руках Калхас сжимал тяжелый дротик, а его глаза выискивали ярко-алого быка, пасущегося среди холмов.
   Вот он — лоснящийся алый бок показался из-за ближайшего склона. Стелющейся, кошачьей походкой Калхас двинулся к быку. Правая рука подняла дротик к плечу, а левая держалась за стеклянный шарик, упрашивала его: только бы не спугнуть! Алое пятно зашевелилось, стало увеличиваться в размерах. Бык пятился задом. Калхас затаил дыхание, убыстрил свои бесшумные шаги, но бык рано, слишком рано появился из-за холма. Он смотрел в противоположную от Калхаса сторону, потом повернул голову назад, затем сделал шаг в сторону и… его глаза столкнулись со взглядом охотника.
   Два шарика цвета финика, сваренного в меду; в них не отражалось никаких чувств, только внимание. Бык вскинул голову, потом подпрыгнул, на удивление гибко изогнулся в воздухе и через мгновение уже мчался прочь от Калхаса. Пастух бросился за ним. Он взбежал на холм, из-за которого показался бык, и швырнул свое оружие, вложив в него всю энергию движения.
   Коричневый, отполированный ладонью Калхаса, дротик описал пологую траекторию и с хрустом вонзился в землю: как раз в то место, где за мгновение до этого ступило бычье копыто. Пастух со всех ног бросился туда, но, когда он вырвал трепетавшее древко из земли, бык был уже слишком далеко.
   Калхас осмотрелся. Он провел здесь целую вечность и знал все уловки, все привычки ярко-алого зверя. Выбрав цель в череде одноликих холмов, он решительно направился к ней, зная, что опыт его не подведет.
   Становилось жарко. От земли поднималось тяжелое, удушливое испарение. Пастух то и дело смахивал с бровей липкие розовые капли пота. Если забраться на холм, то задача облегчится, но тогда бык может увидеть его, свернуть в сторону, затеряться надолго. Через некоторое время Калхас замедлил шаг и стал двигаться пригнувшись, втянув голову в плечи. Чутье подсказывало ему, что бык где-то здесь.
   Сладковатый запах, наполнявший равнину, мешал ноздрям Калхаса учуять быка. Тогда он встал на четвереньки и прижался к земле ухом. Вот оно — чуть слышное подрагивание. Словно где-то там, далеко в глубине, бьется сердце. Калхас лег, распластавшись в траве и пытаясь определить, откуда доносятся бычьи шаги. Они не удалялись и не приближались, зверь топтался на одном месте. Наконец они стихли: бык остановился. Для того, чтобы понять, где он, нужно было двигаться самому.
   Калхас поднял голову и осторожно, то и дело припадая к земле ухом, пополз в сторону ближайшего холма. Жесткая, колкая трава царапала колени и живот. Его тело было напряжено, в любой момент он мог вскочить и ударить дротиком. Шагов он не слышал и это беспокоило охотника.
   На вершине холма пастух вжался в землю, раздвинул траву и принялся тщательно осматривать окрестности. Ничто не подсказывало ему местонахождение зверя: он не видел ни следов, ни примятой травы. Его мог обманывать слух, но предчувствие!.. Калхас еще раз напряг глаза. Нет, с этой стороны холма быка не было. Тогда может быть зверь сзади, там, откуда он пришел? Калхас медленно обернулся.
   Бесшумное движение наполнилось ревом и грохотом. Словно вверх по склону холма катилось множество валунов. Он успел подняться на ноги и метнуть дротик. Метнуть, целясь в яростный, внимательный зрачок. Потом алый зверь сшиб его с ног, и они катились вниз, катились до тех пор, пока их не остановили заросли приземистых кустов. Калхасу удалось выскользнуть из-под бычьей туши, прежде чем та, содрогаясь в предсмертных конвульсиях, прижала его к земле.
   Тело пастуха покрывала звериная кровь. В первые мгновения она была настолько горячей, что жгла кожу. Калхас принялся стирать ее с себя пучками сухой, колючей травы. Постепенно его охватывали усталость и отвращение. Земля здесь пахла словно разлагающийся труп, а бычья кровь затвердевала как глина в печи, коростой присыхая к телу. Сдерживая тошноту, Калхас отдирал черные слоящиеся куски со своей груди. Эта мерзость залепила даже стеклянный шарик. Крови было так много, будто выплеснулась она не из пробитого глаза животного, а из самого пастуха.
   — Оглянись назад, — раздался знакомый голос.
   Рядом с Калхасом стоял Гермес и указывал на что-то за спиной пастуха.
   То, что было быком, превратилось в большую, бесформенную груду трухи, из которой торчал дротик. Но рядом, прямо из земли, вырастал новый зверь. Он раскачивался на своих массивных ногах — то ли набирая силу, то ли отрываясь от пуповин, связывающих его с землей. Калхас бросился к оружию, но в тот же миг бычьи глаза открылись, ярко-алое чудище прянуло в сторону и, промчавшись мимо пастуха, исчезло среди холмов.