Страница:
– Нам не помешали бы лампы, – пробормотал Гончий себе под нос.
На землю еще только начал опускаться ранний вечер, но короткие зимние дни имеют лишь рассвет и закат – и ничего между ними.
– На вершине холма были Насекомые? – спросил я.
– Да, – презрительно бросил Гончий.
Я потер глаза.
– Прощу прощения, господа.
– Янт беспечно проспал нападение Насекомых и чертовски сильную бурю и теперь извиняется, – сообщил Молния лесу.
– Прости, Сейкер, но если бы ты только знал…
– А только я и знаю. Я знаю, что ты за тип.
Мы выехали на мощеную дорогу и вскоре увидели высокую железную ограду. Миновав ржавые ворота, черная краска с которых давно облупилась, мы оказались в густой тени изящного особняка кремового цвета.
Молния слез с лошади, передал поводья Гончему и, под– к-бежав к дому, забарабанил в дверь.
– Там никого нет.
– Бог видит, Гончий, у тебя просто нюх на все очевидное.
– Прошу прощения, мой господин.
С белой башенки взлетела птица, и я едва не подскочил от неожиданности. Рука Молнии дернулась, как будто он едва сдержался, чтобы не пристрелить ее. Повернувшись к обитым железом дверям, он снова постучал.
– Есть кто-нибудь? – Тишина. – Есть здесь кто-нибудь?
– Никого нет, – громко оповестил я окружающее пространство.
Затем неуклюже слез с лошади и почувствовал, что еле стою – после огромной дозы дури, тряски на лошади, а еще оттого, что я промок до нитки, ноги стали ватными и отказывались служить. Животное я отпустил пастись среди пожухлой травы и порыжевшего папоротника, которых в изобилии осталось в здешнем неухоженном саду.
Лучник сделал шаг назад и взглянул на большое окно расположенное над парадным входом, которое также служило дверью, ведущей на маленький беломраморный балкон с сильно пострадавшей от времени балюстрадой.
– Куда все подевались? – спросил он озадаченно.
– Мой господин, еще недавно здесь находилось порядка тысячи человек.
Стоило взглянуть на примятую траву, мусор, разбросанный тут и там, грязное месиво на дорожках – и становилось ясно, что он абсолютно прав. Однако теперь поместье Перегрин больше походило на пустыню. Молния бродил вокруг крыльца, засунув руки в карманы, и пытался изобрести способ попасть внутрь, непрерывно бормоча, что это позор – не иметь возможности войти в собственный дом.
– Это так странно.
– Позволь мне, – попросил я, и он отошел в сторону, вспомнив о том, что я являюсь крупным специалистом по вскрыванию замков. Вместо того чтобы демонстрировать это свое умение, я достал ключ, вставил его в замочную скважину, легко повернул и толкнул тяжелые створки, за которыми начинался широкий коридор. Я показал ключ Молнии. – Это из комнаты Тумана в Замке.
Молния немного помедлил на пороге.
– Я не был внутри семь столетий.
– Можно?
– Будь моим гостем.
Гончий последовал за нами. Наши шаги звонким эхом отражались от стен опустевшего особняка. Покидая этот дом, Туман унес все, что не было приколочено: на мраморных постаментах не осталось ни единой вазы или бюста, полированные полки выглядели убого без серебряной утвари, а на стенах вместо картин теперь красовались светлые пятна. Мы вошли в главный зал. Там было, как и везде, холодно и пусто. На память о Тумане остался голубой флаг, свисавший на цепях с потолка и закрывавший немалую часть противоположной стены. В центре зала на голубом ковре с вытканной каравеллой, летящей под всеми парусами, стоял массивный стол.
Волнорез и его банда ушли отсюда, и было ясно, что возвращаться они не собирались. Молния ходил взад-вперед по вестибюлю, будто оценивая нанесенный Туманом ущерб и пытаясь вспомнить, какие и где раньше стояли сокровища. Время от времени по отрешенности, появлявшейся в его глазах, становилось понятно, что он перенесся мыслями в прошлое, когда только что построенный Перегрин был наполнен светом, суетой и музыкой. Он видел себя и своих друзей сидящими в этом зале за роскошным ужином, слышал эхо давно затихшего смеха. Он вспоминал, какого размера был в те годы особняк. Но вне зависимости от того, казался он теперь Лучнику больше или меньше, я знал, что с момента возведения здание почти не изменилось. Если не считать, конечно, что оно медленно приходило в упадок. Тумана всегда больше заботило строительство кораблей, а не дворцов.
Пока Лучник бродил по особняку и в который раз поднимался по лестнице на второй этаж, мы с Гончим изучали кухню. Казалось, что она опустела буквально несколько секунд назад. Оттуда тоже забрали все ценности, но зато мы обнаружили запасы еды, на которую могли польститься помимо нас еще и Насекомые. Мы зажгли лампы и принесли их в зал.
Молния, как раз находившийся там, очнулся от своего забытья и ударил кулаком по столу.
– Нет, нет! – воскликнул он. – Он не должен здесь стоять!
Мы с Гончим молча переглянулись. Молния сбросил куртку и принялся толкать массивный стол, но, несмотря на все его усилия, тот не сдвинулся ни на сантиметр.
– Я убью Волнореза!
– Обязательно, если ты сможешь поймать его, – буркнул я.
Всю дорогу из Замка я ждал, что дуэль состоится здесь, в Перегрине, и вот теперь птичка улетела. Молния завладел особняком, но не испытал радости мести, и я был уверен, что он не оставит погони. Пиетет, который Молния питал по отношению к своим предками, злил и раздражал меня, ибо это было пустой тратой времени. Только я знал, что у нас есть всего лишь месяц на то, чтобы выдворить Насекомых обратно в Перевоплощение.
– Насекомые неумолимо продвигаются на юг, Сейкер. Нам не стоит гоняться за Туманом – у нас очень мало времени.
– Время… ха! Даже не упоминай при мне времени.
Гончий понял, что, пока Молния не разберется с этим столом, о чем-либо другом говорить с ним бессмысленно, поэтому принялся ему помогать.
– Вы оба сошли с ума!
– Янт, заткнись и присоединяйся.
Втроем мы поднажали и в конце концов сдвинули стол с ковра. Молния упал на колени и принялся скатывать вытертую вонючую ткань, а затем отбросил ее в сторону. Пол под ковром был грязен до невозможности. Молния сначала тер его пальцами, потом рукавом, но, потерпев неудачу, взялся отчищать каменную поверхность своей шикарной курткой. Гончий взял лампу и посветил вниз. Оказалось, что голубой ковер с каравеллой скрывал могильную плиту примерно трех метров в длину. На ней было выбито изображение мужчины, стоящего в полный рост. Он был круглолиц и широкоплеч, лет около пятидесяти. Возле его чуть отставленной в сторону ноги сидела красавица гончая. Мужчина был облачен в старинные доспехи – кирасу с горизонтальными накладками и шлем с птюмажем из конского волоса, в руке он держал круглый щит. Такое снаряжение имело повсеместное распространение две тысячи лет назад, еще до того как авианцы стали использовать чешуйчатые кольчуги, а моренцианцы изобрели подвижное соединение металлических пластин. По верхнему краю плиты шла надпись, сделанная на языке шестого столетия:
Здесь покоится Перегрин из династии Микуотеров, король Авии 529-587.
Основав это поместье, ты вывел Авию к морю. Благодарные потомки будут вечно помнить тебя. Те, кого ты любил и наставлял, никогда тебя не забудут.
Выполнено для Сейкера Молнии.
Мы почтительно ждали. Тишина давила все сильнее, а Молния продолжал стоять на коленях, легонько поглаживая пальцами вырезанные в камне древние буквы, в которых кое-где еще сохранились остатки позолоты.
Гончий потянул меня за рукав и, кивнув в сторону хозяина, прошептал:
– Что нам делать?
– Думаю, стоит оставить его в одиночестве.
– Мы можем помочь?
– Нет, вряд ли. Идем.
Мне все это напоминало кризис среднего возраста. Я забрал одну из ламп и оставил Молнию протирать колени у надгробия давно почившего брата.
На кухне Гончий разлил вино в грубые глиняные кружки и разложил хлеб на треснутой тарелке, после чего мы молча принялись за еду. Я попытался разговорить его. "адо признать, что если бы он знал всю правду, то вряд ли посчитал меня достойным своего внимания. Однако врожденное почтение все же возобладало над неприятным осадком, оставшимся после недавних потрясений.
– Я так рад, что я – не эсзай, – было все, что он сказал.
– Теперь нужно искать Тумана в гавани, – не в тему проговорил я. – Следы ведут именно туда.
– А мне очень хочется найти свою семью, перебравшуюся в Хасилит, – признался Гончий. – Моя жена и сын стали беженцами. Мне страшно думать о том, что Насекомые сделали с дворцом.
Я подумал: а получился бы из Гончего хороший эсзай? Его открытое, честное лицо лучше всего прочего свидетельствовало о спокойном и уравновешенном нраве. Насколько другим мог бы быть Лучник, победи он тогда Молнию. Я стал расспрашивать Гончего о его семье, и он явно начал отвечать с большей охотой. По ходу разговора я разделил между нами яблоки и плитку марципана, которую нашел на одной из полок. Пища, с удовольствием принятая организмом, пробудила к жизни дурь, все еще бурлившую в крови, и меня снова зацепило. Когда Гончий начал на меня коситься, я понял, что слегка хватил через край, и решил ненадолго заткнуться.
Поэтому тот ужас, который внезапно захлестнул меня с головой, я поначалу приписал воздействию наркотика. Я как раз поднимал кружку, когда меня словно ударило молнией, и я чуть не свалился со стула. Острое чувство невосполнимой потери. Миллионы окон распахнулись настежь, и ледяная буря накрыла меня. Я схватился за край стола и дико заорал.
– В чем дело? – Глаза Гончего расширились.
Я не знаю. Правда. От дури такого никогда не бывало. Дорога в Перевоплощение тоже была иной. На мгновение мне показалось, будто я порвался и все, что находилось внутри, вытекло наружу. Весь мир затопила безысходность и удушающая пустота. Так случается, когда долго смотришь на звезды, а потом небо словно начинает вращаться, и тебя затягивает в эту бешеную круговерть, раздирая на миллионы крохотных кусочков.
И вдруг окна захлопнулись.
Все кончилось.
Я сидел, глупо моргая, и, к собственному удивлению, чувствовал себя абсолютно нормально. В очаге потрескивал огонь, во рту был привкус марципана.
– В чем дело? Комета? – В голосе Гончего звучал неприкрытый страх.
Оглядевшись, я увидел, что выронил кружку и вино разлилось по столу. Я находился посреди ледяной бесконечности не более секунды.
– Оно… Оно слишком огромно.
В дверном проеме появился Молния. Он явно был в панике.
– Янт! Вот ты где!
– Ты тоже это почувствовал? – спросил я.
– Конечно, – кивнул он.
– Почувствовал что? – Гончий по-прежнему ничего не понимал.
– Круг разорвался, – ответил Молния. – Одного из нас больше нет. Он мертв. Один из эсзаев… На мгновение я подумал, будто это Янт… Мне следовало бы догадаться, что с Кометой сейчас все в порядке.
Сейкер потер глаза, размазав грязь по всему лицу. Он как-то вдруг осунулся и постарел. И это при том, что у него было больше опыта, чем у меня, ибо он уже проходил через это раньше.
– Терн?
Я вскочил на ноги. Черт, мне не следовало покидать ее. Мне нужно было находиться рядом с ней все время.
На несколько мгновений Молния полностью отрешился от реальности, пытаясь уловить отзвуки присутствия остальных членов Круга и приглушенный рокот времени, которое император разделил между всеми нами, чтобы сохранить нам жизнь. Я не мог этого сделать, поскольку для таких вещей требовались столетия практики.
– Это не Терн. Почему это должна быть Терн? – Лучник выглядел удивленным. – Идем, Гончий, идем! – Он схватил яблоко со стола и зашагал прочь.
Мне представился Торнадо, окруженный Насекомыми в темном Лоуспассе и сражающийся из последних сил. Я видел, как он один – потому что все его люди погибли – рубится с тысячами и они одолевают его. Но даже израненный и поверженный на землю, он вместе с предсмертным хрипом бросает вызов тварям.
После всех этих переживаний мне было по-настоящему дурно, однако Молния уже развил деловую активность.
– Янт, риданнская ты ошибка! Сейчас твоя помощь просто необходима.
– Да, да, – раздраженно буркнул я, не в силах избавиться от тягостного ощущения, что умерла какая-то частичка меня. И от этой потери мне было ужасно одиноко. Я снова почувствовал себя смертным, а заодно понял, какую муку испытывает Круг, теряя меня.
– Все изменится! – пообещал Молния особняку и со смешанным чувством печали и гордости посмотрел на могильную плиту, под которой покоился Перегрин. – Нужно спустить флаг Тумана.
Он вынул одну из своих длинных стрел и, бросив цепкий взгляд на голубое полотнище, почти мгновенно прицелился. Первым же выстрелом Молния перебил правую цепь, и флаг, словно тряпка, повис на оставшейся. Второй стрелой он довершил дело – стяг упал на белые ступеньки, укрыв их темно-голубыми и золотистыми складками.
– Теперь Перегрин – мой, – оживленно воскликнул Молния, перевесив почти пустой колчан на поясе. – Надеюсь, на пути к гавани мы не встретим Насекомых.
Гавань, где до нас могли добраться эти огромные волны, была последним местом, куда я хотел бы попасть. Океан представлялся мне гигантским зверем с серо-зеленым брюхом и белой от пены пастью. Вода обладала разумом и крайне непостоянным характером – иногда она притихала, но всегда была готова к прыжку. Я понимал законы, управляющие ветрами, и мог предугадать их настроение, но что задумывало море, предсказать я был не в силах. Намочив крылья и не имея возможности совершать в воде свои акробатические трюки, я бы тут же утонул. Ветер был слишком сильным, а океан – слишком чужим. Я недолюбливал лошадей, мне недоставало моего ледоруба, и я очень хотел подняться в воздух. Мои способности были здесь никому не нужны, и мне приходилось таскаться за Сейнером подобно его лакею, а не эсзаю. Не лучшая доля для Вестника императора и единственного существа в Четы-рехземелье, знавшего правду о Насекомых.
Следуя за Молнией и слушая цоканье лошадиных копыт по булыжнику мостовой, а потом мерзкое чваканье снега, перемешанного с грязью, я думал о том, как же мне прекратить эту глупую погоню. Мне ничего не приходило в голову, по крайней мере пока у Молнии были стрелы. Я решил, что в любом случае дождусь его следующего шага, дабы сообщить о нем императору. Я повременю, пока Молния и Гончий доберутся до гавани, и оставлю их там – и пусть, черт их возьми, сами находят путь из объятий моря.
Ветер, такой же сильный, как и раньше, напал на нас на выезде из леса. В его вой органично вплетались крики чаек, а также бесконечный грохот и шипение волн. На берегу валялись перевернутые панцири Насекомых, полусгнившие бревна, комки водорослей и прочий вонючий мусор, принесенный морем. Несколько свободных от поклажи лошадей стояли в конце тропы. Мы подъехали к пристани, но и там никого не было. Бревенчатые лодочные амбары, магазины и другие здания опустели.
– Хозяева все бросили и ушли, – пробормотал Молния.
Он повел свою лошадь вдоль берега к главному пирсу, потребовав, чтобы мы с Гончим следовали за ним. Невозможно. На досках пирса плескалась вода, иногда даже скрывая подковы лошадей. Сток был забит водорослями и опавшей листвой, а само море, казалось, уже навсегда утратило свою прозрачность. Я вперил взгляд в гриву своей лошади, понадеявшись, что она сумеет найти правильный путь. У меня сложилось ощущение, будто этот кошмар длился по меньшей мере несколько часов.
– Взгляни, Янт.
– Сейкер, ублюдок!
– Только не при Гончем. – Он улыбался, а его голос звучал триумфально. – Море для Перегрина!
Заинтригованный, я поднял взгляд на серый горизонт, и то, что увидел, поразило меня до глубины души – – громадный корабль лежал, накренившись, на острых скалах неподалеку от Травяного острова.
ГЛАВА 20
На землю еще только начал опускаться ранний вечер, но короткие зимние дни имеют лишь рассвет и закат – и ничего между ними.
– На вершине холма были Насекомые? – спросил я.
– Да, – презрительно бросил Гончий.
Я потер глаза.
– Прощу прощения, господа.
– Янт беспечно проспал нападение Насекомых и чертовски сильную бурю и теперь извиняется, – сообщил Молния лесу.
– Прости, Сейкер, но если бы ты только знал…
– А только я и знаю. Я знаю, что ты за тип.
Мы выехали на мощеную дорогу и вскоре увидели высокую железную ограду. Миновав ржавые ворота, черная краска с которых давно облупилась, мы оказались в густой тени изящного особняка кремового цвета.
Молния слез с лошади, передал поводья Гончему и, под– к-бежав к дому, забарабанил в дверь.
– Там никого нет.
– Бог видит, Гончий, у тебя просто нюх на все очевидное.
– Прошу прощения, мой господин.
С белой башенки взлетела птица, и я едва не подскочил от неожиданности. Рука Молнии дернулась, как будто он едва сдержался, чтобы не пристрелить ее. Повернувшись к обитым железом дверям, он снова постучал.
– Есть кто-нибудь? – Тишина. – Есть здесь кто-нибудь?
– Никого нет, – громко оповестил я окружающее пространство.
Затем неуклюже слез с лошади и почувствовал, что еле стою – после огромной дозы дури, тряски на лошади, а еще оттого, что я промок до нитки, ноги стали ватными и отказывались служить. Животное я отпустил пастись среди пожухлой травы и порыжевшего папоротника, которых в изобилии осталось в здешнем неухоженном саду.
Лучник сделал шаг назад и взглянул на большое окно расположенное над парадным входом, которое также служило дверью, ведущей на маленький беломраморный балкон с сильно пострадавшей от времени балюстрадой.
– Куда все подевались? – спросил он озадаченно.
– Мой господин, еще недавно здесь находилось порядка тысячи человек.
Стоило взглянуть на примятую траву, мусор, разбросанный тут и там, грязное месиво на дорожках – и становилось ясно, что он абсолютно прав. Однако теперь поместье Перегрин больше походило на пустыню. Молния бродил вокруг крыльца, засунув руки в карманы, и пытался изобрести способ попасть внутрь, непрерывно бормоча, что это позор – не иметь возможности войти в собственный дом.
– Это так странно.
– Позволь мне, – попросил я, и он отошел в сторону, вспомнив о том, что я являюсь крупным специалистом по вскрыванию замков. Вместо того чтобы демонстрировать это свое умение, я достал ключ, вставил его в замочную скважину, легко повернул и толкнул тяжелые створки, за которыми начинался широкий коридор. Я показал ключ Молнии. – Это из комнаты Тумана в Замке.
Молния немного помедлил на пороге.
– Я не был внутри семь столетий.
– Можно?
– Будь моим гостем.
Гончий последовал за нами. Наши шаги звонким эхом отражались от стен опустевшего особняка. Покидая этот дом, Туман унес все, что не было приколочено: на мраморных постаментах не осталось ни единой вазы или бюста, полированные полки выглядели убого без серебряной утвари, а на стенах вместо картин теперь красовались светлые пятна. Мы вошли в главный зал. Там было, как и везде, холодно и пусто. На память о Тумане остался голубой флаг, свисавший на цепях с потолка и закрывавший немалую часть противоположной стены. В центре зала на голубом ковре с вытканной каравеллой, летящей под всеми парусами, стоял массивный стол.
Волнорез и его банда ушли отсюда, и было ясно, что возвращаться они не собирались. Молния ходил взад-вперед по вестибюлю, будто оценивая нанесенный Туманом ущерб и пытаясь вспомнить, какие и где раньше стояли сокровища. Время от времени по отрешенности, появлявшейся в его глазах, становилось понятно, что он перенесся мыслями в прошлое, когда только что построенный Перегрин был наполнен светом, суетой и музыкой. Он видел себя и своих друзей сидящими в этом зале за роскошным ужином, слышал эхо давно затихшего смеха. Он вспоминал, какого размера был в те годы особняк. Но вне зависимости от того, казался он теперь Лучнику больше или меньше, я знал, что с момента возведения здание почти не изменилось. Если не считать, конечно, что оно медленно приходило в упадок. Тумана всегда больше заботило строительство кораблей, а не дворцов.
Пока Лучник бродил по особняку и в который раз поднимался по лестнице на второй этаж, мы с Гончим изучали кухню. Казалось, что она опустела буквально несколько секунд назад. Оттуда тоже забрали все ценности, но зато мы обнаружили запасы еды, на которую могли польститься помимо нас еще и Насекомые. Мы зажгли лампы и принесли их в зал.
Молния, как раз находившийся там, очнулся от своего забытья и ударил кулаком по столу.
– Нет, нет! – воскликнул он. – Он не должен здесь стоять!
Мы с Гончим молча переглянулись. Молния сбросил куртку и принялся толкать массивный стол, но, несмотря на все его усилия, тот не сдвинулся ни на сантиметр.
– Я убью Волнореза!
– Обязательно, если ты сможешь поймать его, – буркнул я.
Всю дорогу из Замка я ждал, что дуэль состоится здесь, в Перегрине, и вот теперь птичка улетела. Молния завладел особняком, но не испытал радости мести, и я был уверен, что он не оставит погони. Пиетет, который Молния питал по отношению к своим предками, злил и раздражал меня, ибо это было пустой тратой времени. Только я знал, что у нас есть всего лишь месяц на то, чтобы выдворить Насекомых обратно в Перевоплощение.
– Насекомые неумолимо продвигаются на юг, Сейкер. Нам не стоит гоняться за Туманом – у нас очень мало времени.
– Время… ха! Даже не упоминай при мне времени.
Гончий понял, что, пока Молния не разберется с этим столом, о чем-либо другом говорить с ним бессмысленно, поэтому принялся ему помогать.
– Вы оба сошли с ума!
– Янт, заткнись и присоединяйся.
Втроем мы поднажали и в конце концов сдвинули стол с ковра. Молния упал на колени и принялся скатывать вытертую вонючую ткань, а затем отбросил ее в сторону. Пол под ковром был грязен до невозможности. Молния сначала тер его пальцами, потом рукавом, но, потерпев неудачу, взялся отчищать каменную поверхность своей шикарной курткой. Гончий взял лампу и посветил вниз. Оказалось, что голубой ковер с каравеллой скрывал могильную плиту примерно трех метров в длину. На ней было выбито изображение мужчины, стоящего в полный рост. Он был круглолиц и широкоплеч, лет около пятидесяти. Возле его чуть отставленной в сторону ноги сидела красавица гончая. Мужчина был облачен в старинные доспехи – кирасу с горизонтальными накладками и шлем с птюмажем из конского волоса, в руке он держал круглый щит. Такое снаряжение имело повсеместное распространение две тысячи лет назад, еще до того как авианцы стали использовать чешуйчатые кольчуги, а моренцианцы изобрели подвижное соединение металлических пластин. По верхнему краю плиты шла надпись, сделанная на языке шестого столетия:
Здесь покоится Перегрин из династии Микуотеров, король Авии 529-587.
Основав это поместье, ты вывел Авию к морю. Благодарные потомки будут вечно помнить тебя. Те, кого ты любил и наставлял, никогда тебя не забудут.
Выполнено для Сейкера Молнии.
Мы почтительно ждали. Тишина давила все сильнее, а Молния продолжал стоять на коленях, легонько поглаживая пальцами вырезанные в камне древние буквы, в которых кое-где еще сохранились остатки позолоты.
Гончий потянул меня за рукав и, кивнув в сторону хозяина, прошептал:
– Что нам делать?
– Думаю, стоит оставить его в одиночестве.
– Мы можем помочь?
– Нет, вряд ли. Идем.
Мне все это напоминало кризис среднего возраста. Я забрал одну из ламп и оставил Молнию протирать колени у надгробия давно почившего брата.
На кухне Гончий разлил вино в грубые глиняные кружки и разложил хлеб на треснутой тарелке, после чего мы молча принялись за еду. Я попытался разговорить его. "адо признать, что если бы он знал всю правду, то вряд ли посчитал меня достойным своего внимания. Однако врожденное почтение все же возобладало над неприятным осадком, оставшимся после недавних потрясений.
– Я так рад, что я – не эсзай, – было все, что он сказал.
– Теперь нужно искать Тумана в гавани, – не в тему проговорил я. – Следы ведут именно туда.
– А мне очень хочется найти свою семью, перебравшуюся в Хасилит, – признался Гончий. – Моя жена и сын стали беженцами. Мне страшно думать о том, что Насекомые сделали с дворцом.
Я подумал: а получился бы из Гончего хороший эсзай? Его открытое, честное лицо лучше всего прочего свидетельствовало о спокойном и уравновешенном нраве. Насколько другим мог бы быть Лучник, победи он тогда Молнию. Я стал расспрашивать Гончего о его семье, и он явно начал отвечать с большей охотой. По ходу разговора я разделил между нами яблоки и плитку марципана, которую нашел на одной из полок. Пища, с удовольствием принятая организмом, пробудила к жизни дурь, все еще бурлившую в крови, и меня снова зацепило. Когда Гончий начал на меня коситься, я понял, что слегка хватил через край, и решил ненадолго заткнуться.
Поэтому тот ужас, который внезапно захлестнул меня с головой, я поначалу приписал воздействию наркотика. Я как раз поднимал кружку, когда меня словно ударило молнией, и я чуть не свалился со стула. Острое чувство невосполнимой потери. Миллионы окон распахнулись настежь, и ледяная буря накрыла меня. Я схватился за край стола и дико заорал.
– В чем дело? – Глаза Гончего расширились.
Я не знаю. Правда. От дури такого никогда не бывало. Дорога в Перевоплощение тоже была иной. На мгновение мне показалось, будто я порвался и все, что находилось внутри, вытекло наружу. Весь мир затопила безысходность и удушающая пустота. Так случается, когда долго смотришь на звезды, а потом небо словно начинает вращаться, и тебя затягивает в эту бешеную круговерть, раздирая на миллионы крохотных кусочков.
И вдруг окна захлопнулись.
Все кончилось.
Я сидел, глупо моргая, и, к собственному удивлению, чувствовал себя абсолютно нормально. В очаге потрескивал огонь, во рту был привкус марципана.
– В чем дело? Комета? – В голосе Гончего звучал неприкрытый страх.
Оглядевшись, я увидел, что выронил кружку и вино разлилось по столу. Я находился посреди ледяной бесконечности не более секунды.
– Оно… Оно слишком огромно.
В дверном проеме появился Молния. Он явно был в панике.
– Янт! Вот ты где!
– Ты тоже это почувствовал? – спросил я.
– Конечно, – кивнул он.
– Почувствовал что? – Гончий по-прежнему ничего не понимал.
– Круг разорвался, – ответил Молния. – Одного из нас больше нет. Он мертв. Один из эсзаев… На мгновение я подумал, будто это Янт… Мне следовало бы догадаться, что с Кометой сейчас все в порядке.
Сейкер потер глаза, размазав грязь по всему лицу. Он как-то вдруг осунулся и постарел. И это при том, что у него было больше опыта, чем у меня, ибо он уже проходил через это раньше.
– Терн?
Я вскочил на ноги. Черт, мне не следовало покидать ее. Мне нужно было находиться рядом с ней все время.
На несколько мгновений Молния полностью отрешился от реальности, пытаясь уловить отзвуки присутствия остальных членов Круга и приглушенный рокот времени, которое император разделил между всеми нами, чтобы сохранить нам жизнь. Я не мог этого сделать, поскольку для таких вещей требовались столетия практики.
– Это не Терн. Почему это должна быть Терн? – Лучник выглядел удивленным. – Идем, Гончий, идем! – Он схватил яблоко со стола и зашагал прочь.
Мне представился Торнадо, окруженный Насекомыми в темном Лоуспассе и сражающийся из последних сил. Я видел, как он один – потому что все его люди погибли – рубится с тысячами и они одолевают его. Но даже израненный и поверженный на землю, он вместе с предсмертным хрипом бросает вызов тварям.
После всех этих переживаний мне было по-настоящему дурно, однако Молния уже развил деловую активность.
– Янт, риданнская ты ошибка! Сейчас твоя помощь просто необходима.
– Да, да, – раздраженно буркнул я, не в силах избавиться от тягостного ощущения, что умерла какая-то частичка меня. И от этой потери мне было ужасно одиноко. Я снова почувствовал себя смертным, а заодно понял, какую муку испытывает Круг, теряя меня.
– Все изменится! – пообещал Молния особняку и со смешанным чувством печали и гордости посмотрел на могильную плиту, под которой покоился Перегрин. – Нужно спустить флаг Тумана.
Он вынул одну из своих длинных стрел и, бросив цепкий взгляд на голубое полотнище, почти мгновенно прицелился. Первым же выстрелом Молния перебил правую цепь, и флаг, словно тряпка, повис на оставшейся. Второй стрелой он довершил дело – стяг упал на белые ступеньки, укрыв их темно-голубыми и золотистыми складками.
– Теперь Перегрин – мой, – оживленно воскликнул Молния, перевесив почти пустой колчан на поясе. – Надеюсь, на пути к гавани мы не встретим Насекомых.
Гавань, где до нас могли добраться эти огромные волны, была последним местом, куда я хотел бы попасть. Океан представлялся мне гигантским зверем с серо-зеленым брюхом и белой от пены пастью. Вода обладала разумом и крайне непостоянным характером – иногда она притихала, но всегда была готова к прыжку. Я понимал законы, управляющие ветрами, и мог предугадать их настроение, но что задумывало море, предсказать я был не в силах. Намочив крылья и не имея возможности совершать в воде свои акробатические трюки, я бы тут же утонул. Ветер был слишком сильным, а океан – слишком чужим. Я недолюбливал лошадей, мне недоставало моего ледоруба, и я очень хотел подняться в воздух. Мои способности были здесь никому не нужны, и мне приходилось таскаться за Сейнером подобно его лакею, а не эсзаю. Не лучшая доля для Вестника императора и единственного существа в Четы-рехземелье, знавшего правду о Насекомых.
Следуя за Молнией и слушая цоканье лошадиных копыт по булыжнику мостовой, а потом мерзкое чваканье снега, перемешанного с грязью, я думал о том, как же мне прекратить эту глупую погоню. Мне ничего не приходило в голову, по крайней мере пока у Молнии были стрелы. Я решил, что в любом случае дождусь его следующего шага, дабы сообщить о нем императору. Я повременю, пока Молния и Гончий доберутся до гавани, и оставлю их там – и пусть, черт их возьми, сами находят путь из объятий моря.
Ветер, такой же сильный, как и раньше, напал на нас на выезде из леса. В его вой органично вплетались крики чаек, а также бесконечный грохот и шипение волн. На берегу валялись перевернутые панцири Насекомых, полусгнившие бревна, комки водорослей и прочий вонючий мусор, принесенный морем. Несколько свободных от поклажи лошадей стояли в конце тропы. Мы подъехали к пристани, но и там никого не было. Бревенчатые лодочные амбары, магазины и другие здания опустели.
– Хозяева все бросили и ушли, – пробормотал Молния.
Он повел свою лошадь вдоль берега к главному пирсу, потребовав, чтобы мы с Гончим следовали за ним. Невозможно. На досках пирса плескалась вода, иногда даже скрывая подковы лошадей. Сток был забит водорослями и опавшей листвой, а само море, казалось, уже навсегда утратило свою прозрачность. Я вперил взгляд в гриву своей лошади, понадеявшись, что она сумеет найти правильный путь. У меня сложилось ощущение, будто этот кошмар длился по меньшей мере несколько часов.
– Взгляни, Янт.
– Сейкер, ублюдок!
– Только не при Гончем. – Он улыбался, а его голос звучал триумфально. – Море для Перегрина!
Заинтригованный, я поднял взгляд на серый горизонт, и то, что увидел, поразило меня до глубины души – – громадный корабль лежал, накренившись, на острых скалах неподалеку от Травяного острова.
ГЛАВА 20
– «Медовый канюк», – только и сказал я, вспомнив корпус флагмана Волнореза, обитый листами железа.
Окна на корме были разбиты, ростра расколота – корабль, шедший на огромной скорости, боком налетел на предательские камни. Две мачты из трех, а заодно и бушприт были сломаны. Оплетенные изорванным такелажем, они сиротливо свисали с борта, покачиваясь под ударами волн. Риф, пробив борт «Канюка», крепко держал несчастное судно, и из-за создавшегося крена мы не могли увидеть палубу.
Каравелла, целиком возвышавшаяся над водой, казалось, была размером с особняк в Перегрине. И тихой, как могила. Ветер доносил до нас оглушающий рев волн, бившихся о берег Травяного острова. Там, на океанском просторе, буря бушевала вовсю.
– Девочка, – прошептал Лучник. – Сиан. Сиан Дей. Она на корабле. – Вместо триумфальных теперь в его голосе звучали нотки ужаса.
– Мне жаль, Молния.
– Сиан…
– После такого крушения не выжил никто, Сейкер. Мы почувствовали, как Круг разорвался. Туман мертв. Ты, должно быть, предполагал…
– Да, я чувствовал, что это, скорее всего, он. К тому же я догадывался, что Туман попытается сбежать. Слишком сильный ветер. Он не смог… Я думаю, он просто не сумел обогнуть мыс. С маяком или нет – неважно. Корабль торчит там уже несколько часов. Как иначе он мог так разрушиться? Итак, ее больше нет… А я надеялся, что найду ее.
– Я должен сообщить императору.
– Нет. Мы будем действовать иначе. Лети к каравелле и посмотри, нет ли там Сиан. Проверь – может, кто-нибудь выжил.
Замечательное предложение. Я с ненавистью взглянул на Молнию. Он увидел, что я сделал глубокий вдох, и махнул Гончему, который тут же развернулся и отъехал подальше, чтобы не слышать, о чем говорят эсзаи.
– Для него это само собой разумеется, – сразу же взвился я. – Однако, в отличие от Гончего, я не слуга, Сейкер.
– Слетай на корабль, – тихо повторил он.
– Как ты посмел так поступить с Туманом? Как ты допустил, что у тебя появилась дочь? Любовник Аты! И ты все держал в секрете, хотя Сиан нашла способ открыть мне правду. А теперь ты хочешь из-за сопливой девчонки поставить на карту судьбу Четырехземелья, не говоря уже о моей проклятой жизни… Тебе никогда не приходило в голову, что я боюсь утонуть? А самое мерзкое в том, что я всегда старался брать с тебя пример, а теперь я тебя ненавижу! Все думали, что ты так искренне любишь Свэллоу, и вот выясняется, что ты просто притворялся!
– Нет. Не притворялся. Я люблю ее. И всегда буду. Слетай на корабль.
– Ты держишься с Атой так, будто вы почти не знакомы. И, видимо, даже и не думал признавать девочку. Черт, я не собираюсь рисковать жизнью из-за какой-то незаконнорожденной!
– Мне нужно было сохранить все в тайне. Я наблюдал за Сиан издалека. Слетай на корабль.
– Я хочу знать, что это за тайна. Ведь, насколько я понимаю, твое прошлое безупречно, и своими… хм… руками давать Ате повод для шантажа – глупо вдвойне.
– Янт, пожалуйста. Я расскажу тебе потом.
– Она соблазнила тебя, так ведь?
– Проклятье, прекрати. Да что с тобой? Мне чертовски тяжело даже думать об этом. – В его голосе звучало раскаяние – Сейкеру было горько. – Да, можно сказать и так – меня соблазнили. Мы провели вместе всего одну ночь…
– Круиз удовольствия.
– Хватит! Пожалуйста. Она говорила, что это безопасно, а получилось так, как получилось. Боже, как я сожалею об этом! Восемь лет – это не время, и я никогда не думал, что все выплывет наружу так быстро. О, эта красивая сучка. Я не представляю, как совладать с ней. А сейчас мне нужно знать, что внутри обломков этой каравеллы. Янт, пожалуйста, помоги мне. Слетай туда.
– Поклянись, что ты забудешь о Свэллоу и Ате и обо всех прочих женщинах на год и все свои силы направишь на уничтожение Насекомых.
– Клянусь! – торжественно молвил Лучник.
– Хорошо. – Я слез с лошади, едва не завыв от страха, когда соленая вода лизнула мои сапоги. Потом я расправил крылья. – Дай мне место.
– Спасибо, Янт.
Я услышал, как его лошадь попятилась назад. Ранка от укола на левом крыле противно ныла. Я больше никогда не буду принимать наркотики.
Порывы ветра были такими сильными, что мне стоило лишь раскрыть крылья, и я тут же почувствовал легкость в ногах. Я оттолкнулся и взмыл в небо, оставив внизу стремительно уменьшающийся пирс. Я поднимался вверх с пугающей скоростью. Нагнувшись, я перенес весь свой вес вперед, чтобы буре не удалось сбить меня с курса.
И вот я летел над водой. Пытаясь приноровиться к воздушным потокам, я все никак не мог оторвать взгляд от поверхности моря, оценивая, какое расстояние отделяет меня от соленых волн. Я не хотел, чтобы внезапный порыв ветра швырнул меня в воду. Я летел вперед так быстро, как только мог, и поэтому постепенно терял высоту, однако каждый раз, когда я оказывался в опасной близости от очередного буруна, я немного складывал крылья и взмывал вертикально вверх. Я нырял между порывами ветра, как пловец между волнами.
С высоты море казалось ровным, как стол, который накрыли серой скатертью, украшенной белыми росчерками пены. И лишь вновь приближаясь к нему, я видел, насколько бурным на самом деле оно было.
Крылья разрезали воздух, подобно ножам, однако мое тело то и дело выгибалось, и я чувствовал острую боль, когда ветер пытался вывернуть мои хрупкие запястья. Мне стоило неимоверного труда удерживать все четыре длинных пальца каждого крыла в нужном положении. Я мог спастись, приземлившись даже среди заснеженных пиков Дарклинга, море же несло только смерть. Я отчаянно рвался вверх, снова и снова обманывая океан, который жаждал схватить меня хищными пенными пальцами. Я летел, ощущая себя пловцом, побеждающим стихию.
Я в очередной раз сбросил высоту и начал спускаться к накренившейся громаде каравеллы, с ужасом думая, что если хоть чуть-чуть переборщу, то внезапный шквал с легкостью развернет меня и жадный океан получит еще одну жертву. Я судорожно напряг оба крыла, чтобы замедлить спуск, и в конце концов ловко приземлился на поручни «Медового канюка».
Мелко и быстро трепеща крыльями, я спрыгнул на палубу. Полагаю, что мои акробатические трюки вполне можно было счесть прекрасной посадкой.
И тут ноги вдруг выскользнули из-под меня, я тяжело рухнул на спину и, проскользив почти десять метров по палубе, врезался в противоположный борт. Немного оклемавшись, я вцепился в поручни, а потом встал и огляделся. Оказалось, вся палуба покрыта тонким слоем льда, похожего на стекло, а застрявшая в скалах каравелла накренилась градусов на тридцать.
С переломанных мачт свисали веревки, обрывки парусов и застрявшие в них длинные щепки, и все это, спутанное между собой, билось о борт, обращенный к морю. Тот борт, возле которого я стоял, находился значительно ниже, настолько, что я мог коснуться пальцами воды, журчавшей среди прибрежных рифов. Я оглядел острые черные камни, пробившие дыры в корпусе, – они были метров двадцати в окружности и десяти в высоту. Вода глухо плескалась внутри корабля. Посмотрев на береговые скалы Травяного острова, я понял, что начался прилив, однако как это отразится на судьбе потерпевшего крушение корабля, мне было неведомо: то ли его забросит еще выше, то ли просто скроет под водой.
Под давлением воды, все глубже насаживавшей разбитую каравеллу на скалы, надрывно скрипели огромные бревна. Я решил не терять понапрасну время и быстро двинулся к корме, держась одной рукой за поручни и внимательно осматриваясь по сторонам. На палубе ни осталось ничего, кроме того, что было к ней прибито или привязано, и я пришел к выводу, что людей тоже смыло за борт. В поисках выживших я несколько минут обшаривал взглядом берег, но не обнаружил ни фигур в лохмотьях, ни признаков движения, ни каких-либо сигналов. Из всей команды Тумана, составлявшей две сотни человек, я нашел тело лишь одного-единственного моряка, плававшее лицом вниз прямо внутри корабля, – его мокрая куртка набрала воздуха и не давала трупу утонуть. Это был авианец. Длинные волосы и коричневые крылья несчастного, словно водоросли, покачивались на поверхности воды. Надеясь обнаружить еще хоть кого-нибудь, я вновь оглядел окружавшие корабль острые рифы, но взор натыкался лишь на обрывки ткани, застрявшие между камней, – это могли быть как трупы, так и просто куски парусов.
Все, что Туман забрал из поместья Перегрин, исчезло. Остались только хлопья пены и хмурые волны, бившиеся о скалы.
– Куда же ты дел все эти вещи? – произнес я вслух.
А потом у меня перехватило дыхание, потому что я увидел Волнореза.
Его тело было привязано к штурвалу веревками, проходившими под мышками и вокруг живота. Голова уткнулась в стекло компаса. Длинные волосы Тумана смерзлись в косички и, сверкая кристаллами льда, лежали у него на плечах. С трудом сохраняя равновесие на скользкой, накренившейся палубе, я подошел ближе. Компас заклинило, и стрелка вместо севера указывала на юго-восток.
Коренастое тело Волнореза примерзло к штурвалу, его руки безвольно болтались по бокам. Лицо Морехода было каким-то белесым и все покрыто порезами. Широко открытые глаза остекленели. Он был весь покрыт льдом.
Затвердев, кожа Тумана стала похожа на мрамор. Складки одежды отяжелели от застывшей воды, а смерзшиеся бинты по-прежнему туго обтягивали его ребра. Кинжал, как обычно, висел на боку, его рукоять призывно блестела. Сорочка цвета слоновой кости примерзла к мускулистому торсу Морехода и напоминала вторую кожу. В какой-то момент мне показалось, что я смотрю на великолепно выполненную каменную статую.
Окна на корме были разбиты, ростра расколота – корабль, шедший на огромной скорости, боком налетел на предательские камни. Две мачты из трех, а заодно и бушприт были сломаны. Оплетенные изорванным такелажем, они сиротливо свисали с борта, покачиваясь под ударами волн. Риф, пробив борт «Канюка», крепко держал несчастное судно, и из-за создавшегося крена мы не могли увидеть палубу.
Каравелла, целиком возвышавшаяся над водой, казалось, была размером с особняк в Перегрине. И тихой, как могила. Ветер доносил до нас оглушающий рев волн, бившихся о берег Травяного острова. Там, на океанском просторе, буря бушевала вовсю.
– Девочка, – прошептал Лучник. – Сиан. Сиан Дей. Она на корабле. – Вместо триумфальных теперь в его голосе звучали нотки ужаса.
– Мне жаль, Молния.
– Сиан…
– После такого крушения не выжил никто, Сейкер. Мы почувствовали, как Круг разорвался. Туман мертв. Ты, должно быть, предполагал…
– Да, я чувствовал, что это, скорее всего, он. К тому же я догадывался, что Туман попытается сбежать. Слишком сильный ветер. Он не смог… Я думаю, он просто не сумел обогнуть мыс. С маяком или нет – неважно. Корабль торчит там уже несколько часов. Как иначе он мог так разрушиться? Итак, ее больше нет… А я надеялся, что найду ее.
– Я должен сообщить императору.
– Нет. Мы будем действовать иначе. Лети к каравелле и посмотри, нет ли там Сиан. Проверь – может, кто-нибудь выжил.
Замечательное предложение. Я с ненавистью взглянул на Молнию. Он увидел, что я сделал глубокий вдох, и махнул Гончему, который тут же развернулся и отъехал подальше, чтобы не слышать, о чем говорят эсзаи.
– Для него это само собой разумеется, – сразу же взвился я. – Однако, в отличие от Гончего, я не слуга, Сейкер.
– Слетай на корабль, – тихо повторил он.
– Как ты посмел так поступить с Туманом? Как ты допустил, что у тебя появилась дочь? Любовник Аты! И ты все держал в секрете, хотя Сиан нашла способ открыть мне правду. А теперь ты хочешь из-за сопливой девчонки поставить на карту судьбу Четырехземелья, не говоря уже о моей проклятой жизни… Тебе никогда не приходило в голову, что я боюсь утонуть? А самое мерзкое в том, что я всегда старался брать с тебя пример, а теперь я тебя ненавижу! Все думали, что ты так искренне любишь Свэллоу, и вот выясняется, что ты просто притворялся!
– Нет. Не притворялся. Я люблю ее. И всегда буду. Слетай на корабль.
– Ты держишься с Атой так, будто вы почти не знакомы. И, видимо, даже и не думал признавать девочку. Черт, я не собираюсь рисковать жизнью из-за какой-то незаконнорожденной!
– Мне нужно было сохранить все в тайне. Я наблюдал за Сиан издалека. Слетай на корабль.
– Я хочу знать, что это за тайна. Ведь, насколько я понимаю, твое прошлое безупречно, и своими… хм… руками давать Ате повод для шантажа – глупо вдвойне.
– Янт, пожалуйста. Я расскажу тебе потом.
– Она соблазнила тебя, так ведь?
– Проклятье, прекрати. Да что с тобой? Мне чертовски тяжело даже думать об этом. – В его голосе звучало раскаяние – Сейкеру было горько. – Да, можно сказать и так – меня соблазнили. Мы провели вместе всего одну ночь…
– Круиз удовольствия.
– Хватит! Пожалуйста. Она говорила, что это безопасно, а получилось так, как получилось. Боже, как я сожалею об этом! Восемь лет – это не время, и я никогда не думал, что все выплывет наружу так быстро. О, эта красивая сучка. Я не представляю, как совладать с ней. А сейчас мне нужно знать, что внутри обломков этой каравеллы. Янт, пожалуйста, помоги мне. Слетай туда.
– Поклянись, что ты забудешь о Свэллоу и Ате и обо всех прочих женщинах на год и все свои силы направишь на уничтожение Насекомых.
– Клянусь! – торжественно молвил Лучник.
– Хорошо. – Я слез с лошади, едва не завыв от страха, когда соленая вода лизнула мои сапоги. Потом я расправил крылья. – Дай мне место.
– Спасибо, Янт.
Я услышал, как его лошадь попятилась назад. Ранка от укола на левом крыле противно ныла. Я больше никогда не буду принимать наркотики.
Порывы ветра были такими сильными, что мне стоило лишь раскрыть крылья, и я тут же почувствовал легкость в ногах. Я оттолкнулся и взмыл в небо, оставив внизу стремительно уменьшающийся пирс. Я поднимался вверх с пугающей скоростью. Нагнувшись, я перенес весь свой вес вперед, чтобы буре не удалось сбить меня с курса.
И вот я летел над водой. Пытаясь приноровиться к воздушным потокам, я все никак не мог оторвать взгляд от поверхности моря, оценивая, какое расстояние отделяет меня от соленых волн. Я не хотел, чтобы внезапный порыв ветра швырнул меня в воду. Я летел вперед так быстро, как только мог, и поэтому постепенно терял высоту, однако каждый раз, когда я оказывался в опасной близости от очередного буруна, я немного складывал крылья и взмывал вертикально вверх. Я нырял между порывами ветра, как пловец между волнами.
С высоты море казалось ровным, как стол, который накрыли серой скатертью, украшенной белыми росчерками пены. И лишь вновь приближаясь к нему, я видел, насколько бурным на самом деле оно было.
Крылья разрезали воздух, подобно ножам, однако мое тело то и дело выгибалось, и я чувствовал острую боль, когда ветер пытался вывернуть мои хрупкие запястья. Мне стоило неимоверного труда удерживать все четыре длинных пальца каждого крыла в нужном положении. Я мог спастись, приземлившись даже среди заснеженных пиков Дарклинга, море же несло только смерть. Я отчаянно рвался вверх, снова и снова обманывая океан, который жаждал схватить меня хищными пенными пальцами. Я летел, ощущая себя пловцом, побеждающим стихию.
Я в очередной раз сбросил высоту и начал спускаться к накренившейся громаде каравеллы, с ужасом думая, что если хоть чуть-чуть переборщу, то внезапный шквал с легкостью развернет меня и жадный океан получит еще одну жертву. Я судорожно напряг оба крыла, чтобы замедлить спуск, и в конце концов ловко приземлился на поручни «Медового канюка».
Мелко и быстро трепеща крыльями, я спрыгнул на палубу. Полагаю, что мои акробатические трюки вполне можно было счесть прекрасной посадкой.
И тут ноги вдруг выскользнули из-под меня, я тяжело рухнул на спину и, проскользив почти десять метров по палубе, врезался в противоположный борт. Немного оклемавшись, я вцепился в поручни, а потом встал и огляделся. Оказалось, вся палуба покрыта тонким слоем льда, похожего на стекло, а застрявшая в скалах каравелла накренилась градусов на тридцать.
С переломанных мачт свисали веревки, обрывки парусов и застрявшие в них длинные щепки, и все это, спутанное между собой, билось о борт, обращенный к морю. Тот борт, возле которого я стоял, находился значительно ниже, настолько, что я мог коснуться пальцами воды, журчавшей среди прибрежных рифов. Я оглядел острые черные камни, пробившие дыры в корпусе, – они были метров двадцати в окружности и десяти в высоту. Вода глухо плескалась внутри корабля. Посмотрев на береговые скалы Травяного острова, я понял, что начался прилив, однако как это отразится на судьбе потерпевшего крушение корабля, мне было неведомо: то ли его забросит еще выше, то ли просто скроет под водой.
Под давлением воды, все глубже насаживавшей разбитую каравеллу на скалы, надрывно скрипели огромные бревна. Я решил не терять понапрасну время и быстро двинулся к корме, держась одной рукой за поручни и внимательно осматриваясь по сторонам. На палубе ни осталось ничего, кроме того, что было к ней прибито или привязано, и я пришел к выводу, что людей тоже смыло за борт. В поисках выживших я несколько минут обшаривал взглядом берег, но не обнаружил ни фигур в лохмотьях, ни признаков движения, ни каких-либо сигналов. Из всей команды Тумана, составлявшей две сотни человек, я нашел тело лишь одного-единственного моряка, плававшее лицом вниз прямо внутри корабля, – его мокрая куртка набрала воздуха и не давала трупу утонуть. Это был авианец. Длинные волосы и коричневые крылья несчастного, словно водоросли, покачивались на поверхности воды. Надеясь обнаружить еще хоть кого-нибудь, я вновь оглядел окружавшие корабль острые рифы, но взор натыкался лишь на обрывки ткани, застрявшие между камней, – это могли быть как трупы, так и просто куски парусов.
Все, что Туман забрал из поместья Перегрин, исчезло. Остались только хлопья пены и хмурые волны, бившиеся о скалы.
– Куда же ты дел все эти вещи? – произнес я вслух.
А потом у меня перехватило дыхание, потому что я увидел Волнореза.
Его тело было привязано к штурвалу веревками, проходившими под мышками и вокруг живота. Голова уткнулась в стекло компаса. Длинные волосы Тумана смерзлись в косички и, сверкая кристаллами льда, лежали у него на плечах. С трудом сохраняя равновесие на скользкой, накренившейся палубе, я подошел ближе. Компас заклинило, и стрелка вместо севера указывала на юго-восток.
Коренастое тело Волнореза примерзло к штурвалу, его руки безвольно болтались по бокам. Лицо Морехода было каким-то белесым и все покрыто порезами. Широко открытые глаза остекленели. Он был весь покрыт льдом.
Затвердев, кожа Тумана стала похожа на мрамор. Складки одежды отяжелели от застывшей воды, а смерзшиеся бинты по-прежнему туго обтягивали его ребра. Кинжал, как обычно, висел на боку, его рукоять призывно блестела. Сорочка цвета слоновой кости примерзла к мускулистому торсу Морехода и напоминала вторую кожу. В какой-то момент мне показалось, что я смотрю на великолепно выполненную каменную статую.