Страница:
Карами явно не рад. Конечно, если эльфу присоседивают гномов – даже под начало – удовольствия он испытывать не будет. Теперь наша дорога – на ближайшую станцию, как один из гномов проинформировал. До нее оказывается часа два ходу, и всю эту дорогу наша процессия идет в похоронном молчании. Моя команда размышляет кто о чем, гномы службу несут бдительно, а Карами весь прямо излучает подавленности и обиду, и кстати, куда он лук свой подевал?
Станция, я бы сказал, полустанок. Несколько сараев хилых досок и добротное каменное строение, но под соломенной крышей. В загоне рядом лежат, стоят и слоняются из угла в угол десятка полтора лошадиных сил, мускулистых и неплохо ухоженных. Перед сараем стоят две телеги оглоблями в землю, и еще одну распрягают перед каменным домом. Из него появляется плотный пузатый человек и выслушивает объяснения Карами, видимо, для проформы, потому что по дальнейшим действиям и словам толстяка можно заключить, что его осведомленность выходит за пределы недолгой речи нашего провожатого.
Итак, пузан, во-первых, отпускает обратно половину наших гномов, а во-вторых, предлагает нам на выбор, где ждать транспорта – в доме или на солнце. Чисимет предлагает компромисс – в теньке у стены, – возражений нет. Повозку уже отогнали к сараю, а коней повели поить и кормить в загон. Ее пассажиры – четверо гномов с топорами и эльф с серебряным обручем – заходят было в дом, но эльф замечает Карами и радостным возгласом направляется к нему, а голос Карами тоже, в свою очередь, звучит обрадованно – куда только грусть свою подевал. Дальше добряк сребровенчанный делает такую вещь: поворачивается к нам и спрашивает по-эльфийски, не против ли мы, если он туда присядет. Расчет у него верный, но я молчу, и Ар тоже ухом не ведет, а остальные наши напротив ушами хлопают, ничего и вправду не понимая. Тогда серебряный обруч извиняется, мол, простите, что на незнакомом языке обратился, и повторяет просьбу. Ладно, пусть сидит, жалко, что ли? Карами гостя представляет: «Грэнью», – а Андрей тихо бурчит: «Гриня», – переиначенный смеется – гриня так гриня, тоже звучит мило.
Итак, усаживаются рядом оба эльфа и затевают разговор. Мне из него только обрывки слышны, и поэтому переключаю внимание на беседу Чисимета с одним из гномов. Страже импонирует уважительное отношение такой внушительной персоны, и гном охотно и подробно отвечает на вопросы. Разъясняет, к примеру, смысл знаков различия: железный обруч – десятник, железный с камнем – пятидесятник. Медный – под началом сотня, медный с камнем – пять сотен. Серебро – тысяча, а камешек тут уже не пять тысяч обозначает, а только две. Ну, а золото – войско. Золотых немного, а сколько – гном не говорит, а Чисимет не спрашивает. Так разговор идет до тех пор, пока на дороге не показывается облако пыли. Оно быстро – ну, быстро-то оно так сказать, – приближается, и минут через пятнадцать можно разглядеть караван: три четверки лошадей с крытыми невысокими повозками.
Караван широкой дугой заворачивает к станции и шумно тормозит. Пузатый напускается на кучеров – груз срочный, сколько ждать! Один из возниц, не оправдываясь, машет на него рукой, а потом приглашает нас в телеги. «Карета подана, Граф!» – конечно, Андрей. Карета широкая и вместительная, только головой в полотняную крышу упираться приходится, Анлен с Ларбо тоже шеи выгибают, ну, а гномам большой разницы нету.
Только кое-как устроились – снаружи слышны удары кнута, и телега резво дергается вперед. Так и едем весь день, на станциях даже не вылезая: коней за минуту меняют, кроме одной, где обед за счет короля.
Вечереет, а дорога все так же катится под колесами. То поля, то луга, а изредка и лесочки попадаются, пару раз мелькнули деревеньки, одна ничего, другая свежесожженная. Анлен, если сначала болтать пыталась, то теперь уже все – укачалась, уморилась, и гномы тоже не в своей тарелке, но говорят, на ночь остановки делать не будем. Я спрашиваю:
– И сколько нам еще так трястись до этого города Серебряных Стен?
А вот ответа получить не удалось. Фургон тормозит и одновременно взбрыкивает задом с такой силой, что я, продырявив башкой крышу, взмываю к густо-синему небу, а следом летит не успевший ответить гном. Полет недолгий и приземление удачно, но сразу приходится откатываться вбок – шмякнулся я около испуганно ржущей лошади. Делаю это вовремя, а вот следом приземлившийся гном получает могучий удар копытами, еще толком не поднявшись, и вместе с топором исчезает из поля зрения. Общая картина такова: с обоих боков дороги – лес, передняя повозка опрокинута набок, наша перевернута, а хвостовая стоит нормально, но зато разгорается, как куча сухого валежника. Лошади из упряжек частью повырывались, а частью нет, но и те, и другие весьма активно дергаются, метаются и ржут с прихрапом. Что-то в свете пожара гораздо больше народу мечется, чем ехало, но мне это сейчас без разницы. Я лезу обратно в нашу телегу – там только Анлен, она, конечно же, в обмороке, дура! Берусь ее волочь – а руки липкими становятся, э, это не просто обморок, у ней на ноге у щиколотки рана немаленькая, наверное, когда повозка переворачивалась, на топор гномовский напоролась Анлен. Отовсюду несутся крики, угрожающие и нечленораздельные, а я пока вытаскиваю Анлен на воздух, раздираю рубаху и затягиваю девице ногу, заматываю рану и оставляю лежать – авось не помрет.
А вокруг сражение кипит, повозка разгорелась, и в свете видно: Карами кинжалом орудует, а Грэнью – топором, да еще как темпераментно! На них прет куча оборванцев с копьями наперевес, а левее Чисимет и Ар с еще одной такой же кучей сцепились. Гномы в рукопашном порядке третью группу теснят, достаточно успешно. Оценив все это, я выхватываю из рук возницы кнут – возница-то как слетел с козел, так до сих пор в сознание не пришел – и к Ару с Чисиметом бегу. Кнута эти разбойнички не любят, и приходится им схлынуть, да и Ар с копьем и Чисимет с дубинкою, не иначе, трофейной, не бездельничают. Из леса слышится выстрел, затем еще один. Я оглядываюсь – ни Андрея, ни Брыка не видать. Карами орет: «Отходите, кто может, к передней повозке!…» Могут немногие. Эльфы, трое гномов, Ар с Чисиметом, а Анлен я подтаскиваю как мешок с… мукою, скажем. Гриня уже лук где-то раздобыл, сторожит, а волосатик ловит и впрягает недостающую лошадь. Я не выдерживаю:
– Но ведь многих наших нету, как же их бросать?!
Гриня, очень возбужденно:
– Нету, так и не будет. Лесные их к себе уже утащили, хочешь тоже? Тогда иди, ищи! Нас тут стрелами пощелкают, и все, – и обращается к гномам: – Ну, а вы хоть теперь поняли? Ржавчина вас ешь, помогайте, что стоите?
Дело и впрямь безнадежное, и я сам понимаю, что самое глупое сейчас – это бегать по темному лесу в поисках собственной гибели. Итак, в фургон с полуоторванным верхом последними грузятся Ар и Грэнью, и мы трогаемся со всей возможной прытью. Честно говоря, я не особо уверен, что все сойдет гладко и из леса удастся выбраться целиком, но до самого конца зеленого массива, черт бы его побрал, и до рассвета не происходит ничего, что могло бы сойти хоть за намек на бандитов.
Поднявшееся солнце освещает «карету» с изодранным верхом и девять мрачных душ народу, а вернее сказать, разных народов душ. Анлен головой вертит, озирается. Как нога? – это я спросить хочу, но лишь гляжу на эту ногу и решаю промолчать. Нога как нога, все нормально, никаких страшных шрамов и прочих нарушений формы. Если б я ночью сам не перевязывал, ничего бы и не подумал. Нет, все ничего, и лучше оставить свои мысли при себе.
Один из гномов то ли нам рассказывает, то ли перед самим собой оправдывается:
– Эти, лесные, на Больших Дорогах еще ни разу не появлялись. Манера у них такая – ночью засады делать и к себе народ тащить, кого потом на продажу обратно, а кто и с ними остается. А ночью в лес идти – дело гадкое. Эти-то хоть живых народов разбойники, а кроме них там можно еще повстречаться…
Мне противно и стыдно слушать это бормотание. Сижу и кляну себя последними словами, ну, и остальную публику, конечно, не забываю. Чисимет, видать, тоже терзается, выспрашивает Грэнью, кто это такой на нас налетел – эльф не очень вразумительно объясняет, что это разбойники, которые не хотят жить в мире и согласии. Анлен просто сидит и на меня глазами сверкает – не уберег я Ларбо ейного, но уж я-то откуда что мог знать. Так в тягостном настроении до ближайшей станции и добираемся. Смотритель охает, ахает, словом, страдает, но поспать не дает. Пересаживает нас в новые экипажи – уже откровенные телеги, разве только что опять с верхом матерчатым, – и гони-погоняй. Эльфы, между прочим, опять без оружия – местные гномы и лук, и меч отбирают, я специально смотрел.
Несмотря на толчки и тряску, я все же пристраиваюсь и кемарю перегона три, а Анлен все так и сидит, вздыхая горестно, я ее утешить пытался, да где там – она меня, небось, уже виновником всего твердо считать решила.
А местность, по которой мы движемся, потихоньку становится все обжитей и обжитей. На лужайках овцы кормятся, поля тоже явно чем-то культурным засеяны, деревеньки встречаются, садами обсаженные, но пепелищ подозрительно много, и все свежие, чуть ли не дымятся. И кое-где уже заново строительство идет. Так до вечера, и даже до ночи. В темноте то тут, то там горят огни, навстречу все чаще попадаться начинают разного рода транспортные средства на гужевой тяге, а часам к одиннадцати обе наши телеги вливаются в большой караван – повозок десять или двадцать – не разглядеть. На передней фонарь краснеется, и бежит этот караван со скоростью весьма немаленькой. Дорога и укатанная, и утрамбованная, если б не пыль, ехать было бы совсем приятно. А что в караване везут? В основном, подводы грузовые, и лежит на них что-то круглое, в брезент затянутое.
Вот сбоку возня: Ар додремал, уселся поудобнее, глотнул пыли и руку мою в свою берет. Штука не хитрая, но надежная – что-то вроде азбуки Морзе наощупь, причем не только слова можно передавать, но и выражение, словом, азбука глухонемых. Итак, Ар мне пересказывает содержание беседы Грэнью и Карами. И тот, и другой ничего хорошего от поездки в столицу не ждут. Грэнью от своей тысячи оторвали под предлогом получения новых указаний, но он считает, что его разжалуют и отправят в южное войско, что позорно и обидно. Причину такой уверенности Ар не понял, но вот Карами тоже согласен, так и сказал, что ни за чем хорошим от войска, идущего на запад, никого отрывать не будут. Ар прибавляет от себя:
– И вообще, мне кажется, что гномы конвоируют не столько нас, сколько эльфов.
Такие вот пироги с котятами. Получается, что мы идем довеском с арестантским транспортом? Ладно, поглядим, что будет впереди – лезу глядеть в прямом смысле слова. Ветерок пыль сносит, и я наблюдаю впереди скопище огней вдали и два могучих огня поблизости. Костры, по приближении оказывается, разведены на двух невысоких башнях, а между ними поперек дороги подвешено бревно – пеший еще проползет, а вот конному никак. По внешнюю же сторону дороги в оба края уходит ров, облицованный камнем, глубины неясной, а за ним невысокий вал.
Возницы спешиваются и идут навстречу караулу. Несколько коротких разговоров, и оказавшиеся за бревном ворота раскрываются, а бревно медленно идет вверх. Костры вспыхивают пламенем прямо нестерпимым, светло как днем, а караван медленно движется между ними – стража внимательно каждый транспорт осматривает. Затем ворота остаются сзади, и мы уже, по-видимому, на территории столицы.
Очень трудно разобрать, где мы едем, можно ориентироваться только по костеркам, горящим на башенках тут и там. Рулим мы между ними довольно долго, пока не останавливаемся около длинного каменного строения с небольшой дверью и двумя факелами в держалках над нею. Встречающие – люди и гномы – очень вежливо разводят нас по комнатам, а верней сказать, по камерам. Каждая одноместная помещения – узкий каменный мешок с высоким маленьким окном, нары сбоку. Впрочем, на нарах лежит тюфяк, стоит, опять же, светильник с открытым огнем, словом, комфорт, если учесть дорогу без роздыху.
Решаю, что утро вечера мудреней, и валюсь на кровать, а из матраца в ответ на это с писком вылезает мышка и неторопливо удаляется в тень.
Утра ждать долго не приходится: невыспавшегося, еще от путешествия в себя не пришедшего, ведут меня в общий зал, там уже вся компания в сборе. Ар сглатывает все ту же вечную лепешку и сообщает:
– Нас сегодня к Куранаху поведут, будет разговор.
Чисимет кивает, а Анлен добавляет что-то в смысле «надо попросить освободить наших» – ишь, как ей все просто. Короли тоже не все могут, я это на своей шкуре испытал, но молчу, радужных надежд не трогаю. А пока что надо себя в порядок привести – в таком виде ни один уважающий себя король с нами серьезно говорить не будет. Гном-стражник согласен и любезно ведет к нашим манаткам, и, кое-как приодевшись, в сопровождении почетного караула из трех гномов и двух заросших мужиков с копьями мы торжественно направляемся к Серебряному Замку, он высок и виден отовсюду, действительно светло-серый и даже посверкивать пытается.
А остальной город застроен хаотично, улицы можно узнать только по наезженной земле. Дома разные – дерево, камень, мрамор даже есть. Народу негусто – все больше люди, но есть и эльфы, и краболовы, и волосатенькие на встречных телегах правят. На нас поглядывают, но так, чтоб было незаметно – честь блюдут. В Круглом такая вот процессия враз бы толпой обросла, а тут мы спокойно до замка доходим. Стены замка выложены – растопчи меня блоха, если не алюминиевыми плитками, посеревшими, конечно, но еще сохраняющими блеск. А если приглядеться, то видно, что здесь достаточно часто драят и шлифуют их. Но вот откуда его столько тут? Вон в Средних Землях гномы за алюминием чуть ли не в преисподнюю лазили, да и погорели на этом. Прямо на жиле Огненный сидел, а они его расшевелили. Правда, жила была не просто самородный алюминий, а активный сплав, на Земле такой невозможен, хотя и самородный алюминий тоже…
Пока я об этом размышляю, нас внутрь заводят и ведут то коридорами темными, то галереями светлыми, несколько раз передавая из рук в руки – теперь стража исключительно из эльфов навербована. Еще один коридор буквой «зю», и перед нами тронный зал, так я понимаю. Высокий, светлый, мрамор и стекло, окна в полу отражаются. По стенам, как положено, караулы стоят, а у стены напротив Куранах самолично. Ничего особенного, эльф как эльф, только на троне сидит, и на волосах обруч из красного прозрачного камня целиком тесаный – так мне отсюда кажется. С обоих боков по три трончика поменее, на них сидят: гном, человек с бородой до пояса, но моложавый, еще один гном, корявый до безобразия, два эльфа и краболов – вот уж кого не ожидал в совете увидеть! На советниках того же плана обручи, но зеленые – тоже, видать, чины немалые.
Итак, нас сажают на встроенную посреди зала скамью резную да расписную, и затевается высокая беседа. Говорит от нас Ар, я изредка в такт подвякиваю, а Чисимет меня за руку держит и время от времени свои предложения тайным шифром подает. Анлен же так, для мебели сидит и картиной любуется. После обязательных расшаркиваний переходим к делу. Ар нашу историю рассказывает, не уточняя, правда, кто я такой и как в Круглое попал. Получается, что я тоже вроде в посольство вхожу. Куранах и госсовет упоминание о железном орле воспринимают достаточно спокойно, и это мне нравится, ну, а дальше так вообще с улыбкой слушают. Свой разговор Ар завершает просьбой, во-первых, попытаться освободить захваченных наших, а во-вторых, помочь добраться до Соленого или хотя бы до Пресного моря. При этом делается профессионально тонкий намек, что, мол, мы в долгу не останемся.
Куранах поднимается во всю королевскую осанку и совершает ответный спич. В нем свыше всякой меры различных благородностей, упоминаний о чести-достоинстве и прочей геральдике. В глазах рябит, а в ушах свербит от ежесекундных поминаний о Темных силах, Светлых силах, Завесе Мрака, Просветленных воинствах и так далее. Хорошо, я хоть немного к этой лексике приучен и способен выделять факты из цветной мешанины подобных речей. Фактов, впрочем, негусто. Куранах считает себя спасителем мира от Властелина и подобных, а также надеждой мира на счастливое будущее. Ради светлого общего дела все подданные находятся в боевой готовности и беспощадно преследуют черных лазутчиков. Пользы дела для – я так понимаю, когда совсем уж ничего не оставалось, – был в этих краях организован Союз Свободных Народов, кой нынче и имеет честь нас принимать. Я себе замечаю, что теперь неудивительно, что «самое северное королевство светлого народа» так непохоже на все знакомые мне до сих пор эльфийские образования.
Итак, что с нами делать, решит Высший Совет Союза Свободных Народов, а нас о решении сем известят. Совет – это замечательно, значит, будут говорить, а узнать, что – это наши проблемы. Я ставлю магнитофон на режим максимальной емкости и, когда мы выходим из зала, забываю его под скамьей.
Опять переходики и мостики, и размещают нас, наконец, в небольшой комнатке без окон, но зато с тремя отдушинами у потолка и коврами на стенах.
– Ну, – спрашиваю, – у кого какие впечатления? – а сам показываю на стены и свои уши. Понимают все, даже Анлен, она и высказывает требуемые впечатления, самые лучшие, естественно.
Потом наступает тишина – разговор идет через руки. Чисимет и вправду считает, что все прекрасно и хорошо, Ар же менее радужно настроен: «Светлота, она, конечно, светлотою, но мы-то тут не подмога необходимая, а просто незнакомцы неясные. Не те нынче времена, когда любой более-менее древний эльф с первого заходу умел понять, кто стоит перед ним.»
Дверь распахивается, входит бравый стражник и вносит магнитофон: «Вещь ваша, в зале забыли.» Наверняка его перед тем, как отдавать понесли, и обнюхали, и прообманивали, а опасности не нашли ребята – естественно! То ли дело был бы какой-нибудь змей с порчей! Я отматываю ленту назад, ставлю самый тихий звук, а Анлен, Чисимет и Ар принимаются говорить, смеяться – словом, зашумлять.
Первые слоги слов в записи иногда глотаются, но понятно. Разговор куда как более деловой, никакой тебе возвышенной фразеологии, как было на аудиенции. Прежде всего, во мне признают «уртазым-могуза» – слово вахлаковское, обозначает «совсем чужие люди с железных островов». Слухи, значит, про нас и сюда дошли. После идентификации моей персоны идет, видимо, продолжение старого спора, за кого нас, уртазов, считать. Здесь про нас ничего, кроме слухов, неизвестно, и поэтому спор получается беспредметный и неинтересный. Куранах его прекращает следующей загадочной фразой: «Если мы точно не знаем, значит, поможет друг», – слово друг не иначе, как с большой буквы произнесено, так же как у нас в свое время говорили «Враг». И дальше: «Советы Друга никогда не были лишними. Сегодня ночью я войду в комнату, а утром сообщу вам.» Тут кто-то из свиты замечает магнитофон и предлагает выяснить, что это за вещь. Некоторое время идет выяснение, потом его берет точно гном – по голосу ясно, – и уходит. Шаги, шаги, а потом такой разговор:
«Ты всех собрал, все готово?»
«Да. Только вчерашняя эстафета еще пятерых привезла, надо срочно рассовать».
«А кто это?»
«Три человека с Северного пограничья с серыми клеймами и два эльфа – тысячник и, кажется, десятник из западного войска, последние, кто в Заречном походе бывал».
«Хорошо. Эту штуку в сундук надо передать, там сидят четверо, с неба упавших. Я думаю, тебе завтра и их рассовывать придется, если не уйдешь до утра».
В ответ короткий смешок и все – кроме нескольких перемолвок караулов, передающих «штуковину» из рук в руки.
Я беру за руки Чисимета с Аром и передаю все, что слышал – чисиметовский оптимизм резко пригасает. У меня есть кой-какие соображения насчет полученной информации, но высказать их я не успеваю. Раскрывается дверь, вносится угощение, прямо вместе со столиком, а затем объявление:
– Гленур, советник короля свободных народов, оказывает вам честь своим обществом!
Это оказывается тот самый бородатый старикашка. Он этак по-простецки присаживается рядом и рекомендует, в каком порядке поглощать эти все бутербродики, паштетики и салатики. Я, приглядевшись, наконец, к зеленому обручу у Гленура на седых волосах, принимаюсь выспрашивать, что это за материал.
– Это прозрачная кость, теплая и, около огня если, мягкая. Ее с далекого юга привезли в подарок, совсем недавно, и наши мастера сделали из нее, наконец, настоящие символы высокой власти, а не то, что раньше. Никто не знает, откуда это прозрачная кость берется, и поэтому она у нас так почитается.
Ну, я-то, положим, знаю. Еще в Восточном походе (ох, когда же это было) Серчо от какого-то мелкопоместного вождя парой-тройкой пластов цветного оргстекла откупился, и вот, пожалуйста, оно уже «прозрачная кость», атрибут власти. Гленур вообще старикашка говорливый, и Чисимет втихую тянет из него все, что только можно, а что нельзя, старикашка обходит весьма ловко – болтун-болтун, а понимает. Разговоры за урожаи да за суховеи я пропускаю, а когда речь о внутренних проблемах заходит, то тут уже у всех ушки на стороже. А старичок все журчит:
– Сущее бедствие! У этого наглеца, именующего себя Властелином, много шпионов. Но еще больше у нас обретается лазутчиков разобщенных сил. Их разброд для нас – спасение, и подданные тьмы для нас сейчас не опасны. Но если темные силы соберутся воедино, то даже самому Другу придется трудновато. И что самое неприятное – не каждый из прислужников знает сам о себе! Растет, живет, думает, что все, как надо, ан нет. Может, по наследству передавшись, а может, при рождении кто положил, но есть на нем серое клеймо. Если взять кого живого, кроме эльфа, конечно, а так любого, серым клейменного, и положить крохотное, совсем слабенькое заклятье, какое и издалека наслать можно, то сразу станет он верным последователем любой темной силы, которая поведет за собой. А того хуже клеймо бесцветное – сила, значит, дана дремлющая, и кто ее пробудит, тот и хозяин будет. Их трудно обнаружить, бесцветные клейма, лишь только самые чуткие их могут замечать.
Дверь скрипуче открывается, на пороге стоит гном из высшего совета, манит Гленура рукой, тот извиняется и покидает зал. Я как жевал крыло куриное, так с ним во рту и прыгаю и приникаю ухом к двери. За ней голос прямо-таки разъяренного гнома:
– Старый пень. Какого ты им про клейма начала трепать?!! Тебе же ясно сказано: на том, который Алек, такая бесцветка лежит, что даже я морщусь. Покуражиться мог бы и в другое время. Ладно. Хватит развлечений, иди к ним и распрощайся, скажи, мол, дело, тебя и вправду одно дело ждет.
Гленур оправдывается:
– Да ладно орать, все равно их на юг завтра, я уж заранее знаю, что Друг посоветует.
Я откатываюсь от двери, и тут же возвращается проштрафившийся старикан, ссылается медовым голосом на государственные дела и исчезает, я даже глаз не поднял, до того жратвою наслаждаюсь.
Снова мои разъяснения, и начинается наш совет – что дальше делать будем. Вариантов много, но реально пока осуществим только один – сидеть и ждать утра, которое, возможно, будет мудреней этого вечера. Впрочем, Чисимет просто так сидеть не желает:
– Если уж меня считают за темную силу, то я устрою нашим хозяевам веселую ночку, благо время позднее и по дворцу огни попригасали.
Итак, Чисимет ведет основную линию, Ар помогает, я маскировку кладу, а Анлен так, на подхвате, аккумулятор, и вот уже первая змейка темноты сгустилась и лежит, свернувшись в кольцо, а в воздухе начинаются движения и колебания. Двух змеек и трех марев вполне достаточно, за большим просто не уследить, и вот уже наши новоявленные призраки выскальзывают – кто в вентиляцию, кто в щель под дверью, а одно марево решает пойти огнями и исчезает в пламени почти догоревшего факела. Начинается работа, как в учебном центре в старое доброе время. Одну змейку сразу же ликвидировал эльф-стражник, я ее, видимо, плохо укрыл, а сопротивляться наши творения такого уровня не могут. Зато другие действуют весело и умело. Интересно видеть мир глазами призрака, хотя какие там глаза! Все серо, плоско, зато никакой темноты, и изредка появляется муаровый темно-синий фон – нижняя очаровка.
Я до полусмерти пугаю (не я, а подшефная змея, конечно) идущий сменяться караул, а чисиметово марево натыкается на спящего в поварне краболова. Он, краболов, сначала ошарашен всплывшими в воздух котлом и поварешкой, но быстро ориентируется, быстро запирает и так уже закрытую дверь и загоняет марево в угол, там ему приходится туго, и Чисимет ликвидирует подопечного. Остальная троица подбирается к комнатам, где, судя по всему, сидит сейчас Куранах. Чем ближе наши порождения к тем местам подбираются, тем труднее становится держать их в узде. Вот Чисимет пытается заставить змейку отойти от той двери, но она вся извивается, но с места ни на вершок, да и марева все сильней и сильней дрожат.
На меня эмоции не идут, только обзор, но даже просто глядя на Ара с Чисиметом, ясно, что что-то идет не так, как надо. Они попеременно то краснеют, то бледнеют, а мне все труднее и труднее гасить волны, взбиваемые там, у комнаты. Еще немного, и пойдут автоколебания, и тогда… Что будет тогда, Чисимет решает не выяснять. Он разом рассасывает плоды своих трудов и сбрасывает остатки в бесцветную тень. Что хоть случилось, объяснил бы неграмотному?
Станция, я бы сказал, полустанок. Несколько сараев хилых досок и добротное каменное строение, но под соломенной крышей. В загоне рядом лежат, стоят и слоняются из угла в угол десятка полтора лошадиных сил, мускулистых и неплохо ухоженных. Перед сараем стоят две телеги оглоблями в землю, и еще одну распрягают перед каменным домом. Из него появляется плотный пузатый человек и выслушивает объяснения Карами, видимо, для проформы, потому что по дальнейшим действиям и словам толстяка можно заключить, что его осведомленность выходит за пределы недолгой речи нашего провожатого.
Итак, пузан, во-первых, отпускает обратно половину наших гномов, а во-вторых, предлагает нам на выбор, где ждать транспорта – в доме или на солнце. Чисимет предлагает компромисс – в теньке у стены, – возражений нет. Повозку уже отогнали к сараю, а коней повели поить и кормить в загон. Ее пассажиры – четверо гномов с топорами и эльф с серебряным обручем – заходят было в дом, но эльф замечает Карами и радостным возгласом направляется к нему, а голос Карами тоже, в свою очередь, звучит обрадованно – куда только грусть свою подевал. Дальше добряк сребровенчанный делает такую вещь: поворачивается к нам и спрашивает по-эльфийски, не против ли мы, если он туда присядет. Расчет у него верный, но я молчу, и Ар тоже ухом не ведет, а остальные наши напротив ушами хлопают, ничего и вправду не понимая. Тогда серебряный обруч извиняется, мол, простите, что на незнакомом языке обратился, и повторяет просьбу. Ладно, пусть сидит, жалко, что ли? Карами гостя представляет: «Грэнью», – а Андрей тихо бурчит: «Гриня», – переиначенный смеется – гриня так гриня, тоже звучит мило.
Итак, усаживаются рядом оба эльфа и затевают разговор. Мне из него только обрывки слышны, и поэтому переключаю внимание на беседу Чисимета с одним из гномов. Страже импонирует уважительное отношение такой внушительной персоны, и гном охотно и подробно отвечает на вопросы. Разъясняет, к примеру, смысл знаков различия: железный обруч – десятник, железный с камнем – пятидесятник. Медный – под началом сотня, медный с камнем – пять сотен. Серебро – тысяча, а камешек тут уже не пять тысяч обозначает, а только две. Ну, а золото – войско. Золотых немного, а сколько – гном не говорит, а Чисимет не спрашивает. Так разговор идет до тех пор, пока на дороге не показывается облако пыли. Оно быстро – ну, быстро-то оно так сказать, – приближается, и минут через пятнадцать можно разглядеть караван: три четверки лошадей с крытыми невысокими повозками.
Караван широкой дугой заворачивает к станции и шумно тормозит. Пузатый напускается на кучеров – груз срочный, сколько ждать! Один из возниц, не оправдываясь, машет на него рукой, а потом приглашает нас в телеги. «Карета подана, Граф!» – конечно, Андрей. Карета широкая и вместительная, только головой в полотняную крышу упираться приходится, Анлен с Ларбо тоже шеи выгибают, ну, а гномам большой разницы нету.
Только кое-как устроились – снаружи слышны удары кнута, и телега резво дергается вперед. Так и едем весь день, на станциях даже не вылезая: коней за минуту меняют, кроме одной, где обед за счет короля.
Вечереет, а дорога все так же катится под колесами. То поля, то луга, а изредка и лесочки попадаются, пару раз мелькнули деревеньки, одна ничего, другая свежесожженная. Анлен, если сначала болтать пыталась, то теперь уже все – укачалась, уморилась, и гномы тоже не в своей тарелке, но говорят, на ночь остановки делать не будем. Я спрашиваю:
– И сколько нам еще так трястись до этого города Серебряных Стен?
А вот ответа получить не удалось. Фургон тормозит и одновременно взбрыкивает задом с такой силой, что я, продырявив башкой крышу, взмываю к густо-синему небу, а следом летит не успевший ответить гном. Полет недолгий и приземление удачно, но сразу приходится откатываться вбок – шмякнулся я около испуганно ржущей лошади. Делаю это вовремя, а вот следом приземлившийся гном получает могучий удар копытами, еще толком не поднявшись, и вместе с топором исчезает из поля зрения. Общая картина такова: с обоих боков дороги – лес, передняя повозка опрокинута набок, наша перевернута, а хвостовая стоит нормально, но зато разгорается, как куча сухого валежника. Лошади из упряжек частью повырывались, а частью нет, но и те, и другие весьма активно дергаются, метаются и ржут с прихрапом. Что-то в свете пожара гораздо больше народу мечется, чем ехало, но мне это сейчас без разницы. Я лезу обратно в нашу телегу – там только Анлен, она, конечно же, в обмороке, дура! Берусь ее волочь – а руки липкими становятся, э, это не просто обморок, у ней на ноге у щиколотки рана немаленькая, наверное, когда повозка переворачивалась, на топор гномовский напоролась Анлен. Отовсюду несутся крики, угрожающие и нечленораздельные, а я пока вытаскиваю Анлен на воздух, раздираю рубаху и затягиваю девице ногу, заматываю рану и оставляю лежать – авось не помрет.
А вокруг сражение кипит, повозка разгорелась, и в свете видно: Карами кинжалом орудует, а Грэнью – топором, да еще как темпераментно! На них прет куча оборванцев с копьями наперевес, а левее Чисимет и Ар с еще одной такой же кучей сцепились. Гномы в рукопашном порядке третью группу теснят, достаточно успешно. Оценив все это, я выхватываю из рук возницы кнут – возница-то как слетел с козел, так до сих пор в сознание не пришел – и к Ару с Чисиметом бегу. Кнута эти разбойнички не любят, и приходится им схлынуть, да и Ар с копьем и Чисимет с дубинкою, не иначе, трофейной, не бездельничают. Из леса слышится выстрел, затем еще один. Я оглядываюсь – ни Андрея, ни Брыка не видать. Карами орет: «Отходите, кто может, к передней повозке!…» Могут немногие. Эльфы, трое гномов, Ар с Чисиметом, а Анлен я подтаскиваю как мешок с… мукою, скажем. Гриня уже лук где-то раздобыл, сторожит, а волосатик ловит и впрягает недостающую лошадь. Я не выдерживаю:
– Но ведь многих наших нету, как же их бросать?!
Гриня, очень возбужденно:
– Нету, так и не будет. Лесные их к себе уже утащили, хочешь тоже? Тогда иди, ищи! Нас тут стрелами пощелкают, и все, – и обращается к гномам: – Ну, а вы хоть теперь поняли? Ржавчина вас ешь, помогайте, что стоите?
Дело и впрямь безнадежное, и я сам понимаю, что самое глупое сейчас – это бегать по темному лесу в поисках собственной гибели. Итак, в фургон с полуоторванным верхом последними грузятся Ар и Грэнью, и мы трогаемся со всей возможной прытью. Честно говоря, я не особо уверен, что все сойдет гладко и из леса удастся выбраться целиком, но до самого конца зеленого массива, черт бы его побрал, и до рассвета не происходит ничего, что могло бы сойти хоть за намек на бандитов.
Поднявшееся солнце освещает «карету» с изодранным верхом и девять мрачных душ народу, а вернее сказать, разных народов душ. Анлен головой вертит, озирается. Как нога? – это я спросить хочу, но лишь гляжу на эту ногу и решаю промолчать. Нога как нога, все нормально, никаких страшных шрамов и прочих нарушений формы. Если б я ночью сам не перевязывал, ничего бы и не подумал. Нет, все ничего, и лучше оставить свои мысли при себе.
Один из гномов то ли нам рассказывает, то ли перед самим собой оправдывается:
– Эти, лесные, на Больших Дорогах еще ни разу не появлялись. Манера у них такая – ночью засады делать и к себе народ тащить, кого потом на продажу обратно, а кто и с ними остается. А ночью в лес идти – дело гадкое. Эти-то хоть живых народов разбойники, а кроме них там можно еще повстречаться…
Мне противно и стыдно слушать это бормотание. Сижу и кляну себя последними словами, ну, и остальную публику, конечно, не забываю. Чисимет, видать, тоже терзается, выспрашивает Грэнью, кто это такой на нас налетел – эльф не очень вразумительно объясняет, что это разбойники, которые не хотят жить в мире и согласии. Анлен просто сидит и на меня глазами сверкает – не уберег я Ларбо ейного, но уж я-то откуда что мог знать. Так в тягостном настроении до ближайшей станции и добираемся. Смотритель охает, ахает, словом, страдает, но поспать не дает. Пересаживает нас в новые экипажи – уже откровенные телеги, разве только что опять с верхом матерчатым, – и гони-погоняй. Эльфы, между прочим, опять без оружия – местные гномы и лук, и меч отбирают, я специально смотрел.
Несмотря на толчки и тряску, я все же пристраиваюсь и кемарю перегона три, а Анлен все так и сидит, вздыхая горестно, я ее утешить пытался, да где там – она меня, небось, уже виновником всего твердо считать решила.
А местность, по которой мы движемся, потихоньку становится все обжитей и обжитей. На лужайках овцы кормятся, поля тоже явно чем-то культурным засеяны, деревеньки встречаются, садами обсаженные, но пепелищ подозрительно много, и все свежие, чуть ли не дымятся. И кое-где уже заново строительство идет. Так до вечера, и даже до ночи. В темноте то тут, то там горят огни, навстречу все чаще попадаться начинают разного рода транспортные средства на гужевой тяге, а часам к одиннадцати обе наши телеги вливаются в большой караван – повозок десять или двадцать – не разглядеть. На передней фонарь краснеется, и бежит этот караван со скоростью весьма немаленькой. Дорога и укатанная, и утрамбованная, если б не пыль, ехать было бы совсем приятно. А что в караване везут? В основном, подводы грузовые, и лежит на них что-то круглое, в брезент затянутое.
Вот сбоку возня: Ар додремал, уселся поудобнее, глотнул пыли и руку мою в свою берет. Штука не хитрая, но надежная – что-то вроде азбуки Морзе наощупь, причем не только слова можно передавать, но и выражение, словом, азбука глухонемых. Итак, Ар мне пересказывает содержание беседы Грэнью и Карами. И тот, и другой ничего хорошего от поездки в столицу не ждут. Грэнью от своей тысячи оторвали под предлогом получения новых указаний, но он считает, что его разжалуют и отправят в южное войско, что позорно и обидно. Причину такой уверенности Ар не понял, но вот Карами тоже согласен, так и сказал, что ни за чем хорошим от войска, идущего на запад, никого отрывать не будут. Ар прибавляет от себя:
– И вообще, мне кажется, что гномы конвоируют не столько нас, сколько эльфов.
Такие вот пироги с котятами. Получается, что мы идем довеском с арестантским транспортом? Ладно, поглядим, что будет впереди – лезу глядеть в прямом смысле слова. Ветерок пыль сносит, и я наблюдаю впереди скопище огней вдали и два могучих огня поблизости. Костры, по приближении оказывается, разведены на двух невысоких башнях, а между ними поперек дороги подвешено бревно – пеший еще проползет, а вот конному никак. По внешнюю же сторону дороги в оба края уходит ров, облицованный камнем, глубины неясной, а за ним невысокий вал.
Возницы спешиваются и идут навстречу караулу. Несколько коротких разговоров, и оказавшиеся за бревном ворота раскрываются, а бревно медленно идет вверх. Костры вспыхивают пламенем прямо нестерпимым, светло как днем, а караван медленно движется между ними – стража внимательно каждый транспорт осматривает. Затем ворота остаются сзади, и мы уже, по-видимому, на территории столицы.
Очень трудно разобрать, где мы едем, можно ориентироваться только по костеркам, горящим на башенках тут и там. Рулим мы между ними довольно долго, пока не останавливаемся около длинного каменного строения с небольшой дверью и двумя факелами в держалках над нею. Встречающие – люди и гномы – очень вежливо разводят нас по комнатам, а верней сказать, по камерам. Каждая одноместная помещения – узкий каменный мешок с высоким маленьким окном, нары сбоку. Впрочем, на нарах лежит тюфяк, стоит, опять же, светильник с открытым огнем, словом, комфорт, если учесть дорогу без роздыху.
Решаю, что утро вечера мудреней, и валюсь на кровать, а из матраца в ответ на это с писком вылезает мышка и неторопливо удаляется в тень.
Утра ждать долго не приходится: невыспавшегося, еще от путешествия в себя не пришедшего, ведут меня в общий зал, там уже вся компания в сборе. Ар сглатывает все ту же вечную лепешку и сообщает:
– Нас сегодня к Куранаху поведут, будет разговор.
Чисимет кивает, а Анлен добавляет что-то в смысле «надо попросить освободить наших» – ишь, как ей все просто. Короли тоже не все могут, я это на своей шкуре испытал, но молчу, радужных надежд не трогаю. А пока что надо себя в порядок привести – в таком виде ни один уважающий себя король с нами серьезно говорить не будет. Гном-стражник согласен и любезно ведет к нашим манаткам, и, кое-как приодевшись, в сопровождении почетного караула из трех гномов и двух заросших мужиков с копьями мы торжественно направляемся к Серебряному Замку, он высок и виден отовсюду, действительно светло-серый и даже посверкивать пытается.
А остальной город застроен хаотично, улицы можно узнать только по наезженной земле. Дома разные – дерево, камень, мрамор даже есть. Народу негусто – все больше люди, но есть и эльфы, и краболовы, и волосатенькие на встречных телегах правят. На нас поглядывают, но так, чтоб было незаметно – честь блюдут. В Круглом такая вот процессия враз бы толпой обросла, а тут мы спокойно до замка доходим. Стены замка выложены – растопчи меня блоха, если не алюминиевыми плитками, посеревшими, конечно, но еще сохраняющими блеск. А если приглядеться, то видно, что здесь достаточно часто драят и шлифуют их. Но вот откуда его столько тут? Вон в Средних Землях гномы за алюминием чуть ли не в преисподнюю лазили, да и погорели на этом. Прямо на жиле Огненный сидел, а они его расшевелили. Правда, жила была не просто самородный алюминий, а активный сплав, на Земле такой невозможен, хотя и самородный алюминий тоже…
Пока я об этом размышляю, нас внутрь заводят и ведут то коридорами темными, то галереями светлыми, несколько раз передавая из рук в руки – теперь стража исключительно из эльфов навербована. Еще один коридор буквой «зю», и перед нами тронный зал, так я понимаю. Высокий, светлый, мрамор и стекло, окна в полу отражаются. По стенам, как положено, караулы стоят, а у стены напротив Куранах самолично. Ничего особенного, эльф как эльф, только на троне сидит, и на волосах обруч из красного прозрачного камня целиком тесаный – так мне отсюда кажется. С обоих боков по три трончика поменее, на них сидят: гном, человек с бородой до пояса, но моложавый, еще один гном, корявый до безобразия, два эльфа и краболов – вот уж кого не ожидал в совете увидеть! На советниках того же плана обручи, но зеленые – тоже, видать, чины немалые.
Итак, нас сажают на встроенную посреди зала скамью резную да расписную, и затевается высокая беседа. Говорит от нас Ар, я изредка в такт подвякиваю, а Чисимет меня за руку держит и время от времени свои предложения тайным шифром подает. Анлен же так, для мебели сидит и картиной любуется. После обязательных расшаркиваний переходим к делу. Ар нашу историю рассказывает, не уточняя, правда, кто я такой и как в Круглое попал. Получается, что я тоже вроде в посольство вхожу. Куранах и госсовет упоминание о железном орле воспринимают достаточно спокойно, и это мне нравится, ну, а дальше так вообще с улыбкой слушают. Свой разговор Ар завершает просьбой, во-первых, попытаться освободить захваченных наших, а во-вторых, помочь добраться до Соленого или хотя бы до Пресного моря. При этом делается профессионально тонкий намек, что, мол, мы в долгу не останемся.
Куранах поднимается во всю королевскую осанку и совершает ответный спич. В нем свыше всякой меры различных благородностей, упоминаний о чести-достоинстве и прочей геральдике. В глазах рябит, а в ушах свербит от ежесекундных поминаний о Темных силах, Светлых силах, Завесе Мрака, Просветленных воинствах и так далее. Хорошо, я хоть немного к этой лексике приучен и способен выделять факты из цветной мешанины подобных речей. Фактов, впрочем, негусто. Куранах считает себя спасителем мира от Властелина и подобных, а также надеждой мира на счастливое будущее. Ради светлого общего дела все подданные находятся в боевой готовности и беспощадно преследуют черных лазутчиков. Пользы дела для – я так понимаю, когда совсем уж ничего не оставалось, – был в этих краях организован Союз Свободных Народов, кой нынче и имеет честь нас принимать. Я себе замечаю, что теперь неудивительно, что «самое северное королевство светлого народа» так непохоже на все знакомые мне до сих пор эльфийские образования.
Итак, что с нами делать, решит Высший Совет Союза Свободных Народов, а нас о решении сем известят. Совет – это замечательно, значит, будут говорить, а узнать, что – это наши проблемы. Я ставлю магнитофон на режим максимальной емкости и, когда мы выходим из зала, забываю его под скамьей.
Опять переходики и мостики, и размещают нас, наконец, в небольшой комнатке без окон, но зато с тремя отдушинами у потолка и коврами на стенах.
– Ну, – спрашиваю, – у кого какие впечатления? – а сам показываю на стены и свои уши. Понимают все, даже Анлен, она и высказывает требуемые впечатления, самые лучшие, естественно.
Потом наступает тишина – разговор идет через руки. Чисимет и вправду считает, что все прекрасно и хорошо, Ар же менее радужно настроен: «Светлота, она, конечно, светлотою, но мы-то тут не подмога необходимая, а просто незнакомцы неясные. Не те нынче времена, когда любой более-менее древний эльф с первого заходу умел понять, кто стоит перед ним.»
Дверь распахивается, входит бравый стражник и вносит магнитофон: «Вещь ваша, в зале забыли.» Наверняка его перед тем, как отдавать понесли, и обнюхали, и прообманивали, а опасности не нашли ребята – естественно! То ли дело был бы какой-нибудь змей с порчей! Я отматываю ленту назад, ставлю самый тихий звук, а Анлен, Чисимет и Ар принимаются говорить, смеяться – словом, зашумлять.
Первые слоги слов в записи иногда глотаются, но понятно. Разговор куда как более деловой, никакой тебе возвышенной фразеологии, как было на аудиенции. Прежде всего, во мне признают «уртазым-могуза» – слово вахлаковское, обозначает «совсем чужие люди с железных островов». Слухи, значит, про нас и сюда дошли. После идентификации моей персоны идет, видимо, продолжение старого спора, за кого нас, уртазов, считать. Здесь про нас ничего, кроме слухов, неизвестно, и поэтому спор получается беспредметный и неинтересный. Куранах его прекращает следующей загадочной фразой: «Если мы точно не знаем, значит, поможет друг», – слово друг не иначе, как с большой буквы произнесено, так же как у нас в свое время говорили «Враг». И дальше: «Советы Друга никогда не были лишними. Сегодня ночью я войду в комнату, а утром сообщу вам.» Тут кто-то из свиты замечает магнитофон и предлагает выяснить, что это за вещь. Некоторое время идет выяснение, потом его берет точно гном – по голосу ясно, – и уходит. Шаги, шаги, а потом такой разговор:
«Ты всех собрал, все готово?»
«Да. Только вчерашняя эстафета еще пятерых привезла, надо срочно рассовать».
«А кто это?»
«Три человека с Северного пограничья с серыми клеймами и два эльфа – тысячник и, кажется, десятник из западного войска, последние, кто в Заречном походе бывал».
«Хорошо. Эту штуку в сундук надо передать, там сидят четверо, с неба упавших. Я думаю, тебе завтра и их рассовывать придется, если не уйдешь до утра».
В ответ короткий смешок и все – кроме нескольких перемолвок караулов, передающих «штуковину» из рук в руки.
Я беру за руки Чисимета с Аром и передаю все, что слышал – чисиметовский оптимизм резко пригасает. У меня есть кой-какие соображения насчет полученной информации, но высказать их я не успеваю. Раскрывается дверь, вносится угощение, прямо вместе со столиком, а затем объявление:
– Гленур, советник короля свободных народов, оказывает вам честь своим обществом!
Это оказывается тот самый бородатый старикашка. Он этак по-простецки присаживается рядом и рекомендует, в каком порядке поглощать эти все бутербродики, паштетики и салатики. Я, приглядевшись, наконец, к зеленому обручу у Гленура на седых волосах, принимаюсь выспрашивать, что это за материал.
– Это прозрачная кость, теплая и, около огня если, мягкая. Ее с далекого юга привезли в подарок, совсем недавно, и наши мастера сделали из нее, наконец, настоящие символы высокой власти, а не то, что раньше. Никто не знает, откуда это прозрачная кость берется, и поэтому она у нас так почитается.
Ну, я-то, положим, знаю. Еще в Восточном походе (ох, когда же это было) Серчо от какого-то мелкопоместного вождя парой-тройкой пластов цветного оргстекла откупился, и вот, пожалуйста, оно уже «прозрачная кость», атрибут власти. Гленур вообще старикашка говорливый, и Чисимет втихую тянет из него все, что только можно, а что нельзя, старикашка обходит весьма ловко – болтун-болтун, а понимает. Разговоры за урожаи да за суховеи я пропускаю, а когда речь о внутренних проблемах заходит, то тут уже у всех ушки на стороже. А старичок все журчит:
– Сущее бедствие! У этого наглеца, именующего себя Властелином, много шпионов. Но еще больше у нас обретается лазутчиков разобщенных сил. Их разброд для нас – спасение, и подданные тьмы для нас сейчас не опасны. Но если темные силы соберутся воедино, то даже самому Другу придется трудновато. И что самое неприятное – не каждый из прислужников знает сам о себе! Растет, живет, думает, что все, как надо, ан нет. Может, по наследству передавшись, а может, при рождении кто положил, но есть на нем серое клеймо. Если взять кого живого, кроме эльфа, конечно, а так любого, серым клейменного, и положить крохотное, совсем слабенькое заклятье, какое и издалека наслать можно, то сразу станет он верным последователем любой темной силы, которая поведет за собой. А того хуже клеймо бесцветное – сила, значит, дана дремлющая, и кто ее пробудит, тот и хозяин будет. Их трудно обнаружить, бесцветные клейма, лишь только самые чуткие их могут замечать.
Дверь скрипуче открывается, на пороге стоит гном из высшего совета, манит Гленура рукой, тот извиняется и покидает зал. Я как жевал крыло куриное, так с ним во рту и прыгаю и приникаю ухом к двери. За ней голос прямо-таки разъяренного гнома:
– Старый пень. Какого ты им про клейма начала трепать?!! Тебе же ясно сказано: на том, который Алек, такая бесцветка лежит, что даже я морщусь. Покуражиться мог бы и в другое время. Ладно. Хватит развлечений, иди к ним и распрощайся, скажи, мол, дело, тебя и вправду одно дело ждет.
Гленур оправдывается:
– Да ладно орать, все равно их на юг завтра, я уж заранее знаю, что Друг посоветует.
Я откатываюсь от двери, и тут же возвращается проштрафившийся старикан, ссылается медовым голосом на государственные дела и исчезает, я даже глаз не поднял, до того жратвою наслаждаюсь.
Снова мои разъяснения, и начинается наш совет – что дальше делать будем. Вариантов много, но реально пока осуществим только один – сидеть и ждать утра, которое, возможно, будет мудреней этого вечера. Впрочем, Чисимет просто так сидеть не желает:
– Если уж меня считают за темную силу, то я устрою нашим хозяевам веселую ночку, благо время позднее и по дворцу огни попригасали.
Итак, Чисимет ведет основную линию, Ар помогает, я маскировку кладу, а Анлен так, на подхвате, аккумулятор, и вот уже первая змейка темноты сгустилась и лежит, свернувшись в кольцо, а в воздухе начинаются движения и колебания. Двух змеек и трех марев вполне достаточно, за большим просто не уследить, и вот уже наши новоявленные призраки выскальзывают – кто в вентиляцию, кто в щель под дверью, а одно марево решает пойти огнями и исчезает в пламени почти догоревшего факела. Начинается работа, как в учебном центре в старое доброе время. Одну змейку сразу же ликвидировал эльф-стражник, я ее, видимо, плохо укрыл, а сопротивляться наши творения такого уровня не могут. Зато другие действуют весело и умело. Интересно видеть мир глазами призрака, хотя какие там глаза! Все серо, плоско, зато никакой темноты, и изредка появляется муаровый темно-синий фон – нижняя очаровка.
Я до полусмерти пугаю (не я, а подшефная змея, конечно) идущий сменяться караул, а чисиметово марево натыкается на спящего в поварне краболова. Он, краболов, сначала ошарашен всплывшими в воздух котлом и поварешкой, но быстро ориентируется, быстро запирает и так уже закрытую дверь и загоняет марево в угол, там ему приходится туго, и Чисимет ликвидирует подопечного. Остальная троица подбирается к комнатам, где, судя по всему, сидит сейчас Куранах. Чем ближе наши порождения к тем местам подбираются, тем труднее становится держать их в узде. Вот Чисимет пытается заставить змейку отойти от той двери, но она вся извивается, но с места ни на вершок, да и марева все сильней и сильней дрожат.
На меня эмоции не идут, только обзор, но даже просто глядя на Ара с Чисиметом, ясно, что что-то идет не так, как надо. Они попеременно то краснеют, то бледнеют, а мне все труднее и труднее гасить волны, взбиваемые там, у комнаты. Еще немного, и пойдут автоколебания, и тогда… Что будет тогда, Чисимет решает не выяснять. Он разом рассасывает плоды своих трудов и сбрасывает остатки в бесцветную тень. Что хоть случилось, объяснил бы неграмотному?