Страница:
Орогоччу уже за горизонтом скрылся, только вершины в дымке торчат, а через полчаса и они исчезают. Теперь мы ползем по озеру в единственном числе на все обозримое пространство, и от носового понтона расходятся две ленивые волны, они тоже – единственные волны вокруг. Часов в полпервого Дрон сообщает: нет связи с базой. Мы ее не слышим, хотя установки исправные, проверено три раза. Сергей занят экраном – его задача парировать сразу две помехи – мощную, идущую спереди, и мелкие – из озера. С огромным скрипом он приводит картинку в порядок, а приведши поминает чью-то абстрактную мать.
Выстроившись полушарием вокруг и снизу нас идут на тех же пяти узлах эти самые моноспруты и лучатся злостью-агрессивностью. Я беру вбок – у тварей появляется еще и недовольство этим, конечно, если считать, что расшифровка эмоций верна. Но если верна – значит, двигаясь в сторону Мелкогорья, мы делаем именно то, что им нужно?
Я эти свои ощущения привожу в удобовыслушиваемый вид и выдаю на ЦП. Серчо для разнообразия холоду в ответ нагонять не стал, со мной соглашается и вводит режим повышенной готовности, а заодно и смену вахт – нужны свежие силы. Теперь Пьеро в рубке, Сергей в башне. Дрон ставит к приемным окнам гранатометов зажигательные и кислотные кассеты – жалко, что их у нас немного. Серчо на своем ЦП возится, а я помогаю Знахарю ставить защиту на главные узлы – он работает, а я на подхвате. Чисимет этого не умеет, Амгама тоже ни при чем, и оба маются, сознавая свою полную ненужность.
Танк резко ныряет носом – началось. Не стали довольствоваться моноспруты ролью конвоиров. В стеклоблок видна одна мерзкая щупальцеобразная рука, а другой иллюминатор вообще забит этой зеленью. Затем вся масса содрогается, и еще, и еще – это Серчо дал электроразряд, потом резкий хлопок – пошла граната, затем еще одна, и шипение включенных колебаний фона. Начинается буря, шквал, смерч и тайфун. Танк кидает если не как щепку, то как бревно в волнах – это точно. В блоке – то вспененная вода, то пятипалое щупальце с растекающимся по нему горящим пятном, а то кусочек неба синего в белесой дымке. Судя по всему, после гранатного залпа эта дрянь занята уже своими собственными проблемами, и эти танцы в родной стихии имеют иную цель, нежели нас развлечь таким аттракционом. А еще Сергей время от времени подбавляет огонька, и как только попадать ухитряется? Всю кассету – восемь штук – он выстреливает, прежде чем Пьеро отводит танк от места битвы. Там еще бурлит вода и мелькают неясные контуры, а вокруг нас вновь вода спокойная, только набегают нечастые тяжелые и пологие волны, и вскоре вся катавасия скрывается в дымке. До берега километров тридцать, и Пьеро поддает газу, не хочется ему удлинять водную прогулку.
Через час и берег показался. Я на ЦП посмотреть сунулся – Серчо жестом одной руки приглашает садиться, а другой разгерметизирует коробку – раскрывает цикл. А на экранах горит следующее: моноспруты вновь идут за нами, по-прежнему не огорчаясь, что до берега мы дошли. Общий фон пятнадцати единиц достиг, а впереди еще повышение прогнозируется. Теперь нам – небольшая равнинка и проход по Мелкогорью. Мы с Серчо прикидываем, что и как сделать, а потом и Пьеро к беседе подключается – подключается, правда, так сказать – только два слова за все про все произнес: «понял» и «ладно». А пока суть да дело, мы и к берегу подбираемся – он все яснее проступает в белесом тумане.
Гусеницы начинают царапать дно – Пьеро убирает водомет, и постепенно мы выползаем на сушу. В противоположность тому берегу здесь никакой растительности на берегу нет. Бурая и немного потрескавшаяся земля полого выходит из воды. Видимость метров сто, дальше просто белая муть, а в небе никакого намека на солнце. Мы отъезжаем от воды, озеро скрывается в тумане, и стоп.
Начинается приведение танка в порядок. Я снимаю уже сдувшиеся и свернувшиеся понтоны и пакую в багажник, Чисимет со Знахарем снимают наведенку – и им это явно нелегко, а Амгама, продолжая стажировку в роли нижнего чина, струей сжатого воздуха чистит гусеницы и броню. Чисимет один из обрывков щупалец подбирает, разглядывает и со Знахарем вполголоса обсуждает что-то. Я свое дело сделал и, отпросившись у Серчо, совершаю прогулку в сторону от озера. Ничего интереснее бог знает сколько лет назад засохших водорослей я не нашел, они пятнами лежат, такими же бурыми, как и земля, и рассыпаются в пыль, как только я хочу их поднять. Возвращаюсь к танку, и теперь уже вдвоем с Чисиметом идем к берегу. На ходу он мне рассказывает, к какому выводу они со Знахарем пришли:
– Я думаю, что это озеро давно уже высыхает. А эти звери в нем живут еще с тех времен, когда оно было молодым. Они могли бы стать большой силой, если бы могли действовать по своей воле и сознательно. Да и вообще, как и все случайные порождения, они думать не приспособлены…
Я перебиваю:
– А что это такое – случайные порождения?
– А так – при всяком колдовстве возможны результаты не только те, которые ты хотел, но и… – тут он подставляет мне ногу, толчок в спину, и мы лежим, уткнувшись носами в грунт, лежим за маленьким покатым бугорком, и озеро невдалеке просвечивает. Я хочу возмутиться, но Чисимет показывает мне зажатый рот – молчи, мол – а потом в сторону озера.
На границе видимости появляется темное пятно, и в тишине все яснее и яснее становится слышен шум воды – как бы бурление.
Я сообщаю об этом на танк – три раза повторил, пока поняли, до того слышимость паршивая, и в ответ приказ – действовать по обстановке, в конфликты не встревать.
Тем временем пятно принимает очертания лодки, подходящей к берегу, так сказать, на рысях. В ней сидят два краболова, один вахлак и трое коренастых мужиков с плоскими рожами, крючковатыми носами и узкими глазами. Никто из них не гребет, но тем не менее бурун перед носом внушительный, как у моторной лодки, только вот мотора не слыхать. Вот лодка скребет по дну, и вся команда выпрыгивает и волокет ее за собой. На твердой земле они ее бросают, вахлак колдует что-то, а остальные просто сидят и озираются. Потом краболовы поднимаются и бредут вдоль берега – один в нашу сторону, а другой в противоположную.
Чисимет потихоньку вытаскивает меч и укладывает его в руке поудобнее, а я беру на мушку одного из коренастых верзил – вдруг попаду! Краболов весьма спешит, вглядывается в песок, и совсем было нас минует, но в последний момент останавливается и вперяется в меня своими глазами-тарелками – мудрено не увидеть! Чисимет делает движение – и не в меру внимательный разведчик, получив удар рукояткой меча между глаз, оседает на землю, а меч все так же крутясь, продолжает полет, и через пару секунд увесисто шлепается опять же рукоятью в протянутую ладонь Чисимета.
Издалека раздается возбужденный крик – другой краболов нашел наши следы. Коренастые поднимаются и на обезображенном до неузнаваемости общем языке зовут нашего, ныне покойного, соседа. Ответа, само собой, нет, и один из оравших идет в нашу сторону, мы с Чисиметом принимаемся было отползать, но это оказывается ни к чему. Озеро вспучивается, и оттуда появляется моноспрутовское щупальце, он захватывает краболова и ползет обратно в маслянистую воду. Коренастый, увидев эту картину, задает очень резвого драпака в сторону остальной группы, а мы, не ожидая дальнейшего развития событий, отползаем, а потом и в рост бежим.
Танк уже в полной готовности, на крыше сидит Дрон с винтовкой, в прицел окрестности обозревает и всем своим видом выражает готовность умереть-но-не-сдаться. Забираемся в танк, я докладываю факты, а когда начинаю измышления относительно что к чему, Серчо меня перебивает: пусть, мол, лучше Чисимет скажет, у него меньше слов на тот же объем смысла уходит. Итак, объяснение:
– Я думаю, что этот отряд, узнав, что мы собираемся идти через озеро, решил в Орогоччу с нами не связываться. Орлы перебросили их до берега, там они украли или купили лодку, но нас догнать не смогли. Я думаю что лодку эти, рукастые толкали: заметьте, что спрут утащил только убитого краболова, а живого не тронул!
Серчо переваривает сообщение и говорит:
– Пьеро! Давай-ка до стыка Мелкогорья с Орогоччу, ну, словом, до лабиринта этого, самый полный возможный ход. Пусть эти ребята попотеют, если уж так хотят нас догнать.
Пьеро не заставляет себя упрашивать и рвет так, что я налетаю на Серчо, Серчо на Амгаму, и все вместе – на Знахаря. Затем еще один рывок, такой же сильный, но в другую сторону, и все происходит наоборот. Теперь вся пирамида на мне, а я животом на каком-то очень неудобном выступе передней стенки. Я пытаюсь выдавить из себя какое-нибудь ругательство, но следует еще один дерг, третий, и все теперь вроде идет как надо. Возмущенный Серчо испрашивает причину. Получив ответ, выводит на ЦП-вский экран запись обзора заднего сектора в момент неудачного старта. История, оказывается, была такая: вот Пьеро дает газу – гусеницы секунду стоят на месте, пока мощность растет, потом рывок – гусеницы пошли, а из-под них в поле зрения входят разодранные водоросли – ничего себе, сухая растительность! И еще длинные космы – видимо, к днищу прилепившиеся. Затем они натягиваются – это второй рывок, и рвутся – третий. Серчо включает колебания на максимальную амплитуду – и уже не в записи, а в реальности из-под нас валятся комья этих самых водорослей…
– Всем ясно? – спрашивает наш командир. – Долго здесь стоять нельзя, да и недолго тоже нежелательно.
Амгаме неясно. Чтобы он уяснил связь изображения с событиями пятиминутной давности, приходится опять объяснять про стеклянный глаз, железную память и прочие составные части видеосистемы. Чисимет тоже внимательно слушает, повторение – мать учения, а Знахарь сидит и всем своим видом превосходство свое показывает. Он-то это еще в первые годы знакомства с нашими усек, и теперь воображает.
Дело к вечеру идет, и по всем часам уже должно начать темнеть, но никаких признаков нет, только дымка сгустилась и стала красноватой. Танк прет километрах на пятидесяти в час, кидает нас неслабо, несмотря на сравнительно ровную землю, а вернее, глину – по-прежнему безжизненную и сухую. Ужин в таких условиях невозможен, и поэтому жуем всухомятку по способности, кто как. Амгама по ходу еды высказывает мысль, что коренастые мужики из лодки и есть те самые орки, по описаниям похожи – я не против, пусть будут орки.
До стыка Мелкогорья с Орогоччу осталось километров двадцать пять, совсем пустяк, скоро начнется скальный лабиринт. Свет за стеклоблоком уже откровенно красный, и видно вдаль максимум на полторы сотни метров. Чисимет и я лезем на крышу, предварительно пристегнув страховку к скобам. Воздухом, значит, дышать – выдержал я такого дыхания минут десять и вниз решил. Только полез – поддает мне под копчик крышкой люка, затем танк кренится – а дорога-то ведь ровная! Пьеро тормозит, но тряска продолжается, а ветер в ушах стих – грохот слышен, навроде того, как на товарной станции состав с места неаккуратно рвет. Здесь только звук поглуше, не такой металлический. Землетрясение, что ли? Оно, родимое, последний раз я его ощущал год назад, около Красного. Мне хочется соскочить с танка и бежать куда глаза глядят, но страховка охлаждает мои попытки, а пока я соображаю что к чему, катаклизм как отрезало, тишь да благодать, да красный туман повсюду. Коробка ползет на малой скорости – молодец Пьеро, не забыл, что останавливаться нельзя. Я наконец-то залезаю внутрь, а Чисимет остается – сам как-то сказал, что в четырех стенах он себя чувствует как в ловушке, посидел – хватит. В отсеке народ уже по койкам разместился, но спать никто не думает. Пьеро снова скорость набрал, что тоже не способствует расслаблению и отдыху. Правда, это ненадолго. Начинаются сопочки, горочки, камешки, и между ними лавировать надо. Мелкогорье началось. Я так понимаю, что раньше это была скальная страна, которую медленно и спокойно засыпало озерными осадками, а потом и вода уходить стала. И результат – ровная поверхность, из которой торчат острые скалы, я так полагаю – вершины. Горки мелкие, но крутые, и через них нам никак не перевалить, но между проехать можно. Пьеро ведет к стыку – там есть проход узкий да извилистый, у нас его остряки Магеллановым проливом обозвали, через него только и можно отсюда выйти, а иначе – крюка давать в неделю длиной. Сопочки вокруг все гуще и гуще, и под гусеницы уже и рытвины да канавы попадаются, качка килевая и бортовая, но народ потихоньку засыпает – какая-никакая, а привычка есть, и мне это тоже удается, хотя голова и мотается по всей подушке. Конечно, не по-настоящему заснул, но хоть что-то. Иногда сквозь дремоту слышны чертыхания Дрона – он сейчас на ЦП засел, да трансляцию забыл отключить, и теперь все его излияния разносятся по коробке как нечто архиважное. Это продолжается часа три-четыре, а потом остановка, и Дрон объявляет общий подъем. Я первым выползаю на крышу и созерцаю безрадостную картинку: слева от нас здоровенная сопка, и справа две тупиком и долинка между ними. Сзади колея, а спереди – нагромождение обломков скал, самый маленький из которых – с два наших танка. Нагромождение перегораживает дорогу напрочь. Красное туманное сияние не дает ничего разглядеть, кроме ближних окрестностей. Приехали. Танк вздрагивает и начинает ползать взад-вперед, а на крыше уже все в сборе – даже Серега из башни вылез, он там в ремнях спал. И так все стоим, все одинаково созерцаем стенку, но с разными чувствами. Чисимет с Амгамой спокойны, Знахарь на лице явный страх имеет, а остальная команда – разные оттенки мрачности. Серчо плюет вниз на землю, а потом еще раз, но второй плевок не долетает и шмякается об крышку люка – хороший такой плевок, смачный, густой. Знахарь не выдерживает – его беспокоит вовсе не завал:
– Плохо здесь! – говорит. – Тут колдовство идет, могучее и страшное, оно не для нас, оно еще для кого-то тут сделано!
Чисимет тоже уже не спокоен – все пытается что-то вспомнить и все никак не может. Серчо на него внимания не обращает, думает о своем и посылает меня с Амгамой слазить по левой горе, посмотреть, далеко ли завал тянется, а Сергея со Знахарем ожидает похожая прогулка, но справа. Амгама волокет самодельное копье, я винтовку, и лезем. Карабкаться по этим кручам дело весьма трудное, но через полчаса мы уже на гребне, а через час – на той стороне. Этот самый завал перекрыл, и очень умело, самый выход из лабиринта, дальше – я карту точно помню – горки да скалы гораздо свободней разбросаны. На два десятка километров их всего осталось, а потом – Средне-Верхняя равнина начинается. Но путь к ней намертво перегородила баррикада, такое впечатление, что взяли кусок горы, размололи в ступке и сюда высыпали; и всего-то три-четыре сотни метров, но непроходимых абсолютно. Я собираюсь повернуть назад, но тут Амгама взвизгивает и хватает меня за руку. Я слежу за его взглядом, и мне тоже хочется визжать и хвататься за что-нибудь надежное. Красный светящийся туман впереди нас явственно стекается и стягивается, принимая форму огромной трубы или, точнее, цилиндра неправильного, метров шести в диаметре, и эта конструкция, постепенно ускоряясь, несется мимо нас, совершенно беззвучно. Такую картину, наверно, видит муравей, когда мимо него змея проползает. Змея проносится мимо нас в багровую полутьму, а потом – тут уж и я за Амгаму схватился – на хвосте этой колбасы оказывается что-то вроде человеческой кисти – если остальное за руку принять. Только размеры непропорциональные – ладонь уже не видна, а пальцы все мимо нас текут. Амгама совсем раскис, и мне тоже нехорошо – слава богу, исчезает из виду образование сие. Я с танком попытался связаться – сплошные помехи. Тоже подъему духа не способствует. Дорисовал я кое-как план нашей стороны, и назад поскорей. Амгама даже на ходу крупной дрожью дрожать ухитряется, один раз чуть не свалился из-за этого. Танк по-прежнему ерзает на месте, уже колею накатал, и к нему подходят одновременно с нами Сергей со Знахарем. Они тоже поднапуганы малость, ладонь с пальцами у них прямо на глазах формировалась. Между прочим, вокруг темнее стало – как будто на эту руку туман стекся, а нового не прибавилось. Серчо смотрит кроки, потом лезет в танк и сидит там с полчаса, и наконец через динамик распоряжается:
– Дрон, сейчас залезешь ко мне, я тебе распечатаю с экрана схему – разберешь? Потом ранец возьми, и положишь там, где указано. Радиоподрыв сейчас не сработает, так что ставь часовой механизм на пять утра – чтоб с запасом отойти смогли.
Дрон лезет к Серчо, появляется – в руке планшетка, за спиной ранец – головка от противодраконовской ракеты; ну что ж, она эту баррикаду разворотить способна, если грамотно положить. Он уходит в сторону завала, а мы стоим, тихонько впечатлениями обмениваемся, и тут откуда-то сзади подбегает Чисимет и просит повторить все, что мы видели, еще раз. Повторяю – он в смятении, хотя и старается держаться ровно.
– Внимание, – говорит он с крикливыми интонациями, – все слушайте! Этот туман красный – не туман! Такой туман стоит в подземных глубинах, и он может принимать образ огненного воина, если его потревожить или заставить колдовством. Вы его не сможете убить из своих орудий, у нас с ними могут бороться только трое самых могучих магов, а я даже не знаю, как это делается! Они знают, а я – нет!
Словно подтверждением этой информации на границе поля зрения на западе проносится неясной формы пылающая багровым масса, а вокруг становится еще темней. Серчо командует:
– Всем в танк! Алек – охлаждение и регенераторы, Сергей – пассивная защита, Чисимет, Знахарь, мозгуйте, как поставить защиту активную. Амгама – пристегнуться к койке и никому не мешать!
Я запрыгиваю в верхний люк, а командир лезет в кормовой. Внутри суматоха, и пока я привожу систему жизнеобеспечения в готовность, меня раза три оттирают от конденсаторной стойки. Серчо орет в микрофон, но до Дрона докричаться не может, радио вязнет как в вате. Я меняю Пьеро – он тоже пристегивается к койке и сдержанно осведомляется – нам что, сейчас плохо будет?
– Даже очень, – отвечаю я, а сам экраны выставляю в самые нужные сейчас режим-комбинации температур, рельефа и активности. Активностный фон, кстати, вокруг нас до пяти единиц упал, но зато километрах в пяти от нас – концентрация: компьютер предупреждает, что при приближении к ней хоть немного датчики уйдут в зону нечувствительности – мне бы его заботы! Появляется Дрон – дело сделано, идет как на прогулке, Серчо орет ему: «быстрей, бегом!» Дрон бежит, сначала нехотя, а как на западе зарево полыхнуло, так и всерьез, как стометровку рванул. Добежал, на экран ЦП глянул и без лишних слов в башню полез, а у Серчо рядом Сергей на подхвате. Я со своего места задраиваю все дыры и снимаю управление с автопилота. Серчо говорит:
– Я тебе на экран и на диоды в перископе давать сигналы буду, куда и сколько ехать, а ты сам соображай, как это сделать!
Я киваю головой – хотя это лишнее, Серчо меня все равно не видит – а сам прислушиваюсь к звукам во внешних микрофонах. Слышны мерные погрохатывания, и концентрация приближается – датчики уже заявили о своей неспособности что-либо брать. По указанию Серчо трогаюсь и качу назад, потом поворачиваю – а с запада уже надвигается зарево огненно-красное. На то место, где мы стояли, вкатывается огненная туча, я опускаю фильтр и вижу огромного мужика в пылающем плаще до земли, с кнутом пламени в одной руке и мечом – тоже огненным – в другой. Он стоит, глядя на нас, прямо как в глаза мне, своими кольцевыми языками пламени в глазницах, и я перевожу глаза на экран. Сзади стон – я на секунду обернулся и вижу Знахаря на полу и Чисимета, он весь красный в блок глядит – и снова к экранам. Крылья плаща поднимаются и обходят нам со сторон. Скалы им не помеха, да и сам мужик стоит не на поверхности, его ступни уходят куда-то ниже уровня скал, как в воду. Я рву вбок, и танк пролетает сквозь полу плаща – наружная температура взлетает до шестисот градусов и опять падает – теперь мы от великана сбоку. Снова он пытается нас накрыть, и снова я через огненную стену прохожу, обдирая о скалу бортовую накладку во всеми ейными лестницами и приступочками. Черт с ней – великан взмахивает рукой, танк чуть не прыгает в сторону, меч врезается в скалу. Я вижу, как камень плавится и брызжет в стороны, но меч в камне вязнет, и великан одной рукой тянет его, а другой бьет по нам кнутом. Не такой уж он и прочный, танк его порвал, хотя и с ощутимой натугой. В поле перископа начинают вспыхивать огоньки – Серчо командует, куда танцевать, я сейчас танком именно танцую между скал. Взгляд на экран – у нас тоже активность есть, молодцы Знахарь с Чисиметом! Итак, пляска смерти. Воин бьет мечом, промахивается, а пока он вытаскивает его из скалы, я успеваю занять новую позицию, приблизительно там, куда показывает Серчо. Великан шагает за нами, проваливаясь в скалы на каждом шаге; и зная, что каждый промах – это нам лишнее время на маневр, больше пугает, стараясь поймать нас на неожиданность. Как по нотам все идет: удар, промах – Чисимет молодец, да и я не бездельник – противник высвобождает оружие, я тем временем откатываюсь по Серчиным маякам, разрывая по пути кнут, потом Огненный воин нас проворно догоняет, и опять танец. Но куда Серчо тянет?! Мы же в тупике – две горки сходятся уголком, бутылка около завала, и выход великан закрывает, я уже его радостную ухмылку вижу!!! Серчо:
– Перископ закрой, на экран гляди… – а чего глядеть, нас ведь сейчас кончать будут. Не успел я перископ закрыть, только глаза отвел – и из окуляра в лицо бьет сноп белейшего света, а экран засвечен напрочь. Земля содрогается, потом еще один удар – по корпусу. В наушниках мощный треск – через броню импульс прошел, и когда секунд через десять я снова способен что-то видеть, то в перископе красный туман, все тот же, а впереди зарево, но уже совсем другой природы. Серчо возбужденно командует:
– Скорее, на полном ходу к стыку! Не бойся, там не эпицентр, остальное наша кожура выдержит!
Впереди чисто – по сравнению с тем, что было только что, только гуляют отсветы разных оттенков, и я рву с места в проход – там мрачно, оптика ничего не дает, да и от экранов толку мало, наугад иду. Танк то встает на дыбы, то валится набок, и я молюсь про себя всем здешним богам: лишь бы не опрокинуться, опрокинемся – все, никакая броня не спасет, тут больше пяти минут даже в ней нельзя быть. Свет одной уцелевшей фары вырывает то изуродованные камни, то упирается в серое небо… В общем, переползаем мы через стык, приведя в умопомрачение внешний дозиметр и получив настоятельную рекомендацию на немедленную дезактивацию корпуса. Дорога – не дорога, путь наш становится ровнее, а через два часа миновал я последние скалы. Впереди – степь, трава и редкие деревья, а на востоке уже солнце показалось – лезет, желтое, чистое, как вымытое. Я гоню коробку во всю прыть, и часам к девяти, когда нас от Мелкогорья отделяют три десятка километров, мы тормозим около небольшого озерка. Я через него три раза проехал, потом поставил режим автосторож, и все. Посидел с минутку и ползу на четвереньках в жилотсек. Там тихо, народ пристегнут к койкам.
У Чисимета лицо бледное, зубы оскалены, а глаза закрыты. У Знахаря тоже глаза закрыты, и проходит минута, прежде чем я сознаю, что он не дышит.
– Когда? – спрашиваю.
– Ночью еще, сразу после взрыва, – Пьеро говорит. – Они оба сознание потеряли. Только Чисимет, пожалуй, выберется, а он не смог.
Дрон в шлюзе натягивает скафандр, потом выходит делать приборку, а мы сидим и молчим – только слышно, как за стенкою сжатый воздух шипит. Серчо достает простыню, и мы заворачиваем Знахаря в нее, Сергей зашивает. Я беру лопату и лезу вслед за Дроном, отхожу поскорей от танка и, определившись по компасу, копаю могилу, строго с запада на восток, так у них на Побережье принято. Затем мы так же молча укладываем туда Знахаря и засыпаем, делая полукруглый холмик. Амгама, так же ни слова ни говоря – обычай ведь, хотя и прибрежный – вгоняет в землю в трех шагах от изголовья свое копье и привязывает сверху пук травы. Мы с Сергеем поднимаем винтовки в небо и делаем три выстрела – у нас тоже свои обычаи есть. Серчо зовет к танку.
Видок у коробки, конечно, тот еще. Краска обгорела, левого бортового экрана совсем нету, и видно, что траки у гусеницы на соплях держатся, а правая накладка искорежена – как фольгу в кулаке мяли да расправили наспех. Серчо заключает свои мысли вслух для всех: «Ремонт. Как Чисимет?» Чисимет уже сам вылезает из кормового люка и прикладывается в тени корпуса, но Дрон его гонит прочь – еще и рентген сейчас Чисимету не хватало. Дело есть всем, и это хорошо даже, потому что смерть Знахаря сильно задела и меня, и остальных тоже. Киснуть бы народ начал, и Серчо это осознает, а посему – Дрон с Амгамой дочищают танк, Амгама уже датчик освоил, я с Пьеро гусеницы в порядок привожу, отвлекает, надо сказать заметно, а Сергей с Серчо внутри приборы настраивают. К двум часам дня очухивается Чисимет. Он оглядывается, ощупывается, затем идет к могиле и долго стоит перед ней; а мы с Пьеро уже гусеницу натягиваем.
Серчо объявляет по внешним динамикам обед, кушать подано. Получились – поминки не поминки, но что-то похожее. Сидим, едим да разговариваем, кто что хорошего про Знахаря вспомнить может – оказывается, много кто много чего может. Чисимет, кстати, рассказал, в чем дело: чтобы отводить удары огненного меча, нужно было все силы класть, и даже больше. Счастье еще, что в коробке нашей работа Чисиметовская и Знахарская в резонансе шли – ну, тут уж наверняка наша аппаратура помогала – так что некоторое время Огненному великану было по нам попасть трудно.
Выстроившись полушарием вокруг и снизу нас идут на тех же пяти узлах эти самые моноспруты и лучатся злостью-агрессивностью. Я беру вбок – у тварей появляется еще и недовольство этим, конечно, если считать, что расшифровка эмоций верна. Но если верна – значит, двигаясь в сторону Мелкогорья, мы делаем именно то, что им нужно?
Я эти свои ощущения привожу в удобовыслушиваемый вид и выдаю на ЦП. Серчо для разнообразия холоду в ответ нагонять не стал, со мной соглашается и вводит режим повышенной готовности, а заодно и смену вахт – нужны свежие силы. Теперь Пьеро в рубке, Сергей в башне. Дрон ставит к приемным окнам гранатометов зажигательные и кислотные кассеты – жалко, что их у нас немного. Серчо на своем ЦП возится, а я помогаю Знахарю ставить защиту на главные узлы – он работает, а я на подхвате. Чисимет этого не умеет, Амгама тоже ни при чем, и оба маются, сознавая свою полную ненужность.
Танк резко ныряет носом – началось. Не стали довольствоваться моноспруты ролью конвоиров. В стеклоблок видна одна мерзкая щупальцеобразная рука, а другой иллюминатор вообще забит этой зеленью. Затем вся масса содрогается, и еще, и еще – это Серчо дал электроразряд, потом резкий хлопок – пошла граната, затем еще одна, и шипение включенных колебаний фона. Начинается буря, шквал, смерч и тайфун. Танк кидает если не как щепку, то как бревно в волнах – это точно. В блоке – то вспененная вода, то пятипалое щупальце с растекающимся по нему горящим пятном, а то кусочек неба синего в белесой дымке. Судя по всему, после гранатного залпа эта дрянь занята уже своими собственными проблемами, и эти танцы в родной стихии имеют иную цель, нежели нас развлечь таким аттракционом. А еще Сергей время от времени подбавляет огонька, и как только попадать ухитряется? Всю кассету – восемь штук – он выстреливает, прежде чем Пьеро отводит танк от места битвы. Там еще бурлит вода и мелькают неясные контуры, а вокруг нас вновь вода спокойная, только набегают нечастые тяжелые и пологие волны, и вскоре вся катавасия скрывается в дымке. До берега километров тридцать, и Пьеро поддает газу, не хочется ему удлинять водную прогулку.
Через час и берег показался. Я на ЦП посмотреть сунулся – Серчо жестом одной руки приглашает садиться, а другой разгерметизирует коробку – раскрывает цикл. А на экранах горит следующее: моноспруты вновь идут за нами, по-прежнему не огорчаясь, что до берега мы дошли. Общий фон пятнадцати единиц достиг, а впереди еще повышение прогнозируется. Теперь нам – небольшая равнинка и проход по Мелкогорью. Мы с Серчо прикидываем, что и как сделать, а потом и Пьеро к беседе подключается – подключается, правда, так сказать – только два слова за все про все произнес: «понял» и «ладно». А пока суть да дело, мы и к берегу подбираемся – он все яснее проступает в белесом тумане.
Гусеницы начинают царапать дно – Пьеро убирает водомет, и постепенно мы выползаем на сушу. В противоположность тому берегу здесь никакой растительности на берегу нет. Бурая и немного потрескавшаяся земля полого выходит из воды. Видимость метров сто, дальше просто белая муть, а в небе никакого намека на солнце. Мы отъезжаем от воды, озеро скрывается в тумане, и стоп.
Начинается приведение танка в порядок. Я снимаю уже сдувшиеся и свернувшиеся понтоны и пакую в багажник, Чисимет со Знахарем снимают наведенку – и им это явно нелегко, а Амгама, продолжая стажировку в роли нижнего чина, струей сжатого воздуха чистит гусеницы и броню. Чисимет один из обрывков щупалец подбирает, разглядывает и со Знахарем вполголоса обсуждает что-то. Я свое дело сделал и, отпросившись у Серчо, совершаю прогулку в сторону от озера. Ничего интереснее бог знает сколько лет назад засохших водорослей я не нашел, они пятнами лежат, такими же бурыми, как и земля, и рассыпаются в пыль, как только я хочу их поднять. Возвращаюсь к танку, и теперь уже вдвоем с Чисиметом идем к берегу. На ходу он мне рассказывает, к какому выводу они со Знахарем пришли:
– Я думаю, что это озеро давно уже высыхает. А эти звери в нем живут еще с тех времен, когда оно было молодым. Они могли бы стать большой силой, если бы могли действовать по своей воле и сознательно. Да и вообще, как и все случайные порождения, они думать не приспособлены…
Я перебиваю:
– А что это такое – случайные порождения?
– А так – при всяком колдовстве возможны результаты не только те, которые ты хотел, но и… – тут он подставляет мне ногу, толчок в спину, и мы лежим, уткнувшись носами в грунт, лежим за маленьким покатым бугорком, и озеро невдалеке просвечивает. Я хочу возмутиться, но Чисимет показывает мне зажатый рот – молчи, мол – а потом в сторону озера.
На границе видимости появляется темное пятно, и в тишине все яснее и яснее становится слышен шум воды – как бы бурление.
Я сообщаю об этом на танк – три раза повторил, пока поняли, до того слышимость паршивая, и в ответ приказ – действовать по обстановке, в конфликты не встревать.
Тем временем пятно принимает очертания лодки, подходящей к берегу, так сказать, на рысях. В ней сидят два краболова, один вахлак и трое коренастых мужиков с плоскими рожами, крючковатыми носами и узкими глазами. Никто из них не гребет, но тем не менее бурун перед носом внушительный, как у моторной лодки, только вот мотора не слыхать. Вот лодка скребет по дну, и вся команда выпрыгивает и волокет ее за собой. На твердой земле они ее бросают, вахлак колдует что-то, а остальные просто сидят и озираются. Потом краболовы поднимаются и бредут вдоль берега – один в нашу сторону, а другой в противоположную.
Чисимет потихоньку вытаскивает меч и укладывает его в руке поудобнее, а я беру на мушку одного из коренастых верзил – вдруг попаду! Краболов весьма спешит, вглядывается в песок, и совсем было нас минует, но в последний момент останавливается и вперяется в меня своими глазами-тарелками – мудрено не увидеть! Чисимет делает движение – и не в меру внимательный разведчик, получив удар рукояткой меча между глаз, оседает на землю, а меч все так же крутясь, продолжает полет, и через пару секунд увесисто шлепается опять же рукоятью в протянутую ладонь Чисимета.
Издалека раздается возбужденный крик – другой краболов нашел наши следы. Коренастые поднимаются и на обезображенном до неузнаваемости общем языке зовут нашего, ныне покойного, соседа. Ответа, само собой, нет, и один из оравших идет в нашу сторону, мы с Чисиметом принимаемся было отползать, но это оказывается ни к чему. Озеро вспучивается, и оттуда появляется моноспрутовское щупальце, он захватывает краболова и ползет обратно в маслянистую воду. Коренастый, увидев эту картину, задает очень резвого драпака в сторону остальной группы, а мы, не ожидая дальнейшего развития событий, отползаем, а потом и в рост бежим.
Танк уже в полной готовности, на крыше сидит Дрон с винтовкой, в прицел окрестности обозревает и всем своим видом выражает готовность умереть-но-не-сдаться. Забираемся в танк, я докладываю факты, а когда начинаю измышления относительно что к чему, Серчо меня перебивает: пусть, мол, лучше Чисимет скажет, у него меньше слов на тот же объем смысла уходит. Итак, объяснение:
– Я думаю, что этот отряд, узнав, что мы собираемся идти через озеро, решил в Орогоччу с нами не связываться. Орлы перебросили их до берега, там они украли или купили лодку, но нас догнать не смогли. Я думаю что лодку эти, рукастые толкали: заметьте, что спрут утащил только убитого краболова, а живого не тронул!
Серчо переваривает сообщение и говорит:
– Пьеро! Давай-ка до стыка Мелкогорья с Орогоччу, ну, словом, до лабиринта этого, самый полный возможный ход. Пусть эти ребята попотеют, если уж так хотят нас догнать.
Пьеро не заставляет себя упрашивать и рвет так, что я налетаю на Серчо, Серчо на Амгаму, и все вместе – на Знахаря. Затем еще один рывок, такой же сильный, но в другую сторону, и все происходит наоборот. Теперь вся пирамида на мне, а я животом на каком-то очень неудобном выступе передней стенки. Я пытаюсь выдавить из себя какое-нибудь ругательство, но следует еще один дерг, третий, и все теперь вроде идет как надо. Возмущенный Серчо испрашивает причину. Получив ответ, выводит на ЦП-вский экран запись обзора заднего сектора в момент неудачного старта. История, оказывается, была такая: вот Пьеро дает газу – гусеницы секунду стоят на месте, пока мощность растет, потом рывок – гусеницы пошли, а из-под них в поле зрения входят разодранные водоросли – ничего себе, сухая растительность! И еще длинные космы – видимо, к днищу прилепившиеся. Затем они натягиваются – это второй рывок, и рвутся – третий. Серчо включает колебания на максимальную амплитуду – и уже не в записи, а в реальности из-под нас валятся комья этих самых водорослей…
– Всем ясно? – спрашивает наш командир. – Долго здесь стоять нельзя, да и недолго тоже нежелательно.
Амгаме неясно. Чтобы он уяснил связь изображения с событиями пятиминутной давности, приходится опять объяснять про стеклянный глаз, железную память и прочие составные части видеосистемы. Чисимет тоже внимательно слушает, повторение – мать учения, а Знахарь сидит и всем своим видом превосходство свое показывает. Он-то это еще в первые годы знакомства с нашими усек, и теперь воображает.
Дело к вечеру идет, и по всем часам уже должно начать темнеть, но никаких признаков нет, только дымка сгустилась и стала красноватой. Танк прет километрах на пятидесяти в час, кидает нас неслабо, несмотря на сравнительно ровную землю, а вернее, глину – по-прежнему безжизненную и сухую. Ужин в таких условиях невозможен, и поэтому жуем всухомятку по способности, кто как. Амгама по ходу еды высказывает мысль, что коренастые мужики из лодки и есть те самые орки, по описаниям похожи – я не против, пусть будут орки.
До стыка Мелкогорья с Орогоччу осталось километров двадцать пять, совсем пустяк, скоро начнется скальный лабиринт. Свет за стеклоблоком уже откровенно красный, и видно вдаль максимум на полторы сотни метров. Чисимет и я лезем на крышу, предварительно пристегнув страховку к скобам. Воздухом, значит, дышать – выдержал я такого дыхания минут десять и вниз решил. Только полез – поддает мне под копчик крышкой люка, затем танк кренится – а дорога-то ведь ровная! Пьеро тормозит, но тряска продолжается, а ветер в ушах стих – грохот слышен, навроде того, как на товарной станции состав с места неаккуратно рвет. Здесь только звук поглуше, не такой металлический. Землетрясение, что ли? Оно, родимое, последний раз я его ощущал год назад, около Красного. Мне хочется соскочить с танка и бежать куда глаза глядят, но страховка охлаждает мои попытки, а пока я соображаю что к чему, катаклизм как отрезало, тишь да благодать, да красный туман повсюду. Коробка ползет на малой скорости – молодец Пьеро, не забыл, что останавливаться нельзя. Я наконец-то залезаю внутрь, а Чисимет остается – сам как-то сказал, что в четырех стенах он себя чувствует как в ловушке, посидел – хватит. В отсеке народ уже по койкам разместился, но спать никто не думает. Пьеро снова скорость набрал, что тоже не способствует расслаблению и отдыху. Правда, это ненадолго. Начинаются сопочки, горочки, камешки, и между ними лавировать надо. Мелкогорье началось. Я так понимаю, что раньше это была скальная страна, которую медленно и спокойно засыпало озерными осадками, а потом и вода уходить стала. И результат – ровная поверхность, из которой торчат острые скалы, я так полагаю – вершины. Горки мелкие, но крутые, и через них нам никак не перевалить, но между проехать можно. Пьеро ведет к стыку – там есть проход узкий да извилистый, у нас его остряки Магеллановым проливом обозвали, через него только и можно отсюда выйти, а иначе – крюка давать в неделю длиной. Сопочки вокруг все гуще и гуще, и под гусеницы уже и рытвины да канавы попадаются, качка килевая и бортовая, но народ потихоньку засыпает – какая-никакая, а привычка есть, и мне это тоже удается, хотя голова и мотается по всей подушке. Конечно, не по-настоящему заснул, но хоть что-то. Иногда сквозь дремоту слышны чертыхания Дрона – он сейчас на ЦП засел, да трансляцию забыл отключить, и теперь все его излияния разносятся по коробке как нечто архиважное. Это продолжается часа три-четыре, а потом остановка, и Дрон объявляет общий подъем. Я первым выползаю на крышу и созерцаю безрадостную картинку: слева от нас здоровенная сопка, и справа две тупиком и долинка между ними. Сзади колея, а спереди – нагромождение обломков скал, самый маленький из которых – с два наших танка. Нагромождение перегораживает дорогу напрочь. Красное туманное сияние не дает ничего разглядеть, кроме ближних окрестностей. Приехали. Танк вздрагивает и начинает ползать взад-вперед, а на крыше уже все в сборе – даже Серега из башни вылез, он там в ремнях спал. И так все стоим, все одинаково созерцаем стенку, но с разными чувствами. Чисимет с Амгамой спокойны, Знахарь на лице явный страх имеет, а остальная команда – разные оттенки мрачности. Серчо плюет вниз на землю, а потом еще раз, но второй плевок не долетает и шмякается об крышку люка – хороший такой плевок, смачный, густой. Знахарь не выдерживает – его беспокоит вовсе не завал:
– Плохо здесь! – говорит. – Тут колдовство идет, могучее и страшное, оно не для нас, оно еще для кого-то тут сделано!
Чисимет тоже уже не спокоен – все пытается что-то вспомнить и все никак не может. Серчо на него внимания не обращает, думает о своем и посылает меня с Амгамой слазить по левой горе, посмотреть, далеко ли завал тянется, а Сергея со Знахарем ожидает похожая прогулка, но справа. Амгама волокет самодельное копье, я винтовку, и лезем. Карабкаться по этим кручам дело весьма трудное, но через полчаса мы уже на гребне, а через час – на той стороне. Этот самый завал перекрыл, и очень умело, самый выход из лабиринта, дальше – я карту точно помню – горки да скалы гораздо свободней разбросаны. На два десятка километров их всего осталось, а потом – Средне-Верхняя равнина начинается. Но путь к ней намертво перегородила баррикада, такое впечатление, что взяли кусок горы, размололи в ступке и сюда высыпали; и всего-то три-четыре сотни метров, но непроходимых абсолютно. Я собираюсь повернуть назад, но тут Амгама взвизгивает и хватает меня за руку. Я слежу за его взглядом, и мне тоже хочется визжать и хвататься за что-нибудь надежное. Красный светящийся туман впереди нас явственно стекается и стягивается, принимая форму огромной трубы или, точнее, цилиндра неправильного, метров шести в диаметре, и эта конструкция, постепенно ускоряясь, несется мимо нас, совершенно беззвучно. Такую картину, наверно, видит муравей, когда мимо него змея проползает. Змея проносится мимо нас в багровую полутьму, а потом – тут уж и я за Амгаму схватился – на хвосте этой колбасы оказывается что-то вроде человеческой кисти – если остальное за руку принять. Только размеры непропорциональные – ладонь уже не видна, а пальцы все мимо нас текут. Амгама совсем раскис, и мне тоже нехорошо – слава богу, исчезает из виду образование сие. Я с танком попытался связаться – сплошные помехи. Тоже подъему духа не способствует. Дорисовал я кое-как план нашей стороны, и назад поскорей. Амгама даже на ходу крупной дрожью дрожать ухитряется, один раз чуть не свалился из-за этого. Танк по-прежнему ерзает на месте, уже колею накатал, и к нему подходят одновременно с нами Сергей со Знахарем. Они тоже поднапуганы малость, ладонь с пальцами у них прямо на глазах формировалась. Между прочим, вокруг темнее стало – как будто на эту руку туман стекся, а нового не прибавилось. Серчо смотрит кроки, потом лезет в танк и сидит там с полчаса, и наконец через динамик распоряжается:
– Дрон, сейчас залезешь ко мне, я тебе распечатаю с экрана схему – разберешь? Потом ранец возьми, и положишь там, где указано. Радиоподрыв сейчас не сработает, так что ставь часовой механизм на пять утра – чтоб с запасом отойти смогли.
Дрон лезет к Серчо, появляется – в руке планшетка, за спиной ранец – головка от противодраконовской ракеты; ну что ж, она эту баррикаду разворотить способна, если грамотно положить. Он уходит в сторону завала, а мы стоим, тихонько впечатлениями обмениваемся, и тут откуда-то сзади подбегает Чисимет и просит повторить все, что мы видели, еще раз. Повторяю – он в смятении, хотя и старается держаться ровно.
– Внимание, – говорит он с крикливыми интонациями, – все слушайте! Этот туман красный – не туман! Такой туман стоит в подземных глубинах, и он может принимать образ огненного воина, если его потревожить или заставить колдовством. Вы его не сможете убить из своих орудий, у нас с ними могут бороться только трое самых могучих магов, а я даже не знаю, как это делается! Они знают, а я – нет!
Словно подтверждением этой информации на границе поля зрения на западе проносится неясной формы пылающая багровым масса, а вокруг становится еще темней. Серчо командует:
– Всем в танк! Алек – охлаждение и регенераторы, Сергей – пассивная защита, Чисимет, Знахарь, мозгуйте, как поставить защиту активную. Амгама – пристегнуться к койке и никому не мешать!
Я запрыгиваю в верхний люк, а командир лезет в кормовой. Внутри суматоха, и пока я привожу систему жизнеобеспечения в готовность, меня раза три оттирают от конденсаторной стойки. Серчо орет в микрофон, но до Дрона докричаться не может, радио вязнет как в вате. Я меняю Пьеро – он тоже пристегивается к койке и сдержанно осведомляется – нам что, сейчас плохо будет?
– Даже очень, – отвечаю я, а сам экраны выставляю в самые нужные сейчас режим-комбинации температур, рельефа и активности. Активностный фон, кстати, вокруг нас до пяти единиц упал, но зато километрах в пяти от нас – концентрация: компьютер предупреждает, что при приближении к ней хоть немного датчики уйдут в зону нечувствительности – мне бы его заботы! Появляется Дрон – дело сделано, идет как на прогулке, Серчо орет ему: «быстрей, бегом!» Дрон бежит, сначала нехотя, а как на западе зарево полыхнуло, так и всерьез, как стометровку рванул. Добежал, на экран ЦП глянул и без лишних слов в башню полез, а у Серчо рядом Сергей на подхвате. Я со своего места задраиваю все дыры и снимаю управление с автопилота. Серчо говорит:
– Я тебе на экран и на диоды в перископе давать сигналы буду, куда и сколько ехать, а ты сам соображай, как это сделать!
Я киваю головой – хотя это лишнее, Серчо меня все равно не видит – а сам прислушиваюсь к звукам во внешних микрофонах. Слышны мерные погрохатывания, и концентрация приближается – датчики уже заявили о своей неспособности что-либо брать. По указанию Серчо трогаюсь и качу назад, потом поворачиваю – а с запада уже надвигается зарево огненно-красное. На то место, где мы стояли, вкатывается огненная туча, я опускаю фильтр и вижу огромного мужика в пылающем плаще до земли, с кнутом пламени в одной руке и мечом – тоже огненным – в другой. Он стоит, глядя на нас, прямо как в глаза мне, своими кольцевыми языками пламени в глазницах, и я перевожу глаза на экран. Сзади стон – я на секунду обернулся и вижу Знахаря на полу и Чисимета, он весь красный в блок глядит – и снова к экранам. Крылья плаща поднимаются и обходят нам со сторон. Скалы им не помеха, да и сам мужик стоит не на поверхности, его ступни уходят куда-то ниже уровня скал, как в воду. Я рву вбок, и танк пролетает сквозь полу плаща – наружная температура взлетает до шестисот градусов и опять падает – теперь мы от великана сбоку. Снова он пытается нас накрыть, и снова я через огненную стену прохожу, обдирая о скалу бортовую накладку во всеми ейными лестницами и приступочками. Черт с ней – великан взмахивает рукой, танк чуть не прыгает в сторону, меч врезается в скалу. Я вижу, как камень плавится и брызжет в стороны, но меч в камне вязнет, и великан одной рукой тянет его, а другой бьет по нам кнутом. Не такой уж он и прочный, танк его порвал, хотя и с ощутимой натугой. В поле перископа начинают вспыхивать огоньки – Серчо командует, куда танцевать, я сейчас танком именно танцую между скал. Взгляд на экран – у нас тоже активность есть, молодцы Знахарь с Чисиметом! Итак, пляска смерти. Воин бьет мечом, промахивается, а пока он вытаскивает его из скалы, я успеваю занять новую позицию, приблизительно там, куда показывает Серчо. Великан шагает за нами, проваливаясь в скалы на каждом шаге; и зная, что каждый промах – это нам лишнее время на маневр, больше пугает, стараясь поймать нас на неожиданность. Как по нотам все идет: удар, промах – Чисимет молодец, да и я не бездельник – противник высвобождает оружие, я тем временем откатываюсь по Серчиным маякам, разрывая по пути кнут, потом Огненный воин нас проворно догоняет, и опять танец. Но куда Серчо тянет?! Мы же в тупике – две горки сходятся уголком, бутылка около завала, и выход великан закрывает, я уже его радостную ухмылку вижу!!! Серчо:
– Перископ закрой, на экран гляди… – а чего глядеть, нас ведь сейчас кончать будут. Не успел я перископ закрыть, только глаза отвел – и из окуляра в лицо бьет сноп белейшего света, а экран засвечен напрочь. Земля содрогается, потом еще один удар – по корпусу. В наушниках мощный треск – через броню импульс прошел, и когда секунд через десять я снова способен что-то видеть, то в перископе красный туман, все тот же, а впереди зарево, но уже совсем другой природы. Серчо возбужденно командует:
– Скорее, на полном ходу к стыку! Не бойся, там не эпицентр, остальное наша кожура выдержит!
Впереди чисто – по сравнению с тем, что было только что, только гуляют отсветы разных оттенков, и я рву с места в проход – там мрачно, оптика ничего не дает, да и от экранов толку мало, наугад иду. Танк то встает на дыбы, то валится набок, и я молюсь про себя всем здешним богам: лишь бы не опрокинуться, опрокинемся – все, никакая броня не спасет, тут больше пяти минут даже в ней нельзя быть. Свет одной уцелевшей фары вырывает то изуродованные камни, то упирается в серое небо… В общем, переползаем мы через стык, приведя в умопомрачение внешний дозиметр и получив настоятельную рекомендацию на немедленную дезактивацию корпуса. Дорога – не дорога, путь наш становится ровнее, а через два часа миновал я последние скалы. Впереди – степь, трава и редкие деревья, а на востоке уже солнце показалось – лезет, желтое, чистое, как вымытое. Я гоню коробку во всю прыть, и часам к девяти, когда нас от Мелкогорья отделяют три десятка километров, мы тормозим около небольшого озерка. Я через него три раза проехал, потом поставил режим автосторож, и все. Посидел с минутку и ползу на четвереньках в жилотсек. Там тихо, народ пристегнут к койкам.
У Чисимета лицо бледное, зубы оскалены, а глаза закрыты. У Знахаря тоже глаза закрыты, и проходит минута, прежде чем я сознаю, что он не дышит.
– Когда? – спрашиваю.
– Ночью еще, сразу после взрыва, – Пьеро говорит. – Они оба сознание потеряли. Только Чисимет, пожалуй, выберется, а он не смог.
Дрон в шлюзе натягивает скафандр, потом выходит делать приборку, а мы сидим и молчим – только слышно, как за стенкою сжатый воздух шипит. Серчо достает простыню, и мы заворачиваем Знахаря в нее, Сергей зашивает. Я беру лопату и лезу вслед за Дроном, отхожу поскорей от танка и, определившись по компасу, копаю могилу, строго с запада на восток, так у них на Побережье принято. Затем мы так же молча укладываем туда Знахаря и засыпаем, делая полукруглый холмик. Амгама, так же ни слова ни говоря – обычай ведь, хотя и прибрежный – вгоняет в землю в трех шагах от изголовья свое копье и привязывает сверху пук травы. Мы с Сергеем поднимаем винтовки в небо и делаем три выстрела – у нас тоже свои обычаи есть. Серчо зовет к танку.
Видок у коробки, конечно, тот еще. Краска обгорела, левого бортового экрана совсем нету, и видно, что траки у гусеницы на соплях держатся, а правая накладка искорежена – как фольгу в кулаке мяли да расправили наспех. Серчо заключает свои мысли вслух для всех: «Ремонт. Как Чисимет?» Чисимет уже сам вылезает из кормового люка и прикладывается в тени корпуса, но Дрон его гонит прочь – еще и рентген сейчас Чисимету не хватало. Дело есть всем, и это хорошо даже, потому что смерть Знахаря сильно задела и меня, и остальных тоже. Киснуть бы народ начал, и Серчо это осознает, а посему – Дрон с Амгамой дочищают танк, Амгама уже датчик освоил, я с Пьеро гусеницы в порядок привожу, отвлекает, надо сказать заметно, а Сергей с Серчо внутри приборы настраивают. К двум часам дня очухивается Чисимет. Он оглядывается, ощупывается, затем идет к могиле и долго стоит перед ней; а мы с Пьеро уже гусеницу натягиваем.
Серчо объявляет по внешним динамикам обед, кушать подано. Получились – поминки не поминки, но что-то похожее. Сидим, едим да разговариваем, кто что хорошего про Знахаря вспомнить может – оказывается, много кто много чего может. Чисимет, кстати, рассказал, в чем дело: чтобы отводить удары огненного меча, нужно было все силы класть, и даже больше. Счастье еще, что в коробке нашей работа Чисиметовская и Знахарская в резонансе шли – ну, тут уж наверняка наша аппаратура помогала – так что некоторое время Огненному великану было по нам попасть трудно.