Страница:
– Это атака! – крикнул он и кинулся к выходу. Но дорогу ему перегородил Абаджиевич.
– В чем дело? – грозно спросил он.
– Это атака, – уже тише, но все так же взволнованно пояснил американец. – Магнитные снаряды, после них будет удар боевыми. Надо в укрытие!
– Наш американский друг… – начал Ахмед Ойих, но закончить речь не успел. Подвесные блоки неуправляемых снарядов у шедших следом за Корсаром Казака и Деда были снаряжены уже не магнитными, а обычными, осколочно-фугасными ракетами. Поскольку Хомяк, самолет которого нес снаряды, изначально предназначенные для зениток, в погоне за последним «миражем» ушел слишком далеко, обезвреживать две «Шилки» рядом с отелем пришлось именно этой паре. Два залпа раздались почти одновременно, и городская площадь утонула во взметнувшемся пламени и дыме. В воздух взлетели исковерканные тела солдат, на этот раз не спешивших укрыться, клочья разодранной обшивки бронетехники, каменные осколки зданий и отсеченные металлом ветки многострадальных тополей, росших по периметру площади.
Самолеты, добавив к грохоту взрывов грохот своих двигателей, унеслись прочь, оставив дымящиеся воронки. Одна самоходная установка была накрыта прямым попаданием, взрыв залетевшего в боевое отделение снаряда превратил ее в подобие консервной банки, взорвавшейся в костре у незадачливого туриста. Вторая «Шилка» была как будто цела, но из моторного ее отсека поднимались к небу коптящие языки пламени. Штабной бронетранспортер подполковника Абаджиевича буквально разорвало на несколько крупных и множество мелких кусков. Изуродованные трупы лежали по всей площади, и тут же валялась перевернутая полевая кухня – похлебка из нее неторопливо стекала через туловище мертвого кашевара на асфальт.
Автобусу повезло больше – взрывной волной его только отбросило к стене отеля, и так он и замер в накренившемся состоянии. Бронированные стекла покрылись густой сеткой трещин и даже вогнулись внутрь, но выдержали, а на размалеванных камуфляжем боках появились несколько вмятин и пара пробоин, но осколки, проделавшие их, потеряли на это большую часть энергии и потому серьезных разрушений внутри не произвели. Однако многое из того, чем щедро был набит «неоплан» Абаджиевича, не было как следует закреплено и послетало со своих мест. Съехавший стол разбил экран напротив, и разлетевшееся стеклянное крошево изрезало лицо одной из девушек. Стойка со связной аппаратурой раздробила ногу другой операторше, и девушка от болевого шока потеряла сознание. Ненадолго потерял сознание и Сидней Милсон, на которого навалился сам Абаджиевич, а на них обоих сверху обрушилось все с полок «зоны психологической разгрузки». Смешивавшееся в лужу содержимое разных бутылок постепенно наполняло автобус непередаваемым ароматом. Именно этот аромат и привел американца в чувство, и первое, что он услышал и увидел, – это грубая брань и нелепые движения подполковника, пытавшегося подняться на ноги. Хватаясь за что попало, подошел окровавленный Ахмед Ойих, сильным движением руки он помог Абаджиевичу и повернулся в сторону выхода, будто забыв об американце. Все еще плохо соображавший Милсон кое-как встал на ноги и поплелся вслед за ними, поминутно подскальзываясь на накренившемся полу. Под ногами хрустели осколки, и где-то в глубине салона уже трепетали языки пламени – еще хилые и робкие, но уже заполнявшие автобус запахом горелой синтетики.
Ахмед Ойих, неглубокую царапину на щеке которого уже успели перевязать, мягким голосом предложил вспороть трусам животы и повесить всех за ноги на стволах их же установки, но обычно крутой на расправу Абаджиевич вдруг воспротивился:
– А кто тогда стрелять будет? Это последняя команда, хоть как-то умеющая работать на «Шилке»! Нет, я поступлю по-другому. – и с этими словами Абаджиевич повернулся к очередному капралу, подбежавшему с докладом.
Реквизированный на ближайшей стройке самоходный телескопический кран осторожно поднял заднюю часть автобуса над землей, «неоплан» опасно закачался, опираясь одним колесом о траву, и тяжело перевалился на второе. Внутри его что-то звучно перекатилось. Двигатель крана заурчал громче, и корма автобуса начала медленно опускаться. Стоящий рядом Абаджиевич, удовлетворенно кивнув, обратился к Милсону:
– Ну вот, скоро мои ребята пригонят люд ей, и они быстренько восстановят все, что можно восстановить. Девчонок новых тоже здесь найдем, а вот аппаратуре вашей хваленой, похоже, пришел конец. Так что, мистер Милсон, надо будет затребовать новый комплект. Я составлю список, а вы его, когда связь будет восстановлена, перешлете.
Американец безучастно кивнул, отметив про себя, что, конечно же, Абаджиевич получит и новый комплект, и все, что пожелает.
Тем временем помятый автобус утвердился на всех своих шести колесах, и пожилой крановщик заглушил двигатель. В знак особой признательности за хорошо выполненную работу надзиравший за ним в кабине солдат его отпустил, всего лишь ткнув прикладом в ребра.
Когда дизель умолк, стал слышен другой звук, тарахтящий и негромкий, доносящийся откуда-то сверху. Абаджиевич сначала просто задрал голову, потом схватился за бинокль, его примеру последовали и оба советника.
Высоко в небе маячил силуэт маленького самолетика с длинными, чуть скошенными назад крыльями. Когда он разворачивался, на солнце блеснул круг винта, расположенного за хвостом.
– Это еще что такое?! – возмутился подполковник.
– Беспилотный разведчик, – равнодушно пояснил Милсон.
– Сам вижу! – огрызнулся Абаджиевич. – Но какого он тут делает?! Или ваше командование считает необходимым контролировать мои действия еще и с неба?
– Если эфенди позволит, – вступил в разговор араб, – то, по моим скромным познаниям, этот аппарат называется «колибри», самолеты этого типа сконструированы в фирме «Яковлев» и производятся в Москве.
– Сербы! – заорал подполковник на всю площадь. – Сбить! Сто долларов тому, кто собьет эту штуку!
– Ваша щедрость, подполковник, беспредельна. Рискну предположить, что за сбитый истребитель-бомбардировщик вы бы не пожалели и ста пятидесяти.
Абаджиевич побагровел, но сдержался и произнес, копируя приторные интонации и обороты араба.
– Уважаемый Ахмед, я очень ценю вашу поддержку в трудную минуту. Но иногда вы проявляете излишнюю чувствительность в отношении моих распоряжений. Кстати, рискну вам напомнить, что совсем недавно вы язвительно проходились по поводу неоправданных затрат на бронирование автобуса, которое спасло нам жизнь.
Подполковник выразительно кивнул на выдержавшие удары осколков стекла «неоплана»:
– А, между прочим, деньги на это взялись в том числе и из сэкономленного премиального фонда. Так что… э… как там у вас принято выражаться – загоните верблюда вашего пренебрежения в табун благоразумия.
Теперь настала очередь Ахмеда Ойиха промолчать. А услышавшие приказ солдаты развили бурную деятельность – сначала в небо ударили автоматные очереди, затем за домами загрохотали установленные на танках крупнокалиберные пулеметы. Но «колибри», как заговоренный, продолжал свой полет на высоте примерно двух километров и, как бы надсмехаясь над противником, весело покачивал крыльями.
Но вот стрекот его двигателя заглушил рев танкового – на площадь выкатился Т-64. Его командир высунулся из открытого люка башни по пояс, осматривая местность. Наверное, он что-то увидел и, перегнувшись вниз, скомандовал водителю.
На ходу поворачивая башню, танк подъехал к крутому берегу ручья и, опустив нос, как будто попытался туда нырнуть. Но глубины оказалось недостаточно, и, лишь чуть-чуть замочив переднюю часть корпуса, Т-64 замер почти вертикально, а развернутая назад башня устремила пушку в небо. Гулко прогремел выстрел, рядом с воздушным разведчиком вспухло облако разрыва. Второй выстрел оказался более удачным – видимо, взрывной волной самолетик отшвырнуло в сторону и он закувыркался в воздухе. Хорошо продуманная аэродинамика сделала свое дело, и вскоре «колибри» вновь обрел устойчивость, но что-то все же случилось с системой управления – самолет теперь, опускаясь, крутился на одном месте, то вздирая нос к небу, то снова опуская его вниз. В бинокль было заметно, как время от времени он пытается выправиться, но оператору, сидящему где-то в сотне километров отсюда, ничего не удавалось сделать с поврежденным самолетом, и когда тот опустился настолько, что можно было невооруженным глазом рассмотреть короткие узкие полоски элеронов на его крыльях, неведомый оператор сдался.
На месте «колибри» мелькнула яркая вспышка, во все стороны разлетелись обломки, волоча за собой дымные хвосты. Через секунду донесся и звук взрыва заряда самоликвидации, а еще через несколько по площади простучал короткий дождь обломков, одним из которых серьезно ранило какого-то солдата.
Танк же взревел мотором, выпустив из выхлопной трубы густое чадное облако, выполз обратно, попутно обрушив гусеницами бетонную облицовку ручья, и подъехал прямо к подполковнику. Из люка выскочил молодой смуглый командир с одиноким риббончиком на погонах и отдал честь Абаджиевичу Тот хлопнул парня по плечу и, покопавшись в кармане, вручил ему смятую купюру, сказав при этом:
– Здорово придумано, лейтенант… Нет, старший лейтенант! Как это ты так догадался?
– Не я догадался, господин подполковник. Я в детстве много читал немецких военных мемуаров про Восточный фронт. Немцы так боролись с русскими штурмовиками…
– Немцы? Ну что ж, опыт наших старых врагов пусть теперь послужит великому делу народа Боснии! – торжественно произнес Абаджиевич, и добавил уже обычным, командирским тоном: – Свободен! – после чего обратился к арабу: – Скажите, Ахмед, а что еще вы знаете про этот разведчик? В смысле можно ли на нем какую-нибудь бомбу прислать и далеко ли сидит тот, кто управляет этой машинкой. И главное – она успела что-нибудь передать или нет?
– Я вижу, что ишак осторожности неподвластен плети гордости? А если я посоветую вам отправить овцу вашей глупости на бойню неизбежности?
– Ладно-ладно. Я извиняюсь за свою… пародию. И все же хотел бы услышать ответ на свой вопрос.
– Ну что ж, я могу удовлетворить ваше любопытство. Оператора вы вряд ли теперь поймаете, ибо пост управления может быть расположен, к примеру, в ста восьмидесяти километрах… Это если нет второго такого аппарата, работающего как ретранслятор. А коли есть, управление можно осуществлять хоть из Италии. Бомбу он принесет вряд ли, смысла нет. А вот передать… Если исходить из худшего, то эта хитрая птица способна передавать все, что увидела, практически в тот же момент.
– А увидела она, что налет, при всей его внезапности, не нанес моей бригаде смертельного ущерба, – размышлял вслух подполковник. – Значит, следует ждать повторения? Прекрасно! Мистер Милсон, я попрошу у вас рекомендаций по размещению нашей последней зенитной установки.
– Вы уже спрашивали мои рекомендации, когда только вошли в город. И наплевали на них. Результаты налицо.
– Тогда была другая обстановка, мистер Милсон! – взорвался Абаджиевич. – Вы кто? Советник? Вот и делайте свою работу. Ответственность в любом случае лежит на мне, следую я вашим советам или нет. И если ваши хваленые ЦРУ и военная разведка неспособны прощупать сербов на предмет наличия у них боевых самолетов, то при чем здесь я? Итак, я жду?
– Хорошо. Зенитную установку надо ставить в районе монастыря… Вернее, того, что от него осталось. Там она будет трудноуязвима, у нее появится достаточно хороший сектор обстрела. Первоначальная ориентировка в сторону долины. Кроме того, нужно выслать несколько передовых постов с рациями – если не осталось средств радиообнаружения, пусть следят за воздухом визуально. И когда будет связь, я попробую вызвать «хокай» с авианосца.
– Идет. Только вот что, конкретным расположением установки займетесь вы сами. Сейчас она сюда подъедет… А, вот уже.
Лязгая гусеницами по уже порядком разбитому асфальту, к отелю подъехала «Шилка», и высунувшийся в люк командир расчета доложил о прибытии. Абаджиевич, отправляя к нему Милсона, услышал, как советник-араб пробурчал себе под нос:
– Неисповедимы пути Аллаха. Струсивший в бою солдат, неизвестно почему оставленный командиром без наказания, даже ленится выйти к нему для доклада.
– Он бы вышел, – вступился за зенитчика подполковник. – Но не может. Я приказал приковать весь расчет к машине.
– Цепями?
– К сожалению, цепей не нашлось, приклепывали стальным тросом. Думаю, теперь они будут драться как львы. И с воздушным противником, и с наземным.
Ахмед Ойих с неожиданным уважением посмотрел на командира бригады.
– Абаджиевич-эфенди! – сказал он уже без всякого сарказма. – Я редко хвалю вас, но сейчас вынужден признать: ваше решение оказалось весьма разумным. Я откровенно восхищен вашей новой идеей…
– Какая она, к черту, новая, – сумрачно бросил Абаджиевич, которого, казалось, вовсе не обрадовала похвала араба. – Я еще три года назад приказы однажды перед атакой заварить люки у всех своих пяти танков. Селение, которое сербы превратили в опорный пункт, мы тогда взяли не потеряв ни одной машины, но зато шальным снарядом разбило грузовик с ремонтниками, и пока новый аппарат не достали, мы так и сидели, как помидоры в жестянке.
– Вы… И вы тоже?
– Я бы не посылал в бой своих солдат, если бы не был готов выдержать те же испытания, что и они! – с пафосом воскликнул Абаджиевич, и вдруг разоткровенничался: – К тому же, если бы я не выиграл тот бой, меня бы расстреляли перед строем. Так что я тогда ничем особенно не рисковал, но… видели бы вы, какими глазами смотрели на меня солдаты!
Массив Шар-Планина – Зворник. Второй вылет Сразу после посадки Казак отправился в душ, где уже плескались двое пилотов, а еще через несколько минут к ним присоединился и Корсар, садившийся последним. Настроение у всех было приподнятым – все говорили и смеялись громче обычного, обсуждая детали недавнего боя.
Шутка ли! Завалить всухую, за один вылет шесть современных истребителей – такой результат, конечно, не претендует на запись в Книге рекордов Гиннесса, но и заурядным его назвать тоже никак нельзя. Дед силился вспомнить нечто подобное, но не сумел. Да, конечно, над джунглями Вьетнама сбивали и по шесть, и по десять самолетов в день, но разными эскадрильями, в разных местах… Даже Хомяк, с довольным кряхтеньем потирающий мочалкой объемистый живот, и тот выказывал явные признаки довольства, и даже предложил как следует отметить его сегодня вечером.
Предложение всем понравилось, а Дед так высказался в том смысле, что и вечера-то ждать не надо. Это тоже было принято с энтузиазмом, но неожиданно прямо на выходе из раздевалки Корсара подхватил под локоть Ян Шелангер, и они отправились в «красный уголок».
Зайдя в комнату к Деду, где уже вовсю шли приготовления к празднеству, Корсар с ходу громко произнес:
– Отставить!
Взгляды собравшихся обратились к нему, а Казак так и застыл посреди комнаты со стулом в руках.
– Значит так, праздновать будем вечером, а сейчас нам предстоит кое-что доделать там, в Зворнике. Вот, смотрите!
Корсар выложил на стол несколько больших листов бумаги, похожих на скверные ксерокопии. Однако цветные пометки на них акцентировали внимание на главном, и Дед, глянув туда, даже воскликнул:
– Ага, вот я куда попал!
– Ничего не скажешь, чисто сработано, – согласился Хомяк, разглаживая снимок руками. – Как же это они сняли? Со спутника такого не сделаешь, да и откуда у них спутник… Впрочем, неважно. Так… Так… Ага, а я как раз промазал, вот черт! – воскликнул он, разглядывая скопление техники, куда посылал одну из управляемых ракет. Оказалось, его грозный снаряд достал всего-навсего бронетранспортер, а вовсе не тяжелый танк.
– В воздухе победа полная, – заключил Корсар, – а по наземным целям надо бы провести еще один вылет.
– «Чебурашку» больше поднимать не будем, мало ли что. Ориентироваться придется по этим снимкам и потом уже на месте – не думаю, чтобы они там сразу же устроили передислокацию. Десять минут на приведение себя в порядок, потом проверка готовности самолетов, и вылет через… Словом, как управимся. Подвеска – НУРСы и по паре Р-73. Повстречать американцев в воздухе здесь проще простого…
Было видно, что до цели осталось около двадцати километров, иначе говоря, чуть меньше двух минут полета. Пора было переходить на снижение и приготовиться к атаке.
Казак включил автоматический прицел и услышал команду Корсара:
– Хомяк, со мной к площади, Дед с Казаком – монастырь и вокруг него.
«Ага, там около монастыря несколько бронированных целей, судя по тому снимку – танки. Сейчас мы им устроим утро священной войны, а заодно и день с вечером!» – Казак наконец вспомнил название вражеской бригады и, отбросив лишние мысли, уставился через прицел на увеличивающиеся темно-зеленые коробочки возле развалин обители Святого Саввы. Такие безобидные на вид коробочки…
Следом за идущим впереди справа Дедом Казак нажал на гашетку и увидел уносящиеся из-под крыльев своей машины дымные трассы ракет. В тот же миг истошно запищал индикатор радиолокационного облучения, и из самого центра каменного крошева, в которое превратились хозяйственные постройки монастыря, к «сухим» потянулись ярко-оранжевые трассы зенитных снарядов. Проносясь над развалинами. Казак в какое-то мгновение увидел внизу зенитную установку, яркие вспышки выстрелов которой напоминали огонь сварки, и, уже уходя вверх, бросил самолет в размашистую «бочку». Про такое исполнение фигуры – когда самолет не вращается, будто насаженный на невидимую ось, а описывает в небе чуть ли не спираль – инструкторы училища презрительно говорили:
«Это не бочка, а кадушка», – но сейчас оно помогало уйти от 23-миллиметровых снарядов «Шилки».
«Удастся ли? – мелькнула лихорадочная мысль, и тут же, ощутив легкое сотрясение самолета, Казак подумал: – Похоже, нет. Или это просто болтанка?» Сигнал звукового информатора с поэтичным названием «Трель синицы», а на самом деле больше напоминавший пищание динамика ручной видеоигры, подсказал, что это была не болтанка. Одновременно на экране загорелась желтая надпись: «Падение давления в гидросистеме 1» – и тут же сменилась красной: «Отказ гидросистемы 1». Казак прибавил обороты двигателя, продолжая вращение самолета, который стал заметно хуже слушаться пилота.
Краем глаза Казак, продолжая тянуть своего «сухого» вверх, увидел, как Дед заходит на вторую атаку, видимо чтобы подавить зенитку «Ничего-ничего, – беззвучно бормотал он, – на одной системе долетим». Но беда не приходит одна, и одновременно с новой красной надписью на дисплее в наушниках раздался короткий звук сирены и отстраненный голос: «Правый двигатель – падение оборотов… Правый двигатель – отказ». Казак резким движением перекрыл стоп-краном подачу топлива в отказавший двигатель и выровнял полет. За это короткое время он успел забраться достаточно высоко и теперь летел… Куда? Надо убираться домой!
– Корсар, я Казак. У меня отказ двигателя, повреждена гидросистема. Иду домой.
– Понял тебя, топай! – раздался ответ, и Казак начал осторожно разворачивать ставший вдруг тяжелым и неуклюжим самолет.
«Так, что еще? Методика полета на одном двигателе… И без одной гидросистемы… Что там в РЛЭ (рекомедации по летной эксплуатации) сказано? „Руль в ноль, управляй плавно, следи за температурой двигателя…“ Значит, температура… Ото! Не должна она так быстро расти… Черт, в чем дело?» Замигало сигнальное табло, появилась новая красная надпись.
«Стружка в масле… Откуда бы это? Левый движок, получается, тоже зацепило… Э-э, я те дам автоматическое отключение! Тяни, родимый, тяни, я понимаю, нехорошо тебе, температура высокая… Аспиринчику бы в керосин… Какая ерунда в голову лезет! Еще немного…» – но еще немного не получилось. Снова раздался короткий звук сирены, и все тот же хладнокровный голос произнес: «Левый двигатель – пожар». По дисплею пробежало несколько строк, сообщавших о сработавших системах пожаротушения сначала первой, потом второй очереди, а Казак тем временем закрыл второй стоп-кран.
Даже через шлем Казак услышал, как стих двигатель, из всех звуков остался только рвущийся снаружи шум воздушного потока. Теперь СУ-37 наклонно шел к земле, и Казак мог лишь немного удлинить его путь к ней, то давая самолету чуть разогнаться, то поддергивая его вверх. Сообщение о пожаре погасло – автоматика смогла сбить пламя, но, когда Казак попытался в нарушение всех инструкций вновь запустить двигатель, ничего из этого не вышло. В голове неслись мысли:
«Движков нет… Прыгать? Сколько времени я проболтаюсь в воздухе, куда меня унесет ветром? Белый купол очень просто засечь в небе, а в руки к зубастому не хочется! Значит, садиться, машина вроде бы слушается, только вот куда… Дурень, керосин сливай, сгоришь! Внизу. Внизу предгорья, а дальше что? Вот шоссе, прямой участок! Ну, с Богом… Вниз, вниз – вот и скорость у нас есть, это хорошо. Еще правее… Так… Высота… Сколько метров?!! Рано, рано… Теперь пора! Шасси выходят долго… Закрылки… Тормоз? Ручку на себя, выровнялись… Сейчас…»
«Сухому» Казака тоже катастрофически не хватало места на участке шоссе, куда молодой пилот сумел подвести и даже почти ровно посадить самолет. К тому же покрытие дороги оказалось слишком слабым для того, чтобы принять на себя удар колес мощной машины, и куски асфальта, один из которых перебил трубку гидросистемы, полетели в стороны. Крылья самолета почти касались деревьев с одной стороны дороги, а с другой – конец крыла сразу же оторвало ударом о бетонный столб.
Казак уже выпустил тормозной парашют и теперь изо всех сил жал на тормоза. Новый удар потряс самолет, и он, заметно накренившись, завертелся вокруг своей оси. Тормозной парашют зацепился за что-то, и его стропы, разорвавшись, остановили вращение и мощным рывком притормозили движение самолета вперед. Казак уже мало что понимал в происходящем – мельтешение, грохот, тряска, снопы искр…
Израненная машина вылетела за поворот, врезалась в сиротливо стоявший на площадке у обочины белый трейлер-рефрижератор и, толкая его перед собой, прокатилась еще с полсотни метров. К страшной какофонии добавился еще треск ломаемых деревьев, но именно они остановили самолет.
Казак секунд пять сидел неподвижно, приходя в себя после вынужденной посадки, и вдруг сообразил, что керосин-то мог и не весь слиться…
Осторожно, чтобы, не дай Бог, не сработала катапульта, он попробовал открыть фонарь, но перекосившаяся оплетка не позволила этого сделать. Еще раз… Фонарь не открывался. Да что такое! Казак почувствовал, что готов кричать и биться головой о прозрачный потолок, и молотить кулаками по фонарю и стенкам кабины…
«Прекратить панику», – строго приказал он себе и, немного подумав, достал свой табельный ПМ и выстрелил в стекло, потом еще, и еще… Кабина наполнилась дымом, но в стекле появилась дырка, от которой зазмеились трещины. Рукояткой «Макарова» летчик начал бить по ним, отрывая повисающие на полимерной прослойке куски стекла. Через минуту он уже смог просунуть в отверстие голову и плечи, а потом, положив пистолет на то. что осталось от приборной доски, двумя руками оторвал еще кусок и выбрался из кабины.
Где-то в окрестностях Зворника. Дороги Первое, что Казак ощутил, покинув самолет, был запах, вернее не один какой-то запах, а целый их коктейль. Остро била в нос ядовитая гидрожидкость, вытекавшая из разорванных трубопроводов, угадывались керосин и масло. Еще пахло свежей смолой от переломанных стволов, и хвоей. Но это все были понятные запахи. А вот откуда несло гнилью, Казак не сразу понял. Оказалось, источником вони был огромный искореженный рефрижератор, очевидно долгое время простоявший на жаре с отключенным охлаждением. Казак не стал уточнять, какие именно продукты испортились, и, зажав нос, спешно отошел подальше, и только остановился, собираясь взглянуть последний раз на своего «сухого», как горячая волна воздуха, накатившая вместе с глухим звуком взрыва, толкнула его в спину и повалила в начинавшую желтеть траву. Он только успел выставить руки. Быстро поднявшись с четверенек, он все же обернулся: на месте самолета разгорался большой костер, в котором вскоре начали рваться так и не использованные снаряды к пушке. От каждого разрыва остов «сухого» вздрагивал как в агонии, и Казак вдруг почувствовал, что на его глаза навернулись слезы. Стесняться было некого, и он вытер глаза жестким и неприятным на ощупь рукавом высотного костюма, затем, спохватившись, принялся его расстегивать и расшнуровывать.
– В чем дело? – грозно спросил он.
– Это атака, – уже тише, но все так же взволнованно пояснил американец. – Магнитные снаряды, после них будет удар боевыми. Надо в укрытие!
– Наш американский друг… – начал Ахмед Ойих, но закончить речь не успел. Подвесные блоки неуправляемых снарядов у шедших следом за Корсаром Казака и Деда были снаряжены уже не магнитными, а обычными, осколочно-фугасными ракетами. Поскольку Хомяк, самолет которого нес снаряды, изначально предназначенные для зениток, в погоне за последним «миражем» ушел слишком далеко, обезвреживать две «Шилки» рядом с отелем пришлось именно этой паре. Два залпа раздались почти одновременно, и городская площадь утонула во взметнувшемся пламени и дыме. В воздух взлетели исковерканные тела солдат, на этот раз не спешивших укрыться, клочья разодранной обшивки бронетехники, каменные осколки зданий и отсеченные металлом ветки многострадальных тополей, росших по периметру площади.
Самолеты, добавив к грохоту взрывов грохот своих двигателей, унеслись прочь, оставив дымящиеся воронки. Одна самоходная установка была накрыта прямым попаданием, взрыв залетевшего в боевое отделение снаряда превратил ее в подобие консервной банки, взорвавшейся в костре у незадачливого туриста. Вторая «Шилка» была как будто цела, но из моторного ее отсека поднимались к небу коптящие языки пламени. Штабной бронетранспортер подполковника Абаджиевича буквально разорвало на несколько крупных и множество мелких кусков. Изуродованные трупы лежали по всей площади, и тут же валялась перевернутая полевая кухня – похлебка из нее неторопливо стекала через туловище мертвого кашевара на асфальт.
Автобусу повезло больше – взрывной волной его только отбросило к стене отеля, и так он и замер в накренившемся состоянии. Бронированные стекла покрылись густой сеткой трещин и даже вогнулись внутрь, но выдержали, а на размалеванных камуфляжем боках появились несколько вмятин и пара пробоин, но осколки, проделавшие их, потеряли на это большую часть энергии и потому серьезных разрушений внутри не произвели. Однако многое из того, чем щедро был набит «неоплан» Абаджиевича, не было как следует закреплено и послетало со своих мест. Съехавший стол разбил экран напротив, и разлетевшееся стеклянное крошево изрезало лицо одной из девушек. Стойка со связной аппаратурой раздробила ногу другой операторше, и девушка от болевого шока потеряла сознание. Ненадолго потерял сознание и Сидней Милсон, на которого навалился сам Абаджиевич, а на них обоих сверху обрушилось все с полок «зоны психологической разгрузки». Смешивавшееся в лужу содержимое разных бутылок постепенно наполняло автобус непередаваемым ароматом. Именно этот аромат и привел американца в чувство, и первое, что он услышал и увидел, – это грубая брань и нелепые движения подполковника, пытавшегося подняться на ноги. Хватаясь за что попало, подошел окровавленный Ахмед Ойих, сильным движением руки он помог Абаджиевичу и повернулся в сторону выхода, будто забыв об американце. Все еще плохо соображавший Милсон кое-как встал на ноги и поплелся вслед за ними, поминутно подскальзываясь на накренившемся полу. Под ногами хрустели осколки, и где-то в глубине салона уже трепетали языки пламени – еще хилые и робкие, но уже заполнявшие автобус запахом горелой синтетики.
* * *
Выбравшись на площадь, Абаджиевич словно очнулся от шока и вновь стал прежним подполковником. Его громкие команды привели в чувство уцелевших солдат, и вскоре часть из них полезла в «неоплан» тушить пожар и вытаскивать раненых, другие занялись уборкой трупов, а еще несколько человек убежало в сторону расположения бронедивизиона – оттуда тоже поднимались столбы дыма и слышались беспорядочные взрывы. Самолеты же, совершившие налет, уже растворились в небесной голубизне. Подполковник догадывался, что основной целью удара была именно боевая техника, и никаких хороших новостей от гонцов не ждал. Было уничтожено восемь американских танков, обе самоходные пусковые установки с расчетами и еще насколько машин повреждено. Из всех зенитных средств сохранилась в целости единственная «Шилка», и то лишь потому, что ее расчет, как оказалось, не включал радиолокационное наведение, а, выпустив две очереди в небо, бросил все и в полном составе залег в оказавшуюся рядом сточную канаву.Ахмед Ойих, неглубокую царапину на щеке которого уже успели перевязать, мягким голосом предложил вспороть трусам животы и повесить всех за ноги на стволах их же установки, но обычно крутой на расправу Абаджиевич вдруг воспротивился:
– А кто тогда стрелять будет? Это последняя команда, хоть как-то умеющая работать на «Шилке»! Нет, я поступлю по-другому. – и с этими словами Абаджиевич повернулся к очередному капралу, подбежавшему с докладом.
Реквизированный на ближайшей стройке самоходный телескопический кран осторожно поднял заднюю часть автобуса над землей, «неоплан» опасно закачался, опираясь одним колесом о траву, и тяжело перевалился на второе. Внутри его что-то звучно перекатилось. Двигатель крана заурчал громче, и корма автобуса начала медленно опускаться. Стоящий рядом Абаджиевич, удовлетворенно кивнув, обратился к Милсону:
– Ну вот, скоро мои ребята пригонят люд ей, и они быстренько восстановят все, что можно восстановить. Девчонок новых тоже здесь найдем, а вот аппаратуре вашей хваленой, похоже, пришел конец. Так что, мистер Милсон, надо будет затребовать новый комплект. Я составлю список, а вы его, когда связь будет восстановлена, перешлете.
Американец безучастно кивнул, отметив про себя, что, конечно же, Абаджиевич получит и новый комплект, и все, что пожелает.
Тем временем помятый автобус утвердился на всех своих шести колесах, и пожилой крановщик заглушил двигатель. В знак особой признательности за хорошо выполненную работу надзиравший за ним в кабине солдат его отпустил, всего лишь ткнув прикладом в ребра.
Когда дизель умолк, стал слышен другой звук, тарахтящий и негромкий, доносящийся откуда-то сверху. Абаджиевич сначала просто задрал голову, потом схватился за бинокль, его примеру последовали и оба советника.
Высоко в небе маячил силуэт маленького самолетика с длинными, чуть скошенными назад крыльями. Когда он разворачивался, на солнце блеснул круг винта, расположенного за хвостом.
– Это еще что такое?! – возмутился подполковник.
– Беспилотный разведчик, – равнодушно пояснил Милсон.
– Сам вижу! – огрызнулся Абаджиевич. – Но какого он тут делает?! Или ваше командование считает необходимым контролировать мои действия еще и с неба?
– Если эфенди позволит, – вступил в разговор араб, – то, по моим скромным познаниям, этот аппарат называется «колибри», самолеты этого типа сконструированы в фирме «Яковлев» и производятся в Москве.
– Сербы! – заорал подполковник на всю площадь. – Сбить! Сто долларов тому, кто собьет эту штуку!
– Ваша щедрость, подполковник, беспредельна. Рискну предположить, что за сбитый истребитель-бомбардировщик вы бы не пожалели и ста пятидесяти.
Абаджиевич побагровел, но сдержался и произнес, копируя приторные интонации и обороты араба.
– Уважаемый Ахмед, я очень ценю вашу поддержку в трудную минуту. Но иногда вы проявляете излишнюю чувствительность в отношении моих распоряжений. Кстати, рискну вам напомнить, что совсем недавно вы язвительно проходились по поводу неоправданных затрат на бронирование автобуса, которое спасло нам жизнь.
Подполковник выразительно кивнул на выдержавшие удары осколков стекла «неоплана»:
– А, между прочим, деньги на это взялись в том числе и из сэкономленного премиального фонда. Так что… э… как там у вас принято выражаться – загоните верблюда вашего пренебрежения в табун благоразумия.
Теперь настала очередь Ахмеда Ойиха промолчать. А услышавшие приказ солдаты развили бурную деятельность – сначала в небо ударили автоматные очереди, затем за домами загрохотали установленные на танках крупнокалиберные пулеметы. Но «колибри», как заговоренный, продолжал свой полет на высоте примерно двух километров и, как бы надсмехаясь над противником, весело покачивал крыльями.
Но вот стрекот его двигателя заглушил рев танкового – на площадь выкатился Т-64. Его командир высунулся из открытого люка башни по пояс, осматривая местность. Наверное, он что-то увидел и, перегнувшись вниз, скомандовал водителю.
На ходу поворачивая башню, танк подъехал к крутому берегу ручья и, опустив нос, как будто попытался туда нырнуть. Но глубины оказалось недостаточно, и, лишь чуть-чуть замочив переднюю часть корпуса, Т-64 замер почти вертикально, а развернутая назад башня устремила пушку в небо. Гулко прогремел выстрел, рядом с воздушным разведчиком вспухло облако разрыва. Второй выстрел оказался более удачным – видимо, взрывной волной самолетик отшвырнуло в сторону и он закувыркался в воздухе. Хорошо продуманная аэродинамика сделала свое дело, и вскоре «колибри» вновь обрел устойчивость, но что-то все же случилось с системой управления – самолет теперь, опускаясь, крутился на одном месте, то вздирая нос к небу, то снова опуская его вниз. В бинокль было заметно, как время от времени он пытается выправиться, но оператору, сидящему где-то в сотне километров отсюда, ничего не удавалось сделать с поврежденным самолетом, и когда тот опустился настолько, что можно было невооруженным глазом рассмотреть короткие узкие полоски элеронов на его крыльях, неведомый оператор сдался.
На месте «колибри» мелькнула яркая вспышка, во все стороны разлетелись обломки, волоча за собой дымные хвосты. Через секунду донесся и звук взрыва заряда самоликвидации, а еще через несколько по площади простучал короткий дождь обломков, одним из которых серьезно ранило какого-то солдата.
Танк же взревел мотором, выпустив из выхлопной трубы густое чадное облако, выполз обратно, попутно обрушив гусеницами бетонную облицовку ручья, и подъехал прямо к подполковнику. Из люка выскочил молодой смуглый командир с одиноким риббончиком на погонах и отдал честь Абаджиевичу Тот хлопнул парня по плечу и, покопавшись в кармане, вручил ему смятую купюру, сказав при этом:
– Здорово придумано, лейтенант… Нет, старший лейтенант! Как это ты так догадался?
– Не я догадался, господин подполковник. Я в детстве много читал немецких военных мемуаров про Восточный фронт. Немцы так боролись с русскими штурмовиками…
– Немцы? Ну что ж, опыт наших старых врагов пусть теперь послужит великому делу народа Боснии! – торжественно произнес Абаджиевич, и добавил уже обычным, командирским тоном: – Свободен! – после чего обратился к арабу: – Скажите, Ахмед, а что еще вы знаете про этот разведчик? В смысле можно ли на нем какую-нибудь бомбу прислать и далеко ли сидит тот, кто управляет этой машинкой. И главное – она успела что-нибудь передать или нет?
– Я вижу, что ишак осторожности неподвластен плети гордости? А если я посоветую вам отправить овцу вашей глупости на бойню неизбежности?
– Ладно-ладно. Я извиняюсь за свою… пародию. И все же хотел бы услышать ответ на свой вопрос.
– Ну что ж, я могу удовлетворить ваше любопытство. Оператора вы вряд ли теперь поймаете, ибо пост управления может быть расположен, к примеру, в ста восьмидесяти километрах… Это если нет второго такого аппарата, работающего как ретранслятор. А коли есть, управление можно осуществлять хоть из Италии. Бомбу он принесет вряд ли, смысла нет. А вот передать… Если исходить из худшего, то эта хитрая птица способна передавать все, что увидела, практически в тот же момент.
– А увидела она, что налет, при всей его внезапности, не нанес моей бригаде смертельного ущерба, – размышлял вслух подполковник. – Значит, следует ждать повторения? Прекрасно! Мистер Милсон, я попрошу у вас рекомендаций по размещению нашей последней зенитной установки.
– Вы уже спрашивали мои рекомендации, когда только вошли в город. И наплевали на них. Результаты налицо.
– Тогда была другая обстановка, мистер Милсон! – взорвался Абаджиевич. – Вы кто? Советник? Вот и делайте свою работу. Ответственность в любом случае лежит на мне, следую я вашим советам или нет. И если ваши хваленые ЦРУ и военная разведка неспособны прощупать сербов на предмет наличия у них боевых самолетов, то при чем здесь я? Итак, я жду?
– Хорошо. Зенитную установку надо ставить в районе монастыря… Вернее, того, что от него осталось. Там она будет трудноуязвима, у нее появится достаточно хороший сектор обстрела. Первоначальная ориентировка в сторону долины. Кроме того, нужно выслать несколько передовых постов с рациями – если не осталось средств радиообнаружения, пусть следят за воздухом визуально. И когда будет связь, я попробую вызвать «хокай» с авианосца.
– Идет. Только вот что, конкретным расположением установки займетесь вы сами. Сейчас она сюда подъедет… А, вот уже.
Лязгая гусеницами по уже порядком разбитому асфальту, к отелю подъехала «Шилка», и высунувшийся в люк командир расчета доложил о прибытии. Абаджиевич, отправляя к нему Милсона, услышал, как советник-араб пробурчал себе под нос:
– Неисповедимы пути Аллаха. Струсивший в бою солдат, неизвестно почему оставленный командиром без наказания, даже ленится выйти к нему для доклада.
– Он бы вышел, – вступился за зенитчика подполковник. – Но не может. Я приказал приковать весь расчет к машине.
– Цепями?
– К сожалению, цепей не нашлось, приклепывали стальным тросом. Думаю, теперь они будут драться как львы. И с воздушным противником, и с наземным.
Ахмед Ойих с неожиданным уважением посмотрел на командира бригады.
– Абаджиевич-эфенди! – сказал он уже без всякого сарказма. – Я редко хвалю вас, но сейчас вынужден признать: ваше решение оказалось весьма разумным. Я откровенно восхищен вашей новой идеей…
– Какая она, к черту, новая, – сумрачно бросил Абаджиевич, которого, казалось, вовсе не обрадовала похвала араба. – Я еще три года назад приказы однажды перед атакой заварить люки у всех своих пяти танков. Селение, которое сербы превратили в опорный пункт, мы тогда взяли не потеряв ни одной машины, но зато шальным снарядом разбило грузовик с ремонтниками, и пока новый аппарат не достали, мы так и сидели, как помидоры в жестянке.
– Вы… И вы тоже?
– Я бы не посылал в бой своих солдат, если бы не был готов выдержать те же испытания, что и они! – с пафосом воскликнул Абаджиевич, и вдруг разоткровенничался: – К тому же, если бы я не выиграл тот бой, меня бы расстреляли перед строем. Так что я тогда ничем особенно не рисковал, но… видели бы вы, какими глазами смотрели на меня солдаты!
Массив Шар-Планина – Зворник. Второй вылет Сразу после посадки Казак отправился в душ, где уже плескались двое пилотов, а еще через несколько минут к ним присоединился и Корсар, садившийся последним. Настроение у всех было приподнятым – все говорили и смеялись громче обычного, обсуждая детали недавнего боя.
Шутка ли! Завалить всухую, за один вылет шесть современных истребителей – такой результат, конечно, не претендует на запись в Книге рекордов Гиннесса, но и заурядным его назвать тоже никак нельзя. Дед силился вспомнить нечто подобное, но не сумел. Да, конечно, над джунглями Вьетнама сбивали и по шесть, и по десять самолетов в день, но разными эскадрильями, в разных местах… Даже Хомяк, с довольным кряхтеньем потирающий мочалкой объемистый живот, и тот выказывал явные признаки довольства, и даже предложил как следует отметить его сегодня вечером.
Предложение всем понравилось, а Дед так высказался в том смысле, что и вечера-то ждать не надо. Это тоже было принято с энтузиазмом, но неожиданно прямо на выходе из раздевалки Корсара подхватил под локоть Ян Шелангер, и они отправились в «красный уголок».
Зайдя в комнату к Деду, где уже вовсю шли приготовления к празднеству, Корсар с ходу громко произнес:
– Отставить!
Взгляды собравшихся обратились к нему, а Казак так и застыл посреди комнаты со стулом в руках.
– Значит так, праздновать будем вечером, а сейчас нам предстоит кое-что доделать там, в Зворнике. Вот, смотрите!
Корсар выложил на стол несколько больших листов бумаги, похожих на скверные ксерокопии. Однако цветные пометки на них акцентировали внимание на главном, и Дед, глянув туда, даже воскликнул:
– Ага, вот я куда попал!
– Ничего не скажешь, чисто сработано, – согласился Хомяк, разглаживая снимок руками. – Как же это они сняли? Со спутника такого не сделаешь, да и откуда у них спутник… Впрочем, неважно. Так… Так… Ага, а я как раз промазал, вот черт! – воскликнул он, разглядывая скопление техники, куда посылал одну из управляемых ракет. Оказалось, его грозный снаряд достал всего-навсего бронетранспортер, а вовсе не тяжелый танк.
– В воздухе победа полная, – заключил Корсар, – а по наземным целям надо бы провести еще один вылет.
– «Чебурашку» больше поднимать не будем, мало ли что. Ориентироваться придется по этим снимкам и потом уже на месте – не думаю, чтобы они там сразу же устроили передислокацию. Десять минут на приведение себя в порядок, потом проверка готовности самолетов, и вылет через… Словом, как управимся. Подвеска – НУРСы и по паре Р-73. Повстречать американцев в воздухе здесь проще простого…
* * *
Вновь взлетая с короткой замаскированной полосы горной базы, Казак заметил, что уже привык к ней. Привык к этим залитым солнцем склонам, к этому прозрачному воздуху и боевым вылетам на послушной могучей боевой машине – он легонько пошевелил ручкой управления, и самолет плавно качнул в воздухе крыльями с подвешенными ракетными блоками. На дисплее мерцала уже знакомая с недавнего вылета схема местности.Было видно, что до цели осталось около двадцати километров, иначе говоря, чуть меньше двух минут полета. Пора было переходить на снижение и приготовиться к атаке.
Казак включил автоматический прицел и услышал команду Корсара:
– Хомяк, со мной к площади, Дед с Казаком – монастырь и вокруг него.
«Ага, там около монастыря несколько бронированных целей, судя по тому снимку – танки. Сейчас мы им устроим утро священной войны, а заодно и день с вечером!» – Казак наконец вспомнил название вражеской бригады и, отбросив лишние мысли, уставился через прицел на увеличивающиеся темно-зеленые коробочки возле развалин обители Святого Саввы. Такие безобидные на вид коробочки…
Следом за идущим впереди справа Дедом Казак нажал на гашетку и увидел уносящиеся из-под крыльев своей машины дымные трассы ракет. В тот же миг истошно запищал индикатор радиолокационного облучения, и из самого центра каменного крошева, в которое превратились хозяйственные постройки монастыря, к «сухим» потянулись ярко-оранжевые трассы зенитных снарядов. Проносясь над развалинами. Казак в какое-то мгновение увидел внизу зенитную установку, яркие вспышки выстрелов которой напоминали огонь сварки, и, уже уходя вверх, бросил самолет в размашистую «бочку». Про такое исполнение фигуры – когда самолет не вращается, будто насаженный на невидимую ось, а описывает в небе чуть ли не спираль – инструкторы училища презрительно говорили:
«Это не бочка, а кадушка», – но сейчас оно помогало уйти от 23-миллиметровых снарядов «Шилки».
«Удастся ли? – мелькнула лихорадочная мысль, и тут же, ощутив легкое сотрясение самолета, Казак подумал: – Похоже, нет. Или это просто болтанка?» Сигнал звукового информатора с поэтичным названием «Трель синицы», а на самом деле больше напоминавший пищание динамика ручной видеоигры, подсказал, что это была не болтанка. Одновременно на экране загорелась желтая надпись: «Падение давления в гидросистеме 1» – и тут же сменилась красной: «Отказ гидросистемы 1». Казак прибавил обороты двигателя, продолжая вращение самолета, который стал заметно хуже слушаться пилота.
Краем глаза Казак, продолжая тянуть своего «сухого» вверх, увидел, как Дед заходит на вторую атаку, видимо чтобы подавить зенитку «Ничего-ничего, – беззвучно бормотал он, – на одной системе долетим». Но беда не приходит одна, и одновременно с новой красной надписью на дисплее в наушниках раздался короткий звук сирены и отстраненный голос: «Правый двигатель – падение оборотов… Правый двигатель – отказ». Казак резким движением перекрыл стоп-краном подачу топлива в отказавший двигатель и выровнял полет. За это короткое время он успел забраться достаточно высоко и теперь летел… Куда? Надо убираться домой!
– Корсар, я Казак. У меня отказ двигателя, повреждена гидросистема. Иду домой.
– Понял тебя, топай! – раздался ответ, и Казак начал осторожно разворачивать ставший вдруг тяжелым и неуклюжим самолет.
«Так, что еще? Методика полета на одном двигателе… И без одной гидросистемы… Что там в РЛЭ (рекомедации по летной эксплуатации) сказано? „Руль в ноль, управляй плавно, следи за температурой двигателя…“ Значит, температура… Ото! Не должна она так быстро расти… Черт, в чем дело?» Замигало сигнальное табло, появилась новая красная надпись.
«Стружка в масле… Откуда бы это? Левый движок, получается, тоже зацепило… Э-э, я те дам автоматическое отключение! Тяни, родимый, тяни, я понимаю, нехорошо тебе, температура высокая… Аспиринчику бы в керосин… Какая ерунда в голову лезет! Еще немного…» – но еще немного не получилось. Снова раздался короткий звук сирены, и все тот же хладнокровный голос произнес: «Левый двигатель – пожар». По дисплею пробежало несколько строк, сообщавших о сработавших системах пожаротушения сначала первой, потом второй очереди, а Казак тем временем закрыл второй стоп-кран.
Даже через шлем Казак услышал, как стих двигатель, из всех звуков остался только рвущийся снаружи шум воздушного потока. Теперь СУ-37 наклонно шел к земле, и Казак мог лишь немного удлинить его путь к ней, то давая самолету чуть разогнаться, то поддергивая его вверх. Сообщение о пожаре погасло – автоматика смогла сбить пламя, но, когда Казак попытался в нарушение всех инструкций вновь запустить двигатель, ничего из этого не вышло. В голове неслись мысли:
«Движков нет… Прыгать? Сколько времени я проболтаюсь в воздухе, куда меня унесет ветром? Белый купол очень просто засечь в небе, а в руки к зубастому не хочется! Значит, садиться, машина вроде бы слушается, только вот куда… Дурень, керосин сливай, сгоришь! Внизу. Внизу предгорья, а дальше что? Вот шоссе, прямой участок! Ну, с Богом… Вниз, вниз – вот и скорость у нас есть, это хорошо. Еще правее… Так… Высота… Сколько метров?!! Рано, рано… Теперь пора! Шасси выходят долго… Закрылки… Тормоз? Ручку на себя, выровнялись… Сейчас…»
* * *
Это на аэродромах истребители кажутся маленькими. На широких взлетно-посадочных полосах и рулежных дорожках, рядом с могучими транспортными самолетами они производят впечатление быстрых, хищных, ловких, но все же очень маленьких зверьков. Но когда истребитель оказывается там, где нет других самолетов, – он становится просто гигантом и ему катастрофически не хватает места…«Сухому» Казака тоже катастрофически не хватало места на участке шоссе, куда молодой пилот сумел подвести и даже почти ровно посадить самолет. К тому же покрытие дороги оказалось слишком слабым для того, чтобы принять на себя удар колес мощной машины, и куски асфальта, один из которых перебил трубку гидросистемы, полетели в стороны. Крылья самолета почти касались деревьев с одной стороны дороги, а с другой – конец крыла сразу же оторвало ударом о бетонный столб.
Казак уже выпустил тормозной парашют и теперь изо всех сил жал на тормоза. Новый удар потряс самолет, и он, заметно накренившись, завертелся вокруг своей оси. Тормозной парашют зацепился за что-то, и его стропы, разорвавшись, остановили вращение и мощным рывком притормозили движение самолета вперед. Казак уже мало что понимал в происходящем – мельтешение, грохот, тряска, снопы искр…
Израненная машина вылетела за поворот, врезалась в сиротливо стоявший на площадке у обочины белый трейлер-рефрижератор и, толкая его перед собой, прокатилась еще с полсотни метров. К страшной какофонии добавился еще треск ломаемых деревьев, но именно они остановили самолет.
Казак секунд пять сидел неподвижно, приходя в себя после вынужденной посадки, и вдруг сообразил, что керосин-то мог и не весь слиться…
Осторожно, чтобы, не дай Бог, не сработала катапульта, он попробовал открыть фонарь, но перекосившаяся оплетка не позволила этого сделать. Еще раз… Фонарь не открывался. Да что такое! Казак почувствовал, что готов кричать и биться головой о прозрачный потолок, и молотить кулаками по фонарю и стенкам кабины…
«Прекратить панику», – строго приказал он себе и, немного подумав, достал свой табельный ПМ и выстрелил в стекло, потом еще, и еще… Кабина наполнилась дымом, но в стекле появилась дырка, от которой зазмеились трещины. Рукояткой «Макарова» летчик начал бить по ним, отрывая повисающие на полимерной прослойке куски стекла. Через минуту он уже смог просунуть в отверстие голову и плечи, а потом, положив пистолет на то. что осталось от приборной доски, двумя руками оторвал еще кусок и выбрался из кабины.
Где-то в окрестностях Зворника. Дороги Первое, что Казак ощутил, покинув самолет, был запах, вернее не один какой-то запах, а целый их коктейль. Остро била в нос ядовитая гидрожидкость, вытекавшая из разорванных трубопроводов, угадывались керосин и масло. Еще пахло свежей смолой от переломанных стволов, и хвоей. Но это все были понятные запахи. А вот откуда несло гнилью, Казак не сразу понял. Оказалось, источником вони был огромный искореженный рефрижератор, очевидно долгое время простоявший на жаре с отключенным охлаждением. Казак не стал уточнять, какие именно продукты испортились, и, зажав нос, спешно отошел подальше, и только остановился, собираясь взглянуть последний раз на своего «сухого», как горячая волна воздуха, накатившая вместе с глухим звуком взрыва, толкнула его в спину и повалила в начинавшую желтеть траву. Он только успел выставить руки. Быстро поднявшись с четверенек, он все же обернулся: на месте самолета разгорался большой костер, в котором вскоре начали рваться так и не использованные снаряды к пушке. От каждого разрыва остов «сухого» вздрагивал как в агонии, и Казак вдруг почувствовал, что на его глаза навернулись слезы. Стесняться было некого, и он вытер глаза жестким и неприятным на ощупь рукавом высотного костюма, затем, спохватившись, принялся его расстегивать и расшнуровывать.