Страница:
И когда в помещении комендатуры прозвучал код, сработала система, которую задолго до вступления Трансбалкании в войну создавали здесь службы Вазника – создавали втайне, подозревая, что примерно тем же заняты в Албании люди Керимбеговича.
Комендант куда-то позвонил – видимо, получал инструкции – и, повернувшись к Казаку, произнес длинную фразу. Летчик понял не все, но главное уловил – за ним должны приехать и отвезти в какой-то Колашин.
«Что ж, значит, Колашин. Где это?» – Казак поднял глаза и довольно быстро нашел этот городок на карте. Почти рядом с Черногорией, практически граница. К тому же рядом с морем, курорт, небось… Вроде бы недалеко.
Машина оказалась потрепанным грузовичком – «юэцзинь», как назвал его водитель, которого комендант долго инструктировал тут же, под картой страны. Машина очень напоминала древний ГАЗ-51, хотя и сделана была, очевидно, в Китае. Водитель не был настроен на разговоры, и Казак от него услышал только то, что в Колашине есть авиабаза и дальше его повезут самолетом.
«Интересно, на каком?» – подумал Казак и решил пока не загадывать.
«Ни фига себе база! – удивился Казак. – Разве что через перископ подводной лодки за ней не понаблюдаешь. Вся как на ладони!» Широкая асфальтированная взлетная полоса при ближайшем рассмотрении оказалась вся в воронках, больших и маленьких, а вдобавок в двух местах поперек нее были прокопаны широкие канавы – видимо, для того, чтобы продемонстрировать непригодность аэродрома для полетов и не навлекать на округу новые беды. Припомнив телерепортажи времен «бунта обманутых вкладчиков», Казак не удивился такому состоянию аэродрома.
Машина коменданта проехала мимо заброшенных ангаров, мимо сиротливо стоявшего невдалеке АН-24 без обоих двигателей и направилась дальше, в сторону белых скал, красиво подсвеченных заходящим солнцем, – только сейчас Казак осознал, что день близится к концу, а в животе у него с утра ничего не было.
До скал добирались довольно долго, но уже издали были видны могучие ворота, не декорированные под камень, как на их аэродроме, а чуть ли не нарочно выставленные напоказ. Впрочем, к этим воротам вели и вполне наезженные автомобильные дороги; на покрытых потеками ржавчины створках масляной краской было выведено несколько раз одно непонятное слово с разными при нем цифрами, и Казак для себя решил, что это пронумерованные складские помещения. Около них лежали груды деревянных поддонов, а сбоку, возле свалки, стоял электрокар и еще один такой же притулился ко второму складу Человек в синем комбинезоне менял ему колесо.
Прямо к складам Казака не повезли, машина свернула, и он, все еще глядя в сторону изуродованной полосы, подумал: «Если истребители и вправду здесь, то хотел бы я посмотреть, как они отсюда взлетят. Впрочем, здесь, пожалуй, и не сядешь».
Сделав это заключение, Казак почему-то облегченно вздохнул, будто ему самому пришлось бы отсюда взлетать. Тем временем навстречу машине вышел офицер-албанец и подвел его к небольшому строению у ворот. В помещении, куда попал русский летчик, несмотря на то что на улице было еще вполне светло, горели несколько ламп, лучи которых оказались направлены на вошедшего.
Казак машинально заслонился от света рукой, а когда ее опустил, то буквально наткнулся на стволы нескольких автоматов. «Предали, суки! – промелькнуло у него в голове, и через секунду: – А может, нет?» Ему наверняка предстояла процедура идентификации, ничего хорошего от которой ждать не приходилось.
Казак постарался припомнить все кодовые фразы и отзывы, что летчиков его группы заставляли выучивать назубок под неусыпным контролем подпоручика Малошана, устраивавшего им чуть ли не экзамен перед каждым вылетом… Без особого, впрочем, успеха.
Но вышло все проще. Один из автоматчиков вдруг опустил свое оружие и, громко произнеся по-сербски «Да, это он», заключил Казака в крепкие объятия.
Тот опешил, но потом узнал в сербе пилота, знакомого еще по недолгому пребыванию в Любимце, он же пригонял резервный истребитель для Корсара. Казак даже вспомнил его странное имя – Момчило, которое в первый раз воспринял как «Мочила».
– Так и было задумано. Кому придет в голову, что здесь, в официально нейтральной стране, на всем известной базе, давным-давно превращенной в склад торговой фирмы, можно спрятать самолеты? Тем более что посадка здесь невозможна уже около двух лет – именно столько времени полосу не приводили в порядок. Правда, с месяц назад сюда все же наведалось звено «миражей», понаделали еще дырок.
– Но меня вроде собирались вывезти на самолете? Серб улыбнулся.
– Ты не знаешь Мэда Сью. Это особый разговор. Если бы я сам не видел, что он вытворяет, то и по сей день считал бы рассказы о нем легендой. Сам завтра убедишься. А истребители мы сюда переправили после того, как один из ваших летчиков – его, кажется, Дедом зовут – прочитал здесь лекцию на тему вьетнамской войны. Там, говорил он, практиковалась переброска истребителей транспортными вертолетами. Истребители с тех пор заметно потяжелели, но ведь и вертолеты теперь другие.
Казак быстро прикинул – пустой СУ-27 весит около шестнадцати тонн, а у МИ-26 грузоподъемность до двух десятков, но это если в грузовой кабине. А на подвеске? А ведь подвеску можно и доработать. Да, вполне реальная операция, и как это ему сразу в голову не пришло? Надо было повнимательнее слушать Деда, он ведь и раньше говорил о чем-то подобном.
– Взлет будет осуществляться со стартовыми ускорителями с прямого участка автодороги.
– Не хватит! – уверенно сказал Казак, вспомнив окрестности.
– Хватит. Придется только непосредственно перед вылетом взорвать там несколько строений, и полоса будет что надо. Кроме того, наши инженеры приспособили для этих самолетов ускорители от ваших реактивных бомбардировщиков. Даже половинный комплект даст тягу больше, чем штатные истребительные.
– Это от каких же бомбардировщиков?! И как вы их добыли? – удивился Казак.
Капитан виновато развел руками, давая понять, что отвечать на этот вопрос не собирается. Действительно, русскому летчику совершенно незачем знать, что ускорители для устаревших сверхзвуковых бомбардировщиков ТУ-22, принадлежавших Ливии, были попросту украдены со складов Каддафи и перевезены через море на рыбацкой шхуне.
Уже заканчивая разговор и направляясь к выходу, Германович сказал:
– Итак, ты улетишь завтра утром, и мы выйдем на задание тогда же. Рисково, конечно, но ты должен попасть в свое звено как можно скорее.
– Не понял?
– Вы действуете сейчас наиболее эффективно. По нашим данным, моментальная потеря «миражей» подорвала доверие зарубежных спонсоров к боснийским воякам, они отказали им в кредите на очередную партию самолетов.
– Здорово! – воскликнул Казак. Укоряя себя за эйфорию по поводу той победы, имевшую следствием потерю бдительности, он как-то не думал о других ее результатах.
– Здорово, – согласился серб. – Но не совсем. Теперь мусульман в большей степени будет поддерживать европейская, а главное – американская авиация. А с ними бороться сложнее, нежели с боснийскими и хорватскими летунами.
Пройдя до конца коридора, они вошли в другое помещение, меньших размеров, куда, как овцы в загон, были согнаны полтора десятка погрузчиков. Но внимание Казака привлекли не они, а стоявшие у стены на металлических подпорках четыре десятиметровые ракеты, вдоль длинных цилиндрических тел которых между маленькими крыльями и стабилизаторами шли к хвосту тонкие трубы каналов воздухозаборников прямоточного гиперзвукового двигателя.
«Ого! Это еще что такое? Если здесь стоят корабельные варианты „сушек“, то это может быть только „Москит“. Четырехтонная сверхзвуковая ракета, способная с одного удара утопить эсминец, а две такие могут с гарантией пустить на дно транспортник в двадцать тысяч тонн водоизмещением! Вот, значит, о каком задании идет речь…» Германович перехватил ошеломленный взгляд Казака и кивнул:
– Ты все правильно понял.
– Да, – коротко ответил Казак и после паузы тихо спросил: – А вы… надеетесь вернуться назад?
Момчило Германович усмехнулся и ответил просто, без рисовки:
– Надеемся. Но… как бы это сказать… не очень рассчитываем. Неужели ты думаешь, что мы идем в эту атаку только потому, что не представляем ее сложности? Все мы всё знаем, а дополковник наш, тот прямо так и сказал: заправки хватит в один конец.
Казак промолчал, пытаясь понять этого человека, который вот так спокойно говорил о предстоящем ему самоубийственном полете. Но капитан понял его молчание по-другому.
– Ты дополковника в мясники не записывай, он тоже летит с нами.
– Да нет, что ты. Просто… Просто не знаю, смог бы я так.
– Не думай об этом. Мы никогда не пошлем русов «в один конец». Нет доверия, что они смогут… Слишком любят жить.
Казак почувствовал себя неловко и не нашел слов для ответа.
Никакой маскировки не предусматривалось, да и зачем? Среагировать на вдруг откуда ни возьмись появившиеся самолеты враг вряд ли успеет, а второй раз использовать базу никто не собирался.
Ночью сербские пилоты, идущие в бой, совершили ритуал принесения клятвы. Казак знал об этом, но сербы вежливо, но настойчиво попросили русского летчика при сем не присутствовать. Он лишь проводил их до того места, где вырубленная в скале лестница уходила к залитой серебристо-призрачным светом луны старой часовне на перевале. Четыре безмолвные фигуры, поднимающиеся вверх…
Он не видел трепетного пламени свечей перед скорбными ликами икон и не слышал торжественных слов клятвы:
«Я, солдат Великой Сербии и Господа Бога, клянусь перед святым престолом своего Создателя на животворящем кресте его, что мести не отложу, спасения своему телу искать не стану, с курса не сверну и кабины своей не покину, пока с Божьей помощью не покараю врага моего народа. Свидетели мне – Бог мой, народ мой, мои павшие товарищи, Святой Савва Сербский и Святой Никола. С Богом, Сербия или смерть!» Казак постарался запомнить все имена пилотов: командир звена – дополковник Светозар Дошло, капитан Момчило Германович, поручик Перице Дражич и подпоручик Мирослав Йованович, совсем еще молодой, даже моложе самого Казака, невысокий и щуплый парень. И этот мальчишка тоже летит сегодня в бой, и он тоже поклялся не возвращаться, не выполнив задания, и значит, у него уже нет возраста в житейском понимании этого слова.
Несмотря на бессонную ночь. Казак не ощущал ни сонливости, ни усталости, словно сам готовился к подвигу. Он понимал, что шансов вернуться ни у кого из них практически нет, но от всего сердца желал, чтобы это чудо произошло. И почему-то больше всего ему хотелось, чтобы вернулся Мирослав – ну, ради какой-то высшей справедливости!
Первый СУ-27К с подвешенным «Москитом» уже вырулил на стартовую прямую. Казак вспомнил, как, возвращаясь на базу, в предрассветной полутьме увидел на дороге, которой предстояло стать взлетной полосой, безмолвно предвигающиеся тени жителей окрестных сел, мужчин, женщин и даже детей. Они медленно шли по маршруту будущего взлета и убирали с обочин крупные и мелкие камни. Сзади них ехала запряженная парой ослов небольшая битумоварка, и еще несколько человек заливали клейкой черной массой россыпи щебенки там, где убрать ее было совсем невозможно. И даже ослы шли удивительно тихо и послушно. Дым битумоварки смешивался с утренним туманом, и вся картина казалась до содрогания нереальной.
Зато теперь можно было не опасаться того, что мощные двигатели взлетающих самолетов засосут в воздухозаборники каменный мусор, способный повредить лопатки турбин. Конечно, с каждым очередным стартом покрытие будет разрушаться, и обломки все же появятся. Но с этим ничего уже было не поделать.
Окрестности вдруг заполнились грохотом, который даже привычному уху летчика показался нестерпимым. Там, где только что стоял СУ дополковника Дошло, взметнулось вверх облако черной пыли, из которого через секунду вырвался стремительный силуэт машины с длинным хвостом яркого красно-желтого пламени. Казак вспомнил, как кто-то сравнил картину взлетающего на ускорителях самолета с изгнанием из ада провинившегося демона – действительно, более точное сравнение придумать трудно.
Адриатическое море. Удар «москитов» Соединение кораблей шестого флота США, уже долгое время находящееся в Адриатическом море, было многочисленным. Кроме авианосцев «Теодор Рузвельт» и «Кирсардж» в группу входил универсальный десантный корабль «Оушн», крейсер «Банкер Хилл», семь фрегатов и несколько судов обеспечения. Полагающейся авианосному соединению по штату атомной подводной лодки не было – командование сочло возможным сэкономить на этой боевой единице по той причине, что вероятность угрозы соединению с моря была весьма мала. Военно-морские силы Трансбалкании были почти полностью уничтожены еще в первые сутки войны, когда с безумной отвагой попытались защитить свои родные берега, атаковав десантную армаду США. Правда, в надежных скальных укрытиях, которые никак не могли обнаружить прочесывающие побережье морские пехотинцы, несколько сербских сверхмалых субмарин еще скрывались в расчете на чудесный шанс для своих торпед, но и их уничтожение для морской авиации и кораблей ПЛО было делом ближайших дней.
Что касается воздушного нападения… Да, адмирал Макриди допускал – неуловимые сербские СУ могут начать атаку на корабли соединения. Начать, но не завершить! Средства противовоздушной обороны крейсера и фрегатов были достаточно сильны, чтобы с гарантией уничтожить и вражеские самолеты, и запущенные ими ракеты еще на дальних подступах к ядру эскадры – авианосцу и десантным кораблям. Но с возможностью такого нападения приходилось считаться, и, по согласованию с командованием флота, в соединении уже давно была запланирована тренировка расчетов средств ПВО с участием самолетов авианосца.
Однако командование соединения не слишком торопилось исполнять приказы штаба и под различными предлогами тянуло с проведением этой тренировки, чем вконец разозлило Макриди. Он подал наверх предложение устроить эту тренировку ранним утром, для большей приближенности к боевым условиям, и совместить ее с учениями кораблей. Получив одобрение своей инициативы, Макриди не без удовольствия заставил подняться среди ночи сначала весь командный состав кораблей соединения, а затем и офицеров среднего звена, младших офицеров, летчиков четверки машин, которым выпало изображать нападающие самолеты, и дальше вниз по служебной лестнице, вплоть до желтокожего трюмного механика, которого тоже разбудили вместе со всеми и заставили занять положенное ему место при стойке с огнетушителями.
Трюмный механик, нью-йоркский китаец Чин Ло, который попал во флот чисто случайно и плавал уже пятый год на крейсере «Банкер Хилл» все в одной и той же скромной должности, был единственным, кто в эту ночь не посылал куда подальше начальство с его играми. Невозмутимость «китаезы» когда-то раздражала его товарищей, но постепенно матросы перестали подначивать Чин Ло и даже, можно сказать, его полюбили – как любят диковинный кактус в горшочке.
Вот и сейчас, спокойно стоя рядом с прикрепленными к стене пузатыми ярко-красными пластиковыми баллонами, он безучастно взирал на обозленные лица матросов, бегущих занимать боевые посты. Через положенное время суета улеглась, и потянулось ожидание.
Спустя несколько минут мимо механика по коридору неторопливо прошел, весело насвистывая, молодой лейтенант, которому крупно повезло – его пересменка пришлась как раз на время объявления тревоги, и получилось, что не относящийся ни к бодрствующей, ни к отдыхающей смене офицеров лейтенант мог спокойно топать в свою каюту.
– Привет, Чин! Небось хихикаешь про себя, глядя, как мы тут мечемся? Окажись сейчас на моем месте мой дед, он бы, увидев тебя, схватился за пистолет – решил бы, что корабль захватили. Он у меня воевал на Тихом океане… Не обижаешься?
– Нет, сэр. Но я не японец, я китаец.
– Да ладно, какая разница. А хоть бы ты был и японец – «джапсы» тоже тогда наших надрали неслабо, особенно поначалу. Как-то привел я деда на эту нашу посудину, когда еще кадетом был. Встретили его как героя-ветерана, чуть ли не с оркестром, разрешили по отсекам полазить, показали все. Он, как полагается, поблагодарил, восхитился… А потом, уже на берегу, сказал мне так: «Знаешь, парень, если бы мне пришлось тогда идти к Окинаве на этом корабле, я бы позаботился написать подробное завещание». Я удивился – ведь ему показали всю эту чертову автоматику, ракетные комплексы, радары, лазеры, – и он пояснил: «Когда на тебя валится сразу сорок самолетов, то не спасет никакой лазер. Одна торпеда, одна бомба – и ваша алюминиевая банка из-под „кока-колы“ выгорит и пойдет ко дну быстрее, чем любой паршивый миноносец времен Второй мировой войны». Я рассказал об этом нашему командиру курса, и он назвал деда старым дураком – не за то, что он посчитал дерьмом нашу коробку, а за то, что сказал об этом мне. Кадету полагается считать, что он попал на лучший в мире корабль, и тонуть в случае чего тоже с этой мыслью. Так что, Чин, будь спокоен – если нам все же вмажут, то закончится все весело и быстро.
– Спасибо, сэр. Я всегда спокоен.
– Ха! Я и забыл. Ну давай, стой дальше! – и, взмахнув рукой, лейтенант отправился своей дорогой.
Чин Ло еще раз вежливо улыбнулся вслед уходящему молодому офицеру, и вновь его лицо приняло бесстрастное выражение. В его семье свято соблюдались национальные традиции, и привычка скрывать свои эмоции за внешней невозмутимостью была одной из них. Поэтому мысли, которые вызвала у него короткая лекция лейтенанта, тоже никак не отразились на его плоском желтом лице.
Парни, сидевшие на боевых постах, были куда менее сдержанны. Оператор блока шестиствольных скорострельных установок «Вулкан», здоровенный рыжий ирландец, громогласно ругался, оглушая своего напарника:
– Эти дерьмовые «хорнеты» сейчас будут делать новый заход, теперь на бреющем. Ох, я бы полполучки не пожалел тому, кто подложил бы каждому из них под задницу морского ежа.
– Брось, Чарли, – меланхолично ответил напарник, ритмично двигая челюстью. -Думаешь, тем парням за штурвалами охота подниматься среди ночи? Вот адмиралу я бы и сам запустил пару этих шершней[13] под лампасы.
– Эти не влезут… Да выплюнь ты свою жвачку, Смит! Второй час жуешь!
– Отстань. Смотри лучше на экран, сейчас пойдут ракеты.
Действительно, «ИДЖИС» – интрегрированная система боевой информации крейсера – оценила режим работы самолетных радаров и предупредила экипаж о пуске противокорабельных ракет. Смит перевел взгляд на индикатор состояния подопечных систем, а Чарли быстро проконтролировал работу своей части комплекса.
– Ерунда, все в порядке! – бросил он. – Два раза отстрелялись, и на третий тоже все будет о'кей, проткни его насквозь!
И действительно все прошло о'кей. На истребители были наведены ракеты, и по анализу параметров наведения расчетам зенитно-ракетных установок была засчитана девяностопроцентная победа – само собой, реального пуска не проводилось, а полет ракет просчитал вычислительный комплекс. А вот «Вулканам» пришлось пострелять по реальной цели – с «хорнетов» в последнем заходе были выпущены два имитатора, которые, изображая из себя грозные противокорабельные ракеты, неслись на высоте двух десятков метров над морем со скоростью почти равной скорости звука. Несмотря на то что стоимость имитаторов была довольно высока, адмирал Макриди настоял, чтобы оборонительное оружие ближнего действия было проверено по реальной цели.
Злые, не выспавшиеся американские моряки продемонстрировали, что и в таком состоянии они способны выполнять свою работу. «Ракеты», нацеленные в «Хилла» (на авианосец их наводить все же не рискнули – мало ли какие возможны случайности), на подлете к крейсеру были встречены шквалом огня, который обрушили на них автоматически наводящиеся по данным радара «Вулканы». Оба имитатора мгновенно превратились в мелкие обломки, рассыпавшиеся в полукилометре от крейсера. Грохот выстрелов тут же затих, и лишь еще несколько секунд шуршали и позвякивали скатывавшиеся по желобкам в море гильзы.
– Господин адмирал, третий заход выполнен. Самолеты условно поражены, ракеты-цели сбиты реальным огнем.
Макриди, стоявший на палубе «Оушна», коротко кивнул. Честно говоря, он ожидал худшего результата и был готов учинить разнос подчиненным. Поэтому теперь ощущал некоторую неловкость за устроенную не ко времени проверку. Понятно, в этом он мог признаться только самому себе. Размышления адмирала прервал подбежавший к нему офицер.
– Сэр! «Хокай» засек со стороны берега четыре самолета. Идут курсом на нас.
– Тревога?
– Да, сэр, уже объявлена.
– Что ж, пойдем посмотрим. Интересно, кто это? – сказал адмирал, направляясь к центральному посту управления. Несмотря на свое морское звание, он, координатор наземной операции, был совершенно лишним там, где осуществлялось управление кораблями, но ему хотелось удовлетворить свой интерес, даже если морякам это не понравится. В конце концов, они подчинены здесь именно ему.
Чарли и Смит уже шли подлинному коридору, ведущему к жилым помещениям, когда динамики корабельной трансляции вновь ожили.
– Что за проклятье! – заорал Чарли, перекрывая сигнал тревоги и, развернувшись, бросился обратно в сторону боевого поста.
Оказавшись вновь перед панелью управления, он обрушился на чуть запоздавшего Смита:
– Какого черта они опять устраивают тревогу?! Или этому сухопутному ублюдку в адмиральских погонах все мало?! Да выплюни, наконец, жвачку, я тебе сказал!
– Это новая, – успокоил напарника Смит. – А что до адмирала – на него и ори, я-то при чем? Смотри лучше!
Чарли привычным движением включил режим боевого ожидания и, пока на экране системы ничего не появилось, быстро прогнал тест. Пушечные установки в своих полусферических башнях на палубе с легким жужжанием резко поводили стволами вправо-влево и сверху вниз, крутанулись вхолостую блоки стволов, дернулась вперед и назад многозвенчатая снарядная лента. В соответствии с этим на маленьком экране у Чарли загоралось: «Привод надводки – ОК.[14] Стволы – ОК. Подача снарядов – ОК. Прохождение сигнала – ОК» и немного погодя: «Полная готовность – ОК».
– Ну, и что теперь? – раздраженно произнес Чарли. – Эй вы там! Давайте свою дерьмовую атаку, а то я спать хочу!
На радарах «сухих» появились американские истребители, но почему-то, вместо того чтобы ринуться наперерез врагу, они развернулись и направились в сторону авианосца.
Откуда было знать сербским летчикам, что эти самолеты, только что изображавшие воздушную атаку, поднялись в воздух без вооружения и керосина в их баках осталось лишь на то, чтобы приземлиться обратно на свой плавучий аэродром. А поскольку взаимное расположение катапультной взлетной и посадочной полос авианосца исключало одновременный выпуск в воздух и принятие самолетов, то в ближайшие несколько минут новые истребители не могли подняться в небо.
Четверка видела только одно: в воздухе сейчас у них врагов нет, но они есть впереди, в каких-то полутора сотнях километров.
Через десять секунд после того, как самолет радиолокационного дозора «хокай» захватил четыре воздушные цели, они были им идентифицированы как «чужие», и координаты целей начали передаваться непосредственно в корабельные системы ПВО.
На крейсере «Банкер Хилл» вновь взвыла сирена, и металлический голос в динамиках несколько раз повторил: «Внимание, это НЕ учебная тревога, внимание, это НЕ учебная тревога».
«ИДЖИС», обработав информацию о воздушных целях, изготовила к стрельбе восемь ракет «Стандарт» в вертикальных пусковых контейнерах, и двадцать секунд спустя прошла команда на старт, но ракеты остались неподвижными – в суматохе новой тревоги кто-то из операторов забыл переключить комплекс в боевой режим, и теперь вместо реального выстрела система начала просчитывать вероятность условного поражения условной цели.
Конечно, эта ошибка была сразу замечена и исправлена, но в течение потребовавшихся на это нескольких секунд дистанция между крейсером и атакующими самолетами продолжала сокращаться.
Комендант куда-то позвонил – видимо, получал инструкции – и, повернувшись к Казаку, произнес длинную фразу. Летчик понял не все, но главное уловил – за ним должны приехать и отвезти в какой-то Колашин.
«Что ж, значит, Колашин. Где это?» – Казак поднял глаза и довольно быстро нашел этот городок на карте. Почти рядом с Черногорией, практически граница. К тому же рядом с морем, курорт, небось… Вроде бы недалеко.
Машина оказалась потрепанным грузовичком – «юэцзинь», как назвал его водитель, которого комендант долго инструктировал тут же, под картой страны. Машина очень напоминала древний ГАЗ-51, хотя и сделана была, очевидно, в Китае. Водитель не был настроен на разговоры, и Казак от него услышал только то, что в Колашине есть авиабаза и дальше его повезут самолетом.
«Интересно, на каком?» – подумал Казак и решил пока не загадывать.
* * *
Аэродром Колашин, расположенный в неглубокой котловине, прекрасно просматривался с окружающих гор.«Ни фига себе база! – удивился Казак. – Разве что через перископ подводной лодки за ней не понаблюдаешь. Вся как на ладони!» Широкая асфальтированная взлетная полоса при ближайшем рассмотрении оказалась вся в воронках, больших и маленьких, а вдобавок в двух местах поперек нее были прокопаны широкие канавы – видимо, для того, чтобы продемонстрировать непригодность аэродрома для полетов и не навлекать на округу новые беды. Припомнив телерепортажи времен «бунта обманутых вкладчиков», Казак не удивился такому состоянию аэродрома.
Машина коменданта проехала мимо заброшенных ангаров, мимо сиротливо стоявшего невдалеке АН-24 без обоих двигателей и направилась дальше, в сторону белых скал, красиво подсвеченных заходящим солнцем, – только сейчас Казак осознал, что день близится к концу, а в животе у него с утра ничего не было.
До скал добирались довольно долго, но уже издали были видны могучие ворота, не декорированные под камень, как на их аэродроме, а чуть ли не нарочно выставленные напоказ. Впрочем, к этим воротам вели и вполне наезженные автомобильные дороги; на покрытых потеками ржавчины створках масляной краской было выведено несколько раз одно непонятное слово с разными при нем цифрами, и Казак для себя решил, что это пронумерованные складские помещения. Около них лежали груды деревянных поддонов, а сбоку, возле свалки, стоял электрокар и еще один такой же притулился ко второму складу Человек в синем комбинезоне менял ему колесо.
Прямо к складам Казака не повезли, машина свернула, и он, все еще глядя в сторону изуродованной полосы, подумал: «Если истребители и вправду здесь, то хотел бы я посмотреть, как они отсюда взлетят. Впрочем, здесь, пожалуй, и не сядешь».
Сделав это заключение, Казак почему-то облегченно вздохнул, будто ему самому пришлось бы отсюда взлетать. Тем временем навстречу машине вышел офицер-албанец и подвел его к небольшому строению у ворот. В помещении, куда попал русский летчик, несмотря на то что на улице было еще вполне светло, горели несколько ламп, лучи которых оказались направлены на вошедшего.
Казак машинально заслонился от света рукой, а когда ее опустил, то буквально наткнулся на стволы нескольких автоматов. «Предали, суки! – промелькнуло у него в голове, и через секунду: – А может, нет?» Ему наверняка предстояла процедура идентификации, ничего хорошего от которой ждать не приходилось.
Казак постарался припомнить все кодовые фразы и отзывы, что летчиков его группы заставляли выучивать назубок под неусыпным контролем подпоручика Малошана, устраивавшего им чуть ли не экзамен перед каждым вылетом… Без особого, впрочем, успеха.
Но вышло все проще. Один из автоматчиков вдруг опустил свое оружие и, громко произнеся по-сербски «Да, это он», заключил Казака в крепкие объятия.
Тот опешил, но потом узнал в сербе пилота, знакомого еще по недолгому пребыванию в Любимце, он же пригонял резервный истребитель для Корсара. Казак даже вспомнил его странное имя – Момчило, которое в первый раз воспринял как «Мочила».
* * *
– Я понимаю твое удивление, – сказал Казаку капитан ВВС Республики Трансбалкания Момчило Германович, когда вел летчика по второму складу. Вместо штабелей упаковок товаров или материалов, которые ожидал увидеть летчик, под сводами склада в мертвенном свете ламп тускло поблескивала камуфляжная окраска самолетов – два СУ-27К стояли бок о бок с поднятыми вверх консолями крыла.– Так и было задумано. Кому придет в голову, что здесь, в официально нейтральной стране, на всем известной базе, давным-давно превращенной в склад торговой фирмы, можно спрятать самолеты? Тем более что посадка здесь невозможна уже около двух лет – именно столько времени полосу не приводили в порядок. Правда, с месяц назад сюда все же наведалось звено «миражей», понаделали еще дырок.
– Но меня вроде собирались вывезти на самолете? Серб улыбнулся.
– Ты не знаешь Мэда Сью. Это особый разговор. Если бы я сам не видел, что он вытворяет, то и по сей день считал бы рассказы о нем легендой. Сам завтра убедишься. А истребители мы сюда переправили после того, как один из ваших летчиков – его, кажется, Дедом зовут – прочитал здесь лекцию на тему вьетнамской войны. Там, говорил он, практиковалась переброска истребителей транспортными вертолетами. Истребители с тех пор заметно потяжелели, но ведь и вертолеты теперь другие.
Казак быстро прикинул – пустой СУ-27 весит около шестнадцати тонн, а у МИ-26 грузоподъемность до двух десятков, но это если в грузовой кабине. А на подвеске? А ведь подвеску можно и доработать. Да, вполне реальная операция, и как это ему сразу в голову не пришло? Надо было повнимательнее слушать Деда, он ведь и раньше говорил о чем-то подобном.
– Взлет будет осуществляться со стартовыми ускорителями с прямого участка автодороги.
– Не хватит! – уверенно сказал Казак, вспомнив окрестности.
– Хватит. Придется только непосредственно перед вылетом взорвать там несколько строений, и полоса будет что надо. Кроме того, наши инженеры приспособили для этих самолетов ускорители от ваших реактивных бомбардировщиков. Даже половинный комплект даст тягу больше, чем штатные истребительные.
– Это от каких же бомбардировщиков?! И как вы их добыли? – удивился Казак.
Капитан виновато развел руками, давая понять, что отвечать на этот вопрос не собирается. Действительно, русскому летчику совершенно незачем знать, что ускорители для устаревших сверхзвуковых бомбардировщиков ТУ-22, принадлежавших Ливии, были попросту украдены со складов Каддафи и перевезены через море на рыбацкой шхуне.
Уже заканчивая разговор и направляясь к выходу, Германович сказал:
– Итак, ты улетишь завтра утром, и мы выйдем на задание тогда же. Рисково, конечно, но ты должен попасть в свое звено как можно скорее.
– Не понял?
– Вы действуете сейчас наиболее эффективно. По нашим данным, моментальная потеря «миражей» подорвала доверие зарубежных спонсоров к боснийским воякам, они отказали им в кредите на очередную партию самолетов.
– Здорово! – воскликнул Казак. Укоряя себя за эйфорию по поводу той победы, имевшую следствием потерю бдительности, он как-то не думал о других ее результатах.
– Здорово, – согласился серб. – Но не совсем. Теперь мусульман в большей степени будет поддерживать европейская, а главное – американская авиация. А с ними бороться сложнее, нежели с боснийскими и хорватскими летунами.
Пройдя до конца коридора, они вошли в другое помещение, меньших размеров, куда, как овцы в загон, были согнаны полтора десятка погрузчиков. Но внимание Казака привлекли не они, а стоявшие у стены на металлических подпорках четыре десятиметровые ракеты, вдоль длинных цилиндрических тел которых между маленькими крыльями и стабилизаторами шли к хвосту тонкие трубы каналов воздухозаборников прямоточного гиперзвукового двигателя.
«Ого! Это еще что такое? Если здесь стоят корабельные варианты „сушек“, то это может быть только „Москит“. Четырехтонная сверхзвуковая ракета, способная с одного удара утопить эсминец, а две такие могут с гарантией пустить на дно транспортник в двадцать тысяч тонн водоизмещением! Вот, значит, о каком задании идет речь…» Германович перехватил ошеломленный взгляд Казака и кивнул:
– Ты все правильно понял.
– Да, – коротко ответил Казак и после паузы тихо спросил: – А вы… надеетесь вернуться назад?
Момчило Германович усмехнулся и ответил просто, без рисовки:
– Надеемся. Но… как бы это сказать… не очень рассчитываем. Неужели ты думаешь, что мы идем в эту атаку только потому, что не представляем ее сложности? Все мы всё знаем, а дополковник наш, тот прямо так и сказал: заправки хватит в один конец.
Казак промолчал, пытаясь понять этого человека, который вот так спокойно говорил о предстоящем ему самоубийственном полете. Но капитан понял его молчание по-другому.
– Ты дополковника в мясники не записывай, он тоже летит с нами.
– Да нет, что ты. Просто… Просто не знаю, смог бы я так.
– Не думай об этом. Мы никогда не пошлем русов «в один конец». Нет доверия, что они смогут… Слишком любят жить.
Казак почувствовал себя неловко и не нашел слов для ответа.
* * *
На следующее утро, когда первые лучи солнца позолотили вершины гор, окружающих котловину. Казак стоял около ворот склада, где обычно останавливались большегрузные фуры.Никакой маскировки не предусматривалось, да и зачем? Среагировать на вдруг откуда ни возьмись появившиеся самолеты враг вряд ли успеет, а второй раз использовать базу никто не собирался.
Ночью сербские пилоты, идущие в бой, совершили ритуал принесения клятвы. Казак знал об этом, но сербы вежливо, но настойчиво попросили русского летчика при сем не присутствовать. Он лишь проводил их до того места, где вырубленная в скале лестница уходила к залитой серебристо-призрачным светом луны старой часовне на перевале. Четыре безмолвные фигуры, поднимающиеся вверх…
Он не видел трепетного пламени свечей перед скорбными ликами икон и не слышал торжественных слов клятвы:
«Я, солдат Великой Сербии и Господа Бога, клянусь перед святым престолом своего Создателя на животворящем кресте его, что мести не отложу, спасения своему телу искать не стану, с курса не сверну и кабины своей не покину, пока с Божьей помощью не покараю врага моего народа. Свидетели мне – Бог мой, народ мой, мои павшие товарищи, Святой Савва Сербский и Святой Никола. С Богом, Сербия или смерть!» Казак постарался запомнить все имена пилотов: командир звена – дополковник Светозар Дошло, капитан Момчило Германович, поручик Перице Дражич и подпоручик Мирослав Йованович, совсем еще молодой, даже моложе самого Казака, невысокий и щуплый парень. И этот мальчишка тоже летит сегодня в бой, и он тоже поклялся не возвращаться, не выполнив задания, и значит, у него уже нет возраста в житейском понимании этого слова.
Несмотря на бессонную ночь. Казак не ощущал ни сонливости, ни усталости, словно сам готовился к подвигу. Он понимал, что шансов вернуться ни у кого из них практически нет, но от всего сердца желал, чтобы это чудо произошло. И почему-то больше всего ему хотелось, чтобы вернулся Мирослав – ну, ради какой-то высшей справедливости!
Первый СУ-27К с подвешенным «Москитом» уже вырулил на стартовую прямую. Казак вспомнил, как, возвращаясь на базу, в предрассветной полутьме увидел на дороге, которой предстояло стать взлетной полосой, безмолвно предвигающиеся тени жителей окрестных сел, мужчин, женщин и даже детей. Они медленно шли по маршруту будущего взлета и убирали с обочин крупные и мелкие камни. Сзади них ехала запряженная парой ослов небольшая битумоварка, и еще несколько человек заливали клейкой черной массой россыпи щебенки там, где убрать ее было совсем невозможно. И даже ослы шли удивительно тихо и послушно. Дым битумоварки смешивался с утренним туманом, и вся картина казалась до содрогания нереальной.
Зато теперь можно было не опасаться того, что мощные двигатели взлетающих самолетов засосут в воздухозаборники каменный мусор, способный повредить лопатки турбин. Конечно, с каждым очередным стартом покрытие будет разрушаться, и обломки все же появятся. Но с этим ничего уже было не поделать.
Окрестности вдруг заполнились грохотом, который даже привычному уху летчика показался нестерпимым. Там, где только что стоял СУ дополковника Дошло, взметнулось вверх облако черной пыли, из которого через секунду вырвался стремительный силуэт машины с длинным хвостом яркого красно-желтого пламени. Казак вспомнил, как кто-то сравнил картину взлетающего на ускорителях самолета с изгнанием из ада провинившегося демона – действительно, более точное сравнение придумать трудно.
Адриатическое море. Удар «москитов» Соединение кораблей шестого флота США, уже долгое время находящееся в Адриатическом море, было многочисленным. Кроме авианосцев «Теодор Рузвельт» и «Кирсардж» в группу входил универсальный десантный корабль «Оушн», крейсер «Банкер Хилл», семь фрегатов и несколько судов обеспечения. Полагающейся авианосному соединению по штату атомной подводной лодки не было – командование сочло возможным сэкономить на этой боевой единице по той причине, что вероятность угрозы соединению с моря была весьма мала. Военно-морские силы Трансбалкании были почти полностью уничтожены еще в первые сутки войны, когда с безумной отвагой попытались защитить свои родные берега, атаковав десантную армаду США. Правда, в надежных скальных укрытиях, которые никак не могли обнаружить прочесывающие побережье морские пехотинцы, несколько сербских сверхмалых субмарин еще скрывались в расчете на чудесный шанс для своих торпед, но и их уничтожение для морской авиации и кораблей ПЛО было делом ближайших дней.
Что касается воздушного нападения… Да, адмирал Макриди допускал – неуловимые сербские СУ могут начать атаку на корабли соединения. Начать, но не завершить! Средства противовоздушной обороны крейсера и фрегатов были достаточно сильны, чтобы с гарантией уничтожить и вражеские самолеты, и запущенные ими ракеты еще на дальних подступах к ядру эскадры – авианосцу и десантным кораблям. Но с возможностью такого нападения приходилось считаться, и, по согласованию с командованием флота, в соединении уже давно была запланирована тренировка расчетов средств ПВО с участием самолетов авианосца.
Однако командование соединения не слишком торопилось исполнять приказы штаба и под различными предлогами тянуло с проведением этой тренировки, чем вконец разозлило Макриди. Он подал наверх предложение устроить эту тренировку ранним утром, для большей приближенности к боевым условиям, и совместить ее с учениями кораблей. Получив одобрение своей инициативы, Макриди не без удовольствия заставил подняться среди ночи сначала весь командный состав кораблей соединения, а затем и офицеров среднего звена, младших офицеров, летчиков четверки машин, которым выпало изображать нападающие самолеты, и дальше вниз по служебной лестнице, вплоть до желтокожего трюмного механика, которого тоже разбудили вместе со всеми и заставили занять положенное ему место при стойке с огнетушителями.
Трюмный механик, нью-йоркский китаец Чин Ло, который попал во флот чисто случайно и плавал уже пятый год на крейсере «Банкер Хилл» все в одной и той же скромной должности, был единственным, кто в эту ночь не посылал куда подальше начальство с его играми. Невозмутимость «китаезы» когда-то раздражала его товарищей, но постепенно матросы перестали подначивать Чин Ло и даже, можно сказать, его полюбили – как любят диковинный кактус в горшочке.
Вот и сейчас, спокойно стоя рядом с прикрепленными к стене пузатыми ярко-красными пластиковыми баллонами, он безучастно взирал на обозленные лица матросов, бегущих занимать боевые посты. Через положенное время суета улеглась, и потянулось ожидание.
Спустя несколько минут мимо механика по коридору неторопливо прошел, весело насвистывая, молодой лейтенант, которому крупно повезло – его пересменка пришлась как раз на время объявления тревоги, и получилось, что не относящийся ни к бодрствующей, ни к отдыхающей смене офицеров лейтенант мог спокойно топать в свою каюту.
– Привет, Чин! Небось хихикаешь про себя, глядя, как мы тут мечемся? Окажись сейчас на моем месте мой дед, он бы, увидев тебя, схватился за пистолет – решил бы, что корабль захватили. Он у меня воевал на Тихом океане… Не обижаешься?
– Нет, сэр. Но я не японец, я китаец.
– Да ладно, какая разница. А хоть бы ты был и японец – «джапсы» тоже тогда наших надрали неслабо, особенно поначалу. Как-то привел я деда на эту нашу посудину, когда еще кадетом был. Встретили его как героя-ветерана, чуть ли не с оркестром, разрешили по отсекам полазить, показали все. Он, как полагается, поблагодарил, восхитился… А потом, уже на берегу, сказал мне так: «Знаешь, парень, если бы мне пришлось тогда идти к Окинаве на этом корабле, я бы позаботился написать подробное завещание». Я удивился – ведь ему показали всю эту чертову автоматику, ракетные комплексы, радары, лазеры, – и он пояснил: «Когда на тебя валится сразу сорок самолетов, то не спасет никакой лазер. Одна торпеда, одна бомба – и ваша алюминиевая банка из-под „кока-колы“ выгорит и пойдет ко дну быстрее, чем любой паршивый миноносец времен Второй мировой войны». Я рассказал об этом нашему командиру курса, и он назвал деда старым дураком – не за то, что он посчитал дерьмом нашу коробку, а за то, что сказал об этом мне. Кадету полагается считать, что он попал на лучший в мире корабль, и тонуть в случае чего тоже с этой мыслью. Так что, Чин, будь спокоен – если нам все же вмажут, то закончится все весело и быстро.
– Спасибо, сэр. Я всегда спокоен.
– Ха! Я и забыл. Ну давай, стой дальше! – и, взмахнув рукой, лейтенант отправился своей дорогой.
Чин Ло еще раз вежливо улыбнулся вслед уходящему молодому офицеру, и вновь его лицо приняло бесстрастное выражение. В его семье свято соблюдались национальные традиции, и привычка скрывать свои эмоции за внешней невозмутимостью была одной из них. Поэтому мысли, которые вызвала у него короткая лекция лейтенанта, тоже никак не отразились на его плоском желтом лице.
Парни, сидевшие на боевых постах, были куда менее сдержанны. Оператор блока шестиствольных скорострельных установок «Вулкан», здоровенный рыжий ирландец, громогласно ругался, оглушая своего напарника:
– Эти дерьмовые «хорнеты» сейчас будут делать новый заход, теперь на бреющем. Ох, я бы полполучки не пожалел тому, кто подложил бы каждому из них под задницу морского ежа.
– Брось, Чарли, – меланхолично ответил напарник, ритмично двигая челюстью. -Думаешь, тем парням за штурвалами охота подниматься среди ночи? Вот адмиралу я бы и сам запустил пару этих шершней[13] под лампасы.
– Эти не влезут… Да выплюнь ты свою жвачку, Смит! Второй час жуешь!
– Отстань. Смотри лучше на экран, сейчас пойдут ракеты.
Действительно, «ИДЖИС» – интрегрированная система боевой информации крейсера – оценила режим работы самолетных радаров и предупредила экипаж о пуске противокорабельных ракет. Смит перевел взгляд на индикатор состояния подопечных систем, а Чарли быстро проконтролировал работу своей части комплекса.
– Ерунда, все в порядке! – бросил он. – Два раза отстрелялись, и на третий тоже все будет о'кей, проткни его насквозь!
И действительно все прошло о'кей. На истребители были наведены ракеты, и по анализу параметров наведения расчетам зенитно-ракетных установок была засчитана девяностопроцентная победа – само собой, реального пуска не проводилось, а полет ракет просчитал вычислительный комплекс. А вот «Вулканам» пришлось пострелять по реальной цели – с «хорнетов» в последнем заходе были выпущены два имитатора, которые, изображая из себя грозные противокорабельные ракеты, неслись на высоте двух десятков метров над морем со скоростью почти равной скорости звука. Несмотря на то что стоимость имитаторов была довольно высока, адмирал Макриди настоял, чтобы оборонительное оружие ближнего действия было проверено по реальной цели.
Злые, не выспавшиеся американские моряки продемонстрировали, что и в таком состоянии они способны выполнять свою работу. «Ракеты», нацеленные в «Хилла» (на авианосец их наводить все же не рискнули – мало ли какие возможны случайности), на подлете к крейсеру были встречены шквалом огня, который обрушили на них автоматически наводящиеся по данным радара «Вулканы». Оба имитатора мгновенно превратились в мелкие обломки, рассыпавшиеся в полукилометре от крейсера. Грохот выстрелов тут же затих, и лишь еще несколько секунд шуршали и позвякивали скатывавшиеся по желобкам в море гильзы.
– Господин адмирал, третий заход выполнен. Самолеты условно поражены, ракеты-цели сбиты реальным огнем.
Макриди, стоявший на палубе «Оушна», коротко кивнул. Честно говоря, он ожидал худшего результата и был готов учинить разнос подчиненным. Поэтому теперь ощущал некоторую неловкость за устроенную не ко времени проверку. Понятно, в этом он мог признаться только самому себе. Размышления адмирала прервал подбежавший к нему офицер.
– Сэр! «Хокай» засек со стороны берега четыре самолета. Идут курсом на нас.
– Тревога?
– Да, сэр, уже объявлена.
– Что ж, пойдем посмотрим. Интересно, кто это? – сказал адмирал, направляясь к центральному посту управления. Несмотря на свое морское звание, он, координатор наземной операции, был совершенно лишним там, где осуществлялось управление кораблями, но ему хотелось удовлетворить свой интерес, даже если морякам это не понравится. В конце концов, они подчинены здесь именно ему.
Чарли и Смит уже шли подлинному коридору, ведущему к жилым помещениям, когда динамики корабельной трансляции вновь ожили.
– Что за проклятье! – заорал Чарли, перекрывая сигнал тревоги и, развернувшись, бросился обратно в сторону боевого поста.
Оказавшись вновь перед панелью управления, он обрушился на чуть запоздавшего Смита:
– Какого черта они опять устраивают тревогу?! Или этому сухопутному ублюдку в адмиральских погонах все мало?! Да выплюни, наконец, жвачку, я тебе сказал!
– Это новая, – успокоил напарника Смит. – А что до адмирала – на него и ори, я-то при чем? Смотри лучше!
Чарли привычным движением включил режим боевого ожидания и, пока на экране системы ничего не появилось, быстро прогнал тест. Пушечные установки в своих полусферических башнях на палубе с легким жужжанием резко поводили стволами вправо-влево и сверху вниз, крутанулись вхолостую блоки стволов, дернулась вперед и назад многозвенчатая снарядная лента. В соответствии с этим на маленьком экране у Чарли загоралось: «Привод надводки – ОК.[14] Стволы – ОК. Подача снарядов – ОК. Прохождение сигнала – ОК» и немного погодя: «Полная готовность – ОК».
– Ну, и что теперь? – раздраженно произнес Чарли. – Эй вы там! Давайте свою дерьмовую атаку, а то я спать хочу!
* * *
Четверка СУ-27 приближалась к кораблям авианосной группы. Для того чтобы разогнать самолет с подвешенной под него ракетой диаметром без малого полтора метра до скорости, хотя бы ненамного превышающей скорость звука, летчикам пришлось включить форсажный режим двигателей. Конечно, длительное применение форсажа ведет к уменьшению ресурса, а то и вовсе к отказам, но сейчас летчики меньше всего думали о будущем. Главной их целью были корабли, несшие в своих плавучих погребах по сотне смертей на каждого воюющего серба.На радарах «сухих» появились американские истребители, но почему-то, вместо того чтобы ринуться наперерез врагу, они развернулись и направились в сторону авианосца.
Откуда было знать сербским летчикам, что эти самолеты, только что изображавшие воздушную атаку, поднялись в воздух без вооружения и керосина в их баках осталось лишь на то, чтобы приземлиться обратно на свой плавучий аэродром. А поскольку взаимное расположение катапультной взлетной и посадочной полос авианосца исключало одновременный выпуск в воздух и принятие самолетов, то в ближайшие несколько минут новые истребители не могли подняться в небо.
Четверка видела только одно: в воздухе сейчас у них врагов нет, но они есть впереди, в каких-то полутора сотнях километров.
Через десять секунд после того, как самолет радиолокационного дозора «хокай» захватил четыре воздушные цели, они были им идентифицированы как «чужие», и координаты целей начали передаваться непосредственно в корабельные системы ПВО.
На крейсере «Банкер Хилл» вновь взвыла сирена, и металлический голос в динамиках несколько раз повторил: «Внимание, это НЕ учебная тревога, внимание, это НЕ учебная тревога».
«ИДЖИС», обработав информацию о воздушных целях, изготовила к стрельбе восемь ракет «Стандарт» в вертикальных пусковых контейнерах, и двадцать секунд спустя прошла команда на старт, но ракеты остались неподвижными – в суматохе новой тревоги кто-то из операторов забыл переключить комплекс в боевой режим, и теперь вместо реального выстрела система начала просчитывать вероятность условного поражения условной цели.
Конечно, эта ошибка была сразу замечена и исправлена, но в течение потребовавшихся на это нескольких секунд дистанция между крейсером и атакующими самолетами продолжала сокращаться.