Страница:
«Здравствуйте. – Ни голос, ни лицо ведущей не были радостными. – Как всегда, в начале выпуска последние сообщения о новом балканском кризисе. Василий Иванов передает…» – На экране со значком РТР в углу замелькали кадры: артиллерия на позициях, вспухающие на фоне гор разрывы, вереницы беженцев… Хрипловатый голос корреспондента быстро комментировал:
«Сегодня днем самолеты НАТО нанесли ракетно-бомбовый удар по оборонительным позициям войск Харжича в Сербской Босне. Как заявил командующий объединенными силами, этот налет был сделан в рамках умиротворения боснийских сербов, нарушивших соглашения о прекращении огня и демаркационной линии. Лидер Трансбалкании Павко Вазник заявил… – На экране обозначилась известная с недавних пор всему миру тучная фигура человека, создавшего из остатков Югославии новую федерацию. – … что новое югославское государство не станет сейчас поддерживать боснийских сербов, но оставляет за собой право в любой момент изменить это решение. Учитывая нынешнюю позицию Запада, такая оговорка является скорее пропагандистским шагом, нежели серьезным предупреждением».
Два «ягуара» на экране (теперь кадры были от Си-эн-эн, съемка, очевидно, велась с третьей машины) неторопливо заложили вираж и, выровнявшись, произвели залповый пуск неуправляемых снарядов.
– Идут, как мои сегодня! – воскликнул Николай. – Вот кого валить надо, а не наши болванки!
– Ты б завалил… – заметил кто-то.
– Запросто! Вот, вот и вот! – несколько энергичных жестов ладонями продемонстрировали собравшимся, как бы атаковал, и как вышел бы из атаки старший лейтенант Морозов, окажись он в небе Боснии.
– Да кто ж тебе даст! Этим-то все можно, а нашим… Братьев-славян, и то не дают поддержать. Буржуй цыкнет – и все, тишина, лапки кверху.
– Так сербы же первые полезли? – осторожно вмешался еще кто-то.
– Как же, первые! – зло возразил Морозов. – А мусульмане прямо ангелы небесные, вместе со своими покровителями в Штатах.
– Товарищи офицеры! – раздался возглас от двери, и тотчас новый голос, не особенно громкий, но заставивший притихнуть все остальные, прервал начавшееся движение:
– Вольно! Продолжайте отдыхать. Старший лейтенант, зайдите ко мне.
Командир части вышел. Кто-то нажал на пульте кнопку, и «Фунай» замолк. В наступившей тишине сочувственный голос произнес:
– Ну вот и довыступался Колян. Щас вставят.
– Да ладно, – попытался отмахнуться Морозов. – Жаль, что на автобус опоздаю, а так – за что вставлять? Говорил то, что я думаю, да и не только я.
Морозов махнул рукой и вышел, внутренне готовый к разговору неприятному, а главное – бесполезному, потому что мнение о событиях на Балканах и о роли России в них имел твердое и менять его не собирался.
– Садитесь, – предложил ему командир полка, а сам остался стоять у стола. – Значит, так, товарищ старший лейтенант. Мне известны ваши убеждения… Они, правда, не во всем совпадают с политикой правительства, но тем не менее я вас за них уважаю – не так уж часто в наше время встретишь человека с хоть какими-то убеждениями. Все больше деньги, деньги, деньги… Впрочем, без них тоже никуда, я прав?
– Так точно, товарищ полковник.
– Вы действительно считаете, что Россия должна сейчас поддержать Сербску Босну, несмотря на всю международную обстановку? И действительно согласились бы принять в этом участие?
– Так точно, товарищ полковник.
– Тогда продолжим. Разговор будет конфиденциальный…
Леность его тоже была кажущейся: и по службе, и вне ее подполковник Маланец редко упускал возможность взять свое, да и ничейного прихватить. Чужого Маланец принципиально не брал, считая воровство делом вульгарным и солидного человека недостойным – правда, ничейное и чужое не всегда удавалось четко различить. Короче, молодые, да и кое-кто из немолодых офицеров, за глаза звали его Хомяком, и даже командир полка иногда использовал это прозвище – уж больно оно шло к толстым щекам, усам и бакенбардам подполковника.
После планового совещания в конце недели, уже отпустив всех собравшихся, командир полка вдруг произнес, сознательно подражая интонациям Броневого-Мюллера из бессмертного телесериала:
– А вас, Маланец, я попрошу остаться. Подполковник прикинул, что разговор будет неслужебный, и улыбнулся, поддержав шутку начальства. Дождавшись, пока офицеры покинут кабинет, полковник открыл на своем столе небольшую панель и нажал две кнопки. Под ними замигали два маленьких красных огонька, а когда на окна с тихим жужжанием опустились плотные шторы, сначала один, а потом и второй красный огонек сменился зеленым. В тишине кабинета теперь слышалось тихое гудение: система защиты от прослушивания вышла на рабочий режим.
«Вот так неслужебный разговор!» – подумал Маланец и попытался вспомнить, когда и по какому поводу в последний раз при нем использовалась эта аппаратура. Но вспомнить не успел, потому что полковник спросил:
– Андрей Петрович, вы что-нибудь слышали о фонде славянской культурной общности?
– Да что-то слышал. Кажется, после наводнения в Польше фонд этот поставил туда партию вертолетов, чуть ли не себе в убыток.
– Правильно. Так вот, в наш полк пришел приказ… то есть не совсем приказ. Скажем так, просьба высшего командования установить связь с этим фондом и поинтересоваться, не нужны ли ему военные летчики на службу по контракту.
– И вы поинтересовались?
– Да, пришлось. Бывает, что просьбы приходится выполнять быстрее, чем приказы. Так вот, оказалось, что летчики, причем не просто летчики, а летчики-истребители с хорошей техникой пилотирования и высоким уровнем боевой готовности очень нужны этому культурному фонду, нужны срочно. И от командования опять же поступила просьба фонду помочь.
– Это что же, волонтеров набирают? – спросил Маланец, оценив ситуацию.
– Верно, Андрей Петрович, волонтеров. Причем на боевые действия.
– Балканы?
Полковник мельком глянул на огоньки системы засекречивания, по-прежнему светившие успокаивающим зеленым светом, и кивнул:
– Да, Балканы. Всех деталей, естественно, никто не знает, известно только одно: летчики там будут без документов, без званий, и без поддержки российских властей в случае чего. Платить им будут «черным налом» либо лично там, либо доверенному лицу здесь, по семь тысяч зеленых в месяц, плюс премиальные за боевые вылеты, плюс пособие по смерти. Так что к тебе моя просьба: крепко подумай, с кем из наших ребят можно на эту тему поговорить. Как кто летает-воюет, тебе виднее…
– Да-а уж, пожалуй, что так, – протянул Маланец в раздумье, не боясь выглядеть нескромным: свой талант летчика он уважал, и уважал совершенно справедливо. – Товарищ полковник, а ведь, если честно, я бы и сам туда отправился. Мало ли что без звания!
Командир прищурился:
– Ты, я помню, после первого Афгана дачу построил?
– Ну, построил, – согласился подполковник.
– А после второго «мерседес» купил?
– Купил, – снова не стал перечить Маланец и добавил: – А что, хорошая машина. Картошку с дачи возить очень даже удобно, пока ничего другого не было. Только ведь проверяли меня тогда – и политотдел проверял, и округ, и светлой памяти КГБ… Все законно!
Полковник усмехнулся:
– Да-да, именно возить, именно законно, и именно картошку Ты, Хомяк, мне лучше честно скажи: зачем тебе еще деньги? Мне тут особисты разработку дали почитать – там и о тебе есть, и о сыне твоем, и о жене со свояченицей. Интересный материальчик.
Маланец молча сглотнул: а он-то думал, что особый отдел с самой перестройки занимается откровенным бездельем. Если они и впрямь нарыли…
– Ну-ну, не бледней, я не завистливый. Просто интересно. Давай так: скажешь, чтобы я поверил, – отпущу, не скажешь – прижму.
«А что бы и не сказать? Тем более, полкан меня давно знает, поймет, что не вру!» – Есть у меня, товарищ полковник, извините, мечта. Аэродром свой и самолетиков небольших чуток. Чтоб, когда от службы отойду, при знакомом деле быть и чтобы, уж не судите за прямоту, сверху – никакого начальства. Для денег – людей возить, которые платить смогут, а для души – пацанов летать учить. С кем в пай войти, есть уже на примете, но моя доля должна быть сильнее. Затем и кручусь.
– Да уж, крутишься, – согласился полковник. И вдруг неожиданно усмехнулся:
– А меня к себе возьмешь? Сторожем, к примеру?
– А чего ж не взять? – Маланец снова заулыбался, почувствовав, что под этой вроде шуткой кроется намек на возможность серьезного разговора. – Хоть сторожем, хоть дворником, всегда пожалуйста!
– Это хорошо. Вернешься – напомню про обещание, учти! Только ты уж вернись, а то нехорошо получится. Тогда, значит, так: вот телефон в Москве. Не записывай, запомни. Позвонишь и скажешь…
После посадки самолет с гордой надписью «Слава-Банк» проследовал за аэродромным «жигуленком», увенчанным оранжевыми мигалками, к отдельно стоящему в стороне ангару Убедившись, что дальше в нем надобности нет, водитель «Жигулей» погасил огни и развернулся в сторону взлетной полосы, а С-96 дальше покатился в одиночестве, немного подпрыгивая на стыках бетонных плит.
– Ну и аэродром! – заметил пассажир, сидящий справа от летчика.
– Да уж, не Хитроу, – согласился летчик, немолодой мужчина с лицом, чуть ли не наполовину скрытым седеющей бородой. Немного помолчав, он спросил пассажира: – Лев Сергеевич, так мы сейчас на Ходынку, не в Тушино?
– Да, мне в контору на «Динамо» надо. Или тебе неудобно, а, Дед? Смотри, я могу и Илюху напрячь, он сегодня здесь дежурит.
– Почему неудобно? Очень даже удобно, – ответил летчик, останавливая самолет. Стандартный аэрофлотовский трап, не очень гармонирующий со сверхзвуковым самолетом, подкатил почти мгновенно, и водитель трапа немного поиграл рычагами, подгоняя его высоту. Пассажир вышел, потянулся, повертел головой, разминая шею, а заодно примечая фигуры охранников. Затем он вынул из нагрудного кармана телефонную трубку и нажал кнопку.
– Алло, Илья? Готовь маленького. Все остается, как я сказал: ты здесь, а я с Дедом лечу.
– Понял, маленький готов, – отозвался голос в трубке.
Говорили на ходу: оба прилетевших шли к ангару, около которого стоял наготове маленький самолетик ИЛ-103, использовавшийся для полетов на внутримосковские аэродромы. Его фюзеляж украшала не витиеватая надпись «Слава-Банк», а строгий логотип «Коммерческий банк „Омега“», что, впрочем, не мешало Льву Сергеевичу, а для кое-кого и Коту Шатурскому, иметь решающее слово в делах и того и другого.
Несмотря на то что комфорт, предоставляемый маленькими самолетами и вертолетами, не шел ни в какое сравнение с возможным в современных представительских автомобилях, Лев Сергеевич любил именно этот способ передвижения: двигайся ты хоть в «роллс-ройсе», хоть в «Запорожце», все равно пробки на московских улицах уравняют их возможности, особенно если надо ехать куда-то через весь город. Его личный пилот и старый друг Виктор, привыкший еще со времен зоны в Потьме откликаться на прозвище Дед, как-то раз предложил устроить соревнование с водителем Льва на дистанции Внуково – главный офис – Шереметьево. Лев Сергеевич из интереса согласился, и чистый выигрыш в пользу ИЛ-103 получился примерно в час. а кроме того, у тогдашнего его «мерседеса» пришлось править крыло: не желая отдавать победу, водитель попытался пролететь на красный, и лишь отличные немецкие тормоза спасли его тогда от серьезной аварии.
И сейчас, глядя вниз, на вереницу машин, спешащих поскорее добраться до кольцевой и вносящих свою лепту в смог московских заторов, пассажир сочувственно покачал головой.
– Даже жалко их, а?
– Ну, не всем же быть такими крутыми, – отозвался пилот, хорошо различающий, когда с ним разговаривает преуспевающий бизнесмен Лев Сергеевич, когда – пахан Кот Шатурский, а когда просто старый друг Лева.
– Ага, вот сейчас, если одно дело не выгорит, я тоже буду, как они. Но задумка хороша, слышь?
Дед послушно кивнул. Не так уж часто хозяин двух банков рассказывал ему о своих делах, и если рассказывал, то означило это только одно: Лев Сергеевич в успехе не уверен и ждет оценки своих сомнений от человека неискушенного. А о том, что разговор не уйдет дальше, шеф не беспокоился: Деду он доверял очень давно и имел на то основания.
– Ты самолет СУ-37 знаешь?
– А то! Во многом с нашим С-96 схож.
– Тут сверху моему фонду славянской общности подкинули идейку поставить в Сербску Босну партию этих машин. То есть по контракту как бы в Индию, но в последний момент там «отказываются», и машины уходят типа в никуда. А когда на Западе разберутся, что их грызунам на Балканах камешек подкинули, – с нас и спрос совсем другой, не то что с президента, мы люди частные. Хотя, конечно, вся эта затея шита белыми нитками, ясно, руководитель наш вовсе не дурак и не станет такие дела держать под контролем.
– А полетит кто?
– Наши, на контрактах. Тоже фонд подыщет, пока сербов не поднатаскаем. У меня вот в чем сомнение: оплату они ставят в зависимость от эффективности применения. То есть какую-то часть суммы мне страхуют через государство, но основные бабки должны идти от сербов. Вот и думаю: а не погорячился ли я, согласившись? Хотя, не согласись я, другого бы нашли, я знаю – они и Маргишвили, и Жоржу Рубчинскому ту же удочку закинули, но пока они мычали-телились, мои люди и влезли. Так что скажешь?
Самолет качнул крыльями – то ли порыв ветра, то ли дрогнул штурвал в руках пилота.
– Что скажу. Затея серьезная, но реальная. Дело-то не столько в самолетах, сколько в людях, в летчиках, а летчиков хороших у нас много.
Голос Деда неожиданно ожесточился:
– Даже слишком много, прореживать приходится.
– Ну-ну, опять тебя понесло? – голос пассажира разительно изменился, и теперь с пилотом говорил не бизнесмен Лев Сергеевич, и даже не вор в законе Кот Шатурский, а просто Лева – старый приятель, знающий и понимающий заскоки своего друга. – Да брось ты про старое! Я ж тебе верю, и ребята верят, а это главное!
– Нет, Лева, боюсь, уже не брошу Я ведь сам себе иногда не верю: может, и правда не сбивал я никаких бомбардировщиков, и вообще под Ханоем не был? Как по документам написано, так и есть, а все остальное во сне приснилось… Ведь тот МИ-6, который меня с разбитого аэродрома на полосу в Фан-Ду перетащил, со второго рейса так и не вернулся! Кто подтвердит? Никто! По всем бумажкам я остался там и до Ханоя дойти не мог. И про сбитый Б-52 наврал, что и разоблачил замполит наш доблестный…
– Вить, да успокойся ты. А то прилетим – опять руки зачешутся. А кого бить-то? Замполитов у нас нет! Меня, что ли?
– Да брось, – отмахнулся пилот и развернул самолетик вдоль Москвы-реки. – А знаешь, чего я хочу? На одном из этих твоих самолетов – туда. Там ведь штатовцы беспредел в небе творят, вот и сквитаемся.
– Ты че, мужик? – теперь с пилотом говорил Кот Шатурский, «авторитет». – Платят, что ли, мало?
– При чем тут «платят»? Ты мне платишь хорошо, только куда мне копить? Жена еще тогда ушла, детей нет, родителей похоронил. Не в деньгах дело, Лева, во мне самом, понимаешь? А контракт этот – хочешь на фирму тебе буду перечислять?
– Ой, обрадовал. Разжирею я на твоих грошах. Но ты бабками-то не кидайся! Деньги, особенно если за дело платят, уважать надо, через это и себя уважаешь. А что до тебя – подумаю, Дед, подумаю. Придумаю – скажу Заложив глубокий вираж, ИЛ-103 плавно снизился и через несколько секунд коснулся колесами полосы АО «Ходынский аэродром – авиация общего назначения». Льва Сергеевича уже ждала машина, и, коротко попрощавшись с Витькой-Дедом, он уехал. По недолгой дороге до офиса неожиданно для себя он отметил, что думает о только что закончившемся полете как о последнем полете с Дедом, словно решение уже принято.
«А чего тут решать? – подумал Лев. – Пусть отправляется, а то живет с камнем на сердце. Опять же, свой человек в деле будет, растолковать только ему придется что к чему».
«А что он праздновал-то? – попытался вспомнить Корсан. – То ли день рождения жены, то ли брата… Или еще что? Да какая разница! Был бы повод. Отвлекся, и то хорошо. Правда, теперь глаз болеть будет. Или что там у меня от него осталось…» Капитан потрогал ставшую за три месяца почти привычной черную повязку, скрывающую левую глазницу, и вновь – не хотел, а вспомнил тот злосчастный день.
…Усыпанная цветами свежая травка вдоль бетона, ряды самолетов. Он идет от них по тропинке, чтобы срезать путь до столовой. Вдалеке на пригорке стоит ИЛ-28, потускневший дюраль которого каждую весну «заботливые солдатские руки» покрывают серебрянкой. Этот уже лет двадцать стоящий неподвижно бомбардировщик – мишень, в самом начале обучения на ней отрабатывают простейшие приемы захвата цели и захода на нее, естественно без реального применения вооружения. Ближе, у тропинки, взвод солдат, будущих операторов наземного целеуказания, и сама машина лазерной подсветки.
…На фюзеляже старого самолета замигало маленькое красное пятнышко, и Андрей машинально перечисляет про себя действия по захвату цели головкой корректируемой бомбы. Затем он отмечает, как следующий кандидат на звание младшего командира лезет в люк, и через несколько секунд машина начинает двигаться – наверное, парню велели сменить позицию.
…Вот он сдал назад, разворачивается. Андрей видит бегущее по траве пятно целеуказателя и восклицает: «Ублюдок, ты же лазер не погасил!» Гусеницы попадают в канаву, машина резко кренится, и в левом глазу Андрея вспыхивает тысяча красных солнц…
…Госпиталь, и мать того солдата, чуть ли не на коленях умоляющая Андрея простить мальчика, не губить его судьбу. И собственная полная опустошенность, непонимание – что надо этой женщине? Разве он хочет кого-то губить, зачем? Мало, что ли, своей беды?
…Комиссия, приговор: непригоден к полетам любой категории. Без глаза – чего еще было ждать? А ведь он ждал чуда, пытался напомнить комиссии о легендарном летчике-испытателе Анохине, что летал без глаза, и не просто летал, а поднимал новые самолеты…
…Командир полка, стараясь не смотреть на Корсана, предлагает ему должность замначальника в метеослужбе. Дело, в котором Андрей ничего не смыслит, да и ни к чему это ему: у заместителя-то и забот только за бумагами следить.
…Попытки занять себя хоть чем-то, уйти от черных мыслей, доказать хоть что-то окружающим и самому себе. Вечерние тренировки, превратившиеся в настоящее самоистязание, сил после них оставалось только на то, чтобы принять душ и провалиться в сон. И назавтра опять удар, блок, уход, подставка, захват, бросок… Бледный как мел, хрипящий партнер никак не может подняться с пола, не может вобрать воздух в легкие через сдавленное предплечьем противника горло. Шифу, учитель, и его слова, когда все закончилось:
«Ты слишком полон ненависти. Пойми, никто не в силах изменить прошлое, с этим ничего не поделаешь, но будущее в нашей власти. Не приходи ко мне пока. Вернешься, когда справишься с ненавистью».
…Нарочитая веселость друзей, да и сам тоже – ха-ха, этакий одноглазый пират Билли Боне, хотя Билли Боне вроде одноглазым не был. Кто-то даже предложил поменять одну букву в фамилии, чтобы не Корсан был, а Корсар. Тогда действительно показалось смешно, а сейчас вот не очень…
Андрей еще раз потрогал повязка достал из внутреннего кармана таблетку цитрамона, разжевал и, не запивая, проглотил. Гадость, но авось поможет до вечера, а там еще чего-нибудь примем. Сегодня день особый для Андрея и надо было держаться.
В этот день несколько лет назад среди скромных шоферских обелисков вдоль трассы Тамбов-Волгоград – руль над холмиком да веночек искусственных цветов – появился еще один памятник. Хвост самолета СУ-7, как будто врывшегося с размаху в землю. Андрей видел много памятников-самолетов, устремленных с бетонных постаментов в небо, но только этот напоминал о том, что каждый самолет как бы высоко он ни взлетел, в конце концов встретится с землей. И не всегда земля принимает своих сыновей мягко и нежно.
Погибшего курсанта похоронила конечно же не на месте катастрофы, да, собственно говоря и хоронить-то было особенно нечего, но именно туда приезжал Андрей и считал это место могилой друга. Последнее время он все чаще задумывался о трагической судьбе погибшего летчика, и его собственная судьба представлялась ему не многим лучше. Смотреть на уходящие в небо самолеты и знать, что эта жизнь навсегда для него закрыта.
Скрипнула дверь его кабинета на третьем этаже, звякнула, натягиваясь, пружина, и в комнату вошли два летчика – старший лейтенант и лейтенант, с которыми Андрей еще весной отрабатывал боевые задачи. Теперь они встречались гораздо реже, но все же ребята находили повод зайти к новоявленному метеорологу.
– Привет, Андрюха, как погодка? Шепчет?
– Да пока не знаю. Разведка из зоны не вернулась, через пятнадцать минут должны быть. А так, что могу сказать? «Над всей Испанией безоблачное небо».
– При чем тут Испания? – удивился лейтенант.
– Да, фраза эта знаменитая. После нее там гражданская война началась, и наши летчики на «ишаках» помогали испанцам с немцами воевать, – пояснил старлей.
– Вот ведь люди были, а? – восхитился лейтенант.
– На смерть шли только за идею, ни тебе славы, ни известности, про них ведь все было засекречено!
– А сейчас хоть и не за идею, тоже сплошной туман! – отозвался старший и, увидев недоумение на лице Корсана, тихо добавил:
– Понимаешь – только это строго между нами, – у нас тут ходят слухи, что набирают народ воевать, вроде как в Сербию. Денег кладут немерено, да только дураков, слава Богу, нет. На смерть идти за бабки на фиг надо, пусть они где в другом месте поищут. Вот ты б пошел?
– А меня б взяли? – Андрей произнес это как мог спокойно, но раздражение в его голосе все же ощущалось.
Старлей смутился, кляня себя за бестактность. Повисло неловкое молчание, которое нарушил лейтенант:
– А между прочим, могли бы и взять, начлет, когда со мной беседовал, конечно, темнил, но кое-что я понял… Это ж все неофициально, чтобы шито-крыто. Без бумаг, без аттестаций, чисто за результат. По-моему, это афера.
Андрей промолчал. Слова молодого летчика «могли бы и взять» ничего не обещали и ни к чему не обязывали. Но все же «могли бы»! Снова летать, это главное. И что по сравнению с этим опасность, деньги, безвестность?
Увидев садящийся метеоразведчик, молодые люди ушли, оставив Корсана с его бланками. Он же быстро оформил сводку и понес ее на визу к начальнику летной части. Когда бумаги были подписаны, вместо того чтобы повернуться и уйти, Андрей произнес:
– Товарищ подполковник, разрешите обратиться по личному. то есть отчасти личному делу?
Зворник. Подполковник Абаджиевич и его советники Некогда красивые и ухоженные предместья города Зворника, одного из последних опорных пунктов вооруженных сил Республики Сербска Босна, в течение двух дней превратились в развалины, и даже прекрасная с утра погода не могла сделать пейзаж этот хоть немного отраднее.
Солнце ярко освещало полусгоревший сельский дом, стены которого покрывали кажущиеся даже живописными языки копоти, расщепленную осколками яблоню за поваленным забором и уходящий вдоль него вверх разбитый проселок.
На его обочине, тяжеловесно подминая широкими, серыми от пыли шинами тонкие травяные стебли, безуспешно маневрировал, пытаясь спрятаться в жидкую тень яблони, огромный автобус, но помочь бы ему смог разве что развесистый африканский баобаб.
«Сегодня днем самолеты НАТО нанесли ракетно-бомбовый удар по оборонительным позициям войск Харжича в Сербской Босне. Как заявил командующий объединенными силами, этот налет был сделан в рамках умиротворения боснийских сербов, нарушивших соглашения о прекращении огня и демаркационной линии. Лидер Трансбалкании Павко Вазник заявил… – На экране обозначилась известная с недавних пор всему миру тучная фигура человека, создавшего из остатков Югославии новую федерацию. – … что новое югославское государство не станет сейчас поддерживать боснийских сербов, но оставляет за собой право в любой момент изменить это решение. Учитывая нынешнюю позицию Запада, такая оговорка является скорее пропагандистским шагом, нежели серьезным предупреждением».
Два «ягуара» на экране (теперь кадры были от Си-эн-эн, съемка, очевидно, велась с третьей машины) неторопливо заложили вираж и, выровнявшись, произвели залповый пуск неуправляемых снарядов.
– Идут, как мои сегодня! – воскликнул Николай. – Вот кого валить надо, а не наши болванки!
– Ты б завалил… – заметил кто-то.
– Запросто! Вот, вот и вот! – несколько энергичных жестов ладонями продемонстрировали собравшимся, как бы атаковал, и как вышел бы из атаки старший лейтенант Морозов, окажись он в небе Боснии.
– Да кто ж тебе даст! Этим-то все можно, а нашим… Братьев-славян, и то не дают поддержать. Буржуй цыкнет – и все, тишина, лапки кверху.
– Так сербы же первые полезли? – осторожно вмешался еще кто-то.
– Как же, первые! – зло возразил Морозов. – А мусульмане прямо ангелы небесные, вместе со своими покровителями в Штатах.
– Товарищи офицеры! – раздался возглас от двери, и тотчас новый голос, не особенно громкий, но заставивший притихнуть все остальные, прервал начавшееся движение:
– Вольно! Продолжайте отдыхать. Старший лейтенант, зайдите ко мне.
Командир части вышел. Кто-то нажал на пульте кнопку, и «Фунай» замолк. В наступившей тишине сочувственный голос произнес:
– Ну вот и довыступался Колян. Щас вставят.
– Да ладно, – попытался отмахнуться Морозов. – Жаль, что на автобус опоздаю, а так – за что вставлять? Говорил то, что я думаю, да и не только я.
Морозов махнул рукой и вышел, внутренне готовый к разговору неприятному, а главное – бесполезному, потому что мнение о событиях на Балканах и о роли России в них имел твердое и менять его не собирался.
– Садитесь, – предложил ему командир полка, а сам остался стоять у стола. – Значит, так, товарищ старший лейтенант. Мне известны ваши убеждения… Они, правда, не во всем совпадают с политикой правительства, но тем не менее я вас за них уважаю – не так уж часто в наше время встретишь человека с хоть какими-то убеждениями. Все больше деньги, деньги, деньги… Впрочем, без них тоже никуда, я прав?
– Так точно, товарищ полковник.
– Вы действительно считаете, что Россия должна сейчас поддержать Сербску Босну, несмотря на всю международную обстановку? И действительно согласились бы принять в этом участие?
– Так точно, товарищ полковник.
– Тогда продолжим. Разговор будет конфиденциальный…
* * *
Подполковник Андрей Петрович Маланец был невысок и неширок в плечах, но зато весьма объемист в талии. И лицом, и фигурой он был очень похож на этакого добродушного и ленивого толстяка из мультфильмов. Однако это было только внешнее впечатление: добродушности в нем было не больше, чем в любом другом офицере, сумевшем быстрее многих сверстников получить две крупные звезды на погоны и дослужившемся до чина начальника летной части полка.Леность его тоже была кажущейся: и по службе, и вне ее подполковник Маланец редко упускал возможность взять свое, да и ничейного прихватить. Чужого Маланец принципиально не брал, считая воровство делом вульгарным и солидного человека недостойным – правда, ничейное и чужое не всегда удавалось четко различить. Короче, молодые, да и кое-кто из немолодых офицеров, за глаза звали его Хомяком, и даже командир полка иногда использовал это прозвище – уж больно оно шло к толстым щекам, усам и бакенбардам подполковника.
После планового совещания в конце недели, уже отпустив всех собравшихся, командир полка вдруг произнес, сознательно подражая интонациям Броневого-Мюллера из бессмертного телесериала:
– А вас, Маланец, я попрошу остаться. Подполковник прикинул, что разговор будет неслужебный, и улыбнулся, поддержав шутку начальства. Дождавшись, пока офицеры покинут кабинет, полковник открыл на своем столе небольшую панель и нажал две кнопки. Под ними замигали два маленьких красных огонька, а когда на окна с тихим жужжанием опустились плотные шторы, сначала один, а потом и второй красный огонек сменился зеленым. В тишине кабинета теперь слышалось тихое гудение: система защиты от прослушивания вышла на рабочий режим.
«Вот так неслужебный разговор!» – подумал Маланец и попытался вспомнить, когда и по какому поводу в последний раз при нем использовалась эта аппаратура. Но вспомнить не успел, потому что полковник спросил:
– Андрей Петрович, вы что-нибудь слышали о фонде славянской культурной общности?
– Да что-то слышал. Кажется, после наводнения в Польше фонд этот поставил туда партию вертолетов, чуть ли не себе в убыток.
– Правильно. Так вот, в наш полк пришел приказ… то есть не совсем приказ. Скажем так, просьба высшего командования установить связь с этим фондом и поинтересоваться, не нужны ли ему военные летчики на службу по контракту.
– И вы поинтересовались?
– Да, пришлось. Бывает, что просьбы приходится выполнять быстрее, чем приказы. Так вот, оказалось, что летчики, причем не просто летчики, а летчики-истребители с хорошей техникой пилотирования и высоким уровнем боевой готовности очень нужны этому культурному фонду, нужны срочно. И от командования опять же поступила просьба фонду помочь.
– Это что же, волонтеров набирают? – спросил Маланец, оценив ситуацию.
– Верно, Андрей Петрович, волонтеров. Причем на боевые действия.
– Балканы?
Полковник мельком глянул на огоньки системы засекречивания, по-прежнему светившие успокаивающим зеленым светом, и кивнул:
– Да, Балканы. Всех деталей, естественно, никто не знает, известно только одно: летчики там будут без документов, без званий, и без поддержки российских властей в случае чего. Платить им будут «черным налом» либо лично там, либо доверенному лицу здесь, по семь тысяч зеленых в месяц, плюс премиальные за боевые вылеты, плюс пособие по смерти. Так что к тебе моя просьба: крепко подумай, с кем из наших ребят можно на эту тему поговорить. Как кто летает-воюет, тебе виднее…
– Да-а уж, пожалуй, что так, – протянул Маланец в раздумье, не боясь выглядеть нескромным: свой талант летчика он уважал, и уважал совершенно справедливо. – Товарищ полковник, а ведь, если честно, я бы и сам туда отправился. Мало ли что без звания!
Командир прищурился:
– Ты, я помню, после первого Афгана дачу построил?
– Ну, построил, – согласился подполковник.
– А после второго «мерседес» купил?
– Купил, – снова не стал перечить Маланец и добавил: – А что, хорошая машина. Картошку с дачи возить очень даже удобно, пока ничего другого не было. Только ведь проверяли меня тогда – и политотдел проверял, и округ, и светлой памяти КГБ… Все законно!
Полковник усмехнулся:
– Да-да, именно возить, именно законно, и именно картошку Ты, Хомяк, мне лучше честно скажи: зачем тебе еще деньги? Мне тут особисты разработку дали почитать – там и о тебе есть, и о сыне твоем, и о жене со свояченицей. Интересный материальчик.
Маланец молча сглотнул: а он-то думал, что особый отдел с самой перестройки занимается откровенным бездельем. Если они и впрямь нарыли…
– Ну-ну, не бледней, я не завистливый. Просто интересно. Давай так: скажешь, чтобы я поверил, – отпущу, не скажешь – прижму.
«А что бы и не сказать? Тем более, полкан меня давно знает, поймет, что не вру!» – Есть у меня, товарищ полковник, извините, мечта. Аэродром свой и самолетиков небольших чуток. Чтоб, когда от службы отойду, при знакомом деле быть и чтобы, уж не судите за прямоту, сверху – никакого начальства. Для денег – людей возить, которые платить смогут, а для души – пацанов летать учить. С кем в пай войти, есть уже на примете, но моя доля должна быть сильнее. Затем и кручусь.
– Да уж, крутишься, – согласился полковник. И вдруг неожиданно усмехнулся:
– А меня к себе возьмешь? Сторожем, к примеру?
– А чего ж не взять? – Маланец снова заулыбался, почувствовав, что под этой вроде шуткой кроется намек на возможность серьезного разговора. – Хоть сторожем, хоть дворником, всегда пожалуйста!
– Это хорошо. Вернешься – напомню про обещание, учти! Только ты уж вернись, а то нехорошо получится. Тогда, значит, так: вот телефон в Москве. Не записывай, запомни. Позвонишь и скажешь…
* * *
Небольшой самолет, заходящий на посадку в аэропорт Домодедово, привлек к себе внимание почти всех, кто мог его видеть, – и пилотов лайнеров, ждущих разрешения на вылет, и их пассажиров, и работников многочисленных аэродромных служб. Этот самолет был единственным в своем роде – сверхзвуковой административный С-96. Его история была весьма примечательна: в свое время одна из африканских стран заказала небольшую партию двухместных истребителей-бомбардировщиков СУ-34, и два из них – в учебном четырехместном варианте. Самолеты были готовы к отправке, но в стране той произошел переворот, у нового правительства денег на оплату заказа не нашлось, и уже готовые самолеты были переданы российским ВВС, все, кроме одного. «Слава-Банк», обеспечивавший сделку, в качестве компенсации за потери оставил себе один из четырехместных СУ и, заплатив фирме дополнительную сумму за переоборудование, получил в свое распоряжение сверхзвуковой пассажирский самолет. Его эксплуатация и содержание обходились весьма дорого, но престиж стоил дороже.После посадки самолет с гордой надписью «Слава-Банк» проследовал за аэродромным «жигуленком», увенчанным оранжевыми мигалками, к отдельно стоящему в стороне ангару Убедившись, что дальше в нем надобности нет, водитель «Жигулей» погасил огни и развернулся в сторону взлетной полосы, а С-96 дальше покатился в одиночестве, немного подпрыгивая на стыках бетонных плит.
– Ну и аэродром! – заметил пассажир, сидящий справа от летчика.
– Да уж, не Хитроу, – согласился летчик, немолодой мужчина с лицом, чуть ли не наполовину скрытым седеющей бородой. Немного помолчав, он спросил пассажира: – Лев Сергеевич, так мы сейчас на Ходынку, не в Тушино?
– Да, мне в контору на «Динамо» надо. Или тебе неудобно, а, Дед? Смотри, я могу и Илюху напрячь, он сегодня здесь дежурит.
– Почему неудобно? Очень даже удобно, – ответил летчик, останавливая самолет. Стандартный аэрофлотовский трап, не очень гармонирующий со сверхзвуковым самолетом, подкатил почти мгновенно, и водитель трапа немного поиграл рычагами, подгоняя его высоту. Пассажир вышел, потянулся, повертел головой, разминая шею, а заодно примечая фигуры охранников. Затем он вынул из нагрудного кармана телефонную трубку и нажал кнопку.
– Алло, Илья? Готовь маленького. Все остается, как я сказал: ты здесь, а я с Дедом лечу.
– Понял, маленький готов, – отозвался голос в трубке.
Говорили на ходу: оба прилетевших шли к ангару, около которого стоял наготове маленький самолетик ИЛ-103, использовавшийся для полетов на внутримосковские аэродромы. Его фюзеляж украшала не витиеватая надпись «Слава-Банк», а строгий логотип «Коммерческий банк „Омега“», что, впрочем, не мешало Льву Сергеевичу, а для кое-кого и Коту Шатурскому, иметь решающее слово в делах и того и другого.
Несмотря на то что комфорт, предоставляемый маленькими самолетами и вертолетами, не шел ни в какое сравнение с возможным в современных представительских автомобилях, Лев Сергеевич любил именно этот способ передвижения: двигайся ты хоть в «роллс-ройсе», хоть в «Запорожце», все равно пробки на московских улицах уравняют их возможности, особенно если надо ехать куда-то через весь город. Его личный пилот и старый друг Виктор, привыкший еще со времен зоны в Потьме откликаться на прозвище Дед, как-то раз предложил устроить соревнование с водителем Льва на дистанции Внуково – главный офис – Шереметьево. Лев Сергеевич из интереса согласился, и чистый выигрыш в пользу ИЛ-103 получился примерно в час. а кроме того, у тогдашнего его «мерседеса» пришлось править крыло: не желая отдавать победу, водитель попытался пролететь на красный, и лишь отличные немецкие тормоза спасли его тогда от серьезной аварии.
И сейчас, глядя вниз, на вереницу машин, спешащих поскорее добраться до кольцевой и вносящих свою лепту в смог московских заторов, пассажир сочувственно покачал головой.
– Даже жалко их, а?
– Ну, не всем же быть такими крутыми, – отозвался пилот, хорошо различающий, когда с ним разговаривает преуспевающий бизнесмен Лев Сергеевич, когда – пахан Кот Шатурский, а когда просто старый друг Лева.
– Ага, вот сейчас, если одно дело не выгорит, я тоже буду, как они. Но задумка хороша, слышь?
Дед послушно кивнул. Не так уж часто хозяин двух банков рассказывал ему о своих делах, и если рассказывал, то означило это только одно: Лев Сергеевич в успехе не уверен и ждет оценки своих сомнений от человека неискушенного. А о том, что разговор не уйдет дальше, шеф не беспокоился: Деду он доверял очень давно и имел на то основания.
– Ты самолет СУ-37 знаешь?
– А то! Во многом с нашим С-96 схож.
– Тут сверху моему фонду славянской общности подкинули идейку поставить в Сербску Босну партию этих машин. То есть по контракту как бы в Индию, но в последний момент там «отказываются», и машины уходят типа в никуда. А когда на Западе разберутся, что их грызунам на Балканах камешек подкинули, – с нас и спрос совсем другой, не то что с президента, мы люди частные. Хотя, конечно, вся эта затея шита белыми нитками, ясно, руководитель наш вовсе не дурак и не станет такие дела держать под контролем.
– А полетит кто?
– Наши, на контрактах. Тоже фонд подыщет, пока сербов не поднатаскаем. У меня вот в чем сомнение: оплату они ставят в зависимость от эффективности применения. То есть какую-то часть суммы мне страхуют через государство, но основные бабки должны идти от сербов. Вот и думаю: а не погорячился ли я, согласившись? Хотя, не согласись я, другого бы нашли, я знаю – они и Маргишвили, и Жоржу Рубчинскому ту же удочку закинули, но пока они мычали-телились, мои люди и влезли. Так что скажешь?
Самолет качнул крыльями – то ли порыв ветра, то ли дрогнул штурвал в руках пилота.
– Что скажу. Затея серьезная, но реальная. Дело-то не столько в самолетах, сколько в людях, в летчиках, а летчиков хороших у нас много.
Голос Деда неожиданно ожесточился:
– Даже слишком много, прореживать приходится.
– Ну-ну, опять тебя понесло? – голос пассажира разительно изменился, и теперь с пилотом говорил не бизнесмен Лев Сергеевич, и даже не вор в законе Кот Шатурский, а просто Лева – старый приятель, знающий и понимающий заскоки своего друга. – Да брось ты про старое! Я ж тебе верю, и ребята верят, а это главное!
– Нет, Лева, боюсь, уже не брошу Я ведь сам себе иногда не верю: может, и правда не сбивал я никаких бомбардировщиков, и вообще под Ханоем не был? Как по документам написано, так и есть, а все остальное во сне приснилось… Ведь тот МИ-6, который меня с разбитого аэродрома на полосу в Фан-Ду перетащил, со второго рейса так и не вернулся! Кто подтвердит? Никто! По всем бумажкам я остался там и до Ханоя дойти не мог. И про сбитый Б-52 наврал, что и разоблачил замполит наш доблестный…
– Вить, да успокойся ты. А то прилетим – опять руки зачешутся. А кого бить-то? Замполитов у нас нет! Меня, что ли?
– Да брось, – отмахнулся пилот и развернул самолетик вдоль Москвы-реки. – А знаешь, чего я хочу? На одном из этих твоих самолетов – туда. Там ведь штатовцы беспредел в небе творят, вот и сквитаемся.
– Ты че, мужик? – теперь с пилотом говорил Кот Шатурский, «авторитет». – Платят, что ли, мало?
– При чем тут «платят»? Ты мне платишь хорошо, только куда мне копить? Жена еще тогда ушла, детей нет, родителей похоронил. Не в деньгах дело, Лева, во мне самом, понимаешь? А контракт этот – хочешь на фирму тебе буду перечислять?
– Ой, обрадовал. Разжирею я на твоих грошах. Но ты бабками-то не кидайся! Деньги, особенно если за дело платят, уважать надо, через это и себя уважаешь. А что до тебя – подумаю, Дед, подумаю. Придумаю – скажу Заложив глубокий вираж, ИЛ-103 плавно снизился и через несколько секунд коснулся колесами полосы АО «Ходынский аэродром – авиация общего назначения». Льва Сергеевича уже ждала машина, и, коротко попрощавшись с Витькой-Дедом, он уехал. По недолгой дороге до офиса неожиданно для себя он отметил, что думает о только что закончившемся полете как о последнем полете с Дедом, словно решение уже принято.
«А чего тут решать? – подумал Лев. – Пусть отправляется, а то живет с камнем на сердце. Опять же, свой человек в деле будет, растолковать только ему придется что к чему».
* * *
Заместитель начальника метеослужбы Липецкого авиаотряда капитан Андрей Корсан с утра пребывал в скверном настроении. Ничего особенного в этом не было – последние три месяца улыбка его лицо посещала нечасто, но на этот раз обычная его мрачность дополнялась тяжестью в голове после вчерашнего праздника у друга.«А что он праздновал-то? – попытался вспомнить Корсан. – То ли день рождения жены, то ли брата… Или еще что? Да какая разница! Был бы повод. Отвлекся, и то хорошо. Правда, теперь глаз болеть будет. Или что там у меня от него осталось…» Капитан потрогал ставшую за три месяца почти привычной черную повязку, скрывающую левую глазницу, и вновь – не хотел, а вспомнил тот злосчастный день.
…Усыпанная цветами свежая травка вдоль бетона, ряды самолетов. Он идет от них по тропинке, чтобы срезать путь до столовой. Вдалеке на пригорке стоит ИЛ-28, потускневший дюраль которого каждую весну «заботливые солдатские руки» покрывают серебрянкой. Этот уже лет двадцать стоящий неподвижно бомбардировщик – мишень, в самом начале обучения на ней отрабатывают простейшие приемы захвата цели и захода на нее, естественно без реального применения вооружения. Ближе, у тропинки, взвод солдат, будущих операторов наземного целеуказания, и сама машина лазерной подсветки.
…На фюзеляже старого самолета замигало маленькое красное пятнышко, и Андрей машинально перечисляет про себя действия по захвату цели головкой корректируемой бомбы. Затем он отмечает, как следующий кандидат на звание младшего командира лезет в люк, и через несколько секунд машина начинает двигаться – наверное, парню велели сменить позицию.
…Вот он сдал назад, разворачивается. Андрей видит бегущее по траве пятно целеуказателя и восклицает: «Ублюдок, ты же лазер не погасил!» Гусеницы попадают в канаву, машина резко кренится, и в левом глазу Андрея вспыхивает тысяча красных солнц…
…Госпиталь, и мать того солдата, чуть ли не на коленях умоляющая Андрея простить мальчика, не губить его судьбу. И собственная полная опустошенность, непонимание – что надо этой женщине? Разве он хочет кого-то губить, зачем? Мало, что ли, своей беды?
…Комиссия, приговор: непригоден к полетам любой категории. Без глаза – чего еще было ждать? А ведь он ждал чуда, пытался напомнить комиссии о легендарном летчике-испытателе Анохине, что летал без глаза, и не просто летал, а поднимал новые самолеты…
…Командир полка, стараясь не смотреть на Корсана, предлагает ему должность замначальника в метеослужбе. Дело, в котором Андрей ничего не смыслит, да и ни к чему это ему: у заместителя-то и забот только за бумагами следить.
…Попытки занять себя хоть чем-то, уйти от черных мыслей, доказать хоть что-то окружающим и самому себе. Вечерние тренировки, превратившиеся в настоящее самоистязание, сил после них оставалось только на то, чтобы принять душ и провалиться в сон. И назавтра опять удар, блок, уход, подставка, захват, бросок… Бледный как мел, хрипящий партнер никак не может подняться с пола, не может вобрать воздух в легкие через сдавленное предплечьем противника горло. Шифу, учитель, и его слова, когда все закончилось:
«Ты слишком полон ненависти. Пойми, никто не в силах изменить прошлое, с этим ничего не поделаешь, но будущее в нашей власти. Не приходи ко мне пока. Вернешься, когда справишься с ненавистью».
…Нарочитая веселость друзей, да и сам тоже – ха-ха, этакий одноглазый пират Билли Боне, хотя Билли Боне вроде одноглазым не был. Кто-то даже предложил поменять одну букву в фамилии, чтобы не Корсан был, а Корсар. Тогда действительно показалось смешно, а сейчас вот не очень…
Андрей еще раз потрогал повязка достал из внутреннего кармана таблетку цитрамона, разжевал и, не запивая, проглотил. Гадость, но авось поможет до вечера, а там еще чего-нибудь примем. Сегодня день особый для Андрея и надо было держаться.
В этот день несколько лет назад среди скромных шоферских обелисков вдоль трассы Тамбов-Волгоград – руль над холмиком да веночек искусственных цветов – появился еще один памятник. Хвост самолета СУ-7, как будто врывшегося с размаху в землю. Андрей видел много памятников-самолетов, устремленных с бетонных постаментов в небо, но только этот напоминал о том, что каждый самолет как бы высоко он ни взлетел, в конце концов встретится с землей. И не всегда земля принимает своих сыновей мягко и нежно.
Погибшего курсанта похоронила конечно же не на месте катастрофы, да, собственно говоря и хоронить-то было особенно нечего, но именно туда приезжал Андрей и считал это место могилой друга. Последнее время он все чаще задумывался о трагической судьбе погибшего летчика, и его собственная судьба представлялась ему не многим лучше. Смотреть на уходящие в небо самолеты и знать, что эта жизнь навсегда для него закрыта.
Скрипнула дверь его кабинета на третьем этаже, звякнула, натягиваясь, пружина, и в комнату вошли два летчика – старший лейтенант и лейтенант, с которыми Андрей еще весной отрабатывал боевые задачи. Теперь они встречались гораздо реже, но все же ребята находили повод зайти к новоявленному метеорологу.
– Привет, Андрюха, как погодка? Шепчет?
– Да пока не знаю. Разведка из зоны не вернулась, через пятнадцать минут должны быть. А так, что могу сказать? «Над всей Испанией безоблачное небо».
– При чем тут Испания? – удивился лейтенант.
– Да, фраза эта знаменитая. После нее там гражданская война началась, и наши летчики на «ишаках» помогали испанцам с немцами воевать, – пояснил старлей.
– Вот ведь люди были, а? – восхитился лейтенант.
– На смерть шли только за идею, ни тебе славы, ни известности, про них ведь все было засекречено!
– А сейчас хоть и не за идею, тоже сплошной туман! – отозвался старший и, увидев недоумение на лице Корсана, тихо добавил:
– Понимаешь – только это строго между нами, – у нас тут ходят слухи, что набирают народ воевать, вроде как в Сербию. Денег кладут немерено, да только дураков, слава Богу, нет. На смерть идти за бабки на фиг надо, пусть они где в другом месте поищут. Вот ты б пошел?
– А меня б взяли? – Андрей произнес это как мог спокойно, но раздражение в его голосе все же ощущалось.
Старлей смутился, кляня себя за бестактность. Повисло неловкое молчание, которое нарушил лейтенант:
– А между прочим, могли бы и взять, начлет, когда со мной беседовал, конечно, темнил, но кое-что я понял… Это ж все неофициально, чтобы шито-крыто. Без бумаг, без аттестаций, чисто за результат. По-моему, это афера.
Андрей промолчал. Слова молодого летчика «могли бы и взять» ничего не обещали и ни к чему не обязывали. Но все же «могли бы»! Снова летать, это главное. И что по сравнению с этим опасность, деньги, безвестность?
Увидев садящийся метеоразведчик, молодые люди ушли, оставив Корсана с его бланками. Он же быстро оформил сводку и понес ее на визу к начальнику летной части. Когда бумаги были подписаны, вместо того чтобы повернуться и уйти, Андрей произнес:
– Товарищ подполковник, разрешите обратиться по личному. то есть отчасти личному делу?
Зворник. Подполковник Абаджиевич и его советники Некогда красивые и ухоженные предместья города Зворника, одного из последних опорных пунктов вооруженных сил Республики Сербска Босна, в течение двух дней превратились в развалины, и даже прекрасная с утра погода не могла сделать пейзаж этот хоть немного отраднее.
Солнце ярко освещало полусгоревший сельский дом, стены которого покрывали кажущиеся даже живописными языки копоти, расщепленную осколками яблоню за поваленным забором и уходящий вдоль него вверх разбитый проселок.
На его обочине, тяжеловесно подминая широкими, серыми от пыли шинами тонкие травяные стебли, безуспешно маневрировал, пытаясь спрятаться в жидкую тень яблони, огромный автобус, но помочь бы ему смог разве что развесистый африканский баобаб.