Свирский Григорий. Бегство (Ветка Палестины - 3)

   Дов рыкнул на нее, усадил взмахом руки. Эли, естественно, ринулся ему на помощь.
   - Вы недовольны, и это ваше святое право! - воскликнул он. - Одно дело бытовые трудности, бездененежье, совсем другое - утрата своего человеческого достоинства, прозябание до конца жизни без надежд. Это страшно. Но... - И резко выкинул руку вперед. - Есть и другой Израиль. Не где-то там далеко Израиль вилл и заброшенных к нам "парашютисток". А вот здесь он, наш: мы уезжали ради детей и внуков, наша алия - алия родительская. Кто же не видит: детишкам здесь рай Божий! Знаю по своему внуку, Ёнчику. Покажите мне хоть одного мальчонку, прожившего в Израиле два - три года, который был бы несчастлив?! Не для этого ли терпите невзгоды и подвохи. И все вынесете для счастья своего ребенка!
   Тут выскочил в проход паренек лет семнадцати в рваной майке, стал вопить о чем-то. Шум начался несусветный. Эли нагнулся, взял лежавший на столе "матюгальник", гаркнул: - Шуш! - Так в Австралии унимали их, детей. Однако несколько юных голосов закричали о чем-то сходном. Вроде бы в школе их не любят, дразнят "помойными русскими". Мальчишек поддержали их матери. Общественный суд закачался, как корабль в бурю.
   Эли понял, не уймет стихии, разнесут зал.
   - У российского бунта, - вскричал он, напрягаясь изо всех сил, сжимая руки в кулаки, - неизменно женское начало. По великому Щедрину, кровопролития в России всегда начинались с того, что некая Дунька толстопятая и Матренка-ноздря мотались по городу в неглиже, плевались, кусались и произносили богомерзкие речи...
   Зал захохотал и, чувствовалось, сразу помягчал к оратору.
   - А как насчет олимовской "русской "партии? Нужна она или нет? спросил кровельщик.
   - Ни в коем случае! - решительно рубанул воздух Эли. - Она выродится в русское лобби, потянет одеяло на себя.
   - Вот и обнимайтесь со своим Щаранским! - Закричали из последних рядов, где по-прежнему кучковались безработные гуманитарии, "рыцари святой метлы", как они называли себя: - Наелись, щаранские подстилки, гады-лакировщики, теперь подают убогим на пропитание...
   - Саше слово! - вскричал старик Капуста протестующе. - Суд права голоса его не лишал.
   - Са-аше! - грохнул зал. - Зажимаете?! Са-аше!
   Эли ждал минуту - другую, затем развел руками и, поджав уязвленно губу, покинул трибуну.
   Когда Саша начал продираться сквозь толпившихся в проходе людей, его сопровождал уже разноголосый неутихающий фейерверк:
   - Саша, мы построимся когда-нибудь или все блеф?
   - Сашок, забудь про аспидов, о себе по порядочку!
   - Саша, задавят, не подставляйся!
   - Не горюй, Сашок, держи хвост пистолетом!.. Лучше кальмансонских девок все равно не найдешь!
   У Саши горела голова. Он был в отъезде, о беде Гиршевичей услыхал лишь здесь, в зале. Начал возбужденно, еще не дойдя до микрофона:
   -Я был последним узником Сиона. В России... Оказалось, в беде последних нет. Повернулось колесо. Вы снова первые. По новой счет пошел. Открыл мне на это глаза мальчик. Десяти лет ему не было... Веня, которого уже нет...
   - Золотое слово! - Старик Капуста вскочил на ноги.
   - Как у Андерсена!- подхватили в дальнем углу безработные филологи. Король голый!
   - В-верна! - грохнуло с балкона. - Только голые короли могли превратить евреев в узников Сиона!
   Саша посмотрел на балкон в тревоге: только что хозяин кинотеатра сунул Дову записку. "Больше никого не пускаю. Как бы балкон не поехал". Наконец, продолжил негромко, нет-нет, да и бросая взгляд на балкон:
   - Моя жизнь, по мнению моей мамы, - сплошные глубокие колодцы... вечно в них проваливаюсь. То в шахте, то Лубянка... - Машинальным жестом коснулся кипы на голове. - Вот когда понял, провидцем был Эдгар По, сказавший: "Истина на дне колодца". Последний мой колодец - государство Израиль... Успокойтесь, не ставлю я его в один ряд с Лубянкой. Он и сам по себе хорош...
   - Черные жить не дают! Мароккашки разные! - взмыл истошный голос. Поднялась женщина с девочкой на руках. Аккуратненькая девочка. В косичках бантики голубые. Хнычет. Сморило ее. - Нас в Газу сунули, - кричала женщина. - В автобусе моих детей избивают. Того гляди прирежут. И никому нет дела...
   - Выкинуть усих черных, вместе с арабчиками, к чертям собачьим! грохнуло с балкона. - Чтоб все по Библии!
   Саша поежился: всего наслушался. Но - такого?! Окинул взглядом балкон. "Не из Кальмансонов ли, соколик? Ридны погромщики били, пока не превратили в свое подобие..."
   Крик поднялся несусветный.
   Эли надрывался ("Шекет! Шекет!") безо всякого успеха. Но -нашелся. Перекричал гвалт:
   - Один умный человек говаривал: "Национализм - последняя стадия коммунизма!"
   Захохотали. Правда, как-то нервно, иные до слез. Но - стали слушать.
   - Все у нас по Торе говорите? ..
   - Да что ты всё о Торе талдычишь? Жрать нечего! В Торе об этом не сказано, что ли?!
   - Сказано! Черным по белому. "Нет муки - нет Торы. Нет Торы - нет муки".
   -Это как понять? - воскликнул тот же голос.
   Саша опять вгляделся в переполненный зал. Вихрастый паренек встал со стула. Ждет ответа. Лицо простецкое, круглое, на губах насмешка. Не видел его ни разу.
   - "Совок" на стройку не пойдет! - бросил Саша зло. - На стройку пусть ишаки идут или идеалисты, а квартирку - дай!.. Вот как это понять.
   Посмеялись негромко, и затихли быстро, без окрика. - ...
   -Тора говорит, что государство без морали обречено. Не случайно, наша история - это история разрушения Храмов.
   - Да заткнись ты, наконец, со своими Храмами! - проорали с балкона. Обрыдли кипастые!
   Саша то и дело посматривал на шумевший балкон. Похоже, там шли свои бои-дискуссии.
   - Это нонсенс! - Голос его стал жестким, непримиримым. -Нигде на земле нет сейчас ненависти к "кипастым", к черным шляпам, только в Израиле. Что мы, вашу жизнь заели?! А, может, "кипастые" здесь громоотвод? "Память" в России валит все беды на евреев, израильские евреи - на "кипастых". - Саша помолчал недовольно.
   Старик Капуста подумал, что Саша потерял мысль. У него самого это бывало частенько. Вскочил со стула.
   - Ты про колодцы начал, Сашок! - Он подался вперед, - весь любопытство, спросил:
   - Так что ты тут увидел, на дне колодца?
   - Что увидел? Скажу, хотя профессор Шор уже говорил об этом. Ленинскую бесчеловечность, вот что увидел на самом дне. Она документирована... с первых шагов государства. Из бездны свидетельств я выбрал вот это:
   Письмо Еврейского Агентства или, что то же, Сохнута главному раввину Словакии рабби Вэйссмэндлу. Рабби оказался в немецкой оккупации... вместе со всей Словакией... Сообщил, что у него есть возможность спасти от уничтожения двадцать пять тысяч евреев, застрявших в оккупированной стране. Их можно выкупить. И получил официальный ответ. Правда, "зашифрованный". На иврите латинскими буквами. Спасать не будем! Мотивы таковы: если мы не принесем жертвы, какое у нас будет право создать после войны свое государство. "Только кровь обеспечит нам землю..."
   Зал ахнул, зашумел. Саша переждал крики возмущения, продолжил:
   - ... В 1942 году - из высоких политических соображений - предали словацких евреев. Не привезли. Через полвека, из тех же высоких соображений, нас - привезли. И тогда не думали о людях. И сейчас не думают о людях...
   Эли привстал со своего председательского стула. Огляделся в тревоге. Власти подобных аналогий не терпели. Евсей Трубашник обмолвился о геноциде, взвились, как ведьма на помеле. "Начнется такая свистопляска..." Хотелось выскочить из зала, не присутствовать при сем...
   -- Есть в Торе выражение "гемех хасидим". Добрые дела. В сокращении ГМАХ. Создать такие "гмахи" по всей стране. В каждом городе - от "кипастых", как вы говорите, - бесплатный юрист, социальный работник. У них вся информация: где квартира, где работа? Это давно должно было бы сделать государство. Но оно об этом и думать не желает...
   - Двадцать лет подряд предлагаем поставить компьютер в Лоде... - подал голос Дов. - Где что находится. До сих пор ставят...
   - Революция... по Чехову, - прозвучал из последних рядов иронический возглас. - Теория малых дел... Ковер-самолет. Далеко с вами, кипастыми, не улетишь.
   - Убийство евреев на дорогах. И даже на улицах Тель-Авива... Это вас тоже не волнует, что ли? Пересы-Шамиры относятся к этому... как к автомобильным авариям, неизбежным в большом городе. Две строчки в газете, и назавтра забыли. Наше движение забыть этого не позволит... Разве жизнь одного человека - это "малые дела"? ...Ни Кнессету, ни международному "Хьюмен райту" не позволит. - Саша поймал себя на том, что его тяжелый армейский ботинок все время выбивает дробь. Продолжил спокойнее: - "Хьюмен райт" ежегодно дает сведения о нарушении прав арабов. А где же статистика варварских нарушений прав евреев-репатриантов, которых доводят до самоубийства?.. Что? Реально ли это? Да, есть международный опыт.
   Американцы рассказали мне, что в Штатах существует "Consumer advacacy". Защита прав потребителя. Оно объединяет миллионы людей. В быту, в ежедневной нашей жизни, какое правительство сравнится с ним, по своему влиянию? По защите рядового человека. Оно может бойкотировать или привлекать к суду воровские банки, магазины, мисрады, где нас обманывают или хамят. Оно заставляет считаться с собой. Безо всяких партий. Только нас, новичков, здесь более пятисот тысяч, не забудем об этом.
   Часть зала принялась аплодировать, балкон требовал слова. Эли снова и снова взывал к порядку, стыдил невыдержанных. Саша ждал подчеркнуто спокойно, облокотясь на трибуну, мол, криком ничего не докажете.
   - Я не принимаю государства, которое глумление над слабым считает нормальным явлением... Что-что?! Я не анархист!.. Начнем с информационных и юридических "гмахов". С добрых дел. Как иначе объединить олим? Другого пути нет. Объединим, пойдем дальше...
   Кто спрашивал, какова истина на дне колодца? Вот она!... Считается, мы, "совки", привычны к тому, что нас обманывают, грабят, шельмуют, стравливают друг с другом. Иного и не знали. Смолчим и здесь, разобщенные, перессорившиеся. Но мы прибыли из другой России. Из другой России! Той, которая, на наших глазах, вышла на улицы и заставила отступить танки. Не забудем об этом!.. Свободная Россия - наша духовная "Эзра"!
   Аплодировали яростно, а потом снова двинулись, толкаясь, к трибуне те, кому молчать стало совсем невмоготу; не терпелось людям протестовать, выплакаться... Кто-то воскликнул, что суд не окончен: не было допроса свидетелей. Эту мысль восприняли с энтузиазмом.
   - Когда Сашу судили, всю улицу Бен Иегуда доставили в суд! - зашумел народ. - А тут и прорвавшимся на сцену хотят заткнуть рот... Суд без допроса свидетелей - не суд!
   Как Дов не отговаривал энтузиастов, решили продолжить судебный процесс на следующий день.
   Но Эли был уже у выхода. Вздохнул облегченно, ежась от ночной льдистой прохлады Иерусалима. Стрельнул у прохожего сигарету, задымил. Ждал Дова, попрощаться.
   Наконец, Дов появился. Разглядев в полумраке Эли, воскликнул:
   - Эли, спешу! Подежурь с полчасика! У тебя свои колеса?.. Ну, бывай!
   Эли чертыхнулся и, растерев сигарету подошвой, отравился обратно. Навстречу бежала встревоженная чем-то Руфь, никого не замечая и размахивая объемистой кошелкой -"всехней кормилицей".
   - Дов! - крикнула она. Голос напряженный, горячий. - У меня мотор не заводится. Не взглянешь?
   Дов уже отъезжал, фары зажег. Затормозил круто, тормоза скрипнули. Вышел из машины, поглядел на разлохмаченную Руфь, протянул весело:
   - "Пта-ашка"! Зачем одной семье две машины. Садись в мою.
   Руфь вздрогнула от неожиданности и, без промедления, села к Дову. Они умчались, исчезли в набиравшей силу южной ночи, а Эли все еще смотрел вслед со смешанным чувством радости за Руфь, и острой полынной тоски, от которой у него увлажнились глаза. Потом вытер платком руки и лицо, прислушиваясь к возгласам из кинотеатра. Подумал: - Слава Богу, пронесло... И тут увидел своего Ёнчика. Эли как током пронзило: - Ёнчик?! Где ты был так поздно?!..
   На лице Ёнчика появилось выражение ужаса. Он бросился назад. Эли за ним. У одной из машин Ёнчика ждал знакомый парень из поселения, с которым, видно, он и приехал. Ёнчик подлетел к парню, схватил его за руку в испуге, словно за ним бежал не дед, а бешеная собака.
   Они умчались. Осталась лишь слабая гарь от выхлопа, а Эли все еще не мог придти в себя. "Он был тут?! Не заметил. Темно совсем... Ёнчик один на дороге - ужас!"
   Все следующее утро Эли провел в поселении, ждал Ёнчика у школы. Бросился к нему. Протянул к Ёнчику руки, горячо, захлебываясь словами, объяснял, что вчера его назначили адвокатом. Это такая роль. Ты же знаешь! Как в театре. Говоришь не свое, не то, что думаешь, а произносишь роль.
   Ёнчик отпрянул, прижимая подмышкой свой голубой рюкзачок, подаренный дедом, и выкрикнул с необычной для него злой яростью:
   - Ты!.. Ты хуже отца в сто раз! - И рванулся мимо. Эли догнал его почти у самого дома. - Ты считаешь, что я не прав?!
   - Он еще спрашивает!
   - Тогда объясни. Ты сам страдаешь от жестокости, ты не можешь быть жестоким... Прости меня. - И испугался так, что спина взмокла: уйдет... Хочешь, встану на колени, Енчик?! Перед всеми, кто обижен...
   - Не унижайся, дед! - Шмыгнул носом. Взглянул на деда с состраданием, сказал спокойнее: - Бывай! - И шмыгнул в дверь.
   Эли понял: не все пропало. Завтра увидит Дова на этом дурацком игрище и потребует ключи от собственного дома. Побыли моделью - хватит. Не будет дома, он может потерять Ёнчика. Мальчик впечатлительный, кто на него не влияет... Дом - спасенье, он все расставит на свои места... Вырвалось вдогонку:
   - Ну, так до завтра, Ёнчик!
   Глава 11 (34)
   ПЛАЧ НА РЕКАХ ВАВИЛОНСКИХ.
   Дов был занят, ответил Саше по телефону, что на суд не поедет.
   - Не знаешь, что теперь будет? Плач на реках вавилонских! Три часа стона и проклятий. У меня подымется давление, вот и весь результат. Извини, Сашок!
   Но Саша настаивал: - Ты закоперщик, Дов, сказал, не имеешь права бросить людей на полдороге...
   Уговорил, в конце-концов. Чего не ожидал Дов, и Эли явился. Не отходил от Дова, пока тот не пообещал ему сегодня же начать в коттедже-модели освежающий ремонт и через две недели вручить ключ. На сцену Дов не пошел. Его и не упрашивали. Уселся у выхода. Ждал крика, слез, проклятий - бедлама. Но бедлама не было. Выбирали руководителей общины русского еврейства. Шумно выбирали. С отводами, С протестами. Чтоб к нравственному возрождению не призывали пройдохи, прилипалы! Оголтелые лжецы - "капуцины".
   Здесь, у выхода, и отыскал Дова директор кинотеатра. Вручил записку. "Звонили из Кирьят Када. Горит дом "амуты".
   На улице ветрило разгулялось, словно льда за шиворот кинули.
   - Сразу прикончить нас не удалось, так добивают, суки! - бросил Дов Саше, выскочившему следом. Саша нырнул в его машину.
   Ночное шоссе было пустынным. Мчались около часа. Лицо Дова было невозмутимым, будто ничего особенного не произошло. Лишь когда на перекрестке, у Лода, перегородил им дорогу грузовик, высунувшийся на красный свет, Дов выскочил из машины и так заорал на шофера грузовика "ЗонА!" "Зона-маньяк"!, что Саша втянул голову в плечи: "зона" - проститутка, да "зона-маньяк" были типовым ругательством израильских шоферов. Обычно Дов до этого не опускался. Особенно при Саше. Обруганный водитель отозвался... писклявым женским голосом. Дов аж крякнул с досады, вернулся к своей машине. Саша, напротив, подошел к девчонке в армейском берете и стал объяснять ей, что она не думает, что делает. Едет на красный свет, ни с кем не считаясь. Так можно погибнуть. И убить других. Так нельзя жить... - Он говорил еще что-то, взволнованно говорил, не переставая. Дов оглянулся нетерпеливо. В желтоватом луче фары сверкали на щеке Саши слезы.
   "Э! - понял Дов. - Он свое выплакивает..."
   Проскочили Лод, не обращая внимание на рев и цветные огни "Боингов", идущих над самой головой на посадку. Перед мысленным взором Дова
   по-прежнему тянулись к небу оранжевые языки пламени над гордостью "амуты" - первым готовым коттеджем - домом Эли и Курта Розенберга. Двухэтажный белый коттедж высился там, среди строительных траншей и канав, как замок Давида в Иерусалиме, окруженный рвом...
   Когда "замок" объявили моделью, жители гостиницы "Sunlon" потянулись сюда, как в музей. Задерживались, с восхищением глядя на празднично яркую крышу небесной голубизны, ощупывали стены из добротного американского стройматериала - шингляса. ("И где это такой достали?!") Тысячи людей прошли через гостиную с люстрой - "стеклянным водопадом", спальни со встроенными в стены шкафами, кухню с блестевшей, как зеркало, мойкой; заглядывали на обоих этажах в уборные с кафельными полами. Измучившиеся в мечтах о своем доме несчастные пасынки России вдыхали ободряющий запах побелки, гладили никелированные ручки, медные краны, будто живые существа. Ни одна ручка, ни один кран не были повреждены...
   Когда Дов и Саша прикатили в Кирьят Кад, огонь почти угас. Ветер разносил крупные искры...
   Дверь коттеджа была сорвана. Вошли в темный проем. Едкий запах гари и вонь тлеющей синтетики ударили в нос. Дов принес из прорабской газовую лампу. Стало светло, как днем...
   Громили с тщательной последовательностью и не торопясь. Выломали окна. Все до одного на обеих этажах. Все двери. Расколошматили внутренние шкафы, стеллажи на кухне. Каждую розетку выдрали и швырнули на пол... Похоже, жечь дом не собирались: не хотели привлекать внимание жителей. А потом то ли рабочий окурок обронил, то ли погром их не удовлетворил, запалили... Когда разбивали стены, заложенные внутри американские плиты из синтетики вылезли оттуда. Они не горели, а тлели, разбрызгивая вокруг желтую липкую массу. Все стены были в этой желтой массе. В темноте погромщики не обратили внимание на то, что она липнет к рукам. Доламывали все вокруг, а затем вытирали пальцы о стены. Всюду виднелись отпечатки ладоней, пальцев, подошв рабочих ботинок с нарезной елочкой.
   Дов почувствовал боль в сердце, присел на корточки. Затем лег на спину. После холодка Иерусалима - сырая духота приморья. Нечем дышать... По его просьбе, позвонили в полицию, которая о пожаре и не слыхала. Ответили: "Все в разгоне. Вернется машина, появимся".
   Могли бы и не появляться: погромщиков и след простыл. Ни в этот день не нашли, ни позже...
   Договорились, что Саша напишет жалобу в полицию. Двинулись обратно. Всю дорогу до Иерусалима, два часа без малого, молчали. Вернулись в Кирьят Кад на другой день вечером, почти ночью - глазам не поверили: ночь дышала, жила, сотни людей молча толпились вокруг пожарища. Большинство без шапок, как над открытой могилой. Кто-то, невидимый, восклицал горько: "Фашисты проклятые!", "Фашисты!"
   Дов вытер ладонью потное лицо: крикни сейчас кто-либо: "Бей!" толпа начала бы валить башенный кран каблана Лаки на другой стороне улочки, крушить на его постройках все, что попадется под руку. Он шепнул Саше: Все, как по нотам. Зажгли коттедж, - сорвать суд. Теперь провоцируют на разбой..."
   Но пока все было спокойно. Кто-то в толпе сказал с горечью:
   - Это ведь не коттедж сгорел. Сгорел дом русского еврейства.
   Дов вгляделся в темноту: "Эли?" Нет, незнакомый очкастый парень.
   - Ну, ты скажешь! - возразил ему женский голос.
   - Завтра об этом узнает весь Израиль, - продолжал парень. -Через две недели Россия... Миллион евреев еще не приехал. И не приедет теперь... Да и из нашей алии две трети разбегутся отсюда кто куда... Нет, надо строить свою страну...
   Стариковский голос произнес с грустной иронией: - Еврейский дом, как терновый куст. Горит, не сгорая, - все как в Библии... Прилетят евреи, некуда им деться.
   -Эти на том и паразитируют, - добавил кто-то и яростно, во весь голос, выматерился. Ругаясь, пошел к своей машине, за ним потянулись к автомобильной стоянке и другие.
   Луна так и не выглянула. Фонарь светил тускло, лишь позвякивал абажуром. Темнота! Ничего не видно...
   - Дов, двинулись?! - позвал Саша.
   Дов не откликнулся. Обеспокоенный, Саша метнулся туда-сюда. Дов лежал возле сгоревшего дома на боку, раскинув и ноги и руки, точно пехотинец в атаке, сраженный на 6eiy...
   С ревом подкатила, слепя белыми сигнальными вспышками, санитарная машина с надписью на борту "Маген Давид Адом. Дар Американского Еврейского Конгресса".
   Дова положили на носилки. Поднесли к губам кислородный шланг. Пронзительная и многоголосая сирена санитарки, не сирена - целый оркестр, слышалась в сырой ночи долго, затухая медленно, точно нехотя.
   ...Эли не хотел ждать, когда Дов вернется из больницы. Не скоро это будет... Да и что ему предложат вместо сгоревшего коттеджа? "Хрущобу" в Хедере? Решил купить в Кирьят Каде, у моря. Первую попавшуюся. Заглянул в дома Лаки. Выбрал маленькую, двухкомнатную, возле городского пляжа, на отнятой у "амуты" земле...
   Через несколько дней появился в новенькой квартирке Ёнчик. Очень возбужденный, веселый. На персидский ковер не обратил никакого внимания. Пожалуй, даже не заметил его. А вот к окну как прилип. Окно в его комнатке выходило на слепящее от закатного солнца Средиземное море. Он залез на подоконник, выставив взлахмаченную голову навстречу теплому ветру, послушал шуршание волн о песок... Эли улыбнулся счастливо: "Все идет своим чередом..."
   Енчик спрыгнул с подоконника, смущенно обнял деда и, не сказав более ни слова, уехал. У деда больше не появился...
   ... Более полугода, до новых израильских выборов, измученный, осунувшийся Эли был повсюду "свадебным генералом". Общественный суд и "русские волнения", как называли в Израиле разговоры, вызванные поджогом, сделали его имя известным.
   Эли стал получать приглашения на международные конгрессы, неизменно представительствовал там, вместе с "Вороном", от имени "олим ми Руссия". Две политические партии, в том числе, и та, которая обещала сломать стену на пути к демократии, предложили ему баллотироваться от них в Кнессет. И, тем самым, привлечь на их сторону голоса русских. Само собой разумелось, что они будут благодарны Эли и не оставят его издание без поддержки. Эли делал, что мог. На предвыборных митингах сорвал голос.
   Его еженедельник перестали финансировать сразу после выборов, принесших победу как раз тем, кто грозился "сломать стену". Они позвонили Эли как только узнали о победных результатах. " Облапошили, как на рынке "Кармель", - печалился Ели.
   ... Наконец пришло письмо от Ёнчика, к матери. Коротенькое, на половине тетрадной странички в клеточку. Оно начиналось с фразы, торопливо написанной корявыми и торжествующими буквами: "Наконец, мне шестнадцать. Я полностью свободен по закону. По израильскому закону!!! Приезжал дед. Я к нему не вышел..." Енчик сообщал, что сдал экзамен в школу морских навигаторов и просил выслать его свидетельство о рождении.
   "... Мама, не плачь. Мне ужасно хорошо. Здесь главное математика. И она у меня не подкачала..."
   О Ёнчике и еще о нескольких благополучных "олим ми Руссия" появилась в местной печати статья. О ней вспомнил и в своем большом предвыборном выступлении будущий Премьер-министр генерал Ицхак Рабин.
   - ... В Израиле все устраиваются, в конце концов! - воскликнул он, под аплодисменты своих неизменных сторонников.
   ... В прохладний день, когда Израиль кинулся к телевизорам:: на голубом экране Президент США Клинтон, но хозяйски спокойный, улыбающийся, подталкинал Ицхака Рабина к Арафату, не сменившего, вопреки ожиданию израильтян, свой китель цвета хаки на мирный костюм, в этот, думали, судьбоносный день, в квартире Саши прозвенел звонок. - Сашенька! - горячо задышала трубка. - Са-ашенька! Саша вскочил с дивана, зашлепал босыми ногами по каменному полу, не ощущая холода. - Только что сказали, я прошла "гиюр".
   - Гиюр?! Где? В твоей военной комендатуре?.. В Москве? Что вдруг? недоверчиво переспросил Саша.
   - Увидела, как здесь орут друг на друга, на детей, на жен, дерутся, пьют - меня это не устраивает.
   Саша нервно перекинул телефонную трубку из одной руки в другую.
   - С третьего раза приняли, - продолжала обстоятельная Софочка... Всё-всё знала? Ну да!- вырвалось у нее с детской непосредственностью, которую он так любил в ней. - Я их всех распушила: за что не пускаете в евреи?! С третьего раза отступились... Сашенька! - горячо задышала трубка.Са-шенька! От мамы пришло письмо. Сашенька, ты искал меня, да?!
   - Нет! Я решил сесть в симферопольскую тюрьму, чтобы ты носила передачи.
   - Са-ашенька! - всплакнула трубка. - Я хочу к тебе!
   - Так приезжай!
   - Я была в "Аэрофлоте". Там очередь на полгода.
   - Я высылаю билет. Твой адрес? Крым. А далее?
   - Са-ашенька! В Крым ни в коем случае. Тут режимный район, отец. Пошли в Москву на адрес мамы...
   В раскаленный, обжигающий как порыв воздуха из доменной летки день из боковых узких дверей таможни аэропорта имени Бен ГУриона выскочила сияющая взмыленная Софа. Она катила в коляске Соломончика, который болтал ножками и щурился на солнце, не ведая о том, что попал в государство "Ихие беседер".
   Она кинулась к Саше, всплеснув руками, чтоб обнять. И вдруг остановилась, словно напоровшись на невидимую ограду; шмыгнула носом, чтоб не зареветь, неохотно опустила руки: учили ведь, на людях ни в коем случае...
   А он и с места не двинулся: ничего, кроме жаркой Софочки, уже не чувствовал. Затем она подвела к нему двух стоявших поодаль женщин в помятых праздничных платьях.
   - А это мама и Даша, ее родная сестра.
   Про маму Софа писала, Саша был подготовлен. Но о родной сестре вроде бы и речи не было. Заметив, по лицу Саши пробежала тучка, Софочка выпалила:
   - Са-ашенька! Их обворовали! Всё унесли до последней ложки! Бож-же мой! А Дарью избили.
   Саша немедля смирился с судьбой. Софа же чувствовала себя виноватой перед Сашей, и это мучило ее долго.