Юра частенько вспоминал эту девчушку, кокетливую, наблюдательную, начитанную - умницу.
Вопросы она задавала интеллигентно, с мягкой улыбкой, но всегда с нескрываемым подтекстом.
- Возможно ли, месье Жорж, подлинное женское равноправие в стране, не отменившей, во взаимоотношении полов, многие законы Великой Порты? Я имею в виду социальные законы, а так же законы семейного права? Как вам, очевидно, известно Оттоманская Империя свободомыслием не славилась?
Месье Джордж пожал плечами виновато.
- Пардон, мадемуазель! Как религиозный человек, я не признаю справедливость турецких законов...
- Но других же пока нет...
Юра пожал плечами, чувствуя себя несколько уязвленным: он не юрист и, признаться, никогда не задумывался над этим. Однако бросил его в жар другой турист - смуглый, тихий мужчина лет шестидесяти с бритой головой и огромными сильными руками в синих наколках, ("зек или из бывших матросов, наверное? подумал Юра). Еще в самом начале маршрута смуглый человек, просидевший затем в автобусе всю дорогу молча, спросил гида, где в Иерусалиме проходила граница с Иорданией до шестидневной войны? И нельзя ли там задержаться? По тому, как он разглядывал грязные домишки забытого Богом района, где издавна жили марокканские и иеменские евреи, и с каким волнением присматривался к землистым и морщинистым старушечьим лицам, Юра догадался, что у туриста с этой "бывшей границей" что-то связано.
Стеснительно кашлянув в руку, он прохрипел: - Меня зовут Леон. Я родился в Иерусалиме. Моя приемная мать перед смертью сказала, что меня отдала ей многодетная семья, привезенная из Касабланки. Семью поселили в бараке, где по жителям все время стреляли. Убили и моего братика. - Он похрустел от волнения своими могучими пальцами и почему-то понизил голос: Возможно такое?
Гид Джордж поежился, переступил с ноги на ногу. Кто же в стране не слышал, как расселяли Африку в разделенном Иерусалиме, вдоль иорданской границы, под пули снайперов из арабского легиона. Живым щитом. А иных завозили прямо с парохода к ливанской границе, в "города развития", в которых не было тогда и надежды на "развитие"... Позднее, впрочем, туда же направляли и российских. Во всяком случае, дешевую квартиру можно было получить без труда только там... Кто заботился о людях?
Невольно возник в памяти Юры один из его коллег, родом как раз из Касабланки, откуда и родители этого Леона. Встретились, во время перерыва в кафе, разговорились, и он, бывший сионист -активист, поведал злым голосом, с издевкой над самим собой, как ночами разносил по еврейским домам Касабланки антисемитские листовки, чтоб сподвигнуть евреев к эмиграции в Израиль.
Страшноватый рассказ его помнился Юре весь, до последнего слова:
"... А когда мы, марокканцы, плыли по Средиземному морю, - не мог успокоиться бывший сионист-активист, - перед нами разглагольствовал бойкий, в солдатских крагах, эмиссар Сохнута. Спросил, в заключение своего восторженного рассказа об Израиле, у всех ли есть..." - Забыл сохнутовец, не верящий ни в Бога, ни в черта, как называются филактерии, показал руками: то, что укрепляются во время молитв на лбу или на руках. Ну, мы, дикари, напомнили.
"У всех ли есть филактерии?" - радостно воскликнул эмиссар Сохнута. "У всех", - ответили мы.
Эмиссар объявил непререкаемо, что пришел Мессия и, поскольку они, сионисты, рождают теперь в Израиле нового человека, новое общество, то филактерии нужно выбросить за борт.
И мы, доверчивые вахлаки, все выбросили...
А потом прибыли в чужую страну, где к нам относились... ну, это тебе известно... В результате мы перестали слушаться сбитых с толку родителей, а какой был взрыв уголовщины, проституции?!."
"Ох, не для автобусных экскурсий эти африканские истории! - мысленно воскликнул гид Джордж, а вслух ответил скороговоркой, что вряд ли может что-либо добавить к тому, что господин Леон знает...
С той же группой промчал по Израилю и очкастый джентльмен с косичкой, перехваченной на затылке резинкой - учитель из Женевы, ядовитый, по мнению милой студентки-француженки, да, впрочем, и всего остального автобусного люда, как скорпион.
Вторую половину дня они бродили по Яд Вашему, знаменитому музею скорби и героизма. Постояли у старых снимков: мальчонка в кепчонке из Варшавского гетто с поднятыми верх руками. Взрывы и черный дым над Каунасским гетто. Навал голых трупов в освобожденном Дахау. Поплакали в затемненном зале, когда записанный на магнитную пленку диктор ронял во мрак имена уничтоженных еврейских детей, и в электрическом небе как бы гасли одна за другой звездочки... Зареванные поднялись вверх, к могиле Герцля, и тут послышался недоуменный голос:
- Пардон, месье Джордж! - начал учитель. - Почему все экспозиции в вашем замечательном Яд Вашеме заканчиваются приездом в Израиль, могилой Герцля, и прочими, на мой взгляд, идеологическими атрибутами? Разве приезд в Израиль - это конец еврейской истории? Большинство евреев земного шара живут вне солнечного Израиля и, насколько мне известно, туда не спешат. Правомерна ли такая экспозиция?..
Гид Джордж был еще полон до боли острым ощущением гаснущих в темном зале, одна за другой, лампочек-звездочек, каждая из них сопровождалась скорбным голосом диктора: куда-то вниз, в полный мрак, падало имя ребенка, погибшего в нацистских лагерях. Не хотелось внимать словам, далеким от глубокого чувства печали. Пожал плечами, мысленно послав настырного туриста к чертовой бабушке...
Снова уселись в голубой туристский автобус с огромными стеклами, попили водички, успокоились, достали прихваченные у выхода пышные и теплые булочки, щедро угощали друг друга, а женевец все не унимался:
- Особенно раздражают, Месье Джордж, - продолжил он, едва автобус отъехал от Яд Вашема, - маршруты юношеских экскурсий. Кто бы из моих учеников ни отправился к вам, всех до одного провозили по одному и тому же пути. Вначале Польша, взорванные синагоги, Освенцим, вариант - Голландия, музей Анны Франк, затем те же Польша, Германия-Дахау, а в заключение непременно солнечный Израиль, "земля Обетованная". Вас самих не мутит от столь лобовой пропаганды? В конце концов, она вызывает у людей обратную реакцию...
Месье Джордж и сам знал, что такого прямолинейного пропагандного болванизма, как в родном Израиле, он и в Советском Союзе не часто встречал. Это даже не на уровне болтушка Никиты Хрущева, который обещал всем советским людям жизнь при коммунизме. Еще примитивнее, провинциальнее, что ли...
Но то, что чужой и, возможно, далеко не дружелюбно настроенный человек попал не в бровь, а в глаз израильским оракулам, считающим приезд в Израиль решением всех проблем, вызвала вдруг у Юры гневную досаду, неожиданную для него самого: "Вы нас убивали, - хотелось воскликнуть ему, - а теперь вас раздражает, что мы показываем вам дело ваших рук!" Промокнул лоб платком, довольный тем, что не дал волю неуместным "патриотиЦким эмоциям", на которые обычно так щедра говорливая израильская улица... Тем более, ясно понимал, что "это дело" не могло быть результатом рук женевца, тридцатилетнего человека... Но, Боже, как зато взорвались в негодовании почти все остальные французы, тут-то и обозвали учителя скорпионом. Композицию они, конечно, считали замечательной, правомерной, умной, не скрывая, впрочем, что сами на "Обетованную" перебираться и не собирались.
Гид Джордж переждал взрыв эмоций, решив, что отмолчаться сейчас не имеет права. Симпатичен гиду турист, как личность, или нет, гид - сервис, обслуга, говоря по русски. Женевец - покупатель, а покупатель в Свободном мире, как известно, всегда прав...
Как не кинуться ему на помощь, тем более, этот женевец был и чем-то близок ему, Юре: посмел задуматься!
- Позвольте, господа, вы же французы, - законодатели хорошего вкуса. Человек в досаде от дурного вкуса наших Оракулов, их местечковой узости. Что бы вы сказали, в таком случае, если бы он или я обнаружили у них не только отсутствие вкуса, но порой и разума, не говоря уж о совести?.. Вы - туристы, вы прибыли вовсе не затем, чтобы отвечать на вечные вопросы "Что делать?" и "Кто виноват?" а затем лишь, чтобы отдохнуть, получить удовольствие от поездки. Но надо ли мешать тому, кто за свои же деньги еще и задумывается? Думать - это тяжелая работа, господа!
Дружно посмеялись, оставили учителя в покое...
У гостиницы гид Джордж помог выйти из автобуса милой улыбчивой студентке, не отдал выскочившему навстречу портье отеля ее огромный чемодан, сам дотащил его до дверей, и пообещал, если мадемуазель это важно, подробно ответить на ее письмо со всеми вопросами...
И вовсе не удивился тому, что у автобуса его ждут. Грузный Леон, в новых пластиковых сандалетах на босу ногу, сгорбившись и покачиваясь из стороны в сторону словно в молитве, попросил задержаться: очень нужно выяснить у гида "что-то свое..." Повторил, что, действительно, родился в Иерусалиме, но было еще что-то ... он не хотел при всех... он верит, что родная мать его вовсе не отдавала чужим. Ей объявили в родильном доме, что ребенок умер, а, на самом деле... .. Моя приемная мать-француженка как-то обмолвилась, что за новорожденного мальчика в иерусалимском роддоме просили две тысячи долларов, девочку можно было купить и за тысячу... - напряженный голос-хрип Леона доносился до Юры словно из-под земли.
Более полувека минуло с той поры, и приемная мать у Леона, как он сказал, была доброй, но, когда этот мужественный, нелегкой жизни моряк, выживший во всех штормах и земных передрягах, умолк, у него дрожали и губы, и руки.
Юра дал Леону номера телефонов знакомых марокканцев и йеменцев, которые могли помочь в поисках. Позвонил приятелю, у которого был свой рекламный еженедельник. Тот опубликует заметку о Леоне и его фотографию. Это тоже посодействует... Телефон еженедельника всегда занят. Взглянул на часы. Времени в обрез, опоздает на автобус, но... бросить человека в такую минуту? Остановил такси, повез Леона в редакцию.
... Новое шоссе из Тель-Авива в Иерусалим пробито в местах живописных. Юра любил подняться на второй этаж скоростного "лондонского" автобуса и не отрываться от окна. В этот раз на дорогу и не взглянул. Впервые не отгонял своих ранящих душу мыслей о том, почему и всю прошлую неделю, и сегодня так неохотно ехал на работу? Он считал ее самой лучшей, самой благодарной работой на свете... и на тебе!.. А ведь все предельно ясно...
Юра впервые столь пристально вгляделся в неистовых парижско-израильских патриотов и увидел в них... самого себя. Самого себя, Юрия Аксельрода, каким он, к стыду своему, был весь свой первый израильский год! Как только появится думающий человек, он, гид Джордж, ему не собеседник. Вот и сегодня... На туристском уровне и барахтаешься, дорогой Юрочка... Ну так последнее прости, этот захлебывающийся от восторга Юрочка!..
Справедливо было бы ввести в Израиле новейшие социально-философские категории - туристское шапкозакидательство. Туристскую безответственность. Провопить: "Мы тысячи лет ждали эту страну", - и радостно мчаться к себе домой. А там, в благословенном Эреце, хоть трава не расти! Не их дело.
Ну, а те, кто, как и я, жарко аплодировал Шамиру... они мудрее?! У них нет на детей сердца?!.
Конечно, можно успокоить себя: гид - это озвученная реклама... Да, но кроме ландшафтов и закатов, вокруг него люди, и люди годами страдающие. Это не твоя профессия, гид Джордж, не так ли?!
Всю дорогу до Иерусалима Юрий мучительно размышлял, отчего с первых дней Израиля сложилась эта "законная" практика имени Пинхаса Сапира воровать, утаивать доходы, плутовать? Издеваться над несчастными репатриантами.
"Вы прибыли в арабо-владельческое и олимо-владельческое общество," заметил как-то шутливым тоном раввин Бенджамин. Толстяк любил мрачновато шутить.
"Шуточка, в самом деле, мрачная. От врунов и воров в пятидесятые до высокомерных хамов в семидесятые ("Зачем вы приехали?", "Вы тут никому не нужны!") и, наконец, "ряженых" в девяностые... ведь все они из одного и того же доблестного сионистского ряда. Выжать из алии все, что можно. "Поиметь" ее, как сказал он тогда же. Рав Бенджамин, как не раз убеждался Юра, мыслил трезво и своих еретических мыслей ни от кого не скрывал. "Вы вправе спросить меня, как могло случиться такое историческое несчастье, - воскликнул он однажды на лекции в ешиве, - как могло случится такое несчастье, стрястись такая беда, вы не можете не задуматься над этим... что вековая мечта еврейских философов девятнадцатого века о своей стране, где еврей не парий и жертва, а хозяин, и тысячелетняя тяга приверженцев иудаизма к Стране Обетованной ("в будущем году в Иерусалиме...") выродятся в хорошо известную вам практику наших государственных недоумков и воров?! - И на одном дыхании завершил своим гремящим басом, словами, облетевшими всю страну:
-...Несчастье Израиля в том, что его основали большевики.
"Семь детей у равва, последние мал-мала-меньше, а режет, как бездетный... Свободный американец!"
... Если такова многолетняя политика "высших сфер", то... чего удивляться, куда конь с копытом, туда и рак с клешней. - Юра глядел на каменистую дорогу, по-прежнему ее не видя. - К каждому серьезному сионистскому делу всегда, всегда! с жуткой последовательностью, прилеплялись, как мухи на липучку, авантюристы, воры, пройдохи, готовые на все... Но если к действительно заветной, рожденной идеалистами идее постоянно и безнаказанно лепится жулье, бандиты в кипах и без них, надо внимательнейшим образом присмотреться к идее, не ущербна ли она?
Не ущербна ли в ХХ веке, не запоздала ли безнадежно, трагически сама идея атеистической еврейской страны, созданной ради того, чтобы спасти еврейство от резни: "НИКОГДА БОЛЬШЕ...", как написано в ЯД-ВАШЕМЕ. Израиль не единственное место на земле, где еврея могут зарезать только за то, что он еврей. Но Израиль - единственное место, где это делают постоянно, годами, мир уже привык к этому... Даже у Стены плача... где богомольцы все до одного без оружия, с оружием не пропустят... сверху на головы молящихся вдруг обрушились камни... День и ночь теперь рядом, на горке, дежурит белая "неотложка" с броской надписью: "Подарок американского еврейского Конгресса".... Парадокс? Парадокс, и, по свидетельству мудрой Ханны Арендт, вовсе не такой уж неожиданный. Кто об этом вспоминает, думает?! Или рав Бенджамин прав во всем, он знает что-то, что нам и в голову не приходит? Все несчастье в том, что Израиль основали большевики?... Большевики? Наверное, дикое преувеличение. Гипербола... Как, в самом деле, постичь, гипербола это или ужасная, тщательно скрываемая годами правда?.. Ведь это важнее важного... У кого и как узнать?!.
... История француза Леона так потрясла Марийку, что она весь вечер возвращалась к ней. И даже всплакнула. Ночью, прижавшись к Юре, вдруг высказалась со свойственной ей определенностью:
- Юрочка, милый, эта работа не для тебя. Ты врать не умеешь. А должен, как израильский гид, эту поганую власть обелять, выгораживать. Хватит уродоваться. Иди работать по старой профессии. К своему раввину. Он снова звонил.
- Это, увы, невозможно, Марийка... Посчитай по пальцам. Трое детей, мы с тобой, бабушка. Шесть ртов... В ешиве мне положат тысячу пятьсот долларов. И ни цента больше. В туристском агентстве мой оклад со следующего года две с половиной... А сколько там наши "киты" получают... это ни в сказке сказать, ни пером описать!
Марийка взглянула на мужа решительно.
- Из-за нас не уродуйся, Юрочка. Не для тебя это - пыль в глаза пускать. Мол, Исраэль - Эльдорадо. Перебьемся... Звони своему равву и уходи от прохиндейства.
- А дом? На какие шиши? Не ты ли, Марийка, меня жучишь - дом?! Дом! Мука моя...
- Сколько, Юра, собрали денег, столько и собрали. Завтра позвоню Ксении, подобьем итог...
Глава 5.
СТРАСТИ ПО СЕРГЕЮ КОВАЛЕВУ
Однако следующий день сложился иначе.
Как только Юра переступил порог своей фирмы, его позвали к "Скряге-тучнику", так злоязычные гиды окрестили хозяина своей фирмы. "Скряга-тучник", маленький, подслеповатый, изнеможденный, как из Освенцима, польский еврей сообщил, не скрывая удовлетворения, что у него много заявок на экскурсии в Москву и Ленинград. И рожденные тут, сабры, хотят съездить, особенно из третьего поколения исраэлей, у кого бабушки-дедушки из России, у этих просто русский зуд; и несколько местных арабов готовы оплатить даже индивидуальные туры. Одно условие: непременно со своим гидом-переводчиком...
- Джордж, лучшего кандидата заключать договор с пшенклятым Интуристом у меня нет. Бери бумаги фирмы и лети. Русский для тебя родной дом. Своего обжулить труднее...
Юра признался смущенно, что он собрался из фирмы уходить. Нашел работу по старой профессии - компьютерщиком. Увы, зарплата там невелика...
- Зачем уходить?! - вскинулся "Скряга-тучник", которому был всегда подозрителен французский у большинства его переводчиков-марокканцев, ронявший, считал он, израильскую фирму в глазах парижских снобов. - Это заглупо, Джордж! У тебя большая семья, а будет забольше... Оставайся на пол-ставке... о, нет! на почасовой оплате!.. Не хочешь? Сделаем тебе один день в неделю... Гарантирую не меньше... - И неожиданно назвал вполне приличную сумму.
Не устоял Юра. Согласился подумать...
И у Марийки не вырвалось в тот раз "нет".
- Раз в неделю, сказала, это по божески. Но не держись за эту работу зубами, говори турикам-парижанам, что думаешь...
- Выгонят, отберут лицензию...
- И слава Богу!
... Что Юре делаў "Скряги-тучника" с его пшенклятым "Интуристом"?! Подпишет там, что надо. Без эмоций. Думал он вовсе не об этом, а, главным образом, о встрече со своим старым лагерным другом Сергеем Адамовичем Ковалевым. Очень ему не хватало мудрого рассудительного собеседника в этой трудно постижимой израильской жизни, которая, уж хорошо испытал на себе, его, новичка, умело дурила. То "шамировской мудростью", то "поднадзорной дисциплиной" гида, то коллективным патриотическим радиопереплясом под неизменные израильские напевы "хава нагила" или "гивейну шолом алейхем". Государству по нраву, спокойнее ему, болезному, когда люди поют хором, а не размышляют в одиночку. Британия - владычица морей давно породила свое откровенно циничное присловье: когда люди смотрят футбол, они не думают о политике...
Скоро сказка сказывается, да не скоро в туристском агентстве дело делается...
То вдруг танки Ельцина стреляют по парламенту России, - половина энтузиастов туризма аннулирует свои заявки. То цены на гостиницы Интуриста вдруг взлетают до небес, даже толстосумы отказываются...
"Скряга-тучник" исписал вороха бумаг, не жалел денег на телефон, выторговывая льготный тариф - тянули-тянули резину, лето-зиму, снова лето-зиму, Юра изредка напоминал "Скряге-тучнику" о Москве: Сергей Адамович Ковалев, судя по газетам, был за эти годы избран депутатом государственной Думы, и в Комиссии по Правам Человека - главным! Вот с кем поделиться наблюдениями-сомнениями, а, может, и поплакать в жилетку... Юра отправил Сергею Адамовичу телеграфом поздравление с "депутатством", намекнул, что, возможно, скоро появится в Москве... И последнее время уж не отставал от "Скряги-тучника": "Кто не рискует, тот не пьет шампанское..." Почти уломал. А тут, как назло, новая "антитуристская" новость - Чечня.
В каждом доме телевизор. И европейские репортеры, и вездесущая СNN спешат показать такой Грозный, хоть вой...
Тем не менее, "Скряга-тучник" мысли о доходных вояжах в Москву не оставлял. "Наши исраэли по природе авантюристы, говаривал, что им чужая Чечня!.. Кстати, где она находится?" Наконец, решился, отправил в Москву заждавшегося "русского почасовика" со всеми бумагами фирмы.
Узнав о его предстоящем вылете, позвонил раввин Бенджамин. Спросил, есть ли у Юры портативный магнитофон?
- "Едиот" сообщил, что Ваш знакомый депутат Думы Сергей Ковалев только что вернулся из Чечни. Добровольно сидел там под российскими бомбами. Каково! Если он разрешит, запишите, пожалуйста, его свидетельство на магнитофон. Мы тут же передадим запись по нашей "Седьмой волне", а затем, не исключено, напечатаем... Вас в Шереметьево встретят?..
"Эль-Аль" из Израиля приходил в Москву заполночь. Юра позвонил в Москву, закадычному дружку Яше, с которым вместе учились, чтобы встретил в Шереметьево. И отвез к себе домой. "Уж извини, я теперь бездомный..." Чтоб не нервничать, весь полет он старался сосредоточиться на темах, которые следует обязательно "обмозговать" вместе с Ковалевым. На темах самых для него, Юры, мучительных: "русские" прибыли в Эрец Исраэль вовсе не из глубинки, жители они, в основном, городские, а правосознание у них нулевое, дремучее: кандидаты на "демократических" израильских выборах все годы предлагались не гражданами страны, а боссами партий, по их спискам. Значит, все годы власть, по сути, бесконтрольна... А все молчат, как молчали в СССР. Почти все гуманитарии из "русских", работающие на израильском радио и в газетах, во власти привычных советских комплексов: об остром и больном ни-ни...
Израиль - страна укоренившихся мифов, об этом на своих "кухнях" уж кто здесь не говорит... Так нет ли, в самом деле, порока в главном израильском "изме", почему-то густо облепленном высокомерными циниками и ворьем, которых, как и в России, не дают в обиду. Особенно, если за ними есть хоть какие-то голоса, "электорат" по нынешнему... Можно ли что-то сделать, чтобы пробудить людей от спячки?..
В Израиле шли весенние дожди, только на самом юге установилась сушь, жарил ветер с Аравийского полуострова, дышать нечем. Самолет "Эль-Аль" взлетел и почти сразу сел, оказалось, приземлился южнее, на военном аэродроме, под Эйлатом. Целый час ждали автобуса с туристами: "Новые русские", пожелали отдохнуть на Красном море. Самолет с распахнутыми настежь входами раскалился, как сковородка на огне.
Потому Москва, с ее холодными ночными ливнями, показалась избавлением...
В Шереметьево, у выхода из аэропорта, стояли цепочкой какие-то мрачные, явно уголовные типы, которыми во всех аэропортах мира пугают пассажиров с московскими билетами: "Осторожнее, в Москве по пути в город грабят!" Мрачная цепочка расхватывала багаж приезжих, сообщая напористо: "Такси! Такси!"
Яшку не сразу разглядел. Маленький он, тощий, бурлацкими спинами оттеснен... Нет, вот он, глазастик! Протолкался вперед, махнул рукой, мол, давай сюда!.. Обнялся с Юрой, взглянул на его обожженное загаром, с закоптело-бронзовым оттенком лицо, радостно сообщил ему, что на улице он бы остановился, как вкопанный, спросил себя, кого ему напоминает этот арап Петра Великого?
"Ну, и поджарили тебя!...- И по своему обыкновению, без остановки и знаков препинания: "Колеса есть отец дал своего "жучка" жизнь налаживается в магазинах все есть".
На Яшке черная кипа, значит, дома у них кошер. Слава Богу.
...На второй день все заявки израильской туристской фирмы были Юрой поданы, бумаги оформлены, но в России, как известно, решает вовсе не столоначальник, принимающий бумаги...
- Ждите! - сказали. - Решение сообщим...
Юра поймал себя на том, что ему нестерпимо хочется сойти с поезда метро на станции "Красные ворота", вскочить на троллейбус номер 24 и... через десять минут Лефортово, родной дом... Не удержался, выскочил из вагона метро, поднялся на эскалаторе, вдыхая знакомый с детства легкий запашок "движения из преисподней," как говаривал, бывало, однокурсник Тигран Мкртчан, по кличке "Одни согласные". Запах смазки, машинного масла. Постоял у тяжелых, почти дворцовых дверей выхода на улицу, прислонившись к холодной мраморной стене. Скрипнул зубами: "Бередить себе душу?" Дождавшись следующего поезда, умчал от соблазна подальше...
Наконец, созвонился с женой Сергея Адамовича, самого так и не застал ни утром, ни в полночь. Отправился на проспект Вернадского, где жил новый депутат.
Первое чувство, которое испытал Юра, переступив порог - испуг. Высокий, сухощавый Сергей Адамович показался иссохшим от неведомой Юре болезни. От его мужественного, не без горделивости, лица остался один оскал. Скулы заострились. Глаза воспаленные, красные, как у солдата на войне, не спавшего подряд много суток.
- Что стряслось? - спросил Юра жену Сергея Адамовича, скорее, губами, чем голосом.
- Теперь уж полегче, - успокоила она.
Все вопросы, которые Юра собирался задать, застряли у него в гортани.
- Не журись, - сказал Сергей Адамович, протянув Юре руку. - Я здоров, как бык. Просто командировочка была нелегкой...
Стол был накрыт. Бутылка "Столичной" с перчиком едва начата. С ходу опрокинули по стопке, закусили семгой из депутатского буфета.
Юра был весь внимание. Попросил разрешения включить магнитофончик. Сергей Адамович кивнул, мол, как хочешь. У него тайн нет... Но не спешил повествовать о Чечне. Предался воспоминаниям о давних каторжных днях, когда Юру, надевшего кипу религиозного еврея, уголовники пытались прикончить, метнув в него жестяную миску с отточенными до острия лезвия краями. Попади такая миска в шею, голова бы покатилась, как от ножа гильотины...
- Нас, Юрыч, сразу не убьешь...- улыбнувшись, заключил он. - Мы с тобой еще повоюем... - Помолчав, наконец, начал рассказ о Чечне, который Юре не забыть до конца его жизни.
Юра не перебивал, только в конце не удержался от вопросов. Сергей Адамович дымил, прикуривая сигарету от сигареты.
Не заметили, как начало рассветать...
Утром за Сергеем Адамовичем пришла машина, он попросил Юру никуда не уходить, ночевать у него. Юра извинился, сказал что не может обидеть Яшу, у которого поселился. Это было правдой, но не всей правдой. В доме Яши царил "кошер", а у Сергея Адамовича на завтрак поджаренная свининка... Постеснялся сказать об этом. Обнялись с Сергеем Адамовичем, и тот умчал по своим делам.
Вопросы она задавала интеллигентно, с мягкой улыбкой, но всегда с нескрываемым подтекстом.
- Возможно ли, месье Жорж, подлинное женское равноправие в стране, не отменившей, во взаимоотношении полов, многие законы Великой Порты? Я имею в виду социальные законы, а так же законы семейного права? Как вам, очевидно, известно Оттоманская Империя свободомыслием не славилась?
Месье Джордж пожал плечами виновато.
- Пардон, мадемуазель! Как религиозный человек, я не признаю справедливость турецких законов...
- Но других же пока нет...
Юра пожал плечами, чувствуя себя несколько уязвленным: он не юрист и, признаться, никогда не задумывался над этим. Однако бросил его в жар другой турист - смуглый, тихий мужчина лет шестидесяти с бритой головой и огромными сильными руками в синих наколках, ("зек или из бывших матросов, наверное? подумал Юра). Еще в самом начале маршрута смуглый человек, просидевший затем в автобусе всю дорогу молча, спросил гида, где в Иерусалиме проходила граница с Иорданией до шестидневной войны? И нельзя ли там задержаться? По тому, как он разглядывал грязные домишки забытого Богом района, где издавна жили марокканские и иеменские евреи, и с каким волнением присматривался к землистым и морщинистым старушечьим лицам, Юра догадался, что у туриста с этой "бывшей границей" что-то связано.
Стеснительно кашлянув в руку, он прохрипел: - Меня зовут Леон. Я родился в Иерусалиме. Моя приемная мать перед смертью сказала, что меня отдала ей многодетная семья, привезенная из Касабланки. Семью поселили в бараке, где по жителям все время стреляли. Убили и моего братика. - Он похрустел от волнения своими могучими пальцами и почему-то понизил голос: Возможно такое?
Гид Джордж поежился, переступил с ноги на ногу. Кто же в стране не слышал, как расселяли Африку в разделенном Иерусалиме, вдоль иорданской границы, под пули снайперов из арабского легиона. Живым щитом. А иных завозили прямо с парохода к ливанской границе, в "города развития", в которых не было тогда и надежды на "развитие"... Позднее, впрочем, туда же направляли и российских. Во всяком случае, дешевую квартиру можно было получить без труда только там... Кто заботился о людях?
Невольно возник в памяти Юры один из его коллег, родом как раз из Касабланки, откуда и родители этого Леона. Встретились, во время перерыва в кафе, разговорились, и он, бывший сионист -активист, поведал злым голосом, с издевкой над самим собой, как ночами разносил по еврейским домам Касабланки антисемитские листовки, чтоб сподвигнуть евреев к эмиграции в Израиль.
Страшноватый рассказ его помнился Юре весь, до последнего слова:
"... А когда мы, марокканцы, плыли по Средиземному морю, - не мог успокоиться бывший сионист-активист, - перед нами разглагольствовал бойкий, в солдатских крагах, эмиссар Сохнута. Спросил, в заключение своего восторженного рассказа об Израиле, у всех ли есть..." - Забыл сохнутовец, не верящий ни в Бога, ни в черта, как называются филактерии, показал руками: то, что укрепляются во время молитв на лбу или на руках. Ну, мы, дикари, напомнили.
"У всех ли есть филактерии?" - радостно воскликнул эмиссар Сохнута. "У всех", - ответили мы.
Эмиссар объявил непререкаемо, что пришел Мессия и, поскольку они, сионисты, рождают теперь в Израиле нового человека, новое общество, то филактерии нужно выбросить за борт.
И мы, доверчивые вахлаки, все выбросили...
А потом прибыли в чужую страну, где к нам относились... ну, это тебе известно... В результате мы перестали слушаться сбитых с толку родителей, а какой был взрыв уголовщины, проституции?!."
"Ох, не для автобусных экскурсий эти африканские истории! - мысленно воскликнул гид Джордж, а вслух ответил скороговоркой, что вряд ли может что-либо добавить к тому, что господин Леон знает...
С той же группой промчал по Израилю и очкастый джентльмен с косичкой, перехваченной на затылке резинкой - учитель из Женевы, ядовитый, по мнению милой студентки-француженки, да, впрочем, и всего остального автобусного люда, как скорпион.
Вторую половину дня они бродили по Яд Вашему, знаменитому музею скорби и героизма. Постояли у старых снимков: мальчонка в кепчонке из Варшавского гетто с поднятыми верх руками. Взрывы и черный дым над Каунасским гетто. Навал голых трупов в освобожденном Дахау. Поплакали в затемненном зале, когда записанный на магнитную пленку диктор ронял во мрак имена уничтоженных еврейских детей, и в электрическом небе как бы гасли одна за другой звездочки... Зареванные поднялись вверх, к могиле Герцля, и тут послышался недоуменный голос:
- Пардон, месье Джордж! - начал учитель. - Почему все экспозиции в вашем замечательном Яд Вашеме заканчиваются приездом в Израиль, могилой Герцля, и прочими, на мой взгляд, идеологическими атрибутами? Разве приезд в Израиль - это конец еврейской истории? Большинство евреев земного шара живут вне солнечного Израиля и, насколько мне известно, туда не спешат. Правомерна ли такая экспозиция?..
Гид Джордж был еще полон до боли острым ощущением гаснущих в темном зале, одна за другой, лампочек-звездочек, каждая из них сопровождалась скорбным голосом диктора: куда-то вниз, в полный мрак, падало имя ребенка, погибшего в нацистских лагерях. Не хотелось внимать словам, далеким от глубокого чувства печали. Пожал плечами, мысленно послав настырного туриста к чертовой бабушке...
Снова уселись в голубой туристский автобус с огромными стеклами, попили водички, успокоились, достали прихваченные у выхода пышные и теплые булочки, щедро угощали друг друга, а женевец все не унимался:
- Особенно раздражают, Месье Джордж, - продолжил он, едва автобус отъехал от Яд Вашема, - маршруты юношеских экскурсий. Кто бы из моих учеников ни отправился к вам, всех до одного провозили по одному и тому же пути. Вначале Польша, взорванные синагоги, Освенцим, вариант - Голландия, музей Анны Франк, затем те же Польша, Германия-Дахау, а в заключение непременно солнечный Израиль, "земля Обетованная". Вас самих не мутит от столь лобовой пропаганды? В конце концов, она вызывает у людей обратную реакцию...
Месье Джордж и сам знал, что такого прямолинейного пропагандного болванизма, как в родном Израиле, он и в Советском Союзе не часто встречал. Это даже не на уровне болтушка Никиты Хрущева, который обещал всем советским людям жизнь при коммунизме. Еще примитивнее, провинциальнее, что ли...
Но то, что чужой и, возможно, далеко не дружелюбно настроенный человек попал не в бровь, а в глаз израильским оракулам, считающим приезд в Израиль решением всех проблем, вызвала вдруг у Юры гневную досаду, неожиданную для него самого: "Вы нас убивали, - хотелось воскликнуть ему, - а теперь вас раздражает, что мы показываем вам дело ваших рук!" Промокнул лоб платком, довольный тем, что не дал волю неуместным "патриотиЦким эмоциям", на которые обычно так щедра говорливая израильская улица... Тем более, ясно понимал, что "это дело" не могло быть результатом рук женевца, тридцатилетнего человека... Но, Боже, как зато взорвались в негодовании почти все остальные французы, тут-то и обозвали учителя скорпионом. Композицию они, конечно, считали замечательной, правомерной, умной, не скрывая, впрочем, что сами на "Обетованную" перебираться и не собирались.
Гид Джордж переждал взрыв эмоций, решив, что отмолчаться сейчас не имеет права. Симпатичен гиду турист, как личность, или нет, гид - сервис, обслуга, говоря по русски. Женевец - покупатель, а покупатель в Свободном мире, как известно, всегда прав...
Как не кинуться ему на помощь, тем более, этот женевец был и чем-то близок ему, Юре: посмел задуматься!
- Позвольте, господа, вы же французы, - законодатели хорошего вкуса. Человек в досаде от дурного вкуса наших Оракулов, их местечковой узости. Что бы вы сказали, в таком случае, если бы он или я обнаружили у них не только отсутствие вкуса, но порой и разума, не говоря уж о совести?.. Вы - туристы, вы прибыли вовсе не затем, чтобы отвечать на вечные вопросы "Что делать?" и "Кто виноват?" а затем лишь, чтобы отдохнуть, получить удовольствие от поездки. Но надо ли мешать тому, кто за свои же деньги еще и задумывается? Думать - это тяжелая работа, господа!
Дружно посмеялись, оставили учителя в покое...
У гостиницы гид Джордж помог выйти из автобуса милой улыбчивой студентке, не отдал выскочившему навстречу портье отеля ее огромный чемодан, сам дотащил его до дверей, и пообещал, если мадемуазель это важно, подробно ответить на ее письмо со всеми вопросами...
И вовсе не удивился тому, что у автобуса его ждут. Грузный Леон, в новых пластиковых сандалетах на босу ногу, сгорбившись и покачиваясь из стороны в сторону словно в молитве, попросил задержаться: очень нужно выяснить у гида "что-то свое..." Повторил, что, действительно, родился в Иерусалиме, но было еще что-то ... он не хотел при всех... он верит, что родная мать его вовсе не отдавала чужим. Ей объявили в родильном доме, что ребенок умер, а, на самом деле... .. Моя приемная мать-француженка как-то обмолвилась, что за новорожденного мальчика в иерусалимском роддоме просили две тысячи долларов, девочку можно было купить и за тысячу... - напряженный голос-хрип Леона доносился до Юры словно из-под земли.
Более полувека минуло с той поры, и приемная мать у Леона, как он сказал, была доброй, но, когда этот мужественный, нелегкой жизни моряк, выживший во всех штормах и земных передрягах, умолк, у него дрожали и губы, и руки.
Юра дал Леону номера телефонов знакомых марокканцев и йеменцев, которые могли помочь в поисках. Позвонил приятелю, у которого был свой рекламный еженедельник. Тот опубликует заметку о Леоне и его фотографию. Это тоже посодействует... Телефон еженедельника всегда занят. Взглянул на часы. Времени в обрез, опоздает на автобус, но... бросить человека в такую минуту? Остановил такси, повез Леона в редакцию.
... Новое шоссе из Тель-Авива в Иерусалим пробито в местах живописных. Юра любил подняться на второй этаж скоростного "лондонского" автобуса и не отрываться от окна. В этот раз на дорогу и не взглянул. Впервые не отгонял своих ранящих душу мыслей о том, почему и всю прошлую неделю, и сегодня так неохотно ехал на работу? Он считал ее самой лучшей, самой благодарной работой на свете... и на тебе!.. А ведь все предельно ясно...
Юра впервые столь пристально вгляделся в неистовых парижско-израильских патриотов и увидел в них... самого себя. Самого себя, Юрия Аксельрода, каким он, к стыду своему, был весь свой первый израильский год! Как только появится думающий человек, он, гид Джордж, ему не собеседник. Вот и сегодня... На туристском уровне и барахтаешься, дорогой Юрочка... Ну так последнее прости, этот захлебывающийся от восторга Юрочка!..
Справедливо было бы ввести в Израиле новейшие социально-философские категории - туристское шапкозакидательство. Туристскую безответственность. Провопить: "Мы тысячи лет ждали эту страну", - и радостно мчаться к себе домой. А там, в благословенном Эреце, хоть трава не расти! Не их дело.
Ну, а те, кто, как и я, жарко аплодировал Шамиру... они мудрее?! У них нет на детей сердца?!.
Конечно, можно успокоить себя: гид - это озвученная реклама... Да, но кроме ландшафтов и закатов, вокруг него люди, и люди годами страдающие. Это не твоя профессия, гид Джордж, не так ли?!
Всю дорогу до Иерусалима Юрий мучительно размышлял, отчего с первых дней Израиля сложилась эта "законная" практика имени Пинхаса Сапира воровать, утаивать доходы, плутовать? Издеваться над несчастными репатриантами.
"Вы прибыли в арабо-владельческое и олимо-владельческое общество," заметил как-то шутливым тоном раввин Бенджамин. Толстяк любил мрачновато шутить.
"Шуточка, в самом деле, мрачная. От врунов и воров в пятидесятые до высокомерных хамов в семидесятые ("Зачем вы приехали?", "Вы тут никому не нужны!") и, наконец, "ряженых" в девяностые... ведь все они из одного и того же доблестного сионистского ряда. Выжать из алии все, что можно. "Поиметь" ее, как сказал он тогда же. Рав Бенджамин, как не раз убеждался Юра, мыслил трезво и своих еретических мыслей ни от кого не скрывал. "Вы вправе спросить меня, как могло случиться такое историческое несчастье, - воскликнул он однажды на лекции в ешиве, - как могло случится такое несчастье, стрястись такая беда, вы не можете не задуматься над этим... что вековая мечта еврейских философов девятнадцатого века о своей стране, где еврей не парий и жертва, а хозяин, и тысячелетняя тяга приверженцев иудаизма к Стране Обетованной ("в будущем году в Иерусалиме...") выродятся в хорошо известную вам практику наших государственных недоумков и воров?! - И на одном дыхании завершил своим гремящим басом, словами, облетевшими всю страну:
-...Несчастье Израиля в том, что его основали большевики.
"Семь детей у равва, последние мал-мала-меньше, а режет, как бездетный... Свободный американец!"
... Если такова многолетняя политика "высших сфер", то... чего удивляться, куда конь с копытом, туда и рак с клешней. - Юра глядел на каменистую дорогу, по-прежнему ее не видя. - К каждому серьезному сионистскому делу всегда, всегда! с жуткой последовательностью, прилеплялись, как мухи на липучку, авантюристы, воры, пройдохи, готовые на все... Но если к действительно заветной, рожденной идеалистами идее постоянно и безнаказанно лепится жулье, бандиты в кипах и без них, надо внимательнейшим образом присмотреться к идее, не ущербна ли она?
Не ущербна ли в ХХ веке, не запоздала ли безнадежно, трагически сама идея атеистической еврейской страны, созданной ради того, чтобы спасти еврейство от резни: "НИКОГДА БОЛЬШЕ...", как написано в ЯД-ВАШЕМЕ. Израиль не единственное место на земле, где еврея могут зарезать только за то, что он еврей. Но Израиль - единственное место, где это делают постоянно, годами, мир уже привык к этому... Даже у Стены плача... где богомольцы все до одного без оружия, с оружием не пропустят... сверху на головы молящихся вдруг обрушились камни... День и ночь теперь рядом, на горке, дежурит белая "неотложка" с броской надписью: "Подарок американского еврейского Конгресса".... Парадокс? Парадокс, и, по свидетельству мудрой Ханны Арендт, вовсе не такой уж неожиданный. Кто об этом вспоминает, думает?! Или рав Бенджамин прав во всем, он знает что-то, что нам и в голову не приходит? Все несчастье в том, что Израиль основали большевики?... Большевики? Наверное, дикое преувеличение. Гипербола... Как, в самом деле, постичь, гипербола это или ужасная, тщательно скрываемая годами правда?.. Ведь это важнее важного... У кого и как узнать?!.
... История француза Леона так потрясла Марийку, что она весь вечер возвращалась к ней. И даже всплакнула. Ночью, прижавшись к Юре, вдруг высказалась со свойственной ей определенностью:
- Юрочка, милый, эта работа не для тебя. Ты врать не умеешь. А должен, как израильский гид, эту поганую власть обелять, выгораживать. Хватит уродоваться. Иди работать по старой профессии. К своему раввину. Он снова звонил.
- Это, увы, невозможно, Марийка... Посчитай по пальцам. Трое детей, мы с тобой, бабушка. Шесть ртов... В ешиве мне положат тысячу пятьсот долларов. И ни цента больше. В туристском агентстве мой оклад со следующего года две с половиной... А сколько там наши "киты" получают... это ни в сказке сказать, ни пером описать!
Марийка взглянула на мужа решительно.
- Из-за нас не уродуйся, Юрочка. Не для тебя это - пыль в глаза пускать. Мол, Исраэль - Эльдорадо. Перебьемся... Звони своему равву и уходи от прохиндейства.
- А дом? На какие шиши? Не ты ли, Марийка, меня жучишь - дом?! Дом! Мука моя...
- Сколько, Юра, собрали денег, столько и собрали. Завтра позвоню Ксении, подобьем итог...
Глава 5.
СТРАСТИ ПО СЕРГЕЮ КОВАЛЕВУ
Однако следующий день сложился иначе.
Как только Юра переступил порог своей фирмы, его позвали к "Скряге-тучнику", так злоязычные гиды окрестили хозяина своей фирмы. "Скряга-тучник", маленький, подслеповатый, изнеможденный, как из Освенцима, польский еврей сообщил, не скрывая удовлетворения, что у него много заявок на экскурсии в Москву и Ленинград. И рожденные тут, сабры, хотят съездить, особенно из третьего поколения исраэлей, у кого бабушки-дедушки из России, у этих просто русский зуд; и несколько местных арабов готовы оплатить даже индивидуальные туры. Одно условие: непременно со своим гидом-переводчиком...
- Джордж, лучшего кандидата заключать договор с пшенклятым Интуристом у меня нет. Бери бумаги фирмы и лети. Русский для тебя родной дом. Своего обжулить труднее...
Юра признался смущенно, что он собрался из фирмы уходить. Нашел работу по старой профессии - компьютерщиком. Увы, зарплата там невелика...
- Зачем уходить?! - вскинулся "Скряга-тучник", которому был всегда подозрителен французский у большинства его переводчиков-марокканцев, ронявший, считал он, израильскую фирму в глазах парижских снобов. - Это заглупо, Джордж! У тебя большая семья, а будет забольше... Оставайся на пол-ставке... о, нет! на почасовой оплате!.. Не хочешь? Сделаем тебе один день в неделю... Гарантирую не меньше... - И неожиданно назвал вполне приличную сумму.
Не устоял Юра. Согласился подумать...
И у Марийки не вырвалось в тот раз "нет".
- Раз в неделю, сказала, это по божески. Но не держись за эту работу зубами, говори турикам-парижанам, что думаешь...
- Выгонят, отберут лицензию...
- И слава Богу!
... Что Юре делаў "Скряги-тучника" с его пшенклятым "Интуристом"?! Подпишет там, что надо. Без эмоций. Думал он вовсе не об этом, а, главным образом, о встрече со своим старым лагерным другом Сергеем Адамовичем Ковалевым. Очень ему не хватало мудрого рассудительного собеседника в этой трудно постижимой израильской жизни, которая, уж хорошо испытал на себе, его, новичка, умело дурила. То "шамировской мудростью", то "поднадзорной дисциплиной" гида, то коллективным патриотическим радиопереплясом под неизменные израильские напевы "хава нагила" или "гивейну шолом алейхем". Государству по нраву, спокойнее ему, болезному, когда люди поют хором, а не размышляют в одиночку. Британия - владычица морей давно породила свое откровенно циничное присловье: когда люди смотрят футбол, они не думают о политике...
Скоро сказка сказывается, да не скоро в туристском агентстве дело делается...
То вдруг танки Ельцина стреляют по парламенту России, - половина энтузиастов туризма аннулирует свои заявки. То цены на гостиницы Интуриста вдруг взлетают до небес, даже толстосумы отказываются...
"Скряга-тучник" исписал вороха бумаг, не жалел денег на телефон, выторговывая льготный тариф - тянули-тянули резину, лето-зиму, снова лето-зиму, Юра изредка напоминал "Скряге-тучнику" о Москве: Сергей Адамович Ковалев, судя по газетам, был за эти годы избран депутатом государственной Думы, и в Комиссии по Правам Человека - главным! Вот с кем поделиться наблюдениями-сомнениями, а, может, и поплакать в жилетку... Юра отправил Сергею Адамовичу телеграфом поздравление с "депутатством", намекнул, что, возможно, скоро появится в Москве... И последнее время уж не отставал от "Скряги-тучника": "Кто не рискует, тот не пьет шампанское..." Почти уломал. А тут, как назло, новая "антитуристская" новость - Чечня.
В каждом доме телевизор. И европейские репортеры, и вездесущая СNN спешат показать такой Грозный, хоть вой...
Тем не менее, "Скряга-тучник" мысли о доходных вояжах в Москву не оставлял. "Наши исраэли по природе авантюристы, говаривал, что им чужая Чечня!.. Кстати, где она находится?" Наконец, решился, отправил в Москву заждавшегося "русского почасовика" со всеми бумагами фирмы.
Узнав о его предстоящем вылете, позвонил раввин Бенджамин. Спросил, есть ли у Юры портативный магнитофон?
- "Едиот" сообщил, что Ваш знакомый депутат Думы Сергей Ковалев только что вернулся из Чечни. Добровольно сидел там под российскими бомбами. Каково! Если он разрешит, запишите, пожалуйста, его свидетельство на магнитофон. Мы тут же передадим запись по нашей "Седьмой волне", а затем, не исключено, напечатаем... Вас в Шереметьево встретят?..
"Эль-Аль" из Израиля приходил в Москву заполночь. Юра позвонил в Москву, закадычному дружку Яше, с которым вместе учились, чтобы встретил в Шереметьево. И отвез к себе домой. "Уж извини, я теперь бездомный..." Чтоб не нервничать, весь полет он старался сосредоточиться на темах, которые следует обязательно "обмозговать" вместе с Ковалевым. На темах самых для него, Юры, мучительных: "русские" прибыли в Эрец Исраэль вовсе не из глубинки, жители они, в основном, городские, а правосознание у них нулевое, дремучее: кандидаты на "демократических" израильских выборах все годы предлагались не гражданами страны, а боссами партий, по их спискам. Значит, все годы власть, по сути, бесконтрольна... А все молчат, как молчали в СССР. Почти все гуманитарии из "русских", работающие на израильском радио и в газетах, во власти привычных советских комплексов: об остром и больном ни-ни...
Израиль - страна укоренившихся мифов, об этом на своих "кухнях" уж кто здесь не говорит... Так нет ли, в самом деле, порока в главном израильском "изме", почему-то густо облепленном высокомерными циниками и ворьем, которых, как и в России, не дают в обиду. Особенно, если за ними есть хоть какие-то голоса, "электорат" по нынешнему... Можно ли что-то сделать, чтобы пробудить людей от спячки?..
В Израиле шли весенние дожди, только на самом юге установилась сушь, жарил ветер с Аравийского полуострова, дышать нечем. Самолет "Эль-Аль" взлетел и почти сразу сел, оказалось, приземлился южнее, на военном аэродроме, под Эйлатом. Целый час ждали автобуса с туристами: "Новые русские", пожелали отдохнуть на Красном море. Самолет с распахнутыми настежь входами раскалился, как сковородка на огне.
Потому Москва, с ее холодными ночными ливнями, показалась избавлением...
В Шереметьево, у выхода из аэропорта, стояли цепочкой какие-то мрачные, явно уголовные типы, которыми во всех аэропортах мира пугают пассажиров с московскими билетами: "Осторожнее, в Москве по пути в город грабят!" Мрачная цепочка расхватывала багаж приезжих, сообщая напористо: "Такси! Такси!"
Яшку не сразу разглядел. Маленький он, тощий, бурлацкими спинами оттеснен... Нет, вот он, глазастик! Протолкался вперед, махнул рукой, мол, давай сюда!.. Обнялся с Юрой, взглянул на его обожженное загаром, с закоптело-бронзовым оттенком лицо, радостно сообщил ему, что на улице он бы остановился, как вкопанный, спросил себя, кого ему напоминает этот арап Петра Великого?
"Ну, и поджарили тебя!...- И по своему обыкновению, без остановки и знаков препинания: "Колеса есть отец дал своего "жучка" жизнь налаживается в магазинах все есть".
На Яшке черная кипа, значит, дома у них кошер. Слава Богу.
...На второй день все заявки израильской туристской фирмы были Юрой поданы, бумаги оформлены, но в России, как известно, решает вовсе не столоначальник, принимающий бумаги...
- Ждите! - сказали. - Решение сообщим...
Юра поймал себя на том, что ему нестерпимо хочется сойти с поезда метро на станции "Красные ворота", вскочить на троллейбус номер 24 и... через десять минут Лефортово, родной дом... Не удержался, выскочил из вагона метро, поднялся на эскалаторе, вдыхая знакомый с детства легкий запашок "движения из преисподней," как говаривал, бывало, однокурсник Тигран Мкртчан, по кличке "Одни согласные". Запах смазки, машинного масла. Постоял у тяжелых, почти дворцовых дверей выхода на улицу, прислонившись к холодной мраморной стене. Скрипнул зубами: "Бередить себе душу?" Дождавшись следующего поезда, умчал от соблазна подальше...
Наконец, созвонился с женой Сергея Адамовича, самого так и не застал ни утром, ни в полночь. Отправился на проспект Вернадского, где жил новый депутат.
Первое чувство, которое испытал Юра, переступив порог - испуг. Высокий, сухощавый Сергей Адамович показался иссохшим от неведомой Юре болезни. От его мужественного, не без горделивости, лица остался один оскал. Скулы заострились. Глаза воспаленные, красные, как у солдата на войне, не спавшего подряд много суток.
- Что стряслось? - спросил Юра жену Сергея Адамовича, скорее, губами, чем голосом.
- Теперь уж полегче, - успокоила она.
Все вопросы, которые Юра собирался задать, застряли у него в гортани.
- Не журись, - сказал Сергей Адамович, протянув Юре руку. - Я здоров, как бык. Просто командировочка была нелегкой...
Стол был накрыт. Бутылка "Столичной" с перчиком едва начата. С ходу опрокинули по стопке, закусили семгой из депутатского буфета.
Юра был весь внимание. Попросил разрешения включить магнитофончик. Сергей Адамович кивнул, мол, как хочешь. У него тайн нет... Но не спешил повествовать о Чечне. Предался воспоминаниям о давних каторжных днях, когда Юру, надевшего кипу религиозного еврея, уголовники пытались прикончить, метнув в него жестяную миску с отточенными до острия лезвия краями. Попади такая миска в шею, голова бы покатилась, как от ножа гильотины...
- Нас, Юрыч, сразу не убьешь...- улыбнувшись, заключил он. - Мы с тобой еще повоюем... - Помолчав, наконец, начал рассказ о Чечне, который Юре не забыть до конца его жизни.
Юра не перебивал, только в конце не удержался от вопросов. Сергей Адамович дымил, прикуривая сигарету от сигареты.
Не заметили, как начало рассветать...
Утром за Сергеем Адамовичем пришла машина, он попросил Юру никуда не уходить, ночевать у него. Юра извинился, сказал что не может обидеть Яшу, у которого поселился. Это было правдой, но не всей правдой. В доме Яши царил "кошер", а у Сергея Адамовича на завтрак поджаренная свининка... Постеснялся сказать об этом. Обнялись с Сергеем Адамовичем, и тот умчал по своим делам.