Выдался замечательный майский день. Миновав Лондон, мы оказались за городом. Свежий воздух, пахнущий молодой травой, и мягкая пыль деревенских дорог под копытами живо напоминали мне самые лучшие годы жизни. Я вздохнул полной грудью. Силы мои утроились, и я весело побежал вперед.
Родные Дайны жили на маленькой ферме в конце зеленой аллеи. Около фермы был луг, обрамленный деревьями с густой листвой. На лугу неспешно паслись две коровы.
— Вы можете завести двуколку на луг, — обратился к хозяину брат Дайны. — Коня вашего я привяжу в коровнике. К сожалению, лучшего места у меня для него нет, — виновато развел он руками.
— Вообще-то, если, конечно, вашим коровам не будет обидно, мой Джек предпочел бы остаться на этом лугу, — засмеялся Джерри. — Лучшего удовольствия для него по весне не придумаешь.
— Пожалуйста, — разрешил молодой человек. — Вы так помогли сестре. Просто не знаем, как отблагодарить вас. Надеюсь, вы пообедаете с нами вместе? Правда, из-за болезни мамы у нас все в доме сейчас вверх дном.
— Спасибо за приглашение, — отвечал ему Джерри. — Но жена мне приготовила в дорогу еды. Так что уж лучше я тоже побуду вместе с конем на природе.
Молодой человек ушел в дом, а Джерри меня распряг. Очутившись на лоне природы, я растерялся. Я не был на вольном лугу с тех самых пор, как меня разлучили с Горчицей, и теперь никак не мог выбрать что-то одно. Мне хотелось одновременно есть эту траву, кататься на ней, и просто так полежать, и пронестись галопом по лугу. Поразмыслив, я понял, что могу проделать все это по очереди, и с жаром взялся за дело.
Джерри тоже блаженствовал. Устроившись под тенистым деревом на берегу ручейка, он сперва слушал, как поют птицы, потом немного попел сам, а потом извлек из кармана книгу в темно-коричневом переплете, которую вечно носил с собой. Он начал в ней что-то читать, шевеля губами. Затем Джерри медленно поднялся с травы и собрал на лугу огромный букет полевых цветов. После этого он мне задал овса, который привез с собою из дома.
На этом лугу было так хорошо! Только время, к сожалению, прошло слишком быстро. Меня снова запрягли в двуколку, и мы с Джерри возвратились домой.
— А знаешь, воскресенье-то у меня все же прошло не напрасно, — сказал по приезде хозяин жене. — Там так заливались птицы. Я даже не выдержал и тоже кое-что спел. А уж Джек наш и вовсе резвился, как жеребенок.
В это время к отцу подбежала Долли. Он протянул ей букет. Девочка засмеялась и стала прыгать от радости.
Глава XXXVIII
Глава XXXIX
Глава ХL
Глава ХLI
Родные Дайны жили на маленькой ферме в конце зеленой аллеи. Около фермы был луг, обрамленный деревьями с густой листвой. На лугу неспешно паслись две коровы.
— Вы можете завести двуколку на луг, — обратился к хозяину брат Дайны. — Коня вашего я привяжу в коровнике. К сожалению, лучшего места у меня для него нет, — виновато развел он руками.
— Вообще-то, если, конечно, вашим коровам не будет обидно, мой Джек предпочел бы остаться на этом лугу, — засмеялся Джерри. — Лучшего удовольствия для него по весне не придумаешь.
— Пожалуйста, — разрешил молодой человек. — Вы так помогли сестре. Просто не знаем, как отблагодарить вас. Надеюсь, вы пообедаете с нами вместе? Правда, из-за болезни мамы у нас все в доме сейчас вверх дном.
— Спасибо за приглашение, — отвечал ему Джерри. — Но жена мне приготовила в дорогу еды. Так что уж лучше я тоже побуду вместе с конем на природе.
Молодой человек ушел в дом, а Джерри меня распряг. Очутившись на лоне природы, я растерялся. Я не был на вольном лугу с тех самых пор, как меня разлучили с Горчицей, и теперь никак не мог выбрать что-то одно. Мне хотелось одновременно есть эту траву, кататься на ней, и просто так полежать, и пронестись галопом по лугу. Поразмыслив, я понял, что могу проделать все это по очереди, и с жаром взялся за дело.
Джерри тоже блаженствовал. Устроившись под тенистым деревом на берегу ручейка, он сперва слушал, как поют птицы, потом немного попел сам, а потом извлек из кармана книгу в темно-коричневом переплете, которую вечно носил с собой. Он начал в ней что-то читать, шевеля губами. Затем Джерри медленно поднялся с травы и собрал на лугу огромный букет полевых цветов. После этого он мне задал овса, который привез с собою из дома.
На этом лугу было так хорошо! Только время, к сожалению, прошло слишком быстро. Меня снова запрягли в двуколку, и мы с Джерри возвратились домой.
— А знаешь, воскресенье-то у меня все же прошло не напрасно, — сказал по приезде хозяин жене. — Там так заливались птицы. Я даже не выдержал и тоже кое-что спел. А уж Джек наш и вовсе резвился, как жеребенок.
В это время к отцу подбежала Долли. Он протянул ей букет. Девочка засмеялась и стала прыгать от радости.
Глава XXXVIII
«ДЖЕНТЛЬМЕН С НАСТОЯЩИМ ДОЛГОМ»
Зима в тот год выдалась ранней, сырой и холодной. Почти каждый день шли дожди, или снег, или дождь вперемежку со снегом. Хуже погоды для лошади не придумаешь. Когда на улице сухо, две теплые попоны спасают даже от сильного холода. Но в дождь попоны насквозь промокают, и от них становится только холоднее. Поэтому все кебмены на нашей стоянке укутывали своих лошадей в непромокаемые накидки.
Вообще-то нам с Капитаном грех было жаловаться. Отработав положенные полдня, каждый из нас возвращался в теплый денник, Джерри же проводил вместе с кебом все время с утра до ночи. Особенно поздно он возвращался, когда ожидал кого-то из нанимателей после гостей. Такие заказы иногда длились до часа, а то и до двух ночи. В особенно холодные дни кебмены, получше закутав нас, уходили погреться в таверну «Золотое солнце». Кто-то один из них оставался дежурить. Он смотрел, чтобы с нами и нашими кебами все было в порядке. Если же на стоянке появлялись пассажиры, дежурный бежал в таверну за кебменами. В отличие от остальных, Джерри относился к «Золотому солнцу» неодобрительно.
— Там можно все деньги потратить, — говорил он, когда кебмены просили его составить компанию.
Поэтому мой хозяин предпочитал кофейню в начале улицы. Когда же она по каким-то причинам была закрыта или времени у нас на нее не хватало, Джерри покупал у пожилого разносчика жестянку горячего кофе и пироги.
— Все дело в том, Джек, — с аппетитом жуя, говорил он мне, — что кебмену на морозе важнее всего сухая одежда, еда посытнее, бодрое настроение и хорошая жена с ребятишками дома.
Полли, по-моему, тоже неплохо знала, что надо кебмену на морозе. Когда Джерри предупреждал, что задержится, эта чудесная женщина готовила ему что-нибудь повкуснее с собой. Если же мы оказывались на стоянке во время обеда, Долли приносила отцу жестянку с горячим супом или пудинг, который Полли только что вынула из плиты.
Даже самые черствые кебмены умилялись на эту крошку. Часто, завидев ее на другой стороне улицы, кто-то из них бежал ей навстречу, чтобы помочь перейти этот поток экипажей и лошадей. А Долли считала за честь самой отнести горячий обед любимому папе.
Как-то в самый разгар такого обеда на воздухе к нашему кебу подошел джентльмен. Он поднял зонтик, показывая, что хочет нами воспользоваться. Джерри в ответ вежливо поднес руку к шляпе и протянул Долли недоеденный суп.
— Нет, милый мой, я так не согласен! — немедленно запротестовал джентльмен. — Сперва покончите со своим обедом. Времени у меня, конечно, в обрез, но не настолько, чтобы лишать вас еды. И прежде чем мы поедем, переведите, пожалуйста, через улицу вашу дочь.
С этими словами пассажир залез в кеб, а Джерри вновь взял у Долли дымящуюся жестянку. — Запомни, дочка, — быстро орудуя ложкой, говорил он. — Если у человека находится время для заботы о совершенно ему постороннем кебмене и его маленькой дочке, значит, перед тобой настоящий джентльмен.
Потом этот джентльмен еще несколько раз ездил с нами. Вскоре я тоже вполне убедился, что это натура на редкость благородная. Не так-то уж много можно найти пассажиров, которые замечают лошадь, запряженную в кеб. Наш джентльмен меня замечал и оглаживал. А один раз, выйдя из кеба у своего дома, он остановился возле меня и тихо сказал:
— У тебя очень хороший хозяин, Джек. И ты этого вполне заслуживаешь.
Кроме лошадей, наш джентльмен очень любил собак. Каждый раз из дверей дома навстречу ему выбегала целая свора псов разных пород, и все они радовались его приезду.
Наш настоящий джентльмен был немолод и от возраста уже немного ссутулился. Однако и проницательный взгляд его серых глаз, и плотно сжатые тонкие губы, и уверенные движения свидетельствовали о твердости характера. Голос его, правда, звучал мягко, а когда он улыбался, мне становилось легко на сердце. Словом, подобному человеку любая лошадь будет полностью доверять.
Однажды наш джентльмен сел в кеб не один, а с приятелем. Мы подвезли их к магазину. Приятель джентльмена ушел за покупками, а он остался возле дверей. И тут мы все стали свидетелями чрезвычайно неприятной истории. Чуть дальше по улице возле винного погреба стояла повозка, запряженная двумя великолепными лошадьми. Внезапно лошади почему-то тронулись и без кучера пошли вверх по улице. Следом за ними из погреба выбежал подвыпивший кучер. Поймав лошадей, он стал изо всех сил их бить хлыстом и вожжами. Тут-то наш джентльмен и проявил себя в полном блеске. Быстро подойдя к кучеру, он грозным голосом произнес:
— Если вы сейчас же не прекратите, придется привлечь вас к суду за жестокое обращение с лошадьми.
Пьяный кучер опешил. Прекратив бить лошадей, он злобно выругался. Наш джентльмен вынул из пальто блокнот и записал в него номер повозки.
— Не суйтесь в чужие дела! — погрозил джентльмену кнутом кучер.
Но джентльмен, не удостоив этого грубияна ответом, спокойно уселся в наш кеб.
— Неужели у вас недостаточно своих дел, Райт? — со смехом спросил приятель, который к этому времени уже вернулся из магазина.
— Иногда я думаю, что почти все зло в мире происходит именно потому, что люди слишком уж заняты своими делами, — задумчиво отозвался наш джентльмен. — Для защиты обиженных ни у кого просто времени не остается. Может быть, это и не мое дело, но я всегда лошадей защищаю, если вижу жестоких кучеров. Многие хозяева потом меня очень благодарят.
— Жаль, что таких, как вы, мало, сэр! — пылко воскликнул со своих козел Джерри. — Будь у нас в Лондоне все джентльмены с таким настоящим долгом, тут были бы райские кущи.
— У меня на сей счет вот какая концепция, — ответил ему наш джентльмен. — Если мы в силах предотвратить зло, но просто проходим мимо, значит, и мы в этом зле виноваты.
Вообще-то нам с Капитаном грех было жаловаться. Отработав положенные полдня, каждый из нас возвращался в теплый денник, Джерри же проводил вместе с кебом все время с утра до ночи. Особенно поздно он возвращался, когда ожидал кого-то из нанимателей после гостей. Такие заказы иногда длились до часа, а то и до двух ночи. В особенно холодные дни кебмены, получше закутав нас, уходили погреться в таверну «Золотое солнце». Кто-то один из них оставался дежурить. Он смотрел, чтобы с нами и нашими кебами все было в порядке. Если же на стоянке появлялись пассажиры, дежурный бежал в таверну за кебменами. В отличие от остальных, Джерри относился к «Золотому солнцу» неодобрительно.
— Там можно все деньги потратить, — говорил он, когда кебмены просили его составить компанию.
Поэтому мой хозяин предпочитал кофейню в начале улицы. Когда же она по каким-то причинам была закрыта или времени у нас на нее не хватало, Джерри покупал у пожилого разносчика жестянку горячего кофе и пироги.
— Все дело в том, Джек, — с аппетитом жуя, говорил он мне, — что кебмену на морозе важнее всего сухая одежда, еда посытнее, бодрое настроение и хорошая жена с ребятишками дома.
Полли, по-моему, тоже неплохо знала, что надо кебмену на морозе. Когда Джерри предупреждал, что задержится, эта чудесная женщина готовила ему что-нибудь повкуснее с собой. Если же мы оказывались на стоянке во время обеда, Долли приносила отцу жестянку с горячим супом или пудинг, который Полли только что вынула из плиты.
Даже самые черствые кебмены умилялись на эту крошку. Часто, завидев ее на другой стороне улицы, кто-то из них бежал ей навстречу, чтобы помочь перейти этот поток экипажей и лошадей. А Долли считала за честь самой отнести горячий обед любимому папе.
Как-то в самый разгар такого обеда на воздухе к нашему кебу подошел джентльмен. Он поднял зонтик, показывая, что хочет нами воспользоваться. Джерри в ответ вежливо поднес руку к шляпе и протянул Долли недоеденный суп.
— Нет, милый мой, я так не согласен! — немедленно запротестовал джентльмен. — Сперва покончите со своим обедом. Времени у меня, конечно, в обрез, но не настолько, чтобы лишать вас еды. И прежде чем мы поедем, переведите, пожалуйста, через улицу вашу дочь.
С этими словами пассажир залез в кеб, а Джерри вновь взял у Долли дымящуюся жестянку. — Запомни, дочка, — быстро орудуя ложкой, говорил он. — Если у человека находится время для заботы о совершенно ему постороннем кебмене и его маленькой дочке, значит, перед тобой настоящий джентльмен.
Потом этот джентльмен еще несколько раз ездил с нами. Вскоре я тоже вполне убедился, что это натура на редкость благородная. Не так-то уж много можно найти пассажиров, которые замечают лошадь, запряженную в кеб. Наш джентльмен меня замечал и оглаживал. А один раз, выйдя из кеба у своего дома, он остановился возле меня и тихо сказал:
— У тебя очень хороший хозяин, Джек. И ты этого вполне заслуживаешь.
Кроме лошадей, наш джентльмен очень любил собак. Каждый раз из дверей дома навстречу ему выбегала целая свора псов разных пород, и все они радовались его приезду.
Наш настоящий джентльмен был немолод и от возраста уже немного ссутулился. Однако и проницательный взгляд его серых глаз, и плотно сжатые тонкие губы, и уверенные движения свидетельствовали о твердости характера. Голос его, правда, звучал мягко, а когда он улыбался, мне становилось легко на сердце. Словом, подобному человеку любая лошадь будет полностью доверять.
Однажды наш джентльмен сел в кеб не один, а с приятелем. Мы подвезли их к магазину. Приятель джентльмена ушел за покупками, а он остался возле дверей. И тут мы все стали свидетелями чрезвычайно неприятной истории. Чуть дальше по улице возле винного погреба стояла повозка, запряженная двумя великолепными лошадьми. Внезапно лошади почему-то тронулись и без кучера пошли вверх по улице. Следом за ними из погреба выбежал подвыпивший кучер. Поймав лошадей, он стал изо всех сил их бить хлыстом и вожжами. Тут-то наш джентльмен и проявил себя в полном блеске. Быстро подойдя к кучеру, он грозным голосом произнес:
— Если вы сейчас же не прекратите, придется привлечь вас к суду за жестокое обращение с лошадьми.
Пьяный кучер опешил. Прекратив бить лошадей, он злобно выругался. Наш джентльмен вынул из пальто блокнот и записал в него номер повозки.
— Не суйтесь в чужие дела! — погрозил джентльмену кнутом кучер.
Но джентльмен, не удостоив этого грубияна ответом, спокойно уселся в наш кеб.
— Неужели у вас недостаточно своих дел, Райт? — со смехом спросил приятель, который к этому времени уже вернулся из магазина.
— Иногда я думаю, что почти все зло в мире происходит именно потому, что люди слишком уж заняты своими делами, — задумчиво отозвался наш джентльмен. — Для защиты обиженных ни у кого просто времени не остается. Может быть, это и не мое дело, но я всегда лошадей защищаю, если вижу жестоких кучеров. Многие хозяева потом меня очень благодарят.
— Жаль, что таких, как вы, мало, сэр! — пылко воскликнул со своих козел Джерри. — Будь у нас в Лондоне все джентльмены с таким настоящим долгом, тут были бы райские кущи.
— У меня на сей счет вот какая концепция, — ответил ему наш джентльмен. — Если мы в силах предотвратить зло, но просто проходим мимо, значит, и мы в этом зле виноваты.
Глава XXXIX
БЕДНЯГА СЭМ
Должен заметить, что для положения лошади кебмена я устроился наилучшим образом. Во-первых, мой кучер обладал высочайшими душевными качествами. Кроме того, кеб и мы с Капитаном были его личной собственностью. У многих кучеров на нашей стоянке обстоятельства складывались иначе. Денег на собственных лошадей и кеб у них не было, и они брали все напрокат. Конечно же, лошадям, работавшим на таких кебменов, рассчитывать на особенную заботу не приходилось. Даже работая с утра до ночи, подобный кебмен после расплаты с хозяином лошади и экипажа едва наскребал себе что-то на жизнь. Ясное дело, что у него просто не было никакой возможности пожалеть лошадь.
Особенно возмущался при виде загнанных лошадей напрокат наш Мистер Губернатор. Из его беседы с одним из кебменов я и узнал подробности, которые меня просто ошеломили.
Это произошло в тот день, когда на нашей стоянке пристроился кебмен, которого все тут прозвали Беднягой Сэмом. Лошадь Бедняги Сэма была измучена и забита, кеб — грязен.
— По-моему, вам всем место не здесь, а в полиции, — неодобрительно поглядел на Беднягу Сэма наш Губернатор.
Сэм укрыл лошадь грязной попоной и, глядя прямо в глаза Мистеру Губернатору, с отчаянием произнес:
— Если уж полиции есть какое-то дело до грязных кебов и замученных лошадей, пусть лучше займутся хозяевами, которые с нас за прокат столько требуют. Или пассажирам, которых мы возим, велят за проезд платить больше. Потому что без этого вся наша работа — один тяжкий труд и сплошная мука для кебмена и для лошади. Если я эту бедную лошадь не буду гонять целый день, мне даже расходы перед хозяином покрыть не удастся. А ведь нужно еще и себя прокормить, и детей. Их у меня шестеро, и только один из всех стал недавно чуть-чуть подрабатывать. У меня уже три месяца не было ни одного выходного. И на козлах я провожу по четырнадцать часов в сутки, а иногда даже больше. И что же? Ты думаешь, Губернатор, я хоть немного поднакопил денег? Ничуть. Всех доходов моих хватает только на то, чтобы не умереть вместе с семейством от голода. Даже пальто теплое мне купить не на что. Где на него возьмешь денег, когда дома столько голодных ртов? И Скиннер, который сдает мне в аренду лошадь и кеб, ни одного дня без выплаты не простит. Я тут ему задолжал недавно, так пришлось часы заложить, и теперь я этих часов никогда не увижу. Так что вам, Губернатор, хорошо рассуждать насчет обращения с лошадью. У вас и лошадь, и экипаж собственные. И у ваших приятелей — тоже. Какую сумму ни выручите, она вся целиком только в вашем распоряжении.
Некоторые из кебменов, слушавших этот разговор вместе с Мистером Губернатором, кивали сочувственно головами.
— Есть, конечно, такие счастливчики, — продолжал Сэм. — Если у тебя все свое для работы кебменом или хозяин, у которого нанимаешь, с понятием доброты к человеку, можно и деньги хорошие заработать, и лошадей поберечь. А такие, как я, — безо всяких возможностей к правильному труду на кебе. Больше шести пенсов за милю ни один пассажир не дает. Вот и судите сами. Сегодня я провез джентльмена шесть миль. Выручил я от него три шиллинга, а на обратном пути мне вообще не попалось ни одного человека, который бы пожелал ехать в кебе. Так что всего за три шиллинга нам с лошадью пришлось ехать целых двенадцать миль. Потом были еще пассажиры. Я вез их три мили. Багажа они набрали очень много. Если бы я весь его положил на крышу, мне прибавилось бы за эту поездку еще по два пенса от каждой вещи. Но они сложили почти все пожитки вместе с собой на сиденье, и плата мне вышла только за два деревянных ящика. Потом мне еще один пассажир попался. Что же выходит? Чтобы выручить шесть шиллингов, я проехал уже восемь миль. Но даже этого мне не хватит на расплату с хозяином. Сегодня мне требуется еще три шиллинга выручить, а за лошадь для второй половины дня — еще девять. Тогда я, наконец, рассчитаюсь с владельцем кеба и лошади и смогу о собственных нуждах немного подумать.
Конечно, дни разные выпадают. Иногда от пассажиров просто отбоя нет. Но ведь мне-то с семейством есть каждый день надо. И нечего надо мной насмехаться, любезнейший Губернатор, по поводу состояния лошади. Я бы сам рад обращаться с ней по-другому, но, когда голодают жена и детишки, выбирать особенно не из чего. И при такой ужасной нагрузке — ни дня настоящего отдыха в кругу своего семейства. Да если хотите, я загнан еще хуже лошади. Мне ведь всего сорок пять лет, а организм мой почти окончательно надорвался. И пассажиры обычно совсем недовольны. Большинству из них кажется, что я их пытаюсь надуть на какой-нибудь лишний пенс. Конечно, встречаются иногда щедрые люди. Но их, к сожалению, мало.
Слушая Сэма, хозяин мой становился все мрачней и мрачней. Мистер Губернатор, похоже, тоже смутился.
— Прости меня, Сэм, — сказал он. — Больше я никогда не буду тебя упрекать. Ты, конечно, не по своей вине загоняешь лошадь. Одно только могу посоветовать: разговаривай с ней поласковей. Сам ведь не хуже меня понимаешь: твоей лошади так же тяжело, как тебе.
На этом разговор прекратился. А через несколько дней с кебом и лошадью Сэма на нашу стоянку приехал совсем другой человек.
— Где же Сэм? — спросил его кто-то из кебменов.
— Заболел, — горестно произнес незнакомец. — Вчера вечером его во дворе так скрутило, что он едва до постели дошел. Теперь вот лежит. Потому я на кебе его сегодня и выехал.
На следующее утро вместо Сэма снова приехал все тот же кебмен.
— Как себя чувствует Сэм? — осведомился у него Губернатор.
— Нет больше Сэма, — опустил голову новый кебмен. — Весь день вчера метался в бреду. Он прямо не умолкал о хозяине и о восемнадцати шиллингах долга. А в четыре утра вдруг грустно так говорит: «Я ни разу не отдохнул в воскресенье». С такими словами Бедняга Сэм и угас.
Новый кебмен молчал. И остальные кебмены тоже.
— Вот что я вам всем скажу, — наконец послышался голос Мистера Губернатора. — Каждого кебмена может постигнуть такая же грустная участь.
Особенно возмущался при виде загнанных лошадей напрокат наш Мистер Губернатор. Из его беседы с одним из кебменов я и узнал подробности, которые меня просто ошеломили.
Это произошло в тот день, когда на нашей стоянке пристроился кебмен, которого все тут прозвали Беднягой Сэмом. Лошадь Бедняги Сэма была измучена и забита, кеб — грязен.
— По-моему, вам всем место не здесь, а в полиции, — неодобрительно поглядел на Беднягу Сэма наш Губернатор.
Сэм укрыл лошадь грязной попоной и, глядя прямо в глаза Мистеру Губернатору, с отчаянием произнес:
— Если уж полиции есть какое-то дело до грязных кебов и замученных лошадей, пусть лучше займутся хозяевами, которые с нас за прокат столько требуют. Или пассажирам, которых мы возим, велят за проезд платить больше. Потому что без этого вся наша работа — один тяжкий труд и сплошная мука для кебмена и для лошади. Если я эту бедную лошадь не буду гонять целый день, мне даже расходы перед хозяином покрыть не удастся. А ведь нужно еще и себя прокормить, и детей. Их у меня шестеро, и только один из всех стал недавно чуть-чуть подрабатывать. У меня уже три месяца не было ни одного выходного. И на козлах я провожу по четырнадцать часов в сутки, а иногда даже больше. И что же? Ты думаешь, Губернатор, я хоть немного поднакопил денег? Ничуть. Всех доходов моих хватает только на то, чтобы не умереть вместе с семейством от голода. Даже пальто теплое мне купить не на что. Где на него возьмешь денег, когда дома столько голодных ртов? И Скиннер, который сдает мне в аренду лошадь и кеб, ни одного дня без выплаты не простит. Я тут ему задолжал недавно, так пришлось часы заложить, и теперь я этих часов никогда не увижу. Так что вам, Губернатор, хорошо рассуждать насчет обращения с лошадью. У вас и лошадь, и экипаж собственные. И у ваших приятелей — тоже. Какую сумму ни выручите, она вся целиком только в вашем распоряжении.
Некоторые из кебменов, слушавших этот разговор вместе с Мистером Губернатором, кивали сочувственно головами.
— Есть, конечно, такие счастливчики, — продолжал Сэм. — Если у тебя все свое для работы кебменом или хозяин, у которого нанимаешь, с понятием доброты к человеку, можно и деньги хорошие заработать, и лошадей поберечь. А такие, как я, — безо всяких возможностей к правильному труду на кебе. Больше шести пенсов за милю ни один пассажир не дает. Вот и судите сами. Сегодня я провез джентльмена шесть миль. Выручил я от него три шиллинга, а на обратном пути мне вообще не попалось ни одного человека, который бы пожелал ехать в кебе. Так что всего за три шиллинга нам с лошадью пришлось ехать целых двенадцать миль. Потом были еще пассажиры. Я вез их три мили. Багажа они набрали очень много. Если бы я весь его положил на крышу, мне прибавилось бы за эту поездку еще по два пенса от каждой вещи. Но они сложили почти все пожитки вместе с собой на сиденье, и плата мне вышла только за два деревянных ящика. Потом мне еще один пассажир попался. Что же выходит? Чтобы выручить шесть шиллингов, я проехал уже восемь миль. Но даже этого мне не хватит на расплату с хозяином. Сегодня мне требуется еще три шиллинга выручить, а за лошадь для второй половины дня — еще девять. Тогда я, наконец, рассчитаюсь с владельцем кеба и лошади и смогу о собственных нуждах немного подумать.
Конечно, дни разные выпадают. Иногда от пассажиров просто отбоя нет. Но ведь мне-то с семейством есть каждый день надо. И нечего надо мной насмехаться, любезнейший Губернатор, по поводу состояния лошади. Я бы сам рад обращаться с ней по-другому, но, когда голодают жена и детишки, выбирать особенно не из чего. И при такой ужасной нагрузке — ни дня настоящего отдыха в кругу своего семейства. Да если хотите, я загнан еще хуже лошади. Мне ведь всего сорок пять лет, а организм мой почти окончательно надорвался. И пассажиры обычно совсем недовольны. Большинству из них кажется, что я их пытаюсь надуть на какой-нибудь лишний пенс. Конечно, встречаются иногда щедрые люди. Но их, к сожалению, мало.
Слушая Сэма, хозяин мой становился все мрачней и мрачней. Мистер Губернатор, похоже, тоже смутился.
— Прости меня, Сэм, — сказал он. — Больше я никогда не буду тебя упрекать. Ты, конечно, не по своей вине загоняешь лошадь. Одно только могу посоветовать: разговаривай с ней поласковей. Сам ведь не хуже меня понимаешь: твоей лошади так же тяжело, как тебе.
На этом разговор прекратился. А через несколько дней с кебом и лошадью Сэма на нашу стоянку приехал совсем другой человек.
— Где же Сэм? — спросил его кто-то из кебменов.
— Заболел, — горестно произнес незнакомец. — Вчера вечером его во дворе так скрутило, что он едва до постели дошел. Теперь вот лежит. Потому я на кебе его сегодня и выехал.
На следующее утро вместо Сэма снова приехал все тот же кебмен.
— Как себя чувствует Сэм? — осведомился у него Губернатор.
— Нет больше Сэма, — опустил голову новый кебмен. — Весь день вчера метался в бреду. Он прямо не умолкал о хозяине и о восемнадцати шиллингах долга. А в четыре утра вдруг грустно так говорит: «Я ни разу не отдохнул в воскресенье». С такими словами Бедняга Сэм и угас.
Новый кебмен молчал. И остальные кебмены тоже.
— Вот что я вам всем скажу, — наконец послышался голос Мистера Губернатора. — Каждого кебмена может постигнуть такая же грустная участь.
Глава ХL
ГОРЧИЦА
Однажды мы с Джерри и еще несколько кебменов обслуживали какой-то веселый праздник, который происходил в парке. Некоторое время спустя перед нами остановился потрепанный кеб. На гнедую кобылу, которая везла его, было больно смотреть. Шерсть неухожена, все ребра торчат наружу от истощения, ноги совсем подгибаются.
Когда эта лошадь остановилась передо мной, я ел сено. Клок отнесло ветром в ее сторону. Гнедая немедленно наклонилась и жадно схватила сено зубами. Быстро его прожевав, она стала озираться по сторонам. Глаза ее были полны уныния. Ни разу до этого я еще не видал столь грустной лошади. И в то же время во взгляде несчастной кобылы мне почудилось что-то очень знакомое. И вдруг я услышал:
— Это ты, Черный Красавчик? Сердце у меня екнуло.
— Горчица! — заржал я.
Впрочем, от прежней моей подруги только голос, кажется, и остался. Ее изящно изогнутой шеи, прекрасной блестящей шерсти словно и не бывало. А бока так тяжело вздымались, что я сразу понял: с дыханием у нее совсем плохо.
Наши кебмены отошли в сторону. Я незаметно приблизился на несколько шагов к милой подруге, и она смогла подробно мне все рассказать о себе.
В поместье у графа Горчицу держали до конца года. За это время здоровье ее немного окрепло, и она была продана какому-то джентльмену. Горчице жилось у него нормально. Все шло хорошо до тех пор, пока ее как-то раз не заставили слишком долго скакать галопом. С этого дня Горчицу вновь стала мучить одышка. Ей вновь предоставили полный отдых. Хороший уход и лекарства вернули ей форму. Потом подругу мою опять продали.
— Но это, Красавчик, было только началом краха всей моей жизни, — продолжала свой невеселый рассказ Горчица. — У каждого нового хозяина история повторялась вновь. Болезнь лишала меня работоспособности и, подлечив, меня продавали. Так я опускалась все ниже и ниже. В результате моим хозяином стал человек, который сдает в аренду лошадей вместе с кебами. Ты, Красавчик, я вижу, и в кебе неплохо устроился. Могу только порадоваться, что ты так хорошо выглядишь. К сожалению, мои отношения с хозяином кеба сложились совсем по-другому. Видел бы ты, как он разозлился, когда понял, что я больна! Сначала он заявил, что продавец лошадей его просто ограбил. Потом хозяин кебов еще чуть-чуть поразмыслил и пришел к выводу, что из меня еще можно извлечь кое-какую выгоду. Он запряг меня в самый плохой из всех своих кебов. Теперь он всем говорит: «Я еще наживусь на этой развалине до того, как она околеет». Разные кебмены нанимают меня. Если я устаю, они меня сильно бьют. До болезней моих арендаторам кебов конечно же нет никакого дела. «Мы внесли твоему хозяину деньги, — повторяют они. — Вот и будешь теперь работать так, как нам надо».
— Помню, как ты, Горчица, умела раньше за себя постоять! — невольно вырвалось у меня.
— Ах, как давно это было, Черный Красавчик! — заржала моя подруга. — Не забывай: тогда нас с тобой окружали благородные люди. Те же, которые нанимают кебы в аренду, как правило, бесчувственны, грубы и жестоки. Человек, подобный моему кеб-мену, может просто забить кнутом лошадь до смерти. Терпеть и во всем подчиняться ему — вот единственное, что еще осталось мне в этой жизни. Милый мой Черный Красавчик, я мечтаю лишь побыстрей умереть. Я видела несколько раз, как выглядят мертвые лошади. Они лежат неподвижно, не дышат и совсем не чувствуют боли. Только бы удалось умереть за работой или в конюшне. Будет ужасно, если хозяин меня отправит на живодерню. Там, как я слышала, постаревших лошадей убивают, чтобы использовать мясо и шкуру. Надеюсь, — содрогнулась всем телом Горчица, — хоть это мне не грозит.
Увы, я был не в силах утешить дорогую мою подругу. Лишь ласково ткнулся носом ей в бок. Тут как раз подошел ее кебмен. Он дернул Горчицу за вожжи, и они куда-то поехали. Я был ошеломлен. Кто мог бы подумать, что такой замечательной лошади выпадет столь тяжкий жребий!
Прошло несколько дней, когда мимо нашей стоянки кебов проехала повозка, на которой я увидел мертвую лошадь. Голова ее свесилась вниз, глаза ввалились. Лошадь была гнедой, а на лбу ее я отчетливо разглядел белую звездочку. До сих пор не могу вспомнить об этом без слез! Быть может, конечно, я тогда ошибся. Но мне все-таки кажется, что на повозке лежала Горчица. И, знаете, скажу вам честно: я даже надеюсь на это. Потому что такая жизнь, как досталась ей под конец, кроме горестей и унижений, ничего не сулила. Неплохо бы людям решить когда-нибудь этот вопрос по-доброму. Не лучше ли сразу лишить лошадь жизни, если ее невозможно вылечить? Но владельцы предпочитают извлечь из нас выгоду. Поэтому и продают за гроши загубленных лошадей, обрекая их на унижения и издевательства. Ах, Горчица! Я никогда тебя не забуду!
Когда эта лошадь остановилась передо мной, я ел сено. Клок отнесло ветром в ее сторону. Гнедая немедленно наклонилась и жадно схватила сено зубами. Быстро его прожевав, она стала озираться по сторонам. Глаза ее были полны уныния. Ни разу до этого я еще не видал столь грустной лошади. И в то же время во взгляде несчастной кобылы мне почудилось что-то очень знакомое. И вдруг я услышал:
— Это ты, Черный Красавчик? Сердце у меня екнуло.
— Горчица! — заржал я.
Впрочем, от прежней моей подруги только голос, кажется, и остался. Ее изящно изогнутой шеи, прекрасной блестящей шерсти словно и не бывало. А бока так тяжело вздымались, что я сразу понял: с дыханием у нее совсем плохо.
Наши кебмены отошли в сторону. Я незаметно приблизился на несколько шагов к милой подруге, и она смогла подробно мне все рассказать о себе.
В поместье у графа Горчицу держали до конца года. За это время здоровье ее немного окрепло, и она была продана какому-то джентльмену. Горчице жилось у него нормально. Все шло хорошо до тех пор, пока ее как-то раз не заставили слишком долго скакать галопом. С этого дня Горчицу вновь стала мучить одышка. Ей вновь предоставили полный отдых. Хороший уход и лекарства вернули ей форму. Потом подругу мою опять продали.
— Но это, Красавчик, было только началом краха всей моей жизни, — продолжала свой невеселый рассказ Горчица. — У каждого нового хозяина история повторялась вновь. Болезнь лишала меня работоспособности и, подлечив, меня продавали. Так я опускалась все ниже и ниже. В результате моим хозяином стал человек, который сдает в аренду лошадей вместе с кебами. Ты, Красавчик, я вижу, и в кебе неплохо устроился. Могу только порадоваться, что ты так хорошо выглядишь. К сожалению, мои отношения с хозяином кеба сложились совсем по-другому. Видел бы ты, как он разозлился, когда понял, что я больна! Сначала он заявил, что продавец лошадей его просто ограбил. Потом хозяин кебов еще чуть-чуть поразмыслил и пришел к выводу, что из меня еще можно извлечь кое-какую выгоду. Он запряг меня в самый плохой из всех своих кебов. Теперь он всем говорит: «Я еще наживусь на этой развалине до того, как она околеет». Разные кебмены нанимают меня. Если я устаю, они меня сильно бьют. До болезней моих арендаторам кебов конечно же нет никакого дела. «Мы внесли твоему хозяину деньги, — повторяют они. — Вот и будешь теперь работать так, как нам надо».
— Помню, как ты, Горчица, умела раньше за себя постоять! — невольно вырвалось у меня.
— Ах, как давно это было, Черный Красавчик! — заржала моя подруга. — Не забывай: тогда нас с тобой окружали благородные люди. Те же, которые нанимают кебы в аренду, как правило, бесчувственны, грубы и жестоки. Человек, подобный моему кеб-мену, может просто забить кнутом лошадь до смерти. Терпеть и во всем подчиняться ему — вот единственное, что еще осталось мне в этой жизни. Милый мой Черный Красавчик, я мечтаю лишь побыстрей умереть. Я видела несколько раз, как выглядят мертвые лошади. Они лежат неподвижно, не дышат и совсем не чувствуют боли. Только бы удалось умереть за работой или в конюшне. Будет ужасно, если хозяин меня отправит на живодерню. Там, как я слышала, постаревших лошадей убивают, чтобы использовать мясо и шкуру. Надеюсь, — содрогнулась всем телом Горчица, — хоть это мне не грозит.
Увы, я был не в силах утешить дорогую мою подругу. Лишь ласково ткнулся носом ей в бок. Тут как раз подошел ее кебмен. Он дернул Горчицу за вожжи, и они куда-то поехали. Я был ошеломлен. Кто мог бы подумать, что такой замечательной лошади выпадет столь тяжкий жребий!
Прошло несколько дней, когда мимо нашей стоянки кебов проехала повозка, на которой я увидел мертвую лошадь. Голова ее свесилась вниз, глаза ввалились. Лошадь была гнедой, а на лбу ее я отчетливо разглядел белую звездочку. До сих пор не могу вспомнить об этом без слез! Быть может, конечно, я тогда ошибся. Но мне все-таки кажется, что на повозке лежала Горчица. И, знаете, скажу вам честно: я даже надеюсь на это. Потому что такая жизнь, как досталась ей под конец, кроме горестей и унижений, ничего не сулила. Неплохо бы людям решить когда-нибудь этот вопрос по-доброму. Не лучше ли сразу лишить лошадь жизни, если ее невозможно вылечить? Но владельцы предпочитают извлечь из нас выгоду. Поэтому и продают за гроши загубленных лошадей, обрекая их на унижения и издевательства. Ах, Горчица! Я никогда тебя не забуду!
Глава ХLI
МЯСНИК
Я видел, как бедствуют многие лошади в Лондоне. Происходило это в основном из-за людской черствости или недомыслия. Интересно, наступит когда-нибудь время, когда все до единого хозяева лошадей наконец поймут: если с нами как следует обращаться и думать о нашем здоровье, мы будем долго и хорошо работать.
Богатый жизненный опыт натолкнул меня и на другое немаловажное наблюдение. Теперь я уверен, что богатство хозяев еще не залог счастья для их лошадей. Взять, к примеру, меня самого. У небогатого Джерри я чувствовал себя гораздо счастливее, чем у графини У… Конечно, в ее конюшне кормили лучше и упряжь моя была отделана серебром. Зато Джерри любил лошадей и очень берег нас с Капитаном. По-моему, это существенней красивой уздечки.
Вы просто не представляете, сколько я повидал в Лондоне лошадей, владельцы которых были начисто лишены доброты. Особенно в таких случаях я жалел пони.
Однажды мне повстречался серый пони с густой гривой и привлекательной внешностью. Он был очень похож на чудного моего Меррилегса. Сперва я вообще подумал, что это он, и хотел его поприветствовать. Но в последний момент мне вспомнилось, что пастор Бломфилд обещал сквайру Гордону ни под каким видом не продавать Меррилегса. Думаю, мистер Бломфилд сдержал свое слово. Ведь он же викарий все-таки!
Так что, скорее всего, лондонский пони был просто очень похож на моего друга по Бертуик-парку. Вполне допускаю, что коню этому довелось в свое время служить у таких же прекрасных и благородных хозяев, как нам с Меррилегсом. Однако с нынешними владельцами серому пони явно не повезло. Этот маленький труженик очень ходко и хорошо вез повозку с тяжелым грузом. Кучер-мальчишка, видимо, хотел ехать еще быстрее. Не переставая дергать поводья, он больно хлестал пони кнутом. Неужели глупому мальчику не приходило в голову, что его конь и так старается изо всех сил!
Трудно было и большинству лошадей мясников. Я долгое время не понимал, почему мясные продукты надо возить со столь бешеной скоростью? Потом на моих глазах произошел такой случай. Мы с Джерри ждали своего пассажира неподалеку от мясной лавки. Вдруг перед ней на всем скаку остановилась повозка. Конь, запряженный в нее, был ужасно измучен. Он свесил устало голову. Бока его тяжело ходили. Я сразу понял, что его несколько миль гнали вовсю. Зато мальчик-кучер как ни в чем не бывало выпрыгнул из повозки и, подхватив корзину, направился в лавку.
Не успел он, однако, войти, как на улице показался хозяин лавки.
— Я же тебе запретил носиться на такой скорости! — крикнул он сердито мальчишке. — Ты уже загубил нашу прежнюю лошадь. Видно, теперь ты хочешь, чтобы и эта пала! Если бы ты не был моим сыном, сию же минуту уволил бы тебя! Удивительно, как тебя еще не забрали в полицию за издевательство над животными! Доводить до подобного вида лошадь! Это же стыд-то какой! Учти: если тебя когда-нибудь все-таки отведут в полицейский участок, не надейся на мою помощь. Потому что когда вразумить невозможно, то наказание от полицейского как раз и приносит надлежащую пользу.
Выслушав понуро отца, мальчик начал очень решительно защищаться.
— Ты вот меня ругаешь, — обиженно произнес он, — а я совершенно не виноват. Сперва все вы приказываете, а как начнешь исполнять, опять плохо. Сам ты хоть раз мне сказал, что надо ехать помедленней? Наоборот, я от тебя только и слышу: «Пошевеливайся. По сторонам не зевай!» Заказчики тоже все на свой лад торопят. Из одного дома идет приказание, чтобы не позже чем через четверть часа доставить к обеду баранину. В другом доме кухарка сегодня забыла говядину заказать к обеду и чуть не на коленях молит: «Пожалуйста, поезжай обратно и доставь мне быстрее мясо. Иначе мне от хозяйки влетит!» В третьем месте экономка вдруг заявляет, что у них неожиданно появились с визитом гости. Снова изволь гнать коня за добавочными отбивными. Еще одна наша заказчица вообще никогда не знает заранее, что ей взбредет есть к обеду. Значит, я снова должен нестись в нашу лавку и обеспечивать ее нужным мясом. Чего же тут удивляться, что ни один конь не выдерживает. Если так дальше пойдет, я и сам скоро весь надорвусь от натуги!
Некоторое время хозяин смущенно молчал.
— Вообще-то я тоже хотел бы в заказах побольше неспешности и порядка, — наконец проговорил он. — Это сохранило бы мне много нервов. Но разве такие мечты сбываются! Почти всем заказчикам нет никакого дела до мясника и его коня. Так что, сынок, отведи-ка нашего Билла в денник и позаботься о нем как следует. Предупреждаю: ездить на нем сегодня больше нельзя. А если еще какие заказы последуют, понесешь мясо в корзине на своих двоих.
Мясник удалился в лавку, а его сын повел Билла в конюшню.
Но совсем не все люди, у которых лошади возят тележки, ведут себя таким образом. Я встречал многих мальчишек-посыльных, которые замечательно обращались со своими осликами или пони. Например, один мальчик из лавки зеленщика. Он привозил в тележке с пони на нашу улицу разные овощи и картофель. Пони у мальчика был весьма пожилой и внешне не очень красивый. Зато как любил его мальчик! Пони, конечно, отвечал ему теми же чувствами. Свою тележку старичок пони возил не только легко и весело, но и с таким гордым видом, будто ему доверили службу в карете самой королевы Британии. Наш Джерри всегда называл мальчика зеленщика Принцем Чарли. Когда же кто-нибудь удивлялся такому прозвищу, хозяин мой говорил:
— А он и есть принц, потому что впоследствии ему обязательно быть королем всех лондонских кучеров.
По-моему, Джерри был прав. Не помню ни единого случая, чтобы мальчику зеленщика пришлось брать в руки кнут или дергать вожжи. Пони и так замечательно понимал все желания своего любимого кучера. Стоило тому только сесть в тележку, как умный конь без единого принуждения трогался с места. Потому-то, глядя с любовью на мальчика, и говорил наш Джерри:
— Этот юноша прямо призван, чтобы работать с лошадью.
Среди торговцев с тележками был еще один человек, которому мы с хозяином очень симпатизировали. Я имею в виду старого угольщика. Выглядел он довольно угрюмо. Повозка его была припорошена густой черной пылью. Зато с какой любовью глядел на угольщика его старый конь! Конь этот был потрясающе умным созданием. Ему было известно, где у хозяина покупают уголь. Он сам останавливался перед каждым из нужных домов и, по словам угольщика, за много лет ничего ни разу не перепутал. Кроме того, на стоянках конь поворачивал голову так, чтобы обязательно хоть одним ухом слышать хозяина.
Богатый жизненный опыт натолкнул меня и на другое немаловажное наблюдение. Теперь я уверен, что богатство хозяев еще не залог счастья для их лошадей. Взять, к примеру, меня самого. У небогатого Джерри я чувствовал себя гораздо счастливее, чем у графини У… Конечно, в ее конюшне кормили лучше и упряжь моя была отделана серебром. Зато Джерри любил лошадей и очень берег нас с Капитаном. По-моему, это существенней красивой уздечки.
Вы просто не представляете, сколько я повидал в Лондоне лошадей, владельцы которых были начисто лишены доброты. Особенно в таких случаях я жалел пони.
Однажды мне повстречался серый пони с густой гривой и привлекательной внешностью. Он был очень похож на чудного моего Меррилегса. Сперва я вообще подумал, что это он, и хотел его поприветствовать. Но в последний момент мне вспомнилось, что пастор Бломфилд обещал сквайру Гордону ни под каким видом не продавать Меррилегса. Думаю, мистер Бломфилд сдержал свое слово. Ведь он же викарий все-таки!
Так что, скорее всего, лондонский пони был просто очень похож на моего друга по Бертуик-парку. Вполне допускаю, что коню этому довелось в свое время служить у таких же прекрасных и благородных хозяев, как нам с Меррилегсом. Однако с нынешними владельцами серому пони явно не повезло. Этот маленький труженик очень ходко и хорошо вез повозку с тяжелым грузом. Кучер-мальчишка, видимо, хотел ехать еще быстрее. Не переставая дергать поводья, он больно хлестал пони кнутом. Неужели глупому мальчику не приходило в голову, что его конь и так старается изо всех сил!
Трудно было и большинству лошадей мясников. Я долгое время не понимал, почему мясные продукты надо возить со столь бешеной скоростью? Потом на моих глазах произошел такой случай. Мы с Джерри ждали своего пассажира неподалеку от мясной лавки. Вдруг перед ней на всем скаку остановилась повозка. Конь, запряженный в нее, был ужасно измучен. Он свесил устало голову. Бока его тяжело ходили. Я сразу понял, что его несколько миль гнали вовсю. Зато мальчик-кучер как ни в чем не бывало выпрыгнул из повозки и, подхватив корзину, направился в лавку.
Не успел он, однако, войти, как на улице показался хозяин лавки.
— Я же тебе запретил носиться на такой скорости! — крикнул он сердито мальчишке. — Ты уже загубил нашу прежнюю лошадь. Видно, теперь ты хочешь, чтобы и эта пала! Если бы ты не был моим сыном, сию же минуту уволил бы тебя! Удивительно, как тебя еще не забрали в полицию за издевательство над животными! Доводить до подобного вида лошадь! Это же стыд-то какой! Учти: если тебя когда-нибудь все-таки отведут в полицейский участок, не надейся на мою помощь. Потому что когда вразумить невозможно, то наказание от полицейского как раз и приносит надлежащую пользу.
Выслушав понуро отца, мальчик начал очень решительно защищаться.
— Ты вот меня ругаешь, — обиженно произнес он, — а я совершенно не виноват. Сперва все вы приказываете, а как начнешь исполнять, опять плохо. Сам ты хоть раз мне сказал, что надо ехать помедленней? Наоборот, я от тебя только и слышу: «Пошевеливайся. По сторонам не зевай!» Заказчики тоже все на свой лад торопят. Из одного дома идет приказание, чтобы не позже чем через четверть часа доставить к обеду баранину. В другом доме кухарка сегодня забыла говядину заказать к обеду и чуть не на коленях молит: «Пожалуйста, поезжай обратно и доставь мне быстрее мясо. Иначе мне от хозяйки влетит!» В третьем месте экономка вдруг заявляет, что у них неожиданно появились с визитом гости. Снова изволь гнать коня за добавочными отбивными. Еще одна наша заказчица вообще никогда не знает заранее, что ей взбредет есть к обеду. Значит, я снова должен нестись в нашу лавку и обеспечивать ее нужным мясом. Чего же тут удивляться, что ни один конь не выдерживает. Если так дальше пойдет, я и сам скоро весь надорвусь от натуги!
Некоторое время хозяин смущенно молчал.
— Вообще-то я тоже хотел бы в заказах побольше неспешности и порядка, — наконец проговорил он. — Это сохранило бы мне много нервов. Но разве такие мечты сбываются! Почти всем заказчикам нет никакого дела до мясника и его коня. Так что, сынок, отведи-ка нашего Билла в денник и позаботься о нем как следует. Предупреждаю: ездить на нем сегодня больше нельзя. А если еще какие заказы последуют, понесешь мясо в корзине на своих двоих.
Мясник удалился в лавку, а его сын повел Билла в конюшню.
Но совсем не все люди, у которых лошади возят тележки, ведут себя таким образом. Я встречал многих мальчишек-посыльных, которые замечательно обращались со своими осликами или пони. Например, один мальчик из лавки зеленщика. Он привозил в тележке с пони на нашу улицу разные овощи и картофель. Пони у мальчика был весьма пожилой и внешне не очень красивый. Зато как любил его мальчик! Пони, конечно, отвечал ему теми же чувствами. Свою тележку старичок пони возил не только легко и весело, но и с таким гордым видом, будто ему доверили службу в карете самой королевы Британии. Наш Джерри всегда называл мальчика зеленщика Принцем Чарли. Когда же кто-нибудь удивлялся такому прозвищу, хозяин мой говорил:
— А он и есть принц, потому что впоследствии ему обязательно быть королем всех лондонских кучеров.
По-моему, Джерри был прав. Не помню ни единого случая, чтобы мальчику зеленщика пришлось брать в руки кнут или дергать вожжи. Пони и так замечательно понимал все желания своего любимого кучера. Стоило тому только сесть в тележку, как умный конь без единого принуждения трогался с места. Потому-то, глядя с любовью на мальчика, и говорил наш Джерри:
— Этот юноша прямо призван, чтобы работать с лошадью.
Среди торговцев с тележками был еще один человек, которому мы с хозяином очень симпатизировали. Я имею в виду старого угольщика. Выглядел он довольно угрюмо. Повозка его была припорошена густой черной пылью. Зато с какой любовью глядел на угольщика его старый конь! Конь этот был потрясающе умным созданием. Ему было известно, где у хозяина покупают уголь. Он сам останавливался перед каждым из нужных домов и, по словам угольщика, за много лет ничего ни разу не перепутал. Кроме того, на стоянках конь поворачивал голову так, чтобы обязательно хоть одним ухом слышать хозяина.