— Йорк, — величественно проговорила она, — мне просто противно смотреть на это убожество. Подтяните-ка им мартингал.
Спустившись с козел, Йорк поклонился и очень вежливо возразил:
— Прошу прощения, миледи, но эти двое три года не ездили с мартингалом. Для безопасности их следует приучать постепенно. И его светлость, ваш муж, так и решил. Но, если вы очень настаиваете, я могу подтянуть мартингал на дырочку.
— Именно это мне и угодно, — жестко произнесла хозяйка.
Йорк подошел к нам и выполнил приказание. В тот день я впервые понял, что судьба каждого из нас порой зависит от самой малости. Мартингал затянули всего на одну дырочку, а от удовольствия, с которым я всегда служил в экипаже, разом ничего не осталось. Особенно остро я это почувствовал на крутом подъеме. Достаточно вытянуть в таких случаях голову, и с легкостью взбираешься в гору. На этот раз все было не так. Из-за проклятого мартингала тяжесть кареты во время подъема пришлась мне на спину и на ноги. Они заболели. Дышал я тоже с большим трудом.
— Теперь, наконец, ты сам понял, что такое служить с мартингалом, — проговорила мне с грустью Горчица, когда мы снова вернулись в конюшню. — Только учти: это еще ничего. Если ремень больше затягивать не будут, я лично даже скандалить не стану. Но, если это будет продолжаться, я за себя не ручаюсь.
В ближайшие дни Йорк по приказу хозяйки подтянул мартингал еще на две дырки, но неприятные ощущения от этого почти не усилились. Прошло еще несколько дней. Ремень больше не укорачивали. В конце концов успокоилась даже Горчица.
— Если так, — сказала она, — работать, конечно, тяжело, но можно вытерпеть.
Знали бы мы тогда, что наши мучения только начинаются!
Глава XXIII
Глава XXIV
Глава XXV
Глава XXVI
Спустившись с козел, Йорк поклонился и очень вежливо возразил:
— Прошу прощения, миледи, но эти двое три года не ездили с мартингалом. Для безопасности их следует приучать постепенно. И его светлость, ваш муж, так и решил. Но, если вы очень настаиваете, я могу подтянуть мартингал на дырочку.
— Именно это мне и угодно, — жестко произнесла хозяйка.
Йорк подошел к нам и выполнил приказание. В тот день я впервые понял, что судьба каждого из нас порой зависит от самой малости. Мартингал затянули всего на одну дырочку, а от удовольствия, с которым я всегда служил в экипаже, разом ничего не осталось. Особенно остро я это почувствовал на крутом подъеме. Достаточно вытянуть в таких случаях голову, и с легкостью взбираешься в гору. На этот раз все было не так. Из-за проклятого мартингала тяжесть кареты во время подъема пришлась мне на спину и на ноги. Они заболели. Дышал я тоже с большим трудом.
— Теперь, наконец, ты сам понял, что такое служить с мартингалом, — проговорила мне с грустью Горчица, когда мы снова вернулись в конюшню. — Только учти: это еще ничего. Если ремень больше затягивать не будут, я лично даже скандалить не стану. Но, если это будет продолжаться, я за себя не ручаюсь.
В ближайшие дни Йорк по приказу хозяйки подтянул мартингал еще на две дырки, но неприятные ощущения от этого почти не усилились. Прошло еще несколько дней. Ремень больше не укорачивали. В конце концов успокоилась даже Горчица.
— Если так, — сказала она, — работать, конечно, тяжело, но можно вытерпеть.
Знали бы мы тогда, что наши мучения только начинаются!
Глава XXIII
БЕЗ ЕДИНОГО ДРУГА
Как-то наша хозяйка сошла к экипажу позднее обычного. Шелковое ее платье шуршало на этот раз куда громче.
— Отвезите меня к герцогине Б… — приказала она мистеру Йорку. — У нее сегодня прием в саду.
Гордая леди уже хотела сесть в экипаж, но тут мы попали в ее поле зрения.
— Йорк! — свирепо воззрилась она на кучера. — Сколько вам раз повторять! Эти лошади выглядят просто неряшливо. Только не говорите мне, пожалуйста, снова, что они не приучены к мартингалу. Все это глупости и одно баловство. Надо немедленно подтянуть мартингал, как принято.
Йорк неохотно слез с козел и подошел ко мне. Конюх остановился возле Горчицы, чтобы ей придержать голову. Мою голову Йорк оттянул назад. Я волей-неволей был вынужден выгнуть шею вопросительным знаком. В это время мартингал затянули, и я почувствовал, что не могу даже пошевелить головой.
Справившись с этим, Йорк попытался затянуть мартингал и Горчице. Но она прекрасно знала, что ей грозит. Едва Йорк расстегнул ремешок, Горчица взвилась на дыбы. Кучер такого не предполагал. От неожиданности он замер. Горчица тут же ударила его по носу, и шляпа его свалилась на землю. Конюх, стоявший рядом, тоже едва устоял на ногах. Опомнившись, конюх и мистер Йорк попробовали схватить рассвирепевшую лошадь за голову. Горчица оказала им бешеное сопротивление. Вновь и вновь взвивалась она на дыбы и вскидывала задние ноги.
Под конец ярость ее обрушилась на оглоблю. При этом, увы, пострадал и я. Горчица с силой ударила меня копытом в плечо. Неизвестно, что бы она еще выкинула, если бы Йорк, изловчившись, не сел ей на голову.
— Распрягайте Черного! — истошно закричал он. — Несите скорее ключ. Надо отвернуть дышло! А постромки перережьте ножом, чтобы с пряжками не возиться!
Один из ливрейных лакеев кинулся за ключом, другой откуда-то принес нож. Вскоре грум освободил меня от Горчицы, а заодно и от экипажа. Оставив меня, он снова бросился на помощь Йорку.
Происшествие очень меня взбудоражило. Нога, по которой пришелся удар Горчицы, болела. Кроме того, конюх забыл на мне мартингал, и я не мог выпрямить шею. Вот тогда-то мне первый раз в жизни и захотелось лягнуть со всей силы любого человека, который ко мне подойдет.
Некоторое время спустя Горчица с Йорком и двумя конюхами вернулась в конюшню. Йорк распорядился, как с ней поступить, потом подошел ко мне.
— Проклятый мартингал, — послышался его шепот. — Говорил ведь ей, что хорошего от него не будет. Воображаю, как хозяин начнет убиваться и мне выговаривать. Только я бы на его месте не очень-то кипятился. Если сам не можешь женой управлять, на кучера тем более надеяться нечего. Ну да ладно! Сегодня она получила за все, как надо. Лошадей, слава Богу, в конюшне свободных нет. Может теперь на этот прием в саду хоть на своих двоих добираться.
Эту гневную речь слышал один только я. При конюхах или вообще на людях Йорк никогда бы себе не позволил отзываться неуважительно о хозяевах. Продолжая ворчать, он внимательно ощупал мне ногу. Удар Горчицы пришелся между плечом и коленом. Теперь там была шишка. Как только кучер дотронулся до нее, мне стало больно. Тогда Йорк велел одному из конюхов промыть мою ногу теплой водой, и потом сам смазал ушиб какой-то лечебной мазью. Стало немножко легче. От сбруи и мартингала меня тоже избавили, и я чуть-чуть успокоился.
Потом в конюшню пришел хозяин. Он и впрямь начал сурово отчитывать Йорка. По мнению графа, кучеру сегодня не надо было подчиняться хозяйке. Тогда Йорк сказал, что теперь во всем, что касается лошадей, будет слушать только хозяина. На том они и договорились. Только, увы, ничего из этого уговора не вышло. Во всяком случае, лошади никаких перемен не почувствовали. Хозяйка по-прежнему раздавала свои приказы, а Йорк не решался ей возразить. Мне кажется, ему следовало быть потверже. Впрочем, как говаривала моя дорогая матушка, мы, лошади, не всегда понимаем людей.
С того дня Горчицу перестали запрягать в экипаж. Когда ее синяки и ссадины зажили, младший сын графа взял ее, чтобы охотиться. Он не сомневался, что из Горчицы выйдет превосходная охотничья лошадь. Мне же пришлось по-прежнему служить в экипаже. Нового моего напарника звали Максом. Этот конь с юности привык к мартингалу и во время работы не выказывал никакой неприязни.
— Как тебе удается это терпеть? — удивился однажды я.
— Сделать-то все равно ничего нельзя, — спокойно отвечал Макс. — Конечно, я знаю: мартингал укорачивает мне жизнь. И тебе тоже укоротит. Вот бы действительно от него избавиться. Только как?
— Неужели людям неясно, что от мартингала нам один вред? — возмутился я.
— Про наших хозяев сказать ничего не могу, — медленно проговорил Макс. — Но торговцы, которые лошадей продают, и наши тренеры, и лошадиные доктора отлично все понимают. Жил я до этих хозяев у одного тренера. Он учил меня ездить в упряжи парой с другим конем. Мартингал каждый день подтягивали сильней. Шеи у нас выгибались и от неподвижности прямо ныли. Как-то один джентльмен поглядел на нас и спросил у тренера, зачем ему это нужно? Тут я и услышал, почему нас мучают. Оказывается, в Лондоне всем вдруг потребовалось, чтобы лошади выгибали шеи вопросительным знаком. «Иначе, — объяснял джентльмену торговец, — их просто не покупают. Конечно, сэр, от такой неестественной позы лошади тяжко работать, и здоровье ее очень скоро подрывается. Зато для торговли полезней некуда. Никогда еще раньше хозяева не меняли лошадей так часто». Можешь себе представить, Черный Красавчик, что со мной делалось, когда я это слушал, — с грустью произнес Макс.
Еще целых четыре месяца мы с Максом возили хозяйку. Мартингал меня страшно измучил! Продлись это дольше, здоровью моему и характеру точно несдобровать. Не помню, чтобы до службы у графа У… на моих губах во время работы когда-нибудь выступала пена. Теперь из-за мартингала я был постоянно в пене. Сколько раз за это тяжелое время я слышал, как разные люди, глядя на меня и на Макса, говорили с восторгом: «Какие горячие лошади! Даже на губах пена!» Много они понимали! Любому настоящему знатоку лошадей известно: если у кого-то из нас на губах появится пена, это тревожный сигнал. Он свидетельствует, что лошадь больна или в плохом настроении. Но мы с Максом жили не у настоящих знатоков лошадей. В этом и заключалась беда.
Помимо других неприятностей, от неподвижного положения шеи становилось трудно дышать. Я возвращался с работы измученный и подавленный. Грудь и шея болели. Губы и язык — тоже. Каждый раз я теперь засыпал с одной мыслью: «Еще немного и мне настанет конец».
Иногда я видел во сне старый дом сквайра Гордона, и конюшню, и Джона, и Джеймса, и Джо. В таких случаях я просыпался наутро счастливым. Потому что на прежнем месте все люди вокруг меня были друзьями. Тут, конечно, тоже неплохо кормили, а Йорк и хозяин даже вроде бы разбирались, насколько вреден лошадям мартингал. Но бороться за нас они даже не думали. Вот почему я все отчетливей с каждым днем понимал: в этом роскошном доме и в этой роскошной конюшне лошадь не сможет найти ни единого друга среди людей.
— Отвезите меня к герцогине Б… — приказала она мистеру Йорку. — У нее сегодня прием в саду.
Гордая леди уже хотела сесть в экипаж, но тут мы попали в ее поле зрения.
— Йорк! — свирепо воззрилась она на кучера. — Сколько вам раз повторять! Эти лошади выглядят просто неряшливо. Только не говорите мне, пожалуйста, снова, что они не приучены к мартингалу. Все это глупости и одно баловство. Надо немедленно подтянуть мартингал, как принято.
Йорк неохотно слез с козел и подошел ко мне. Конюх остановился возле Горчицы, чтобы ей придержать голову. Мою голову Йорк оттянул назад. Я волей-неволей был вынужден выгнуть шею вопросительным знаком. В это время мартингал затянули, и я почувствовал, что не могу даже пошевелить головой.
Справившись с этим, Йорк попытался затянуть мартингал и Горчице. Но она прекрасно знала, что ей грозит. Едва Йорк расстегнул ремешок, Горчица взвилась на дыбы. Кучер такого не предполагал. От неожиданности он замер. Горчица тут же ударила его по носу, и шляпа его свалилась на землю. Конюх, стоявший рядом, тоже едва устоял на ногах. Опомнившись, конюх и мистер Йорк попробовали схватить рассвирепевшую лошадь за голову. Горчица оказала им бешеное сопротивление. Вновь и вновь взвивалась она на дыбы и вскидывала задние ноги.
— Распрягайте Черного! — истошно закричал он. — Несите скорее ключ. Надо отвернуть дышло! А постромки перережьте ножом, чтобы с пряжками не возиться!
Один из ливрейных лакеев кинулся за ключом, другой откуда-то принес нож. Вскоре грум освободил меня от Горчицы, а заодно и от экипажа. Оставив меня, он снова бросился на помощь Йорку.
Происшествие очень меня взбудоражило. Нога, по которой пришелся удар Горчицы, болела. Кроме того, конюх забыл на мне мартингал, и я не мог выпрямить шею. Вот тогда-то мне первый раз в жизни и захотелось лягнуть со всей силы любого человека, который ко мне подойдет.
Некоторое время спустя Горчица с Йорком и двумя конюхами вернулась в конюшню. Йорк распорядился, как с ней поступить, потом подошел ко мне.
— Проклятый мартингал, — послышался его шепот. — Говорил ведь ей, что хорошего от него не будет. Воображаю, как хозяин начнет убиваться и мне выговаривать. Только я бы на его месте не очень-то кипятился. Если сам не можешь женой управлять, на кучера тем более надеяться нечего. Ну да ладно! Сегодня она получила за все, как надо. Лошадей, слава Богу, в конюшне свободных нет. Может теперь на этот прием в саду хоть на своих двоих добираться.
Эту гневную речь слышал один только я. При конюхах или вообще на людях Йорк никогда бы себе не позволил отзываться неуважительно о хозяевах. Продолжая ворчать, он внимательно ощупал мне ногу. Удар Горчицы пришелся между плечом и коленом. Теперь там была шишка. Как только кучер дотронулся до нее, мне стало больно. Тогда Йорк велел одному из конюхов промыть мою ногу теплой водой, и потом сам смазал ушиб какой-то лечебной мазью. Стало немножко легче. От сбруи и мартингала меня тоже избавили, и я чуть-чуть успокоился.
Потом в конюшню пришел хозяин. Он и впрямь начал сурово отчитывать Йорка. По мнению графа, кучеру сегодня не надо было подчиняться хозяйке. Тогда Йорк сказал, что теперь во всем, что касается лошадей, будет слушать только хозяина. На том они и договорились. Только, увы, ничего из этого уговора не вышло. Во всяком случае, лошади никаких перемен не почувствовали. Хозяйка по-прежнему раздавала свои приказы, а Йорк не решался ей возразить. Мне кажется, ему следовало быть потверже. Впрочем, как говаривала моя дорогая матушка, мы, лошади, не всегда понимаем людей.
С того дня Горчицу перестали запрягать в экипаж. Когда ее синяки и ссадины зажили, младший сын графа взял ее, чтобы охотиться. Он не сомневался, что из Горчицы выйдет превосходная охотничья лошадь. Мне же пришлось по-прежнему служить в экипаже. Нового моего напарника звали Максом. Этот конь с юности привык к мартингалу и во время работы не выказывал никакой неприязни.
— Как тебе удается это терпеть? — удивился однажды я.
— Сделать-то все равно ничего нельзя, — спокойно отвечал Макс. — Конечно, я знаю: мартингал укорачивает мне жизнь. И тебе тоже укоротит. Вот бы действительно от него избавиться. Только как?
— Неужели людям неясно, что от мартингала нам один вред? — возмутился я.
— Про наших хозяев сказать ничего не могу, — медленно проговорил Макс. — Но торговцы, которые лошадей продают, и наши тренеры, и лошадиные доктора отлично все понимают. Жил я до этих хозяев у одного тренера. Он учил меня ездить в упряжи парой с другим конем. Мартингал каждый день подтягивали сильней. Шеи у нас выгибались и от неподвижности прямо ныли. Как-то один джентльмен поглядел на нас и спросил у тренера, зачем ему это нужно? Тут я и услышал, почему нас мучают. Оказывается, в Лондоне всем вдруг потребовалось, чтобы лошади выгибали шеи вопросительным знаком. «Иначе, — объяснял джентльмену торговец, — их просто не покупают. Конечно, сэр, от такой неестественной позы лошади тяжко работать, и здоровье ее очень скоро подрывается. Зато для торговли полезней некуда. Никогда еще раньше хозяева не меняли лошадей так часто». Можешь себе представить, Черный Красавчик, что со мной делалось, когда я это слушал, — с грустью произнес Макс.
Еще целых четыре месяца мы с Максом возили хозяйку. Мартингал меня страшно измучил! Продлись это дольше, здоровью моему и характеру точно несдобровать. Не помню, чтобы до службы у графа У… на моих губах во время работы когда-нибудь выступала пена. Теперь из-за мартингала я был постоянно в пене. Сколько раз за это тяжелое время я слышал, как разные люди, глядя на меня и на Макса, говорили с восторгом: «Какие горячие лошади! Даже на губах пена!» Много они понимали! Любому настоящему знатоку лошадей известно: если у кого-то из нас на губах появится пена, это тревожный сигнал. Он свидетельствует, что лошадь больна или в плохом настроении. Но мы с Максом жили не у настоящих знатоков лошадей. В этом и заключалась беда.
Помимо других неприятностей, от неподвижного положения шеи становилось трудно дышать. Я возвращался с работы измученный и подавленный. Грудь и шея болели. Губы и язык — тоже. Каждый раз я теперь засыпал с одной мыслью: «Еще немного и мне настанет конец».
Иногда я видел во сне старый дом сквайра Гордона, и конюшню, и Джона, и Джеймса, и Джо. В таких случаях я просыпался наутро счастливым. Потому что на прежнем месте все люди вокруг меня были друзьями. Тут, конечно, тоже неплохо кормили, а Йорк и хозяин даже вроде бы разбирались, насколько вреден лошадям мартингал. Но бороться за нас они даже не думали. Вот почему я все отчетливей с каждым днем понимал: в этом роскошном доме и в этой роскошной конюшне лошадь не сможет найти ни единого друга среди людей.
Глава XXIV
ЛЕДИ ЭНН И НЕРВНАЯ ЛОШАДЬ
В самом начале весны лорд У… с женой и некоторыми детьми перебрался в Лондон. Нас с Горчицей и еще несколькими лошадьми оставили под присмотром старшего конюха. Нам надо было служить оставшимся молодым хозяевам и их кузенам. Всем, за исключением леди Харриэт. Она была так больна, что никогда не показывалась на улице, и мы ее не возили. А вот леди Энн обожала прогулки верхом.
Эта прелестная девушка отличалась жизнерадостностью и добротой. Для верховой езды она сразу остановила выбор на мне. Я ей настолько понравился, что она даже называть меня стала по-своему — Черным Ветром.
Наездница леди Энн была очень хорошая. После всех мук с мартингалом и упряжью я испытывал особенное удовольствие от прогулок верхом. Как было приятно нестись галопом по прохладному свежему воздуху!
Иногда с нами вместе на прогулку верхом отправлялась Горчица с каким-нибудь братом девушки или кобыла по имени Лиззи, на которой очень любили ездить все взрослые джентльмены. В особенности она понравилась одному из старших кузенов моей молодой хозяйки, которого звали мистер Блентайр. По-моему, Лиззи была действительно симпатичной лошадью ярко-гнедой масти и почти чистых кровей. Однако Горчица мне как-то сказала, что эта кобыла весьма нервозна.
Мистер Блентайр до такой степени расхваливал эту лошадь, что мисс Энн однажды решила сама попробовать на ней прокатиться. Конюху было приказано надеть на Лиззи женское седло, а на меня — мужское. Так нас и подвели к дому. Увидав свою любимицу с женским седлом, кузен Блентайр удивился.
— Что случилось? — спросил он кузину. — Неужели вам надоел Черный Ветер?
— Нет, — покачала головой девушка. — Черный Ветер по-прежнему мой любимец. Прокатитесь на нем сегодня, кузен. Уверена, вы сами поймете, как он хорош. А я хочу испытать вашу Лиззи.
— Советую вам прежде подумать, — встревожился мистер Блентайр. — Лиззи, конечно, прелестная лошадь, но она очень нервная. Попросили бы лучше конюха переставить седла по-прежнему.
— Напрасно вы за меня так волнуетесь! — засмеялась моя молодая хозяйка. — Я езжу верхом почти с тех самых пор, как умею ходить. Даже охотилась много раз, хотя, как вы знаете, я не одобряю этой забавы. Неужели вы думаете, что меня застанет врасплох горячая лошадь! Нет уж, садитесь на Черного Ветра, а я хочу, наконец, понять, отчего все мои знакомые джентльмены так Лиззи расхваливают.
Кузен со вздохом подсадил леди Энн на Лиззи и вспрыгнул ко мне в седло. В это время появился лакей с запиской от леди Харриэт. Она просила леди Энн и кузена заехать в деревню. Там жил доктор Эшли, у которого она хотела проконсультироваться по поводу какой-то новой своей болезни.
Отпустив слугу, мы тронулись в путь и весьма резвым галопом прогулялись до дома доктора, стоявшего на самом краю деревни. Мистер Блентайр спешился. Он уже подал руку кузине, но та возразила:
— Пожалуй, я подожду вас в седле. Повод Черного Ветра накиньте на столб калитки. Он будет смирно стоять, пока вы не вернетесь.
— Ладно, — недоверчиво поглядел мистер Блентайр на Лиззи. — Постараюсь вернуться как можно скорее.
И он пошел к дому доктора по дороге, обсаженной зелеными елями.
— Можете не спешить! — вновь засмеялась моя молодая хозяйка. — Мы с Лиззи не убежим от вас!
Я слышал, как мистер Блентайр приблизился к дому, постучал в дверь, и его впустили. Лиззи стояла спиной ко мне на обочине грунтовой дороги. Леди Энн, опустив повод, о чем-то задумалась. Как раз в этот миг с луга по другую сторону от дороги выбежали ломовые лошади и жеребята. Их сопровождал мальчик, который время от времени громко щелкал кнутом. Жеребята были совсем невоспитанные. Один из них бросился через дорогу и налетел Лиззи на задние ноги.
Может быть, Лиззи не понравился звук кнута, которым по-прежнему щелкал мальчик. А может быть, поступок невоспитанного жеребенка. Внезапно она рванула с места галопом. От неожиданности леди Энн едва удержалась в седле, но моментально обрела равновесие. Остановить Лиззи уже было невозможно. Поднимая копытами пыль, она мчалась на бешеной скорости.
Я несколько раз громко позвал мистера Блентайра. Он хорошо разбирался в голосах лошадей и поспешил к воротам. Я уже нетерпеливо топал ногой, пытаясь самостоятельно отвязаться. Мистер Блентайр мне помог это сделать, и мы ринулись вслед за стремительно скачущей Лиззи. Погонять меня было излишне. Я беспокоился за жизнь леди Энн не меньше, чем мой наездник. Он тут же понял мое состояние. Ослабив повод, он нагнулся немного вперед. Я поскакал со скоростью просто необычайной.
Полторы мили дорога шла прямо. Затем мы свернули налево, а еще немного спустя показалась развилка. Леди Энн давно уже исчезла из виду, и мы гадали, на какую из двух дорог надо свернуть. Тут наше внимание привлекла какая-то женщина. Она стояла возле калитки и, прикрыв ладонью глаза от солнца, вглядывалась с тревогой вдаль.
— Куда поворачивать? — крикнул, не останавливаясь, мистер Блентайр.
— Направо! — Женщина рукой показала нам нужную дорогу.
Мы понеслись дальше. Вскоре мы их увидели, но всего на мгновение. Несколько раз они, мелькнув перед нами, пропадали за очередным поворотом, потом и вовсе исчезли. Мы опять были вынуждены скакать наугад. Оставалось лишь удивляться, почему, невзирая на бешеный темп, расстояние между мной и Лиззи не убывает. За очередным поворотом мы заметили какого-то старика, который чинил дорогу. Услыхав стук копыт, старик замахал руками. Мы с мистером Блентайром поняли, что он хочет нас о чем-то предупредить.
— В чем дело? — спросил мой наездник.
— Скорее на пастбище, сэр! — сильнее прежнего замахал руками старик. — Они свернули туда!
Это пастбище я хорошо знал. Оно было все в кочках. Кое-где на нем попадались заросли вереска, утесник или колючий терновник. Зато на открытых пространствах с муравейниками и кротовыми норами росла замечательная трава. Пастись там было одно удовольствие, но для скачки галопом хуже места и не придумаешь.
Едва свернув на пастбище, мы вновь увидали зеленый костюм леди Энн. Лиззи неслась вперед с прежней скоростью. Шляпа у леди Энн с головы слетела, каштановые ее волосы вовсю трепал ветер.
Мистер Блентайр закричал «Н-но!», словно на ломовую лошадь в повозке. Однако я не обратил на эти грубые выпады никакого внимания. Мы оба спасали мою молодую хозяйку, и я поспешил вперед.
Должен заметить, для столь плохого наездника мой работник проявил немалое мужество. Я старался как можно меньше трясти его, но он все равно изрядно страдал на кочках. Один раз его подбросило в седле с такой силой, что он, не выдержав, закричал:
— Потише ты! Тпру!
На ровной дороге ему стало немного легче, и он с честью выполнил все поручения. Видя, как он измучен, и доктор, и слуга в нашем поместье предлагали ему что-нибудь выпить. Мужественный человек оба раза отказывался.
— Мне нужно скорей обратно, — говорил он. — Поспешу самым коротким путем и успею к несчастной леди даже еще прежде доктора.
Едва работник принес весть о несчастье, в доме взялись за дело. Меня завели в денник и, расседлав, укрыли теплой попоной. Горчица, наоборот, тут же отправилась за молодым лордом Джорджем, чтобы везти его на своей спине. Вскоре я услыхал, что экипаж тоже готов и выезжает на помощь моей молодой хозяйке.
Прошло весьма много времени, пока Горчица вернулась обратно. Я с нетерпением ждал от нее известий.
— В общем-то рассказать мне особенно нечего, — с достоинством проговорила она. — Мы с лордом Джорджем весь путь проскакали галопом и прибыли вместе с доктором. Там сидела какая-то женщина, а голова твоей молодой хозяйки покоилась у нее на коленях. Доктор подошел к леди Энн и влил ей в рот с ложки лекарство. Пока только могу тебе сообщить, что леди жива. Ее перенесли на руках в экипаж. Потом меня подвинули в сторону, и больше я ничего не смогла увидеть.
Вот и все, что я сумел выяснить у Горчицы. А два дня спустя ко мне в денник пришел мистер Блентайр. Как он меня хвалил! А потом сказал юному лорду Джорджу, который тоже был с ним в конюшне:
— Черный Ветер не меньше меня волновался за Энни. Он просто летел вперед! Даже если бы мне хотелось, нипочем бы не удержал его от погони. Вот какой преданный конь! Пусть теперь Энни ездит только на нем.
Они еще немного поговорили, потом ушли. Из их беседы мне все стало ясно. Молодая хозяйка уже поправляется, и скоро мы снова с ней сможем ездить верхом. Я с нетерпением ждал этой встречи.
Эта прелестная девушка отличалась жизнерадостностью и добротой. Для верховой езды она сразу остановила выбор на мне. Я ей настолько понравился, что она даже называть меня стала по-своему — Черным Ветром.
Наездница леди Энн была очень хорошая. После всех мук с мартингалом и упряжью я испытывал особенное удовольствие от прогулок верхом. Как было приятно нестись галопом по прохладному свежему воздуху!
Иногда с нами вместе на прогулку верхом отправлялась Горчица с каким-нибудь братом девушки или кобыла по имени Лиззи, на которой очень любили ездить все взрослые джентльмены. В особенности она понравилась одному из старших кузенов моей молодой хозяйки, которого звали мистер Блентайр. По-моему, Лиззи была действительно симпатичной лошадью ярко-гнедой масти и почти чистых кровей. Однако Горчица мне как-то сказала, что эта кобыла весьма нервозна.
Мистер Блентайр до такой степени расхваливал эту лошадь, что мисс Энн однажды решила сама попробовать на ней прокатиться. Конюху было приказано надеть на Лиззи женское седло, а на меня — мужское. Так нас и подвели к дому. Увидав свою любимицу с женским седлом, кузен Блентайр удивился.
— Что случилось? — спросил он кузину. — Неужели вам надоел Черный Ветер?
— Нет, — покачала головой девушка. — Черный Ветер по-прежнему мой любимец. Прокатитесь на нем сегодня, кузен. Уверена, вы сами поймете, как он хорош. А я хочу испытать вашу Лиззи.
— Советую вам прежде подумать, — встревожился мистер Блентайр. — Лиззи, конечно, прелестная лошадь, но она очень нервная. Попросили бы лучше конюха переставить седла по-прежнему.
— Напрасно вы за меня так волнуетесь! — засмеялась моя молодая хозяйка. — Я езжу верхом почти с тех самых пор, как умею ходить. Даже охотилась много раз, хотя, как вы знаете, я не одобряю этой забавы. Неужели вы думаете, что меня застанет врасплох горячая лошадь! Нет уж, садитесь на Черного Ветра, а я хочу, наконец, понять, отчего все мои знакомые джентльмены так Лиззи расхваливают.
Кузен со вздохом подсадил леди Энн на Лиззи и вспрыгнул ко мне в седло. В это время появился лакей с запиской от леди Харриэт. Она просила леди Энн и кузена заехать в деревню. Там жил доктор Эшли, у которого она хотела проконсультироваться по поводу какой-то новой своей болезни.
Отпустив слугу, мы тронулись в путь и весьма резвым галопом прогулялись до дома доктора, стоявшего на самом краю деревни. Мистер Блентайр спешился. Он уже подал руку кузине, но та возразила:
— Пожалуй, я подожду вас в седле. Повод Черного Ветра накиньте на столб калитки. Он будет смирно стоять, пока вы не вернетесь.
— Ладно, — недоверчиво поглядел мистер Блентайр на Лиззи. — Постараюсь вернуться как можно скорее.
И он пошел к дому доктора по дороге, обсаженной зелеными елями.
— Можете не спешить! — вновь засмеялась моя молодая хозяйка. — Мы с Лиззи не убежим от вас!
Я слышал, как мистер Блентайр приблизился к дому, постучал в дверь, и его впустили. Лиззи стояла спиной ко мне на обочине грунтовой дороги. Леди Энн, опустив повод, о чем-то задумалась. Как раз в этот миг с луга по другую сторону от дороги выбежали ломовые лошади и жеребята. Их сопровождал мальчик, который время от времени громко щелкал кнутом. Жеребята были совсем невоспитанные. Один из них бросился через дорогу и налетел Лиззи на задние ноги.
Может быть, Лиззи не понравился звук кнута, которым по-прежнему щелкал мальчик. А может быть, поступок невоспитанного жеребенка. Внезапно она рванула с места галопом. От неожиданности леди Энн едва удержалась в седле, но моментально обрела равновесие. Остановить Лиззи уже было невозможно. Поднимая копытами пыль, она мчалась на бешеной скорости.
Я несколько раз громко позвал мистера Блентайра. Он хорошо разбирался в голосах лошадей и поспешил к воротам. Я уже нетерпеливо топал ногой, пытаясь самостоятельно отвязаться. Мистер Блентайр мне помог это сделать, и мы ринулись вслед за стремительно скачущей Лиззи. Погонять меня было излишне. Я беспокоился за жизнь леди Энн не меньше, чем мой наездник. Он тут же понял мое состояние. Ослабив повод, он нагнулся немного вперед. Я поскакал со скоростью просто необычайной.
Полторы мили дорога шла прямо. Затем мы свернули налево, а еще немного спустя показалась развилка. Леди Энн давно уже исчезла из виду, и мы гадали, на какую из двух дорог надо свернуть. Тут наше внимание привлекла какая-то женщина. Она стояла возле калитки и, прикрыв ладонью глаза от солнца, вглядывалась с тревогой вдаль.
— Куда поворачивать? — крикнул, не останавливаясь, мистер Блентайр.
— Направо! — Женщина рукой показала нам нужную дорогу.
Мы понеслись дальше. Вскоре мы их увидели, но всего на мгновение. Несколько раз они, мелькнув перед нами, пропадали за очередным поворотом, потом и вовсе исчезли. Мы опять были вынуждены скакать наугад. Оставалось лишь удивляться, почему, невзирая на бешеный темп, расстояние между мной и Лиззи не убывает. За очередным поворотом мы заметили какого-то старика, который чинил дорогу. Услыхав стук копыт, старик замахал руками. Мы с мистером Блентайром поняли, что он хочет нас о чем-то предупредить.
— В чем дело? — спросил мой наездник.
— Скорее на пастбище, сэр! — сильнее прежнего замахал руками старик. — Они свернули туда!
Это пастбище я хорошо знал. Оно было все в кочках. Кое-где на нем попадались заросли вереска, утесник или колючий терновник. Зато на открытых пространствах с муравейниками и кротовыми норами росла замечательная трава. Пастись там было одно удовольствие, но для скачки галопом хуже места и не придумаешь.
Едва свернув на пастбище, мы вновь увидали зеленый костюм леди Энн. Лиззи неслась вперед с прежней скоростью. Шляпа у леди Энн с головы слетела, каштановые ее волосы вовсю трепал ветер.
Мистер Блентайр закричал «Н-но!», словно на ломовую лошадь в повозке. Однако я не обратил на эти грубые выпады никакого внимания. Мы оба спасали мою молодую хозяйку, и я поспешил вперед.
Должен заметить, для столь плохого наездника мой работник проявил немалое мужество. Я старался как можно меньше трясти его, но он все равно изрядно страдал на кочках. Один раз его подбросило в седле с такой силой, что он, не выдержав, закричал:
— Потише ты! Тпру!
На ровной дороге ему стало немного легче, и он с честью выполнил все поручения. Видя, как он измучен, и доктор, и слуга в нашем поместье предлагали ему что-нибудь выпить. Мужественный человек оба раза отказывался.
— Мне нужно скорей обратно, — говорил он. — Поспешу самым коротким путем и успею к несчастной леди даже еще прежде доктора.
Едва работник принес весть о несчастье, в доме взялись за дело. Меня завели в денник и, расседлав, укрыли теплой попоной. Горчица, наоборот, тут же отправилась за молодым лордом Джорджем, чтобы везти его на своей спине. Вскоре я услыхал, что экипаж тоже готов и выезжает на помощь моей молодой хозяйке.
Прошло весьма много времени, пока Горчица вернулась обратно. Я с нетерпением ждал от нее известий.
— В общем-то рассказать мне особенно нечего, — с достоинством проговорила она. — Мы с лордом Джорджем весь путь проскакали галопом и прибыли вместе с доктором. Там сидела какая-то женщина, а голова твоей молодой хозяйки покоилась у нее на коленях. Доктор подошел к леди Энн и влил ей в рот с ложки лекарство. Пока только могу тебе сообщить, что леди жива. Ее перенесли на руках в экипаж. Потом меня подвинули в сторону, и больше я ничего не смогла увидеть.
Вот и все, что я сумел выяснить у Горчицы. А два дня спустя ко мне в денник пришел мистер Блентайр. Как он меня хвалил! А потом сказал юному лорду Джорджу, который тоже был с ним в конюшне:
— Черный Ветер не меньше меня волновался за Энни. Он просто летел вперед! Даже если бы мне хотелось, нипочем бы не удержал его от погони. Вот какой преданный конь! Пусть теперь Энни ездит только на нем.
Они еще немного поговорили, потом ушли. Из их беседы мне все стало ясно. Молодая хозяйка уже поправляется, и скоро мы снова с ней сможем ездить верхом. Я с нетерпением ждал этой встречи.
Глава XXV
РУБЕН СМИТ
Пришло время нам рассказать о Рубене Смите. На то время, что Йорк был в Лондоне, Смита оставили у нас главным конюхом. Такие знатоки лошадей на свете не часто встречаются. Обращался он с нами великолепно, а при надобности мог даже вылечить, потому что несколько лет назад работал у самого настоящего ветеринара. Кучерскому мастерству Рубена Смита тоже мог позавидовать кто угодно. Даже с четверкой коней он справлялся настолько легко, будто в упряжи шла всего одна лошадь. Глаза и уши этого человека были всегда открыты для новых знаний. Внешностью и обаянием его тоже Бог не обидел. Словом, Рубен мне очень нравился.
Оставалось лишь удивляться, почему наш граф поставил руководить конюшней мистера Йорка, а не такого выдающегося специалиста, как Рубен Смит. Вскоре, однако, конь Макс, мой напарник по упряжи, прояснил для меня суть дела.
— Еще когда вас с Горчицей тут не было, Рубен Смит сильно проштрафился, — однажды начал рассказывать мне Макс. — В общем-то я отношусь к этому человеку не хуже, чем ты, — продолжал он, — но только когда он трезвый. Да, да, Черный Красавчик, — ответил на мой удивленный взгляд Макс. — Я живу тут дольше всех лошадей и знаю: у Рубена Смита бывают запои. Не то чтобы он у нас пил каждый день. Иногда Рубен Смит по нескольку месяцев без спиртного обходится. А потом на него что-то такое находит, и он вроде как вовсе не может жить без вина. А как только выпьет, становится просто помешанный. О работе не помнит! Всех вокруг норовит обидеть! Таким я его совсем не люблю! Какое-то время мистеру Йорку удавалось Рубена выручать, и хозяин ни о чем не подозревал. Однажды мы с Рубеном Смитом везли хозяев на бал. Пока они были там, Рубен Смит настолько увлекся вином в трактире, что не смог управлять экипажем. Пришлось одному из юных джентльменов взять в руки вожжи. Он доставил домой всю семью, а Рубена на другой день уволили. После этого Рубен долго скитался от одних хозяев к другим, а потом навестил как-то Йорка и говорит: «Не могу больше без наших мест. И жена с детишками тоже тоскует». Йорк его пожалел и отвел к хозяину. Лорд наш человек добрый. Он простил Рубена. А Рубен ему принес клятву, что больше ни разу в жизни спиртного в рот брать не будет. Как видишь, Красавчик, пока он держится. А когда Рубен Смит без вина, человека для лошади лучше его не найдешь.
Рассказ старого Макса произвел на меня сильное впечатление. Мне просто не верилось, что такого чудесного человека, как Рубен, может совсем испортить какой-то глоток вина. Я даже подумал, что Макс, по обыкновению стариков, немного сгущает краски. Вскоре, однако, я вынужден был убедиться в его правоте на собственном опыте.
Была середина апреля. Нам оставалось прожить под началом Рубена всего каких-нибудь две недели, когда в нашем поместье произошло два важных события. Во-первых, настала пора перед приездом хозяев отдать в ремонт маленькую карету для одного коня. Во-вторых, у кузена Блентайра, который был полковником и состоял на военной службе, кончился отпуск.
Оба дела решили объединить. Рубен запряг меня в маленькую карету. Сначала мы отвезли полковника к поезду. Потом Рубену следовало оставить карету у мастера и верхом на мне возвратиться в поместье.
Кузена Блентайра доставили на вокзал без каких-либо происшествий. Он погладил меня на прощание, а потом протянул Рубену деньги.
— Купишь на это подарки жене и детям, — сказал полковник. — И пожалуйста, не давай юным джентльменам слишком часто ездить на этом коне. Они еще молоды. Могут не уберечь его. Только одна леди Энн умеет с ним хорошо обращаться.
Рубен был с этим совершенно согласен, и я знал, что он обо мне превосходного мнения. Распрощавшись с полковником, кучер быстро доехал до каретного мастера. Затем он меня оседлал, и мы с ним поехали в гостиницу «Белый лев».
— Накорми его хорошенько и дай отдохнуть. — Рубен вручил мой повод конюху из гостиницы. — К четырем часам оседлаешь.
На этом он удалился перекусить в трактир. В четыре часа Рубен не вышел. И в половине пятого тоже. Только когда часы пробили пять, он нетвердой походкой подошел к конюху из гостиницы.
— Я задержался, — странным голосом принялся объяснять он. — Друзей повстречал. Выеду в шесть.
Конюх сказал ему, что одна подкова у меня на ноге совсем разболталась.
— Плевать! — грубо отвечал ему Рубен. — И вообще, не лезь в чужие дела. Сам разберусь с этим дома.
Я не поверил своим ушам. Состояние наших подков всегда волновало Рубена Смита. Увы, это был только первый сюрприз из множества. Наш кучер не появился ни в шесть, ни в семь, ни в восемь. Он покинул трактир только в девятом часу. Кликнув меня чересчур громким голосом, Рубен зачем-то обругал конюха и с трудом уселся в седло.
— Осторожнее, мистер Смит, — заботливо предостерег его хозяин гостиницы.
Рубен в ответ обругал и его.
Едва мы проехали город, он погнал меня галопом по темной дороге. Я несся вихрем, но он все равно зачем-то больно хлестал меня по бокам.
Луна еще не взошла. В темноте я не очень хорошо разбирал дорогу. Ноги мои все время попадали на острые камни. Подкова на передней ноге совсем разболталась. Вскоре я ее потерял. Это произошло у городской заставы. К несчастью, дорогу около нее недавно засыпали свежим гравием. Гнать по такому грунту коня, у которого нет подковы, было никак нельзя. Я попытался напомнить об этом Рубену Смиту и немного замедлил ход. Но в ответ на меня обрушились удары хлыста.
Я был вынужден нестись во весь дух несмотря ни на что. Бока мои горели от непрестанных ударов. Рубен Смит осыпал меня отвратительной бранью. А я бежал все вперед и вперед. Конечно, для моего копыта бесследно такое пройти не могло. Кончилось тем, что на нем появилась трещина. В нее попали острые камни. Это было ужасно. Как только мое больное копыто касалось дороги, все тело пронзала боль. Ни одна лошадь не смогла бы такого выдержать. Я вдруг споткнулся и, как подкошенный, рухнул на оба колена. Рубен Смит перелетел через мою голову и камнем упал на дорогу.
Некоторое время спустя я сумел встать на ноги. В небе ярко светила луна. Я сразу увидел Рубена Смита. Он распростерся на несколько ярдов дальше меня. Время от времени он издавал громкие стоны. Я понял, что Рубен сильно разбился. У меня тоже страшно болели колени. Но мы, лошади, привыкаем переносить страдания молча. Я просто стоял в тишине и прислушивался. Смит вновь громко застонал. Я внимательно поглядел на него. Он стонал, но совершенно не двигался. Мне ни ему, ни себе помочь было нечем.
Я начал вслушиваться в ночную тьму. Как я надеялся уловить вдали стук колес экипажа, или топот копыт, или хоть поступь ночного прохожего. Но это была плохая дорога. Она и днем-то почти всегда пустовала. В такое же позднее время сюда могло занести кого-нибудь только чудо.
Вскоре я это понял и, оставив надежду на помощь, стал просто наслаждаться тишиной теплого весеннего вечера. Вдалеке послышалась песнь соловья и почти тут же смолкла. Я поглядел на луну. Мимо нее в вышине плыли светлые облака. Краем глаза я уловил сбоку какую-то тень. Это большая коричневая сова беззвучно вспорхнула с высокой изгороди.
Было очень спокойно и тихо. На память мне вдруг пришли такие же ночи из раннего детства. Как счастлив я был тогда на зеленом лугу у фермера Грея! Внезапно мне показалось, будто мы снова лежим на траве вместе с матушкой, а поодаль спят мои друзья-жеребята.
Оставалось лишь удивляться, почему наш граф поставил руководить конюшней мистера Йорка, а не такого выдающегося специалиста, как Рубен Смит. Вскоре, однако, конь Макс, мой напарник по упряжи, прояснил для меня суть дела.
— Еще когда вас с Горчицей тут не было, Рубен Смит сильно проштрафился, — однажды начал рассказывать мне Макс. — В общем-то я отношусь к этому человеку не хуже, чем ты, — продолжал он, — но только когда он трезвый. Да, да, Черный Красавчик, — ответил на мой удивленный взгляд Макс. — Я живу тут дольше всех лошадей и знаю: у Рубена Смита бывают запои. Не то чтобы он у нас пил каждый день. Иногда Рубен Смит по нескольку месяцев без спиртного обходится. А потом на него что-то такое находит, и он вроде как вовсе не может жить без вина. А как только выпьет, становится просто помешанный. О работе не помнит! Всех вокруг норовит обидеть! Таким я его совсем не люблю! Какое-то время мистеру Йорку удавалось Рубена выручать, и хозяин ни о чем не подозревал. Однажды мы с Рубеном Смитом везли хозяев на бал. Пока они были там, Рубен Смит настолько увлекся вином в трактире, что не смог управлять экипажем. Пришлось одному из юных джентльменов взять в руки вожжи. Он доставил домой всю семью, а Рубена на другой день уволили. После этого Рубен долго скитался от одних хозяев к другим, а потом навестил как-то Йорка и говорит: «Не могу больше без наших мест. И жена с детишками тоже тоскует». Йорк его пожалел и отвел к хозяину. Лорд наш человек добрый. Он простил Рубена. А Рубен ему принес клятву, что больше ни разу в жизни спиртного в рот брать не будет. Как видишь, Красавчик, пока он держится. А когда Рубен Смит без вина, человека для лошади лучше его не найдешь.
Рассказ старого Макса произвел на меня сильное впечатление. Мне просто не верилось, что такого чудесного человека, как Рубен, может совсем испортить какой-то глоток вина. Я даже подумал, что Макс, по обыкновению стариков, немного сгущает краски. Вскоре, однако, я вынужден был убедиться в его правоте на собственном опыте.
Была середина апреля. Нам оставалось прожить под началом Рубена всего каких-нибудь две недели, когда в нашем поместье произошло два важных события. Во-первых, настала пора перед приездом хозяев отдать в ремонт маленькую карету для одного коня. Во-вторых, у кузена Блентайра, который был полковником и состоял на военной службе, кончился отпуск.
Оба дела решили объединить. Рубен запряг меня в маленькую карету. Сначала мы отвезли полковника к поезду. Потом Рубену следовало оставить карету у мастера и верхом на мне возвратиться в поместье.
Кузена Блентайра доставили на вокзал без каких-либо происшествий. Он погладил меня на прощание, а потом протянул Рубену деньги.
— Купишь на это подарки жене и детям, — сказал полковник. — И пожалуйста, не давай юным джентльменам слишком часто ездить на этом коне. Они еще молоды. Могут не уберечь его. Только одна леди Энн умеет с ним хорошо обращаться.
Рубен был с этим совершенно согласен, и я знал, что он обо мне превосходного мнения. Распрощавшись с полковником, кучер быстро доехал до каретного мастера. Затем он меня оседлал, и мы с ним поехали в гостиницу «Белый лев».
— Накорми его хорошенько и дай отдохнуть. — Рубен вручил мой повод конюху из гостиницы. — К четырем часам оседлаешь.
На этом он удалился перекусить в трактир. В четыре часа Рубен не вышел. И в половине пятого тоже. Только когда часы пробили пять, он нетвердой походкой подошел к конюху из гостиницы.
— Я задержался, — странным голосом принялся объяснять он. — Друзей повстречал. Выеду в шесть.
Конюх сказал ему, что одна подкова у меня на ноге совсем разболталась.
— Плевать! — грубо отвечал ему Рубен. — И вообще, не лезь в чужие дела. Сам разберусь с этим дома.
Я не поверил своим ушам. Состояние наших подков всегда волновало Рубена Смита. Увы, это был только первый сюрприз из множества. Наш кучер не появился ни в шесть, ни в семь, ни в восемь. Он покинул трактир только в девятом часу. Кликнув меня чересчур громким голосом, Рубен зачем-то обругал конюха и с трудом уселся в седло.
— Осторожнее, мистер Смит, — заботливо предостерег его хозяин гостиницы.
Рубен в ответ обругал и его.
Едва мы проехали город, он погнал меня галопом по темной дороге. Я несся вихрем, но он все равно зачем-то больно хлестал меня по бокам.
Луна еще не взошла. В темноте я не очень хорошо разбирал дорогу. Ноги мои все время попадали на острые камни. Подкова на передней ноге совсем разболталась. Вскоре я ее потерял. Это произошло у городской заставы. К несчастью, дорогу около нее недавно засыпали свежим гравием. Гнать по такому грунту коня, у которого нет подковы, было никак нельзя. Я попытался напомнить об этом Рубену Смиту и немного замедлил ход. Но в ответ на меня обрушились удары хлыста.
Я был вынужден нестись во весь дух несмотря ни на что. Бока мои горели от непрестанных ударов. Рубен Смит осыпал меня отвратительной бранью. А я бежал все вперед и вперед. Конечно, для моего копыта бесследно такое пройти не могло. Кончилось тем, что на нем появилась трещина. В нее попали острые камни. Это было ужасно. Как только мое больное копыто касалось дороги, все тело пронзала боль. Ни одна лошадь не смогла бы такого выдержать. Я вдруг споткнулся и, как подкошенный, рухнул на оба колена. Рубен Смит перелетел через мою голову и камнем упал на дорогу.
Некоторое время спустя я сумел встать на ноги. В небе ярко светила луна. Я сразу увидел Рубена Смита. Он распростерся на несколько ярдов дальше меня. Время от времени он издавал громкие стоны. Я понял, что Рубен сильно разбился. У меня тоже страшно болели колени. Но мы, лошади, привыкаем переносить страдания молча. Я просто стоял в тишине и прислушивался. Смит вновь громко застонал. Я внимательно поглядел на него. Он стонал, но совершенно не двигался. Мне ни ему, ни себе помочь было нечем.
Я начал вслушиваться в ночную тьму. Как я надеялся уловить вдали стук колес экипажа, или топот копыт, или хоть поступь ночного прохожего. Но это была плохая дорога. Она и днем-то почти всегда пустовала. В такое же позднее время сюда могло занести кого-нибудь только чудо.
Вскоре я это понял и, оставив надежду на помощь, стал просто наслаждаться тишиной теплого весеннего вечера. Вдалеке послышалась песнь соловья и почти тут же смолкла. Я поглядел на луну. Мимо нее в вышине плыли светлые облака. Краем глаза я уловил сбоку какую-то тень. Это большая коричневая сова беззвучно вспорхнула с высокой изгороди.
Было очень спокойно и тихо. На память мне вдруг пришли такие же ночи из раннего детства. Как счастлив я был тогда на зеленом лугу у фермера Грея! Внезапно мне показалось, будто мы снова лежим на траве вместе с матушкой, а поодаль спят мои друзья-жеребята.
Глава XXVI
ПЕЧАЛЬНОЕ ПРОДОЛЖЕНИЕ
Была, наверное, уже полночь, когда я услышал, что вдали скачет лошадь. Стук копыт становился то громче, то тише. Я немедленно понял, что это едет кто-то из наших. Только у нас в поместье дорога так сильно петляла. «Наверное, это нас ищут», — подумал я. Звук действительно приближался. Мне показалось, что скачет Горчица.
Еще несколько минут прошло в ожидании. Потом я действительно увидел ее. Горчица везла фаэтон. Я громко заржал. Она мне тут же ответила. Из фаэтона раздались голоса мужчин. Горчица замедлила ход и встала прямо перед Рубеном Смитом, который по-прежнему неподвижно лежал на земле.
Еще несколько минут прошло в ожидании. Потом я действительно увидел ее. Горчица везла фаэтон. Я громко заржал. Она мне тут же ответила. Из фаэтона раздались голоса мужчин. Горчица замедлила ход и встала прямо перед Рубеном Смитом, который по-прежнему неподвижно лежал на земле.