— Я сделаю именно это, милый. И все будет так, как я хочу.
Но откуда он узнал о секрете Эрла? От кого? От Чома? Дюмарест посмотрел на антрепренера; тот стоял, слегка открыв рот, его лицо выражало полное недоумение и непонимание сути происходящего. Карн? Но он бредил только своим кораблем. Дарока? Он стоял молча, ссутулившись, задумчиво теребя свое кольцо. От него самого? Но если Тормайл сумел прочесть все, что хранил его мозг, то зачем ему было заставлять его раскрывать свои знания перед другими?
Может, у Тормайла было иное намерение? Наглядно показать ему, кто был реальным властителем, управляющим ситуацией? А может, это чисто женская прихоть, дань его обличью?
— Нет, — твердо сказал Эрл, глядя в глаза Лолис-Тормайла, — я уже предупредил тебя, Тормайл. Если ты посмеешь воспользоваться телом Майенн, я просто убью тебя. Ты все понял?
— Гораздо больше, чем ты предполагаешь, Эрл, — легко согласилась она, — ты любишь Майенн, а я просто стану ею. Когда это произойдет, ты будешь любить меня. И ты не сможешь убить существо, которое любишь. Понимаешь, милый? Ведь это все очень просто!
Простая, бесхитростная логика ребенка, но человеческие отношения слишком редко подчиняются твердым логическим законам.
— Я бы убил ее, — твердо повторил он, — для ее же блага, если не во имя большего. А ты глубоко ошибаешься в своей уверенности о моей любви к тебе. Никогда не будет так, как ты предполагаешь, потому что я постоянно буду помнить, что ты — захватчик, присвоивший себе то, что принадлежало другому. А если ты успел хоть что-нибудь понять о любви, то ты должен знать, что это нечто большее, нежели просто желание физического обладания телом. Кроме тела есть сердце, ум, душа, тепло и сложная суть конкретного человека, которые не поддаются никакому анализу или химическому повторению. У нее есть многое, а тебе этого не сдублировать никогда. Как я уже много раз повторял тебе, что она — живая женщина, а ты — лишь красивое куклообразное подобие.
Она вдруг пронзительно посмотрела на него и спросила холодно:
— Так тебе не нравится подобие, притворство?
— Нет.
— Тогда ты просто глупец! — ее голос стал ядовитым, нежность исчезла из него, как дым; она стала женщиной, оскорбленной в своих самых лучших, сокровенных чувствах, — взгляни повнимательней, и ты поймешь, что твои друзья — далеко не такие, как пытаются это представить!
Дюмарест посмотрел на своих спутников и вдруг почувствовал, что видит их словно насквозь, как прозрачные миражи. Карн выглядел металлическим, кристаллообразным, словно сложный механизм, работающий по жесткой запрограммированной задаче: водить корабли от планеты к планете. Чом казался мягкой, аморфной склизкой массой, неприкрыто алчным, жадным чревоугодником с тысячей липких щупальцев. Остальные?
Эрл перевел взгляд на Майенн и Дароку. Но не увидел ничего, кроме ненавистного алого цвета, темных колеблющихся полос, блестящих черепов и горящую на этом фоне золотую огромную печать Кибклана…
Дарока поднял руку, коснулся щеки; его кольцо сверкнуло металлическим блеском:
— Ты все узнал, — медленно произнес он, глядя на Эрла, — я понял это по твоим глазам.
— Ты и Майенн, — отчетливо произнес Эрл, — вы — агенты Кибклана…
— На каждом межзвездном корабле в этой части Галактики есть агенты Кибклана. Твой путь был предположительно определен методом экстраполяций, и мы ждали тебя здесь очень давно. И, согласись, мы работали очень тонко, мастерски.
— Вы работали слишком натурально, — горько сказал Эрл, глядя на Майенн.
— Это был специально разработанный вариант, который должен был неизбежно сработать. Я знал, что ты будешь очень осторожным и постоянно на страже, но даже тебе, Эрл, не пришло в голову подозревать талантливую Дженку и путешествующего интеллектуала. — Дарока покачал головой, словно вспомнив что-то. — Горлик был глупцом, который старался жить, как машина; мне было несложно подложить оттиск печати Кибклана в его бумаги. Я не хочу умалять твоих способностей, Эрл, но подкармливая тебя информацией о Земле, услаждая твой слух пением Дженки, душу — ее любовью, и занимая твой осторожный ум подозрениями о причастности Горлика, я просто не мог не обыграть тебя. Согласись, у тебя не оставалось ни единого шанса. На Селегале тебя должны были схватить; я дал туда радиограмму, и тебя там ждали охранники и специальный корабль, который должен был доставить тебя в такое место, откуда ты уже никогда не смог бы исчезнуть. Метод, который просто не мог не сработать, — снова медленно повторил Дарока, — но вмешалась неучтенная случайность в виде вырвавшегося хищника, поломки генератора. К моему сожалению…
Удача, вдруг подумалось Дюмаресту. Она не раз спасала его и прежде. Удача, быстрая реакция и умение рассуждать. И еще внутренние ощущения, чувство опасности. Это был тот фактор, учесть который в своих предположениях и предсказаниях был не в состоянии даже могущественный Кибклан.
Но сколько еще лет ему будет продолжать везти подобным образом?
Майенн вдруг шевельнулась и посмотрела на него:
— Эрл, ты должен верить мне. Сначала это была просто работа, не больше. То, что я была должна выполнить за плату. Но позже, когда я узнала тебя ближе, все изменилось. Ты должен верить мне, Эрл.
— Сейчас это уже не важно.
— Нет, это очень важно, — настаивала она, волнуясь, — ты прекрасно все понимаешь. Я полюбила тебя. Сильно, по-настоящему. Я радовалась, когда наш корабль потерпел аварию, потому что теперь не было необходимости лгать тебе, предавать тебя. Мне было бы легко умирать вместе с тобой.
— Чисто женская логика, — усмехнулся Дарока, — впрочем, все женщины — очень недалекие создания. — Он посмотрел в ту сторону, где стоял Тормайл: слушая, наблюдая, с глубоким любопытством в глазах.
— Ты заключил сделку с Тормайлом, — сказал Эрл, — ведь именно ты рассказал ему о волшебном эффекте дубль-близнецов.
— Да.
— А что вы предполагаете сделать с Чомом и Карном? Убить их?
— В этом нет необходимости. — Дарока широко улыбнулся, как человек, полностью владеющий ситуацией. — Последние минуты они находились в анабиозе и не слышали ничего из нашего разговора. Планетарный мозг сработал очень деятельно и продуктивно с того самого мгновения, когда я рассказал ему о возможностях применения хранимого тобою секрета копирования. Когда я заметил его намерение принять женский облик, я сразу понял, какую выгоду смогу извлечь из складывающейся ситуации. Предположение-расчет, хотя я не кибер. Но какое-то мастерство и умение в этой области математики и логики у меня есть. Ты же знаешь, Эрл, как легко иногда бывает играть на людских слабостях. И, как оказалось, даже мощнейший планетарный мозг способен опуститься до уровня среднего человека. Хотя, теперь это уже неважно. Сейчас самое важное — факт, что я владею секретом правильного сочетания пятнадцати молекулярных узлов, дающим эффект дубль-близнецов. У меня отточенная мгновенная зрительная память. Одного взгляда на панель с набранным тобою верным сочетанием было достаточно. Когда я отдам этот секрет Кибклану, я получу свое вознаграждение. Конечно, это будут деньги. Но важнее не они; у меня будет новое, молодое тело, в котором я смогу заново начать жить и радоваться всем глубинам и полноте ощущений, которое оно дает молодым.
Кибклан знал, что поставить на карту в случае выигрыша. Ни один пожилой человек, ни одна женщина не в силах устоять перед соблазном вновь стать моложе, привлекательнее, сильнее.
Дарока приподнял руку со сверкающим кольцом:
— Эрл, только не старайся предпринять что-нибудь отчаянное, — предупредил он спокойно, — у меня есть оружие, которым предусмотрительно снабдил меня Кибклан, и я могу убить тебя при малейшей необходимости. А теперь, Тормайл, с твоего разрешения, я постараюсь удалиться.
— Подожди, — резко произнес Эрл.
— Почему, милый? — голос Лолис вновь обрел свою мягкость и нежность, — ведь они уже не нужны нам. А ты учил меня, что данное слово надо всегда выполнять.
— Корабль полностью отремонтирован, — сказал Дарока спокойно, — взамен на секрет, который даст тебе все, что ты пожелаешь. По-моему, это честная сделка. — Обернувшись к Майенн, он улыбнулся и произнес: — Я должен выразить вам свою благодарность, дорогая. Наше содружество оказалось очень плодотворным. Желаю удачи в вашем будущем.
Он поднял руку, прощаясь. Дюмарест резко сдвинулся с места. Выхватив свой нож из-за голенища, он приготовился к броску. Он мельком заметил страх и неуверенность во взгляде Дароки, который только теперь полностью осознал, что получив секрет обманным, жестоким путем, он приобрел в лице Эрла смертельного врага, который не отпустит его без расплаты.
Кольцо на пальце Дароки сверкнуло, изрыгая сноп огня, пронзивший воздух.
Чуть позже блеснул нож и, вращаясь, достиг цели: Дарока стал медленно оседать, истекая кровью. Рукоять ножа торчала из его глаза, его мозг уже умер, хотя тело еще продолжало конвульсивно содрогаться.
— Майенн!
Она не была ранена. Выстрел Дароки прошел чуть сбоку от нее, она стояла, выпрямившись, с бледным лицом, руками, прижатыми к груди, словно моля о помощи и прощении одновременно. Потом ее пальцы вдруг ожили, конвульсивно нащупали гемму, блестящую золотом на груди, и прежде, чем Эрл осознал, что случилось, и бросился к ней, она мягко коснулась своих губ…
— Прощай, Эрл, — прошептала она, и слабая улыбка тронула ее губы, — наверное, это лучший выход для меня. Но я любила тебя. Я любила тебя так сильно, так нежно, так искренне, мой любимый…
Яд, который носили почти все Дженки. Быстро, аккуратно и безболезненно. Она сделала это легко и просто…
Эрл осторожно опустил хрупкое тело на землю. На мягкую траву под тенистой листвой деревьев…
Корабль улетел, унеся Карна и Чома в столь знакомый и привычный им мир. Тела мертвых — исчезли, и Дюмарест остался в одиночестве. Хотя рядом с ним неотступно присутствовала тень и воплощение: Тормайл. Ее шаги по траве были бесшумными, а когда он прикрыл глаза, она не исчезала. Он ощущал всю полноту одиночества, отсутствие тепла, чуткости, запахов — того, что дает присутствие живых людей. Она же, скорее, была похожа на местные растения, цветы, — что-то бесплотное, не существовавшее в действительности.
Она вдруг произнесла тихо:
— Эрл, я не совсем поняла: почему женщина поступила таким образом?
Он ответил горько, не раздумывая:
— Майенн была живой, настоящей женщиной. Она решила убить себя, умерла. Говоря понятным тебе языком, она не выполнила своих функций.
— Но зачем и почему она поступила так? Ее действие не имело причины и необходимости. Разрушать себя — алогично.
— Люди почти всегда поступают алогично, как тебе должно было стать известно, Тормайл. Майенн ушла из жизни, потому что прекрасно поняла твои намерения и не пожелала стать «матрицей» своего собственного дубль-двойника.
Хотя, может, тут сыграло свою роль и чувство вины, стыда, предположил он, она не хотела опуститься в его глазах, не могла вынести его молчаливые упреки и сомнения. Она умерла, чтобы дать ему свободу выбора, не висеть грузом, осложняющим принятие решений, выбор достойных поступков.
Дюмарест медленно подошел к кусту роз, усыпанному распускающимися бутонами, ощутил их дурманящий аромат, вспомнил Майенн такой, какую он любил: нежную, чуткую, отдающую и живую. Потом глухо вымолвил:
— И потому, что она была очень гордой.
— Гордой?
— Это еще одна человеческая черта характера, которую тебе не дано понять. В каждом человеке — мужчине или женщине — есть нижняя точка отсчета, за которую они стараются никогда не переступать, чтобы не терять уважение к себе, к своему «я». Эта черта — для каждого своя, но она присутствует незримо, предупреждая и крича «стоп!», если человек зарывается, перебирает, забывается. И если человек преступает свою отмеренную черту, он теряет самоуважение, понимая, что с этого момента перестает быть человеком, которым был рожден. — Дюмарест помолчал и спросил. — Как ты намерен поступить со мной, Тормайл?
— Ты знаешь все мои желания, Эрл. Тебе ни к чему спрашивать.
— Но я отнюдь не игрушка, Тормайл.
— Зови меня Майенн. Я стану твоей Майенн, ты полюбишь меня.
— Нет, — ответил он резко, — неужели ты не чувствуешь, что эксперимент окончен? Ты узнал все, что намеревался, а теперь — хватит играть. Будь логичным, Тормайл. Здесь нет никого, кроме меня, кого бы ты сумел использовать в своей темной игре. Женщина, которую я любил — мертва и, умерев, она дала мне свободу.
— Называй меня Майенн.
— Я называю тебя твоим, а не чужим именем. Бездушная, механическая машина, которая вдруг странным образом столкнулась с малой группкой людей: их сложными судьбами, желаниями, слабостями и страстями. Неужели ты до сих пор не осознал, насколько парадоксальна, нежизненна эта ситуация? Ты, мощнейшее электронное создание, просишь меня — смертного, слабого человека — о любви? Неужели ты напрочь забыл о своей логике? О гордости?
Она молчала довольно долго, потом печально посмотрела на него:
— О гордости?
— Ведь я — мужчина; неужели ты полагаешь, что я счел бы возможным молить о взаимной любви, скажем, муравья? Я мог бы кормить его, играть с ним, ласкать, приставать к нему. Я мог бы причинить ему боль, даже убить его; но все, что бы я ни сделал с ним, не могло бы мне помочь в одном: он не мог бы дать мне любви. Даже если бы я вдруг смог стать похожим на него. В этом есть еще одна сторона: ни один экспериментатор, ставящий подобный опыт, не имеет права дать вовлечь себя в этот опыт методом полного перевоплощения. Это не даст реальных, полных результатов.
Она помолчала, потом тихо и печально сказала:
— Ты говорил о здравомыслии, Эрл, а отнюдь не о гордости. Кто ты есть, чтобы пытаться понять всю глубину моих причин? И как ты можешь во всей полноте почувствовать, в чем именно я нуждаюсь?
Узник, одинокий заключенный, раб протоплазмы, взывающий в космическую пустоту о горячей любви. Этот одинокий пленник настолько могуществен, что способен превращать друзей — во врагов, людей — в скорпионов и пауков, делая вид, что стал их другом, а реально — управляя всеми их поступками, словно марионетками. Но любовь слишком далека от этого; она совсем не похожа на притворство, силу, могущество…
Сумасшествие, в который раз подумал он. Слабоумие, отклонение от нормы, слепота, которая может обратить все живое в мизерное, ничтожное существо, которое можно просто стереть с земли, словно по мановению волшебной палочки, по минутной прихоти создателя.
Он медленно произнес:
— Ты предпочел появиться в обличии женщины, Тормайл, поэтому позволь мне обращаться к тебе именно исходя из этого. Майенн — мертва, поэтому у тебя нет причин ревновать меня. Что остается? Я вижу в тебе слабое, плачущее, постоянно молящее о любви создание. У самой дешевой проститутки в самом низкосортном доме терпимости я видел больше гордости, чем у тебя. Ты слышал, как Мари называла женщин, которые сами платят за любовь?
Эрл увидел, как передернулось от боли лицо Лолис, как вдруг потемнели страдающие глаза; он знал, какую рану нанес ей, какую боль причинил.
— Остановись, Эрл, я молю тебя.
Он рассмеялся, стараясь придать своему смеху и голосу как можно больше презрения, сарказма, мужского превосходства:
— Неужели правда так болезненна, Тормайл? Я полагал, что ты именно этого добивался: голой, холодной правдивости. Но, похоже, ты уже не в силах вынести подобное. Ты был в одиночестве слишком долго. Предоставленный сам себе, ты стал больным, душевнобольным. Я угадал?
Дюмарест услышал тяжкий, прерывистый вздох, полный муки и страдания; несколько листков, шурша, упали на землю с ближайшего дерева, словно ветер, потерявший вдруг силу, не смог продолжить начатое дело.
Лолис прошептала тихо:
— Я могла бы уничтожить тебя, Эрл, за твои жестокие слова, но я только прошу тебя: перестань говорить так…
— Да, ты легко можешь убить меня, но что ты докажешь этим? Что ты сильнее меня? Мы оба и так прекрасно знаем об этом. Что ты умней? Но я так не думаю. Если ты убьешь меня, то ты докажешь только одно: что ты проиграл. Что ты просто бессилен понять обычное чувство, знакомое всем живым людям, что твой эксперимент потерпел неудачу, и что люди, погибшие в нем, умерли зря. — Дюмарест чувствовал, как изнутри поднимается ненависть, злоба, ярость. — Мари, братья. Лолис и бедный Горлик! Майенн!
— Ты ненавидишь меня, — она произнесла это, словно удивившись, — ты действительно испытываешь ко мне только чувство сильнейшей ненависти.
Эрл взглянул на свои руки: они были судорожно сжаты в кулаки, костяшки пальцев побелели от напряжения. Он вымолвил тихо и яростно:
— Я ненавижу тебя за то, что ты сделал со всеми нами. Если бы ты был живым человеком, я бы просто убил тебя.
— Как ты убил Харга?
— Нет. Он страдал и мучился. Тогда все было иначе. Но тебя я убью не так. Я сделаю это твоими собственными руками. Ты уже слишком глубоко отравлен различными чувствами, эмоциями, которые точат, гложут, разрушают твой мозг. Это — реальный факт, так что же остается? Бесконечное сожаление, муки, тоска о том, чего ты никогда не сможешь иметь. Вечный поиск недостижимого, неизвестного. Мне даже в чем-то жаль тебя, поверь.
— Жаль?
— Это человеческое чувство, которое ты еще не выяснял в процессе опытов. Милосердие, внимание, доброта к слабым и беззащитным. Когда-нибудь, возможно, тебе тоже все это потребуется.
Она стояла неподвижно, красивая неповторимой красотой Лолис, но неуловимо повторяя всю глубину и своеобразие облика Майенн; свет небосвода превратил ее волосы в пылающий огненный костер. Потом вдруг эта красота поблекла, словно съежилась…
— Жалость… — тихо, словно плача сказала она, — это действительно ужасно, что ты жалеешь меня.
Он напрягся, ожидая последующего.
— Жалость! — снова, словно пытаясь справиться с внутренней болью, произнесла она, повторяя, — жалость!
Потом она мгновенно исчезла; вместе с ней провалились в небытие деревья, цветы, скалы. Эрл почувствовал, что почва стала неустойчивой, земля словно дрожала под его ногами, сдвигая почву, камешки, песок. Небо потемнело, словно вдруг опустилась ночь, воздух легкой струйкой стал просачиваться куда-то во внешнее пространство, в космос.
Дюмарест почувствовал, как неведомая мощная сила подняла его, оторвав от земли, и выбросила в космос, который засасывал все с планеты Тормайла, как мощный насос, как черная дыра…
Он смутно вспомнил сильную давящую струю воздуха, поднявшую его с планеты Тормайла вместе с водопадом камней, песка и пыли. Тормайл все-таки освободил его, доставив на эту планету, похоже, обитаемую. И ему это стоило не большего усилия, чем сдвинуть с места и перебросить на другое какую-нибудь ничтожную букашку, муравья. Что это было? Жалость? Милосердие? Кто мог теперь объяснить все происшедшее? Хотя, не задумываясь о причинах, можно было признать реальный факт: планетарный мозг спас ему жизнь.
Эрл приподнялся, борясь с приступом слабости. Одна сторона его головы была залита кровью. Он почувствовал вкус крови и на губах, на подбородке; крупными каплями она сочилась на грудь и шею, за ворот рубахи. Дюмарест понял, что причиной всему — капилляры, лопнувшие от резкого перепада давления при перелете. Он внимательно огляделся вокруг. Во все стороны от того места, где он лежал на островке зелени, тянулась бесконечная пустыня: море мягкого, бархатного, золотистого песка. Дюмарест не знал точно, что за время дня было: вечер или раннее утро. Если это утро, то днем, в пустыне, он может погибнуть от жары, голода и жажды; если вечер — то ему грозит холод. Нигде рядом в пределах видимости он не заметил и признака жилья.
Мелкая женская месть, усмехнулся Эрл. Ведь Тормайл мог перенести его в какой-нибудь крупный город или на планету, богатую растительностью и живностью. Но, по крайней мере, спасибо ему и за то, что оставил его в живых.
Смочив палец, Эрл попытался определить направление ветра. Был полный штиль. Значит, он мог идти в любом направлении. Поднявшись с трудом, Дюмарест повернулся спиной к солнцу и направился по сыпучему песку пустыни.
Примерно через час он вышел на узкую дорогу, серебристой змейкой извивающуюся по песку. Он остановился, снова раздумывая, в какую сторону ему следует двигаться дальше. Пока он раздумывал, его чуткий слух уловил слабое урчание далекого мотора, доносившееся слева. Слабый, словно шмель сначала, гул перерос в громкий рокот, и Эрл отчетливо увидел маленький автомобиль, снабженный крыльями и очень шумным мотором. В кабине сидел водитель, который снизил скорость и остановил машину, поравнявшись с Эрлом.
— Вы попали в беду, мистер?
Эрл лишь кивнул, чувствуя, что говорить при воспаленном горле ему еще трудно. Он знаком показал на свое горло, вопросительно глядя на водителя. Тот понял и спросил:
— Дать вам воды? — уловив кивок, он достал большую флягу. Дюмарест отпил из нее несколько больших глотков, ощущая вкус колодезной прохлады в горле, на губах, в груди. Потом умыл лицо, чувствуя, что силы возвращаются к нему.
— Вы похожи на выходца с того света! — водитель сочувственно качал головой. — Сбились с пути?
— Можно сказать и так.
— Вас подвезти?
Дюмарест кивнул и сел в машину. Жесткое деревянное сиденье с тонким наброшенным одеялом показалось ему мягче самого роскошного персидского ковра. Откинувшись на спинку, Дюмарест расслабился, глядя в небо; оно постепенно темнело, на нем проступали вечерние точки звезд.
— Никак не возьму в толк, как вы могли оказаться в том месте, — сказал водитель, — здесь нет поблизости ни одного поселения. На много миль вокруг. Если бы я не проезжал мимо, вы могли бы запросто погибнуть в песках. Это плохое, гиблое место. Особенно по ночам. Я могу подбросить вас до города.
— Он большой?
— Достаточно. Не настолько, чтобы там могли садиться межзвездные корабли. Такой центр — южнее. — Он вопросительно смотрел на Эрла. — Так что же все-таки с вами произошло? Вас ограбили и бросили?
— Да, — подтвердил Эрл.
— Хорошенькое дельце, — мужчина казался расстроенным, — эти подонки считают особым подвигом ограбить, избить человека и бросить его неизвестно где. Вы, наверно, сунулись туда, куда не следовало?
— Да. Кое с кем поссорился.
— С женщиной?
Больше, чем с женщиной, подумал горько Дюмарест, но объяснять он не собирался. Он прикрыл глаза, чувствуя наваливающуюся усталость, расслабленность, организм реагировал на полосу сверхнапряжения, оставшуюся позади. Эрл радовался, что ему удалось исчезнуть из поля зрения Кибклана, который должен будет теперь искать его, как песчинку, по всему пространству бесконечных Галактик.
— Вы говорите, женщина, мистер? — шоферу хотелось поговорить, — она вас подставила?
Дюмарест постарался собраться с мыслями, стараясь быть осторожным: значения слов водителя были не совсем понятны:
— Не совсем так. Я поспорил с одним человеком… У вас причаливает много кораблей?
— Так вы поспорили! — водитель сплюнул сквозь зубы. — Будь прокляты эти денежные пари и сделки! Вам следовало быть поосторожней, мистер. В следующий раз вам может не посчастливиться.
— Надеюсь, что следующего раза не будет, — улыбнулся Эрл. — Так что вы скажете о кораблях? Их много здесь бывает?
— Вполне достаточно. А у вас есть деньги?
— Я могу их заработать.
Он будет работать много, чтобы достать денег на очередной Дальний перелет, и корабли снова будут нести его в космические дали, из одной Галактики в другую; туда, где он обязательно найдет свою планету, которая зовется — Земля…
Но откуда он узнал о секрете Эрла? От кого? От Чома? Дюмарест посмотрел на антрепренера; тот стоял, слегка открыв рот, его лицо выражало полное недоумение и непонимание сути происходящего. Карн? Но он бредил только своим кораблем. Дарока? Он стоял молча, ссутулившись, задумчиво теребя свое кольцо. От него самого? Но если Тормайл сумел прочесть все, что хранил его мозг, то зачем ему было заставлять его раскрывать свои знания перед другими?
Может, у Тормайла было иное намерение? Наглядно показать ему, кто был реальным властителем, управляющим ситуацией? А может, это чисто женская прихоть, дань его обличью?
— Нет, — твердо сказал Эрл, глядя в глаза Лолис-Тормайла, — я уже предупредил тебя, Тормайл. Если ты посмеешь воспользоваться телом Майенн, я просто убью тебя. Ты все понял?
— Гораздо больше, чем ты предполагаешь, Эрл, — легко согласилась она, — ты любишь Майенн, а я просто стану ею. Когда это произойдет, ты будешь любить меня. И ты не сможешь убить существо, которое любишь. Понимаешь, милый? Ведь это все очень просто!
Простая, бесхитростная логика ребенка, но человеческие отношения слишком редко подчиняются твердым логическим законам.
— Я бы убил ее, — твердо повторил он, — для ее же блага, если не во имя большего. А ты глубоко ошибаешься в своей уверенности о моей любви к тебе. Никогда не будет так, как ты предполагаешь, потому что я постоянно буду помнить, что ты — захватчик, присвоивший себе то, что принадлежало другому. А если ты успел хоть что-нибудь понять о любви, то ты должен знать, что это нечто большее, нежели просто желание физического обладания телом. Кроме тела есть сердце, ум, душа, тепло и сложная суть конкретного человека, которые не поддаются никакому анализу или химическому повторению. У нее есть многое, а тебе этого не сдублировать никогда. Как я уже много раз повторял тебе, что она — живая женщина, а ты — лишь красивое куклообразное подобие.
Она вдруг пронзительно посмотрела на него и спросила холодно:
— Так тебе не нравится подобие, притворство?
— Нет.
— Тогда ты просто глупец! — ее голос стал ядовитым, нежность исчезла из него, как дым; она стала женщиной, оскорбленной в своих самых лучших, сокровенных чувствах, — взгляни повнимательней, и ты поймешь, что твои друзья — далеко не такие, как пытаются это представить!
Дюмарест посмотрел на своих спутников и вдруг почувствовал, что видит их словно насквозь, как прозрачные миражи. Карн выглядел металлическим, кристаллообразным, словно сложный механизм, работающий по жесткой запрограммированной задаче: водить корабли от планеты к планете. Чом казался мягкой, аморфной склизкой массой, неприкрыто алчным, жадным чревоугодником с тысячей липких щупальцев. Остальные?
Эрл перевел взгляд на Майенн и Дароку. Но не увидел ничего, кроме ненавистного алого цвета, темных колеблющихся полос, блестящих черепов и горящую на этом фоне золотую огромную печать Кибклана…
Дарока поднял руку, коснулся щеки; его кольцо сверкнуло металлическим блеском:
— Ты все узнал, — медленно произнес он, глядя на Эрла, — я понял это по твоим глазам.
— Ты и Майенн, — отчетливо произнес Эрл, — вы — агенты Кибклана…
— На каждом межзвездном корабле в этой части Галактики есть агенты Кибклана. Твой путь был предположительно определен методом экстраполяций, и мы ждали тебя здесь очень давно. И, согласись, мы работали очень тонко, мастерски.
— Вы работали слишком натурально, — горько сказал Эрл, глядя на Майенн.
— Это был специально разработанный вариант, который должен был неизбежно сработать. Я знал, что ты будешь очень осторожным и постоянно на страже, но даже тебе, Эрл, не пришло в голову подозревать талантливую Дженку и путешествующего интеллектуала. — Дарока покачал головой, словно вспомнив что-то. — Горлик был глупцом, который старался жить, как машина; мне было несложно подложить оттиск печати Кибклана в его бумаги. Я не хочу умалять твоих способностей, Эрл, но подкармливая тебя информацией о Земле, услаждая твой слух пением Дженки, душу — ее любовью, и занимая твой осторожный ум подозрениями о причастности Горлика, я просто не мог не обыграть тебя. Согласись, у тебя не оставалось ни единого шанса. На Селегале тебя должны были схватить; я дал туда радиограмму, и тебя там ждали охранники и специальный корабль, который должен был доставить тебя в такое место, откуда ты уже никогда не смог бы исчезнуть. Метод, который просто не мог не сработать, — снова медленно повторил Дарока, — но вмешалась неучтенная случайность в виде вырвавшегося хищника, поломки генератора. К моему сожалению…
Удача, вдруг подумалось Дюмаресту. Она не раз спасала его и прежде. Удача, быстрая реакция и умение рассуждать. И еще внутренние ощущения, чувство опасности. Это был тот фактор, учесть который в своих предположениях и предсказаниях был не в состоянии даже могущественный Кибклан.
Но сколько еще лет ему будет продолжать везти подобным образом?
Майенн вдруг шевельнулась и посмотрела на него:
— Эрл, ты должен верить мне. Сначала это была просто работа, не больше. То, что я была должна выполнить за плату. Но позже, когда я узнала тебя ближе, все изменилось. Ты должен верить мне, Эрл.
— Сейчас это уже не важно.
— Нет, это очень важно, — настаивала она, волнуясь, — ты прекрасно все понимаешь. Я полюбила тебя. Сильно, по-настоящему. Я радовалась, когда наш корабль потерпел аварию, потому что теперь не было необходимости лгать тебе, предавать тебя. Мне было бы легко умирать вместе с тобой.
— Чисто женская логика, — усмехнулся Дарока, — впрочем, все женщины — очень недалекие создания. — Он посмотрел в ту сторону, где стоял Тормайл: слушая, наблюдая, с глубоким любопытством в глазах.
— Ты заключил сделку с Тормайлом, — сказал Эрл, — ведь именно ты рассказал ему о волшебном эффекте дубль-близнецов.
— Да.
— А что вы предполагаете сделать с Чомом и Карном? Убить их?
— В этом нет необходимости. — Дарока широко улыбнулся, как человек, полностью владеющий ситуацией. — Последние минуты они находились в анабиозе и не слышали ничего из нашего разговора. Планетарный мозг сработал очень деятельно и продуктивно с того самого мгновения, когда я рассказал ему о возможностях применения хранимого тобою секрета копирования. Когда я заметил его намерение принять женский облик, я сразу понял, какую выгоду смогу извлечь из складывающейся ситуации. Предположение-расчет, хотя я не кибер. Но какое-то мастерство и умение в этой области математики и логики у меня есть. Ты же знаешь, Эрл, как легко иногда бывает играть на людских слабостях. И, как оказалось, даже мощнейший планетарный мозг способен опуститься до уровня среднего человека. Хотя, теперь это уже неважно. Сейчас самое важное — факт, что я владею секретом правильного сочетания пятнадцати молекулярных узлов, дающим эффект дубль-близнецов. У меня отточенная мгновенная зрительная память. Одного взгляда на панель с набранным тобою верным сочетанием было достаточно. Когда я отдам этот секрет Кибклану, я получу свое вознаграждение. Конечно, это будут деньги. Но важнее не они; у меня будет новое, молодое тело, в котором я смогу заново начать жить и радоваться всем глубинам и полноте ощущений, которое оно дает молодым.
Кибклан знал, что поставить на карту в случае выигрыша. Ни один пожилой человек, ни одна женщина не в силах устоять перед соблазном вновь стать моложе, привлекательнее, сильнее.
Дарока приподнял руку со сверкающим кольцом:
— Эрл, только не старайся предпринять что-нибудь отчаянное, — предупредил он спокойно, — у меня есть оружие, которым предусмотрительно снабдил меня Кибклан, и я могу убить тебя при малейшей необходимости. А теперь, Тормайл, с твоего разрешения, я постараюсь удалиться.
— Подожди, — резко произнес Эрл.
— Почему, милый? — голос Лолис вновь обрел свою мягкость и нежность, — ведь они уже не нужны нам. А ты учил меня, что данное слово надо всегда выполнять.
— Корабль полностью отремонтирован, — сказал Дарока спокойно, — взамен на секрет, который даст тебе все, что ты пожелаешь. По-моему, это честная сделка. — Обернувшись к Майенн, он улыбнулся и произнес: — Я должен выразить вам свою благодарность, дорогая. Наше содружество оказалось очень плодотворным. Желаю удачи в вашем будущем.
Он поднял руку, прощаясь. Дюмарест резко сдвинулся с места. Выхватив свой нож из-за голенища, он приготовился к броску. Он мельком заметил страх и неуверенность во взгляде Дароки, который только теперь полностью осознал, что получив секрет обманным, жестоким путем, он приобрел в лице Эрла смертельного врага, который не отпустит его без расплаты.
Кольцо на пальце Дароки сверкнуло, изрыгая сноп огня, пронзивший воздух.
Чуть позже блеснул нож и, вращаясь, достиг цели: Дарока стал медленно оседать, истекая кровью. Рукоять ножа торчала из его глаза, его мозг уже умер, хотя тело еще продолжало конвульсивно содрогаться.
— Майенн!
Она не была ранена. Выстрел Дароки прошел чуть сбоку от нее, она стояла, выпрямившись, с бледным лицом, руками, прижатыми к груди, словно моля о помощи и прощении одновременно. Потом ее пальцы вдруг ожили, конвульсивно нащупали гемму, блестящую золотом на груди, и прежде, чем Эрл осознал, что случилось, и бросился к ней, она мягко коснулась своих губ…
— Прощай, Эрл, — прошептала она, и слабая улыбка тронула ее губы, — наверное, это лучший выход для меня. Но я любила тебя. Я любила тебя так сильно, так нежно, так искренне, мой любимый…
Яд, который носили почти все Дженки. Быстро, аккуратно и безболезненно. Она сделала это легко и просто…
Эрл осторожно опустил хрупкое тело на землю. На мягкую траву под тенистой листвой деревьев…
* * *
Он шел сквозь заросли цветущих деревьев, кустарников, украшенных аппетитными и сочными плодами, по мягкой изумрудной траве. Яркие экзотические растения мелькали мимо, как в калейдоскопе. Страна детских фантазий, воплощение мечты поэта, редкий оазис в безбрежном холоде космоса…Корабль улетел, унеся Карна и Чома в столь знакомый и привычный им мир. Тела мертвых — исчезли, и Дюмарест остался в одиночестве. Хотя рядом с ним неотступно присутствовала тень и воплощение: Тормайл. Ее шаги по траве были бесшумными, а когда он прикрыл глаза, она не исчезала. Он ощущал всю полноту одиночества, отсутствие тепла, чуткости, запахов — того, что дает присутствие живых людей. Она же, скорее, была похожа на местные растения, цветы, — что-то бесплотное, не существовавшее в действительности.
Она вдруг произнесла тихо:
— Эрл, я не совсем поняла: почему женщина поступила таким образом?
Он ответил горько, не раздумывая:
— Майенн была живой, настоящей женщиной. Она решила убить себя, умерла. Говоря понятным тебе языком, она не выполнила своих функций.
— Но зачем и почему она поступила так? Ее действие не имело причины и необходимости. Разрушать себя — алогично.
— Люди почти всегда поступают алогично, как тебе должно было стать известно, Тормайл. Майенн ушла из жизни, потому что прекрасно поняла твои намерения и не пожелала стать «матрицей» своего собственного дубль-двойника.
Хотя, может, тут сыграло свою роль и чувство вины, стыда, предположил он, она не хотела опуститься в его глазах, не могла вынести его молчаливые упреки и сомнения. Она умерла, чтобы дать ему свободу выбора, не висеть грузом, осложняющим принятие решений, выбор достойных поступков.
Дюмарест медленно подошел к кусту роз, усыпанному распускающимися бутонами, ощутил их дурманящий аромат, вспомнил Майенн такой, какую он любил: нежную, чуткую, отдающую и живую. Потом глухо вымолвил:
— И потому, что она была очень гордой.
— Гордой?
— Это еще одна человеческая черта характера, которую тебе не дано понять. В каждом человеке — мужчине или женщине — есть нижняя точка отсчета, за которую они стараются никогда не переступать, чтобы не терять уважение к себе, к своему «я». Эта черта — для каждого своя, но она присутствует незримо, предупреждая и крича «стоп!», если человек зарывается, перебирает, забывается. И если человек преступает свою отмеренную черту, он теряет самоуважение, понимая, что с этого момента перестает быть человеком, которым был рожден. — Дюмарест помолчал и спросил. — Как ты намерен поступить со мной, Тормайл?
— Ты знаешь все мои желания, Эрл. Тебе ни к чему спрашивать.
— Но я отнюдь не игрушка, Тормайл.
— Зови меня Майенн. Я стану твоей Майенн, ты полюбишь меня.
— Нет, — ответил он резко, — неужели ты не чувствуешь, что эксперимент окончен? Ты узнал все, что намеревался, а теперь — хватит играть. Будь логичным, Тормайл. Здесь нет никого, кроме меня, кого бы ты сумел использовать в своей темной игре. Женщина, которую я любил — мертва и, умерев, она дала мне свободу.
— Называй меня Майенн.
— Я называю тебя твоим, а не чужим именем. Бездушная, механическая машина, которая вдруг странным образом столкнулась с малой группкой людей: их сложными судьбами, желаниями, слабостями и страстями. Неужели ты до сих пор не осознал, насколько парадоксальна, нежизненна эта ситуация? Ты, мощнейшее электронное создание, просишь меня — смертного, слабого человека — о любви? Неужели ты напрочь забыл о своей логике? О гордости?
Она молчала довольно долго, потом печально посмотрела на него:
— О гордости?
— Ведь я — мужчина; неужели ты полагаешь, что я счел бы возможным молить о взаимной любви, скажем, муравья? Я мог бы кормить его, играть с ним, ласкать, приставать к нему. Я мог бы причинить ему боль, даже убить его; но все, что бы я ни сделал с ним, не могло бы мне помочь в одном: он не мог бы дать мне любви. Даже если бы я вдруг смог стать похожим на него. В этом есть еще одна сторона: ни один экспериментатор, ставящий подобный опыт, не имеет права дать вовлечь себя в этот опыт методом полного перевоплощения. Это не даст реальных, полных результатов.
Она помолчала, потом тихо и печально сказала:
— Ты говорил о здравомыслии, Эрл, а отнюдь не о гордости. Кто ты есть, чтобы пытаться понять всю глубину моих причин? И как ты можешь во всей полноте почувствовать, в чем именно я нуждаюсь?
Узник, одинокий заключенный, раб протоплазмы, взывающий в космическую пустоту о горячей любви. Этот одинокий пленник настолько могуществен, что способен превращать друзей — во врагов, людей — в скорпионов и пауков, делая вид, что стал их другом, а реально — управляя всеми их поступками, словно марионетками. Но любовь слишком далека от этого; она совсем не похожа на притворство, силу, могущество…
Сумасшествие, в который раз подумал он. Слабоумие, отклонение от нормы, слепота, которая может обратить все живое в мизерное, ничтожное существо, которое можно просто стереть с земли, словно по мановению волшебной палочки, по минутной прихоти создателя.
Он медленно произнес:
— Ты предпочел появиться в обличии женщины, Тормайл, поэтому позволь мне обращаться к тебе именно исходя из этого. Майенн — мертва, поэтому у тебя нет причин ревновать меня. Что остается? Я вижу в тебе слабое, плачущее, постоянно молящее о любви создание. У самой дешевой проститутки в самом низкосортном доме терпимости я видел больше гордости, чем у тебя. Ты слышал, как Мари называла женщин, которые сами платят за любовь?
Эрл увидел, как передернулось от боли лицо Лолис, как вдруг потемнели страдающие глаза; он знал, какую рану нанес ей, какую боль причинил.
— Остановись, Эрл, я молю тебя.
Он рассмеялся, стараясь придать своему смеху и голосу как можно больше презрения, сарказма, мужского превосходства:
— Неужели правда так болезненна, Тормайл? Я полагал, что ты именно этого добивался: голой, холодной правдивости. Но, похоже, ты уже не в силах вынести подобное. Ты был в одиночестве слишком долго. Предоставленный сам себе, ты стал больным, душевнобольным. Я угадал?
Дюмарест услышал тяжкий, прерывистый вздох, полный муки и страдания; несколько листков, шурша, упали на землю с ближайшего дерева, словно ветер, потерявший вдруг силу, не смог продолжить начатое дело.
Лолис прошептала тихо:
— Я могла бы уничтожить тебя, Эрл, за твои жестокие слова, но я только прошу тебя: перестань говорить так…
— Да, ты легко можешь убить меня, но что ты докажешь этим? Что ты сильнее меня? Мы оба и так прекрасно знаем об этом. Что ты умней? Но я так не думаю. Если ты убьешь меня, то ты докажешь только одно: что ты проиграл. Что ты просто бессилен понять обычное чувство, знакомое всем живым людям, что твой эксперимент потерпел неудачу, и что люди, погибшие в нем, умерли зря. — Дюмарест чувствовал, как изнутри поднимается ненависть, злоба, ярость. — Мари, братья. Лолис и бедный Горлик! Майенн!
— Ты ненавидишь меня, — она произнесла это, словно удивившись, — ты действительно испытываешь ко мне только чувство сильнейшей ненависти.
Эрл взглянул на свои руки: они были судорожно сжаты в кулаки, костяшки пальцев побелели от напряжения. Он вымолвил тихо и яростно:
— Я ненавижу тебя за то, что ты сделал со всеми нами. Если бы ты был живым человеком, я бы просто убил тебя.
— Как ты убил Харга?
— Нет. Он страдал и мучился. Тогда все было иначе. Но тебя я убью не так. Я сделаю это твоими собственными руками. Ты уже слишком глубоко отравлен различными чувствами, эмоциями, которые точат, гложут, разрушают твой мозг. Это — реальный факт, так что же остается? Бесконечное сожаление, муки, тоска о том, чего ты никогда не сможешь иметь. Вечный поиск недостижимого, неизвестного. Мне даже в чем-то жаль тебя, поверь.
— Жаль?
— Это человеческое чувство, которое ты еще не выяснял в процессе опытов. Милосердие, внимание, доброта к слабым и беззащитным. Когда-нибудь, возможно, тебе тоже все это потребуется.
Она стояла неподвижно, красивая неповторимой красотой Лолис, но неуловимо повторяя всю глубину и своеобразие облика Майенн; свет небосвода превратил ее волосы в пылающий огненный костер. Потом вдруг эта красота поблекла, словно съежилась…
— Жалость… — тихо, словно плача сказала она, — это действительно ужасно, что ты жалеешь меня.
Он напрягся, ожидая последующего.
— Жалость! — снова, словно пытаясь справиться с внутренней болью, произнесла она, повторяя, — жалость!
Потом она мгновенно исчезла; вместе с ней провалились в небытие деревья, цветы, скалы. Эрл почувствовал, что почва стала неустойчивой, земля словно дрожала под его ногами, сдвигая почву, камешки, песок. Небо потемнело, словно вдруг опустилась ночь, воздух легкой струйкой стал просачиваться куда-то во внешнее пространство, в космос.
Дюмарест почувствовал, как неведомая мощная сила подняла его, оторвав от земли, и выбросила в космос, который засасывал все с планеты Тормайла, как мощный насос, как черная дыра…
* * *
Над горизонтом низко висело вечернее солнце, его лучи яркими пятнами падали на землю сквозь густую листву деревьев. Дюмарест пристально всматривался во все оттенки такой живой природы, не веря еще полностью, что это явь, а не сон. Он лежал на земле, чувствуя легкое головокружение, боль в горле, груди и в каждой клеточке измученного тела.Он смутно вспомнил сильную давящую струю воздуха, поднявшую его с планеты Тормайла вместе с водопадом камней, песка и пыли. Тормайл все-таки освободил его, доставив на эту планету, похоже, обитаемую. И ему это стоило не большего усилия, чем сдвинуть с места и перебросить на другое какую-нибудь ничтожную букашку, муравья. Что это было? Жалость? Милосердие? Кто мог теперь объяснить все происшедшее? Хотя, не задумываясь о причинах, можно было признать реальный факт: планетарный мозг спас ему жизнь.
Эрл приподнялся, борясь с приступом слабости. Одна сторона его головы была залита кровью. Он почувствовал вкус крови и на губах, на подбородке; крупными каплями она сочилась на грудь и шею, за ворот рубахи. Дюмарест понял, что причиной всему — капилляры, лопнувшие от резкого перепада давления при перелете. Он внимательно огляделся вокруг. Во все стороны от того места, где он лежал на островке зелени, тянулась бесконечная пустыня: море мягкого, бархатного, золотистого песка. Дюмарест не знал точно, что за время дня было: вечер или раннее утро. Если это утро, то днем, в пустыне, он может погибнуть от жары, голода и жажды; если вечер — то ему грозит холод. Нигде рядом в пределах видимости он не заметил и признака жилья.
Мелкая женская месть, усмехнулся Эрл. Ведь Тормайл мог перенести его в какой-нибудь крупный город или на планету, богатую растительностью и живностью. Но, по крайней мере, спасибо ему и за то, что оставил его в живых.
Смочив палец, Эрл попытался определить направление ветра. Был полный штиль. Значит, он мог идти в любом направлении. Поднявшись с трудом, Дюмарест повернулся спиной к солнцу и направился по сыпучему песку пустыни.
Примерно через час он вышел на узкую дорогу, серебристой змейкой извивающуюся по песку. Он остановился, снова раздумывая, в какую сторону ему следует двигаться дальше. Пока он раздумывал, его чуткий слух уловил слабое урчание далекого мотора, доносившееся слева. Слабый, словно шмель сначала, гул перерос в громкий рокот, и Эрл отчетливо увидел маленький автомобиль, снабженный крыльями и очень шумным мотором. В кабине сидел водитель, который снизил скорость и остановил машину, поравнявшись с Эрлом.
— Вы попали в беду, мистер?
Эрл лишь кивнул, чувствуя, что говорить при воспаленном горле ему еще трудно. Он знаком показал на свое горло, вопросительно глядя на водителя. Тот понял и спросил:
— Дать вам воды? — уловив кивок, он достал большую флягу. Дюмарест отпил из нее несколько больших глотков, ощущая вкус колодезной прохлады в горле, на губах, в груди. Потом умыл лицо, чувствуя, что силы возвращаются к нему.
— Вы похожи на выходца с того света! — водитель сочувственно качал головой. — Сбились с пути?
— Можно сказать и так.
— Вас подвезти?
Дюмарест кивнул и сел в машину. Жесткое деревянное сиденье с тонким наброшенным одеялом показалось ему мягче самого роскошного персидского ковра. Откинувшись на спинку, Дюмарест расслабился, глядя в небо; оно постепенно темнело, на нем проступали вечерние точки звезд.
— Никак не возьму в толк, как вы могли оказаться в том месте, — сказал водитель, — здесь нет поблизости ни одного поселения. На много миль вокруг. Если бы я не проезжал мимо, вы могли бы запросто погибнуть в песках. Это плохое, гиблое место. Особенно по ночам. Я могу подбросить вас до города.
— Он большой?
— Достаточно. Не настолько, чтобы там могли садиться межзвездные корабли. Такой центр — южнее. — Он вопросительно смотрел на Эрла. — Так что же все-таки с вами произошло? Вас ограбили и бросили?
— Да, — подтвердил Эрл.
— Хорошенькое дельце, — мужчина казался расстроенным, — эти подонки считают особым подвигом ограбить, избить человека и бросить его неизвестно где. Вы, наверно, сунулись туда, куда не следовало?
— Да. Кое с кем поссорился.
— С женщиной?
Больше, чем с женщиной, подумал горько Дюмарест, но объяснять он не собирался. Он прикрыл глаза, чувствуя наваливающуюся усталость, расслабленность, организм реагировал на полосу сверхнапряжения, оставшуюся позади. Эрл радовался, что ему удалось исчезнуть из поля зрения Кибклана, который должен будет теперь искать его, как песчинку, по всему пространству бесконечных Галактик.
— Вы говорите, женщина, мистер? — шоферу хотелось поговорить, — она вас подставила?
Дюмарест постарался собраться с мыслями, стараясь быть осторожным: значения слов водителя были не совсем понятны:
— Не совсем так. Я поспорил с одним человеком… У вас причаливает много кораблей?
— Так вы поспорили! — водитель сплюнул сквозь зубы. — Будь прокляты эти денежные пари и сделки! Вам следовало быть поосторожней, мистер. В следующий раз вам может не посчастливиться.
— Надеюсь, что следующего раза не будет, — улыбнулся Эрл. — Так что вы скажете о кораблях? Их много здесь бывает?
— Вполне достаточно. А у вас есть деньги?
— Я могу их заработать.
Он будет работать много, чтобы достать денег на очередной Дальний перелет, и корабли снова будут нести его в космические дали, из одной Галактики в другую; туда, где он обязательно найдет свою планету, которая зовется — Земля…