Но присутствие капитана было просто необходимо здесь, в рубке, у контрольных навигационных приборов, и Селим отказывался покидать свой пост и команду в такой момент. Он тихо произнес, обращаясь к Эрлу:
— Доложите о состоянии генератора.
— Карн делает все возможное. Сейчас он с братьями Кволиш ищет способ замены разрушенных кристаллов.
— Карн — очень хороший человек, — сказал Селим, — он не такой талантливый инженер, каким был Грог, но он сделает все, что будет в его силах.
— Я знаю, — сказал Эрл.
— Хороший человек, — повторил Селим. Он замолчал, переживая и вспоминая допущенные ошибки и промахи. Он был просто обязан убить хищника, а не пытаться поймать и вернуть в клетку. Ему не следовало привлекать так много членов команды к этой операции. Он должен был вовремя успеть отскочить от двери трюма, захлопнуть ее, не дать животному выбраться наружу. Но он оказался жадным, слишком жадным; а теперь он умирал, а с ним умирал и его корабль. Скоро умрут и все остальные. По его вине…
Дюмарест тихо позвал:
— Майенн?
— Да, Эрл? — она подошла к нему, — мне надо сделать что-нибудь?
— Оставайся с ним все время, — он кивнул в сторону Селима, сидевшего перед приборами и экранами, — постарайся уговорить его поесть, старайся продлить его жизнь как можно дольше. Нам всем нужны его знания, его опыт. Если Карну все-таки удастся восстановить машину, то без Селима мы не сможем сделать ничего: он единственный навигатор среди нас.
— Я все поняла, Эрл.
— Дарока тоже здесь вполне справляется, но мне кажется, что Селим лучше чувствует себя в твоем присутствии. Может, ты споешь для него, — он помолчал и прибавил, — что-нибудь веселое, отвлекающее его от тяжелых дум. Это поможет ему.
— Мои песни теперь все веселые и полные счастья, мой любимый. — Майенн обвила нежными руками его шею и прижалась к нему ласковым телом. Ее мягкие губы приоткрылись, страсть снова загорелась в ее огромных глазах. — Я люблю тебя, Эрл. Очень люблю. Моя жизнь принадлежит тебе, помни об этом.
Ее любовь, ее жизнь… сколько времени у них осталось на все?
Дюмарест вышел из рубки, осторожно прикрыв за собой дверь. Его лицо было неподвижным и суровым, но услышав голос Майенн, начавший одну из волшебных песен о счастье, он расслабился: капитану это поможет, его воспаленный мозг должен отдыхать и немного радоваться теплу.
Эрл услышал голоса, доносившиеся из салона, и заглянул туда. Чом, Карн, Горлик и Лолис расположились у карточного стола; Вошла Мари, неся питательную еду. Она посмотрела на него внимательно:
— Эрл, поешь. Мне отнести что-нибудь капитану?
— Да. Ему и Майенн. Дарока и остальные уже ели?
— Дарока у себя в каюте: он не хочет ничего. Я покормила братьев и Карна: двойные порции. Им сейчас необходима хорошая еда и энергия, — она протянула ему чашку с супом, — тебе тоже. Ты слишком напряженно работаешь, Эрл. Не откладывай, поешь, как следует.
Ее голос звучал нарочито сухо, она старалась скрыть свою нежность и переживания. Он улыбнулся ей, взял чашку и сел к столу. Лолис взглянула на него, затем вновь обратила свой взор на Горлика. Пусть немного помучится, решила она. Потом все можно наверстать.
— Вы хотите сказать, что можете проделывать это? — спросила она Горлика с нарочитым интересом, — тренировать свой мозг, повышая его способность работать с большей эффективностью и отдачей?
— Конечно. Это одна из задач дисциплин, изучающих мышление, сознание. Людям об этом известно тысячелетиями; специальными упражнениями дыхания и мышц они учились контролировать свои эмоции, чувства, сознание. Ну, например, я могу воткнуть в свое тело металлическую иглу, и не вскрикнуть при этом: я не почувствую боли, на теле не останется шрама. Когда я был еще совсем маленьким, я видел выступление группы актеров; они ходили босыми ногами по осколкам стекол, втыкали в тело иглы, погружали руки в пламя костра. Это зрелище настолько потрясло меня, что мне самому захотелось проделать подобное, изучив их секреты.
— Это были факиры, — вставил Чом, — мне тоже доводилось встречать их.
— Тренировка мозга, приспособление и обучение сознания, — настаивал Горлик. Его голос странно потеплел, стал менее монотонным и бесцветным, чем обычно. — Дисциплины, тренирующие сознание и ощущения, существуют очень давно; мозг — это самое главное в нас, все остальное менее важно. Эмоции отнимают слишком много энергии. Чувствовать боль, гнев — это значит проявлять слабость. Все чувства и эмоции лишь результат обмена веществ, изменения состава крови; держа мозг под контролем, можно предотвратить нежелаемое.
Лолис тихо спросила:
— А любовь?
— Это эмоции, ответственные за продолжение рода себе подобных.
Чом засмеялся и сказал:
— Вам повезло, Горлик, что ваша мать не придерживалась ваших теорий в своей жизни. А, Эрл? — Эрл промолчал.
— Но ведь любовь — это все, — сказала Лолис, — я просто не могу представить, какой бы стала наша жизнь без любви. Тренировать себя, стать бесчувственной машиной… — она вздрогнула, — это просто страшно!
— Но дает сильный эффект, — сказал Горлик, — чувство любви совершенно не нужно с точки зрения размножения, продолжения расы. Искусственное оплодотворение решит эту проблему качественней и эффективней; будущие особи могут быть наделены вполне определенными качествами, талантами, унаследованными из генотипа подобранных им родителей, и будут воспитываться строго в соответствии с теорией логического мышления, ментальных достижений. Подумайте сами, что это может дать. Только наиболее достойные, способные люди будут иметь возможность продолжать себя в следующих поколениях, которые, в свою очередь, окажутся еще талантливее, умней. Менее способные будут просто отстранены от процесса воспроизводства. Правда, на это потребуются тысячелетия.
— Жизнь, построенная на расчете? — Харг фыркнул. — Если следовать вашим словам, все мужчины станут абсолютно одинаковыми.
— Нет. — Горлик замолчал, подыскивая подходящие аргументы. — Вот, к примеру, межзвездный корабль. Люди проектировали его, строили, отправляли в полет. Сейчас нам ясно, что с точки зрения конструкции и выживаемости подобный корабль несовершенен. Со временем конструкция и надежность кораблей, конечно, будут улучшены, и в основе будет лежать необходимость, печальный опыт жертв и неудач. Если это касается кораблей, механизмов, то почему нельзя подобный метод внешнего усовершенствования применять к людям?
— А что же вы скажете о женщинах? — Лолис посмотрела на Эрла. Он продолжал есть, не принимая участия в разговоре. — Эрл, как вам понравится то, что все женщины станут похожими, одинаковыми?
— Во многом это уже так и есть, — вставил Чом, не дав возможности Эрлу ответить, — по крайней мере, в темноте.
Лолис проигнорировала его скользкую шутку:
— Эрл?
Дюмарест посмотрел на Горлика: — Вы слышали что-нибудь о Кибклане?
Мгновение тот колебался, а затем ответил: — Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.
— Кибклан — организация, члены которой имеют как раз те качества мышления, о которых вы только что так восторженно говорили. Она ориентирована на совершенствование мышления, сознания; эмоции для ее членов не имеют ни малейшего смысла. Мне кажется довольно странным, что вам не доводилось слышать о нем.
— Но ведь он имеет дело лишь с мертвыми книгами, — напомнил Чом, — интересно, где бы он мог встретить кибера?
В сотне мест, подумал Эрл. Книги, которыми торгует Горлик, редки и дороги, значит те, кто покупают их, имеют деньги и власть. И, кроме всего, Эрл видел у него в каюте оттиск печати Кибклана.
Эрл спросил, глядя в глаза Горлика:
— Так вам доводилось когда-либо встречать кибера?
Снова минутное молчание, слово он взвешивал последствия своего ответа, затем медленные слова:
— Да, однажды. Он произвел на меня сильное впечатление.
Настолько сильное, что Горлик решил за основные ценности жизни и сознания принять те, что значат все для киберов? Стать похожим на них? Скопировать печать, изображение, которой каждый кибер носил на груди своего алого плаща?
Это было вполне возможно, и осторожный человек не стал бы говорить заведомую ложь в ответ на столь простой вопрос. Но Эрл не был убежден в этом окончательно. Он постарается проверить это позже.
По крайней мере, пока генератор стоит, в этом нет острой необходимости…
Дарока мягко позвал из-за приоткрытой двери своей каюты:
— Эрл! Не торопитесь, пожалуйста.
Казалось, происшедшая трагедия никак не отразилась на его самочувствии и внешнем виде; опрятность одежды, изысканность манер… На лице — ни тени беспокойства или сомнений. Он немного отступил назад, приглашая Эрла войти.
— Немного вина?
— Нет, спасибо.
— Это особое вино, — торжественно произнес Дарока, — и я могу поклясться, что вы никогда не пробовали ничего похожего. — Он извлек из саквояжа бутылку темного эбонитового стекла; на черном фоне поблескивали прозрачные серебристые пузырьки. Дарока поставил на стол два стеклянно-металлических тонких бокала и наполнил их. Эрл посмотрел на вино — создавалось странное ощущение, словно в жидкой смеси висели разноцветные легкие шарики-пузырьки, каждый — разного размера и оттенка.
— Новинка, — с гордостью произнес Дарока, протягивая Эрлу один из бокалов, — секрет виноделов Хаммашенда. Я думаю, что вы будете в восторге.
Дюмарест смотрел на свой бокал. Разноцветные пузырьки не смешивались, сохраняли индивидуальный размер и форму; они искрились на свету, поднимались и опускались за стеклом бокала, словно играли. Эрл пригубил вино, и почувствовал прохладу; еще глоток, потом что-то словно лопнуло на языке — и он явственно ощутил вкус меда.
Глава 6
— Доложите о состоянии генератора.
— Карн делает все возможное. Сейчас он с братьями Кволиш ищет способ замены разрушенных кристаллов.
— Карн — очень хороший человек, — сказал Селим, — он не такой талантливый инженер, каким был Грог, но он сделает все, что будет в его силах.
— Я знаю, — сказал Эрл.
— Хороший человек, — повторил Селим. Он замолчал, переживая и вспоминая допущенные ошибки и промахи. Он был просто обязан убить хищника, а не пытаться поймать и вернуть в клетку. Ему не следовало привлекать так много членов команды к этой операции. Он должен был вовремя успеть отскочить от двери трюма, захлопнуть ее, не дать животному выбраться наружу. Но он оказался жадным, слишком жадным; а теперь он умирал, а с ним умирал и его корабль. Скоро умрут и все остальные. По его вине…
Дюмарест тихо позвал:
— Майенн?
— Да, Эрл? — она подошла к нему, — мне надо сделать что-нибудь?
— Оставайся с ним все время, — он кивнул в сторону Селима, сидевшего перед приборами и экранами, — постарайся уговорить его поесть, старайся продлить его жизнь как можно дольше. Нам всем нужны его знания, его опыт. Если Карну все-таки удастся восстановить машину, то без Селима мы не сможем сделать ничего: он единственный навигатор среди нас.
— Я все поняла, Эрл.
— Дарока тоже здесь вполне справляется, но мне кажется, что Селим лучше чувствует себя в твоем присутствии. Может, ты споешь для него, — он помолчал и прибавил, — что-нибудь веселое, отвлекающее его от тяжелых дум. Это поможет ему.
— Мои песни теперь все веселые и полные счастья, мой любимый. — Майенн обвила нежными руками его шею и прижалась к нему ласковым телом. Ее мягкие губы приоткрылись, страсть снова загорелась в ее огромных глазах. — Я люблю тебя, Эрл. Очень люблю. Моя жизнь принадлежит тебе, помни об этом.
Ее любовь, ее жизнь… сколько времени у них осталось на все?
Дюмарест вышел из рубки, осторожно прикрыв за собой дверь. Его лицо было неподвижным и суровым, но услышав голос Майенн, начавший одну из волшебных песен о счастье, он расслабился: капитану это поможет, его воспаленный мозг должен отдыхать и немного радоваться теплу.
Эрл услышал голоса, доносившиеся из салона, и заглянул туда. Чом, Карн, Горлик и Лолис расположились у карточного стола; Вошла Мари, неся питательную еду. Она посмотрела на него внимательно:
— Эрл, поешь. Мне отнести что-нибудь капитану?
— Да. Ему и Майенн. Дарока и остальные уже ели?
— Дарока у себя в каюте: он не хочет ничего. Я покормила братьев и Карна: двойные порции. Им сейчас необходима хорошая еда и энергия, — она протянула ему чашку с супом, — тебе тоже. Ты слишком напряженно работаешь, Эрл. Не откладывай, поешь, как следует.
Ее голос звучал нарочито сухо, она старалась скрыть свою нежность и переживания. Он улыбнулся ей, взял чашку и сел к столу. Лолис взглянула на него, затем вновь обратила свой взор на Горлика. Пусть немного помучится, решила она. Потом все можно наверстать.
— Вы хотите сказать, что можете проделывать это? — спросила она Горлика с нарочитым интересом, — тренировать свой мозг, повышая его способность работать с большей эффективностью и отдачей?
— Конечно. Это одна из задач дисциплин, изучающих мышление, сознание. Людям об этом известно тысячелетиями; специальными упражнениями дыхания и мышц они учились контролировать свои эмоции, чувства, сознание. Ну, например, я могу воткнуть в свое тело металлическую иглу, и не вскрикнуть при этом: я не почувствую боли, на теле не останется шрама. Когда я был еще совсем маленьким, я видел выступление группы актеров; они ходили босыми ногами по осколкам стекол, втыкали в тело иглы, погружали руки в пламя костра. Это зрелище настолько потрясло меня, что мне самому захотелось проделать подобное, изучив их секреты.
— Это были факиры, — вставил Чом, — мне тоже доводилось встречать их.
— Тренировка мозга, приспособление и обучение сознания, — настаивал Горлик. Его голос странно потеплел, стал менее монотонным и бесцветным, чем обычно. — Дисциплины, тренирующие сознание и ощущения, существуют очень давно; мозг — это самое главное в нас, все остальное менее важно. Эмоции отнимают слишком много энергии. Чувствовать боль, гнев — это значит проявлять слабость. Все чувства и эмоции лишь результат обмена веществ, изменения состава крови; держа мозг под контролем, можно предотвратить нежелаемое.
Лолис тихо спросила:
— А любовь?
— Это эмоции, ответственные за продолжение рода себе подобных.
Чом засмеялся и сказал:
— Вам повезло, Горлик, что ваша мать не придерживалась ваших теорий в своей жизни. А, Эрл? — Эрл промолчал.
— Но ведь любовь — это все, — сказала Лолис, — я просто не могу представить, какой бы стала наша жизнь без любви. Тренировать себя, стать бесчувственной машиной… — она вздрогнула, — это просто страшно!
— Но дает сильный эффект, — сказал Горлик, — чувство любви совершенно не нужно с точки зрения размножения, продолжения расы. Искусственное оплодотворение решит эту проблему качественней и эффективней; будущие особи могут быть наделены вполне определенными качествами, талантами, унаследованными из генотипа подобранных им родителей, и будут воспитываться строго в соответствии с теорией логического мышления, ментальных достижений. Подумайте сами, что это может дать. Только наиболее достойные, способные люди будут иметь возможность продолжать себя в следующих поколениях, которые, в свою очередь, окажутся еще талантливее, умней. Менее способные будут просто отстранены от процесса воспроизводства. Правда, на это потребуются тысячелетия.
— Жизнь, построенная на расчете? — Харг фыркнул. — Если следовать вашим словам, все мужчины станут абсолютно одинаковыми.
— Нет. — Горлик замолчал, подыскивая подходящие аргументы. — Вот, к примеру, межзвездный корабль. Люди проектировали его, строили, отправляли в полет. Сейчас нам ясно, что с точки зрения конструкции и выживаемости подобный корабль несовершенен. Со временем конструкция и надежность кораблей, конечно, будут улучшены, и в основе будет лежать необходимость, печальный опыт жертв и неудач. Если это касается кораблей, механизмов, то почему нельзя подобный метод внешнего усовершенствования применять к людям?
— А что же вы скажете о женщинах? — Лолис посмотрела на Эрла. Он продолжал есть, не принимая участия в разговоре. — Эрл, как вам понравится то, что все женщины станут похожими, одинаковыми?
— Во многом это уже так и есть, — вставил Чом, не дав возможности Эрлу ответить, — по крайней мере, в темноте.
Лолис проигнорировала его скользкую шутку:
— Эрл?
Дюмарест посмотрел на Горлика: — Вы слышали что-нибудь о Кибклане?
Мгновение тот колебался, а затем ответил: — Я не совсем понимаю, что вы имеете в виду.
— Кибклан — организация, члены которой имеют как раз те качества мышления, о которых вы только что так восторженно говорили. Она ориентирована на совершенствование мышления, сознания; эмоции для ее членов не имеют ни малейшего смысла. Мне кажется довольно странным, что вам не доводилось слышать о нем.
— Но ведь он имеет дело лишь с мертвыми книгами, — напомнил Чом, — интересно, где бы он мог встретить кибера?
В сотне мест, подумал Эрл. Книги, которыми торгует Горлик, редки и дороги, значит те, кто покупают их, имеют деньги и власть. И, кроме всего, Эрл видел у него в каюте оттиск печати Кибклана.
Эрл спросил, глядя в глаза Горлика:
— Так вам доводилось когда-либо встречать кибера?
Снова минутное молчание, слово он взвешивал последствия своего ответа, затем медленные слова:
— Да, однажды. Он произвел на меня сильное впечатление.
Настолько сильное, что Горлик решил за основные ценности жизни и сознания принять те, что значат все для киберов? Стать похожим на них? Скопировать печать, изображение, которой каждый кибер носил на груди своего алого плаща?
Это было вполне возможно, и осторожный человек не стал бы говорить заведомую ложь в ответ на столь простой вопрос. Но Эрл не был убежден в этом окончательно. Он постарается проверить это позже.
По крайней мере, пока генератор стоит, в этом нет острой необходимости…
Дарока мягко позвал из-за приоткрытой двери своей каюты:
— Эрл! Не торопитесь, пожалуйста.
Казалось, происшедшая трагедия никак не отразилась на его самочувствии и внешнем виде; опрятность одежды, изысканность манер… На лице — ни тени беспокойства или сомнений. Он немного отступил назад, приглашая Эрла войти.
— Немного вина?
— Нет, спасибо.
— Это особое вино, — торжественно произнес Дарока, — и я могу поклясться, что вы никогда не пробовали ничего похожего. — Он извлек из саквояжа бутылку темного эбонитового стекла; на черном фоне поблескивали прозрачные серебристые пузырьки. Дарока поставил на стол два стеклянно-металлических тонких бокала и наполнил их. Эрл посмотрел на вино — создавалось странное ощущение, словно в жидкой смеси висели разноцветные легкие шарики-пузырьки, каждый — разного размера и оттенка.
— Новинка, — с гордостью произнес Дарока, протягивая Эрлу один из бокалов, — секрет виноделов Хаммашенда. Я думаю, что вы будете в восторге.
Дюмарест смотрел на свой бокал. Разноцветные пузырьки не смешивались, сохраняли индивидуальный размер и форму; они искрились на свету, поднимались и опускались за стеклом бокала, словно играли. Эрл пригубил вино, и почувствовал прохладу; еще глоток, потом что-то словно лопнуло на языке — и он явственно ощутил вкус меда.
Глава 6
Дюмарест почувствовал, как кто-то тронул его за плечо, и услышал встревоженный голос:
— Эрл, любимый, проснись! Проснись, Эрл!
Это была Майенн. Она убрала руку, увидев, что он открыл глаза, и встала рядом, тревожно глядя на него своими глубокими глазами. Эрл сел, чувствуя себя абсолютно разбитым и усталым. В голове проносились обрывки снов, фантазий, смешанных с реальностью. Он вспомнил разговор, вино и Дароку. Может, в вино было что-то подмешано? Черт бы побрал эти экзотические вина и размеренные беседы!
Майенн повторила:
— Эрл, пожалуйста, побыстрее!
— Сейчас, — он встал и сунул голову под кран с ледяной водой. Это немного помогло, ясность сознания постепенно возвращалась к нему. Одеваясь, он спросил тревожно:
— Селим?
— Он жив еще, Эрл, но с ним что-то происходит. Что-то странное. Я была с ним, пела ему; потом вышла, чтобы принести немного еды, а когда вернулась, он вдруг сказал, что слышал какие-то чужие голоса.
— Голоса в эфире? Другой корабль?
— Я не знаю, Эрл.
— А ты сама слышала их?
— Нет, Эрл, поэтому я и беспокоюсь. Селим выглядит так странно. Он спросил меня, слышу ли я то же, что и он, а когда услышал отрицательный ответ, — замкнулся и замолчал. А я побежала к тебе.
Селим повернул голову, когда они вошли в рубку. Свет здесь был выключен, горели только сигнальные лампы панели и экраны мониторов. Селим сидел очень прямо, его глаза сверкали, тело, казалось, налилось каким-то зарядом бодрости и энергии.
— Дюмарест, — произнес он настойчиво, — проверьте, пожалуйста, экраны.
— Ничего не меняется. Картина прежняя.
— И тем не менее, что-то необычное есть снаружи, рядом. Я слышал очень отчетливо, ясно. Слушайте внимательно!
Он коснулся тумблера настройки: статический неизменный сигнал нарушил тишину.
— Ничего, — снова произнес Эрл, напряженно всматриваясь в экраны, — капитан, может вам следует отдохнуть?
— Не волнуйтесь, я не схожу с ума, — с горечью сказал Селим, — и у меня нет галлюцинаций. Я еще раз говорю вам, что слышал этот звук, и он шел снаружи.
— Это были голоса, капитан, или что-то еще?
— Нет, это напоминало мелодию, песню. Женский голос. Вы должны помнить, мы уже с вами однажды слышали похожее.
Это было тогда, когда Майенн пела в пустоту, включив приемник, посылая свой голос к далеким звездам. Эрл посмотрел на нее вопросительно.
— Нет, Эрл, в тот момент я была не здесь, не в рубке.
— Но ведь ты пела капитану?
— Да, но гораздо раньше. Потом я вышла за едой, — она показала на чашку питательного супа, стоявшую на столе, — в тот момент я не пела и не включала приемник. Ты можешь верить моему слову.
Значит, это была иллюзия, галлюцинации, материализованное подсознательное желание Селима хоть как-то дать надежду команде и себе самому; звуки, несущиеся из пустоты и на самом деле не существующие в действительности…
— Но я слышал этот звук, — твердо сказал Селим, — он звучал громко и ясно. Я не мог ошибиться.
Эрл спросил, раздумывая:
— Майенн, ты помнишь песню, которую ты пела перед самым уходом?
— Да, Эрл.
— Спой, пожалуйста, ее снова.
— Прямо сейчас?
— Да, сейчас. — Дюмарест еще раз посмотрел на экраны и приборы: обычный пустой внешний фон, ничем не измененный. Капитан молча сидел в кресле, словно отстранившись от всего. Что ж, решил Эрл, пусть надежда слишком призрачна, но надо использовать даже самый ничтожный шанс. Иногда ультра-радио преподносит сюрпризы, и если это тот самый случай, то надо доказать очевидное, рассеять сомнения и иллюзии.
А Майенн пела. Мелодия была недолгой; глубокой и нежной. Когда она замолчала, Селим взглянул на нее и произнес:
— Да, то что я слышал, было похоже на эту мелодию, но не совсем. Чем-то оно отличалось…
Прошло несколько мгновений в молчании, и вдруг эфир ожил… Это просто эхо, казалось Эрлу, отражение музыки, словно она споткнулась о какую-то преграду и вернулась назад из бесконечности космоса. Может, кристаллы приемника способны воспроизводить очередность переданных волн, сложенных в мелодию, может что-то иное… Но Эрл уловил и отличие: вернувшаяся мелодия была похожа, очень похожа на оригинал, но не была его копией, его зеркальным отображением. Словно кто-то, услышав звук, попытался повторить его очень похоже, но абсолютной идентичности не получилось.
— Вы слышали? — Селим снова воспрянул. — Я же говорил, что я слышал это!
— Пой снова, — приказал Эрл, — пусть это будут отрывки разных мелодий, разделенные паузами.
— Эрл, но я…
— Сделай это, — Эрл был тверд, — ты должна понять, насколько это важно. Если мелодии окажутся идентичными, то, значит, мы имеем дело с отражением волн, не больше, но если ты уловишь отличие, то это может говорить о каком-то разуме недалеко от нас. Поторопись, и не волнуйся, пожалуйста.
Он прослушал мелодию, вслушиваясь в ответный эфир; Селим лихорадочно крутил ручки приборов, пытаясь изменить волну приема.
— Похоже, что эта частота пения — слишком низка, — сказал Эрл, — постарайся петь выше и сильней. Пой выше, звонче!
Майенн послушно изменила тональность пения; при ее голосовых данных технически это было несложно, она слишком волновалась и чувствовала важность и ответственность этих мгновений, но ее голос был хорошо тренированным инструментом, который она могла настроить на нужный лад, волну, тембр — при необходимости. Ее голос нес волшебную, могучую и необъяснимую силу, магию: он мог раздробить хрупкое стекло, заставить закипеть молоко, убить или оживить живое существо — все это было подвластно безграничным возможностям голоса Дженки, его диапазону, его глубине, колдовской силе…
Дюмарест почувствовал, что его мозг, сердце, сознание, уже не в силах выдерживать больший накал чувств, высоты и силы, заключенных в мелодии, которую нес голос Майенн. Он взглянул на капитана, увидел побледневшее лицо, капельки пота, красноту глаз…
— Хватит! — его голос, словно хлыст, заставил Дженку прервать пение, обнажившее натянутые нервы, жилы, кровь.
Трое, пытаясь прийти в себя, напряженно, до боли в сознании вслушивались в звуки, которые донес до них космос словно дуновение ветра, словно голос друга, голос близкого разума… и им стало совершенно ясно: вернувшаяся песнь не была отражением или повторением…
Дюмарест громко и ясно произнес, обращаясь к невидимому соседу:
— С вами говорят с борта корабля, потерпевшего аварию. Вы слышите нас? У нас повреждены двигатели и мы лишены возможности передвигаться своими собственными силами. Нам катастрофически необходима помощь.
Ничего. Эфир молчал. Экраны зияли темнотой, стрелки приборов не отклонились ни на дюйм. Селим нетерпеливо повернулся в кресле:
— Дюмарест, попробуйте снова, еще раз. Наверное, где-то рядом еще один корабль. Мы должны установить контакт. Пробуйте снова.
— У нас нет никакой уверенности, что это именно корабль, — ответил Эрл, — единственное, что ясно — что-то и откуда-то посылает сигналы.
Он настроил передатчик на максимальную мощность:
— Слушайте нас, — произнес он громко и отчетливо, — с вами говорят с корабля, потерпевшего крушение. У нас сильное повреждение генератора и мы дрейфуем в никуда. Если нам не будет оказана помощь, то мы погибнем. Установите наши координаты и придите на помощь. Скорее. Мы не можем терять времени.
И снова в ответ — тишина.
— Я ничего не понимаю, — озадаченно проговорил Селим, — если они отвечали девушке, то почему молчат сейчас?
Диапазон частот, любопытство, блажь, нежелание? Как это узнать? Дюмарест мягко коснулся руки Майенн:
— Пожалуйста, спой снова. Постарайся привлечь их, заинтересовать. Как — я и сам не знаю. Но они отвечали именно тебе — и это говорит о многом. Пой, девочка, зови их, заставь сделать что-то для нас всех!
— Но, Эрл, — она подняла руку и коснулась горла, — как долго мне придется петь?
Даже тренированный и поставленный голос имеет конечный предел. Усталость. Дюмарест огляделся вокруг, нашел магнитофон и включил его:
— Пой столько, сколько выдержишь, — твердо произнес он, нежно и требовательно глядя ей в глаза, — а потом мы используем запись. Пожалуйста, Майенн, это очень важно для всех нас. Начинай.
Карн вошел в рубку в тот самый момент, когда Майенн начала свою песнь. В этой песне была просьба, тоска, мольба о помощи, о жизни, рассказ о неповторимой любви, нежности, обращенный к тому близкому слушателю. Голос звучал глубоко, сильно, то рассыпаясь на серебристые тремолы, то стихая до чуть слышного пиано. Голос звал, просил, молил, рассказывал… Этот язык был понятен и не требовал пояснений и дополнений…
Она остановилась на мгновение, чтобы восстановить дыхание:
— Капитан, я не…
Селим умоляюще попросил: — Слушайте; они не могут не ответить…
И они услышали песнь оттуда, издалека; она не была повторением той, что пела Майенн, но она так же пронзительно и нежно отвечала, звала, понимала и обещала… Карн и Эрл почувствовали, как сжались их сердца, как напряглись мышцы, словно отвечая и обещая кому-то и что-то. В звучавшем ответе был и вопрос, потом небольшое колебание, сомнение… и словно неожиданно принятое окончательное решение.
Корабль медленно изменил курс и… начал двигаться. Они не верили глазам, всматриваясь в мигающие экраны, вдруг ожившие приборы… — сомнений не осталось: корабль начал двигаться, словно под действием невидимой, но всемогущей силы.
Звездная картина сместилась чуть вправо, одни звезды приблизились, другие поблекли; корабль шел дальше, смещаясь из одного сектора в другой, выходя из области притяжения одного солнца, попадая в другую — и снова, уходя, двигаясь, перемещаясь в неизвестном направлении. Неудержимо. Без колебаний. Направленно и окончательно.
Планета возникла неожиданно, заслонив все экраны. Селим вскрикнул: его руки по привычке потянулись к ненужным теперь приборам управления. Дюмарест до боли в глазах всматривался в неуклонно приближающуюся поверхность: долина, плоскогорья, невысокие горы — все это было видно в мерцающем сиянии далеких звезд. Корабль начал вращаться вокруг оси и стремительно падать вниз…
— Эрл! — Майенн испуганно схватила его за руку; Эрл крепко прижал ее к себе, чувствуя дрожь, испуг ее маленького тела, пытаясь укрыть, защитить ее от неумолимо надвигающейся катастрофы.
— Эрл, — прошептала она, — поцелуй меня, на прощание. Он почувствовал нежность ее губ, мягкость волос, коснувшихся его лица, тепло и страстность ее тела, крепко прижавшегося к нему и ищущего защиты, молившего о надежде и спасении. А Дюмарест напряженно ждал, не давая себе возможности расслабиться хоть на мгновение…
И вдруг хаотическое движение корабля прекратилось и наступила тишина. Корабль опустился на поверхность неизвестной планеты. Целый и невредимый…
— О, Господи! — все лицо Карна было покрыто крупными каплями пота, руки слепо ощупывали тело в поисках ранений, разбитые губы шептали, словно в забытьи, — дай Бог, чтобы такая посадка была первой и последней в моей жизни! Вы в порядке? Эрл? Майенн?
— Да, кажется вполне, — как и офицер, Майенн испытала сильное потрясение, испуг и шок. Она приготовилась к самому худшему и, с трудом поверив в спасение, несмело улыбнулась Дюмаресту; потом ее взгляд скользнул дальше, за его спину, глаза расширились, и она, страшно побледнев, закричала:
— Капитан!
Селим был мертв. Его тело откинулось в кресле, кровь выступила на губах, лицо искажено предсмертным страданием. Шок и удар были слишком сильны для него; остатки сил и жизнь покинули измученное тело.
Карн осторожно прикрыл глаза капитана, и тихо произнес:
— Он был хорошим человеком. И прекрасным капитаном. Мне слишком хорошо известно, что он чувствовал в последние дни и часы своей жизни. Мертвый корабль и неизбежный крах. Все, чему он отдавал свои силы, разум, посвятил жизнь — все приближалось к последней грани, а он был не в силах это изменить. Слишком тяжелый конец его трудной жизни.
Дюмарест молчал, задумавшись, потом, словно очнувшись, посмотрел Карну в глаза:
— Теперь ты — командир, капитан.
— Капитан чего? Беззащитного, лишенного возможности двигаться корабля? На незнакомой планете? Ведь я абсолютно точно знаю, что при наших возможностях генератор нам не отремонтировать, не запустить!
— И тем не менее, вы — командир. На вас лежит ответственность за пассажиров, вы обязаны принимать решения и думать о будущем; искать выход и верить в него.
— Я понимаю это. Но что я скажу им всем? Несколько минут назад мы находились в космосе, и вдруг… Эрл, что произошло? Где мы находимся?
— Давайте посмотрим и подумаем. Вы наверняка сможете все объяснить.
— Внешняя силовая трансмиссия. Я читал о ней, но до сих пор не сталкивался. Действующая вопреки всем известным физическим законам. Но затраты энергии на то, чтобы переместить наш корабль подобным образом, должны были быть колоссальными! Просто фантастическими! — Карн взглянул на гористый ландшафт снаружи; со всех сторон высились скалы, горы. Планета казалась заброшенной и мертвой.
— Что-то притянуло нас сюда, — проговорил он заинтересованно, — какая-то сила; она нашла нас в космосе, услышав, и сильнейшим полем доставила сюда. Но где это? И где мы находимся? По-моему, это неизведанный и далекий уголок Галактики. И зачем?
Майенн сказала не очень уверенно:
— Я пела, прося о помощи. Кто-то выполнил нашу просьбу.
— И вы называете это помощью? Корабль — неподвижен, капитан мертв?
— Это несчастный случай: он был тяжело болен, умирал, перегрузки и шок только ускорили его смерть, — проговорил тихо Эрл.
— Значит, они не могли помочь нам иначе, но зачем было вообще тащить нас неведомо куда?
Карн повернулся к передатчику, подправил настройку и произнес:
— С вами говорит капитан только что приземлившегося корабля. У нас тяжелые повреждения, мы нуждаемся в немедленной помощи. Ответьте, если вы слышите меня.
Карн напрягся, не слыша ответа, и повторил попытку:
— Слушайте! — он говорил громко, нервно и твердо, — вы притащили нас сюда, убив при этом человека! Так говорите же, черт возьми! Говорите!
Послышался странный шуршащий звук, словно поток помех, потом они все явственно услышали одно единственное слово в ответ:
— Ждите!
Майенн сжала руку Эрла: — Эрл! Они ответили! Они поняли нас!
— Тогда почему они не говорят так долго? — Карн напряженно крутил ручки настройки, — и чего мы должны ждать?
— Ждите! — снова повторил неведомый голос. Молчание. И поток обрывков фраз и слов из эфира, — требуется уточнение данных… контакт… восполнение нехватки энергии… непонятная форма контактов… микроволны каждого индивидуума отличаются… время… не содержит… связь.
— Бред сумасшедшего. — Карн был раздражен. — Что случилось с оператором? Он несет чепуху!
— И его голос такой неживой, холодный, — прошептала Майенн, словно боясь быть услышанной кем-то, — как у Горлика иногда. Бесцветный, монотонный, как у кибера.
Радио пискнуло несколько раз, последовала серия свистящих, хрипящих звуков… и снова все смолкло.
— Черт возьми, — выругался Карн, — это ожидание действует мне на нервы. — Он неуверенно посмотрел на Майенн. — Может, надо спеть снова?
— Надо использовать пленку с записью, — сказал Эрл, — ведь мы записывали ее последние песни.
Конечно, надежда была слишком слабой, но они должны попытаться: ведь терять уже нечего. Пока Карн готовил аппаратуру, Дюмарест вглядывался в окружающие их мертвые скалы. Ему показалось, что их цвет изменился: словно над вершинами появился нимб света. Эрл протер глаза, пытаясь отогнать мираж, но свечение не исчезало.
— Эрл, любимый, проснись! Проснись, Эрл!
Это была Майенн. Она убрала руку, увидев, что он открыл глаза, и встала рядом, тревожно глядя на него своими глубокими глазами. Эрл сел, чувствуя себя абсолютно разбитым и усталым. В голове проносились обрывки снов, фантазий, смешанных с реальностью. Он вспомнил разговор, вино и Дароку. Может, в вино было что-то подмешано? Черт бы побрал эти экзотические вина и размеренные беседы!
Майенн повторила:
— Эрл, пожалуйста, побыстрее!
— Сейчас, — он встал и сунул голову под кран с ледяной водой. Это немного помогло, ясность сознания постепенно возвращалась к нему. Одеваясь, он спросил тревожно:
— Селим?
— Он жив еще, Эрл, но с ним что-то происходит. Что-то странное. Я была с ним, пела ему; потом вышла, чтобы принести немного еды, а когда вернулась, он вдруг сказал, что слышал какие-то чужие голоса.
— Голоса в эфире? Другой корабль?
— Я не знаю, Эрл.
— А ты сама слышала их?
— Нет, Эрл, поэтому я и беспокоюсь. Селим выглядит так странно. Он спросил меня, слышу ли я то же, что и он, а когда услышал отрицательный ответ, — замкнулся и замолчал. А я побежала к тебе.
Селим повернул голову, когда они вошли в рубку. Свет здесь был выключен, горели только сигнальные лампы панели и экраны мониторов. Селим сидел очень прямо, его глаза сверкали, тело, казалось, налилось каким-то зарядом бодрости и энергии.
— Дюмарест, — произнес он настойчиво, — проверьте, пожалуйста, экраны.
— Ничего не меняется. Картина прежняя.
— И тем не менее, что-то необычное есть снаружи, рядом. Я слышал очень отчетливо, ясно. Слушайте внимательно!
Он коснулся тумблера настройки: статический неизменный сигнал нарушил тишину.
— Ничего, — снова произнес Эрл, напряженно всматриваясь в экраны, — капитан, может вам следует отдохнуть?
— Не волнуйтесь, я не схожу с ума, — с горечью сказал Селим, — и у меня нет галлюцинаций. Я еще раз говорю вам, что слышал этот звук, и он шел снаружи.
— Это были голоса, капитан, или что-то еще?
— Нет, это напоминало мелодию, песню. Женский голос. Вы должны помнить, мы уже с вами однажды слышали похожее.
Это было тогда, когда Майенн пела в пустоту, включив приемник, посылая свой голос к далеким звездам. Эрл посмотрел на нее вопросительно.
— Нет, Эрл, в тот момент я была не здесь, не в рубке.
— Но ведь ты пела капитану?
— Да, но гораздо раньше. Потом я вышла за едой, — она показала на чашку питательного супа, стоявшую на столе, — в тот момент я не пела и не включала приемник. Ты можешь верить моему слову.
Значит, это была иллюзия, галлюцинации, материализованное подсознательное желание Селима хоть как-то дать надежду команде и себе самому; звуки, несущиеся из пустоты и на самом деле не существующие в действительности…
— Но я слышал этот звук, — твердо сказал Селим, — он звучал громко и ясно. Я не мог ошибиться.
Эрл спросил, раздумывая:
— Майенн, ты помнишь песню, которую ты пела перед самым уходом?
— Да, Эрл.
— Спой, пожалуйста, ее снова.
— Прямо сейчас?
— Да, сейчас. — Дюмарест еще раз посмотрел на экраны и приборы: обычный пустой внешний фон, ничем не измененный. Капитан молча сидел в кресле, словно отстранившись от всего. Что ж, решил Эрл, пусть надежда слишком призрачна, но надо использовать даже самый ничтожный шанс. Иногда ультра-радио преподносит сюрпризы, и если это тот самый случай, то надо доказать очевидное, рассеять сомнения и иллюзии.
А Майенн пела. Мелодия была недолгой; глубокой и нежной. Когда она замолчала, Селим взглянул на нее и произнес:
— Да, то что я слышал, было похоже на эту мелодию, но не совсем. Чем-то оно отличалось…
Прошло несколько мгновений в молчании, и вдруг эфир ожил… Это просто эхо, казалось Эрлу, отражение музыки, словно она споткнулась о какую-то преграду и вернулась назад из бесконечности космоса. Может, кристаллы приемника способны воспроизводить очередность переданных волн, сложенных в мелодию, может что-то иное… Но Эрл уловил и отличие: вернувшаяся мелодия была похожа, очень похожа на оригинал, но не была его копией, его зеркальным отображением. Словно кто-то, услышав звук, попытался повторить его очень похоже, но абсолютной идентичности не получилось.
— Вы слышали? — Селим снова воспрянул. — Я же говорил, что я слышал это!
— Пой снова, — приказал Эрл, — пусть это будут отрывки разных мелодий, разделенные паузами.
— Эрл, но я…
— Сделай это, — Эрл был тверд, — ты должна понять, насколько это важно. Если мелодии окажутся идентичными, то, значит, мы имеем дело с отражением волн, не больше, но если ты уловишь отличие, то это может говорить о каком-то разуме недалеко от нас. Поторопись, и не волнуйся, пожалуйста.
Он прослушал мелодию, вслушиваясь в ответный эфир; Селим лихорадочно крутил ручки приборов, пытаясь изменить волну приема.
— Похоже, что эта частота пения — слишком низка, — сказал Эрл, — постарайся петь выше и сильней. Пой выше, звонче!
Майенн послушно изменила тональность пения; при ее голосовых данных технически это было несложно, она слишком волновалась и чувствовала важность и ответственность этих мгновений, но ее голос был хорошо тренированным инструментом, который она могла настроить на нужный лад, волну, тембр — при необходимости. Ее голос нес волшебную, могучую и необъяснимую силу, магию: он мог раздробить хрупкое стекло, заставить закипеть молоко, убить или оживить живое существо — все это было подвластно безграничным возможностям голоса Дженки, его диапазону, его глубине, колдовской силе…
Дюмарест почувствовал, что его мозг, сердце, сознание, уже не в силах выдерживать больший накал чувств, высоты и силы, заключенных в мелодии, которую нес голос Майенн. Он взглянул на капитана, увидел побледневшее лицо, капельки пота, красноту глаз…
— Хватит! — его голос, словно хлыст, заставил Дженку прервать пение, обнажившее натянутые нервы, жилы, кровь.
Трое, пытаясь прийти в себя, напряженно, до боли в сознании вслушивались в звуки, которые донес до них космос словно дуновение ветра, словно голос друга, голос близкого разума… и им стало совершенно ясно: вернувшаяся песнь не была отражением или повторением…
Дюмарест громко и ясно произнес, обращаясь к невидимому соседу:
— С вами говорят с борта корабля, потерпевшего аварию. Вы слышите нас? У нас повреждены двигатели и мы лишены возможности передвигаться своими собственными силами. Нам катастрофически необходима помощь.
Ничего. Эфир молчал. Экраны зияли темнотой, стрелки приборов не отклонились ни на дюйм. Селим нетерпеливо повернулся в кресле:
— Дюмарест, попробуйте снова, еще раз. Наверное, где-то рядом еще один корабль. Мы должны установить контакт. Пробуйте снова.
— У нас нет никакой уверенности, что это именно корабль, — ответил Эрл, — единственное, что ясно — что-то и откуда-то посылает сигналы.
Он настроил передатчик на максимальную мощность:
— Слушайте нас, — произнес он громко и отчетливо, — с вами говорят с корабля, потерпевшего крушение. У нас сильное повреждение генератора и мы дрейфуем в никуда. Если нам не будет оказана помощь, то мы погибнем. Установите наши координаты и придите на помощь. Скорее. Мы не можем терять времени.
И снова в ответ — тишина.
— Я ничего не понимаю, — озадаченно проговорил Селим, — если они отвечали девушке, то почему молчат сейчас?
Диапазон частот, любопытство, блажь, нежелание? Как это узнать? Дюмарест мягко коснулся руки Майенн:
— Пожалуйста, спой снова. Постарайся привлечь их, заинтересовать. Как — я и сам не знаю. Но они отвечали именно тебе — и это говорит о многом. Пой, девочка, зови их, заставь сделать что-то для нас всех!
— Но, Эрл, — она подняла руку и коснулась горла, — как долго мне придется петь?
Даже тренированный и поставленный голос имеет конечный предел. Усталость. Дюмарест огляделся вокруг, нашел магнитофон и включил его:
— Пой столько, сколько выдержишь, — твердо произнес он, нежно и требовательно глядя ей в глаза, — а потом мы используем запись. Пожалуйста, Майенн, это очень важно для всех нас. Начинай.
Карн вошел в рубку в тот самый момент, когда Майенн начала свою песнь. В этой песне была просьба, тоска, мольба о помощи, о жизни, рассказ о неповторимой любви, нежности, обращенный к тому близкому слушателю. Голос звучал глубоко, сильно, то рассыпаясь на серебристые тремолы, то стихая до чуть слышного пиано. Голос звал, просил, молил, рассказывал… Этот язык был понятен и не требовал пояснений и дополнений…
Она остановилась на мгновение, чтобы восстановить дыхание:
— Капитан, я не…
Селим умоляюще попросил: — Слушайте; они не могут не ответить…
И они услышали песнь оттуда, издалека; она не была повторением той, что пела Майенн, но она так же пронзительно и нежно отвечала, звала, понимала и обещала… Карн и Эрл почувствовали, как сжались их сердца, как напряглись мышцы, словно отвечая и обещая кому-то и что-то. В звучавшем ответе был и вопрос, потом небольшое колебание, сомнение… и словно неожиданно принятое окончательное решение.
Корабль медленно изменил курс и… начал двигаться. Они не верили глазам, всматриваясь в мигающие экраны, вдруг ожившие приборы… — сомнений не осталось: корабль начал двигаться, словно под действием невидимой, но всемогущей силы.
Звездная картина сместилась чуть вправо, одни звезды приблизились, другие поблекли; корабль шел дальше, смещаясь из одного сектора в другой, выходя из области притяжения одного солнца, попадая в другую — и снова, уходя, двигаясь, перемещаясь в неизвестном направлении. Неудержимо. Без колебаний. Направленно и окончательно.
Планета возникла неожиданно, заслонив все экраны. Селим вскрикнул: его руки по привычке потянулись к ненужным теперь приборам управления. Дюмарест до боли в глазах всматривался в неуклонно приближающуюся поверхность: долина, плоскогорья, невысокие горы — все это было видно в мерцающем сиянии далеких звезд. Корабль начал вращаться вокруг оси и стремительно падать вниз…
— Эрл! — Майенн испуганно схватила его за руку; Эрл крепко прижал ее к себе, чувствуя дрожь, испуг ее маленького тела, пытаясь укрыть, защитить ее от неумолимо надвигающейся катастрофы.
— Эрл, — прошептала она, — поцелуй меня, на прощание. Он почувствовал нежность ее губ, мягкость волос, коснувшихся его лица, тепло и страстность ее тела, крепко прижавшегося к нему и ищущего защиты, молившего о надежде и спасении. А Дюмарест напряженно ждал, не давая себе возможности расслабиться хоть на мгновение…
И вдруг хаотическое движение корабля прекратилось и наступила тишина. Корабль опустился на поверхность неизвестной планеты. Целый и невредимый…
— О, Господи! — все лицо Карна было покрыто крупными каплями пота, руки слепо ощупывали тело в поисках ранений, разбитые губы шептали, словно в забытьи, — дай Бог, чтобы такая посадка была первой и последней в моей жизни! Вы в порядке? Эрл? Майенн?
— Да, кажется вполне, — как и офицер, Майенн испытала сильное потрясение, испуг и шок. Она приготовилась к самому худшему и, с трудом поверив в спасение, несмело улыбнулась Дюмаресту; потом ее взгляд скользнул дальше, за его спину, глаза расширились, и она, страшно побледнев, закричала:
— Капитан!
Селим был мертв. Его тело откинулось в кресле, кровь выступила на губах, лицо искажено предсмертным страданием. Шок и удар были слишком сильны для него; остатки сил и жизнь покинули измученное тело.
Карн осторожно прикрыл глаза капитана, и тихо произнес:
— Он был хорошим человеком. И прекрасным капитаном. Мне слишком хорошо известно, что он чувствовал в последние дни и часы своей жизни. Мертвый корабль и неизбежный крах. Все, чему он отдавал свои силы, разум, посвятил жизнь — все приближалось к последней грани, а он был не в силах это изменить. Слишком тяжелый конец его трудной жизни.
Дюмарест молчал, задумавшись, потом, словно очнувшись, посмотрел Карну в глаза:
— Теперь ты — командир, капитан.
— Капитан чего? Беззащитного, лишенного возможности двигаться корабля? На незнакомой планете? Ведь я абсолютно точно знаю, что при наших возможностях генератор нам не отремонтировать, не запустить!
— И тем не менее, вы — командир. На вас лежит ответственность за пассажиров, вы обязаны принимать решения и думать о будущем; искать выход и верить в него.
— Я понимаю это. Но что я скажу им всем? Несколько минут назад мы находились в космосе, и вдруг… Эрл, что произошло? Где мы находимся?
— Давайте посмотрим и подумаем. Вы наверняка сможете все объяснить.
— Внешняя силовая трансмиссия. Я читал о ней, но до сих пор не сталкивался. Действующая вопреки всем известным физическим законам. Но затраты энергии на то, чтобы переместить наш корабль подобным образом, должны были быть колоссальными! Просто фантастическими! — Карн взглянул на гористый ландшафт снаружи; со всех сторон высились скалы, горы. Планета казалась заброшенной и мертвой.
— Что-то притянуло нас сюда, — проговорил он заинтересованно, — какая-то сила; она нашла нас в космосе, услышав, и сильнейшим полем доставила сюда. Но где это? И где мы находимся? По-моему, это неизведанный и далекий уголок Галактики. И зачем?
Майенн сказала не очень уверенно:
— Я пела, прося о помощи. Кто-то выполнил нашу просьбу.
— И вы называете это помощью? Корабль — неподвижен, капитан мертв?
— Это несчастный случай: он был тяжело болен, умирал, перегрузки и шок только ускорили его смерть, — проговорил тихо Эрл.
— Значит, они не могли помочь нам иначе, но зачем было вообще тащить нас неведомо куда?
Карн повернулся к передатчику, подправил настройку и произнес:
— С вами говорит капитан только что приземлившегося корабля. У нас тяжелые повреждения, мы нуждаемся в немедленной помощи. Ответьте, если вы слышите меня.
Карн напрягся, не слыша ответа, и повторил попытку:
— Слушайте! — он говорил громко, нервно и твердо, — вы притащили нас сюда, убив при этом человека! Так говорите же, черт возьми! Говорите!
Послышался странный шуршащий звук, словно поток помех, потом они все явственно услышали одно единственное слово в ответ:
— Ждите!
Майенн сжала руку Эрла: — Эрл! Они ответили! Они поняли нас!
— Тогда почему они не говорят так долго? — Карн напряженно крутил ручки настройки, — и чего мы должны ждать?
— Ждите! — снова повторил неведомый голос. Молчание. И поток обрывков фраз и слов из эфира, — требуется уточнение данных… контакт… восполнение нехватки энергии… непонятная форма контактов… микроволны каждого индивидуума отличаются… время… не содержит… связь.
— Бред сумасшедшего. — Карн был раздражен. — Что случилось с оператором? Он несет чепуху!
— И его голос такой неживой, холодный, — прошептала Майенн, словно боясь быть услышанной кем-то, — как у Горлика иногда. Бесцветный, монотонный, как у кибера.
Радио пискнуло несколько раз, последовала серия свистящих, хрипящих звуков… и снова все смолкло.
— Черт возьми, — выругался Карн, — это ожидание действует мне на нервы. — Он неуверенно посмотрел на Майенн. — Может, надо спеть снова?
— Надо использовать пленку с записью, — сказал Эрл, — ведь мы записывали ее последние песни.
Конечно, надежда была слишком слабой, но они должны попытаться: ведь терять уже нечего. Пока Карн готовил аппаратуру, Дюмарест вглядывался в окружающие их мертвые скалы. Ему показалось, что их цвет изменился: словно над вершинами появился нимб света. Эрл протер глаза, пытаясь отогнать мираж, но свечение не исчезало.