Страница:
Длинные тонкие пальцы нежно касались жестких, колючих волос на коже бедра, они были так близко и в то же время так далеко от него. Ему приходилось напрягать всю свою силу воли, чтобы скрыть от нее охватывающее его и проявляющееся в самой очевидной форме желание.
Страсть обрушилась на Гастона. Это была мука, проникавшая в каждую клеточку тела, пожиравшая все его существо. Она текла по его чреслам, вызывала яркие и откровенные картины в воображении: вот он заключает ее в свои объятия, привлекает к себе, проводит руками по бархатной коже, ласкает самые укромные уголки гибкого тела, срывает одежду и опрокидывает на простыни, прижимается к ней, входит в нее все глубже и глубже, пока они оба, опустошенные и бездыханные… О нет!
— Мы видимся с вами в последний раз, моя дражайшая супруга. — Гастон понял, что заговорил вслух, только когда она в удивлении подняла на него глаза.
— Ч-что?.. — Она как раз закончила накладывать свежую повязку. Ее пальцы дрожали, щеки покрылись ярким румянцем, из глубины глаз шло теплое сияние. Ее явное неравнодушие только подстегнуло его желание и, в свою очередь, вызвало раздражение и гнев.
— Повторяю: мы видимся в последний раз.
— Но почему? Вы опять покидаете нас? — Она выглядела совершенно растерянной.
— Не я, а вы «покинете нас». Поскольку вы злоупотребили той свободой, которая вам была предоставлена в замке, вы лишаетесь ее вовсе. — В его голосе звучала откровенная грубость, но ему сейчас было не до правил хорошего тона. Наплевать, сама виновата. — Отныне вы будете находиться взаперти в своей комнате, пока не откажетесь от своих вероломных планов и не согласитесь предстать перед королем с признанием. Поскольку на Этьена я не могу больше полагаться, вас будут охранять более надежные люди: Ройс, мой капитан…
— Но вспомните, о чем предупреждал король, — возразила Селина. — Если вы будете дурно обращаться со мной…
— Это не дурное обращение. Вас будут кормить и одевать, вы сможете не отказываться от своей глупой привычки ежедневно принимать ванну. Но вы будете лишены общества, и у вас появится больше возможности задуматься о своей преданности Турелю. И так будет продолжаться столько, сколько потребуется. Я не могу допустить, чтобы вы вовлекали моих людей в заговор, направленный против меня. Я не позволю вам соблазнять их вашей странной едой и непонятными инструментами…
— Но все, что я сделала, лишь облегчает их труд, делает жизнь здесь проще и удобнее. Люди приходили ко мне со своими проблемами, и я помогала им. Мои инструменты приносят пользу…
— Они — часть вашего плана, и я их не приемлю. С этим будет покончено.
— Покончено? — изумилась она. — Но почему?
— Почему? — переспросил он. — Потому что я так приказываю.
— Но вы не сможете перечеркнуть всего, что я здесь успела…
— Уж не собираетесь ли вы выступить против меня? — грозно спросил Гастон. Для сообразительной девушки стало бы понятно, что продолжать спор опасно.
— Да, если вы отдаете идиотские приказы! — Селина уже не могла остановиться. — Я делала это ради ваших людей!
Гастон вскочил так неожиданно, что она вынуждена была на шаг отступить.
— Не ваше дело решать, что нужно моим людям! — Он смотрел на нее сверху вниз, сжав кулаки. — Это моя забота. Они просты и слишком наивны, чтобы разглядеть вашу коварную сущность…
— Во мне нет никакого коварства. Очень жаль, что вы мне не верите. Дайте только возможность, и я докажу. Ведь все остальные…
— У всех остальных мозги перестают работать, как только оказываются набитыми их желудки. Теперь, когда я вернулся, это прекратится. Пока вы не скажете правды, с вами будут обращаться как с вражеским лазутчиком, каковым вы, кстати, и являетесь. Мои люди больше не будут иметь с вами дела. И я тоже.
— Вы самый злобный, самый тупой, самый упрямый тип, какого я когда-либо встречала! — процедила Селина сквозь зубы. Наплевав на опасность, она шагнула к нему: подбородок высоко поднят, кулаки крепко сжаты, как и у него. — Вы можете запереть меня хоть на год. Но я и тогда не изменюсь. Я не могу сделать по-вашему. Если кому и следовало бы измениться, то только вам. Немного правды в глаза ничего, кроме пользы, вам не принесет. Я думаю…
И в этот момент произошло нечто совершенно неожиданное. Гастон привлек к себе Селину и поцеловал в губы.
Они замерли в молчании, жаркая волна прокатилась по их телам.
Она пыталась высвободиться, пробовала бороться, но он намертво прижал ее к себе — запустив одну руку в ее шелковистые волосы, а другой обнимал ее за талию. Она обмякла в его объятиях.
Слияние их уст закружило его и бросило в бездну — такую широкую и глубокую, что он понял: дна ему не достичь. Он всеми силами старался оторваться от жены, но острое лезвие желания входило в него все глубже.
Под его напором ее губы раскрылись, и он почувствовал себя частью ее. Его язык искал ее язык, касался его — сначала едва заметно, потом все сильнее и сильнее. Гастон почувствовал, что его охватывает дрожь, тело казалось раскаленным, как кусок металла, только что вытащенного из горна. И ее тело зажглось от этого жара, как сухой трут. Они сжигали друг друга, и пламя поглощало все вокруг…
Наконец ему удалось расцепить руки и оттолкнуть ее.
— Уходите! — Его голос срывался. — Оставьте меня, пока я не сделал с вами то, к чему вы стремились с самого начала.
Селина отступила, ее глаза были широко распахнуты в изумлении. Она не произнесла ни слова и только пристально смотрела на него. Наконец трясущейся рукой провела по вспухшим губам.
Одним движением он снова оказался рядом с ней.
— Уходите же!
Селина повернулась и бросилась прочь, даже не захлопнув за собой дверь. Оставила его одного в неуемной лихорадке страсти.
Помоги ему, Боже! Спасет ли его то, что она будет сидеть взаперти? Спасет ли его, если он отошлет ее на край света? Сможет ли он удержаться, чтобы не отыскать ее и не отдаться желанию, которое сжигает его душу?..
Глава 8
Страсть обрушилась на Гастона. Это была мука, проникавшая в каждую клеточку тела, пожиравшая все его существо. Она текла по его чреслам, вызывала яркие и откровенные картины в воображении: вот он заключает ее в свои объятия, привлекает к себе, проводит руками по бархатной коже, ласкает самые укромные уголки гибкого тела, срывает одежду и опрокидывает на простыни, прижимается к ней, входит в нее все глубже и глубже, пока они оба, опустошенные и бездыханные… О нет!
— Мы видимся с вами в последний раз, моя дражайшая супруга. — Гастон понял, что заговорил вслух, только когда она в удивлении подняла на него глаза.
— Ч-что?.. — Она как раз закончила накладывать свежую повязку. Ее пальцы дрожали, щеки покрылись ярким румянцем, из глубины глаз шло теплое сияние. Ее явное неравнодушие только подстегнуло его желание и, в свою очередь, вызвало раздражение и гнев.
— Повторяю: мы видимся в последний раз.
— Но почему? Вы опять покидаете нас? — Она выглядела совершенно растерянной.
— Не я, а вы «покинете нас». Поскольку вы злоупотребили той свободой, которая вам была предоставлена в замке, вы лишаетесь ее вовсе. — В его голосе звучала откровенная грубость, но ему сейчас было не до правил хорошего тона. Наплевать, сама виновата. — Отныне вы будете находиться взаперти в своей комнате, пока не откажетесь от своих вероломных планов и не согласитесь предстать перед королем с признанием. Поскольку на Этьена я не могу больше полагаться, вас будут охранять более надежные люди: Ройс, мой капитан…
— Но вспомните, о чем предупреждал король, — возразила Селина. — Если вы будете дурно обращаться со мной…
— Это не дурное обращение. Вас будут кормить и одевать, вы сможете не отказываться от своей глупой привычки ежедневно принимать ванну. Но вы будете лишены общества, и у вас появится больше возможности задуматься о своей преданности Турелю. И так будет продолжаться столько, сколько потребуется. Я не могу допустить, чтобы вы вовлекали моих людей в заговор, направленный против меня. Я не позволю вам соблазнять их вашей странной едой и непонятными инструментами…
— Но все, что я сделала, лишь облегчает их труд, делает жизнь здесь проще и удобнее. Люди приходили ко мне со своими проблемами, и я помогала им. Мои инструменты приносят пользу…
— Они — часть вашего плана, и я их не приемлю. С этим будет покончено.
— Покончено? — изумилась она. — Но почему?
— Почему? — переспросил он. — Потому что я так приказываю.
— Но вы не сможете перечеркнуть всего, что я здесь успела…
— Уж не собираетесь ли вы выступить против меня? — грозно спросил Гастон. Для сообразительной девушки стало бы понятно, что продолжать спор опасно.
— Да, если вы отдаете идиотские приказы! — Селина уже не могла остановиться. — Я делала это ради ваших людей!
Гастон вскочил так неожиданно, что она вынуждена была на шаг отступить.
— Не ваше дело решать, что нужно моим людям! — Он смотрел на нее сверху вниз, сжав кулаки. — Это моя забота. Они просты и слишком наивны, чтобы разглядеть вашу коварную сущность…
— Во мне нет никакого коварства. Очень жаль, что вы мне не верите. Дайте только возможность, и я докажу. Ведь все остальные…
— У всех остальных мозги перестают работать, как только оказываются набитыми их желудки. Теперь, когда я вернулся, это прекратится. Пока вы не скажете правды, с вами будут обращаться как с вражеским лазутчиком, каковым вы, кстати, и являетесь. Мои люди больше не будут иметь с вами дела. И я тоже.
— Вы самый злобный, самый тупой, самый упрямый тип, какого я когда-либо встречала! — процедила Селина сквозь зубы. Наплевав на опасность, она шагнула к нему: подбородок высоко поднят, кулаки крепко сжаты, как и у него. — Вы можете запереть меня хоть на год. Но я и тогда не изменюсь. Я не могу сделать по-вашему. Если кому и следовало бы измениться, то только вам. Немного правды в глаза ничего, кроме пользы, вам не принесет. Я думаю…
И в этот момент произошло нечто совершенно неожиданное. Гастон привлек к себе Селину и поцеловал в губы.
Они замерли в молчании, жаркая волна прокатилась по их телам.
Она пыталась высвободиться, пробовала бороться, но он намертво прижал ее к себе — запустив одну руку в ее шелковистые волосы, а другой обнимал ее за талию. Она обмякла в его объятиях.
Слияние их уст закружило его и бросило в бездну — такую широкую и глубокую, что он понял: дна ему не достичь. Он всеми силами старался оторваться от жены, но острое лезвие желания входило в него все глубже.
Под его напором ее губы раскрылись, и он почувствовал себя частью ее. Его язык искал ее язык, касался его — сначала едва заметно, потом все сильнее и сильнее. Гастон почувствовал, что его охватывает дрожь, тело казалось раскаленным, как кусок металла, только что вытащенного из горна. И ее тело зажглось от этого жара, как сухой трут. Они сжигали друг друга, и пламя поглощало все вокруг…
Наконец ему удалось расцепить руки и оттолкнуть ее.
— Уходите! — Его голос срывался. — Оставьте меня, пока я не сделал с вами то, к чему вы стремились с самого начала.
Селина отступила, ее глаза были широко распахнуты в изумлении. Она не произнесла ни слова и только пристально смотрела на него. Наконец трясущейся рукой провела по вспухшим губам.
Одним движением он снова оказался рядом с ней.
— Уходите же!
Селина повернулась и бросилась прочь, даже не захлопнув за собой дверь. Оставила его одного в неуемной лихорадке страсти.
Помоги ему, Боже! Спасет ли его то, что она будет сидеть взаперти? Спасет ли его, если он отошлет ее на край света? Сможет ли он удержаться, чтобы не отыскать ее и не отдаться желанию, которое сжигает его душу?..
Глава 8
Две ночи спустя Селина лежала в постели в своей комнате. Девушка не могла уснуть, ворочалась, и ей казалось, что она все еще ощущает вкус его поцелуев.
Селина понимала, что это глупо. Просто временное помешательство от одиночества, в котором она провела двое суток, от невозможности хоть чем-то занять себя и отвлечься от навязчивых воспоминаний.
От самых мимолетных мыслей о Гастоне по всему ее телу прокатывались волны тепла. Как будто его объятие повернуло где-то внутри нее тайный выключатель, от которого по нервам теперь постоянно шел электрический ток. Кожа стала настолько чувствительной, что даже бархат, из которого была сшита ее одежда, казался жестким, как металлическая щетка. И ежедневные ванны не успокаивали, как прежде. Не снимал напряжение и цветочный чай, который Иоланда и Габриэль специально заваривали для нее. Ничто не помогало. Ее лихорадило днем и еще сильнее ночью.
Больше всего Селина боялась, как бы ее чрезмерно самоуверенный муж не узнал, что он сотворил с ней.
Она без конца ломала голову: зачем он тогда поцеловал ее? Это случилось так неожиданно — он захватил ее врасплох. Они готовы были чуть ли не броситься в драку, а через мгновение…
И сейчас, мучаясь от бессонницы, она невольно прокручивала в памяти навязчивые картины. Вот его губы, горячие и властные, прижимаются к ее губам, его пальцы перебирают ее волосы, его твердые как камень мышцы впиваются в ее тело, его язык проникает в ее рот, и… в ней вспыхивают маленькие костры.
Селина вздрогнула и плотнее сомкнула веки, словно таким простым способом могла избавиться от наваждения.
Почему все-таки он поцеловал ее? Хотел посмеяться? Показать, как глупо с ее стороны перечить его воле? Как легко подчинить ее?
Она была готова не просто подчиниться. Она тогда едва не потеряла сознание. Никогда в жизни она не испытывала ничего столь внезапного, столь могучего и не поддающегося контролю разума. Логику, здравый смысл, злые слова, которые они бросали друг другу в жестоком споре, — все будто мгновенно унесло ветром, выдуло в окно. Она трепетала, оказавшись в его руках, возвращала его поцелуи. И хотела большего.
Как унизительно! Он выгонял ее, а она стояла потрясенная, моргая и дрожа, и, главное, расстроенная оттого, что он остановился.
В его взгляде не было ничего, кроме недоверия. Как будто все произошло по ее инициативе. Как будто не он, а она бросилась на него! Как будто во всем была только ее вина!
Надменный самец, самоуверенный жеребец! Вот и надо было сказать ему об этом, бросить в лицо. А она постыдно бежала. Как лань, увидевшая перед собой черные зрачки двустволки.
Теперь она одна, у нее есть возможность все спокойно обдумать и взвесить. И приходится признать печальный факт: если бы он не заставил ее уйти, если бы сделал крохотный шаг навстречу и снова обнял ее, он не встретил бы сопротивления.
Она позволила бы ему поцеловать себя и… сделать все остальное.
Он обещал, что не будет исполнять супружеские обязанности, но никогда не упоминал о поцелуях. И о чем-либо еще. И вообще, как далеко нужно зайти, чтобы можно было считаться супругами де-факто?
Селина внезапно выскочила из постели. Отбросив одеяло, она нечаянно сбросила на пол котенка.
— О мой милый Грушо! Прости, пожалуйста! — Она подняла его и вернула на прежнее место. — Я мало с тобой играла эти дни, правда? — Она ласково погладила котенка, но он, широко зевнув, спрыгнул с кровати и с независимым видом отправился к очагу.
Глядя на него, Селина вздохнула в надежде успокоить расходившиеся нервы. Маленький Грушо составлял все ее общество, когда она оказалась под замком в своей комнате. Иоланда принесла его из большого зала сразу после того, как Ройс занял свой пост у двери.
Иоланда сказала Селине, чем сильно удивила ее, что именно Гастон велел доставить малыша.
Почему он это сделал? Селина терялась в догадках.
Она вообще не понимала своего мужа. Его поступки и его слова противоречат логике. Он заставляет ее работать из последних сил и тут же позволяет устроить ей ванну, о которой она не смела мечтать. Выражает крайнее недовольство ее поведением во время своего отсутствия и почему-то заканчивает свою отповедь горячим поцелуем. Ему явно доставляет удовольствие ее реакция на его ласки, но он запирает ее, словно последнюю преступницу. Он требует тщательно следить, чтобы она оставалась все время в одиночестве, и позволяет играть с котенком…
Помотав головой, она повернулась к маленькому столику возле кровати и налила себе воды. Нет, ей никогда не понять Гастона!
Сделав несколько глотков, Селина снова забралась под одеяло.
Она попробовала еще раз обдумать ситуацию. Ясно одно: Гастон не более чем грубый, похотливый мужлан. Ему ничего не стоит затащить в постель первую попавшуюся трактирную шлюху и потом самодовольно хвастаться своей победой. Если бы, скажем, ей нужна была утеха на одну ночь, то она и в своем двадцатом веке легко нашла бы желающих составить ей компанию.
Но ей нужно нечто гораздо большее.
Наверное, своим бахвальством Гастон хотел причинить ей боль?
Жестоко, но цели своей он достиг.
Всякий раз когда Селина представляла себе Гастона с той деревенской девкой — та почему-то рисовалась полногрудой блондинкой с кружками пива в обеих руках, — ее пронзала резкая боль. Неужели он целует кого-то так, как он целовал ее, неужели ласкает чье-то тело, занимается любовью…
Она тряхнула головой, чтобы зачеркнуть картину, от которой ее тошнило, а глаза почему-то подозрительно увлажнились. Какое ей до этого дело? Ее цель — вернуться домой. И чем скорее, тем лучше. Он не нужен ей, а она не нужна ему. Их брак только обуза для них обоих. И пусть себе бегает по бабам сколько ему влезет. Для нее это не имеет значения.
Но почему ее все-таки тянет к нему? Что ж, вполне объяснимо. У него фигура, которую любая женщина с радостью представит себе в своих эротических фантазиях. А его влекущий взгляд? А улыбка, которой позавидует любой киноактер. Ее чувство совершенно понятно… но в нем нет ничего, кроме физиологии.
Как глупо! Незачем тратить нервы на столь бесполезное занятие. Она и так уже зря потеряла два дня. Ей нужно сосредоточиться на возвращении. Ее муж обещал не иметь с ней дела. И слава Богу!
Утром она прежде всего займется небольшим расследованием. Ей нужно придумать способ отвлечь Ройса хотя бы на десять минут, выскользнуть отсюда и проникнуть в комнату ниже этажом, чтобы взглянуть на свое «окно надежды». Все ли там так, как было?
Она натянула на себя одеяло, довольная, что наконец удалось направить ход мыслей в правильном направлении.
Она исчезнет отсюда.
И ей не интересно, чем займется Гастон.
Ведь он ей безразличен, как и те, с кем он спит.
И это вовсе не слеза ползет у нее по щеке…
Чуть позже, когда она открыла глаза, в комнате еще было темно. Спросонья она не сразу сообразила, что же ее разбудило. Потом почувствовала, как кто-то тянет за одеяло.
— Леди Селина, проснитесь, — раздался детский шепот. Селина вздрогнула и повернулась. Возле кровати стояла девочка, ее глаза сияли синим в тусклом свете тлеющих в очаге углей.
— Фиара?! — прошептала Селина, с трудом разглядев ребенка в полумраке комнаты. — Как ты сюда попала?
— Вам надо спешить, миледи. — Фиара повернулась к огню. — Эй, Грушо, здравствуй! Я рада, что ты не давал скучать своей хозяйке.
— Куда спешить, милая? — Растерянность Селины начала проходить. — Как тебе удалось пройти мимо Ройса?
— Я ухожу домой, — твердо заявила Фиара. Несмотря на свою загадочность и недетскую серьезность, она сейчас выглядела обычной, покинутой всеми маленькой девочкой. — Мамочка думала, я буду счастлива здесь. Но этого не случилось. Если вы не передумали встретиться с ней, я возьму вас с собой.
— Твоя мама? — Селина быстро села на кровати, ее сердце бешено забилось. — Но ты говорила…
— Конечно, ей будет неприятно, что я не послушалась ее, но я не выдержу здесь больше ни одного дня!.. — Детский голос задрожал, и вдруг Селина услышала, как Фиара всхлипнула. Вытерев глаза кулачком, девочка продолжала: — Не беспокойтесь о капитане Ройсе. Он нам не помеха. Если хотите отправиться со мной, вам надо одеться.
Селине не нужно было повторять приглашение. Через две минуты она уже собралась и держала в руках теплый плащ. Гастон, наверное, придет в ярость, обнаружив, что она убежала. Он и так относится к ней с недоверием, подозревает в самых страшных преступлениях. И ее исчезновение, конечно, не улучшит ситуации. Она затрепетала, подумав, что словом «ярость» вряд ли можно описать его возможную реакцию.
Но кроме матери Фиары, никто не сможет объяснить ей, что делать, чтобы вернуться в свое время. Несмотря на возможный риск, ей ни в коем случае нельзя упустить шанс встретиться с этой женщиной.
Как только девочка увидела, что Селина готова, она без всякой опаски открыла дверь.
— Погоди, Фиара. Наверное, мы должны…
Девочка без колебаний ступила в коридор, а Селина застыла на месте, уверенная, что ее путешествие закончится, так и не начавшись.
Однако из коридора не донеслось ни слова, и она, решившись, последовала за Фиарой. Там она увидела, что охранник спит, сидя около самой двери.
— Ну и ну! Заснул на посту!.. — пробормотала изумленная Селина.
— Он не проснется до самого утра, — пояснила девочка. Селина посмотрела на ребенка и снова перевела взгляд на Ройса, только сейчас сообразив, что тот находится в странной позе: с вытянутыми перед собой ногами и безвольно повисшими руками. Вряд ли так выглядел бы человек, которого сморил сон. Похоже, он стоял и вдруг сполз по стене.
— Фиара, ты не сделала ему ничего плохого? — Селина в волнении присела возле охранника.
— Разумеется, нет! — с возмущением буркнула девочка. — Я просто посмотрела ему в глаза и подумала, что он проспит до утра.
— Ты загипнотизировала… околдовала его? — Селина осторожно тронула Ройса за плечо, но тот не шелохнулся.
— Мне нелегко было справиться с ним. Уж больно он всех подозревает.
Селина с сомнением посмотрела на свою маленькую спутницу. Трудно сказать, чего можно ожидать от этой десятилетней девчушки с ясным лицом. Понятно, почему люди, а особенно дети, относятся к ней со страхом. Даже Селина почувствовала, что нервничает.
— Фиара, я не совсем уверена…
— Миледи, нам надо идти. В последние дни не было снегопадов, поэтому по дороге стало легче двигаться, но все равно путь до деревни займет несколько часов.
Селина понимала, что ее страхи надуманны, но ничего не могла с собой поделать. Сейчас им предстоит выйти из-под защиты крепостных стен. Что их ожидает в незнакомом средневековом ландшафте?
— Ты считаешь, нам нечего бояться, отправляясь пешком в ночь? Мы ведь безоружны. В лесу нам могут встретиться волки, и мало ли кто еще там рыщет в поисках добычи!..
— Не беспокойтесь, миледи, — уверенно сказала Фиара и пошла по коридору.
Ответ девочки несколько успокоил Селину.
Она поднялась, стараясь не думать о волках, перегрызенных глотках и прочих ужасах… Например, о встрече с Гастоном по ее возвращении. Что будет, то и будет, у нее нет другого выбора. О возможных последствиях она подумает позже.
Бросив еще один беспокойный взгляд на Ройса, она последовала за своей маленькой провожатой.
Они шли по ночному лесу, и Селина вспоминала истории о привидениях, оборотнях и всадниках без головы.
Ледяной ветер пробирался под ее теплый плащ на меху, студил ноги. В скудном свете ущербной луны Селина видела, как изо рта у нее вырываются белые облачка пара. Опасность, казалось, подстерегала повсюду… Голые ветви деревьев скрипели над головами, на сверкающем снегу лежали угольно-черные тени. Она едва различала силуэт девочки, спешащей по протоптанной колее.
По краям неровной, ухабистой дороги лежали глубокие сугробы. Хотя Селина старалась внимательно смотреть под ноги, она то и дело спотыкалась об узловатые корни деревьев, проваливалась в рытвины. В некоторых местах тропа была прямой и широкой, но в других становилась такой узкой и извилистой, что Селина не представляла, как здесь удалось бы проехать всаднику, не говоря уже о целом отряде. Тем не менее на снегу виднелись следы копыт и даже колес.
Было много и звериных следов — крупных, похожих на собачьи.
Несколько раз они слышали волчий вой, и от этого жуткого звука Селину охватывал леденящий душу ужас. По звуку трудно было определить, далеко ли рыщут голодные звери, но однажды Селине показалось, что две тени мелькнули совсем рядом с ними. Фиара же не выглядела испуганной.
Лишь когда первые утренние лучи осветили верхушки деревьев, они добрались до цели своего путешествия. Донельзя усталая, Селина облегченно вздохнула. Примостившаяся на лесной полянке одинокая маленькая хижина показалась ей прекраснее отеля «Плаза» в Нью-Йорке. Вокруг не видно было жилья, но поднимавшиеся над деревьями столбы дыма указывали, что до деревни недалеко.
Убогий домишко был похож на сараи, которые Селина видела во дворе замка, — с глиняными стенами и крышей из соломы, в которой зияли прорехи. По двору гуляла одинокая курица.
На пороге появилась женщина, испуганно глядевшая на путешественниц. В ту же секунду Фиара бросилась к ней с криком:
— Мама! Мамочка!
Из глаз женщины брызнули слезы. Она опустилась на колени и раскрыла девочке свои объятия.
Когда Селина подошла, женщина посмотрела на нее в изумлении и прошептала:
— Во имя всех богов! — Женщине было под тридцать; как и дочь, она была очень красива — с золотыми волосами и ярко-синими глазами. — Вы… вы…
— Это лунная миледи, мамочка! — щебетала Фиара. — Ой, как я рада, что опять дома! Я больше не могла оставаться у тети Мариты. Там никто не любил меня, и мне все время было грустно. Я не буду жаловаться, что у нас мало еды, — только бы быть дома!
Женщина гладила девочку по волосам, не спуская глаз с Селины.
— Из… из… какого времени вы попали сюда? Абсурдный вопрос прозвучал вполне логично.
— Из семисотлетнего будущего. — Селина с трудом сглотнула. Она почувствовала страшную усталость, но в то же время надежду и, главное, облегчение, что может наконец сказать всю правду и ей поверят. — Из одна тысяча девятьсот девяносто третьего года. Меня зовут Селина Фонтен. Мне, наверное, не надо объяснять, как я здесь оказалась?
Женщина покачала головой. Потом вдруг обратила все свое внимание на девочку:
— Бедная моя доченька! Ты должна быть осторожной. Если скажешь лишнее какому-нибудь злому человеку…
— Я была очень осторожна, мамочка. Я всегда очень осторожна. Миледи Селина несчастна, ей так хочется домой… Я очень ее понимаю. И не могла не помочь ей.
— Ты не представляешь, Фиара, как я благодарна тебе, что ты взяла меня с собой! — Селина улыбнулась, тронутая искренним выражением сочувствия со стороны ребенка.
— Да, мы поговорим с вами. — Женщина с беспокойством оглянулась. — Но только в доме.
Если снаружи хижина представляла откровенно жалкое зрелище, то внутри было хотя и бедно, но чисто. В помещении без окон горел очаг, пламя которого давало не только тепло, но и освещало немногие предметы обстановки: маленький, грубо сколоченный стол, два стула, кровать с набитыми соломой тюфяком и подушкой, полку с деревянной и железной кухонной утварью.
Каких-либо продуктов, кроме двух мешков с зерном, Селина не заметила. В углу стоял, большой сундук, украшенный кованым узором в виде кельтского орнамента.
Женщина сняла с крюка корзину и подала ее Фиаре. После долгого молчаливого взгляда она достала из кошелька на поясе монету и протянула дочери.
Глаза девчушки засверкали от радостного возбуждения. Она крепко обняла мать, потом подбежала к Селине и обхватила ее руками.
— О леди Селина! Мамочка больше не сердится! Она приготовит нам вкусный ужин, но сперва поговорит с вами. Я пойду в деревню и куплю у мадам Надетт кусок баранины. — Девочка с гордостью показала монету Селине. — Мамочка даже разрешила мне побыть немного у мадам и помочь ей разобраться с целебными травами.
Сообщив это, Фиара выпорхнула на улицу. Женщина с грустью посмотрела ей вслед и повернулась к Селине:
— Я еще не сказала, как меня зовут? Простите, мы так долго жили вдвоем с дочерью, что я отвыкла в разговоре пользоваться словами. Я Бринна. — Она указала Селине на один из стульев, а сама села на другой. Ее взгляд все еще выражал беспокойство. — Ради дочери я умоляю вас держать в тайне все, что вы узнаете здесь. Пожалуйста…
— Я буду глубоко признательна вам за любую помощь, которую смогу получить, и обещаю, что ни одна душа ни о чем не узнает, — успокоила ее Селина. — Скажите, в чем секрет могущества, которым обладаете вы и Фиара?
— Могущество? — прошептала Бринна, разглядывая свою залатанную юбку. — Да, наверное, кое-кто может и так подумать. На самом деле это неправда. Давным-давно… много веков назад, — медленно заговорила она, — было время Древней мудрости. Время, когда люди — все люди — знали язык земли и языки всех существ, на ней обитавших. Людям были ведомы морские течения и пути, по которым шли звезды…
— Астрономия, — прошептала Селина, почувствовав, как забилось ее сердце.
— И не только, — кивнула Бринна, — но и многое, многое другое. Но потом пришло время тьмы, и люди растеряли Древнюю мудрость. Она стала достоянием немногих, которых чтили как искусных целителей, справедливых судей, мудрых советников королей. Таких людей звали друидами.
— Друидами? — переспросила Селина, вспомнив о высоких людях в черных одеждах, о Стонхендже, о волшебнике Мерлине из легенд о короле Артуре. — Значит, вы и Фиара — друиды?
— Одни из последних. Люди, не обладающие Древней мудростью, давно стали испытывать перед друидами мистический ужас. Они охотились за ними, изгоняли их со своих земель, убивали. Лишь немногим удалось выжить. Мой отец был друидом большого знания, но он учил меня держать свое, как вы сказали, могущество в тайне от обычных людей, чтобы не вызывать у них страха. От тех, кто называет нас ведьмами и колдунами, от тех, кто может уничтожить нас.
Бринна замолчала, перебирая складки на юбке.
— Я послушалась его завета, вышла замуж за богатого человека, жившего в нашем городе. Он был ювелиром. Мой муж… выгнал меня, когда узнал правду обо мне и нашей дочери. Фиара, — Бринна горько усмехнулась, — моя самая большая радость в жизни. Но она так неосторожна! Я пыталась предупреждать ее. Но в ее возрасте ей кажется совершенно естественным пользоваться своими способностями. А они у нее очень велики. Мне приходится во многих случаях прибегать к помощи записей, оставленных мне отцом, а она в этом не нуждается — в ней все заложено природой. И мне страшно за нее. Я подумала, что если она поживет обычной жизнью, среди обычных детей…
Голос прервался, но глаза договорили все: матери хотелось, чтобы жизнь дочки была лучше, счастливее, безопаснее, чем ее. Вынужденное затворничество — жертва, которую женщина принесла ради своего ребенка. У Селины защемило сердце. Она потянулась через стол и положила ладонь на руку Бринны.
— Если я что-нибудь могу сделать для вас… Хоть чем-то помочь…
— Не сомневаюсь, вы сделаете это, — с простодушной уверенностью, как и Фиара, сказала Бринна. — У вас очень доброе сердце, миледи Селина. Вы прямо лучитесь добротой. Но сначала я попробую помочь вам. Расскажите, как вы попали в наше время. Это случилось в ночь на новый год?
Селина понимала, что это глупо. Просто временное помешательство от одиночества, в котором она провела двое суток, от невозможности хоть чем-то занять себя и отвлечься от навязчивых воспоминаний.
От самых мимолетных мыслей о Гастоне по всему ее телу прокатывались волны тепла. Как будто его объятие повернуло где-то внутри нее тайный выключатель, от которого по нервам теперь постоянно шел электрический ток. Кожа стала настолько чувствительной, что даже бархат, из которого была сшита ее одежда, казался жестким, как металлическая щетка. И ежедневные ванны не успокаивали, как прежде. Не снимал напряжение и цветочный чай, который Иоланда и Габриэль специально заваривали для нее. Ничто не помогало. Ее лихорадило днем и еще сильнее ночью.
Больше всего Селина боялась, как бы ее чрезмерно самоуверенный муж не узнал, что он сотворил с ней.
Она без конца ломала голову: зачем он тогда поцеловал ее? Это случилось так неожиданно — он захватил ее врасплох. Они готовы были чуть ли не броситься в драку, а через мгновение…
И сейчас, мучаясь от бессонницы, она невольно прокручивала в памяти навязчивые картины. Вот его губы, горячие и властные, прижимаются к ее губам, его пальцы перебирают ее волосы, его твердые как камень мышцы впиваются в ее тело, его язык проникает в ее рот, и… в ней вспыхивают маленькие костры.
Селина вздрогнула и плотнее сомкнула веки, словно таким простым способом могла избавиться от наваждения.
Почему все-таки он поцеловал ее? Хотел посмеяться? Показать, как глупо с ее стороны перечить его воле? Как легко подчинить ее?
Она была готова не просто подчиниться. Она тогда едва не потеряла сознание. Никогда в жизни она не испытывала ничего столь внезапного, столь могучего и не поддающегося контролю разума. Логику, здравый смысл, злые слова, которые они бросали друг другу в жестоком споре, — все будто мгновенно унесло ветром, выдуло в окно. Она трепетала, оказавшись в его руках, возвращала его поцелуи. И хотела большего.
Как унизительно! Он выгонял ее, а она стояла потрясенная, моргая и дрожа, и, главное, расстроенная оттого, что он остановился.
В его взгляде не было ничего, кроме недоверия. Как будто все произошло по ее инициативе. Как будто не он, а она бросилась на него! Как будто во всем была только ее вина!
Надменный самец, самоуверенный жеребец! Вот и надо было сказать ему об этом, бросить в лицо. А она постыдно бежала. Как лань, увидевшая перед собой черные зрачки двустволки.
Теперь она одна, у нее есть возможность все спокойно обдумать и взвесить. И приходится признать печальный факт: если бы он не заставил ее уйти, если бы сделал крохотный шаг навстречу и снова обнял ее, он не встретил бы сопротивления.
Она позволила бы ему поцеловать себя и… сделать все остальное.
Он обещал, что не будет исполнять супружеские обязанности, но никогда не упоминал о поцелуях. И о чем-либо еще. И вообще, как далеко нужно зайти, чтобы можно было считаться супругами де-факто?
Селина внезапно выскочила из постели. Отбросив одеяло, она нечаянно сбросила на пол котенка.
— О мой милый Грушо! Прости, пожалуйста! — Она подняла его и вернула на прежнее место. — Я мало с тобой играла эти дни, правда? — Она ласково погладила котенка, но он, широко зевнув, спрыгнул с кровати и с независимым видом отправился к очагу.
Глядя на него, Селина вздохнула в надежде успокоить расходившиеся нервы. Маленький Грушо составлял все ее общество, когда она оказалась под замком в своей комнате. Иоланда принесла его из большого зала сразу после того, как Ройс занял свой пост у двери.
Иоланда сказала Селине, чем сильно удивила ее, что именно Гастон велел доставить малыша.
Почему он это сделал? Селина терялась в догадках.
Она вообще не понимала своего мужа. Его поступки и его слова противоречат логике. Он заставляет ее работать из последних сил и тут же позволяет устроить ей ванну, о которой она не смела мечтать. Выражает крайнее недовольство ее поведением во время своего отсутствия и почему-то заканчивает свою отповедь горячим поцелуем. Ему явно доставляет удовольствие ее реакция на его ласки, но он запирает ее, словно последнюю преступницу. Он требует тщательно следить, чтобы она оставалась все время в одиночестве, и позволяет играть с котенком…
Помотав головой, она повернулась к маленькому столику возле кровати и налила себе воды. Нет, ей никогда не понять Гастона!
Сделав несколько глотков, Селина снова забралась под одеяло.
Она попробовала еще раз обдумать ситуацию. Ясно одно: Гастон не более чем грубый, похотливый мужлан. Ему ничего не стоит затащить в постель первую попавшуюся трактирную шлюху и потом самодовольно хвастаться своей победой. Если бы, скажем, ей нужна была утеха на одну ночь, то она и в своем двадцатом веке легко нашла бы желающих составить ей компанию.
Но ей нужно нечто гораздо большее.
Наверное, своим бахвальством Гастон хотел причинить ей боль?
Жестоко, но цели своей он достиг.
Всякий раз когда Селина представляла себе Гастона с той деревенской девкой — та почему-то рисовалась полногрудой блондинкой с кружками пива в обеих руках, — ее пронзала резкая боль. Неужели он целует кого-то так, как он целовал ее, неужели ласкает чье-то тело, занимается любовью…
Она тряхнула головой, чтобы зачеркнуть картину, от которой ее тошнило, а глаза почему-то подозрительно увлажнились. Какое ей до этого дело? Ее цель — вернуться домой. И чем скорее, тем лучше. Он не нужен ей, а она не нужна ему. Их брак только обуза для них обоих. И пусть себе бегает по бабам сколько ему влезет. Для нее это не имеет значения.
Но почему ее все-таки тянет к нему? Что ж, вполне объяснимо. У него фигура, которую любая женщина с радостью представит себе в своих эротических фантазиях. А его влекущий взгляд? А улыбка, которой позавидует любой киноактер. Ее чувство совершенно понятно… но в нем нет ничего, кроме физиологии.
Как глупо! Незачем тратить нервы на столь бесполезное занятие. Она и так уже зря потеряла два дня. Ей нужно сосредоточиться на возвращении. Ее муж обещал не иметь с ней дела. И слава Богу!
Утром она прежде всего займется небольшим расследованием. Ей нужно придумать способ отвлечь Ройса хотя бы на десять минут, выскользнуть отсюда и проникнуть в комнату ниже этажом, чтобы взглянуть на свое «окно надежды». Все ли там так, как было?
Она натянула на себя одеяло, довольная, что наконец удалось направить ход мыслей в правильном направлении.
Она исчезнет отсюда.
И ей не интересно, чем займется Гастон.
Ведь он ей безразличен, как и те, с кем он спит.
И это вовсе не слеза ползет у нее по щеке…
Чуть позже, когда она открыла глаза, в комнате еще было темно. Спросонья она не сразу сообразила, что же ее разбудило. Потом почувствовала, как кто-то тянет за одеяло.
— Леди Селина, проснитесь, — раздался детский шепот. Селина вздрогнула и повернулась. Возле кровати стояла девочка, ее глаза сияли синим в тусклом свете тлеющих в очаге углей.
— Фиара?! — прошептала Селина, с трудом разглядев ребенка в полумраке комнаты. — Как ты сюда попала?
— Вам надо спешить, миледи. — Фиара повернулась к огню. — Эй, Грушо, здравствуй! Я рада, что ты не давал скучать своей хозяйке.
— Куда спешить, милая? — Растерянность Селины начала проходить. — Как тебе удалось пройти мимо Ройса?
— Я ухожу домой, — твердо заявила Фиара. Несмотря на свою загадочность и недетскую серьезность, она сейчас выглядела обычной, покинутой всеми маленькой девочкой. — Мамочка думала, я буду счастлива здесь. Но этого не случилось. Если вы не передумали встретиться с ней, я возьму вас с собой.
— Твоя мама? — Селина быстро села на кровати, ее сердце бешено забилось. — Но ты говорила…
— Конечно, ей будет неприятно, что я не послушалась ее, но я не выдержу здесь больше ни одного дня!.. — Детский голос задрожал, и вдруг Селина услышала, как Фиара всхлипнула. Вытерев глаза кулачком, девочка продолжала: — Не беспокойтесь о капитане Ройсе. Он нам не помеха. Если хотите отправиться со мной, вам надо одеться.
Селине не нужно было повторять приглашение. Через две минуты она уже собралась и держала в руках теплый плащ. Гастон, наверное, придет в ярость, обнаружив, что она убежала. Он и так относится к ней с недоверием, подозревает в самых страшных преступлениях. И ее исчезновение, конечно, не улучшит ситуации. Она затрепетала, подумав, что словом «ярость» вряд ли можно описать его возможную реакцию.
Но кроме матери Фиары, никто не сможет объяснить ей, что делать, чтобы вернуться в свое время. Несмотря на возможный риск, ей ни в коем случае нельзя упустить шанс встретиться с этой женщиной.
Как только девочка увидела, что Селина готова, она без всякой опаски открыла дверь.
— Погоди, Фиара. Наверное, мы должны…
Девочка без колебаний ступила в коридор, а Селина застыла на месте, уверенная, что ее путешествие закончится, так и не начавшись.
Однако из коридора не донеслось ни слова, и она, решившись, последовала за Фиарой. Там она увидела, что охранник спит, сидя около самой двери.
— Ну и ну! Заснул на посту!.. — пробормотала изумленная Селина.
— Он не проснется до самого утра, — пояснила девочка. Селина посмотрела на ребенка и снова перевела взгляд на Ройса, только сейчас сообразив, что тот находится в странной позе: с вытянутыми перед собой ногами и безвольно повисшими руками. Вряд ли так выглядел бы человек, которого сморил сон. Похоже, он стоял и вдруг сполз по стене.
— Фиара, ты не сделала ему ничего плохого? — Селина в волнении присела возле охранника.
— Разумеется, нет! — с возмущением буркнула девочка. — Я просто посмотрела ему в глаза и подумала, что он проспит до утра.
— Ты загипнотизировала… околдовала его? — Селина осторожно тронула Ройса за плечо, но тот не шелохнулся.
— Мне нелегко было справиться с ним. Уж больно он всех подозревает.
Селина с сомнением посмотрела на свою маленькую спутницу. Трудно сказать, чего можно ожидать от этой десятилетней девчушки с ясным лицом. Понятно, почему люди, а особенно дети, относятся к ней со страхом. Даже Селина почувствовала, что нервничает.
— Фиара, я не совсем уверена…
— Миледи, нам надо идти. В последние дни не было снегопадов, поэтому по дороге стало легче двигаться, но все равно путь до деревни займет несколько часов.
Селина понимала, что ее страхи надуманны, но ничего не могла с собой поделать. Сейчас им предстоит выйти из-под защиты крепостных стен. Что их ожидает в незнакомом средневековом ландшафте?
— Ты считаешь, нам нечего бояться, отправляясь пешком в ночь? Мы ведь безоружны. В лесу нам могут встретиться волки, и мало ли кто еще там рыщет в поисках добычи!..
— Не беспокойтесь, миледи, — уверенно сказала Фиара и пошла по коридору.
Ответ девочки несколько успокоил Селину.
Она поднялась, стараясь не думать о волках, перегрызенных глотках и прочих ужасах… Например, о встрече с Гастоном по ее возвращении. Что будет, то и будет, у нее нет другого выбора. О возможных последствиях она подумает позже.
Бросив еще один беспокойный взгляд на Ройса, она последовала за своей маленькой провожатой.
Они шли по ночному лесу, и Селина вспоминала истории о привидениях, оборотнях и всадниках без головы.
Ледяной ветер пробирался под ее теплый плащ на меху, студил ноги. В скудном свете ущербной луны Селина видела, как изо рта у нее вырываются белые облачка пара. Опасность, казалось, подстерегала повсюду… Голые ветви деревьев скрипели над головами, на сверкающем снегу лежали угольно-черные тени. Она едва различала силуэт девочки, спешащей по протоптанной колее.
По краям неровной, ухабистой дороги лежали глубокие сугробы. Хотя Селина старалась внимательно смотреть под ноги, она то и дело спотыкалась об узловатые корни деревьев, проваливалась в рытвины. В некоторых местах тропа была прямой и широкой, но в других становилась такой узкой и извилистой, что Селина не представляла, как здесь удалось бы проехать всаднику, не говоря уже о целом отряде. Тем не менее на снегу виднелись следы копыт и даже колес.
Было много и звериных следов — крупных, похожих на собачьи.
Несколько раз они слышали волчий вой, и от этого жуткого звука Селину охватывал леденящий душу ужас. По звуку трудно было определить, далеко ли рыщут голодные звери, но однажды Селине показалось, что две тени мелькнули совсем рядом с ними. Фиара же не выглядела испуганной.
Лишь когда первые утренние лучи осветили верхушки деревьев, они добрались до цели своего путешествия. Донельзя усталая, Селина облегченно вздохнула. Примостившаяся на лесной полянке одинокая маленькая хижина показалась ей прекраснее отеля «Плаза» в Нью-Йорке. Вокруг не видно было жилья, но поднимавшиеся над деревьями столбы дыма указывали, что до деревни недалеко.
Убогий домишко был похож на сараи, которые Селина видела во дворе замка, — с глиняными стенами и крышей из соломы, в которой зияли прорехи. По двору гуляла одинокая курица.
На пороге появилась женщина, испуганно глядевшая на путешественниц. В ту же секунду Фиара бросилась к ней с криком:
— Мама! Мамочка!
Из глаз женщины брызнули слезы. Она опустилась на колени и раскрыла девочке свои объятия.
Когда Селина подошла, женщина посмотрела на нее в изумлении и прошептала:
— Во имя всех богов! — Женщине было под тридцать; как и дочь, она была очень красива — с золотыми волосами и ярко-синими глазами. — Вы… вы…
— Это лунная миледи, мамочка! — щебетала Фиара. — Ой, как я рада, что опять дома! Я больше не могла оставаться у тети Мариты. Там никто не любил меня, и мне все время было грустно. Я не буду жаловаться, что у нас мало еды, — только бы быть дома!
Женщина гладила девочку по волосам, не спуская глаз с Селины.
— Из… из… какого времени вы попали сюда? Абсурдный вопрос прозвучал вполне логично.
— Из семисотлетнего будущего. — Селина с трудом сглотнула. Она почувствовала страшную усталость, но в то же время надежду и, главное, облегчение, что может наконец сказать всю правду и ей поверят. — Из одна тысяча девятьсот девяносто третьего года. Меня зовут Селина Фонтен. Мне, наверное, не надо объяснять, как я здесь оказалась?
Женщина покачала головой. Потом вдруг обратила все свое внимание на девочку:
— Бедная моя доченька! Ты должна быть осторожной. Если скажешь лишнее какому-нибудь злому человеку…
— Я была очень осторожна, мамочка. Я всегда очень осторожна. Миледи Селина несчастна, ей так хочется домой… Я очень ее понимаю. И не могла не помочь ей.
— Ты не представляешь, Фиара, как я благодарна тебе, что ты взяла меня с собой! — Селина улыбнулась, тронутая искренним выражением сочувствия со стороны ребенка.
— Да, мы поговорим с вами. — Женщина с беспокойством оглянулась. — Но только в доме.
Если снаружи хижина представляла откровенно жалкое зрелище, то внутри было хотя и бедно, но чисто. В помещении без окон горел очаг, пламя которого давало не только тепло, но и освещало немногие предметы обстановки: маленький, грубо сколоченный стол, два стула, кровать с набитыми соломой тюфяком и подушкой, полку с деревянной и железной кухонной утварью.
Каких-либо продуктов, кроме двух мешков с зерном, Селина не заметила. В углу стоял, большой сундук, украшенный кованым узором в виде кельтского орнамента.
Женщина сняла с крюка корзину и подала ее Фиаре. После долгого молчаливого взгляда она достала из кошелька на поясе монету и протянула дочери.
Глаза девчушки засверкали от радостного возбуждения. Она крепко обняла мать, потом подбежала к Селине и обхватила ее руками.
— О леди Селина! Мамочка больше не сердится! Она приготовит нам вкусный ужин, но сперва поговорит с вами. Я пойду в деревню и куплю у мадам Надетт кусок баранины. — Девочка с гордостью показала монету Селине. — Мамочка даже разрешила мне побыть немного у мадам и помочь ей разобраться с целебными травами.
Сообщив это, Фиара выпорхнула на улицу. Женщина с грустью посмотрела ей вслед и повернулась к Селине:
— Я еще не сказала, как меня зовут? Простите, мы так долго жили вдвоем с дочерью, что я отвыкла в разговоре пользоваться словами. Я Бринна. — Она указала Селине на один из стульев, а сама села на другой. Ее взгляд все еще выражал беспокойство. — Ради дочери я умоляю вас держать в тайне все, что вы узнаете здесь. Пожалуйста…
— Я буду глубоко признательна вам за любую помощь, которую смогу получить, и обещаю, что ни одна душа ни о чем не узнает, — успокоила ее Селина. — Скажите, в чем секрет могущества, которым обладаете вы и Фиара?
— Могущество? — прошептала Бринна, разглядывая свою залатанную юбку. — Да, наверное, кое-кто может и так подумать. На самом деле это неправда. Давным-давно… много веков назад, — медленно заговорила она, — было время Древней мудрости. Время, когда люди — все люди — знали язык земли и языки всех существ, на ней обитавших. Людям были ведомы морские течения и пути, по которым шли звезды…
— Астрономия, — прошептала Селина, почувствовав, как забилось ее сердце.
— И не только, — кивнула Бринна, — но и многое, многое другое. Но потом пришло время тьмы, и люди растеряли Древнюю мудрость. Она стала достоянием немногих, которых чтили как искусных целителей, справедливых судей, мудрых советников королей. Таких людей звали друидами.
— Друидами? — переспросила Селина, вспомнив о высоких людях в черных одеждах, о Стонхендже, о волшебнике Мерлине из легенд о короле Артуре. — Значит, вы и Фиара — друиды?
— Одни из последних. Люди, не обладающие Древней мудростью, давно стали испытывать перед друидами мистический ужас. Они охотились за ними, изгоняли их со своих земель, убивали. Лишь немногим удалось выжить. Мой отец был друидом большого знания, но он учил меня держать свое, как вы сказали, могущество в тайне от обычных людей, чтобы не вызывать у них страха. От тех, кто называет нас ведьмами и колдунами, от тех, кто может уничтожить нас.
Бринна замолчала, перебирая складки на юбке.
— Я послушалась его завета, вышла замуж за богатого человека, жившего в нашем городе. Он был ювелиром. Мой муж… выгнал меня, когда узнал правду обо мне и нашей дочери. Фиара, — Бринна горько усмехнулась, — моя самая большая радость в жизни. Но она так неосторожна! Я пыталась предупреждать ее. Но в ее возрасте ей кажется совершенно естественным пользоваться своими способностями. А они у нее очень велики. Мне приходится во многих случаях прибегать к помощи записей, оставленных мне отцом, а она в этом не нуждается — в ней все заложено природой. И мне страшно за нее. Я подумала, что если она поживет обычной жизнью, среди обычных детей…
Голос прервался, но глаза договорили все: матери хотелось, чтобы жизнь дочки была лучше, счастливее, безопаснее, чем ее. Вынужденное затворничество — жертва, которую женщина принесла ради своего ребенка. У Селины защемило сердце. Она потянулась через стол и положила ладонь на руку Бринны.
— Если я что-нибудь могу сделать для вас… Хоть чем-то помочь…
— Не сомневаюсь, вы сделаете это, — с простодушной уверенностью, как и Фиара, сказала Бринна. — У вас очень доброе сердце, миледи Селина. Вы прямо лучитесь добротой. Но сначала я попробую помочь вам. Расскажите, как вы попали в наше время. Это случилось в ночь на новый год?