Такер Шелли. Запретное прикосновение

   Так он и знал. Пожав плечами, он устремил взгляд к потолку. Мало того, что ему предстоит провести наедине с этой девушкой в запертой комнате несколько дней, она еще будет все это время голая, как праматерь Ева!
   — Рискну завтра утром сходить на рынок и куплю там что-нибудь для нас обоих, — сказал он. — А сегодня… уж как-нибудь. Тут хватит одеял.
   С облегчением рыцарь услышал, как Кьяра, воспользовавшись его советом, протопала к постели. Когда же она примется за еду?
   Прошла целая вечность, прежде чем до него вновь донесся ее голос, расслабленный и умиротворенный. Все это время он, как идиот, смотрел в огонь очага, не решаясь повернуться.
   — Спасибо за купание, Ройс. И за то, что вы так… так благородны.
   Он чуть не расхохотался. Благороден! Если бы он повернулся, стало бы видно, как его «благородство» выпирает из штанов, и он ничего не может с этим поделать.
   — Не стоит благодарности, миледи, — учтиво ответил он. — Надеюсь, вы готовы к… Хотите есть?
   — Умираю от голода.
   Ройс резко повернулся, и она прочла в его глазах, что он тоже голоден, ужасно голоден… до безумия. Но не пища нужна ему.
   Девушка стояла, закутавшись по горло в меховое одеяло, которое с помощью всяческих ухищрений сумела обернуть так, что оно каким-то чудом держалось на теле. Однако выпростать руки для того, чтобы приняться за еду, не могла. Ей придется либо оставаться в тепле, но голодной, либо хорошенько поужинать, но… нагишом.
   Неожиданно Ройса осенило.
   — Садитесь к огню, принцесса, — сказал он.
   Он старался чаще употреблять это обращение — ему казалось, оно ставит его на место, напоминает о роли, за рамки которой он не должен выходить.
   Взяв в руки поднос, Ройс приблизился к ней и ощутил запах ее разгоряченного тела, а также простого мыла, которым она воспользовалась сегодня первый раз в жизни.
   Откуда-то по-прежнему доносились приглушенные звуки свирели.
   — Совсем как у нас дома, — сказала Кьяра, повернувшись к окну, — я так люблю музыку.
   Его больно резануло слово «дом». У нее больше нет дома. Теперь она из того же стана отверженных, лишенных родины, что и он. Ее новое пристанище называется Равенсбрук — огромный прекрасный замок. Но станет ли он для нее домом? Никогда.
   Там, в Равенсбруке, они расстанутся, и он больше не увидит ее — этих глаз, этих губ, этого тела, скрытого сейчас под меховым одеялом, такого близкого и недоступного, такого желанного. Не увидит это воистину благородное существо, приносящее себя в жертву ради процветания своей страны; такое нежное, доброе и наивное, смелое перед лицом невзгод и стихий и в то же время трогательно-беззащитное.
   Никогда не встречал Ройс никого прекраснее и лучше, никого, кто был бы ему ближе и дороже!
   Иначе говоря, он полюбил ее. Да, он любит ее! Ту, что сидит сейчас у стола, — маленькую, усталую, с мокрыми волосами, спускавшимися почти до пояса поверх нелепого одеяла. Кьяра. Принцесса. Сестра его друга Кристофа. Дочь его обидчика. Невеста его врага Дамона.
   Ройс испугался за поднос с едой, который чуть не треснул в его напряженных руках, ослабил хватку и, налив в бокал вина, подошел к Кьяре.
   Она недоуменно поглядела на него и спросила:
   — Хотите накормить меня или просто подразнить? — Лицо девушки озарила улыбка. — А, знаю. Сейчас предложите мне есть все это, как поросята из кормушки, да?
   — Нет, миледи. Мы придумаем что-нибудь поинтереснее.
   Он отрезал кусок мяса и поднес к ее рту. Она рассмеялась:
   — Понимаю. Будете кормить меня, как любимую собаку. Из рук.
   Кьяра наклонилась и откусила немного мяса, забыв на время обо всех неудобствах. Она ела, прикрыв глаза от удовольствия, и Ройс с радостью ухаживал за ней.
   — Как вы хороши, Кьяра, — сказал Ройс, не сводя глаз с ее губ, между которыми изредка показывался кончик розового языка. — Даже когда едите.
   Она опять рассмеялась. Весело и беззаботно, словно не было треволнений и забот прошедшего дня, а впереди ожидало только хорошее.
   — У вас красивый рот, — продолжал он. — Вам никто этого не говорил? — Девушка покачала головой, будучи не в состоянии ответить. Он поднес к ее губам бокал с вином. — И у вас такие изумительные губы, Кьяра. Глаза — как настоящие топазы. А волосы — сплав золота и меди…
   Его понесло. Сен-Мишель чувствовал себя менестрелем, и дай ему в руки один из тех музыкальных инструментов, что звучали за окном, он бы запел.
   — Вы для меня дороже всего на свете, — закончил он свою неспетую песню.
   Откусывая очередной кусок мяса, она случайно коснулась губами его пальцев. Он воспринял это как ответ на все свои невысказанные вопросы.
   Резко наклонившись, он прижался губами к ее губам, ощутил их теплоту и свежесть, вкус мяса; коснувшись языком ее языка, захватил его в жадном поцелуе.
   Ее рука уперлась ему в грудь. Она хочет оттолкнуть его? Нет, совсем нет… «Прекрати, — сказал он себе. — Остановись, пока не поздно».
   У нее вырвался сдавленный стон. Но не протест. Стон желания. Она не отрывала от него своих губ.
   Поднос, который он продолжал держать в одной руке, упал на пол. Никто из них не обратил на это внимания. Ройс обеими руками обнял ее за плечи, с которых уже немного спустилось одеяло, уткнулся лицом в теплую шею. О, как он ее любит!
   Рыцарь поднял голову и в свете очага увидел матовый блеск ее кожи, округлости груди, розовые маковки сосков. Нет! Нельзя!
   Но трезвый внутренний голос умолк, не произнеся и двух фраз. Его пальцы уже захватили ее грудь, дотронулись до сосков. Она что-то произнесла. Кажется, это был возглас удивления. Радостного открытия новизны.
   Его смелость не смутила ее. Не заставила пойти на попятный. Не испугала. Похоже, она, как и он, была готова на любой безумный шаг; готова дотла сгореть в слабом пламени очага, освещавшего их слившиеся тела.
   Запустив пальцы в его густые темные волосы, она выгнулась назад, отчего одеяло почти сползло с нее, открывая взору Ройса ее живот и ноги. Прекрасная тонкая работа божественного мастера!
   Поддаваясь призыву, чувствуя, что находится уже на грани безумия, он снова впился в ее губы, еще крепче прижал к себе полуобнаженное тело и, теряя рассудок, опустился вместе с ней на постель.
   Кьяра дрожала у него в руках, но отнюдь не от страха, а от совершенно незнакомого доселе ощущения, которое заставляло их обоих тяжело дышать и задыхаться в перерывах между долгими страстными поцелуями. Его прикосновения, скупые слова, сила, нисходившая от разгоряченного смуглого тела, вбирали ее в свой прекрасный магический круг, откуда она не знала выхода. И не искала его.
   Кьяра сдалась, уступила, не стала противиться зову сердца, наплыву чувств, нежности его сильных рук, бессвязных слов.
   Когда он на мгновение ослабил объятия, она с удивлением услышала, как с ее губ сорвались протестующие стоны; ей хотелось снова прижаться к нему всем телом, ощутить вершинками сосков жесткие волосы у него на груди, почувствовать то удивительное, ни с чем не сравнимое прикосновение к своим ногам, к лону.
   Но все же им следует остановиться. То, что они делают, дурно. Это грех… Он не муж ей и никогда будет. Зачем же она разрешает так целовать свою грудь, живот? Ласкать…
   Но она не могла, не хотела оттолкнуть его. Ибо понимала всем своим существом, что предназначена… рождена для его поцелуев, объятий. Для встречи с ним.
   Девушка слышала его хриплое учащенное дыхание, впитывала жар тела, содрогающегося от страсти, и пылко отвечала ему, но страха не было. Пусть… пусть ей суждено провести вечность в аду — эта единственная ночь стоит такой жертвы! И разве не адом станет для нее вся последующая жизнь там, куда они направляются? Где она будет совсем одна… без него.
   Нет, она не должна думать об этом сегодня, сейчас. Когда они вместе. Когда она с радостью, охотно, отдает ему душу и тело. То, чего никогда не получить Дамону с ее согласия, по доброй воле.
   Она обхватила его за плечи, прижала к себе, но он внезапно высвободился из объятий, и это впервые вызвало у нее испуг, сменившийся недоумением. Что он теперь делает? Его влажные губы опускались все ниже — от груди, через живот, к ногам… За ними следовали пальцы.
   Ее тело так напряглось, что заныли мышцы. О Господи!
   На ее молчаливую мольбу он отвечал все более настойчивыми поцелуями, прикосновениями. Понуждая, упрашивая.
   Немыслимый жар охватил ее. Как могла она думать мгновение назад, что его ласки слишком дерзкие? Разве что-то может быть запрещено ему? Никогда! Если он хочет… если желает этого, она не станет противиться.
   Прикусив губу, Кьяра покорно подчинилась его безмолвной просьбе — и дала ему возможность увидеть своими глазами то, что считается самым сокровенным у женщины. У девушки.
   И сразу же почувствовала легкое прикосновение его губ. Языка.
   Судорога наслаждения пронизала ее тело. Перед глазами сверкали искры, в голове стучали тимпаны, из очага вырвалось пламя и осветило всю комнату.
   Его касания становились все сильнее, настойчивее, она все больше раскрывалась ему навстречу. И вот его губы уже там, в самой сердцевине ее тела, в центре мироздания…
   Кьяра задрожала, как если бы на нее обрушился шквал — ураган света, зноя, — и поплыла к берегу радости.
   Потом тело ее обмякло, и она, обессиленная, с закрытыми глазами, распростерлась на постели.
   Когда девушка пришла в себя, то обнаружила, что снова заботливо завернута в одеяло, а Ройс сидит рядом и шепчет какие-то успокаивающие слова, бормочет извинения.
   Неожиданный финал любовной сцены ошеломил ее не меньше, чем начало. Она уткнулась лицом ему в грудь, чувствуя, как на смену блаженству приходят неясные опасения, даже страх.
   Кьяра молила небо, чтобы Ройс не заметил ее слез. Ведь он может истолковать их совсем не так. Превратно. А плачет она о другом.
   Он принес жертву, она понимала. Не нарушив ее девичества, он лишил себя наслаждения, которого ищут все мужчины. Сберег ее для будущего мужа.
   Именно это вызвало у нее слезы. Мысль о том, что Дамон станет тем, кто сделает ее женщиной, — эта мысль ужасала.
   Нет! Она хочет подарить себя только избранному ею самой мужчине.
   Только ему!
   Кем так восхищается, кому благодарна за то, что он столько ей отдал, не взяв взамен самого главного — того, о чем, несомненно, мечтал, чего яростно жаждал!
   Кьяра кусала губы, сдерживая новые слезы, готовая восстать против самого Бога за то, что Он впустил в ее жизнь некоего Ройса Сен-Мишеля, но лишил возможности разделить с ним эту жизнь.
   Кьяра продолжала прижиматься к его груди. Он ласково гладил ее волосы. В конце концов не важно, что он не решился нарушить ее невинность. Он затронул гораздо более чувствительные струны ее души.
   Никогда больше она не будет такой, как прежде.

Глава 13

   Утренний луч солнца проник сквозь ставни узкой полоской света; она коснулась постели и разбудила ее. Кьяра медленно разлепила веки, повернулась на бок и сразу увидела Ройса. Тот спал на одеялах возле двери, подложив руку под голову.
   Какое-то время девушка неподвижно смотрела на него, чувствуя, как неровно начинает биться сердце, понимая, что так будет каждый раз, лишь только она взглянет в его сторону.
   Вторую ночь она спит на удобной постели, тогда как он располагается на полу. Вчера она проспала весь день, а он стерег ее сон и ненадолго отлучился на базар за одеждой.
   В течение всего дня, не говоря о ночи, Ройс держался отчужденно, стараясь не подходить к ней. Ни словом не обмолвился о том, что произошло ними в первую ночь пребывания здесь, ни взглядом не выдал своих чувств. Не прикоснулся к ней даже пальцем. Словно опустил между ними невидимый, но прочный занавес.
   И хотя это больно ранило ее, она не обижалась, не делала попыток сократить разделявшее их расстояние, ибо понимала: так должно быть. Новые поцелуи, ласки, слова любви только усилят боль неминуемого и скорого расставания.
   Кьяра принимала эти правила игры. Вернее, пыталась принять. Тщилась снова стать исполненной сознания собственного долга принцессой, послушной воле отца и велению Рока.
   У нее перехватывало дыхание, когда она смотрела на него. Как тихо он лежит на правом боку; всегда суровое, словно высеченное из камня лицо, обрамленное спутанными темными волосами, кажется таким спокойным, даже детским. Но рука не выпускает рукоятки меча и во сне.
   Девушку захлестнули волна нежности и еще другое, более сильное чувство, которого она боялась и в котором не хотела признаться самой себе.
   Потому что оно обречено на гибель.
   Она бесшумно поднялась с постели и, завернувшись в покрывало, на цыпочках подошла к спящему Ройсу…
   Еще до встречи они уже были приговорены судьбой к разлуке — она и этот смуглый рыцарь. Их жребий предопределен силами куда более могучими, нежели просто любовь между мужчиной и женщиной.
   Через несколько дней они навсегда расстанутся. Не смея противостоять желанию прикоснуться к нему, она убрала волосы, упавшие ему на лоб, и сердце ее дрогнуло, когда солнечный луч, пробившийся сквозь ставни, заиграл на ее золотом кольце.
   Она забыла о нем за эти дни, привыкла к почти неощутимой тяжести на пальце, сжилась с ним.
   Опустившись на колени возле Ройса, девушка на краткое мгновение погрузилась в воображаемый мир — мир, в котором это обручальное кольцо принадлежало ей по праву и скрепляло союз с этим человеком.
   О, какое счастье каждое утро просыпаться вместе с ним, делить радости и печали — все, все на свете! Позволять ему поддразнивать ее… любить ее, и самой любить так, как только может любить женщина!
   Носить его ребенка… его детей… у себя под сердцем.
   Кьяра подняла руку к тубам, чтобы удержать готовый вырваться стон радости и отчаяния, и в глаза бросились слова, выгравированные на кольце: «Ты, и никто другой. Сердце всегда побеждает».
   Слезы затуманили ей глаза. Две эти фразы словно насмехались над ней: первая — тем, что говорила истинную правду; вторая — тем, что жестоко лгала.
   Она поднялась с колен, заставила себя отвернуться от него — воплощения своих несбыточных желаний и надежд.
   Как никогда ясно, она поняла всю неосуществимость того, о чем минуту назад позволила себе мечтать. И не только из-за своих обязательств перед страной, перед отцом, перед памятью брата, но и потому, что для Ройса благополучное завершение путешествия и ее свадьба с Дамоном станут знаком собственного благополучия — ведь тогда ему будут возвращены замки, титул, честь, и он вновь обретет кров.
   Осторожно ступая, Кьяра прошла в угол, где стояли кувшин с водой и таз, и, смочив кусок холста, стерла с лица следы слез. «Не надо грустить, — сказала она себе, — надо радоваться каждому мгновению, когда я еще с ним, и тешить себя воспоминаниями о счастливых днях и минутах, проведенных вместе».
   Быстро завершив туалет, девушка стала примерять одежду, купленную вчера на базаре. Рубашка и штаны оказались все равно велики, они скрадывали ее фигуру и делали похожей на юношу. Впервые в жизни она была в мужском одеянии, и если еще дня два назад это показалось бы ей чем-то немыслимым, то сейчас она чувствовала себя вполне в своей тарелке. Чего только в жизни не бывает! На собственном примере она убедилась в этом.
   Вспомнив еще кое-что, в чем она имела возможность удостовериться, Кьяра покраснела и с еще большим усердием занялась прической, хотя теперь это не требовало стольких усилий, как прежде: волосы стали намного короче.
   А вчера она чуть не заплакала, когда в принесенном Ройсом зеркале увидела, что стало с ее роскошными длинными волосами. Однако Кьяра сама согласилась их укоротить, чтобы удобнее было путешествовать. Ройс, проклиная себя и свое парикмахерское орудие — меч, отрезал ее волосы, достигавшие поясницы, и сейчас они всего-навсего прикрывали плечи.
   Закончив заплетать укоротившуюся косу, она застелила кровать и присела на нее. Неотступные мысли одолевали Кьяру. Столько всего произошло с ней за какие-то три дня! Неужели только три?
   Прикрыв глаза, она стала припоминать их первую встречу — в часовне монастыря. Тайный ход, по которому они выбрались к подножию скалы. Размолвки и легкие ссоры. Свои обиды. Где они теперь, эти глупые обиды? Канули в вечность. Их поглотила любовь. Да, любовь и печаль, переходящая порой в отчаяние от чувства бессилия… от невозможности что-то изменить.
   И ведь он совсем не такой, каким показался ей сначала. Не озлобленный, не сухой и желчный, но человек с доброй душой и отзывчивым сердцем. Как он страдает из-за того, что пришлось расстаться со своим верным Антеросом, как надеется хоть что-нибудь услышать о нем. И о ее щенке тоже очень сожалеет. Разве не говорит одно это о благородстве натуры лучше всяческих красивых слов?
   О да, Ройс благороден, он истинный рыцарь! Правда, лишенный этого звания…
   Шум за окном прервал беспорядочное течение ее мыслей. Подкравшись к ставням, она осторожно приоткрыла одну из половинок и глянула на улицу. День был уже в разгаре. Множество людей — торговцы, покупатели, крестьяне с повозками — шли, ехали, переговариваясь. Должно быть, сегодня базарный день.
   Как захотелось ей оказаться там — посмотреть на людей, потолкаться среди них, послушать разговоры, пересуды! Наконец, просто подышать свежим воздухом. Вчера она почти целый день проспала, неужели и нынче придется торчать в затхлой полутемной комнате?
   Она просила Ройса взять ее с собой, но он и слышать ничего не хотел. А между тем… Девушка взглянула в небольшое зеркало… Если она уберет волосы, наденет на голову капюшон, то в теперешнем мужском одеянии вполне сойдет за юношу. Уж, во всяком случае, никому в голову не взбредет, что под этой одеждой скрывается принцесса! Даже интересно.
   Кьяра собралась было уже прикрыть ставни, когда взгляд ее упал на разложенные почти напротив окна товары серебряных дел мастера. Чего там только не было! И одна из этих вещиц… Ах, разглядеть бы получше. Она так подошла бы Ройсу… Он ее заслужил… Она принадлежит ему по праву! Кьяра кусала губы, сгорая от нетерпения преподнести ему этот подарок. Она должна… обязана это сделать! Именно она.
   Но ведь выходить нельзя! Ройс придет в бешенство…
   Кьяра снова взглянула в зеркало. Мальчишка, да и только! А когда наденет плащ с капюшоном, купленный Ройсом, никто и не заподозрит в ней женщину. Да и выскочит она на какое-то мгновение: купит цепочку с медальоном — и сразу обратно! Ройс даже не успеет пошевелиться во сне.
   Решение было принято. Стараясь действовать бесшумно, Кьяра надела башмаки, плащ, накинула на голову капюшон. Ах да, ведь нужны деньги!
   Осторожно вынув несколько монет из кошелька Ройса — Кьяра понятия не имела, сколько могут стоить подобные вещи, да и вообще вряд ли когда-нибудь держала в руках деньги, — вытащив три монеты и после короткого раздумья прибавив к ним четвертую, она раскрыла ставни, тихонько влезла на широкий подоконник и, улучив минуту, когда, как ей казалось, никто не смотрел на нее, спрыгнула на шумную улицу.
 
   Сноп солнечных лучей, ворвавшись в комнату, упал на лицо Ройса, тот со стоном прикрыл рукой глаза и повернулся на другой бок. Но сон уже оставил его. Некоторое время он еще лежал, не открывая глаз, вспоминая то, что ему сейчас снилось. А может, это был не сон, а просто его мысли, плод воображения?
   Ему привиделись огромная зала, пылающий очаг, и в этом помещении он рядом с Кьярой. Тут же играют дети, собаки. У одной из девочек золотистые глаза, как у матери, и такая же улыбка. А мальчик темноволосый — в отца.
   Видение было настолько явственным, что Ройсу понадобилось время, чтобы вспомнить, где он сейчас находится. Только тогда он открыл глаза, но не позволил себе смотреть в сторону кровати, где спала она. Так близко от него и такая недоступная. По-прежнему запретный плод, несмотря на всю видимость близости. Тень, мираж.
   Надо спешить, подумал Ройс. Хватит отсиживаться и отсыпаться. Сегодня с наступлением темноты они двинутся в путь. Необходимо незаметно выбраться из города, а там уж продолжать рискованное путешествие в светлое время суток, потому что ночью в горах опасен каждый шаг.
   Ничего другого он придумать не может, но, во всяком случае, знает одно: защищать ее и себя будет до последней капли крови. Иного выхода нет. Впрочем…
   Вчера ночью, когда Ройс смотрел на нее, спящую, безумная мысль пришла ему в голову. Ведь он может спасти ее от гнева мятежников, если выполнит их требование: не доставит ее в Тюрингию, в замок на горе Равенсбрук. Не позволит Дамону сделать ее — о Боже! — своей женой. Да, тогда она будет спасена! Он увезет ее подальше от принца Дамона и от осатаневших мятежников.
   Вспомнив о своем вчерашнем замысле, Ройс резко поднялся и сел на одеялах. Сжав зубы, восстановил в уме все подробности своего плана и тут же осудил себя за него. Ибо задуман он был ради удовлетворения лишь собственного желания. Не говоря уж о том, что не мог ведь он так просто взять и похитить дочь короля Альдрика? Удрать с ней неизвестно куда. Да и она сама…
   Невольно Ройс кинул взгляд на постель и замер. Кьяры там не было. Ее выкрали?!
   Он вскочил и подбежал к окну. Деревянный засов валялся на полу. Видно было, что ставни открывали изнутри, не снаружи. Постель аккуратно застелена, никаких следов борьбы. Да и не так уж крепко он спал, чтобы ничего не слышать. И сам цел и невредим, а злодеи наверняка не пощадили бы его.
   Кроме того, нет одежды, купленной для нее, — плаща, рубашки, башмаков.
   Что же произошло?
   Рыцарь взглянул в окно. На улице мельтешил народ. Кьяры, конечно, нигде не видно, да и как найдешь ее в этой толпе?
   Что заставило ее уйти? Через окно? Уж не лишилась ли она рассудка? Или напрочь забыла, что ей угрожает? «Черт возьми, Кьяра, куда ты по-девалась? Я буду не я, если не найду тебя!»
   Надев плащ, взяв кошелек с деньгами, подпоясавшись оружием, Ройс тем же путем, что и беглянка, выскочил на улицу.
 
   Час спустя рыцарь все еще продолжал поиски, исследуя улицы и закоулки, останавливаясь у лавок и лотков; в первую очередь там, где продавались книги или музыкальные инструменты. Ради чего еще эта безумная принцесса могла покинуть их тайное убежище, как не для того, чтобы купить эту чертову мандолину взамен утерянной!
   Кьяры нигде не было. Может, она уже мертва?! От этой мысли его бросило в дрожь.
   Гоня от себя дурные предчувствия, Ройс в конце концов повернул обратно, надеясь, что Кьяра уже вернулась и ждет его, страшась праведного гнева и в то же время гордясь своей смелостью и самостоятельностью.
   Что ж, если он осмелится наказать ее, то сначала упреками, а потом и поцелуями. До беспамятства.
   Не доходя до гостиницы, он приметил лавку, на которую не обратил внимания раньше, и решил зайти туда, потому что на ней не было никакой вывески, лишь мандолина висела на двери. Возможно, Кьяра не обошла эту лавку стороной, и он сумеет что-нибудь узнать у хозяина?
   Войдя в дверь, Ройс уловил обрывки слов посетителя, стоявшего к нему спиной.
   — …может, вы заметили, как она выглядит? — сказал тот, обращаясь к хозяину. — Довольно высокая, с бледным лицом, волосы вроде бы золотистые, глаза…
   Ройс замер. Говоривший повернулся, чтобы поглядеть на вошедшего, и закончил:
   — …глаза цвета топаза. Видели такую?
   Их взгляды скрестились. Рука Ройса сжала рукоятку меча под плащом. Этот голубоглазый светловолосый человек определенно один из мятежников. Из тех, кто преследует их. Значит, они все-таки в городе и продолжают упорные поиски. И не успокоятся, пока не добьются своего… Ройс никогда раньше не видел этого мужчину. А знает ли тот его?
   По-видимому, это один из тех, устроивших снежный обвал. Что ж, надо попытаться сбить их с толку, увести от цели.
   — Кого-то ищешь, приятель? — спросил Ройс как можно небрежнее.
   — Да, так… одну женщину, — ответил тот осторожно. — Она сбежала из дома.
   Судя по его взгляду, светловолосый не узнал Ройса. А поскольку они по-прежнему ищут Кьяру, значит, она, благодарение Богу, пока еще не в их руках.
   — Сбежала? — повторил Ройс. — Может, я чем-нибудь помогу?
   — В самом деле, добрый человек?
   Ройс изобразил снисходительную улыбку.
   — Почему нет? Я знаю немало женщин в этом городишке.
   — Та, кого я ищу, из другой части Шалона.
   — А, тогда конечно… Но все-таки я мог бы пособить…
   Ройс все еще приглядывался к мужчине. Тот был почти такого же роста, как он сам, и моложе, наверное, года на три-четыре. Справиться с таким нелегко.
   — Она… которая сбежала, — пояснил светловолосый, — дочь моего лендлорда. Удрала от своего жениха, представляете? Вот мы и посланы, чтобы вернуть ее под венец.
   — Мы? — переспросил Ройс.
   — Ну да. Я и мои приятели.
   Все ясно, подумал Ройс. Это они. Упорные и настойчивые. Готовые на все, вплоть до убийства. Нужно что-то делать. Но что?
   Состоявшийся разговор был коротким и вроде бы вполне непринужденным, но хозяин лавки, видимо, почуял напряжение, витавшее в воздухе, потому что торопливо сказал:
   — Господа, прошу вас… В моей лавке так тесно, не лучше ли вам поговорить на улице?
   — Ты прав, — согласился светловолосый, не сводя глаз с Ройса. — Мы продолжим нашу приятную беседу на свежем воздухе. Не правда ли? — обратился он к нему.
   — Пожалуй, — ответил Ройс с улыбкой и жестом пригласил незнакомца выйти.
   Тот колебался, и тогда Ройс вышел первым. Но как только они ступили на мостовую, он резко повернулся и, приблизившись вплотную к мужчине, ткнул небольшим кинжалом ему в бок.