Такер Уилсон. Метаморфозы вампиров

отдавать свою. В этом суть вампиризма.
- Он что, хотел превратить меня в вампира?
(Осел, бестактный осел: так в лоб шокировать человека!)
- Прошу вас, - Кротко обратился он, - постарайтесь понять. Мы все
вампиры. Что, по-вашему, происходит, когда двое влюбленных наслаждаются
поцелуями в объятиях друг у друга? Каждый из них пытается отдать что- нибудь
от себя и взять от возлюбленного. Но у людей это не очень получается,
поскольку основано на биологическом позыве, нужде продолжать род. Поэтому
мужчины инстинктивно стремятся осеменить как можно больше женщин, а женщины,
опять же по инстинкту, удержать мужчину исключительно возле себя. Потому и
те и другие истязают себя ревностью и жаждой обладания. И даже будучи
влюбленными, полного удовлетворения не испытывают, потому что не могут в
полной мере отдать себя друг другу. Все сводится к обыкновенному сексу,
основанному на обладании и чувстве запретности. Им так хочется слиться -
безраздельно, воедино. На деле же приходится довольствоваться физическим
соитием, что завершается оргазмом - то же, что может происходить между
абсолютно чужими, а то и откровенно неприятными друг другу людьми.
Ханако, чувствовалось, начинает понимать, или, по крайней мере, не
отвергать вслепую то, что ей говорят. Карлсен всю силу убеждения пускал на
то, чтобы слова звучали как можно доступнее.
- И это длится тысячелетиями - элементарное животное соитие, с целью
размножения. У животных оно настолько механично, что у самки должен вначале
начаться гон, прежде чем появится самец и ее осеме- нит. Люди в процессе
эволюции поднялись выше этого, они уже не довольствуются просто животным
сексом. Им нужен партнер из области мечтаний. Им нравятся любовные истории и
романы с мужчинами- героями и женщинами-красавицами. Едва научившись
использовать свое воображение, человек начал слагать истории о людях,
влюбленных друг в друга настолько, что разлуке предпочитают смерть. Вы не
ставили в школе пьес о трубадурах? Тогда помните, наверное, как они
посвящали себя "своей леди", хотя она обычно бывала недоступна - в некоторых
случаях показывалась лишь издали. То же самое и легенды о рыцарях Короля
Артура. Все подвиги они посвящали своим леди и возносили их, словно богинь.
Они в каком-то смысле пытались превзойти секс.
Ханако, слушая, тихонько кивала и, судя по всему, думала о Карло.
- Вы же потому ему и отдались, что чувствовали неотразимое влечение? То
же самое и он. Он сказал мне, что очарован был самой вашей жизненностью.
- Но он так и не спросил, замужем ли я, - протянула Ханако грустно так,
без гневливости.
- Я знаю, вам трудно с этим смириться. Но надо понять: у самих вампиров
ревность отсутствует вообще. Они считают себя более развитыми в плане
эволюции людьми. Они обожают жизненную энергию, и любят брать ее и давать.
Карло хотел, чтобы и вы стали именно такой.
- Так и сказал?
С комическим каким-то отчаянием Карлсен понял, что все это время она
толком и не слушала: на уме был лишь Карло.
- Да. (А что, по сути, так оно и было).
- Что он еще сказал?
- Что пытался уговорить не только давать, но и брать энергию, но вам,
похоже, хотелось только давать.
Ханако посмотрела в упор расширившимися глазами.
- Разве женщина не для этого?
- Нет. Влюбленный хочет давать, а не только брать.
Тут в голову пришла мысль.
- А ну, дайте-ка мне ладони.
Ханако, помедлив, неуверенно протянула узенькие руки. Карлсен взял ее
ладони в свои, и в наступившей тишине начал нагнетать ощущение ровного
тепла.
- Я возьму у вас немного жизненной силы. Карлсен сосредоточил внимание
на руках и теплоте ее кожи, словно держал Ханако в объятиях. Затем, по мере
того как окрепло желание, позволил себе отнять у нее немного энергии. Ханако
резко вдохнула, приоткрыв губы. В секунду он как бы стал ее любовником - то
же самое, что обнять ее и поцеловать (Грондэл прав, как обычно). Энергия
продолжала поступать, и глаза у женщины закрылись, голова опустилась на
подушку. Как Линда Мирелли, она погрузилась в сладкий омут самозабвения, где
ей хотелось лишь отдавать себя. Он сделался ее любовником точно так, как
если б она позволила ему к себе войти.
Опустив ей руки на покрывало, он убрал с них свои ладони. Ханако
медленно открыла глаза.
- А сейчас я попытаюсь энергию дать. Карлсен снова легонько стиснул ей
ладони и сфокусировал свое внимание. Но едва попытался направить
энергетический поток вспять, как возникло вдруг за- труднение, с которым
сталкивался Карло. Ханако, рассуждая в сексуальном плане, была абсолютно
неагрессивна. Она жаждала отдаваться, но никак не брать.
Ответ был подсказан инстинктом. Полностью сфокусировавшись на ладонях,
Карлсен взялся сосредоточенно втягивать ее энергию. Поступающий поток был
нежен, словно мягкий, приятный напиток со своеобразным ароматом, и по мере
того как он цедился из ладоней в ладони, Ханако постепенно опустилась на
подушку и смежила веки. Но уже через несколько секунд ощутилась неполнота
контакта. Казалось нелепым сидеть, когда вот они - стоит лишь податься
вперед - соблазнительно поблескивающие губы. Вместе с тем логика
подсказывала, что эффект будет обратным - это лишь усилит ее томную жажду
отдаться. Так что Карлсен лишь удвоил сосредоточенность, еще сильнее стиснув
сочащиеся теплом женские ладони. Усилие оказалось ненапрасным: приток
энергии разом возрос, и Ханако, приоткрыв губы, задышала чаще.
В этот момент он велел ей брать - именно так, как иной любовник велит
своей пассии доставить ему определенное удовольствие. На секунду женщину
охватила нерешительность, но вот она послушно открылась, и энергия готовно
хлынула в нее из ладоней Карлсена. Ощущение было сродни тому моменту, когда
он коснулся ее лба - с той разницей, что тогда Ханако оставалась пассивной,
а теперь, наоборот, активно втягивала его жизненную силу. От этого где-то
внутри возникло то самое, отрадное чувство убывания, проникнутое какой-то
по-осеннему светлой грустью.
Хватка упрочилась, участилось дыхание - безошибочные признаки того, что
он стал просто орудием ее блаженства. Голова у Ханако вдавилась в подушку,
бедра под покрывалом судорожно вздрагивали, энергия оргазма частично
передалась Карлсену в ладони, медвяно пахнув теплом и живительной силой. В
этот миг Ханако вскрикнула. Затем она медленно, всей грудью выдохнула, и
руки свободно опали вдоль покрывала.
Дверь приоткрылась, и в комнату заглянула горничная. Карлсен, метнув на
нее предупреждающий взгляд, поднес к губам палец. Девушка, растерянно
улыбнувшись, притворила дверь. Карлсен безотчетное облегчение испытал от
того, что всего лишь сидит возле кровати на стуле.
Спустя секунду, как он и ожидал, Ханако глубоко спала. Карлсен,
осторожно протянув руку, отер с ее лба выступившую испарину. Бережно прикрыв
ей плечи поккрывалом, он неслышно вышел из комнаты.
Горничная стояла посреди прихожей в явном замешательстве.
- Сэр, уж вы извините. Я думала, она меня зовет.
- Ничего, это она во сне. Пусть теперь отдыхает. Ей полегчает, когда
проснется.
Тело ныло от усталости, когда он вышел на залитую солнцем Пятую авеню,
но все равно, глубокая удовлетворенность перекрывала все с лихвой. Впервые
за весь день возникла мысль: выпить бы сейчас...
Карлсен уже позабыл, как приятно, оказывается, сидеть на исходе дня в
Сохо за коктейлем. Устроившись снаружи под навесом и сенью пальмы, он вдыхал
характерные запахи нарождающегося вечера, постепенно заполоняющие город.
Карлсен, как и большинство посетителей, одет был непринужденно, по- летнему.
Нью-Йоркские тротуары сочились скопленной за день жарой, и несмотря на
легкий ветерок с реки, воздух был теплым. Разреженность транспортного шума
действовала благостно: автомобили в Нью- Йорке после шести штрафуются, так
что в Хусдене наступает несвойственная для центральных кварталов тишина.
Первый раз за день Карлсена полонила усталость. А ведь с утра, едва
проснулся, живости и бодрости было хоть отбавляй - бралась откуда-то
изнутри. Но вот поделился энергией с Ханако Сузуки, и сам иссяк, теперь бы
расслабиться и просто повпитывать.
Он заказал мартини, но вкус показался каким-то до странности
неприятным, горьким. Улучив момент. Карлсен украдкой слил коктейль в кадку с
пальмой, себе спросив бокал белого вина.
Это еще куда ни шло - он одним добрым глотком убавил порцию до
половины. Удивительно, насколько быстро ударило в голову. Считанные минуты,
и тело словно обволокла эдакая сонливость. Странно приятная, светозарная
какая- то, совсем не та эйфория, что бывает обычно от алкоголя - будто
приглушенная память тихо взнялась откуда-то из глубины подсознания. Однако,
удивляла при этом тяжесть тела: минута-другая, и его будто парализовало -
пришлось даже пальцами пошевелить на всякий случай.
Пригубив еще, Карлсен почувствовал нечто, напоминающее пузырьки в
шампанском. Он сосредоточился, пытаясь уяснить, откуда берется это ощущение.
И тут стало вдруг ясно. Вино было живым, изобиловало микроорганизмами.
Мелькнула шальная мысль: мол, стоит сейчас вглядеться, и можно будет их
различить, как головастиков в пруду. Подумалось без всякой брезгливости,
даже наоборот, как-то приязненно. Стало понятно теперь, почему и мартини
встал поперек горла: потому что вкус неживой, все равно, что хлебнуть
затхлой воды.
И вот последовало ощущение, которое он позднее обозначил для себя как
"вслушивание". Будто глубокая тишина опустилась - та, что бывает безмолвной
ночью, когда явственными становятся даже самые отдаленные звуки. Все так же
доносилась болтовня из-за столиков, и позвякивание мелочи (бармен отсчитывал
сдачу), и шелест проносящихся время от времени машин. Но куда внятнее
ощущалась погруженность в море жизни. Она исходила и от пальмы, и от
окружающих, и из самого воздуха. Посетители, неспешно потягивающие за
отдыхом коктейли, источали, казалось, волны теплой жизненности, которые
постепенно сливались с другими такими же, ткущимися вдоль улицы - так
стойкий ветер перемещает плавно пелену дождя. И "волны" эти различались меж
собой так же ясно, как те или иные запахи в саду.
Карлсен, глянув на часы, удивился: оказывается, прошло уже полчаса, а
Линда опаздывает, что на нее как раз не похоже. Причем стоило об этом
подумать, как возникла прозорливая, без тени сомнения уверенность, что она
сейчас идет от Бродвея по Хусдену. Через несколько минут она появилась из-за
угла.
- Извини, подзадержалась. Франклин звонил. На ней был идущий от плеч
сарафан, в котором она смотрелась подростком. Положив непринужденно руку на
спинку ее стула так, чтобы соприкоснулись поля, Карлсен тем самым словно
почувствовал тепло ее неприкрытых плеч...
Подошел за заказом официант. Линда спросила мартини. Карлсен хотел было
отговорить, но передумал - интересно, как она отреагирует.
- Как там Франклин?
- Странно все как-то. Я могла читать его мысли.
- И что он думал?
- Да нет, не буквально. Но я могла сказать, что он чувствует.
- И что?
- Ой, н-ну, видимо... он по мне скучал, - голос звучал грустно.
- Ты от этого почувствовала себя виноватой?
- Ну а как же. Ты чему улыбаешься?
Тут, к счастью, как раз вернулся официант с ее мартини. Карлсену трудно
было бы объяснить, что понятие сексуальной вины начало казаться ему детской
несуразностью.
Когда Линда подняла бокал, Карлсен специально отвел взгляд. Пригубив,
она чуть поморщилась и поставила мартини на стол.
- Что, лед забыли положить?
- Да нет, не то. Не надо было вообще заказывать: я что-то к спиртному
охладела последнее время.
- Попробуй это, - он протянул ей свой бокал с вином.
- М-м, это лучше, - одобрительно кивнула Линда
- Давай я тебе закажу.
- Не надо. Мне лучше сока, апельсинового.
Карлсен поманил официанта.
- Ладно, и я возьму заодно.
Когда через несколько минут подали сок, он понял, что у Линды инстинкт
сработал четче. Плавающие кусочки мякоти, казалось, лучатся вкусом жизни.
Понятно теперь, почему вампиры избегают алкоголя. Он усиливает
чувствительность, угнетая тем самым жизненную силу.
- Что будем есть?
- Пока не знаю, - Карлсен, подавшись вперед, заговорил вполголоса. - Я
рассчитываю, что кое-кто выйдет скоро из дома напротив. Если да, я хочу
видеть, куда он направится. А если не появится до семи, можно уходить:
делать уже особо нечего.
- Один из твоих преступников? - понимающе посмотрела Линда.
- Вроде как.
- И что он такое сотворил?
- Не знаю. Может, он и не преступник вовсе. Не договорив еще, Карлсен
почувствовал, что человек, которого он ждет, вот-вот появится. И надо же,
дверь в доме напротив открылась, и появился тот самый: рыжие патлы до плеч
собраны в пучок.
- Вон он, - бросил Карлсен.
- Андроген??
Удивление понятное. В сравнении с остальным населением, преступность
среди андрогенов если не на нуле, то близко к тому. Залпом осушив стакан,
Карлсен выложил на стол пять долларов.
- Ну что, двинулись, если не возражаешь? К тому времени как вышли
из-под тента, человек успел свернуть на Принс стрит, а пока добрались до
угла, он уже скрылся из виду. В сторону Западного Бродвея удалялось такси
(Карлсен успел разглядеть: пустое). Они приостановились на углу у книжного
магазинчика, делая вид, что рассматривают витрину, может, андроген появится
из какого-нибудь магазина, благо вдоль квартала их целая вереница. Не
дождавшись, медленно пошли, по пути вглядываясь в каждую дверь. Вот уже и
угол улицы. Все, ушел - искать бесполезно.
- На Грин стрит, наверное, свернул, - предположила Линда.
- Да какая разница, - вздохнул Карлсен.
- Что теперь?
- По бокалу еще, и подумаем, где нам поесть.
Он подвел ее к одному из пустых столиков, стоящих на тротуаре возле
неброского вида кафе.
Неудача раздражала. Абсурд какой-то: потерять бесследно из виду такую
колоритную фигуру. У подошедшего официанта Карлсен заказал апельсинового
сока и стакан красного вина.
- Так ты рассказал бы мне, кто это? - не сдержала любопытства Линда.
- Звать его Макналти.
- И зачем ты за ним ходишь?
- По правде сказать, сам толком не знаю. Его для меня Ахерн разыскал, и
чувствую, что надо, видно, как-то этим заняться,
- Что он такое сделал?
За рассказом о происшествии прибыли напитки. С вином у Карлсена вышел
просчет: поднесли итальянское красное - тяжелое, он такое обычно избегал
из-за побочных воздействий. Когда официант отошел, он одним глотком убавил
содержимое бокала наполовину.
- Может, он просто хотел тебя напугать? - предположила Линда.
- Да уж нет: я видел глаза. Он явно думал выстрелить. И почти сразу
вино возымело то же действие, что и предыдущй бокал; он его, в целом, на то
и заказывал. Необычное чувство погружения в безмолвие, когда все сторонние
шумы словно приглушаются расстоянием - вполне схоже с ощущением на грани
сна. От него же охватывала странная уязвимость.
Голос Линды, доносящийся словно из соседней комнаты:
- Далеко уйти он не мог.
- Не мог. Он где-то рядом.
- Откуда ты знаешь?
- Так, знаю.
Объяснить было бы невозможно. Чувствовалось лишь, что здесь как-то
задействованы сами мысли об этом рыжем, а в "поиске" затем участвует некое
свойство, пробужденное вином.
Спустя несколько минут, открылась дверь по ту сторону улицы, и оттуда
вышел объект слежки собственной персоной, в сопровождении еще одного
андрогена помельче - брюнета с короткой стрижкой.
Карлсен кинул на стол чаевые и встал. Ощущение прервалось настолько
внезапно, что казалось, ноги не послушаются; но ничего - с первым же шагом
"вслушивание" истаяло, сменившись обычным восприятием.
Андрогены двинулась вниз по Грин стрит, живо о чем-то беседуя. Был
момент, когда оба, остановившись, пялились какое-то время в витрину
антикварной лавки. Когда проходили мимо, донесся обрывок разговора. Рыжий:
- А я ему: "Так кто я, ты говоришь? Нет-нет, ты говори: кто я?".
Карлсен, приобняв Линду за талию, остановился перед рестораном, как бы
изучая вывешенное меню; пара тем временем прошла мимо. На углу Канал стрит
андрогены свернули налево. Карлсен зашагал размашистей, но пока дошли до
угла, те куда-то делись. Спустя секунду донесся голос рыжего:
-... поганючий боров, я таких терпеть не могу...
С улицы вниз, в полуподвал уходили видавшие виды ступени: вход в
ресторан. "Элагабал" - гласила вывеска над дверью. По центру окна
размешалась статуя: кудрявый античный юноша с женской грудью и пенисом.
Линда вопросительно возвела брови; Карлсен лишь пожал плечами.
- Взглянуть хотя бы?
Уже на входе стало неуютно. С первого взгляда было ясно, что
посетители, в основном, андрогены, из которых многие сидят за домино или
шахматами, напоминает скорее клуб, чем ресторан. Смуглый кассир у входа
встретил вошедших удивленным взглядом. Но на вопрос Карлсена, можно ли здесь
поесть, ответил улыбчиво:
- Да, безусловно, сэр. - Губы, длинные и тонкие, придавали ему сходство
с рыбой. - Извольте сюда.
Идя по центральному проходу, Карлсен чувствовал на себе чужие взгляды.
Остановились возле барной стойки перед столиком, застеленным белой клеенкой
"под скатерть". Когда сели, официант спросил:
- Что будете, коктейль для начала?
- Да просто апельсинового сока, два.
- Два апельсиновых сока! - повелел официант в полутьму за барной
стойкой. Сказал, казалось бы, непринужденно и без эмоций, но в голосе
скользнула змейка ехидства. Сок поднесли почти сразу. Внизу был уже осадок,
и стакан на ощупь теплый.
- Извините, у нас за вход по пять долларов с человека, - снова возник
сбоку официант.
- Понятно.
- Можно сейчас.
Карлсен вынул из бумажника десятку, подал. Официант, сунув ее в карман
куртки, вручил меню и молча удалился. Ассортимент был под стать интерьеру,
такой же дешевый. В основном итальянская кухня, плюс еще яичница с беконом
да гамбургеры. Линда, подавшись вперед, негромко сказала:
- Мне кажется, место здесь не самое лучшее.
Сидящий где-то сзади, спиной к ним, андроген сказал вдруг нарочито
громко:
- Чегой-то место мне здесь не самое лучшее. И за каким было сюда идти?
Еще трое, соседи по его столику, гнусаво расхохотались. Линда
вспыхнула, Карлсена искрой пробил гнев. Кто-то, помнится, говорил, что у
андрогенов необычайно острый слух.
- Ты хотела бы уйти? - спросил он.
- Да нет, в общем-то. - Она заглянула себе в косметичку. - Здесь где-
нибудь есть напудриться?
- Где-то там туалеты в углу.
Когда она ушла, Карлсен оба стакана поднес к стойке. Крупный лысый
бармен, не поднимая глаз, сек на дольки лимон.
- Нам просто холодного апельсинового сока: этот теплый.
- Сейчас, - все так же, не поднимая глаз, кивнул бармен, и, вынув из
холодильника кувшин с соком, налил в два стакана.
- Благодарю.
- Ага.
Стаканы он перенес обратно на столик, пригубил ив своего. Сок был
приятно холодным - настолько, что получилось сосредоточить на нем все
внимание, вдыхая цитрусовый аромат, а вместе с ним и живительную энергию,
радужно искрящуюся в крапинках апельсиновой мякоти. Одновременно с тем
острее почувствовалась и окружающая враждебность, которая угадывалась
безошибочно, словно неприятный запах. Налицо был знакомый с недавнего
времени металлический "привкус", но магнетическое отталкивание ощущалось
теперь гораздо явственнее. Присутствовало оно и тогда, когда они лишь
усаживались за столик, но Карлсен счел это просто за инстинктивную реакцию
андрогенов на непрошенного гостя. Теперь неожиданно прояснилось: ничего
инстинктивного здесь нет. Эти люди за окружающими столиками совершенно
сознательно сплотились, нагнетая против пришедших глухую волну
противостояния.
Поставив стакан, он непринужденно огляделся, будто бы в поисках
официанта. При этом несколько пар глаз воровато скользнули в сторону - в том
числе глаза Грега Макналти и его спутника, сидящих в нескольких футах по ту
сторону прохода, в такт этому поколебался и натиск. Карлсен неторопливо
шевельнулся и вытянул ноги, охватив при этом взглядом почти весь зал.
Магнетическое неприятие тотчас же возобновилось, на этот раз резче. Стало
подташнивать; дышать и то сделалось трудно, будто помещение наводнила разом
несносная жара.
Ясно теперь, причем здесь и плата за вход, и теплый сок. Обычному
человеку показалось бы здесь неуютно, в конце концов, разозлило бы такое
обслуживание. Почувствовав подташнивание, человек наверняка спохватился бы,
что нездоров, и надо выйти на свежий воздух. А при таком-то натиске его бы
уже через пять минут здесь не было.
Так вот, оказывается, почему они считают себя "не такими". Телепатия,
которую можно использовать как натиск...
Хотя прошедшие два дня научили Карлсена использовать силу собственной
концентрации, сейчас она намного превосходила любую из тех, какую ему
когда-либо доводилось выносить. Вампиризм представляет собой сознание
энергии, и внешней и внутренней. Внешняя, словно солнечный свет, способна
впитываться телом. Внутренняя хранится в тканях, словно в батарее. У людей
внутренняя энергия может высвобождаться через физическую стимуляцию, как при
массаже мышц, или через чувство цели, что свойственно сексу либо иной
волевой деятельности. Но в целом люди не сознают, каким образом этой
энергией пользоваться. Если ее накапливается чересчур много (например, при
долгом путешествии на поезде), от нее постепенно возникают головная боль или
расстройство желудка.
Теперь виделось ясно, что вампиризм пробуждает сознавание этой
внутренней энергии; понимание, что ей надлежит течь, а не застаиваться в
тканях. Течение это, дающееся людям физическим усилием, у вампиров
достигается силами концентрации. От этого - ощущение благополучия и
цельности, у большинства людей возникающее разве что при половом
возбуждении.
Понятно было и то (впечатление такое, будто известно вообще с
рождения), что из-за статичной природы человеческого сознания негативные
стимулы - такие как боль, депрессия, раздражение - дают совокупный эффект.
Когда же людьми движет чувство цели, негативные стимулы нейтрализуются,
подобно тому, как смахиваются дворниками капли дождя на лобовом стекле.
Поэтому Карлсен под натиском враждебности лишь напрягся и начал
нагнетать внутреннее давление. Образовалась своеобразная "броня". Результат
- эдакое озорное торжество, все равно, что идти, согнувшись, наперекор
буйному ветру.
Он сделал вид, что изучает меню, на самом же деле мысленно окидывая
помещение. В этот момент его едва ли не врасплох застиг неожиданный напор
враждебности. Преодолеть преграду им не удалось, но от самой резкости
Карлсен невольно поморщился. К счастью, в руках было меню: получилось, что
как бы насупился.
Он снова напрягся, покуда внутреннее давление не пересилило натиск.
Когда мимо проходил официант, Карлсен подозвал его взмахом руки.
- Мне бы бокал вина, красного.
Со скрытым злорадством он отметил, как в глазах у того мелькнуло
удивление. Через полминуты на столике уже стоял бокал.
- Спасибо.
- Будете заказывать, сэр?
- Подожду пока. Дама еще не вернулась.
Поднося бокал к губам, он уже догадывался, что произойдет. Давление и
тошнота через секунду усилились так, что в нормальной обстановке невозможно
было бы и глотнуть. Ясно, что цель здесь - заставить его поперхнуться.
Карлсен тем не менее снова спружинился, как при перетягивании каната, и
сделал медленный глоток. Поставив бокал на столик, с блаженной улыбкой
огляделся, как бы радуясь: "Эх, хорошо-то как!". При этим чужое удивление
ощутилось так же явственно, как сейчас только в глазах у официанта.
В считанные секунды вино возымело свое характерное действие. Все равно,
что нырнуть вдруг под воду, разом окунувшись в безмолвие. "Вслушивание"
постепенно прорезалось четче прежнего, уязвимость тоже. На миг охватила
паника, но он подавил ее волевым усилием. Положив меню на стол, Карлсен
сквозь зевок оглядел ресторан. Взгляд моментально столкнулся с цепкими,
выпуклыми глазами рыжего. Он посмотрел в них непринужденно, словно думая о
чем-то своем. В эту секунду почувствовалось, что бал здесь правит именно
Макналти, будучи самой влиятельной персоной среди присутствующих.
Благодаря усиленной чувствительности, выяснилась и еще одна странная
деталь: у Макналти был избыточный вес. С изобретением поясов-контроллеров и
жиросжигателей проблема тучности перестала существовать. Толстяк на улице
стал такой же редкостью, как калека или человек с бородавками. Теперь ответ
очертился сам собой. Избыточный вес нужен был Макналти как своеобразное
хранилище энергии, которая насылалась сейчас в виде враждебности.
Карлсен все так и глядел с благодушной рассеянностью, поджевывая нижнюю
губу; Макналти опустил глаза. Натиск моментально ослаб. Карлсен, езде раз
зевнув, скучливо поглядел на меню. Тут возвратилась Линда.
- Ну как, порядок? - как ни в чем не бывало поднял глаза Карлсен.
- В туалете просто жуть какая-то, - отозвалась она негромко.
- Грязно, что ли?
- Да нет, просто давит как-то. Я взяла и залезла к гермикам: там хоть
полегче.
Андроген за соседним столиком сторожко шевельнулся, лишний раз
подтверждая, что слух у этой породы необычайно острый. Словно по сигналу,
снова начала нагнетаться враждебность. Застигли-таки врасплох: у Карлсена аж
уши запылали. Линда, густо вдруг покраснев, прошептала умоляюще: