Страница:
Выходя из кабинета куратора, Нифонтов оглянулся. Олег Иванович П. уже не был похож на человека, который тщательно следит за своим здоровьем. Он был похож на человека, которому только что сообщили, что он, возможно, болен раком. Или даже СП ИД ом.
«Будет тебе сегодня теннис», — с хмурым злорадством подумал Нифонтов. Но злорадство было слишком мелким чувством, чтобы компенсировать или хотя бы немного ослабить то, что бушевало в душе генерал-лейтенанта.
Он молча сидел в «ауди», стремительно летящей по ночному Рублевскому шоссе. Но если бы возможно было записать его мысли для дальнейшей синхронной трансляции по телевидению, то текст состоял бы из сплошных «пик-пик-пик-пик».
…Только один вопрос оставался неясным: к кому сейчас едет куратор. Нифонтов не сомневался, что узнает ответ не позже, чем через час, — по содержанию приказа, который он получит.
Потому что руководитель делегации господин Икс (как его назвал в своем докладе о разговоре с Доктором на обочине Минского шоссе полковник Голубков) был одним из трех людей, которые стояли между куратором УПСМ Олегом Ивановичем П. и Господом Богом.
"СПЕЦСООБЩЕНИЕ
Сверхсрочно.
Нифонтов — Голубкову.
Приказано продолжать операцию по прежнему сценарию. Найди возможность сообщить Пастуху: Рузаев и Пилигрим должны беспрепятственно покинуть АЭС. Приказ отдан куратором после его встречи сам знаешь с кем. Делай выводы".
III
IV
«Будет тебе сегодня теннис», — с хмурым злорадством подумал Нифонтов. Но злорадство было слишком мелким чувством, чтобы компенсировать или хотя бы немного ослабить то, что бушевало в душе генерал-лейтенанта.
Он молча сидел в «ауди», стремительно летящей по ночному Рублевскому шоссе. Но если бы возможно было записать его мысли для дальнейшей синхронной трансляции по телевидению, то текст состоял бы из сплошных «пик-пик-пик-пик».
…Только один вопрос оставался неясным: к кому сейчас едет куратор. Нифонтов не сомневался, что узнает ответ не позже, чем через час, — по содержанию приказа, который он получит.
Потому что руководитель делегации господин Икс (как его назвал в своем докладе о разговоре с Доктором на обочине Минского шоссе полковник Голубков) был одним из трех людей, которые стояли между куратором УПСМ Олегом Ивановичем П. и Господом Богом.
"СПЕЦСООБЩЕНИЕ
Сверхсрочно.
Нифонтов — Голубкову.
Приказано продолжать операцию по прежнему сценарию. Найди возможность сообщить Пастуху: Рузаев и Пилигрим должны беспрепятственно покинуть АЭС. Приказ отдан куратором после его встречи сам знаешь с кем. Делай выводы".
III
Телефонный звонок в квартире одного из самых популярных комментаторов Центрального телевидения Евгения Павловича С. раздался в четвертом часу утра.
Услышав пробившуюся сквозь двери спальни пронзительную трель звонка, он лишь глубже зарылся головой в подушку. Ошибка какая-то, никто не мог звонить ему в это время. Но звонки шли один за другим. И только после четвертого или пятого до него дошло, что звонит не городской телефон в гостиной, а аппарат из соседней со спальней восьмиметровой комнатушки, служившей ему домашним кабинетом. Это был телефон прямой связи с руководством телеканала, он оживал редко, но всякий раз звонок означал, что произошло что-то неординарное. Осторожно, чтобы не разбудить жену, С. сполз с кровати, накинул халат и прошлепал босыми ногами в кабинет.
— Слушаю, — негромко бросил он в трубку, одновременно прикидывая в уме, чем мог быть вызван этот ночной звонок. Его воскресная аналитическая программа в прямом эфире, посвященная недавней отставке правительства Черномырдина, прошла вроде бы нормально, удалось мягко и даже не без изящества обойти все острые углы и подводные камни. Но это могло ему только казаться. В таких делах никогда точно не знаешь, кому ненароком наступишь на больную мозоль. И не раз случалось, что самая безобидная фраза вызывала резкое раздражение в Белом доме, Госдуме или, что было хуже всего, на Старой площади, или даже в Кремле.
— Извини, Женя, что я тебя потревожил, — услышал он голос одного из руководителей канала. — Очень срочное дело. Тебе придется немедленно выехать в командировку. Захвати свой эфирный костюм.
— Какая, к черту, командировка, какой костюм? — возмутился С. — После этого проклятого эфира я два часа буравил простыни, прежде чем уснул! А ты будишь меня… О Господи! Три тридцать ночи!
— За тобой заедет офицер из службы безопасности, — продолжал руководитель канала, будто и не услышав С. — Лейтенант Авдеев. Он скажет, что делать.
— Да что хоть происходит?!
— Понятия не имею. Не теряй времени, одевайся. Машина уже у твоего дома. Не забудь эфирный костюм, — повторил руководитель канала и повесил трубку.
И тут же раздался звонок в дверь. С. посмотрел в глазок. На лестничной площадке стоял молодой человек в штатском. Он поднес к дверному глазку раскрытое служебное удостоверение и представился:
— Лейтенант Авдеев. Вы готовы, Евгений Павлович? Самолет ждет.
Все дальнейшее напоминало какой-то сумбурный клип. Сумасшедшая езда по ночной Москве в милицейском «форде» с красными мигалками-катафотами и сиреной, сгоняющей с дороги редких таксистов, пролет на скорости за двести по Минскому шоссе.
— Куда мы едем? — спросил С. у лейтенанта Авдеева.
— Вы все узнаете в свое время, — ответил лейтенант, и С. понял, что расспрашивать бесполезно. Одинцово, Голицыне, поворот на Кубинку. С. знал, что в Кубинке находится один из самых крупных военных аэродромов. Когда-то ему пришлось делать здесь репортаж ко Дню Военно-Воздушного Флота, и он помнил, как его полдня мурыжили на КПП. Но на этот раз ворота контрольно-пропускного пункта открылись при появлении «форда», машина без остановки миновала еще два внутренних КПП и остановилась возле огромного темного ангара. Ворота ангара были открыты, на площадке перед ним стоял сверхзвуковой истребитель-бомбардировщик, напоминающий очертаниями «Су-27». Но это был не «Су-27».
— Что это за самолет? — успел спросить С. у лейтенанта Авдеева. Он не особенно рассчитывал на ответ, но лейтенант неожиданно улыбнулся:
— Красавец, да? «Су-30МК». Последняя модель. Скорость — два Маха. Около двух с половиной тысяч километров в час. Когда-то я мечтал стать летчиком, но… Не получилось.
— И мы на ней полетим? — недоверчиво поинтересовался С.
— Вы, — уточнил лейтенант и добавил, передавая С. каким-то людям в летной форме:
— Вам повезло.
С. знал о перегрузках, какие испытывают пилоты этих машин, так что не очень-то обрадовался своему везению. Но поделиться своими сомнениями ему было не с кем и некогда. Его провели в какую-то комнату, примыкавшую к ангару, предложили раздеться до белья, усадили в кресло и облепили датчиками. Человек в белом халате кивнул:
"Нормально. Но не больше трех "ж". И не успел С. сообразить, что три "ж" — это уровень перегрузки при наборе скорости, как его облачили в костюм, напоминающий космический, водрузили на голову гермошлем, вывели к самолету и усадили в кресло позади пилота. Фонарь над его головой надвинулся, превратив аэродромные огни из ярко-желтых в синие.
— Как дела, парень? Нормально устроился? — прозвучал в гермошлеме голос пилота.
— Да, все в порядке, спасибо, — поспешно ответил С.
— Ты только никаких ручек не дергай. И кнопок не нажимай. Просто сиди и лови кайф. Проверка связи закончена. Прошу разрешения на взлет.
— Взлет разрешаю.
Самолет вырулил на начало полосы, взревел турбинами и почти вертикально взмыл вверх. С. почувствовал, что щеки его сдвинулись к ушам и натянулась кожа на лбу.
В правую боковину фонаря снизу ударило солнце. Самолет шел явно на север.
— Нормально? — снова спросил пилот.
— Терпимо. Куда мы летим?
— Скоро узнаешь.
Но и через полчаса, когда самолет резко пошел вниз и приземлился на каком-то военном аэродроме, С. только по заснеженным сопкам и белесым, как в петербургские белые ночи, облакам смог понять, что они где-то на широте Петрозаводска. Здесь самолет уже ждали. С С. сбросили его космический костюм, поверх его обычной одежды напялили камуфляжный бушлат и усадили в выстуженный ночным морозцем трюм военно-транспортного вертолета. Еще спустя сорок минут вертолет сделал широкий круг над каким-то маленьким городком посреди озер и опустился на площадку возле обычного провинциального телецентра. Бортмеханик открыл дверь, спустил трап и сказал:
— Приехали.
Он подал С. его спортивную сумку и добавил:
— Интересно было на вас посмотреть.
— Вы меня знаете? — спросил С., не лишенный, как и всякий журналист, тщеславия.
— Дак кто ж вас не знает? — ответил бортмеханик. — Каждое воскресенье лапшу на уши вешаете. Не захочешь — дак все одно узнаешь.
— Почему это лапшу? — искренне обиделся С., но бортмеханик уже скрылся в трюме.
Возле трапа С. поджидал немолодой сухощавый человек в штатском с седыми, коротко подстриженными волосами.
— Полковник Голубков, — представился он, пожимая С. руку. — Рад вас видеть, Евгений Павлович.
— Где мы? — спросил С.
— Этот городок называется Полярные Зори. Говорит вам что-нибудь это название?
Здесь находится Северная атомная электростанция.
— Теперь вспомнил, — сказал С. — А где же она?
Полковник показал в сторону от города, там над белесой водой озерца возвышались белые корпуса, увенчанные двумя высокими трубами. На верхушке одной из них помигивал красный огонь.
— Может быть, хоть вы, полковник, объясните мне, что происходит? — спросил С.
— Сейчас все объясню, — пообещал Голубков. — Только отдам кое-какие распоряжения по хозяйству. Капитан Евдокимов! — окликнул он одного из молодых людей. — Задача ясна?
— Так точно, Константин Дмитриевич.
— Тогда — с Богом!
Капитан Евдокимов подал знак рукой, человек пятнадцать крепких молодых людей в камуфляже и с короткими автоматами на плечах скрылись в вертолетном трюме, тяжелая машина поднялась и боком ушла на север.
Полковник Голубков проводил взглядом удаляющийся вертолет, оглянулся на корпуса АЭС, с недоумением пробормотал:
— Чего-то не пойму. Почему эта лампочка мигает? Красная, на трубе? Раньше вроде бы не мигала.
— Контакт, возможно, плохой, — предположил С., — или вот-вот перегорит.
— Может быть, — согласился Голубков. — Пойдемте, Евгений Павлович. Я покажу вам ваше рабочее место.
— Мне предстоит здесь работать?
— Да. И это очень ответственная работа. Возможно, самая важная из всего, что вы делали до сих пор.
Он провел С. по коридорам телестудии и открыл дверь, над которой был укреплен плафон с надписью «Микрофон». Это была эфирная студия, надпись загоралась, когда шла передача. Сейчас она не горела. Полковник пропустил гостя вперед и зажег в эфирной верхний свет. С. ахнул: это была точная копия его студии в Останкино, из которой он каждое воскресенье вел свои передачи. Один в один. Разве что размером чуть меньше. Но — тот же стол, те же мониторы на заднем плане, по которым транслировались остальные программы, тот же телефон связи с режиссерским пультом, И даже кресло такое же.
— Садитесь, — предложил Голубков. — Сейчас придут оператор и режиссер, вы скажете им, что и как нужно делать. А пока посмотрите материалы, которые вы должны выдать в эфир. Передача начнется в шесть ноль-ноль по московскому времени.
— В шесть начинает работать только OPT, — напомнил С. — По сетке «Доброе утро».
— Сегодня в шесть ноль-ноль будут работать все каналы. И утро будет не слишком добрым. Вот текст для начала. Подправьте, если что не так.
С. прочитал:
— Внимание! Работают все телеканалы Центрального телевидения. Через пять минут будет передано сообщение чрезвычайной важности.
— Здесь должна быть пауза, — объяснил появившийся в эфирной молодой человек с аккуратной черной бородкой, делавшей его не старше, а, наоборот, моложе. — Юрий, — представился он. — Программный режиссер, я буду вести передачу. А это наш студийный оператор. Коля.
Оператор был тоже молодой, но толстый и флегматичный, как все операторы.
— В паузу я предложил бы дать кусок из «Лебединого озера», — продолжал режиссер.
— Это сразу создаст у зрителей определенный настрой.
— А у нас что — очередное ГКЧП? — спросил С.
— Хуже, — ответил полковник Голубков. — Но Лебединое озеро — стоит ли? Фарсом попахивает. Может, лучше дать просто часы?
— Можно и часы, — согласился режиссер.
— Прочитайте следующий текст, — попросил Голубков столичного гостя.
— Тоже вслух и на полном серьезе, — добавил режиссер. — У нас не будет времени для трактовых репетиций.
— Ладно, работайте, а я, это, покурю пока, — сообщил оператор, выходя из эфирной. — Я рядом, на площадке, кликнете, когда буду нужен.
С. взял из папки второй лист.
— Внимание! Передаем экстренное сообщение, — прочитал он. — Сегодня ночью группа чеченских боевиков из армии освобождения Ичкерии во главе с командующим армией полковником Султаном Рузаевым захватила первый энергоблок Северной атомной электростанции, самой крупной АЭС на Кольском полуострове… Что за фигня?
— Читайте, читайте, — кивнул Голубков.
— …заминировала его и захватила в качестве заложников весь обслуживающий персонал. Полковник Султан Рузаев предъявил Президенту, правительству и Государственной Думе России ультиматум. Он передал нам видеопленку с записью его ультиматума, а также видеопленку с репортажем Си-Эн-Эн о захвате и минировании станции. Полковник Рузаев потребовал, чтобы эти видеоматериалы были показаны по всем каналам Центрального телевидения. Мы вынуждены выполнить это требование… Невероятно! — сказал С. — Я не могу в это поверить!
— Вы и произносите текст так, будто не верите в реальность страшной угрозы, — решительно заявил режиссер Юрий. — Никуда не годится. Прочитайте еще раз. С наполнением!
— Вы будете указывать мне, как вести себя перед камерой? — возмутился С.
— Извините, Евгений Павлович, я уважаю вас как профессионала. Но уважайте и мою профессию. В Москве вы можете мекать и бекать, но за качество передач из этой студии отвечаю я.
Неизвестно, чем закончилась бы эта перепалка, но тут в эфирной появился телеоператор и обратился к полковнику Голубкову:
— Константин Дмитриевич, там, это… красная лампа на вентиляционной трубе. Ну, на первом энергоблоке.
— Что — лампа? — поторопил Голубков.
— Ну, мигает.
— Видел. И что? Возможно, искрит контакт.
— Это не контакт. Я, это… Ну, я на флоте служил. Сигнальщиком. И радистом. Это не контакт. Это код. Сигнал вызова.
— Быстро! — скомандовал Голубков и первым выскочил на лестничную площадку, из окна которой были видны корпуса АЭС.
Следом кинулись оператор с режиссером, а за ними и С. с неторопливостью важного столичного гостя.
— Читай! — приказал Голубков оператору. — Можешь?
— Я, конечно, давно, это самое… — Да читай же! Что сможешь!
— Знак вызова. Какой-то Пастух вызывает какого-то дядю Костю. Просит подтвердить, что это, вызов понят.
— Как подтвердить?
— Ну так же. Мигнуть. Кто такой дядя Костя?
— Где дежурка электрика? — обернулся Голубков к режиссеру. — Ведите, Юрий, бегом!
Они спустились в подвал. Голубков бесцеремонно растолкал мирно спящего электрика. Тот не сразу понял, чего от него хотят, но, когда понял, дело пошло быстрей. Они поднялись на крышу студии, электрик отпер распределительный щиток и ткнул в рубильник:
— Вот. Энтот — как раз на фонарь. Я еще надобен?
— Нет, иди досыпай, — разрешил Голубков и обернулся к оператору:
— Ну, Коля, на тебя вся надежда. Передай: «Вас понял». Сможешь?
— Делов-то! — хмыкнул оператор и поудобней ухватился за рукоять рубильника.
Лампочка на ретрансляторе трижды мигнула и погасла. Далекий красный фонарь на вентиляционной трубе АЭС тотчас же прекратил мигание.
— Он понял! — заорал оператор. — Въехали? Понял!
— Передай: «Перехожу на прием!» — скомандовал Голубков.
— Да нет такого сигнала! Есть просто: «Прием».
— Ну так и сигналь просто «Прием»!
Оператор трижды коротко ткнул рубильником в шину и вновь погасил фонарь.
Все напряженно всматривались в сторону станции. Фонарь на трубе мигнул.
— Начало сеанса, — прокомментировал оператор.
— У кого есть ручка и бумага? — спросил Голубков.
— У меня, — ответил С., доставая блокнот.
— Записывайте, Евгений Павлович! Красная лампочка на далекой трубе АЭС замигала в нервном, прерывистом ритме.
— «Стан… станция… заминирована… сем… тем…» Не понимаю.
— Семтексом, — подсказал Голубков.
— Что это за холера? — удивился оператор.
— Взрывчатка. Типа пластита. Не отвлекайся, черт бы тебя!
— «В… дето…» ага, понял: «в детонаторах тэ-е-тэ-рэ-и-лэ».
— Тетрил, — сказал Голубков. — Дальше!
— "Радио… взры… ватели… система… спутник… спутниковой… связи… про… верены.
Проверены. И… работают…" Точно: «и работают безотказно… Пус… пусковой… Бэ… лэ… о… Ага, блок… постоянно… у… у объекта… пэ…» Просто «пэ». Спрашивает:
«Как поняли»?
— Ответь: «Поняли все». Успели записать, Евгений Павлович?
— Да. Кто такой объект «Пэ»?
— Сообщник Рузаева.
— Значит, станция в самом деле?..
— Да! — рявкнул полковник Голубков. — Да! В самом деле! С. побледнел:
— Но это… Это же… Да это же катастрофа!
В грудь ему ткнулся палец режиссера. — Очень хорошо! Превосходно! Вот с этим наполнением вы и должны выйти в эфир!..
Услышав пробившуюся сквозь двери спальни пронзительную трель звонка, он лишь глубже зарылся головой в подушку. Ошибка какая-то, никто не мог звонить ему в это время. Но звонки шли один за другим. И только после четвертого или пятого до него дошло, что звонит не городской телефон в гостиной, а аппарат из соседней со спальней восьмиметровой комнатушки, служившей ему домашним кабинетом. Это был телефон прямой связи с руководством телеканала, он оживал редко, но всякий раз звонок означал, что произошло что-то неординарное. Осторожно, чтобы не разбудить жену, С. сполз с кровати, накинул халат и прошлепал босыми ногами в кабинет.
— Слушаю, — негромко бросил он в трубку, одновременно прикидывая в уме, чем мог быть вызван этот ночной звонок. Его воскресная аналитическая программа в прямом эфире, посвященная недавней отставке правительства Черномырдина, прошла вроде бы нормально, удалось мягко и даже не без изящества обойти все острые углы и подводные камни. Но это могло ему только казаться. В таких делах никогда точно не знаешь, кому ненароком наступишь на больную мозоль. И не раз случалось, что самая безобидная фраза вызывала резкое раздражение в Белом доме, Госдуме или, что было хуже всего, на Старой площади, или даже в Кремле.
— Извини, Женя, что я тебя потревожил, — услышал он голос одного из руководителей канала. — Очень срочное дело. Тебе придется немедленно выехать в командировку. Захвати свой эфирный костюм.
— Какая, к черту, командировка, какой костюм? — возмутился С. — После этого проклятого эфира я два часа буравил простыни, прежде чем уснул! А ты будишь меня… О Господи! Три тридцать ночи!
— За тобой заедет офицер из службы безопасности, — продолжал руководитель канала, будто и не услышав С. — Лейтенант Авдеев. Он скажет, что делать.
— Да что хоть происходит?!
— Понятия не имею. Не теряй времени, одевайся. Машина уже у твоего дома. Не забудь эфирный костюм, — повторил руководитель канала и повесил трубку.
И тут же раздался звонок в дверь. С. посмотрел в глазок. На лестничной площадке стоял молодой человек в штатском. Он поднес к дверному глазку раскрытое служебное удостоверение и представился:
— Лейтенант Авдеев. Вы готовы, Евгений Павлович? Самолет ждет.
Все дальнейшее напоминало какой-то сумбурный клип. Сумасшедшая езда по ночной Москве в милицейском «форде» с красными мигалками-катафотами и сиреной, сгоняющей с дороги редких таксистов, пролет на скорости за двести по Минскому шоссе.
— Куда мы едем? — спросил С. у лейтенанта Авдеева.
— Вы все узнаете в свое время, — ответил лейтенант, и С. понял, что расспрашивать бесполезно. Одинцово, Голицыне, поворот на Кубинку. С. знал, что в Кубинке находится один из самых крупных военных аэродромов. Когда-то ему пришлось делать здесь репортаж ко Дню Военно-Воздушного Флота, и он помнил, как его полдня мурыжили на КПП. Но на этот раз ворота контрольно-пропускного пункта открылись при появлении «форда», машина без остановки миновала еще два внутренних КПП и остановилась возле огромного темного ангара. Ворота ангара были открыты, на площадке перед ним стоял сверхзвуковой истребитель-бомбардировщик, напоминающий очертаниями «Су-27». Но это был не «Су-27».
— Что это за самолет? — успел спросить С. у лейтенанта Авдеева. Он не особенно рассчитывал на ответ, но лейтенант неожиданно улыбнулся:
— Красавец, да? «Су-30МК». Последняя модель. Скорость — два Маха. Около двух с половиной тысяч километров в час. Когда-то я мечтал стать летчиком, но… Не получилось.
— И мы на ней полетим? — недоверчиво поинтересовался С.
— Вы, — уточнил лейтенант и добавил, передавая С. каким-то людям в летной форме:
— Вам повезло.
С. знал о перегрузках, какие испытывают пилоты этих машин, так что не очень-то обрадовался своему везению. Но поделиться своими сомнениями ему было не с кем и некогда. Его провели в какую-то комнату, примыкавшую к ангару, предложили раздеться до белья, усадили в кресло и облепили датчиками. Человек в белом халате кивнул:
"Нормально. Но не больше трех "ж". И не успел С. сообразить, что три "ж" — это уровень перегрузки при наборе скорости, как его облачили в костюм, напоминающий космический, водрузили на голову гермошлем, вывели к самолету и усадили в кресло позади пилота. Фонарь над его головой надвинулся, превратив аэродромные огни из ярко-желтых в синие.
— Как дела, парень? Нормально устроился? — прозвучал в гермошлеме голос пилота.
— Да, все в порядке, спасибо, — поспешно ответил С.
— Ты только никаких ручек не дергай. И кнопок не нажимай. Просто сиди и лови кайф. Проверка связи закончена. Прошу разрешения на взлет.
— Взлет разрешаю.
Самолет вырулил на начало полосы, взревел турбинами и почти вертикально взмыл вверх. С. почувствовал, что щеки его сдвинулись к ушам и натянулась кожа на лбу.
В правую боковину фонаря снизу ударило солнце. Самолет шел явно на север.
— Нормально? — снова спросил пилот.
— Терпимо. Куда мы летим?
— Скоро узнаешь.
Но и через полчаса, когда самолет резко пошел вниз и приземлился на каком-то военном аэродроме, С. только по заснеженным сопкам и белесым, как в петербургские белые ночи, облакам смог понять, что они где-то на широте Петрозаводска. Здесь самолет уже ждали. С С. сбросили его космический костюм, поверх его обычной одежды напялили камуфляжный бушлат и усадили в выстуженный ночным морозцем трюм военно-транспортного вертолета. Еще спустя сорок минут вертолет сделал широкий круг над каким-то маленьким городком посреди озер и опустился на площадку возле обычного провинциального телецентра. Бортмеханик открыл дверь, спустил трап и сказал:
— Приехали.
Он подал С. его спортивную сумку и добавил:
— Интересно было на вас посмотреть.
— Вы меня знаете? — спросил С., не лишенный, как и всякий журналист, тщеславия.
— Дак кто ж вас не знает? — ответил бортмеханик. — Каждое воскресенье лапшу на уши вешаете. Не захочешь — дак все одно узнаешь.
— Почему это лапшу? — искренне обиделся С., но бортмеханик уже скрылся в трюме.
Возле трапа С. поджидал немолодой сухощавый человек в штатском с седыми, коротко подстриженными волосами.
— Полковник Голубков, — представился он, пожимая С. руку. — Рад вас видеть, Евгений Павлович.
— Где мы? — спросил С.
— Этот городок называется Полярные Зори. Говорит вам что-нибудь это название?
Здесь находится Северная атомная электростанция.
— Теперь вспомнил, — сказал С. — А где же она?
Полковник показал в сторону от города, там над белесой водой озерца возвышались белые корпуса, увенчанные двумя высокими трубами. На верхушке одной из них помигивал красный огонь.
— Может быть, хоть вы, полковник, объясните мне, что происходит? — спросил С.
— Сейчас все объясню, — пообещал Голубков. — Только отдам кое-какие распоряжения по хозяйству. Капитан Евдокимов! — окликнул он одного из молодых людей. — Задача ясна?
— Так точно, Константин Дмитриевич.
— Тогда — с Богом!
Капитан Евдокимов подал знак рукой, человек пятнадцать крепких молодых людей в камуфляже и с короткими автоматами на плечах скрылись в вертолетном трюме, тяжелая машина поднялась и боком ушла на север.
Полковник Голубков проводил взглядом удаляющийся вертолет, оглянулся на корпуса АЭС, с недоумением пробормотал:
— Чего-то не пойму. Почему эта лампочка мигает? Красная, на трубе? Раньше вроде бы не мигала.
— Контакт, возможно, плохой, — предположил С., — или вот-вот перегорит.
— Может быть, — согласился Голубков. — Пойдемте, Евгений Павлович. Я покажу вам ваше рабочее место.
— Мне предстоит здесь работать?
— Да. И это очень ответственная работа. Возможно, самая важная из всего, что вы делали до сих пор.
Он провел С. по коридорам телестудии и открыл дверь, над которой был укреплен плафон с надписью «Микрофон». Это была эфирная студия, надпись загоралась, когда шла передача. Сейчас она не горела. Полковник пропустил гостя вперед и зажег в эфирной верхний свет. С. ахнул: это была точная копия его студии в Останкино, из которой он каждое воскресенье вел свои передачи. Один в один. Разве что размером чуть меньше. Но — тот же стол, те же мониторы на заднем плане, по которым транслировались остальные программы, тот же телефон связи с режиссерским пультом, И даже кресло такое же.
— Садитесь, — предложил Голубков. — Сейчас придут оператор и режиссер, вы скажете им, что и как нужно делать. А пока посмотрите материалы, которые вы должны выдать в эфир. Передача начнется в шесть ноль-ноль по московскому времени.
— В шесть начинает работать только OPT, — напомнил С. — По сетке «Доброе утро».
— Сегодня в шесть ноль-ноль будут работать все каналы. И утро будет не слишком добрым. Вот текст для начала. Подправьте, если что не так.
С. прочитал:
— Внимание! Работают все телеканалы Центрального телевидения. Через пять минут будет передано сообщение чрезвычайной важности.
— Здесь должна быть пауза, — объяснил появившийся в эфирной молодой человек с аккуратной черной бородкой, делавшей его не старше, а, наоборот, моложе. — Юрий, — представился он. — Программный режиссер, я буду вести передачу. А это наш студийный оператор. Коля.
Оператор был тоже молодой, но толстый и флегматичный, как все операторы.
— В паузу я предложил бы дать кусок из «Лебединого озера», — продолжал режиссер.
— Это сразу создаст у зрителей определенный настрой.
— А у нас что — очередное ГКЧП? — спросил С.
— Хуже, — ответил полковник Голубков. — Но Лебединое озеро — стоит ли? Фарсом попахивает. Может, лучше дать просто часы?
— Можно и часы, — согласился режиссер.
— Прочитайте следующий текст, — попросил Голубков столичного гостя.
— Тоже вслух и на полном серьезе, — добавил режиссер. — У нас не будет времени для трактовых репетиций.
— Ладно, работайте, а я, это, покурю пока, — сообщил оператор, выходя из эфирной. — Я рядом, на площадке, кликнете, когда буду нужен.
С. взял из папки второй лист.
— Внимание! Передаем экстренное сообщение, — прочитал он. — Сегодня ночью группа чеченских боевиков из армии освобождения Ичкерии во главе с командующим армией полковником Султаном Рузаевым захватила первый энергоблок Северной атомной электростанции, самой крупной АЭС на Кольском полуострове… Что за фигня?
— Читайте, читайте, — кивнул Голубков.
— …заминировала его и захватила в качестве заложников весь обслуживающий персонал. Полковник Султан Рузаев предъявил Президенту, правительству и Государственной Думе России ультиматум. Он передал нам видеопленку с записью его ультиматума, а также видеопленку с репортажем Си-Эн-Эн о захвате и минировании станции. Полковник Рузаев потребовал, чтобы эти видеоматериалы были показаны по всем каналам Центрального телевидения. Мы вынуждены выполнить это требование… Невероятно! — сказал С. — Я не могу в это поверить!
— Вы и произносите текст так, будто не верите в реальность страшной угрозы, — решительно заявил режиссер Юрий. — Никуда не годится. Прочитайте еще раз. С наполнением!
— Вы будете указывать мне, как вести себя перед камерой? — возмутился С.
— Извините, Евгений Павлович, я уважаю вас как профессионала. Но уважайте и мою профессию. В Москве вы можете мекать и бекать, но за качество передач из этой студии отвечаю я.
Неизвестно, чем закончилась бы эта перепалка, но тут в эфирной появился телеоператор и обратился к полковнику Голубкову:
— Константин Дмитриевич, там, это… красная лампа на вентиляционной трубе. Ну, на первом энергоблоке.
— Что — лампа? — поторопил Голубков.
— Ну, мигает.
— Видел. И что? Возможно, искрит контакт.
— Это не контакт. Я, это… Ну, я на флоте служил. Сигнальщиком. И радистом. Это не контакт. Это код. Сигнал вызова.
— Быстро! — скомандовал Голубков и первым выскочил на лестничную площадку, из окна которой были видны корпуса АЭС.
Следом кинулись оператор с режиссером, а за ними и С. с неторопливостью важного столичного гостя.
— Читай! — приказал Голубков оператору. — Можешь?
— Я, конечно, давно, это самое… — Да читай же! Что сможешь!
— Знак вызова. Какой-то Пастух вызывает какого-то дядю Костю. Просит подтвердить, что это, вызов понят.
— Как подтвердить?
— Ну так же. Мигнуть. Кто такой дядя Костя?
— Где дежурка электрика? — обернулся Голубков к режиссеру. — Ведите, Юрий, бегом!
Они спустились в подвал. Голубков бесцеремонно растолкал мирно спящего электрика. Тот не сразу понял, чего от него хотят, но, когда понял, дело пошло быстрей. Они поднялись на крышу студии, электрик отпер распределительный щиток и ткнул в рубильник:
— Вот. Энтот — как раз на фонарь. Я еще надобен?
— Нет, иди досыпай, — разрешил Голубков и обернулся к оператору:
— Ну, Коля, на тебя вся надежда. Передай: «Вас понял». Сможешь?
— Делов-то! — хмыкнул оператор и поудобней ухватился за рукоять рубильника.
Лампочка на ретрансляторе трижды мигнула и погасла. Далекий красный фонарь на вентиляционной трубе АЭС тотчас же прекратил мигание.
— Он понял! — заорал оператор. — Въехали? Понял!
— Передай: «Перехожу на прием!» — скомандовал Голубков.
— Да нет такого сигнала! Есть просто: «Прием».
— Ну так и сигналь просто «Прием»!
Оператор трижды коротко ткнул рубильником в шину и вновь погасил фонарь.
Все напряженно всматривались в сторону станции. Фонарь на трубе мигнул.
— Начало сеанса, — прокомментировал оператор.
— У кого есть ручка и бумага? — спросил Голубков.
— У меня, — ответил С., доставая блокнот.
— Записывайте, Евгений Павлович! Красная лампочка на далекой трубе АЭС замигала в нервном, прерывистом ритме.
— «Стан… станция… заминирована… сем… тем…» Не понимаю.
— Семтексом, — подсказал Голубков.
— Что это за холера? — удивился оператор.
— Взрывчатка. Типа пластита. Не отвлекайся, черт бы тебя!
— «В… дето…» ага, понял: «в детонаторах тэ-е-тэ-рэ-и-лэ».
— Тетрил, — сказал Голубков. — Дальше!
— "Радио… взры… ватели… система… спутник… спутниковой… связи… про… верены.
Проверены. И… работают…" Точно: «и работают безотказно… Пус… пусковой… Бэ… лэ… о… Ага, блок… постоянно… у… у объекта… пэ…» Просто «пэ». Спрашивает:
«Как поняли»?
— Ответь: «Поняли все». Успели записать, Евгений Павлович?
— Да. Кто такой объект «Пэ»?
— Сообщник Рузаева.
— Значит, станция в самом деле?..
— Да! — рявкнул полковник Голубков. — Да! В самом деле! С. побледнел:
— Но это… Это же… Да это же катастрофа!
В грудь ему ткнулся палец режиссера. — Очень хорошо! Превосходно! Вот с этим наполнением вы и должны выйти в эфир!..
IV
Когда Боцман сообщил мне, что он хоть и начинал службу в морской пехоте, но в жизни не держал в руках ни сигнальных флажков, ни телеграфного ключа, а как перемигиваются патрульные катера, видел только во время учебного похода в Кронштадте, я готов был… Не знаю. На стенку лезть. И полез бы, если бы это могло помочь. Не могло. А что могло?
Это был типичный затык. В любом деле такое бывает. Канава поперек дороги.
Сорванная резьба. Застрявший в металле обломок сверла. И уже забываешь, куда и зачем ехал, для чего нужно этот проклятый болт открутить и зачем дырку сверлил.
Мир сужается, все упирается в этот затык.
Боцман даже почувствовал себя виноватым от того, что его неумелость свела на нет единственную возможность связаться с полковником Голубковым. Но он же и выход предложил: из этих мест многие на Северном флоте служили, может, найдется среди них сигнальщик? Кинулись в комнату отдыха. Телевизор был выключен, женщины спали на диванах и составленных стульях и креслах, мужики на полу, подмастив под головы кто что нашел. В комнате было довольно светло и мирно, как в спальне детсада в тихий час. Осторожно, чтобы не переполошить остальных, мы расталкивали по одному молодых парней и шепотом объясняли, что нам нужно. Пустой номер. На флоте действительно служили многие, но специальности были не те: дизелист, наводчик, локаторщик. Вспомнили про шестерых вохровцев в служебке. Но и здесь мимо морды, только матов нам натолкали по полной программе.
Оставалась последняя надежда — поискать среди операторов и диспетчеров на главном пульте. Слабенькая была надежда. Там работали в основном инженеры. Но вдруг? И тут нам неожиданно повезло. На лестничной площадке третьего этажа, где размещались кабинеты директора и главного инженера станции, курил белобрысый компьютерщик Володя. Узнав, что нам нужно, он удивился:
— А чего сразу ко мне не пришли?
— А ты разве служил? — не поверил Боцман.
— Нет. Но азбука Морзе — азы информатики. А про информатику я знаю все.
Но затык — он и есть затык. В нем всегда не одна подлянка, а несколько. Одна в другой. Фонарь нашелся у Дока. Хороший фонарь, сильный. Но сколько Володя ни мигал сквозь мутные от пыли стекла, ни одна зараза внизу не обратила на это внимания. Не видели. В темноте увидели бы. Но солнце уже начало явственно проглядывать сквозь облака. А время шло. Всего час сорок оставалось до шести утра. До репетиции Апокалипсиса. Или до самого Апокалипсиса.
Я уже потерял всякую надежду связаться с Голубковым и даже внимания не обратил на предложение Володи попробовать помигать красным фонарем на вентиляционной трубе. Нужно было срочно что-то решать. Я вызвал по «уоки-токи» Артиста, Муху и Дока. И пока Володя, добравшийся с помощью главного инженера до распределительного щита, подавал сигналы вызова, я рассказал ребятам все, что знал. А ничего хорошего я не знал. И никакого решения у меня не было. Кроме того, что сразу же предложил Артист: отключить или пристрелить Генриха, а потом повязать Рузаева и его напарника. Но Муха только рукой махнул:
— А если он успеет нажать кнопку?
— Не успеет, — хмуро заверил Артист.
— А если? — повторил Муха.
— Олег прав, — сказал Док. — Риск слишком большой.
— Ну так предлагайте что-нибудь, вашу мать! — огрызнулся Артист. ^ — Не можем же мы сидеть сложа руки!
Но именно так, сложа руки, мы и сидели. Никогда в жизни я не ощущал такого груза ответственности. Мне часто приходилось принимать тяжелые решения. И в Чечне, и позже. Но тогда мы рисковали своей жизнью. Сейчас от моего решения зависела жизнь десятков тысяч людей.
Над сопками откуда-то с юга пролетел тяжелый военно-транспортный вертолет, приземлился за зданием телецентра. Минут через пять взлетел и ушел в сторону Мурманска.
Я взглянул на свою «Сейку».
4.55.
ППР, как говорят летчики. Полоса принятия решения. А решение было только одно.
То, что предложил Артист.
— Какой у тебя ствол? — спросил я. Артист вытащил из-за пояса «тэтэшник», изъятый им у кого-то из ВОХРы.
— Не годится. Возьми мой. — Я протянул ему ПСМ. — А этот давай сюда. Сними куртку, набрось на плечи. «Ночку» тоже сними, сунь в карман. Ствол — назад, за пояс. Войдешь один. Скучно тебе. И жрать охота. И спать. И вообще. Постараешься оказаться за спиной Генриха. И поближе к нему. Муха и Док. Оба — в разные концы коридора. Мы с Боцманом — в приемной. Ровно через тридцать секунд после того, как Артист войдет в кабинет, одновременно выпустите по полному рожку — в стены, в потолок, в стекла. Операция отвлечения. Генрих обязательно оглянется. Артист, у тебя будет всего четверть секунды. Не больше. Рефлекторный поворот головы. И все. Должен успеть. И сразу подхватывай взрывной блок, Рузаева и Азиза мы с Боцманом возьмем на себя. Боцман, стрелять только по ногам. Иначе можем зацепить корреспондентов. Вот вроде бы и все. Задача ясна?
— Может, лучше в кабинет зайти не Артисту, а мне? — предложил Муха. — У меня вид более безобидный.
— А зевнуть ты сумеешь? — поинтересовался Артист.
— Как? — спросил Муха. И Артист показал как.
— Нет, так не сумею, — признался Муха.
— То-то! — сказал Артист.
— Смотрите, смотрите! — закричал Боцман, показывая на телецентр. — Мигает! Точно — мигает!
И тут же по железной лесенке с верхней площадки скатился главный инженер станции Юрий Борисович:
— Сигнал принят! Ждут сообщения! Быстрей, ребята, быстрей!
Мы кинулись вверх к распределительному щиту.
— Порядок, — сказал мне Володя. — Диктуй. Только медленно, оператор там не ахти.
Не успел Володя отмигать текст моего сообщения полковнику Голубкову, как Юрий Борисович схватил меня за плечо:
— Это правда?! Станция действительно заминирована? И взрыватели настоящие?
— Нет, конечно, — ответил я. — Это учебно-штабная игра по линии Министерства чрезвычайных ситуаций.
— Я вам не верю!
— Возьмите себя в руки! — приказал я. — Идите к операторам. Скажите, что все скоро кончится. И никакой паники, ясно?
— Ясно.
— Добавь, — сказал я Володе, когда главный инженер ушел. — "Наши действия.
Вопрос".
Красный фонарь на ретрансляторе несколько раз мигнул.
Володя перевел:
— «Ждите».
— Чего, твою мать, ждать?! — взорвался Артист. — Охренели они там, что ли?
— Отставить! — перебил я. — Приказано ждать — будем ждать.
Ждать, к счастью, пришлось недолго. Лампочка на ретрансляторе замигала.
— «Голубков — Пастуху, — начал читать Володя. — Приказ Москвы… Гости должны… беспрепятственно… покинуть станцию…»
— Беспрепятственно покинуть станцию?! — переспросил Артист. — Они ее, суки, покинут. Прямым ходом. Сразу к вратам святого Петра!
Лампочка на телецентре продолжала мигать.
— «Повторяю… приказ Москвы… Ситуация контролируется…» — Володя оглянулся на меня:
— Спрашивают: «Как поняли?»
— Сигналь: «Приказ Москвы понял… Не верю, что ситуация под контролем… Прошу подтвердить…» Добавь: «Словом русского офицера».
Телецентр молчал целую вечность. Минуты три. Потом лампочка вновь замигала.
— «Подтвердить не могу», — прочитал Володя.
— Пиши: «Прошу разрешить действовать по обстановке».
Снова пауза. И наконец ответ:
— «Разрешаю… И храни вас… Господь… ребята…»
— А вот это другое дело! — сказал Артист. Я приказал Володе оставаться на месте — на случай, если поступит новая информация, — и кивнул своим:
— Пошли! Сделаем прикидку и… Мы спустились на нижнюю площадку, и тут меня неожиданно окликнул английский журналист:
— На минутку, Серж! Есть небольшой разговор.
— Позже, мистер Крамер, — ответил я.
— Позже может быть поздно. Ваши друзья позволят мне поговорить с вами тет-а-тет?
— У меня от них нет секретов.
— Что ж, значит, и у меня нет. Я стал невольным свидетелем ваших переговоров с полковником Голубковым. Вы нашли очень остроумный способ связи. Единственный его недостаток — открытый эфир. Но в данном случае это не важно. Из окон директорского кабинета телецентр не виден. Да и вряд ли наши гости владеют азбукой Морзе.
— А вы владеете?
— Мне приходилось работать на телеграфном ключе. Давно, правда, когда еще не было современных средств связи. А это умение не забывается. Я не спрашиваю, каковы ваши планы. Но намерен внести в них серьезные коррективы. Только сначала, Серж, давайте еще раз свяжемся с Константином Дмитриевичем.
— Вы его знаете? — спросил Муха.
— Да. И он меня тоже знает.
Мы поднялись к распределительному щиту. Володя сидел возле него, поеживаясь от утреннего морозца.
— Вызови телецентр, — сказал я ему. Лампочка на ретрансляторе замигала.
— Готовы, — сообщил мне Володя. — Диктуй.
— Разрешите мне? — вмешался Крамер. — Передавайте: «Доктор — Туристу… Весна в Каире… Как поняли?..»
— «Понял вас. Доктор… Вас понял. Прием», — прочитал Володя.
Это был типичный затык. В любом деле такое бывает. Канава поперек дороги.
Сорванная резьба. Застрявший в металле обломок сверла. И уже забываешь, куда и зачем ехал, для чего нужно этот проклятый болт открутить и зачем дырку сверлил.
Мир сужается, все упирается в этот затык.
Боцман даже почувствовал себя виноватым от того, что его неумелость свела на нет единственную возможность связаться с полковником Голубковым. Но он же и выход предложил: из этих мест многие на Северном флоте служили, может, найдется среди них сигнальщик? Кинулись в комнату отдыха. Телевизор был выключен, женщины спали на диванах и составленных стульях и креслах, мужики на полу, подмастив под головы кто что нашел. В комнате было довольно светло и мирно, как в спальне детсада в тихий час. Осторожно, чтобы не переполошить остальных, мы расталкивали по одному молодых парней и шепотом объясняли, что нам нужно. Пустой номер. На флоте действительно служили многие, но специальности были не те: дизелист, наводчик, локаторщик. Вспомнили про шестерых вохровцев в служебке. Но и здесь мимо морды, только матов нам натолкали по полной программе.
Оставалась последняя надежда — поискать среди операторов и диспетчеров на главном пульте. Слабенькая была надежда. Там работали в основном инженеры. Но вдруг? И тут нам неожиданно повезло. На лестничной площадке третьего этажа, где размещались кабинеты директора и главного инженера станции, курил белобрысый компьютерщик Володя. Узнав, что нам нужно, он удивился:
— А чего сразу ко мне не пришли?
— А ты разве служил? — не поверил Боцман.
— Нет. Но азбука Морзе — азы информатики. А про информатику я знаю все.
Но затык — он и есть затык. В нем всегда не одна подлянка, а несколько. Одна в другой. Фонарь нашелся у Дока. Хороший фонарь, сильный. Но сколько Володя ни мигал сквозь мутные от пыли стекла, ни одна зараза внизу не обратила на это внимания. Не видели. В темноте увидели бы. Но солнце уже начало явственно проглядывать сквозь облака. А время шло. Всего час сорок оставалось до шести утра. До репетиции Апокалипсиса. Или до самого Апокалипсиса.
Я уже потерял всякую надежду связаться с Голубковым и даже внимания не обратил на предложение Володи попробовать помигать красным фонарем на вентиляционной трубе. Нужно было срочно что-то решать. Я вызвал по «уоки-токи» Артиста, Муху и Дока. И пока Володя, добравшийся с помощью главного инженера до распределительного щита, подавал сигналы вызова, я рассказал ребятам все, что знал. А ничего хорошего я не знал. И никакого решения у меня не было. Кроме того, что сразу же предложил Артист: отключить или пристрелить Генриха, а потом повязать Рузаева и его напарника. Но Муха только рукой махнул:
— А если он успеет нажать кнопку?
— Не успеет, — хмуро заверил Артист.
— А если? — повторил Муха.
— Олег прав, — сказал Док. — Риск слишком большой.
— Ну так предлагайте что-нибудь, вашу мать! — огрызнулся Артист. ^ — Не можем же мы сидеть сложа руки!
Но именно так, сложа руки, мы и сидели. Никогда в жизни я не ощущал такого груза ответственности. Мне часто приходилось принимать тяжелые решения. И в Чечне, и позже. Но тогда мы рисковали своей жизнью. Сейчас от моего решения зависела жизнь десятков тысяч людей.
Над сопками откуда-то с юга пролетел тяжелый военно-транспортный вертолет, приземлился за зданием телецентра. Минут через пять взлетел и ушел в сторону Мурманска.
Я взглянул на свою «Сейку».
4.55.
ППР, как говорят летчики. Полоса принятия решения. А решение было только одно.
То, что предложил Артист.
— Какой у тебя ствол? — спросил я. Артист вытащил из-за пояса «тэтэшник», изъятый им у кого-то из ВОХРы.
— Не годится. Возьми мой. — Я протянул ему ПСМ. — А этот давай сюда. Сними куртку, набрось на плечи. «Ночку» тоже сними, сунь в карман. Ствол — назад, за пояс. Войдешь один. Скучно тебе. И жрать охота. И спать. И вообще. Постараешься оказаться за спиной Генриха. И поближе к нему. Муха и Док. Оба — в разные концы коридора. Мы с Боцманом — в приемной. Ровно через тридцать секунд после того, как Артист войдет в кабинет, одновременно выпустите по полному рожку — в стены, в потолок, в стекла. Операция отвлечения. Генрих обязательно оглянется. Артист, у тебя будет всего четверть секунды. Не больше. Рефлекторный поворот головы. И все. Должен успеть. И сразу подхватывай взрывной блок, Рузаева и Азиза мы с Боцманом возьмем на себя. Боцман, стрелять только по ногам. Иначе можем зацепить корреспондентов. Вот вроде бы и все. Задача ясна?
— Может, лучше в кабинет зайти не Артисту, а мне? — предложил Муха. — У меня вид более безобидный.
— А зевнуть ты сумеешь? — поинтересовался Артист.
— Как? — спросил Муха. И Артист показал как.
— Нет, так не сумею, — признался Муха.
— То-то! — сказал Артист.
— Смотрите, смотрите! — закричал Боцман, показывая на телецентр. — Мигает! Точно — мигает!
И тут же по железной лесенке с верхней площадки скатился главный инженер станции Юрий Борисович:
— Сигнал принят! Ждут сообщения! Быстрей, ребята, быстрей!
Мы кинулись вверх к распределительному щиту.
— Порядок, — сказал мне Володя. — Диктуй. Только медленно, оператор там не ахти.
Не успел Володя отмигать текст моего сообщения полковнику Голубкову, как Юрий Борисович схватил меня за плечо:
— Это правда?! Станция действительно заминирована? И взрыватели настоящие?
— Нет, конечно, — ответил я. — Это учебно-штабная игра по линии Министерства чрезвычайных ситуаций.
— Я вам не верю!
— Возьмите себя в руки! — приказал я. — Идите к операторам. Скажите, что все скоро кончится. И никакой паники, ясно?
— Ясно.
— Добавь, — сказал я Володе, когда главный инженер ушел. — "Наши действия.
Вопрос".
Красный фонарь на ретрансляторе несколько раз мигнул.
Володя перевел:
— «Ждите».
— Чего, твою мать, ждать?! — взорвался Артист. — Охренели они там, что ли?
— Отставить! — перебил я. — Приказано ждать — будем ждать.
Ждать, к счастью, пришлось недолго. Лампочка на ретрансляторе замигала.
— «Голубков — Пастуху, — начал читать Володя. — Приказ Москвы… Гости должны… беспрепятственно… покинуть станцию…»
— Беспрепятственно покинуть станцию?! — переспросил Артист. — Они ее, суки, покинут. Прямым ходом. Сразу к вратам святого Петра!
Лампочка на телецентре продолжала мигать.
— «Повторяю… приказ Москвы… Ситуация контролируется…» — Володя оглянулся на меня:
— Спрашивают: «Как поняли?»
— Сигналь: «Приказ Москвы понял… Не верю, что ситуация под контролем… Прошу подтвердить…» Добавь: «Словом русского офицера».
Телецентр молчал целую вечность. Минуты три. Потом лампочка вновь замигала.
— «Подтвердить не могу», — прочитал Володя.
— Пиши: «Прошу разрешить действовать по обстановке».
Снова пауза. И наконец ответ:
— «Разрешаю… И храни вас… Господь… ребята…»
— А вот это другое дело! — сказал Артист. Я приказал Володе оставаться на месте — на случай, если поступит новая информация, — и кивнул своим:
— Пошли! Сделаем прикидку и… Мы спустились на нижнюю площадку, и тут меня неожиданно окликнул английский журналист:
— На минутку, Серж! Есть небольшой разговор.
— Позже, мистер Крамер, — ответил я.
— Позже может быть поздно. Ваши друзья позволят мне поговорить с вами тет-а-тет?
— У меня от них нет секретов.
— Что ж, значит, и у меня нет. Я стал невольным свидетелем ваших переговоров с полковником Голубковым. Вы нашли очень остроумный способ связи. Единственный его недостаток — открытый эфир. Но в данном случае это не важно. Из окон директорского кабинета телецентр не виден. Да и вряд ли наши гости владеют азбукой Морзе.
— А вы владеете?
— Мне приходилось работать на телеграфном ключе. Давно, правда, когда еще не было современных средств связи. А это умение не забывается. Я не спрашиваю, каковы ваши планы. Но намерен внести в них серьезные коррективы. Только сначала, Серж, давайте еще раз свяжемся с Константином Дмитриевичем.
— Вы его знаете? — спросил Муха.
— Да. И он меня тоже знает.
Мы поднялись к распределительному щиту. Володя сидел возле него, поеживаясь от утреннего морозца.
— Вызови телецентр, — сказал я ему. Лампочка на ретрансляторе замигала.
— Готовы, — сообщил мне Володя. — Диктуй.
— Разрешите мне? — вмешался Крамер. — Передавайте: «Доктор — Туристу… Весна в Каире… Как поняли?..»
— «Понял вас. Доктор… Вас понял. Прием», — прочитал Володя.