Страница:
– Это ты о ком сейчас сказала? – порог кухни переступил Филатов.
– Да так, мысли вслух, – чуть смутившись, Рыкова отхлебнула мартини и потянулась за сигаретой.
Замазкина шмыгнула носом. Она отнюдь не была кисейной барышней, но перед Рыковой чувствовала себя как кролик перед удавом. Не потому, что боялась Зину. Ей не хотелось, чтобы все, а главное – муж, решили, что она одержима ревностью к его прошлому. Поэтому Замазкина искренне старалась относиться к Рыковой нейтрально. Но из этого мало что получалось…
– Че ревешь? – допытывался Филатов у жены. Та молчала. Он перевел взгляд на Рыкову: – Тебе опять неймется?
– Отвянь, – пренебрежительно бросила Зинка.
– Не разговаривай так со мной, понятно? – голос Димона сделался ниже.
– Вот только не надо посягать на свободу моего самовыражения. Отрабатывай домостроевские практики на своей клухерье, а самодостаточных гордых девушек оставь в покое.
– Как ты ее назвала? – Филатов в три шага подскочил к бывшей сожительнице и крепко схватил ее запястья. Рыкова с Замазкиной враз вскрикнули. – Быстро извиняйся!
– Накось, выкуси! – с торжествующим лицом выкрикнула Рыкова в лицо Филатову, прекрасно зная, что он ее пальцем не тронет.
– Быстро, я сказал! Покалечу! – и он еще сильнее сжал ее руки.
В этот момент дверь отворилась и на пороге возникла Колчина. Ее скоропалительному браку и столько же скорому разводу с Филатовым минуло уже четыре года, но она до сих пор жеманничала при нем, надеясь неизвестно на что.
– Отпусти ее немедленно, кобель! – заголосила она. – Каков! При живой жене пытается залезть на другую!
Филатов удивленно глянул на Колчину, а та продолжала тоненьким истеричным голосом:
– Бессовестный! Не пропускает ни одной юбки! Уже нельзя стало заварить себе кофе, чтобы он не подкараулил и не набросился! Зинуль, он не успел тебя изнасиловать?
– Да я бы его в два счета в евнухи посвятила, – Рыковой очень понравилась идея Колчиной опорочить репутацию Филатова. – Но ты права: оставаться с ним наедине реально опасно.
– Да вы что, девчонки, – обескураженный, Димон сделал шаг назад и повернулся к жене: – Тань, они свистят.
– А что тогда заюлил? – открылось второе дыхание у Рыковой.
– Да, что залебезил-то? – поддакнула ей Колчина. – Хочешь на всех стульях посидеть и чистеньким остаться?
Все более вдохновляясь от криков друг друга и почти поверив в то, что Филатов пытался поругать их честь, Рыкова с Колчиной наступали на бывшего мужа.
– Дим, пойдем отсюда, – наконец, нашлась Замазкина. – Пусть эти выдры тут глаза другу другу повыцарапают. Сами-то верите в свои сказки… старушки?
Замазкина знала, что возраст – больное место Колчиной. Она вспомнила, какой концерт учинила экс-жена ее мужа, когда два месяца назад коллектив поздравил ее с 30-летием. С благосклонной миной она выслушала комплименты и повзвизгивала над подаренным розовым котенком (одетым в кружевной нагрудничек с надписью «Love is…”). Но когда Рыкова торжественно вытащила из-под стола кактус в горшке, Колчина затрепетала всем телом и отшатнулась от дара, словно от ведра с нечистотами.
– Я же просила пионы, – еле выдавила она из себя.
Рыкова пощелкала у нее перед носом пальцами:
– Вернись к реальности, красава. Какие пионы в середине зимы? А этот любо-дорого – и радиацию выводит, и разные интересные мысли навевает, – подмигнула ей Зинка.
– Какие еще мысли? – покраснела Колчина.
– Уж в тридцатник можно не строить из себя воспитанницу обители кармелиток, – скабрезно захихикала Рыкова. – Ты глянь, экий исполин. Вот и появился у тебя свет в оконце. То есть, на подоконнике.
Юлечка поперхнулась шампанским и, давясь рыданиями, убежала в туалет. В тот вечер она оттуда так и не вышла. Несмотря на то, что под дверями дамской комнаты перебывала масса парламентеров, которые уговаривали, задабривали и даже ругали Колчину, та продолжала истерично рыдать, голося словно кликуша со стажем.
– Подарить… мне… такое, – взвизгивала она. – Я по-человечески просила пионы!
– А земляники тебе не насыпать в кулачок? – острила Рыкова. – Харэ капризничать.
– Это не каприз! Мне для дела надо!
– Для какого еще дела?
– Для важного! – проорала Колчина из-за двери. – Мне умные люди посоветовали! Если мыть голову отваром лепестков пиона, то…
– То уровень твоего развития, наконец-то, достигнет показателей десятилетнего ребенка?
– Пионы привлекают в дом мужчину, а кактус… кактус… Ты специально это сделала!
Туалет огласился новым приступом рыданий.
– Вот ведь жертва мракобесия, – Зинка переглянулась с Кориковой и Замазкиной. – Все, я лишаю тебя подарка. Этот дивный фаллический символ украсит мою девичью светелку. А тебе, – она постучала кулаком в дверь кабинки, – советую привыкать к земле. Шутка ли, четвертый десяток пошел.
…
Выпустив пар на ненавистную Замазкину, Зинка враз подобрела. После кружки мартини на нее накатила усталость. Эх, развалиться бы сейчас перед компом и на пару часиков зависнуть на «Одноклассниках!.. Рыкова потянулась за очередной сигаретой, как у нее зазвонил телефон.
На месте выяснилось следующее. Отлежавшись, Оксана пошла за продуктами на ужин. А когда через час вернулась, то нашла входную дверь отпертой. Некто вошел в квартиру, открыв замок ключом.
– Все вынесли! – всхлипывала Криворучко. – И комп, и сотик, и брюлики, и дорогущие шмотки! Хорошо хоть я успела продать ульянкино колечко с сережками. Есть на что похоронить подруженьку.
– Значит, кто-то знал, что тут есть чем поживиться? – с мрачным лицом предположила Зина. – Колись, с кем еще Ульянка водила знакомство.
– Да ни с кем!
– Тогда кто еще мог иметь ключи от этой квартиры? Эх, чует мое сердце, что тут не обошлось без мужика…
– Брусникин? – предположила Оксана.
– Не, всяко не он. Какой смысл воровать у самого себя? Давай рассказывай, чем занималась Ульяна. Ты-то, понятное дело, целыми днями хрены валяла и к стенке приставляла, а она? Дома с тобой сидела?
– Как же, усидишь дома с такими деньжищами. Она целыми днями где-то свистала. И фиг дозвонишься до нее. Звонишь, звонишь, а она то недоступна, но телефон отключен.
– А тебе она как объясняла, где шатается?
– Она передо мной не отчитывалась. Иногда вообще дня на три уезжала. А куда – не понятно.
– Куда-куда, к хахалю, – без тени сомнения выпалила Рыкова. – Ты хоть догадалась ее сотовый прошерстить?
– Она его из рук не выпускала! Даже в туалет с ним ходила. А на ночь отключала и куда-то прятала.
– А звонили ей часто?
– В основном, ей СМС-ки приходили.
– И какие? Хорошие или наоборот?
– Ты знаешь, – важно заговорила Оксана, – наверно, она и правда крутила с кем-то роман. Получит СМС-ку, прочитает, улыбнется и не стирает. А потом еще раз прочитает, по-новому улыбнется и только потом удалит.
– И давно ей начали приходить такие СМС-ки?
– Да как сказать, месяца два…Но ведь ему ничего не достанется? Нет?
– Для этого неплохо бы завещание глянуть. Но я что-то сомневаюсь, что она его написала. А теперь хошь-не хошь, а милый друг ничего с нее не поимеет, все этому пресловутому Брусникину отойдет. О, идея! А не ее ли хахаль зачистил квартирку? Узнал, что Ульянка того-с и решил хоть слегка прибарахлиться. И сейчас форсит перед какими-нибудь лярвами ульянкиным «Верту»… Давай-ка из интереса позвони на ее номер!
В ответ на это предложение Криворучко побледнела и замотала головой:
– Н-н-нет, я боюсь.
– Чего это?
– А вдруг она сама трубку возьмет?
Рыкова выразительно постучала кулаком по столу.
– А ты что, не слышала, что такое бывает? – лепетала Криворучко.
– Не пори чушь, – голос Рыковой звучал повелительно. – Чего застыла? Столбняк напал?
Дрожа от страха, Криворучко нажала несколько кнопок.
– Никто не берет, – доложила она.
– Зато где-то наяривает классическая тягомотина – навострила уши Рыкова.
– Да это у соседей по телеку, – и Криворучко поспешно нажала отбой.
– Нет, красава, не по телеку. Набери-ка еще раз.
– Да никто ж не берет, – голос Криворучко задрожал еще сильнее.
Рыкова, глядя ей в глаза, потянула на себя телефон. Оксана слабо запротестовала, но в итоге разжала пальцы. Вскоре откуда-то вновь глухо заиграл «Танец Анитры». Удерживая вызов, Зина пошла на звук. Следом за ней жалким хвостиком потрусила Криворучко. Словно крыса под волшебную дудочку Рыкова миновала прихожую, вышла на кухню и остановилась перед дверью на лоджию. Музыка зазвучала громче.
– Он где-то здесь! – торжествующе объявила она и распахнула дверь.
На лоджии царил беспорядок. Какие-то тюки, тазы, велосипед, деревянный ларь. Рыкова прислушалась: мелодия лилась как раз из него. Как полицейский спаниель, напавший на схрон наркодилера, Зина принялась энергично рыться в содержимом ларя. Бледная Криворучко каменным изваянием стояла рядом.
– Вот он, родимый! Йес! – и Рыкова с торжествующим лицом распрямилась над ларем. – Только как он сюда попал? Оч-чень непонятно… Ба, а это что? Екорный бабай, да это же искомые фамильные драгоценности! И шубейка ульянкина тут, и ноут… Нич-чего не понимаю. Зачем нашему таинственному вору понадобилось перенести вещи сюда?
Тут, озаренная внезапной догадкой, она перевела на Криворучко гневный взгляд.
– Вот оно что! Я, значит, рысачу по моргам, утрясаю твои проблемы, а ты тут за моей спиной умирающей прикидываешься и меня же обворовываешь! Ах ты крыса! – и Рыкова огрела Оксану первой попавшейся тряпкой.
– Зиночка, милая, – зарыдала Криворучко. – Ну прости меня… Я без тебя пропаду…
– Как тебе это вообще в голову могло придти? – продолжала бушевать Рыкова. – Это же за гранью добра и зла!
– Хорошо тебе о высоком рассуждать. А я на что дальше жить буду? И что я такого сделала? Эти шмотки все равно ей уже не нужны, а я хоть в кои-то веки в приличном похожу.
– Да на твою пердень ни одна ульянкина вещь не влезет! Как ты свой 54-й хочешь в ее 44-й втиснуть!
– Я похудею, я займусь собой…
– Да ни фига ты не займешься! Привыкла, что тебе все с неба падает. Все, красава, эти ценности я изымаю. Да-да, в воспитательных целях.
И Рыкова принялась деловито паковать найденные вещи.
– Как это – в воспитательных целях? – зароптала Оксана. – А как же я?
– Ты не медаль, на моей шее тебе не место, ступай-ка ты в люди!
– Зинуль, ну давай поделимся по-братски. Прошу тебя…
– По-братски – это по твоим гнилым понятиям как? – прищурилась Рыкова. – Тебе все, а мне вот эту юбочку говняного цвета? В общем, вот тебе мой райдер: цацки пополам, я сейчас выберу, какие мне надо… Дальше… тряпье тебе, я такие унылые расцветки не ношу. А вот шубейку заберу, уж не обессудь. Всю жизнь мечтала о голубой норке в пол.
– А «Верту»? А ноут? – нервно облизнула губы Криворучко.
– Слишком много вопросов. Потом решим, а пока я накладываю на ценности карантин, – отмахнулась от нее Рыкова, которая уже положила глаз на дорогую технику. – Ноут надо хакеру везти, пароли ломать…
– Это зачем?
– А у тебя самой неужели нигде не свербит? Кем была твоя товарка? Чем занималась? И в каком кино собиралась сниматься?
– В кино?! – брови Оксаны взлетели вверх.
– Да-да, красава. Это мне Кир по секрету шепнул. И что такое, к примеру, няка? Это тебя не гложет? А ведь это было последнее, что она сказала перед тем, как…
– Няка? – оживилась Оксана. – Я отлично знаю, что это такое. Вернее, кто.
– Ну и? Давай без мхатовских пауз.
– Красивый мальчик.
– Имя? Фамилия? Адрес?
– Да просто красивый мальчик. Она всех симпатяжек няками называла.
– Красивый мальчик, говоришь? – благосклонно улыбнулась Зина. – Ну хоть какая-то от тебя польза…
А вот в день смерти ей поступило сразу три звонка с одного номера. Интересно, кто этот настойчивый абонент? Зина нажала несколько кнопок. Из кухни тотчас заиграл новомодный попсовый «медляк» и в зал влетела Оксана.
– Это она… она, – лепетала она. – Звонит… оттуда…
– От верблюда! Это я звоню, с ульянкиного телефона. Все, свободна! И давай пошевеливайся с ужином – я жрать хочу, как коршун крови.
Когда Криворучко скрылась на кухне, Зина продолжила изыскания. Последний пропущенный звонок поступил на телефон богатой наследницы вчерашним вечером, часа через два после того, как она выдохнула свое финальное «Няка». С неким волнением Рыкова набрала номер. Трубку взяли после второго гудка.
– Кто это? – выдохнул тревожный баритон.
– Это не Ульяна.
– Кто вы? – продолжил баритон. Зине показалось, что эти обволакивающие, бархатные интонации она уже когда-то слышала.
– То же самое хотела бы спросить у вас. Вы в курсе, что с Ульяной?
– Да… увы… ужас какой…
– Да вообще дичь полнейшая, – доверительно сообщила незнакомцу Зина. – А вас случайно не Максим зовут?
– Максим? С чего вы взяли? Кто это такой вообще?
– Вопросы здесь задаю я. И вот следующий: прозвище Няка случайно не вам принадлежит?
– Вы такие вещи у меня спрашиваете… Вы кто вообще?
– Подруга.
– У Ульяны не было подруг.
– Хорошо. Сестра.
– Опять мимо. У Ульяны не было сестры. Что еще придумаете? – в баритоне появились неприятные надменные нотки.
– А если я скажу, что я следователь из прокуратуры?
– И… что? – в баритоне заметно поубавилось гонору. – Зачем вы мне звоните?
– Потому что вы были последним, кто звонил Кибильдит.
– Даже если так, что с того?
– Возможно, и ничего. А, возможно… – Рыкова многозначительно замолчала. – Короче, я провожу проверку по факту смерти Ульяны Кибильдит. И некоторые вопросы мне нужно задать вам лично… нет-нет, в прокуратуру подъезжать не надо… Пока, во всяком случае. А вот в «Фортеции» я бы сейчас отужинала с большим удовольствием. Мне удобно, чтобы вы ждали меня там в отдельном кабинете через полчаса. И не забудьте документы. Я совершенно не уверена, что вас зовут не Максим… Как меня узнать? Уверяю вас, такую эффектную брюнетку, как я, вы не пропустите…
Вновь вызвав Криворучко звонком с телефона Ульяны, Зина царственно взмахнула рукой:
– Босяцкий ужин отменяется. У меня неожиданно образовалось свидание. Что бы такое надеть? Ах, в марте так зябко. Подай мне мое норковое манто. И принеси шкатулку с драгоценностями… Живо! Я еду заниматься нашим наследством.
В «Фортеции» Рыкову почтительно провели в VIP-кабинет. Жеманно кутаясь в ульянину шубку (она решила не снимать обновку – а вдруг дружок Кибильдит окажется ничего, а она все-таки сейчас не в форме), она переступила порог стильно убранного зала и от неожиданности громко ахнула. Мужчина, стоявший у окна, был очень красив. Но ахнула Зина вовсе не из-за этого. Она сразу поняла, что его зовут не Максим.
– Костя-Костя, – покачала Зина головой. – Будь со мной повежливее, дружок. Иначе мне придется набрать номерок твоей Катюшки и открыть на кое-что глаза…
– Прибереги свой тон для дундуков типа Филатова. Со мной он не прокатит. Моя жена не поверит ни одному твоему слову, – и с чувством превосходства молодой человек опустился в кресло.
Импозантного мужчину звали Константин Стражнецкий, и Зина знала его уже лет семь или восемь. Переехав из Чебоксар в миллионник Эмск, начинающая журналистка устроилась в еженедельник «Помело», где этот самый Костя был редактором отдела новостей. Судачили и не без оснований, что эту должность смазливый парень получил по протекции Катюшки Пащенко, дочери главного редактора и владельца издательского дома «Помело» Николая Юрьевича Пащенко. Человек он был в Эмске влиятельный, а уж после того, как в кресле губернатора засел его институтский приятель, авторитет Пащенко и вовсе взлетел до небес. Николай Юрьевич (его прозвище было Папик) воспылал страстью к рыбалке, до которой был охоч новый глава региона, и с готовностью занял место в его свите. Знакомства его стали на порядок выше, газета – влиятельнее, финансирование (по линии госзаказа) – в разы роскошнее. Соответственно, поднялся статус и двух его дочек. Младшая на тот момент была еще школьницей, и в качестве завидной невесты пока не котировалась. А вот старшая, 23-летняя Катюшка вполне могла составить счастье дальновидного молодого человека.
И этот человек нашелся в лице Кости Стражнецкого. Вообще-то, девушка была влюблена в него уже два года. И он, конечно же, об этом знал. Но робкие попытки сближения, предпринимаемые дочерью шефа, он пресекал с вежливой прохладцей. Рыхлая простушка с топорным лицом, которая имела раздражающую его привычку все время вздыхать и постанывать, не имела ничего общего с его идеалами. Да и вообще, зная убийственную силу своей привлекательности, 30-летний тогда Стражнецкий не торопился с женитьбой, рассчитывая пристроить свою неотразимость повыгоднее.
Но вот ветер подул с другой стороны. Его шеф вдруг резко пошел вверх. Из газеты, которая, как и большинство изданий, едва сводила концы с концами, «Помело» превратилось в прибыльный бизнес, а Катюшка из неликвидного товара – в завидную невесту. Столкнувшись с ней в редакционном коридоре, Стражнецкий удостоил ее долгим взглядом в глаза и благосклонной улыбкой. Но дочка шефа в ответ лишь слегка растянула губы. Как раз вчера отец сообщил ей, что его товарищ по рыбалке – глава Эмского ГУВД – предложил ему познакомить «вашу принцессу» с «моим балбесом». По сравнению с такими женихами Костя при всех своих дарованиях и красоте был лишь выскочкой, кем-то вроде Клайда Гриффитса, по чистой случайности затесавшимся в общество дочек миллионеров.
Стражнецкий встревожился. Как? Неужели эта страхолюдина отвергнет его? Но тут же тихо рассмеялся сам себе. «Из этих лап еще никто не вырывался, – самодовольно подумал он, любовно оглядывая свои красивые руки с холеными ногтями. Дальнейшее было делом техники, отточенной годами усердной практики. Через три месяца Катюшка сообщила отцу, что беременна и желает как можно скорее узаконить отношения с отцом ребенка. Узнав фамилию избранника дочери, Папик вспылил. В глубине души он считал Стражнецкого проходимцем, но охваченная эйфорией толстушка выпалила:
– Ты совсем его не знаешь, папа! Он любит меня так, как никогда никого не любил и не полюбит. Он такой несчастный, столько страдал… Не перебивай меня, пожалуйста… Ты мне сейчас скажешь, что у него было много женщин. Да, он мне во всем признался… он так часто ошибался, принимая за любовь ее подобия… любил, но был обманут… Но сейчас он хочет начать жизнь с чистого листа. А уж как он обрадовался, когда узнал, что у нас скоро появятся маленькие!
– Обрадовался! Конечно, обрадовался, – проворчал Николай Юрьевич. – Теперь-то он уверен, что убил бобра наверняка…
– Значит, ты считаешь, что меня нельзя полюбить? Что я этого недостойна?
– Что ты, Катенок, тебя очень даже можно полюбить, – усмехнулся Николай Юрьевич. – У тебя столько достоинств: домик в Испании, две машины, а главное – любящий отец, готовый расшибиться для тебя в лепешку… Но ты не задавала себе вопрос: почему твой Костя воротил от тебя нос, пока я не стал вхож к губернатору? Пока наша газета не получила дополнительного финансирования? Пока нашему скромному семейному бизнесу не дали зеленый свет? Пока я с девяносто девятого места в рейтинге влиятельности Эмской губернии не поднялся на тридцать четвертое? А, Катенок?..
Катюшка насупилась и ничего не ответила. Спустя месяц гуляла роскошная свадьба, а вскоре молодая родила мальчиков-близнецов.
– Я хочу назвать их Ромул и Рем, – на Стражнецкого иногда находил экстравагантный стих. К тому же, он поддерживал легенду о том, что является потомком побочной ветви графов Потоцких.
– Ромул и Рем – это забавно, – улыбнулась Катюшка. – Но не будут ли над нами смеяться в обществе? Давай назовем их так, как ты хочешь, но на людях будем звать Роман и Еремей.
– Роман – да, звучит благородно, но этот твой Еремей меня смущает, – задумался Костя. – Ты не находишь, Катенок, что в этом имени есть что-то плебейское?
– Напротив, это сейчас самый тренд. Кержаковы назвали своего пусеныша Нилом, а Козловы – Афиногеном. А уж это не последние в Эмске люди…
Стражнецкий больше не возражал. Тенденции, которым находили возможным следовать семейства Кержаковых и Козловых, не могли быть недостаточно респектабельными для него.
В общем и целом, Костя был доволен браком. За дочкой Папик дал трехкомнатную квартиру со всей обстановкой в элитной новостройке, сделал Костика своим замом и после того, как тот настойчиво продавил эту тему, шеф-тесть ввел его в состав учредителей «Помела». А год назад Папик переключился на бизнес, передав бразды правления газетой Стражнецкому. Благосостояние и статус Костика выросли в разы, он вошел в сотню самых влиятельных людей Эмской губернии. Вот уже три года носил значок депутата Эмской Рады, называл вчерашних приятелей лузерами и сменил номер сотового, чтобы те не докучали ему неуместными звонками.
Первые месяцы брака, чуя на себе пронизывающий взгляд тестя, Стражнецкий вел себя очень осмотрительно. До рождения близнецов он поимел лишь три встречи с «куколками», как он их называл. Зато, когда жена погрузилась в материнские хлопоты, Костик вновь расправил плечи и охотно позволил себя соблазнить эффектному главреду другого местного издания «Эмские вести» Ольге Карачаровой. Но вскоре узнал удивительную новость: параллельно любвеобильная брюнетка встречалась еще и с Николаем Юрьевичем, который был увлечен ею со всем пылом, но и осмотрительностью зрелой страсти.
Ситуация разрулилась неожиданно. Когда Катюшка родила, теща переехала к ней помогать с детьми, и оба – тесть и зять – пустились во все тяжкие. Вскоре 39-летняя Карачарова сообщила Папику, что беременна. За 25 лет активной половой жизни ничего подобного с ней не приключалось, и она была уверена, что бесплодна. И тут – такой поворот! Прикинув, что к чему, она решила рассказать о постигшей ее неожиданности только Николаю Юрьевичу. Она сочла, что будет наиболее правильным, если отцом ребенка будет он.
Расчет оказался верным: Папик давно любил Ольгу, но тему развода они не обсуждали, поскольку никому из них это не было достаточно интересно. Сейчас же ситуация менялась коренным образом. И вот через несколько месяцев 50-летний Пащенко обрел новую жену в лице Карачаровой, а вскоре у них родилась дочка. Стражнецкого терзали смутные сомнения, что Полинка – от него. Но этого не могла бы сказать наверняка и сама Карачарова. Все могло разъясниться только со временем…
– Зин, у меня мало времени, – прервал затянувшуюся паузу Стражнецкий.
– Знаешь, у меня тоже очень плотный график. Тем не менее, я нахожу время, чтобы в ущерб своему сну решать твои проблемы. Да-да, именно твои… Мы с Алинкой намерены пристально следить за расследованием этого ЧП и освещать в прессе каждый чих и пук. Завтра выйдет моя первая статья. И если ты не хочешь, чтобы твое имя всплыло в моих корреспонденциях, давай колись, что тебя связывало с Кибильдит. А то… Ты ведь у нас в Госдуму баллотируешься?
– Баллотируюсь? – усмехнулся Стражнецкий. – Можешь считать, что я уже в Госдуме… Но откровенно говоря, планы у меня были более глобальные. И Уля могла бы помочь мне их осуществить.
И, не спеша раскурив сигару, он рассказал Рыковой следующее.
Словом, бытие Кости Стражнецкого было устроено со всех сторон. Он чувствовал себя в жизни так, словно нежился в мягкой постели, накрытый теплым и хорошо подтыканным одеялом. Однако в последние пару лет Костика все чаще стало посещать чувство неудовлетворенности. «Все так, да что-то не так», – тоскливо думал он, выпивая перед сном традиционный стаканчик коньяка. Поделиться своей смутной, не оформленной еще, тревогой ему было не с кем. Дружбу он считал фикцией, в любовь не верил. Да, у него была постоянная любовница – Ольга Карачарова. Но Костик понятия не имел, как это – раскрыть кому-то душу. Этого за ним не водилось даже в отрочестве. Куда ж еще податься? К психологу? Смешно, да и конфиденциальность под вопросом. К святому отцу? Помилуйте, ему скучен этот опиум для народа. Вадик Кержаков ездил на Тибет, Никас Пономарев толковал о каббале… Костик слушал их почтительно, гомерически хохоча в душе.
– Да так, мысли вслух, – чуть смутившись, Рыкова отхлебнула мартини и потянулась за сигаретой.
Замазкина шмыгнула носом. Она отнюдь не была кисейной барышней, но перед Рыковой чувствовала себя как кролик перед удавом. Не потому, что боялась Зину. Ей не хотелось, чтобы все, а главное – муж, решили, что она одержима ревностью к его прошлому. Поэтому Замазкина искренне старалась относиться к Рыковой нейтрально. Но из этого мало что получалось…
– Че ревешь? – допытывался Филатов у жены. Та молчала. Он перевел взгляд на Рыкову: – Тебе опять неймется?
– Отвянь, – пренебрежительно бросила Зинка.
– Не разговаривай так со мной, понятно? – голос Димона сделался ниже.
– Вот только не надо посягать на свободу моего самовыражения. Отрабатывай домостроевские практики на своей клухерье, а самодостаточных гордых девушек оставь в покое.
– Как ты ее назвала? – Филатов в три шага подскочил к бывшей сожительнице и крепко схватил ее запястья. Рыкова с Замазкиной враз вскрикнули. – Быстро извиняйся!
– Накось, выкуси! – с торжествующим лицом выкрикнула Рыкова в лицо Филатову, прекрасно зная, что он ее пальцем не тронет.
– Быстро, я сказал! Покалечу! – и он еще сильнее сжал ее руки.
В этот момент дверь отворилась и на пороге возникла Колчина. Ее скоропалительному браку и столько же скорому разводу с Филатовым минуло уже четыре года, но она до сих пор жеманничала при нем, надеясь неизвестно на что.
– Отпусти ее немедленно, кобель! – заголосила она. – Каков! При живой жене пытается залезть на другую!
Филатов удивленно глянул на Колчину, а та продолжала тоненьким истеричным голосом:
– Бессовестный! Не пропускает ни одной юбки! Уже нельзя стало заварить себе кофе, чтобы он не подкараулил и не набросился! Зинуль, он не успел тебя изнасиловать?
– Да я бы его в два счета в евнухи посвятила, – Рыковой очень понравилась идея Колчиной опорочить репутацию Филатова. – Но ты права: оставаться с ним наедине реально опасно.
– Да вы что, девчонки, – обескураженный, Димон сделал шаг назад и повернулся к жене: – Тань, они свистят.
– А что тогда заюлил? – открылось второе дыхание у Рыковой.
– Да, что залебезил-то? – поддакнула ей Колчина. – Хочешь на всех стульях посидеть и чистеньким остаться?
Все более вдохновляясь от криков друг друга и почти поверив в то, что Филатов пытался поругать их честь, Рыкова с Колчиной наступали на бывшего мужа.
– Дим, пойдем отсюда, – наконец, нашлась Замазкина. – Пусть эти выдры тут глаза другу другу повыцарапают. Сами-то верите в свои сказки… старушки?
Замазкина знала, что возраст – больное место Колчиной. Она вспомнила, какой концерт учинила экс-жена ее мужа, когда два месяца назад коллектив поздравил ее с 30-летием. С благосклонной миной она выслушала комплименты и повзвизгивала над подаренным розовым котенком (одетым в кружевной нагрудничек с надписью «Love is…”). Но когда Рыкова торжественно вытащила из-под стола кактус в горшке, Колчина затрепетала всем телом и отшатнулась от дара, словно от ведра с нечистотами.
– Я же просила пионы, – еле выдавила она из себя.
Рыкова пощелкала у нее перед носом пальцами:
– Вернись к реальности, красава. Какие пионы в середине зимы? А этот любо-дорого – и радиацию выводит, и разные интересные мысли навевает, – подмигнула ей Зинка.
– Какие еще мысли? – покраснела Колчина.
– Уж в тридцатник можно не строить из себя воспитанницу обители кармелиток, – скабрезно захихикала Рыкова. – Ты глянь, экий исполин. Вот и появился у тебя свет в оконце. То есть, на подоконнике.
Юлечка поперхнулась шампанским и, давясь рыданиями, убежала в туалет. В тот вечер она оттуда так и не вышла. Несмотря на то, что под дверями дамской комнаты перебывала масса парламентеров, которые уговаривали, задабривали и даже ругали Колчину, та продолжала истерично рыдать, голося словно кликуша со стажем.
– Подарить… мне… такое, – взвизгивала она. – Я по-человечески просила пионы!
– А земляники тебе не насыпать в кулачок? – острила Рыкова. – Харэ капризничать.
– Это не каприз! Мне для дела надо!
– Для какого еще дела?
– Для важного! – проорала Колчина из-за двери. – Мне умные люди посоветовали! Если мыть голову отваром лепестков пиона, то…
– То уровень твоего развития, наконец-то, достигнет показателей десятилетнего ребенка?
– Пионы привлекают в дом мужчину, а кактус… кактус… Ты специально это сделала!
Туалет огласился новым приступом рыданий.
– Вот ведь жертва мракобесия, – Зинка переглянулась с Кориковой и Замазкиной. – Все, я лишаю тебя подарка. Этот дивный фаллический символ украсит мою девичью светелку. А тебе, – она постучала кулаком в дверь кабинки, – советую привыкать к земле. Шутка ли, четвертый десяток пошел.
…
Выпустив пар на ненавистную Замазкину, Зинка враз подобрела. После кружки мартини на нее накатила усталость. Эх, развалиться бы сейчас перед компом и на пару часиков зависнуть на «Одноклассниках!.. Рыкова потянулась за очередной сигаретой, как у нее зазвонил телефон.
* * *
– Ужас! Кошмар! – запищала трубка голосом Криворучко. – Приезжай скорее! Меня обокрали!На месте выяснилось следующее. Отлежавшись, Оксана пошла за продуктами на ужин. А когда через час вернулась, то нашла входную дверь отпертой. Некто вошел в квартиру, открыв замок ключом.
– Все вынесли! – всхлипывала Криворучко. – И комп, и сотик, и брюлики, и дорогущие шмотки! Хорошо хоть я успела продать ульянкино колечко с сережками. Есть на что похоронить подруженьку.
– Значит, кто-то знал, что тут есть чем поживиться? – с мрачным лицом предположила Зина. – Колись, с кем еще Ульянка водила знакомство.
– Да ни с кем!
– Тогда кто еще мог иметь ключи от этой квартиры? Эх, чует мое сердце, что тут не обошлось без мужика…
– Брусникин? – предположила Оксана.
– Не, всяко не он. Какой смысл воровать у самого себя? Давай рассказывай, чем занималась Ульяна. Ты-то, понятное дело, целыми днями хрены валяла и к стенке приставляла, а она? Дома с тобой сидела?
– Как же, усидишь дома с такими деньжищами. Она целыми днями где-то свистала. И фиг дозвонишься до нее. Звонишь, звонишь, а она то недоступна, но телефон отключен.
– А тебе она как объясняла, где шатается?
– Она передо мной не отчитывалась. Иногда вообще дня на три уезжала. А куда – не понятно.
– Куда-куда, к хахалю, – без тени сомнения выпалила Рыкова. – Ты хоть догадалась ее сотовый прошерстить?
– Она его из рук не выпускала! Даже в туалет с ним ходила. А на ночь отключала и куда-то прятала.
– А звонили ей часто?
– В основном, ей СМС-ки приходили.
– И какие? Хорошие или наоборот?
– Ты знаешь, – важно заговорила Оксана, – наверно, она и правда крутила с кем-то роман. Получит СМС-ку, прочитает, улыбнется и не стирает. А потом еще раз прочитает, по-новому улыбнется и только потом удалит.
– И давно ей начали приходить такие СМС-ки?
– Да как сказать, месяца два…Но ведь ему ничего не достанется? Нет?
– Для этого неплохо бы завещание глянуть. Но я что-то сомневаюсь, что она его написала. А теперь хошь-не хошь, а милый друг ничего с нее не поимеет, все этому пресловутому Брусникину отойдет. О, идея! А не ее ли хахаль зачистил квартирку? Узнал, что Ульянка того-с и решил хоть слегка прибарахлиться. И сейчас форсит перед какими-нибудь лярвами ульянкиным «Верту»… Давай-ка из интереса позвони на ее номер!
В ответ на это предложение Криворучко побледнела и замотала головой:
– Н-н-нет, я боюсь.
– Чего это?
– А вдруг она сама трубку возьмет?
Рыкова выразительно постучала кулаком по столу.
– А ты что, не слышала, что такое бывает? – лепетала Криворучко.
– Не пори чушь, – голос Рыковой звучал повелительно. – Чего застыла? Столбняк напал?
Дрожа от страха, Криворучко нажала несколько кнопок.
– Никто не берет, – доложила она.
– Зато где-то наяривает классическая тягомотина – навострила уши Рыкова.
– Да это у соседей по телеку, – и Криворучко поспешно нажала отбой.
– Нет, красава, не по телеку. Набери-ка еще раз.
– Да никто ж не берет, – голос Криворучко задрожал еще сильнее.
Рыкова, глядя ей в глаза, потянула на себя телефон. Оксана слабо запротестовала, но в итоге разжала пальцы. Вскоре откуда-то вновь глухо заиграл «Танец Анитры». Удерживая вызов, Зина пошла на звук. Следом за ней жалким хвостиком потрусила Криворучко. Словно крыса под волшебную дудочку Рыкова миновала прихожую, вышла на кухню и остановилась перед дверью на лоджию. Музыка зазвучала громче.
– Он где-то здесь! – торжествующе объявила она и распахнула дверь.
На лоджии царил беспорядок. Какие-то тюки, тазы, велосипед, деревянный ларь. Рыкова прислушалась: мелодия лилась как раз из него. Как полицейский спаниель, напавший на схрон наркодилера, Зина принялась энергично рыться в содержимом ларя. Бледная Криворучко каменным изваянием стояла рядом.
– Вот он, родимый! Йес! – и Рыкова с торжествующим лицом распрямилась над ларем. – Только как он сюда попал? Оч-чень непонятно… Ба, а это что? Екорный бабай, да это же искомые фамильные драгоценности! И шубейка ульянкина тут, и ноут… Нич-чего не понимаю. Зачем нашему таинственному вору понадобилось перенести вещи сюда?
Тут, озаренная внезапной догадкой, она перевела на Криворучко гневный взгляд.
– Вот оно что! Я, значит, рысачу по моргам, утрясаю твои проблемы, а ты тут за моей спиной умирающей прикидываешься и меня же обворовываешь! Ах ты крыса! – и Рыкова огрела Оксану первой попавшейся тряпкой.
– Зиночка, милая, – зарыдала Криворучко. – Ну прости меня… Я без тебя пропаду…
– Как тебе это вообще в голову могло придти? – продолжала бушевать Рыкова. – Это же за гранью добра и зла!
– Хорошо тебе о высоком рассуждать. А я на что дальше жить буду? И что я такого сделала? Эти шмотки все равно ей уже не нужны, а я хоть в кои-то веки в приличном похожу.
– Да на твою пердень ни одна ульянкина вещь не влезет! Как ты свой 54-й хочешь в ее 44-й втиснуть!
– Я похудею, я займусь собой…
– Да ни фига ты не займешься! Привыкла, что тебе все с неба падает. Все, красава, эти ценности я изымаю. Да-да, в воспитательных целях.
И Рыкова принялась деловито паковать найденные вещи.
– Как это – в воспитательных целях? – зароптала Оксана. – А как же я?
– Ты не медаль, на моей шее тебе не место, ступай-ка ты в люди!
– Зинуль, ну давай поделимся по-братски. Прошу тебя…
– По-братски – это по твоим гнилым понятиям как? – прищурилась Рыкова. – Тебе все, а мне вот эту юбочку говняного цвета? В общем, вот тебе мой райдер: цацки пополам, я сейчас выберу, какие мне надо… Дальше… тряпье тебе, я такие унылые расцветки не ношу. А вот шубейку заберу, уж не обессудь. Всю жизнь мечтала о голубой норке в пол.
– А «Верту»? А ноут? – нервно облизнула губы Криворучко.
– Слишком много вопросов. Потом решим, а пока я накладываю на ценности карантин, – отмахнулась от нее Рыкова, которая уже положила глаз на дорогую технику. – Ноут надо хакеру везти, пароли ломать…
– Это зачем?
– А у тебя самой неужели нигде не свербит? Кем была твоя товарка? Чем занималась? И в каком кино собиралась сниматься?
– В кино?! – брови Оксаны взлетели вверх.
– Да-да, красава. Это мне Кир по секрету шепнул. И что такое, к примеру, няка? Это тебя не гложет? А ведь это было последнее, что она сказала перед тем, как…
– Няка? – оживилась Оксана. – Я отлично знаю, что это такое. Вернее, кто.
– Ну и? Давай без мхатовских пауз.
– Красивый мальчик.
– Имя? Фамилия? Адрес?
– Да просто красивый мальчик. Она всех симпатяжек няками называла.
– Красивый мальчик, говоришь? – благосклонно улыбнулась Зина. – Ну хоть какая-то от тебя польза…
* * *
Отослав Криворучко чистить картошку, Зина развалилась в кресле и занялась изучением найденного мобильника. Судя по всему, Ульяна почти никого не беспокоила. При этом пропущенных звонков было много, и большинство – с разных номеров. Получается, она вообще трубку не брала?..А вот в день смерти ей поступило сразу три звонка с одного номера. Интересно, кто этот настойчивый абонент? Зина нажала несколько кнопок. Из кухни тотчас заиграл новомодный попсовый «медляк» и в зал влетела Оксана.
– Это она… она, – лепетала она. – Звонит… оттуда…
– От верблюда! Это я звоню, с ульянкиного телефона. Все, свободна! И давай пошевеливайся с ужином – я жрать хочу, как коршун крови.
Когда Криворучко скрылась на кухне, Зина продолжила изыскания. Последний пропущенный звонок поступил на телефон богатой наследницы вчерашним вечером, часа через два после того, как она выдохнула свое финальное «Няка». С неким волнением Рыкова набрала номер. Трубку взяли после второго гудка.
– Кто это? – выдохнул тревожный баритон.
– Это не Ульяна.
– Кто вы? – продолжил баритон. Зине показалось, что эти обволакивающие, бархатные интонации она уже когда-то слышала.
– То же самое хотела бы спросить у вас. Вы в курсе, что с Ульяной?
– Да… увы… ужас какой…
– Да вообще дичь полнейшая, – доверительно сообщила незнакомцу Зина. – А вас случайно не Максим зовут?
– Максим? С чего вы взяли? Кто это такой вообще?
– Вопросы здесь задаю я. И вот следующий: прозвище Няка случайно не вам принадлежит?
– Вы такие вещи у меня спрашиваете… Вы кто вообще?
– Подруга.
– У Ульяны не было подруг.
– Хорошо. Сестра.
– Опять мимо. У Ульяны не было сестры. Что еще придумаете? – в баритоне появились неприятные надменные нотки.
– А если я скажу, что я следователь из прокуратуры?
– И… что? – в баритоне заметно поубавилось гонору. – Зачем вы мне звоните?
– Потому что вы были последним, кто звонил Кибильдит.
– Даже если так, что с того?
– Возможно, и ничего. А, возможно… – Рыкова многозначительно замолчала. – Короче, я провожу проверку по факту смерти Ульяны Кибильдит. И некоторые вопросы мне нужно задать вам лично… нет-нет, в прокуратуру подъезжать не надо… Пока, во всяком случае. А вот в «Фортеции» я бы сейчас отужинала с большим удовольствием. Мне удобно, чтобы вы ждали меня там в отдельном кабинете через полчаса. И не забудьте документы. Я совершенно не уверена, что вас зовут не Максим… Как меня узнать? Уверяю вас, такую эффектную брюнетку, как я, вы не пропустите…
Вновь вызвав Криворучко звонком с телефона Ульяны, Зина царственно взмахнула рукой:
– Босяцкий ужин отменяется. У меня неожиданно образовалось свидание. Что бы такое надеть? Ах, в марте так зябко. Подай мне мое норковое манто. И принеси шкатулку с драгоценностями… Живо! Я еду заниматься нашим наследством.
В «Фортеции» Рыкову почтительно провели в VIP-кабинет. Жеманно кутаясь в ульянину шубку (она решила не снимать обновку – а вдруг дружок Кибильдит окажется ничего, а она все-таки сейчас не в форме), она переступила порог стильно убранного зала и от неожиданности громко ахнула. Мужчина, стоявший у окна, был очень красив. Но ахнула Зина вовсе не из-за этого. Она сразу поняла, что его зовут не Максим.
* * *
– Рыкова, что ты опять затеяла? – холодно спросил красавец, выдержав паузу в десять секунд, во время которой несколько раз погладил пальцем свою чрезвычайно аккуратную бородку-«эспаньолку». – Откуда у тебя ее телефон? И как у тебя хватило наглости нацепить ее шубу?– Костя-Костя, – покачала Зина головой. – Будь со мной повежливее, дружок. Иначе мне придется набрать номерок твоей Катюшки и открыть на кое-что глаза…
– Прибереги свой тон для дундуков типа Филатова. Со мной он не прокатит. Моя жена не поверит ни одному твоему слову, – и с чувством превосходства молодой человек опустился в кресло.
Импозантного мужчину звали Константин Стражнецкий, и Зина знала его уже лет семь или восемь. Переехав из Чебоксар в миллионник Эмск, начинающая журналистка устроилась в еженедельник «Помело», где этот самый Костя был редактором отдела новостей. Судачили и не без оснований, что эту должность смазливый парень получил по протекции Катюшки Пащенко, дочери главного редактора и владельца издательского дома «Помело» Николая Юрьевича Пащенко. Человек он был в Эмске влиятельный, а уж после того, как в кресле губернатора засел его институтский приятель, авторитет Пащенко и вовсе взлетел до небес. Николай Юрьевич (его прозвище было Папик) воспылал страстью к рыбалке, до которой был охоч новый глава региона, и с готовностью занял место в его свите. Знакомства его стали на порядок выше, газета – влиятельнее, финансирование (по линии госзаказа) – в разы роскошнее. Соответственно, поднялся статус и двух его дочек. Младшая на тот момент была еще школьницей, и в качестве завидной невесты пока не котировалась. А вот старшая, 23-летняя Катюшка вполне могла составить счастье дальновидного молодого человека.
И этот человек нашелся в лице Кости Стражнецкого. Вообще-то, девушка была влюблена в него уже два года. И он, конечно же, об этом знал. Но робкие попытки сближения, предпринимаемые дочерью шефа, он пресекал с вежливой прохладцей. Рыхлая простушка с топорным лицом, которая имела раздражающую его привычку все время вздыхать и постанывать, не имела ничего общего с его идеалами. Да и вообще, зная убийственную силу своей привлекательности, 30-летний тогда Стражнецкий не торопился с женитьбой, рассчитывая пристроить свою неотразимость повыгоднее.
Но вот ветер подул с другой стороны. Его шеф вдруг резко пошел вверх. Из газеты, которая, как и большинство изданий, едва сводила концы с концами, «Помело» превратилось в прибыльный бизнес, а Катюшка из неликвидного товара – в завидную невесту. Столкнувшись с ней в редакционном коридоре, Стражнецкий удостоил ее долгим взглядом в глаза и благосклонной улыбкой. Но дочка шефа в ответ лишь слегка растянула губы. Как раз вчера отец сообщил ей, что его товарищ по рыбалке – глава Эмского ГУВД – предложил ему познакомить «вашу принцессу» с «моим балбесом». По сравнению с такими женихами Костя при всех своих дарованиях и красоте был лишь выскочкой, кем-то вроде Клайда Гриффитса, по чистой случайности затесавшимся в общество дочек миллионеров.
Стражнецкий встревожился. Как? Неужели эта страхолюдина отвергнет его? Но тут же тихо рассмеялся сам себе. «Из этих лап еще никто не вырывался, – самодовольно подумал он, любовно оглядывая свои красивые руки с холеными ногтями. Дальнейшее было делом техники, отточенной годами усердной практики. Через три месяца Катюшка сообщила отцу, что беременна и желает как можно скорее узаконить отношения с отцом ребенка. Узнав фамилию избранника дочери, Папик вспылил. В глубине души он считал Стражнецкого проходимцем, но охваченная эйфорией толстушка выпалила:
– Ты совсем его не знаешь, папа! Он любит меня так, как никогда никого не любил и не полюбит. Он такой несчастный, столько страдал… Не перебивай меня, пожалуйста… Ты мне сейчас скажешь, что у него было много женщин. Да, он мне во всем признался… он так часто ошибался, принимая за любовь ее подобия… любил, но был обманут… Но сейчас он хочет начать жизнь с чистого листа. А уж как он обрадовался, когда узнал, что у нас скоро появятся маленькие!
– Обрадовался! Конечно, обрадовался, – проворчал Николай Юрьевич. – Теперь-то он уверен, что убил бобра наверняка…
– Значит, ты считаешь, что меня нельзя полюбить? Что я этого недостойна?
– Что ты, Катенок, тебя очень даже можно полюбить, – усмехнулся Николай Юрьевич. – У тебя столько достоинств: домик в Испании, две машины, а главное – любящий отец, готовый расшибиться для тебя в лепешку… Но ты не задавала себе вопрос: почему твой Костя воротил от тебя нос, пока я не стал вхож к губернатору? Пока наша газета не получила дополнительного финансирования? Пока нашему скромному семейному бизнесу не дали зеленый свет? Пока я с девяносто девятого места в рейтинге влиятельности Эмской губернии не поднялся на тридцать четвертое? А, Катенок?..
Катюшка насупилась и ничего не ответила. Спустя месяц гуляла роскошная свадьба, а вскоре молодая родила мальчиков-близнецов.
– Я хочу назвать их Ромул и Рем, – на Стражнецкого иногда находил экстравагантный стих. К тому же, он поддерживал легенду о том, что является потомком побочной ветви графов Потоцких.
– Ромул и Рем – это забавно, – улыбнулась Катюшка. – Но не будут ли над нами смеяться в обществе? Давай назовем их так, как ты хочешь, но на людях будем звать Роман и Еремей.
– Роман – да, звучит благородно, но этот твой Еремей меня смущает, – задумался Костя. – Ты не находишь, Катенок, что в этом имени есть что-то плебейское?
– Напротив, это сейчас самый тренд. Кержаковы назвали своего пусеныша Нилом, а Козловы – Афиногеном. А уж это не последние в Эмске люди…
Стражнецкий больше не возражал. Тенденции, которым находили возможным следовать семейства Кержаковых и Козловых, не могли быть недостаточно респектабельными для него.
В общем и целом, Костя был доволен браком. За дочкой Папик дал трехкомнатную квартиру со всей обстановкой в элитной новостройке, сделал Костика своим замом и после того, как тот настойчиво продавил эту тему, шеф-тесть ввел его в состав учредителей «Помела». А год назад Папик переключился на бизнес, передав бразды правления газетой Стражнецкому. Благосостояние и статус Костика выросли в разы, он вошел в сотню самых влиятельных людей Эмской губернии. Вот уже три года носил значок депутата Эмской Рады, называл вчерашних приятелей лузерами и сменил номер сотового, чтобы те не докучали ему неуместными звонками.
Первые месяцы брака, чуя на себе пронизывающий взгляд тестя, Стражнецкий вел себя очень осмотрительно. До рождения близнецов он поимел лишь три встречи с «куколками», как он их называл. Зато, когда жена погрузилась в материнские хлопоты, Костик вновь расправил плечи и охотно позволил себя соблазнить эффектному главреду другого местного издания «Эмские вести» Ольге Карачаровой. Но вскоре узнал удивительную новость: параллельно любвеобильная брюнетка встречалась еще и с Николаем Юрьевичем, который был увлечен ею со всем пылом, но и осмотрительностью зрелой страсти.
Ситуация разрулилась неожиданно. Когда Катюшка родила, теща переехала к ней помогать с детьми, и оба – тесть и зять – пустились во все тяжкие. Вскоре 39-летняя Карачарова сообщила Папику, что беременна. За 25 лет активной половой жизни ничего подобного с ней не приключалось, и она была уверена, что бесплодна. И тут – такой поворот! Прикинув, что к чему, она решила рассказать о постигшей ее неожиданности только Николаю Юрьевичу. Она сочла, что будет наиболее правильным, если отцом ребенка будет он.
Расчет оказался верным: Папик давно любил Ольгу, но тему развода они не обсуждали, поскольку никому из них это не было достаточно интересно. Сейчас же ситуация менялась коренным образом. И вот через несколько месяцев 50-летний Пащенко обрел новую жену в лице Карачаровой, а вскоре у них родилась дочка. Стражнецкого терзали смутные сомнения, что Полинка – от него. Но этого не могла бы сказать наверняка и сама Карачарова. Все могло разъясниться только со временем…
– Зин, у меня мало времени, – прервал затянувшуюся паузу Стражнецкий.
– Знаешь, у меня тоже очень плотный график. Тем не менее, я нахожу время, чтобы в ущерб своему сну решать твои проблемы. Да-да, именно твои… Мы с Алинкой намерены пристально следить за расследованием этого ЧП и освещать в прессе каждый чих и пук. Завтра выйдет моя первая статья. И если ты не хочешь, чтобы твое имя всплыло в моих корреспонденциях, давай колись, что тебя связывало с Кибильдит. А то… Ты ведь у нас в Госдуму баллотируешься?
– Баллотируюсь? – усмехнулся Стражнецкий. – Можешь считать, что я уже в Госдуме… Но откровенно говоря, планы у меня были более глобальные. И Уля могла бы помочь мне их осуществить.
И, не спеша раскурив сигару, он рассказал Рыковой следующее.
* * *
Косте исполнилось 36 лет. Смазливость молодых лет переродилась в утонченную породистую красоту. Вредные привычки, которым он всегда воздавал должное, не переходили в пороки. Он мог бы считать, что жизнь полностью удалась. Когда его сверстники на последнем издыхании выплачивали ипотеку, в качестве глобальных планов замышляли покупку в кредит «Форд Фокус» и были весьма довольны отдыхом в Хургаде, Стражнецкий был свободен от подобных терзаний. Не имея тяги к технике, он пользовался услугами личного водителя, который дважды в неделю возил его в респектабельный СПА-салон для джентльменов «Лева Задов». В их апартаментах можно было оборудовать вертолетную площадку: два года назад они с Катюшкой выкупили у соседей квартиру и вдвое увеличили свою жилплощадь. Их дети с пеленок вели насыщенную светскую жизнь. По понедельникам, средам и пятницам у Ромы и Еремы были занятия в конной школе (тренера и лошадей выписали из Германии), по вторникам – итальянский, по четвергам – английский, а в субботу – школа этикета. То, что в свои пять лет мальчики знали на двоих десять букв, никто не считал поводом для беспокойства.Словом, бытие Кости Стражнецкого было устроено со всех сторон. Он чувствовал себя в жизни так, словно нежился в мягкой постели, накрытый теплым и хорошо подтыканным одеялом. Однако в последние пару лет Костика все чаще стало посещать чувство неудовлетворенности. «Все так, да что-то не так», – тоскливо думал он, выпивая перед сном традиционный стаканчик коньяка. Поделиться своей смутной, не оформленной еще, тревогой ему было не с кем. Дружбу он считал фикцией, в любовь не верил. Да, у него была постоянная любовница – Ольга Карачарова. Но Костик понятия не имел, как это – раскрыть кому-то душу. Этого за ним не водилось даже в отрочестве. Куда ж еще податься? К психологу? Смешно, да и конфиденциальность под вопросом. К святому отцу? Помилуйте, ему скучен этот опиум для народа. Вадик Кержаков ездил на Тибет, Никас Пономарев толковал о каббале… Костик слушал их почтительно, гомерически хохоча в душе.